Страница:
Джон: «Последняя песня чуть не убила меня. После нее голос восстановился не скоро; при каждом глотке горло саднило. Я всегда стыдился этой песни, потому что я мог бы спеть ее гораздо лучше, но теперь это меня не волнует. Всякий поймет, что я просто орал, как буйный, стараясь изо всех сил (76). Мы пели на протяжении двенадцати часов почти непрерывно. Мы были простужены и беспокоились о том, как это отразится на записи. К концу дня всем нам хотелось только одного: выпить несколько пинт молока.
Ожидая, когда нам дадут прослушать альбом, мы извелись от волнения. Мы перфекционисты: если бы выяснилось, что запись никуда не годится, нам пришлось бы начинать все заново. Но вышло так, что мы остались довольны результатом» (68).
Джордж: «Для конверта этого альбома нас сфотографировали в офисе «EMI», на балконе, выходящем на Манчестер-Сквер. Снимок сделал Энгус Макбин, и у меня до сих пор сохранился костюм, в котором я тогда снимался. (В 1990 году я надевал его на вечеринку. Предполагалась вечеринка в стиле пятидесятых, но я сжульничал и надел костюм шестидесятых годов. Он выглядел вполне сносно, но застегнуть брюки я все-таки не смог.)
В 1969 году мы сделали похожие снимки для «Красного» и «Синего» альбомов, хотя одно время собирались использовать их для конверта альбома «Let It Be».
Вплоть до, а может быть, и на протяжении всего нашего психоделического периода студия «EMI» во многом напоминала обычное государственное учреждение. Здесь по-настоящему обучали всех сотрудников. Они начинали с копирования пленок, затем становились операторами, потом помогали при записи демонстрационных пленок и только потом, после того как они проходили через все отделы компании, им разрешали руководить процессом создания демонстрационных записей, и лишь в самом конце они становились звукорежиссерами. А если внезапно все специалисты оказывались занятыми, наступал звездный час какого-нибудь из учеников. Их обучали как следует, но ходить на работу в костюме с галстуком в 1967 году было нелепо».
Пол: «Помню, в большинстве случаев, приходя в студию, мы страшно нервничали, но вместе с тем были возбуждены — это нервное возбуждение. Визиты на Эбби-Роуд приводили нас в восторг. Однажды у двери мы встретились с сэром Доналдом Уолфитом. Мы заходили в здание, а он выходил, и эта сцена была словно целиком взята из книги «Просто Уильям», — великий человек! На нем было пальто с широким каракулевым воротником, которое смотрелось, может быть, даже несколько театрализованно. Мне запомнились его широкие, кустистые брови. Он взглянул на нас из-под бровей, взглянул покровительственно, но доброжелательно и низким голосом произнес: «Привет, как дела?»
В то время нас даже не пускали в операторскую. «Нас» отделяли от «них». Все, кто работал в операторской, носили белые рубашки с галстуками, они были взрослыми. В коридорах и задних комнатах сидели люди в длинных лабораторных халатах, техники и инженеры, а мы были ремесленниками. Мы входили в студию через отдельный вход, низшие служащие помогали нам устанавливать аппаратуру. Так было и продолжалось, пока мы не стали очень знаменитыми (и даже тогда условия почти не изменились, разве что мы устраивали ночные сессии — повелось это со времен «Сержанта Пеппера»).
Постепенно мы стали своими и оккупировали все. Мы просто захватили все здание. Там были только мы, те, кто участвовал в записи, и швейцар, и больше никого. Было просто удивительно бродить по коридорам и курить в эхокамере. Думаю, мы знали это здание лучше президента компании, потому что мы в буквальном смысле слова жили там. Я даже купил дом за углом — так мне там нравилось. Мне не хотелось уходить оттуда».
Джордж: «В марте мы отправились в турне с Томми Роу и Крисом Монтесом, которые на равных правах считались хедлайнерами. Один из них завершал первое шоу вечера, а другой — второе. Хитом Криса Монтеса была песня «Let's Dance» («Потанцуем»), а Томми Роу — «Sheila» («Шейла»).
«Битлз» становились все более популярными — к несчастью для Томми и Криса. Открытие турне состоялось в Лондоне. После концерта все собрались, потому что импресарио Артур Хауэс сказал, что лучше будет, если «Битлз» будут заканчивать первое отделение. Первоначально, по-моему, предполагалось, что Крис Монтес заканчивает весь концерт, а Томми Роу — первое отделение. Поэтому мы стали отказываться: «Нет, нет, пусть заканчивают Томми и Крис». Мы по-прежнему считали их знаменитостями. Помню, Томми Роу заупрямился и твердил: «У меня контракт, я расторгну его, если заканчивать концерт буду не я!»
Я сочувствовал Крису Монтесу: разве он виноват, что был просто маленьким мексиканцем? Бедняга, он пел медленную испанскую песню, сидя на стуле, а стиляги в зале кричали: «Эй, ты, проваливай!» Он останавливался: «Хорошо, если вам это не нравится! Ладно». Он откладывал гитару и пытался спеть что-то другое. Видеть это было грустно, но битломания уже началась, «Please Please Me» стала хитом, на подходе была «From Me To You».
Нил Аспиналл: «В следующее турне в мае они отправились с Роем Орбисоном…»
Пол: «Прямо в автобусе Рой Орбисон написал, по-моему, «Pretty Woman» («Красотка»), в нас взыграл дух соперничества, и это было неплохо. Он сыграл нам свою песню, мы сказали: «Замечательно, Рой. Неужели ты только что написал ее?» Но на самом деле в нас сидела мысль: «Мы тоже должны написать что-нибудь такое же классное». Следующий шаг очевиден — мы сели писать свою песню. И написали. Ею стала «From Me To You».
Джон: «Наши пластинки покупали, а наше название по-прежнему печатали на афишах вторым; в одно из своих первых больших турне мы отправились с Роем Орбисоном и опять оказались на афишах вторыми. Угнаться за ним было чертовски трудно. Он устраивал настоящие шоу — впрочем, как и все корифеи, но у Орбисона был потрясающий голос» (75).
Джордж: «До самой смерти он был звездой благодаря своим песням и бесподобному голосу. У него было столько хитов, что люди могли слушать его всю ночь. Ему было незачем лезть вон из кожи, дрыгать ногами, он никогда даже не приплясывал, а стоял как вкопанный. Двигались только его губы, и даже когда он брал высокие ноты, он никогда не напрягался. Он казался чудом, чем-то уникальным.
