Страница:
– Перстень твоего отца, – пояснил Чильбарроэс. – Упал с его руки, когда Ларренс умер.
– Упал? Перстень? Но как он мог упасть с руки?
– Ларренс снял его, чтобы скрепить договор печатью, – сказал Чильбарроэс. – Я был там, когда твоего отца убивали, Элизахар. Стоял совсем близко. Я видел, куда откатился перстень. А подобрать его смог лишь назавтра. В ночь смерти Ларренса поблизости было слишком много народу. Другое дело – та, вторая ночь: никого рядом, только пустыня и наш общий сон. Я дождался момента, когда перстень откатится в песок, и просто поднял его. Видение в точности указало мне место, где он лежал…
– Что же я видел? – спросил Элизахар. – Ведь это не был обычный сон.
Чильбарроэс покачал головой.
– Разумеется, нет. То, что я показал тебе, было моим воспоминанием. Моим собственным. Не чьим-то сном или наркотическим бредом кого-то из кочевников… Я солгал тебе.
Элизахар взял с бесплотной ладони перстень своего отца и надел на палец. Он старался не смотреть на короля. Чильбарроэса это ничуть не задевало – и уж тем более не удивляло.
– Теперь возвращайся. Дорога тебе известна, и провожать тебя я не стану. Я дал бы тебе охрану из числа здешних лучников, да вот беда – они эльфы, так что их появление в Ларра может вызвать серьезные беспорядки… Ты справишься один?
– Да, – сказал Элизахар. – Прощайте, мой господин.
Чильбарроэс опять развел руки в стороны и в тот же миг исчез. Густой туман, справа желтоватый, слева темно-синий, заколыхался, и на тропинку выступила белая лошадь под седлом. Элизахар молча сел на нее, наклонился, прижался щекой к тщательно расчесанной гриве.
Затем развернулся и увидел в тумане второго коня темного, а на коне – всадницу. Это была Фейнне в широченном платье из серебряной парчи, с пышнейшими рукавами, с волосами, убранными в сетку, затканную жемчужинами. Парча лежала причудливыми складками переливаясь при каждом движении молодой женщины, и он с острой сердечной болью вспомнил тот миг, когда Гион сочетал их нерасторжимыми узами.
– Вы готовы? – спросила она Элизахара.
– Да, – ответил он, выпрямляясь в седле.
Они поехали бок о бок по тропинке, уводящей в глубину леса. Скоро справа и слева среди папоротников начали встречаться замшелые камни старого лабиринта. Теперь они не петляли и не запутывали путника, приводя его к неизбежной встрече с чудовищем, которое некогда обитало в этих туманах. Они просто указывали дорогу. Один из них до сих пор был багровым: много лет назад король Гион здесь пролил свою кровь, которая притянула его назад, в эльфийский мир, за пределы человеческого бытия.
Они поравнялись с этим камнем. Фейнне посмотрела на бесформенное красное пятно, моргнула… и свет погас в ее глазах. Она вновь погрузилась во мрак слепоты, в котором пребывала всю жизнь, с самого рождения, – если не считать того времени, что она провела среди Эльсион Лакар.
Но это счастливое время оказалось таким недолгим, что его и впрямь, наверное, можно было не считать.
Элизахар заметил растерянное выражение, появившееся на лице его жены, и понял, что это означает. Он протянул руку, осторожно коснулся ее щеки.
– Я здесь, – проговорил он.
Ее губы тронула улыбка.
– Я знаю.
И она поспешно добавила:
– Я знаю, что вам жаль меня, но не стоит. Я прожила в темноте очень долго, и это не мешало мне быть счастливой. Для меня в слепоте нет ничего страшного. Зрение – непозволительная роскошь. В конце концов, как утверждает Чильбарроэс, в мире не так много вещей, достойных того, чтобы их видели.
Элизахар приблизился к ней и молча поцеловал.
