Страница:
Ринго: «Они испортили весь праздник, мы не могли отделаться от них. Они не желали уезжать, нам пришлось выпроваживать их с помощью полиции. Это было отвратительно, все до смерти перепугались. Рождественская вечеринка не удалась».
Джордж: «Джон и Йоко нарядились Санта-Клаусами. Я не приехал, потому что знал, что там что-нибудь случится. Я только слышал, что вечеринка не удалась и что была драка».
Нил Аспиналл: «Их попросили покинуть „Эппл“. Я сам попросил их, но они ответили в духе хиппи: „Не ты нас пригласил, не тебе и прогонять“. Другими словами, поскольку их пригласил Джордж, то он и должен был попросить их уехать. По-моему, Джордж сделал это очень ловко. Не помню, что именно он сказал: „да“ или „нет“, „инь“ или „янь“, „заходите“ или „вон“, „останьтесь“ или „уходите“ — но они поняли и сказали: „Ну, если ты настаиваешь, Джордж, то конечно“. И уехали».
Дерек Тейлор: «По сути дела, Джордж сам пригласил «ангелов ада» в «Эппл», если они когда-нибудь приедут в Англию. Но вместе с ними приехали и многие другие. Бездомная семья из Калифорнии явилась в офис и в буквальном смысле слова поселилась в одном из кабинетов — мать, отец и несколько детей, а «ангелы ада» из Сан-Франциско расхаживали по всему зданию.
Приехал и Кен Кизи, который позаимствовал у нас пишущую машинку и магнитофон и по утрам устраивал поэтические чтения в моем кабинете. Приехав как-то на работу, я обнаружил, что «ангелы ада» расселись на полу, почесываясь, пуская газы и повторяя: «Эй, Кен, прочти-ка нам еще что-нибудь, старина!» Они собрались в моем кабинете послушать таких великих людей, как Билли Тамблвид или Фриско Пит (последний должен быть известен американским читателям), и многих других».
1969-70
Джордж: «Джон и Йоко нарядились Санта-Клаусами. Я не приехал, потому что знал, что там что-нибудь случится. Я только слышал, что вечеринка не удалась и что была драка».
Нил Аспиналл: «Их попросили покинуть „Эппл“. Я сам попросил их, но они ответили в духе хиппи: „Не ты нас пригласил, не тебе и прогонять“. Другими словами, поскольку их пригласил Джордж, то он и должен был попросить их уехать. По-моему, Джордж сделал это очень ловко. Не помню, что именно он сказал: „да“ или „нет“, „инь“ или „янь“, „заходите“ или „вон“, „останьтесь“ или „уходите“ — но они поняли и сказали: „Ну, если ты настаиваешь, Джордж, то конечно“. И уехали».
Дерек Тейлор: «По сути дела, Джордж сам пригласил «ангелов ада» в «Эппл», если они когда-нибудь приедут в Англию. Но вместе с ними приехали и многие другие. Бездомная семья из Калифорнии явилась в офис и в буквальном смысле слова поселилась в одном из кабинетов — мать, отец и несколько детей, а «ангелы ада» из Сан-Франциско расхаживали по всему зданию.
Приехал и Кен Кизи, который позаимствовал у нас пишущую машинку и магнитофон и по утрам устраивал поэтические чтения в моем кабинете. Приехав как-то на работу, я обнаружил, что «ангелы ада» расселись на полу, почесываясь, пуская газы и повторяя: «Эй, Кен, прочти-ка нам еще что-нибудь, старина!» Они собрались в моем кабинете послушать таких великих людей, как Билли Тамблвид или Фриско Пит (последний должен быть известен американским читателям), и многих других».
1969-70
Пол: «Мы начали работу над фильмом «Let It Be» в январе 1969 года в Туикенемской киностудии, выбрав рабочее название «Get Back». Режиссером был Майкл Линдзи-Хогг. В фильме мы хотели показать, как «Битлз» репетируют, импровизируют, сыгрываются и наконец дают большой концерт. Мы хотели показать весь процесс работы. Помню, у меня родилась идея финальной сцены: панорама бесконечных рельсов, а потом — концертный зал.
Поначалу мы решили сняться на океанском лайнере, уплывающем от всего мира; зрители видели бы, как мы репетируем и как в конце концов получаем вознаграждение за работу. Но съемки в конце концов стали проводить в Туикенеме. Думаю, так было проще и безопаснее для режиссера и всех остальных. Никому не хотелось проводить их на океанском лайнере. В то время мы перессорились, потому что пробыли вместе уже слишком долго, и наши отношения дали трещину».
Джордж: «Кажется, изначальная идея принадлежала Полу — отрепетировать несколько новых песен, выбрать место и записать альбом живьем. Нам предстояло разучивать мелодии и записывать их без наложения, делать альбом вживую».
Пол: «Не думаю, что мы решили сознательно придать ощущение реальности присутствия в нашей студии. Да, оно возникло, но я не помню, чтобы мы умышленно пытались создать его. Настоящая запись началась позднее, в студии „Эппл“. Помню, как мы наслаждались там музыкой. Эту музыку было приятно исполнять».
Джордж Мартин: «В то время они переживали «революционный» период, старались придумать что-нибудь новое, хотели работать с новым инженером. Они работали с Джеффом Эмериком, а теперь к работе подключился и Глин Джонс. Думаю, в основном им хотелось работать с новым продюсером, но они мне об этом ни разу не сказали. Поэтому я тоже присутствовал на сеансах.
В то же время у них появилась удачная идея, и я считал, что ее стоит осуществить. Они хотели собрать песен на целый альбом, отрепетировать его, а потом исполнить вживую перед большой аудиторией. Живой альбом новых песен. Большинство людей, записывая альбом вживую, предпочли бы переделать старые песни, но они решили: «Давайте запишем пластинку совершенно новых песен, которые еще никто не слышал, и сыграем эти песни перед зрителями».
Это была грандиозная идея, но дать в Англии концерт под открытым небом в феврале было невозможно, а здания, которое вместило бы всех поклонников «Битлз», не нашлось. Мы подумывали о том, чтобы снять эту сцену за границей, в Калифорнии, но это обошлось бы слишком дорого. Потом мы задумали съездить в Маракеш и привезти туда зрителей, но и эта затея, провалилась. В конце концов они никуда не успели уехать и начали репетиции в Туикенемской киностудии. Я был с ними.
Но между ними постоянно вспыхивали ссоры, им недоставало организованности. В сущности, в то время они стали неуправляемыми. Они цепляли друг друга и часто ссорились между собой».