Но очень скоро наше название стали писать на афишах первым. И нам пришлось выступать уже после Роя. Кое-где в театрах на сцене закрывали один из занавесов, так что мы могли расставить за ним аппаратуру, а тем временем кто-нибудь уже выступал на сцене. Не помню, где была в это время его группа, но сам Рой каждый вечер выходил на сцену и в конце выступления неизменно пел: «Она возвращается ко мне… ду-ду-ду-ду-ду…» И зрители сходили с ума. А мы ждали, когда он еще раз выйдет на «бис», и думали: «Как мы будем выглядеть после него?» Задача была не из легких».
Джон: «Прежде мы никогда не значились на афишах первыми. Успех измерить нельзя, но, если бы это было возможно, я понял бы, что мы добились успеха, когда Рой Орбисон попросил бы у нас разрешения записать две наши песни» (63).
Ринго: «Выступать после Роя было страшновато. Он заводил зрителей, они требовали продолжения. Ожидая своей очереди, мы прятались за занавесом и перешептывались друг с другом. А тут как раз объявляли: „А теперь догадайтесь, кто будет следующим! Ваши любимцы!“ Мы выходили на сцену, и все было о-кей».
Джон: «Монго лет я писал песни без помощи Пола. Мы всегда писали и вместе, и поодиночке. В соавторе я не нуждался — разве что согласился бы писать вместе с Джорджем».
Ринго: «После того как мы записали „Love Me Do“ (хотя и без моего участия), „Please Please Me“ и „From Me To You“, три наших первых сингла, мы всегда с нетерпением ждали, когда же их будут передавать по радио. Брайан предупреждал: „Начало в двадцать минут восьмого“. Если в это время мы ехали в машине, мы останавливались, чтобы послушать. А еще лучше было то, что, когда наши записи перемещались на более высокое место в хит-параде, мы устраивали праздничные ужины. Если присмотреться к фотографиям „Битлз“ того периода, когда мы начали записывать пластинки, становится ясно, что за первые восемнадцать месяцев мы здорово потолстели, потому что стали много есть. Тогда я и открыл для себя копченого лосося. До двадцати двух лет я ел только консервированного лосося, я до сих пор люблю его».
Джордж: «В 1963 году четыре наших песни стали хитами. Пластинки становились золотыми, едва успев выйти. Чудеса, да и только!
Третий сингл — «From Me To You» — особенно важен, потому что он был важен для перспективы. Мы записали первый, «Love Me Do», который успешно разошелся. Затем нас снова пригласили в студию, и мы записали «Please Please Me», а потом альбом и, наконец, «From Me То You», успех которого обеспечил нам известность».
Джон: «Мы с Полом написали «From Me To You» во время турне с Хэлен Шапиро, в машине, по пути из Йорка в Шрусбери. Мы не думали, что по-настоящему что-то сочиняем, просто бренчали на гитаре, а когда начала получаться удачная мелодия, мы стали работать над ней. Еще до конца поездки мы написали слова и доделали все. Кажется, первую строчку предложил я, и мы так и оставили ее без изменений. Вот с названием «From Me To You» было сложнее. Я думал, как бы назвать песню, и тут мне попался на глаза журнал «Новый музыкальный экспресс». Я решил посмотреть, не продвинулись ли наши песни в хит-парадах. И вдруг я сообразил: мы с Полом уже обсуждали одно из писем в рубрике «От вас к нам». Вот и название!
Мы уже написали «Thank You Girl» («Спасибо, девочка») как продолжение «Please Please Me». Новая песня предназначалась для второй стороны пластинки. Нам она так понравилась, что мы поняли: она пойдет на первую сторону, a «Thank You Girl» — на оборотную (63). Когда мы писали ее, она больше напоминала блюз, а теперь, в аранжировке, она звучит прифанкованно» (80).
Пол: «Мы набили руку в написании песен, хотя наша легендарная первая сотня песен была на самом деле лишь полусотней. «Please Please Me» написана скорее Джоном, чем мной; я почти не участвовал в ее создании. А с песней «PS. I Love You» дело обстояло наоборот. «From Me To You» мы написали вдвоем, совместными усилиями. (Помню, я особенно радовался восьми средним тактам, потому что в них был такой необычный аккорд, а потом мы переходили в минор: «У меня такие длинные руки…» Мы думали, это будет удачный ход.) «She Loves You» («Она любит тебя») была написана специально для пластинки, которую нам предстояло записать. «Love Me Do» — еще один пример песни двух авторов.
Мы с самого начала решили приписывать авторство песен и Леннону, и Маккартни, потому что мы стремились стать такими, как Роджерс и Хаммерстайн. О создании песен мы знали только то, что их пишут такие люди, как Роджерс и Хаммерстайн или Лернер и Лоу. Мы слышали эти имена, создание песен ассоциировалось у нас с ними, поэтому сочетание двух фамилий звучало интересно.
Я хотел, чтобы на пластинках указывали авторство как «Маккартни — Леннон», но Джон оказался настойчивее, и, похоже, он уладил это дело с Брайаном, прежде чем я успел вмешаться. Все вышло так, как хотел Джон. Я не говорю, что это несправедливо, просто, может быть, мне недоставало ловкости. Джон все-таки был на полтора года старше меня, а в этом возрасте такая разница означала, что он мог лучше навешать на уши лапши.
Помню, мы как-то собрались, и мне сказали: «Мы думаем, песни надо подписывать «Леннон — Маккартни». Я возразил: «Почему это Леннон первый? А может, лучше «Маккартни — Леннон»?" Все заявили: «Леннон — Маккартни» лучше, это звучит!» Я сказал: «Маккартни — Леннон» тоже звучит неплохо». Но в конце концов мне пришлось смириться: «Ладно, будь по-вашему!» — хотя мы договорились, что если захотим, то всегда можем поменять фамилии местами, чтобы быть равными. В сущности, когда вышел первый тираж альбома «Please Please Me», все песни там были подписаны «Маккартни — Леннон». Надпись «Леннон — Маккартни» стала привычной позднее, но теперь я иногда меняю фамилии местами, подписывая такие песни, как «Yesterday», чтобы показать, чья это вещь. Вот так примерно мы стали подписывать свои песни «Леннон — Маккартни». Но к тому времени мы уже добились своего, стали такими же, как Роджерс и Хаммерстайн. Мы превратились в авторский дуэт».
Джон: «В прежние времена наши с Полом музыкальные вкусы во многом совпадали. По мнению астрологов, Близнецы и Весы отлично ладят друг с другом. Полагаю, мы сработались еще потому, что оба любили одну и ту же музыку (71).