Дальше они ехали, не разнимая рук. Лошади останавливались, чтобы пощипать траву, и всадники не торопили их. Потом – спустя вечность – Элизахар сказал:
– Там, впереди, дорога. Скоро мы начнем встречать людей.
Он взял лошадь жены за узду и уверенно вывел ее на широкую, хорошо замощенную дорогу. Отсюда уже видны были отроги гор; дня полтора пути в северном направлении – и путники окажутся в маленьком герцогстве Ларра.
Глава пятнадцатая
– Упал? Перстень? Но как он мог упасть с руки?
– Ларренс снял его, чтобы скрепить договор печатью, – сказал Чильбарроэс. – Я был там, когда твоего отца убивали, Элизахар. Стоял совсем близко. Я видел, куда откатился перстень. А подобрать его смог лишь назавтра. В ночь смерти Ларренса поблизости было слишком много народу. Другое дело – та, вторая ночь: никого рядом, только пустыня и наш общий сон. Я дождался момента, когда перстень откатится в песок, и просто поднял его. Видение в точности указало мне место, где он лежал…
– Что же я видел? – спросил Элизахар. – Ведь это не был обычный сон.
Чильбарроэс покачал головой.
– Разумеется, нет. То, что я показал тебе, было моим воспоминанием. Моим собственным. Не чьим-то сном или наркотическим бредом кого-то из кочевников… Я солгал тебе.
Элизахар взял с бесплотной ладони перстень своего отца и надел на палец. Он старался не смотреть на короля. Чильбарроэса это ничуть не задевало – и уж тем более не удивляло.
– Теперь возвращайся. Дорога тебе известна, и провожать тебя я не стану. Я дал бы тебе охрану из числа здешних лучников, да вот беда – они эльфы, так что их появление в Ларра может вызвать серьезные беспорядки… Ты справишься один?
– Да, – сказал Элизахар. – Прощайте, мой господин.
Чильбарроэс опять развел руки в стороны и в тот же миг исчез. Густой туман, справа желтоватый, слева темно-синий, заколыхался, и на тропинку выступила белая лошадь под седлом. Элизахар молча сел на нее, наклонился, прижался щекой к тщательно расчесанной гриве.
Затем развернулся и увидел в тумане второго коня темного, а на коне – всадницу. Это была Фейнне в широченном платье из серебряной парчи, с пышнейшими рукавами, с волосами, убранными в сетку, затканную жемчужинами. Парча лежала причудливыми складками переливаясь при каждом движении молодой женщины, и он с острой сердечной болью вспомнил тот миг, когда Гион сочетал их нерасторжимыми узами.
– Вы готовы? – спросила она Элизахара.
– Да, – ответил он, выпрямляясь в седле.
Они поехали бок о бок по тропинке, уводящей в глубину леса. Скоро справа и слева среди папоротников начали встречаться замшелые камни старого лабиринта. Теперь они не петляли и не запутывали путника, приводя его к неизбежной встрече с чудовищем, которое некогда обитало в этих туманах. Они просто указывали дорогу. Один из них до сих пор был багровым: много лет назад король Гион здесь пролил свою кровь, которая притянула его назад, в эльфийский мир, за пределы человеческого бытия.
Они поравнялись с этим камнем. Фейнне посмотрела на бесформенное красное пятно, моргнула… и свет погас в ее глазах. Она вновь погрузилась во мрак слепоты, в котором пребывала всю жизнь, с самого рождения, – если не считать того времени, что она провела среди Эльсион Лакар.
Но это счастливое время оказалось таким недолгим, что его и впрямь, наверное, можно было не считать.
Элизахар заметил растерянное выражение, появившееся на лице его жены, и понял, что это означает. Он протянул руку, осторожно коснулся ее щеки.
– Я здесь, – проговорил он.
Ее губы тронула улыбка.
– Я знаю.
И она поспешно добавила:
– Я знаю, что вам жаль меня, но не стоит. Я прожила в темноте очень долго, и это не мешало мне быть счастливой. Для меня в слепоте нет ничего страшного. Зрение – непозволительная роскошь. В конце концов, как утверждает Чильбарроэс, в мире не так много вещей, достойных того, чтобы их видели.