Джон: «Я не принимал никаких осознанных решений. Все происходило на уровне подсознания, я просто делал записи вместе с „Битлз“, будто ходил на работу к девяти утра. Пол или кто-то еще сказал: „Пора записываться“. И я просто приходил и работал, почти не думая об этом. Когда запись удавалась, мне нравилось. Когда дело сдвигалось с мертвой точки, это было замечательно. Когда мы буксовали на одном месте, а чаще всего так и бывало, происходящее напоминало мне работу» (80).
Пол: «Помню, однажды, во время обсуждения «Let It Be», Джон сказал: «А, я понял. Ему нужна работа». И я сказал: «Да, это так. Думаю, мы должны работать. Это было бы полезно». Все мы были рады отдохнуть, но я считал, что мы должны и что-нибудь сделать.
Со временем я уговорил всех взяться за «Let It Be», и начались бурные споры. Поэтому фильм получился скорее о конце «Битлз», чем о том, о чем мы планировали его снять. Вероятно, это печальная история, но так уж все вышло».
Джон: «Что нам делать, если мы не сможем ничего придумать? Худшее, что мы придумали, перестав давать концерты, — заснять то, как мы записываем альбом. Все это мы делали ради общения. И показ фильма по телевидению тоже был общением, у нас появился шанс улыбнуться людям, как в „All You Need Is Love“. Это и побудило меня взяться за такую работу» (69).
Нил Аспиналл: «Не знаю точно, кто был инициатором того, что работа началась в Туикенемской студии. Но они решили снимать все, что они делают. Продюсер Денис О'Делл объяснил, что, если предстоят съемки, понадобится место для камер. Ребята и прежде работали на Туикенемской киностудии — во время съемок „Help!“ и „A Hard Day's Night“, вот и на этот раз решили сниматься там. В январе в Туикенеме было очень холодно, это было не самое удачное место для записи альбома. Происходящее выглядело не то съемками фильма, не то записью пластинки. И в этом было что-то неправильное. Все чувствовали себя неуютно. На киностудии был большой павильон звукозаписи, ребятам пришлось работать с портативной аппаратурой, поскольку павильон был оборудован иначе, чем студия звукозаписи. Постоянные напоминания о том, что непрерывно идет съемка, — не самая подходящая атмосфера для творческой работы и записи альбома».
Джон:«Съемки фильма „Let It Be“ стали адом. Когда он вышел, многие жаловались на то, что Йоко выглядит в нем плачевно. Но даже самые отъявленные поклонники „Битлз“ не выдержали бы шести недель такой работы. Это была самая печальная в мире сессия грамзаписи» (70).
Пол: «В сущности, когда мы пришли туда, получилось, что мы снимали хронику распада группы. Мы не сознавали, что на самом деле мы движемся к разрыву».
Джордж: «Последние несколько месяцев 1968 года я продюсировал альбом Джеки Ломакса и общался с Бобом Диланом и «The Band» в Вудстоке, отлично проводил время. Приезд в зимний Туикенем и ссоры с «Битлз» не пошли мне на пользу. Но я помню, что я ощущал оптимизм. Я думал: «Ладно, сейчас Новый год, мы по-новому подошли к процессу записи альбома». Думаю, первые два дня все шло нормально, но вскоре стало ясно, что с тех пор, как мы в последний раз работали в студии, ничто не изменилось, атмосфера опять стала напряженной. Слишком уж много было разных мелочей и условностей.
Как всем известно, нам всегда не давали возможности побыть одним, а теперь начали снимать даже наши репетиции. Однажды между мной и Полом вспыхнула ссора. И она вошла в фильм. Там есть эпизод, когда он говорит: «Надо играть не так». А я отвечаю: «Ладно, я сыграю так, как ты хочешь, или вообще не стану играть, если скажешь. Как скажешь, так я и сделаю…»
Нас снимали во время споров. Правда, далеко мы не заходили, но я думал: «Ну и какой в этом смысл? Я вполне могу обойтись без всего этого. Разве в такой обстановке можно ощущать себя нормально? Я выхожу из игры».
Через это прошли все. Однажды ушел Ринго. Мне известно, что и Джон хотел уйти. Это был чрезвычайно трудный, напряженный период, и съемки во время ссор были ужасны. Я злился и думал: «С меня хватит. Я ухожу». Однажды я взял свою гитару уехал домой и тем же днем написал «Wah-Wah» («Уа-уа»)".
Ринго: «Джордж ушел из-за Пола и ожесточенного спора с ним. В тот день они так и не успокоились, и Джордж решил уйти, но ничего не сказал ни Джону, ни мне, ни Полу. Напряжение сохранялось все утро, споры продолжались, и до самого ленча никто из нас не заметил, что Джордж уехал домой. Мы вернулись в студию, а его по-прежнему не было, поэтому мы начали импровизировать. Пол играл, подключив бас к усилителю, Джон отключился, я барабанил так, как никогда прежде. Обычно я играл иначе. В тот момент наша реакция была очень любопытной. И конечно же, во все это вмешалась Йоко, она ведь была все время с нами».
Пол: «Если я что-нибудь предлагал и мое предложение не нравилось, скажем, Джорджу — мгновенно вспыхивала ссора. В сущности, Джордж бросил группу. Не знаю, по какой именно причине, но, похоже, все считали, что я слишком много командую.
И это неудивительно. Я такой человек, которому нравится видеть результаты работы, и потому могу переусердствовать. Я загорался, увлекался чем-нибудь, начинал быстро-быстро говорить: «Да, мы сделаем это, мы будем там в понедельник утром, в Туикенеме, мы это сделаем, вот здорово…» И тут возникали проблемы. Я говорил: «Было бы здорово, если бы мы сняли фильм о том, как работают «Битлз». Он стал бы сенсацией». А они отвечали: «А ты уверен, что хочешь этого?» Такие идеи встречали очень вяло, и я переставал понимать, что я здесь делаю.
Теперь, вспоминая историю создания этого фильма, я понимаю, что все можно было истолковать как чрезмерный нажим с моей стороны, тем более что я был членом группы, а не каким-то продюсером или режиссером. С моей стороны это был просто энтузиазм, я подолгу беседовал с режиссером, но все это повлекло за собой споры, и в одном из них Джордж сказал: «Хватит. Этого я играть не стану!» Кажется, я предлагал ему сыграть какой-то кусок, а это в любой группе всегда вызывает недовольство партнеров.
Во время работы над песней «Hey Jude», когда мы впервые сели, а я запел «Hey Jude», Джордж вставил после первой фразы проигрыш на гитаре. Я продолжал: «Don't make it bad…» — и снова проигрыш. Он отзывался на каждую строчку, и я сказал: «Стоп! Подождите минутку. Так не пойдет. Может быть, повременим с гитарными вставками? Для начала я хотел бы просто спеть». Он закивал: «Да, конечно, конечно». Но он был явно недоволен. Ему не понравились мои слова.