Иногда мы писали вместе, иногда — порознь. Вначале мы писали каждый свое, потому что Пол был опытнее, чем я. Он всегда знал на пару аккордов больше, в его песнях аккорды были более многочисленными. Его отец играл на пианино. Он предпочитал джазовые и популярные стандарты, и Пол перенял это у него (71). Некоторые Пол написал сам. А песню «The One After 909» («Следующий поезд после уходящего в 9.09»), вышедшую на каком-то из наших альбомов ["Let It Be"], я написал сам, без помощи Пола, — это было еще в Ливерпуле,
Да, мне было лет семнадцать или восемнадцать. Мы писали вдвоем, потому что иногда нам это очень нравилось (70). Было приятно иметь возможность писать, знать, что ты на это способен. А еще мы думали о том, что понравится слушателям. Я всегда помнил о них. «Под это они будут танцевать», — и так далее. Поэтому большинство песен были просто предназначены для танцев (74). А еще нас спрашивали: «А вы собираетесь записывать альбом?» И мы быстренько сочиняли несколько песен, будто на заказ (70). Но я всегда считал лучшими те песни, которые придумывались сами.
Если мне предложат написать песню к фильму или что-нибудь вроде этого, я смогу сесть и сочинить ее. Но радости она мне не принесет, мне будет трудно, но я могу. Этот процесс я называю ремесленничеством. Я много лет писал вот таким способом, но это меня никогда не радовало. Мне нравится то, что приходит вместе с вдохновением, из глубины души» (80).
Пол: «Иногда я брал в руки гитару, иногда садился за пианино. От инструмента зависело то, что я пишу. Каждый раз это бывало по-новому. „All my loving“ родилась из стихов, которые лишь потом положил на музыку» (65).
Джон: «Обычно один из нас писал большую часть песни, а второй помогал закончить ее, слегка изменяя мелодию или слова (71). Когда я писал стихи для песни и, промучавшись с ними пару недель, заходил в тупик, я рассказывал об этом Полу, а потом мы или писали вдвоем, или он предлагал: «Давай сделаем так или этак».
Мы действовали наугад. Правил сочинения песен не существует. Мы писали их где угодно, но обычно просто садились с Полом за пианино, или брали гитару, а то и две, или один садился за пианино, а другой вооружался гитарой, как Джефф (я хотел сказать Джордж) (65). Вот и все возможные сочетания, все сочетания двух человек, пишущих песню. Очевидно, мы оказывали влияние друг на друга, как делают группы и люди» (68).
Джордж Мартин: «Как продюсер я не внес заметного вклада в их стихи. Если стихи мне не слишком нравились, я говорил им об этом или предлагал написать еще восемь тактов и т. п., но обычно они приносили мне уже готовые песни. Мои предложения обычно касались только аранжировки».
Пол: «Песню «She Loves You» мы с Джоном написали вместе. В то время подобная песня была у Бобби Райделла, и, как это часто бывает, мы думали о ней, когда писали свою.
Мы ехали в машине в Ньюкасл. Я задумал песню, в которой двое пели бы: «Она любит тебя», а другие двое отвечали бы: «Да, да». Сама по себе мысль, может, и никудышная, но, по крайней мере, идея песни под названием «She Loves You» начиналась с этого. Просидев несколько часов в спальне отеля, мы написали ее.
Мы принесли песню Джорджу Мартину и спели: «Она любит тебя, йе-йе-йе…» — с секстаккордом в конце. (Эта идея пришла в голову Джорджу — Джорджу Харрисону.) Джордж Мартин сказал: «Да, концовка ничего, как в старомодных вещах, но я не стал бы заканчивать секстаккордом». Но мы возразили: «Если это хорошо звучит, остальное не важно — пусть остается так. Это самый замечательный для гармонии аккорд».
Он часто давал нам такие указания: «Не стоит удваивать терцию», или: «Заканчивать секстаккордом, а тем более септаккордом банально». На что мы отвечали: «А нам так нравится, это очень по-блюзовому». Хорошо, что нам удавалось часто переубеждать его отказываться от его так называемых профессиональных решений. Если бы кто-нибудь спросил меня сейчас: «Каков признак талантливости автора песен?» — я ответил бы: «Удачное звучание его песен». Мы никогда не следовали никаким правилам.
Услышав эту песню, мой отец сказал: «Сынок, сейчас и без того везде слышны американизмы. Почему бы вам не спеть в конце: «Yes, yes, yes»?" А я возразил: «Ты не понимаешь, папа, это не будет звучать».
Джон: «Вы когда-нибудь слышали, чтобы ливерпулец пел «yes»? Только «yeah»!
Это была самая броская фраза. Мы написали песню, нам требовалось что-то еще, и мы спели «yeah — yeah — yeah», и это подошло (67).
Эта идея пришла в голову Полу: вместо того чтобы снова петь: «Я люблю тебя», — он написал именно от третьего лица. Он, кстати, до сих пор не отказался от этого хода. Он предпочитал писать о ком-то, а я более склонен писать о себе» (80).
Пол: «Радиоведущий Брайан Мэтью раскритиковал «She Loves You» в журнале «Melody Maker», назвав ее банальной чепухой. Никто из нас не слышал раньше слова «банальный», мы были озадачены. «Банальный? Что это такое? Слишком сентиментальный? Или бунтарский? Что вообще означает «банальный»? Но когда на следующей неделе наша пластинка заняла первое место в хит-параде «Melody Maker», Бобби на первой странице отказался от своих предыдущих слов: «Нет, нет… поначалу песня показалась мне слегка банальной… но потом она захватила меня».
Разумеется, мы обращали внимание на критику, поэтому я отлично помню тот случай. Критика нас не останавливала и не должна останавливать никого, поскольку критики — всего лишь люди, которые не умеют сами записывать пластинки.
Позднее Уильям Манн написал в «Таймс» о нисходящей «эолийской каденции» в нашей песне «Not A Second Time» («Второго раза не будет») и о «пандиаторических группах», которые мы играем в конце «This Boy» («Этот парень»). Обо всем этом мы понятия не имели. Мы просто писали песни в свободную минуту в номерах отелей, сидя с гитарами на кроватях — Джон на одной, я на второй».
Джон: «Не спрашивайте, какого я мнения о наших песнях. Я не такой уж мудрый судья. Думаю, дело в том, что они нам слишком близки. Но я не могу удержаться от смеха, когда критики с серьезным видом начинают искать в наших песнях какой-то скрытый смысл. Уильям Манн написал о «Битлз» умную статью. Он использовал массу музыкальных терминов, и все-таки он кретин (65). До сих пор не знаю, что все эти термины означали, но благодаря ему мы стали приемлемы для интеллектуалов. Это сработало, мы были польщены. «Not A Second Time» написал я; по сути дела она представляет собой аккорды — такие же, как у любой другой песни. Лично я считаю, что в этой песне пытался подражать Смоки Робинсону, а может, кому-то еще (72).
Интеллектуалам трудно понять ее. Они ничего не чувствуют. Единственный способ поладить с интеллектуалом — сперва поговорить с ним, а потом дать прослушать запись. Просто поставить пластинку, чтобы он послушал ее, нельзя» (73).