В группе царила демократия, ему было незачем выполнять мои требования, и, думаю, его раздражало то, что я все время лезу со своими идеями. Наверное, ему казалось, что я пытаюсь командовать. И хотя я добивался совсем другого, выглядело все именно так.
По-моему именно это в конце концов и стало причиной распада «Битлз». Я начал понимать, что постоянно выдвигать идеи не так уж хорошо, а прежде я только это и делал, причем иногда настаивал на своем слишком усердно.
Я не хотел, чтобы в «Hey Jude» появились гитарные проигрыши, для меня это было важно, но, конечно, если сказать такое гитаристу которому не по душе твой замысел, все будет выглядеть так, словно ты пытаешься все сделать сам, без его участия. По-моему Джордж почувствовал это, потому что всем видом говорил: «С каких это пор ты решаешь за меня, как мне играть? Я тоже один из «Битлз». И я могу его понять.
Но меня это уязвляло, я перестал сыпать идеями, а начал обдумывать свои слова: «Постой-ка, а не будет ли это выглядеть излишне навязчиво?» Раньше я просто говорил: «Черт, какая удачная мысль! Давайте-ка назовем эту песню «Yesterday». Это будет замечательно».
Джордж: «Лично я считаю, что во время записи двух последних альбомов, с тех пор как мы перестали ездить в турне, мы лишились возможности импровизировать, играть так, как нам хочется, и в основном в этом был виноват Пол. Раньше, в первые годы, мы просто приходили, брали гитары, разучивали мелодию и аккорды и начинали обсуждать аранжировку.
А потом в какой-то момент — кажется, во время работы над «Сержантом Пеппером» (может быть, именно поэтому я его недолюбливал) — Пол вбил себе в голову, что он знает, как именно надо записывать одну из своих песен. Предложений он не принимал. Джон, например, всегда прислушивался к чужим советам, когда предстояло записать его песню.
А с Полом доходило до абсурда: я открывал футляр, вынимал гитару, а он говорил: «Нет, нет, мы еще не готовы. Сначала запишем партию пианино вместе с Ринго, а остальное доделаем потом». И мне не оставалось ничего другого, кроме как сидеть и слушать, как он играет: «Fixing a hole…», а Ринго держит ритм. Потом Пол начинал накладывать партию баса и заниматься чем-нибудь еще.
У нас были связаны руки, и, хотя предполагалось, что к работе над новым альбомом мы подойдем иначе (мы собирались записывать его вживую), опять возникла ситуация, когда Пол заранее знал, чего он добивается. Пол не хотел, чтобы кто-то исполнял его песни, пока он не решит, как они должны звучать. Для меня все это выглядело так: «А я что здесь делаю? Зачем мне эта головная боль?»
В довершение всего Йоко постоянно была рядом, мы чувствовали ее негативное поле. Джон и Йоко были сами по себе. Вряд ли он хотел по-прежнему постоянно быть с нами, и, думаю, Йоко толкала его на разрыв с группой, поскольку ей не нравилось, что с нами он проводит так много времени.
Не следует забывать, что с тех пор утекло было много воды, и теперь, когда мы рассказываем об этом, мы опять стали друзьями, мы лучше понимаем, что происходило тогда. Но если вспомнить обо всем, что случилось в то время, вы поймете, как странно все это выглядело».
Ринго: «Джордж писал все больше песен. Ему хотелось, чтобы к нему прислушивались. Сначала мы записывали песни так, как хотелось Джону и Полу, потому что они были авторами. Но Джордж стал независимым, он перестал подчиняться Полу и в конце концов, когда Пол захотел показать Джорджу как играть соло, тот ответил: «Слушай, я гитарист. Я сам как-нибудь сыграю». И главное, он всегда играл прекрасно. Но теперь его позиция изменилась. Если раньше он всем своим видом говорил: «Я написал песню — покажите, как вы будете ее играть», то теперь он говорил: «Я написал песню и хочу, чтобы она звучала так».
Пол: «После ухода Джорджа мы собрались в доме у Джона, и, кажется, первыми словами Джона были: «Давайте позовем Эрика». Я воскликнул: «Нет!» Я думал, Джон шутит. Мне кажется, все мы думали: «Нет, постойте. Джордж ушел, но так поступить мы не можем, это не годится».
Ринго: «Все мы поехали к Джорджу объяснили, что любим его, во всем разобрались, и он вернулся».
Джон: «Пол считал, что мы должны репетировать, как Саймон и Гapфанкель, добиваясь совершенства, а потом записывать альбом. Но мы же большие дядьки, хоть и лентяи, мы играем уже лет двадцать, черт возьми, и мы не собираемся репетировать до потери пульса. Мы не могли привыкнуть к такой системе, мы записали несколько песен, но это было не для нас.
Это было жуткое, ужасное ощущение; нас снимали все время, а я хотел только одного: чтобы нас оставили в покое. Мы приезжали на студию к восьми часам утра, а музыку невозможно записывать ни в восемь, ни в десять, да, собственно, вообще никогда, если ты находишься в малознакомом месте, в свете прожекторов и тебя постоянно снимают.
Получился еще один «Magical Mystery Tour». Короче говоря, этого хотел Пол. Видимо, пришло время снять еще один фильм или сделать что-нибудь еще, он хотел, чтобы мы отправились на гастроли или занялись еще чем-то. И, как обычно, мы с Джорджем заявили: «А мы не хотим!» — ну и так далее. А он настаивал. Начались споры о том, куда ехать, и тому подобное. Я вроде как был с ними, но в то время со мной была Йоко, и мне ни до чего не было дела. К тому же я все время был под кайфом — на героине и на чем-то еще. Мне было просто все равно, как и всем. Как в фильме, когда я собираюсь играть «Across The Universe» («Через Вселенную»), Пол начинает зевать и играет что-то бугиобразное. Что тут скажешь? «Так что, сыграем что-нибудь побыстрее?» Вот как я действовал. За много лет мой энтузиазм иссяк» (70).
Пол: «Все это происходило во время съемок «Let It Be». Джордж ушел, потому что ему казалось, что им пытаются командовать (думаю, причина заключалась в этом). Ринго ушел раньше, потому что считал, что как барабанщик он нам не нравится. Затруднение с ним разрешить было не так трудно, как с Джорджем, но в то же время Джон собрался уходить, и, похоже, все мы почувствовали, что в наших отношениях появились трещины.
Джон: «К тому времени, как «Битлз» достигли своего пика, мы начали загонять друг друга в какие-то рамки. Мы ограничивали свои возможности сочинять или играть музыку, пытаясь подогнать все под кем-то придуманный формат, — вот почему возникли сложности (71).
Не то чтобы мы недолюбливали друг друга. Я миллион раз сравнивал наши отношения с браком, но, надеюсь, все понимают, что супружеские или другие подобные отношения тут ни при чем. Это была длительная дружба. Она началась задолго до того, как американская или английская публика узнала о нас. Мы с Полом познакомились, когда ему было пятнадцать лет, а мне шестнадцать. Мы, все четверо, пробыли вместе очень долго. И из-за того, что случилось с нами за это время, а было все — от скуки до самого невероятного, скажем, смерти Эпстайна или надоедливых бизнесменов, — напряжение начало сказываться на нас. И, как все люди, долгое время пробывшие вместе, мы начали раздражать друг друга. Это выглядело примерно так: «Во всем виноват ты, ты не так сыграл на бубне, и потому я расстроился». Обиды были мелкими, но мы срывали свое раздражение друг на друге, потому что больше сорвать его было не на ком.
Может, виной всему были съемки «Let It Be», во время которых нам приходилось притворяться. То же самое чуть не случилось во время съемок «Magical Mystery Tour», но нам удалось спастись за счет того самого волшебства.
К тому времени, как мы взялись за «Let It Be», мы больше не могли играть в эту игру. Мы видели друг друга насквозь и потому чувствовали себя неловко — поточто до тех пор мы и вправду верили в то, что мы делали, как и плоды наших трудов, и в то, что все будет в порядке. Мы верили. И вдруг мы перестали верить. Наступил момент, когда все волшебство куда-то исчезло» (76)
Джордж Мартин: «Пол пытался во всем навести порядок, распоряжаясь и командуя, что у него получалось хорошо, но Джону и Джорджу это не нравилось.
Общаться с Джоном стало труднее, потому что он всегда был с Йоко, он приезжал поздно или совсем не приезжал, и это создавало большие затруднения. Во время записи этой пластинки в жизни Джона начался чрезвычайно непростой период. Он как-то сказал мне: «Мне больше не нужна вся эта дрянь, в которую ты превращаешь нашу работу как продюсер. Мы хотим, чтобы альбом получился честным». Я переспросил: «Честным? Что ты имеешь ввиду?» Он объяснил: «Я не хочу подвергать его какой бы то ни было редакции. Не хочу никакого микширования. Пусть он будет таким, какой он есть. Мы просто запишем песни, вот и все». Я ответил: «Ладно, если ты так хочешь, так мы и поступим».
Мы начали записывать песню, а она не получалась, и мы записывали ее еще раз, и еще… и так дошли до девятнадцатого дубля: «Джон, бас звучит не так удачно, как в семнадцатом дубле, но вокал отличный, так что попробуем еще раз». Дубль сорок три: «Неплохо, но…» Так можно было продолжать до бесконечности, потому что предела совершенству нет, но такая работа утомляет».
Джордж: «Меня позвали на встречу в Эдстред, в Суррей, в дом Ринго, который он купил у Питера Селлерса. Было решено снова собраться и закончить запись. В туикенхемской студии было очень холодно, тамошняя атмосфера нам не нравилась, и мы решили плюнуть на все и обосноваться в студии на Сэвил-Роу».
Нил Аспиналл: «К 20 января они решили перебраться на Сэвил-Роу. Алексис Мардас подготовил там студию, хотя работы по ее оборудованию все еще продолжались. В операторской и возле пульта повсюду торчали провода, поэтому ребятам пришлось перенести туда портативную аппаратуру. Но сама студия, то есть комната, где они играли, выглядела гораздо уютнее, там они чувствовали себя как дома».
Ринго: «Дни были длинными, нам становилось скучно, обстановка в Туикенеме была никуда не годной. Студия напоминала большой сарай. И мы перебрались в новую студию в подвале «Эппл», чтобы продолжать работу.
Оборудование в «Эппл» было отличным. Там было удобно, все там было наше, и мы чувствовали себя как дома. Нам нравилось приезжать туда, и, когда мы не работали, мы сидели около камина, который соорудили, потому что старались создать уют.
Но, прослушивая записи, мы поняли, что от камина придется отказаться, поскольку различили на пленке отчетливое потрескивание. Мы удивились: «А это еще что такое?» — а потом поняли, что это потрескивают дрова в камине. Мы проводили в студии так много времени, что хотели сделать ее уютной, но из этого у нас ничего не получилось. Во время записи огонь в камине пришлось тушить.
Над этим альбомом с нами работал Глин Джонс, но дело не ладилось, поэтому мы опять обратились к Джорджу Мартину».
Джордж: «Не знаю, почему в тот раз Джордж Мартин не участвовал в работе с самого начала. Кому-то пришло в голову пригласить Глина Джонса — может, просто для разнообразия. В этом решении не было ничего личного.
Здание на Сэвил-Роу было великолепным, пока не появились строители и не превратили его в подобие супермаркета «Теско». Помню, как я ходил по нему, когда мы только решали, купить его или нет, и меня поразил подвал. Там был огромный камин и дубовые балки, кто-то сказал, что здесь находился ночной клуб Джека Хилтона. Мы подумали: «Это здорово! Здесь мы и будем сочинять музыку и записывать пластинки!»
К тому времени как в подвале устроили студию, его отремонтировали, и он превратился в самое обычное помещение с пластиковыми потолками. Виновником всему стал Алекс, который создал студию для записи на шестнадцати дорожках, с шестнадцатью динамиками, от которых пришлось избавляться и переделывать многое остальное. Для стереозвучания требовалось только два динамика. Это было ужасно.
Но даже после переделки эта студия оказалась намного лучше Туикенемской».
Джордж Мартин: «Алекс-Волшебник сказал, что студия «EMI» никуда не годится, что он может оборудовать студию гораздо лучше. Но ничего, конечно же, не сделал, и, когда мы стали записывать музыку на Сэвил-Роу, нам пришлось воспользоваться аппаратурой из «EMI».
К тому времени кабинеты в «Эппл» были просторными, чистыми, выкрашенными белой краской — словом, выглядели приятно, но студии еще пустовали. При всех своих технических познаниях Алекс-Волшебник забыл просверлить отверстия в стене между студией и операторской, поэтому нам пришлось пропускать кабели через дверь; в одном углу кондиционер создавал сквозняк, нам приходилось отключать его. А в остальном студия была идеальным местом для работы».
Ринго: «Думаю, к тому времени все уже немного устали от нас, потому что мы отнимали много времени, между нами часто вспыхивали жаркие споры — о жизни, обо всем на свете».