Джордж: «This Boy» — один из наших трехголосных гармонических номеров. Гармонических песен существует множество. Гармония вообще присуща западной музыке. Пол утверждал, что трехголосной гармонии нас научил его отец, но я этого не припоминаю. Если мысленно вернуться к истокам рок-н-ролла, всегда вспоминаются песни Фрэнки Лаймона, «Тинейджеров», «Эверли Бразерз», «Плэттерз». Все они применяли гармонию. Это выглядит у многих естественно, а для братьев Эверли это было вообще нормой».
Джон: «У „Битлз“ есть одно свойство: они никогда не придерживались одного и того же стиля, никогда не играли только блюз или только рок. Мы любили всякую музыку. К нашим ранним вещам относятся „In My Life“ („В моей жизни“), „Anna“ и множество баллад. Я больше тяготел к року, но, если прослушать записи „Битлз“, выяснится, что у меня не меньше сентиментальных песен, чем у Пола. Я люблю и такую музыку» (80).
Пол: «Меня часто увлекала жесткость Джона. Но бывало и наоборот. Люди склонны считать, что жестким мог быть только Джон, но и он, бывало, делал вещи помягче, а у меня получались довольно жесткие песни. (Один из моментов, которые не нравятся мне в фильме «Backbeat», — когда характер Джона сравнивают с песней «Long Tall Sally». Этим я недоволен. Ее всегда пел я и Литтл Ричард.)
Забавно, но возник миф, в котором мне приписывают мелодичность и мягкость, а Джону — жесткость и желчность. Возможно, внешне все выглядело именно так, но на самом деле в те времена одной из любимых песен Джона была «Girl Of My Dream» («Девушка моей мечты»). У него она ассоциировалась с матерью. Другая песня, «Little White Lies» («Маленькая ложь»), тоже не слитком жесткая. Это приятная, умело написанная мелодия. К подобным песням относится и «This Boy».
Ринго: «Я всегда мечтал научиться писать песни, как все остальные, и я пытался, но у меня ничего не выходило. Я мог написать слова, но, когда доходило до мелодии, остальные всегда говорили, что звучит она как-то неслышно, и после объяснений я понимал, что они правы».
Пол: «Джордж сам писал песни, или же (как в случае с «Do You Want То Know A Secret») мы сочиняли их для него. У всех были свои поклонники. Ринго особенно любили, потому что он был славным малым, отличным ударником, поэтому в каждом альбоме ему была нужна своя песня. Так же обстояло дело и с Джорджем: множество девушек сходило по нему с ума, поэтому мы всегда старались отдать ему хотя бы одну песню. Наконец это задело Джорджа: «Почему это песни для меня пишете вы?» И он начал сочинять их сам.
С тех пор Джордж писал по одной песне для каждого альбома. Появился повод включить Джорджа в команду авторов, и мы с Джоном всерьез обсуждали это. Помню, однажды с Джоном мы проходили утром мимо Вултонской церкви и рассуждали: «Что будет лучше — указывать трех авторов, чтобы не обижать Джорджа, или оставить все как было?» Решили, что авторов по-прежнему останется двое.
Он написал песню «Don't Bother Me» («He беспокой меня»). Это была его первая самостоятельная вещь. С тех пор он многому научился и начал писать просто классические вещи вроде «Something» («Что-то»).
Джордж: «Песню «Don't Bother Me» я написал в отеле в Борнмуте, где мы выступали летом 1963 года. Я просто хотел проверить, смогу ли я тоже написать песню. В то время я болел и валялся в постели. Не думаю, что песня вышла удачной, она могла бы и вообще не получиться. Но, по крайней мере, я понял, что мне необходимо продолжать сочинять песни, и, может быть, в конце концов я напишу что-нибудь стоящее.
Я до сих пор так считаю; я мечтаю написать что-нибудь хорошее. Конечно, все относительно. Но, по крайней мере, я при деле.
О том, как писать песни, я немного узнал от остальных, когда при мне в машине, на заднем сиденье, сочинили песню. Или, помню, однажды я сидел с Полом в кино на углу Роуз-Лейн, недалеко от его дома на Пенни-Лейн. Показывали рекламу сборной мебели: «А вы думаете о сборке?» (thinking of linking). Пол сказал: «Это пригодится для хорошей песни», а потом написал вещицу, где были слова: «Thinking of linking my life with you» («Думаю о том, как бы с тобой соединиться»).
Джон постоянно оказывал мне помощь. Он говорил что-нибудь вроде: «Когда пишешь, старайся сразу закончить песню, потому что, если ты бросишь ее, потом дописывать будет труднее». И это правда. По крайней мере, как правило, так и бывает. Он дал мне несколько ценных советов. Позднее я начал иногда писать песни вместе с ним. Однажды — это было в середине шестидесятых — я зашел к Джону, как раз когда он бился над несколькими мелодиями. У него была целая куча фрагментов, не меньше трех незаконченных песен. Я внес свои предложения и помог Джону объединить их в одну законченную — «She Said, She Said» («Она сказала, она сказала»). В середину этой записи вставлена другая: «Она сказала: «Я знаю, что значит быть мертвым». Далее идет мой ответ: «О, нет, нет, ты ошибаешься…» А потом начинается еще одна мелодия: «Когда я был мальчишкой…» Фрагменты так подошли друг другу, будто их сваркой приварили. Так что и это со мной бывало. Случалось, я тоже играл ему свои незаконченные песни. Однажды я сыграл ему одну мелодию, а он сказал: «А это неплохо!» В то время сам он ни над чем не работал, но уже в следующей его песне я заметил аккорды, содранные у меня!
У меня остался единственный выход — сочинять самостоятельно, потому что так все складывалось. Впоследствии я много лет не писал ни с кем и стал немного замкнутым. Думаю, у меня развилось нечто вроде паранойи, потому что я не представлял себе, что значит писать песни вместе с кем-то. Это непростое дело. То, что нравится одному, может не понравиться другому. Надо доверять друг другу.
Я стал брать в машину магнитофон, чтобы петь и записывать то, что приходит мне в голову, а дома продолжал работу над песнями» (66).
Джон: «Компания „Северные песни“ — долговременный проект, рассчитанный на то, что мы с Полом будем сочинять песни до шестидесятилетнего возраста. Если ничего не случится, ничто не помешает мне и Полу писать хиты, даже когда мы состаримся. Песни приносят прибыль, и, кроме того, мы друзья — значит, нет причин, по которым мы могли бы бросить это занятие» (65).
Нил Аспиналл: «Брайан был знаком с Диком Джеймсом, который прославился, спев песню в телесериале «Робин Гуд», и создал собственное музыкальное издательство. Джон и Пол уже начинали писать свои песни, когда Брайан дал послушать Джеймсу их записи.