Пол: «Условия в студии „Эппл“ были подходящими, поскольку Джордж Мартин постарался сделать здесь то же самое, что было в Туикенемской студии, он все привел в порядок, так что все было готово. Ремонт в студии еще не успели закончить, но ее техническое оборудование было идеальным».
Дерек Тейлор: «В студии помещался котел отопительной системы, который не имел звукоизоляции. Кто-то заметил: «Шум котла будет мешать». И «Битлз» сказали: «На время работы мы станем отключать его. Растопим камин». До остального здания им не было дела — ведь там работали маленькие, самые обычные люди. Как видите, ошибочные решения принимали не только сотрудники пресс-бюро.
Во всяком случае, это была необычная студия, но в конце концов, когда они заканчивали работу над «Let It Be», понадобилось привезти туда портативную записывающую аппаратуру. Это напоминало приготовление пищи на примусе, стоящем на дорогой газовой плите, к которой не подвели газ.
Ну а потом были выпущены все эти альбомы! В тот период, в безумный период работы в «Эппл», был записан «Белый альбом», закончен «Yellow Submarine», созданы «Let It Be» и «Abbey Road», — все они записаны в те сумасшедшие дни».
Джордж: «Когда мы с Эриком Клэптоном отправились послушать Рея Чарльза в «Фестивал-Холл», до Рея на сцену вышел какой-то парень — он играл на органе, танцевал и пел «Double-O Soul». Я подумал: «Кажется, я где-то видел его раньше». Просто теперь он был выше ростом и крупнее. Потом вышел Рей, его группа сыграла несколько песен, а затем он представил публике… Билли Престона! Рей сказал: «С тех пор как я услышал, как Билли играет на органе, я перестал играть на этом инструменте сам — я предоставил это Билли». Я подумал: «Так это Билли!» Мы не виделись с ним с тех пор, как встретились в Гамбурге в 1962 году. Тогда он был еще совсем мальчишкой, а теперь это был рослый парень, аж под шесть футов.
Поначалу мы решили сняться на океанском лайнере, уплывающем от всего мира; зрители видели бы, как мы репетируем и как в конце концов получаем вознаграждение за работу. Но съемки в конце концов стали проводить в Туикенеме. Думаю, так было проще и безопаснее для режиссера и всех остальных. Никому не хотелось проводить их на океанском лайнере. В то время мы перессорились, потому что пробыли вместе уже слишком долго, и наши отношения дали трещину».
Джордж: «Кажется, изначальная идея принадлежала Полу — отрепетировать несколько новых песен, выбрать место и записать альбом живьем. Нам предстояло разучивать мелодии и записывать их без наложения, делать альбом вживую».
Пол: «Не думаю, что мы решили сознательно придать ощущение реальности присутствия в нашей студии. Да, оно возникло, но я не помню, чтобы мы умышленно пытались создать его. Настоящая запись началась позднее, в студии „Эппл“. Помню, как мы наслаждались там музыкой. Эту музыку было приятно исполнять».
Джордж Мартин: «В то время они переживали «революционный» период, старались придумать что-нибудь новое, хотели работать с новым инженером. Они работали с Джеффом Эмериком, а теперь к работе подключился и Глин Джонс. Думаю, в основном им хотелось работать с новым продюсером, но они мне об этом ни разу не сказали. Поэтому я тоже присутствовал на сеансах.
В то же время у них появилась удачная идея, и я считал, что ее стоит осуществить. Они хотели собрать песен на целый альбом, отрепетировать его, а потом исполнить вживую перед большой аудиторией. Живой альбом новых песен. Большинство людей, записывая альбом вживую, предпочли бы переделать старые песни, но они решили: «Давайте запишем пластинку совершенно новых песен, которые еще никто не слышал, и сыграем эти песни перед зрителями».
Это была грандиозная идея, но дать в Англии концерт под открытым небом в феврале было невозможно, а здания, которое вместило бы всех поклонников «Битлз», не нашлось. Мы подумывали о том, чтобы снять эту сцену за границей, в Калифорнии, но это обошлось бы слишком дорого. Потом мы задумали съездить в Маракеш и привезти туда зрителей, но и эта затея, провалилась. В конце концов они никуда не успели уехать и начали репетиции в Туикенемской киностудии. Я был с ними.
Но между ними постоянно вспыхивали ссоры, им недоставало организованности. В сущности, в то время они стали неуправляемыми. Они цепляли друг друга и часто ссорились между собой».
Джон: «Я не принимал никаких осознанных решений. Все происходило на уровне подсознания, я просто делал записи вместе с „Битлз“, будто ходил на работу к девяти утра. Пол или кто-то еще сказал: „Пора записываться“. И я просто приходил и работал, почти не думая об этом. Когда запись удавалась, мне нравилось. Когда дело сдвигалось с мертвой точки, это было замечательно. Когда мы буксовали на одном месте, а чаще всего так и бывало, происходящее напоминало мне работу» (80).
Пол: «Помню, однажды, во время обсуждения «Let It Be», Джон сказал: «А, я понял. Ему нужна работа». И я сказал: «Да, это так. Думаю, мы должны работать. Это было бы полезно». Все мы были рады отдохнуть, но я считал, что мы должны и что-нибудь сделать.
Со временем я уговорил всех взяться за «Let It Be», и начались бурные споры. Поэтому фильм получился скорее о конце «Битлз», чем о том, о чем мы планировали его снять. Вероятно, это печальная история, но так уж все вышло».
Джон: «Что нам делать, если мы не сможем ничего придумать? Худшее, что мы придумали, перестав давать концерты, — заснять то, как мы записываем альбом. Все это мы делали ради общения. И показ фильма по телевидению тоже был общением, у нас появился шанс улыбнуться людям, как в „All You Need Is Love“. Это и побудило меня взяться за такую работу» (69).
Нил Аспиналл: «Не знаю точно, кто был инициатором того, что работа началась в Туикенемской студии. Но они решили снимать все, что они делают. Продюсер Денис О'Делл объяснил, что, если предстоят съемки, понадобится место для камер. Ребята и прежде работали на Туикенемской киностудии — во время съемок „Help!“ и „A Hard Day's Night“, вот и на этот раз решили сниматься там. В январе в Туикенеме было очень холодно, это было не самое удачное место для записи альбома. Происходящее выглядело не то съемками фильма, не то записью пластинки. И в этом было что-то неправильное. Все чувствовали себя неуютно. На киностудии был большой павильон звукозаписи, ребятам пришлось работать с портативной аппаратурой, поскольку павильон был оборудован иначе, чем студия звукозаписи. Постоянные напоминания о том, что непрерывно идет съемка, — не самая подходящая атмосфера для творческой работы и записи альбома».
Джон:«Съемки фильма „Let It Be“ стали адом. Когда он вышел, многие жаловались на то, что Йоко выглядит в нем плачевно. Но даже самые отъявленные поклонники „Битлз“ не выдержали бы шести недель такой работы. Это была самая печальная в мире сессия грамзаписи» (70).
Пол: «В сущности, когда мы пришли туда, получилось, что мы снимали хронику распада группы. Мы не сознавали, что на самом деле мы движемся к разрыву».
Джордж: «Последние несколько месяцев 1968 года я продюсировал альбом Джеки Ломакса и общался с Бобом Диланом и «The Band» в Вудстоке, отлично проводил время. Приезд в зимний Туикенем и ссоры с «Битлз» не пошли мне на пользу. Но я помню, что я ощущал оптимизм. Я думал: «Ладно, сейчас Новый год, мы по-новому подошли к процессу записи альбома». Думаю, первые два дня все шло нормально, но вскоре стало ясно, что с тех пор, как мы в последний раз работали в студии, ничто не изменилось, атмосфера опять стала напряженной. Слишком уж много было разных мелочей и условностей.
Как всем известно, нам всегда не давали возможности побыть одним, а теперь начали снимать даже наши репетиции. Однажды между мной и Полом вспыхнула ссора. И она вошла в фильм. Там есть эпизод, когда он говорит: «Надо играть не так». А я отвечаю: «Ладно, я сыграю так, как ты хочешь, или вообще не стану играть, если скажешь. Как скажешь, так я и сделаю…»
Нас снимали во время споров. Правда, далеко мы не заходили, но я думал: «Ну и какой в этом смысл? Я вполне могу обойтись без всего этого. Разве в такой обстановке можно ощущать себя нормально? Я выхожу из игры».
Через это прошли все. Однажды ушел Ринго. Мне известно, что и Джон хотел уйти. Это был чрезвычайно трудный, напряженный период, и съемки во время ссор были ужасны. Я злился и думал: «С меня хватит. Я ухожу». Однажды я взял свою гитару уехал домой и тем же днем написал «Wah-Wah» («Уа-уа»)".
Ринго: «Джордж ушел из-за Пола и ожесточенного спора с ним. В тот день они так и не успокоились, и Джордж решил уйти, но ничего не сказал ни Джону, ни мне, ни Полу. Напряжение сохранялось все утро, споры продолжались, и до самого ленча никто из нас не заметил, что Джордж уехал домой. Мы вернулись в студию, а его по-прежнему не было, поэтому мы начали импровизировать. Пол играл, подключив бас к усилителю, Джон отключился, я барабанил так, как никогда прежде. Обычно я играл иначе. В тот момент наша реакция была очень любопытной. И конечно же, во все это вмешалась Йоко, она ведь была все время с нами».
Пол: «Если я что-нибудь предлагал и мое предложение не нравилось, скажем, Джорджу — мгновенно вспыхивала ссора. В сущности, Джордж бросил группу. Не знаю, по какой именно причине, но, похоже, все считали, что я слишком много командую.
И это неудивительно. Я такой человек, которому нравится видеть результаты работы, и потому могу переусердствовать. Я загорался, увлекался чем-нибудь, начинал быстро-быстро говорить: «Да, мы сделаем это, мы будем там в понедельник утром, в Туикенеме, мы это сделаем, вот здорово…» И тут возникали проблемы. Я говорил: «Было бы здорово, если бы мы сняли фильм о том, как работают «Битлз». Он стал бы сенсацией». А они отвечали: «А ты уверен, что хочешь этого?» Такие идеи встречали очень вяло, и я переставал понимать, что я здесь делаю.
Теперь, вспоминая историю создания этого фильма, я понимаю, что все можно было истолковать как чрезмерный нажим с моей стороны, тем более что я был членом группы, а не каким-то продюсером или режиссером. С моей стороны это был просто энтузиазм, я подолгу беседовал с режиссером, но все это повлекло за собой споры, и в одном из них Джордж сказал: «Хватит. Этого я играть не стану!» Кажется, я предлагал ему сыграть какой-то кусок, а это в любой группе всегда вызывает недовольство партнеров.
Во время работы над песней «Hey Jude», когда мы впервые сели, а я запел «Hey Jude», Джордж вставил после первой фразы проигрыш на гитаре. Я продолжал: «Don't make it bad…» — и снова проигрыш. Он отзывался на каждую строчку, и я сказал: «Стоп! Подождите минутку. Так не пойдет. Может быть, повременим с гитарными вставками? Для начала я хотел бы просто спеть». Он закивал: «Да, конечно, конечно». Но он был явно недоволен. Ему не понравились мои слова.
В группе царила демократия, ему было незачем выполнять мои требования, и, думаю, его раздражало то, что я все время лезу со своими идеями. Наверное, ему казалось, что я пытаюсь командовать. И хотя я добивался совсем другого, выглядело все именно так.
По-моему именно это в конце концов и стало причиной распада «Битлз». Я начал понимать, что постоянно выдвигать идеи не так уж хорошо, а прежде я только это и делал, причем иногда настаивал на своем слишком усердно.
Я не хотел, чтобы в «Hey Jude» появились гитарные проигрыши, для меня это было важно, но, конечно, если сказать такое гитаристу которому не по душе твой замысел, все будет выглядеть так, словно ты пытаешься все сделать сам, без его участия. По-моему Джордж почувствовал это, потому что всем видом говорил: «С каких это пор ты решаешь за меня, как мне играть? Я тоже один из «Битлз». И я могу его понять.
Но меня это уязвляло, я перестал сыпать идеями, а начал обдумывать свои слова: «Постой-ка, а не будет ли это выглядеть излишне навязчиво?» Раньше я просто говорил: «Черт, какая удачная мысль! Давайте-ка назовем эту песню «Yesterday». Это будет замечательно».
Джордж: «Лично я считаю, что во время записи двух последних альбомов, с тех пор как мы перестали ездить в турне, мы лишились возможности импровизировать, играть так, как нам хочется, и в основном в этом был виноват Пол. Раньше, в первые годы, мы просто приходили, брали гитары, разучивали мелодию и аккорды и начинали обсуждать аранжировку.
А потом в какой-то момент — кажется, во время работы над «Сержантом Пеппером» (может быть, именно поэтому я его недолюбливал) — Пол вбил себе в голову, что он знает, как именно надо записывать одну из своих песен. Предложений он не принимал. Джон, например, всегда прислушивался к чужим советам, когда предстояло записать его песню.