Дик Джеймс получил права на сингл «Please Please Me» и на все последующие песни. В то время мы были слишком наивны; думаю, «Битлз» не раз жалели о том, что отказались от авторских прав на свои песни».
Ожидая, когда нам дадут прослушать альбом, мы извелись от волнения. Мы перфекционисты: если бы выяснилось, что запись никуда не годится, нам пришлось бы начинать все заново. Но вышло так, что мы остались довольны результатом» (68).
Джордж: «Для конверта этого альбома нас сфотографировали в офисе «EMI», на балконе, выходящем на Манчестер-Сквер. Снимок сделал Энгус Макбин, и у меня до сих пор сохранился костюм, в котором я тогда снимался. (В 1990 году я надевал его на вечеринку. Предполагалась вечеринка в стиле пятидесятых, но я сжульничал и надел костюм шестидесятых годов. Он выглядел вполне сносно, но застегнуть брюки я все-таки не смог.)
В 1969 году мы сделали похожие снимки для «Красного» и «Синего» альбомов, хотя одно время собирались использовать их для конверта альбома «Let It Be».
Вплоть до, а может быть, и на протяжении всего нашего психоделического периода студия «EMI» во многом напоминала обычное государственное учреждение. Здесь по-настоящему обучали всех сотрудников. Они начинали с копирования пленок, затем становились операторами, потом помогали при записи демонстрационных пленок и только потом, после того как они проходили через все отделы компании, им разрешали руководить процессом создания демонстрационных записей, и лишь в самом конце они становились звукорежиссерами. А если внезапно все специалисты оказывались занятыми, наступал звездный час какого-нибудь из учеников. Их обучали как следует, но ходить на работу в костюме с галстуком в 1967 году было нелепо».
Пол: «Помню, в большинстве случаев, приходя в студию, мы страшно нервничали, но вместе с тем были возбуждены — это нервное возбуждение. Визиты на Эбби-Роуд приводили нас в восторг. Однажды у двери мы встретились с сэром Доналдом Уолфитом. Мы заходили в здание, а он выходил, и эта сцена была словно целиком взята из книги «Просто Уильям», — великий человек! На нем было пальто с широким каракулевым воротником, которое смотрелось, может быть, даже несколько театрализованно. Мне запомнились его широкие, кустистые брови. Он взглянул на нас из-под бровей, взглянул покровительственно, но доброжелательно и низким голосом произнес: «Привет, как дела?»
В то время нас даже не пускали в операторскую. «Нас» отделяли от «них». Все, кто работал в операторской, носили белые рубашки с галстуками, они были взрослыми. В коридорах и задних комнатах сидели люди в длинных лабораторных халатах, техники и инженеры, а мы были ремесленниками. Мы входили в студию через отдельный вход, низшие служащие помогали нам устанавливать аппаратуру. Так было и продолжалось, пока мы не стали очень знаменитыми (и даже тогда условия почти не изменились, разве что мы устраивали ночные сессии — повелось это со времен «Сержанта Пеппера»).
Постепенно мы стали своими и оккупировали все. Мы просто захватили все здание. Там были только мы, те, кто участвовал в записи, и швейцар, и больше никого. Было просто удивительно бродить по коридорам и курить в эхокамере. Думаю, мы знали это здание лучше президента компании, потому что мы в буквальном смысле слова жили там. Я даже купил дом за углом — так мне там нравилось. Мне не хотелось уходить оттуда».
Джордж: «В марте мы отправились в турне с Томми Роу и Крисом Монтесом, которые на равных правах считались хедлайнерами. Один из них завершал первое шоу вечера, а другой — второе. Хитом Криса Монтеса была песня «Let's Dance» («Потанцуем»), а Томми Роу — «Sheila» («Шейла»).
«Битлз» становились все более популярными — к несчастью для Томми и Криса. Открытие турне состоялось в Лондоне. После концерта все собрались, потому что импресарио Артур Хауэс сказал, что лучше будет, если «Битлз» будут заканчивать первое отделение. Первоначально, по-моему, предполагалось, что Крис Монтес заканчивает весь концерт, а Томми Роу — первое отделение. Поэтому мы стали отказываться: «Нет, нет, пусть заканчивают Томми и Крис». Мы по-прежнему считали их знаменитостями. Помню, Томми Роу заупрямился и твердил: «У меня контракт, я расторгну его, если заканчивать концерт буду не я!»
Я сочувствовал Крису Монтесу: разве он виноват, что был просто маленьким мексиканцем? Бедняга, он пел медленную испанскую песню, сидя на стуле, а стиляги в зале кричали: «Эй, ты, проваливай!» Он останавливался: «Хорошо, если вам это не нравится! Ладно». Он откладывал гитару и пытался спеть что-то другое. Видеть это было грустно, но битломания уже началась, «Please Please Me» стала хитом, на подходе была «From Me To You».
Нил Аспиналл: «В следующее турне в мае они отправились с Роем Орбисоном…»
Пол: «Прямо в автобусе Рой Орбисон написал, по-моему, «Pretty Woman» («Красотка»), в нас взыграл дух соперничества, и это было неплохо. Он сыграл нам свою песню, мы сказали: «Замечательно, Рой. Неужели ты только что написал ее?» Но на самом деле в нас сидела мысль: «Мы тоже должны написать что-нибудь такое же классное». Следующий шаг очевиден — мы сели писать свою песню. И написали. Ею стала «From Me To You».
Джон: «Наши пластинки покупали, а наше название по-прежнему печатали на афишах вторым; в одно из своих первых больших турне мы отправились с Роем Орбисоном и опять оказались на афишах вторыми. Угнаться за ним было чертовски трудно. Он устраивал настоящие шоу — впрочем, как и все корифеи, но у Орбисона был потрясающий голос» (75).
Джордж: «До самой смерти он был звездой благодаря своим песням и бесподобному голосу. У него было столько хитов, что люди могли слушать его всю ночь. Ему было незачем лезть вон из кожи, дрыгать ногами, он никогда даже не приплясывал, а стоял как вкопанный. Двигались только его губы, и даже когда он брал высокие ноты, он никогда не напрягался. Он казался чудом, чем-то уникальным.
Но очень скоро наше название стали писать на афишах первым. И нам пришлось выступать уже после Роя. Кое-где в театрах на сцене закрывали один из занавесов, так что мы могли расставить за ним аппаратуру, а тем временем кто-нибудь уже выступал на сцене. Не помню, где была в это время его группа, но сам Рой каждый вечер выходил на сцену и в конце выступления неизменно пел: «Она возвращается ко мне… ду-ду-ду-ду-ду…» И зрители сходили с ума. А мы ждали, когда он еще раз выйдет на «бис», и думали: «Как мы будем выглядеть после него?» Задача была не из легких».