А с Полом доходило до абсурда: я открывал футляр, вынимал гитару, а он говорил: «Нет, нет, мы еще не готовы. Сначала запишем партию пианино вместе с Ринго, а остальное доделаем потом». И мне не оставалось ничего другого, кроме как сидеть и слушать, как он играет: «Fixing a hole…», а Ринго держит ритм. Потом Пол начинал накладывать партию баса и заниматься чем-нибудь еще.
У нас были связаны руки, и, хотя предполагалось, что к работе над новым альбомом мы подойдем иначе (мы собирались записывать его вживую), опять возникла ситуация, когда Пол заранее знал, чего он добивается. Пол не хотел, чтобы кто-то исполнял его песни, пока он не решит, как они должны звучать. Для меня все это выглядело так: «А я что здесь делаю? Зачем мне эта головная боль?»
В довершение всего Йоко постоянно была рядом, мы чувствовали ее негативное поле. Джон и Йоко были сами по себе. Вряд ли он хотел по-прежнему постоянно быть с нами, и, думаю, Йоко толкала его на разрыв с группой, поскольку ей не нравилось, что с нами он проводит так много времени.
Не следует забывать, что с тех пор утекло было много воды, и теперь, когда мы рассказываем об этом, мы опять стали друзьями, мы лучше понимаем, что происходило тогда. Но если вспомнить обо всем, что случилось в то время, вы поймете, как странно все это выглядело».
Ринго: «Джордж писал все больше песен. Ему хотелось, чтобы к нему прислушивались. Сначала мы записывали песни так, как хотелось Джону и Полу, потому что они были авторами. Но Джордж стал независимым, он перестал подчиняться Полу и в конце концов, когда Пол захотел показать Джорджу как играть соло, тот ответил: «Слушай, я гитарист. Я сам как-нибудь сыграю». И главное, он всегда играл прекрасно. Но теперь его позиция изменилась. Если раньше он всем своим видом говорил: «Я написал песню — покажите, как вы будете ее играть», то теперь он говорил: «Я написал песню и хочу, чтобы она звучала так».
Пол: «После ухода Джорджа мы собрались в доме у Джона, и, кажется, первыми словами Джона были: «Давайте позовем Эрика». Я воскликнул: «Нет!» Я думал, Джон шутит. Мне кажется, все мы думали: «Нет, постойте. Джордж ушел, но так поступить мы не можем, это не годится».
Ринго: «Все мы поехали к Джорджу объяснили, что любим его, во всем разобрались, и он вернулся».
Джон: «Пол считал, что мы должны репетировать, как Саймон и Гapфанкель, добиваясь совершенства, а потом записывать альбом. Но мы же большие дядьки, хоть и лентяи, мы играем уже лет двадцать, черт возьми, и мы не собираемся репетировать до потери пульса. Мы не могли привыкнуть к такой системе, мы записали несколько песен, но это было не для нас.
Это было жуткое, ужасное ощущение; нас снимали все время, а я хотел только одного: чтобы нас оставили в покое. Мы приезжали на студию к восьми часам утра, а музыку невозможно записывать ни в восемь, ни в десять, да, собственно, вообще никогда, если ты находишься в малознакомом месте, в свете прожекторов и тебя постоянно снимают.
Получился еще один «Magical Mystery Tour». Короче говоря, этого хотел Пол. Видимо, пришло время снять еще один фильм или сделать что-нибудь еще, он хотел, чтобы мы отправились на гастроли или занялись еще чем-то. И, как обычно, мы с Джорджем заявили: «А мы не хотим!» — ну и так далее. А он настаивал. Начались споры о том, куда ехать, и тому подобное. Я вроде как был с ними, но в то время со мной была Йоко, и мне ни до чего не было дела. К тому же я все время был под кайфом — на героине и на чем-то еще. Мне было просто все равно, как и всем. Как в фильме, когда я собираюсь играть «Across The Universe» («Через Вселенную»), Пол начинает зевать и играет что-то бугиобразное. Что тут скажешь? «Так что, сыграем что-нибудь побыстрее?» Вот как я действовал. За много лет мой энтузиазм иссяк» (70).
Пол: «Все это происходило во время съемок «Let It Be». Джордж ушел, потому что ему казалось, что им пытаются командовать (думаю, причина заключалась в этом). Ринго ушел раньше, потому что считал, что как барабанщик он нам не нравится. Затруднение с ним разрешить было не так трудно, как с Джорджем, но в то же время Джон собрался уходить, и, похоже, все мы почувствовали, что в наших отношениях появились трещины.
Джон: «К тому времени, как «Битлз» достигли своего пика, мы начали загонять друг друга в какие-то рамки. Мы ограничивали свои возможности сочинять или играть музыку, пытаясь подогнать все под кем-то придуманный формат, — вот почему возникли сложности (71).
Не то чтобы мы недолюбливали друг друга. Я миллион раз сравнивал наши отношения с браком, но, надеюсь, все понимают, что супружеские или другие подобные отношения тут ни при чем. Это была длительная дружба. Она началась задолго до того, как американская или английская публика узнала о нас. Мы с Полом познакомились, когда ему было пятнадцать лет, а мне шестнадцать. Мы, все четверо, пробыли вместе очень долго. И из-за того, что случилось с нами за это время, а было все — от скуки до самого невероятного, скажем, смерти Эпстайна или надоедливых бизнесменов, — напряжение начало сказываться на нас. И, как все люди, долгое время пробывшие вместе, мы начали раздражать друг друга. Это выглядело примерно так: «Во всем виноват ты, ты не так сыграл на бубне, и потому я расстроился». Обиды были мелкими, но мы срывали свое раздражение друг на друге, потому что больше сорвать его было не на ком.
Может, виной всему были съемки «Let It Be», во время которых нам приходилось притворяться. То же самое чуть не случилось во время съемок «Magical Mystery Tour», но нам удалось спастись за счет того самого волшебства.
К тому времени, как мы взялись за «Let It Be», мы больше не могли играть в эту игру. Мы видели друг друга насквозь и потому чувствовали себя неловко — поточто до тех пор мы и вправду верили в то, что мы делали, как и плоды наших трудов, и в то, что все будет в порядке. Мы верили. И вдруг мы перестали верить. Наступил момент, когда все волшебство куда-то исчезло» (76)
Джордж Мартин: «Пол пытался во всем навести порядок, распоряжаясь и командуя, что у него получалось хорошо, но Джону и Джорджу это не нравилось.