Джон: «Прежде мы никогда не значились на афишах первыми. Успех измерить нельзя, но, если бы это было возможно, я понял бы, что мы добились успеха, когда Рой Орбисон попросил бы у нас разрешения записать две наши песни» (63).
Ринго: «Выступать после Роя было страшновато. Он заводил зрителей, они требовали продолжения. Ожидая своей очереди, мы прятались за занавесом и перешептывались друг с другом. А тут как раз объявляли: „А теперь догадайтесь, кто будет следующим! Ваши любимцы!“ Мы выходили на сцену, и все было о-кей».
Джон: «Монго лет я писал песни без помощи Пола. Мы всегда писали и вместе, и поодиночке. В соавторе я не нуждался — разве что согласился бы писать вместе с Джорджем».
Ринго: «После того как мы записали „Love Me Do“ (хотя и без моего участия), „Please Please Me“ и „From Me To You“, три наших первых сингла, мы всегда с нетерпением ждали, когда же их будут передавать по радио. Брайан предупреждал: „Начало в двадцать минут восьмого“. Если в это время мы ехали в машине, мы останавливались, чтобы послушать. А еще лучше было то, что, когда наши записи перемещались на более высокое место в хит-параде, мы устраивали праздничные ужины. Если присмотреться к фотографиям „Битлз“ того периода, когда мы начали записывать пластинки, становится ясно, что за первые восемнадцать месяцев мы здорово потолстели, потому что стали много есть. Тогда я и открыл для себя копченого лосося. До двадцати двух лет я ел только консервированного лосося, я до сих пор люблю его».
Джордж: «В 1963 году четыре наших песни стали хитами. Пластинки становились золотыми, едва успев выйти. Чудеса, да и только!
Третий сингл — «From Me To You» — особенно важен, потому что он был важен для перспективы. Мы записали первый, «Love Me Do», который успешно разошелся. Затем нас снова пригласили в студию, и мы записали «Please Please Me», а потом альбом и, наконец, «From Me То You», успех которого обеспечил нам известность».
Джон: «Мы с Полом написали «From Me To You» во время турне с Хэлен Шапиро, в машине, по пути из Йорка в Шрусбери. Мы не думали, что по-настоящему что-то сочиняем, просто бренчали на гитаре, а когда начала получаться удачная мелодия, мы стали работать над ней. Еще до конца поездки мы написали слова и доделали все. Кажется, первую строчку предложил я, и мы так и оставили ее без изменений. Вот с названием «From Me To You» было сложнее. Я думал, как бы назвать песню, и тут мне попался на глаза журнал «Новый музыкальный экспресс». Я решил посмотреть, не продвинулись ли наши песни в хит-парадах. И вдруг я сообразил: мы с Полом уже обсуждали одно из писем в рубрике «От вас к нам». Вот и название!
Мы уже написали «Thank You Girl» («Спасибо, девочка») как продолжение «Please Please Me». Новая песня предназначалась для второй стороны пластинки. Нам она так понравилась, что мы поняли: она пойдет на первую сторону, a «Thank You Girl» — на оборотную (63). Когда мы писали ее, она больше напоминала блюз, а теперь, в аранжировке, она звучит прифанкованно» (80).
Пол: «Мы набили руку в написании песен, хотя наша легендарная первая сотня песен была на самом деле лишь полусотней. «Please Please Me» написана скорее Джоном, чем мной; я почти не участвовал в ее создании. А с песней «PS. I Love You» дело обстояло наоборот. «From Me To You» мы написали вдвоем, совместными усилиями. (Помню, я особенно радовался восьми средним тактам, потому что в них был такой необычный аккорд, а потом мы переходили в минор: «У меня такие длинные руки…» Мы думали, это будет удачный ход.) «She Loves You» («Она любит тебя») была написана специально для пластинки, которую нам предстояло записать. «Love Me Do» — еще один пример песни двух авторов.
Мы с самого начала решили приписывать авторство песен и Леннону, и Маккартни, потому что мы стремились стать такими, как Роджерс и Хаммерстайн. О создании песен мы знали только то, что их пишут такие люди, как Роджерс и Хаммерстайн или Лернер и Лоу. Мы слышали эти имена, создание песен ассоциировалось у нас с ними, поэтому сочетание двух фамилий звучало интересно.
Я хотел, чтобы на пластинках указывали авторство как «Маккартни — Леннон», но Джон оказался настойчивее, и, похоже, он уладил это дело с Брайаном, прежде чем я успел вмешаться. Все вышло так, как хотел Джон. Я не говорю, что это несправедливо, просто, может быть, мне недоставало ловкости. Джон все-таки был на полтора года старше меня, а в этом возрасте такая разница означала, что он мог лучше навешать на уши лапши.
Помню, мы как-то собрались, и мне сказали: «Мы думаем, песни надо подписывать «Леннон — Маккартни». Я возразил: «Почему это Леннон первый? А может, лучше «Маккартни — Леннон»?" Все заявили: «Леннон — Маккартни» лучше, это звучит!» Я сказал: «Маккартни — Леннон» тоже звучит неплохо». Но в конце концов мне пришлось смириться: «Ладно, будь по-вашему!» — хотя мы договорились, что если захотим, то всегда можем поменять фамилии местами, чтобы быть равными. В сущности, когда вышел первый тираж альбома «Please Please Me», все песни там были подписаны «Маккартни — Леннон». Надпись «Леннон — Маккартни» стала привычной позднее, но теперь я иногда меняю фамилии местами, подписывая такие песни, как «Yesterday», чтобы показать, чья это вещь. Вот так примерно мы стали подписывать свои песни «Леннон — Маккартни». Но к тому времени мы уже добились своего, стали такими же, как Роджерс и Хаммерстайн. Мы превратились в авторский дуэт».
Джон: «В прежние времена наши с Полом музыкальные вкусы во многом совпадали. По мнению астрологов, Близнецы и Весы отлично ладят друг с другом. Полагаю, мы сработались еще потому, что оба любили одну и ту же музыку (71).
Иногда мы писали вместе, иногда — порознь. Вначале мы писали каждый свое, потому что Пол был опытнее, чем я. Он всегда знал на пару аккордов больше, в его песнях аккорды были более многочисленными. Его отец играл на пианино. Он предпочитал джазовые и популярные стандарты, и Пол перенял это у него (71). Некоторые Пол написал сам. А песню «The One After 909» («Следующий поезд после уходящего в 9.09»), вышедшую на каком-то из наших альбомов ["Let It Be"], я написал сам, без помощи Пола, — это было еще в Ливерпуле,
Да, мне было лет семнадцать или восемнадцать. Мы писали вдвоем, потому что иногда нам это очень нравилось (70). Было приятно иметь возможность писать, знать, что ты на это способен. А еще мы думали о том, что понравится слушателям. Я всегда помнил о них. «Под это они будут танцевать», — и так далее. Поэтому большинство песен были просто предназначены для танцев (74). А еще нас спрашивали: «А вы собираетесь записывать альбом?» И мы быстренько сочиняли несколько песен, будто на заказ (70). Но я всегда считал лучшими те песни, которые придумывались сами.
Если мне предложат написать песню к фильму или что-нибудь вроде этого, я смогу сесть и сочинить ее. Но радости она мне не принесет, мне будет трудно, но я могу. Этот процесс я называю ремесленничеством. Я много лет писал вот таким способом, но это меня никогда не радовало. Мне нравится то, что приходит вместе с вдохновением, из глубины души» (80).
Пол: «Иногда я брал в руки гитару, иногда садился за пианино. От инструмента зависело то, что я пишу. Каждый раз это бывало по-новому. „All my loving“ родилась из стихов, которые лишь потом положил на музыку» (65).
Джон: «Обычно один из нас писал большую часть песни, а второй помогал закончить ее, слегка изменяя мелодию или слова (71). Когда я писал стихи для песни и, промучавшись с ними пару недель, заходил в тупик, я рассказывал об этом Полу, а потом мы или писали вдвоем, или он предлагал: «Давай сделаем так или этак».
Мы действовали наугад. Правил сочинения песен не существует. Мы писали их где угодно, но обычно просто садились с Полом за пианино, или брали гитару, а то и две, или один садился за пианино, а другой вооружался гитарой, как Джефф (я хотел сказать Джордж) (65). Вот и все возможные сочетания, все сочетания двух человек, пишущих песню. Очевидно, мы оказывали влияние друг на друга, как делают группы и люди» (68).
Джордж Мартин: «Как продюсер я не внес заметного вклада в их стихи. Если стихи мне не слишком нравились, я говорил им об этом или предлагал написать еще восемь тактов и т. п., но обычно они приносили мне уже готовые песни. Мои предложения обычно касались только аранжировки».
Пол: «Песню «She Loves You» мы с Джоном написали вместе. В то время подобная песня была у Бобби Райделла, и, как это часто бывает, мы думали о ней, когда писали свою.
Мы ехали в машине в Ньюкасл. Я задумал песню, в которой двое пели бы: «Она любит тебя», а другие двое отвечали бы: «Да, да». Сама по себе мысль, может, и никудышная, но, по крайней мере, идея песни под названием «She Loves You» начиналась с этого. Просидев несколько часов в спальне отеля, мы написали ее.
Мы принесли песню Джорджу Мартину и спели: «Она любит тебя, йе-йе-йе…» — с секстаккордом в конце. (Эта идея пришла в голову Джорджу — Джорджу Харрисону.) Джордж Мартин сказал: «Да, концовка ничего, как в старомодных вещах, но я не стал бы заканчивать секстаккордом». Но мы возразили: «Если это хорошо звучит, остальное не важно — пусть остается так. Это самый замечательный для гармонии аккорд».
Он часто давал нам такие указания: «Не стоит удваивать терцию», или: «Заканчивать секстаккордом, а тем более септаккордом банально». На что мы отвечали: «А нам так нравится, это очень по-блюзовому». Хорошо, что нам удавалось часто переубеждать его отказываться от его так называемых профессиональных решений. Если бы кто-нибудь спросил меня сейчас: «Каков признак талантливости автора песен?» — я ответил бы: «Удачное звучание его песен». Мы никогда не следовали никаким правилам.
Услышав эту песню, мой отец сказал: «Сынок, сейчас и без того везде слышны американизмы. Почему бы вам не спеть в конце: «Yes, yes, yes»?" А я возразил: «Ты не понимаешь, папа, это не будет звучать».
Джон: «Вы когда-нибудь слышали, чтобы ливерпулец пел «yes»? Только «yeah»!
Это была самая броская фраза. Мы написали песню, нам требовалось что-то еще, и мы спели «yeah — yeah — yeah», и это подошло (67).
Эта идея пришла в голову Полу: вместо того чтобы снова петь: «Я люблю тебя», — он написал именно от третьего лица. Он, кстати, до сих пор не отказался от этого хода. Он предпочитал писать о ком-то, а я более склонен писать о себе» (80).
Пол: «Радиоведущий Брайан Мэтью раскритиковал «She Loves You» в журнале «Melody Maker», назвав ее банальной чепухой. Никто из нас не слышал раньше слова «банальный», мы были озадачены. «Банальный? Что это такое? Слишком сентиментальный? Или бунтарский? Что вообще означает «банальный»? Но когда на следующей неделе наша пластинка заняла первое место в хит-параде «Melody Maker», Бобби на первой странице отказался от своих предыдущих слов: «Нет, нет… поначалу песня показалась мне слегка банальной… но потом она захватила меня».
Разумеется, мы обращали внимание на критику, поэтому я отлично помню тот случай. Критика нас не останавливала и не должна останавливать никого, поскольку критики — всего лишь люди, которые не умеют сами записывать пластинки.
Позднее Уильям Манн написал в «Таймс» о нисходящей «эолийской каденции» в нашей песне «Not A Second Time» («Второго раза не будет») и о «пандиаторических группах», которые мы играем в конце «This Boy» («Этот парень»). Обо всем этом мы понятия не имели. Мы просто писали песни в свободную минуту в номерах отелей, сидя с гитарами на кроватях — Джон на одной, я на второй».
Джон: «Не спрашивайте, какого я мнения о наших песнях. Я не такой уж мудрый судья. Думаю, дело в том, что они нам слишком близки. Но я не могу удержаться от смеха, когда критики с серьезным видом начинают искать в наших песнях какой-то скрытый смысл. Уильям Манн написал о «Битлз» умную статью. Он использовал массу музыкальных терминов, и все-таки он кретин (65). До сих пор не знаю, что все эти термины означали, но благодаря ему мы стали приемлемы для интеллектуалов. Это сработало, мы были польщены. «Not A Second Time» написал я; по сути дела она представляет собой аккорды — такие же, как у любой другой песни. Лично я считаю, что в этой песне пытался подражать Смоки Робинсону, а может, кому-то еще (72).
Интеллектуалам трудно понять ее. Они ничего не чувствуют. Единственный способ поладить с интеллектуалом — сперва поговорить с ним, а потом дать прослушать запись. Просто поставить пластинку, чтобы он послушал ее, нельзя» (73).