Общаться с Джоном стало труднее, потому что он всегда был с Йоко, он приезжал поздно или совсем не приезжал, и это создавало большие затруднения. Во время записи этой пластинки в жизни Джона начался чрезвычайно непростой период. Он как-то сказал мне: «Мне больше не нужна вся эта дрянь, в которую ты превращаешь нашу работу как продюсер. Мы хотим, чтобы альбом получился честным». Я переспросил: «Честным? Что ты имеешь ввиду?» Он объяснил: «Я не хочу подвергать его какой бы то ни было редакции. Не хочу никакого микширования. Пусть он будет таким, какой он есть. Мы просто запишем песни, вот и все». Я ответил: «Ладно, если ты так хочешь, так мы и поступим».
Мы начали записывать песню, а она не получалась, и мы записывали ее еще раз, и еще… и так дошли до девятнадцатого дубля: «Джон, бас звучит не так удачно, как в семнадцатом дубле, но вокал отличный, так что попробуем еще раз». Дубль сорок три: «Неплохо, но…» Так можно было продолжать до бесконечности, потому что предела совершенству нет, но такая работа утомляет».
Джордж: «Меня позвали на встречу в Эдстред, в Суррей, в дом Ринго, который он купил у Питера Селлерса. Было решено снова собраться и закончить запись. В туикенхемской студии было очень холодно, тамошняя атмосфера нам не нравилась, и мы решили плюнуть на все и обосноваться в студии на Сэвил-Роу».
Нил Аспиналл: «К 20 января они решили перебраться на Сэвил-Роу. Алексис Мардас подготовил там студию, хотя работы по ее оборудованию все еще продолжались. В операторской и возле пульта повсюду торчали провода, поэтому ребятам пришлось перенести туда портативную аппаратуру. Но сама студия, то есть комната, где они играли, выглядела гораздо уютнее, там они чувствовали себя как дома».
Ринго: «Дни были длинными, нам становилось скучно, обстановка в Туикенеме была никуда не годной. Студия напоминала большой сарай. И мы перебрались в новую студию в подвале «Эппл», чтобы продолжать работу.
Оборудование в «Эппл» было отличным. Там было удобно, все там было наше, и мы чувствовали себя как дома. Нам нравилось приезжать туда, и, когда мы не работали, мы сидели около камина, который соорудили, потому что старались создать уют.
Но, прослушивая записи, мы поняли, что от камина придется отказаться, поскольку различили на пленке отчетливое потрескивание. Мы удивились: «А это еще что такое?» — а потом поняли, что это потрескивают дрова в камине. Мы проводили в студии так много времени, что хотели сделать ее уютной, но из этого у нас ничего не получилось. Во время записи огонь в камине пришлось тушить.
Над этим альбомом с нами работал Глин Джонс, но дело не ладилось, поэтому мы опять обратились к Джорджу Мартину».
Джордж: «Не знаю, почему в тот раз Джордж Мартин не участвовал в работе с самого начала. Кому-то пришло в голову пригласить Глина Джонса — может, просто для разнообразия. В этом решении не было ничего личного.
Здание на Сэвил-Роу было великолепным, пока не появились строители и не превратили его в подобие супермаркета «Теско». Помню, как я ходил по нему, когда мы только решали, купить его или нет, и меня поразил подвал. Там был огромный камин и дубовые балки, кто-то сказал, что здесь находился ночной клуб Джека Хилтона. Мы подумали: «Это здорово! Здесь мы и будем сочинять музыку и записывать пластинки!»
К тому времени как в подвале устроили студию, его отремонтировали, и он превратился в самое обычное помещение с пластиковыми потолками. Виновником всему стал Алекс, который создал студию для записи на шестнадцати дорожках, с шестнадцатью динамиками, от которых пришлось избавляться и переделывать многое остальное. Для стереозвучания требовалось только два динамика. Это было ужасно.
Но даже после переделки эта студия оказалась намного лучше Туикенемской».
Джордж Мартин: «Алекс-Волшебник сказал, что студия «EMI» никуда не годится, что он может оборудовать студию гораздо лучше. Но ничего, конечно же, не сделал, и, когда мы стали записывать музыку на Сэвил-Роу, нам пришлось воспользоваться аппаратурой из «EMI».
К тому времени кабинеты в «Эппл» были просторными, чистыми, выкрашенными белой краской — словом, выглядели приятно, но студии еще пустовали. При всех своих технических познаниях Алекс-Волшебник забыл просверлить отверстия в стене между студией и операторской, поэтому нам пришлось пропускать кабели через дверь; в одном углу кондиционер создавал сквозняк, нам приходилось отключать его. А в остальном студия была идеальным местом для работы».
Ринго: «Думаю, к тому времени все уже немного устали от нас, потому что мы отнимали много времени, между нами часто вспыхивали жаркие споры — о жизни, обо всем на свете».
Пол: «Условия в студии „Эппл“ были подходящими, поскольку Джордж Мартин постарался сделать здесь то же самое, что было в Туикенемской студии, он все привел в порядок, так что все было готово. Ремонт в студии еще не успели закончить, но ее техническое оборудование было идеальным».
Дерек Тейлор: «В студии помещался котел отопительной системы, который не имел звукоизоляции. Кто-то заметил: «Шум котла будет мешать». И «Битлз» сказали: «На время работы мы станем отключать его. Растопим камин». До остального здания им не было дела — ведь там работали маленькие, самые обычные люди. Как видите, ошибочные решения принимали не только сотрудники пресс-бюро.
Во всяком случае, это была необычная студия, но в конце концов, когда они заканчивали работу над «Let It Be», понадобилось привезти туда портативную записывающую аппаратуру. Это напоминало приготовление пищи на примусе, стоящем на дорогой газовой плите, к которой не подвели газ.
Ну а потом были выпущены все эти альбомы! В тот период, в безумный период работы в «Эппл», был записан «Белый альбом», закончен «Yellow Submarine», созданы «Let It Be» и «Abbey Road», — все они записаны в те сумасшедшие дни».
Джордж: «Когда мы с Эриком Клэптоном отправились послушать Рея Чарльза в «Фестивал-Холл», до Рея на сцену вышел какой-то парень — он играл на органе, танцевал и пел «Double-O Soul». Я подумал: «Кажется, я где-то видел его раньше». Просто теперь он был выше ростом и крупнее. Потом вышел Рей, его группа сыграла несколько песен, а затем он представил публике… Билли Престона! Рей сказал: «С тех пор как я услышал, как Билли играет на органе, я перестал играть на этом инструменте сам — я предоставил это Билли». Я подумал: «Так это Билли!» Мы не виделись с ним с тех пор, как встретились в Гамбурге в 1962 году. Тогда он был еще совсем мальчишкой, а теперь это был рослый парень, аж под шесть футов.