Джордж: «This Boy» — один из наших трехголосных гармонических номеров. Гармонических песен существует множество. Гармония вообще присуща западной музыке. Пол утверждал, что трехголосной гармонии нас научил его отец, но я этого не припоминаю. Если мысленно вернуться к истокам рок-н-ролла, всегда вспоминаются песни Фрэнки Лаймона, «Тинейджеров», «Эверли Бразерз», «Плэттерз». Все они применяли гармонию. Это выглядит у многих естественно, а для братьев Эверли это было вообще нормой».
Джон: «У „Битлз“ есть одно свойство: они никогда не придерживались одного и того же стиля, никогда не играли только блюз или только рок. Мы любили всякую музыку. К нашим ранним вещам относятся „In My Life“ („В моей жизни“), „Anna“ и множество баллад. Я больше тяготел к року, но, если прослушать записи „Битлз“, выяснится, что у меня не меньше сентиментальных песен, чем у Пола. Я люблю и такую музыку» (80).
Пол: «Меня часто увлекала жесткость Джона. Но бывало и наоборот. Люди склонны считать, что жестким мог быть только Джон, но и он, бывало, делал вещи помягче, а у меня получались довольно жесткие песни. (Один из моментов, которые не нравятся мне в фильме «Backbeat», — когда характер Джона сравнивают с песней «Long Tall Sally». Этим я недоволен. Ее всегда пел я и Литтл Ричард.)
Забавно, но возник миф, в котором мне приписывают мелодичность и мягкость, а Джону — жесткость и желчность. Возможно, внешне все выглядело именно так, но на самом деле в те времена одной из любимых песен Джона была «Girl Of My Dream» («Девушка моей мечты»). У него она ассоциировалась с матерью. Другая песня, «Little White Lies» («Маленькая ложь»), тоже не слитком жесткая. Это приятная, умело написанная мелодия. К подобным песням относится и «This Boy».
Ринго: «Я всегда мечтал научиться писать песни, как все остальные, и я пытался, но у меня ничего не выходило. Я мог написать слова, но, когда доходило до мелодии, остальные всегда говорили, что звучит она как-то неслышно, и после объяснений я понимал, что они правы».
Пол: «Джордж сам писал песни, или же (как в случае с «Do You Want То Know A Secret») мы сочиняли их для него. У всех были свои поклонники. Ринго особенно любили, потому что он был славным малым, отличным ударником, поэтому в каждом альбоме ему была нужна своя песня. Так же обстояло дело и с Джорджем: множество девушек сходило по нему с ума, поэтому мы всегда старались отдать ему хотя бы одну песню. Наконец это задело Джорджа: «Почему это песни для меня пишете вы?» И он начал сочинять их сам.
С тех пор Джордж писал по одной песне для каждого альбома. Появился повод включить Джорджа в команду авторов, и мы с Джоном всерьез обсуждали это. Помню, однажды с Джоном мы проходили утром мимо Вултонской церкви и рассуждали: «Что будет лучше — указывать трех авторов, чтобы не обижать Джорджа, или оставить все как было?» Решили, что авторов по-прежнему останется двое.
Он написал песню «Don't Bother Me» («He беспокой меня»). Это была его первая самостоятельная вещь. С тех пор он многому научился и начал писать просто классические вещи вроде «Something» («Что-то»).
Джордж: «Песню «Don't Bother Me» я написал в отеле в Борнмуте, где мы выступали летом 1963 года. Я просто хотел проверить, смогу ли я тоже написать песню. В то время я болел и валялся в постели. Не думаю, что песня вышла удачной, она могла бы и вообще не получиться. Но, по крайней мере, я понял, что мне необходимо продолжать сочинять песни, и, может быть, в конце концов я напишу что-нибудь стоящее.
Я до сих пор так считаю; я мечтаю написать что-нибудь хорошее. Конечно, все относительно. Но, по крайней мере, я при деле.
О том, как писать песни, я немного узнал от остальных, когда при мне в машине, на заднем сиденье, сочинили песню. Или, помню, однажды я сидел с Полом в кино на углу Роуз-Лейн, недалеко от его дома на Пенни-Лейн. Показывали рекламу сборной мебели: «А вы думаете о сборке?» (thinking of linking). Пол сказал: «Это пригодится для хорошей песни», а потом написал вещицу, где были слова: «Thinking of linking my life with you» («Думаю о том, как бы с тобой соединиться»).
Джон постоянно оказывал мне помощь. Он говорил что-нибудь вроде: «Когда пишешь, старайся сразу закончить песню, потому что, если ты бросишь ее, потом дописывать будет труднее». И это правда. По крайней мере, как правило, так и бывает. Он дал мне несколько ценных советов. Позднее я начал иногда писать песни вместе с ним. Однажды — это было в середине шестидесятых — я зашел к Джону, как раз когда он бился над несколькими мелодиями. У него была целая куча фрагментов, не меньше трех незаконченных песен. Я внес свои предложения и помог Джону объединить их в одну законченную — «She Said, She Said» («Она сказала, она сказала»). В середину этой записи вставлена другая: «Она сказала: «Я знаю, что значит быть мертвым». Далее идет мой ответ: «О, нет, нет, ты ошибаешься…» А потом начинается еще одна мелодия: «Когда я был мальчишкой…» Фрагменты так подошли друг другу, будто их сваркой приварили. Так что и это со мной бывало. Случалось, я тоже играл ему свои незаконченные песни. Однажды я сыграл ему одну мелодию, а он сказал: «А это неплохо!» В то время сам он ни над чем не работал, но уже в следующей его песне я заметил аккорды, содранные у меня!
У меня остался единственный выход — сочинять самостоятельно, потому что так все складывалось. Впоследствии я много лет не писал ни с кем и стал немного замкнутым. Думаю, у меня развилось нечто вроде паранойи, потому что я не представлял себе, что значит писать песни вместе с кем-то. Это непростое дело. То, что нравится одному, может не понравиться другому. Надо доверять друг другу.
Я стал брать в машину магнитофон, чтобы петь и записывать то, что приходит мне в голову, а дома продолжал работу над песнями» (66).
Джон: «Компания „Северные песни“ — долговременный проект, рассчитанный на то, что мы с Полом будем сочинять песни до шестидесятилетнего возраста. Если ничего не случится, ничто не помешает мне и Полу писать хиты, даже когда мы состаримся. Песни приносят прибыль, и, кроме того, мы друзья — значит, нет причин, по которым мы могли бы бросить это занятие» (65).
Нил Аспиналл: «Брайан был знаком с Диком Джеймсом, который прославился, спев песню в телесериале «Робин Гуд», и создал собственное музыкальное издательство. Джон и Пол уже начинали писать свои песни, когда Брайан дал послушать Джеймсу их записи.
Дик Джеймс получил права на сингл «Please Please Me» и на все последующие песни. В то время мы были слишком наивны; думаю, «Битлз» не раз жалели о том, что отказались от авторских прав на свои песни».