Элизахар приблизился к ней и молча поцеловал.
Дальше они ехали, не разнимая рук. Лошади останавливались, чтобы пощипать траву, и всадники не торопили их. Потом – спустя вечность – Элизахар сказал:
– Там, впереди, дорога. Скоро мы начнем встречать людей.
Он взял лошадь жены за узду и уверенно вывел ее на широкую, хорошо замощенную дорогу. Отсюда уже видны были отроги гор; дня полтора пути в северном направлении – и путники окажутся в маленьком герцогстве Ларра.
Глава пятнадцатая
ЗАКОННЫЙ СЫН
Госпожа Танет была страшно огорчена смертью своего супруга. Разумеется, герцогиня давным-давно не любила его; как можно любить Ларренса, эту здоровенную грубую тушу? Ларренса, супружеские ласки которого были разновидностью обычного изнасилования? Ларренса, воняющего потом, чесноком, пивом?
И при этом Ларренс представлялся бессмертным. Ей казалось, что Ларренс будет всегда; и она, госпожа Танет, вечно будет носить его титул и распоряжаться в его землях.
Дела шли весьма неплохо. Дней за десять до смерти Ларренса к госпоже Танет прибыл посыльный от самого герцога Вейенто. В первые минуты герцогиня отнеслась к нему весьма холодно и распорядилась через слуг, чтобы посыльный устраивался со всеми возможными удобствами и ждал, когда его призовут для аудиенции.
– Его это как будто позабавило, – доложил Танет слуга, когда вернулся к госпоже, выполнив поручение. Он ухмыльнулся и сказал, что, возможно, вы пожалеете о своей неспешности.
Танет нахмурилась:
– Что он имел в виду?
– Не знаю.
– Ладно, ступай; это не твое дело.
Госпожа Танет приняла посланца от герцога Вейенто, выдержав несколько часов. Она хотела предстать величавой, исполненной достоинства: ведь ей принадлежит один из древнейших титулов в стране, она – супруга «главного пугала королевства», как почти в глаза называли Ларренса. Она почти ровня герцогу Вейенто, а это что-нибудь да значит.
С возрастом миловидность госпожи Танет исчезла без деда. Глядя на эту увядшую женщину со злым лицом, никто не мог бы предположить, что когда-то она была свечей, забавной, даже ласковой. Она носила одежду из тяжелой парчи так, как старый воин носит кольчугу и кирасу: не слишком обращая внимание на красоту вещи, лишь ценя ее за удобство и крепость.
Несколько секунд посланник герцога рассматривал хозяйку замка Ларра. Он пялился на нее бесцеремонно, как на какую-нибудь зеленщицу, и на бледных щеках Танет появился темный румянец, а бескровные губы сжались в нитку.
Но прежде чем она успела произнести хоть слово, посланник медленно склонился перед ней. Поклон получился низким, почти раболепным, и Танет смягчилась.
– Я готова выслушать вас, – уронила она. – Говорите.
Он выпрямился. И снова в его глазах мелькнула насмешка: он как будто знал нечто от нее доселе сокрытое и откровенно забавлялся этим.
– Моя госпожа, – заговорил посланник, – вот что просил передать вашей милости мой повелитель, герцог Вейенто, отпрыск старшей ветви королевской семьи, прямой потомок Мэлгвина, который по праву должен был занять трон в Изиохоне: он просит руки одной из ваших дочерей.
Любо-дорого было посмотреть, как отхлынула краска Маленького, сморщенного личика Танет, как она, захваченная врасплох столь лестным предложением, вдруг заулыбалась. Радость не украсила ее, напротив: распустив на волю все свои морщины, Танет мгновенно постарела. Теперь она казалась совершенно непривлекательной и глупой, как все женщины, по-животному привязанные к своему потомству.
– Моя дочь? – переспросила она. – Моя дочь? Герцогиня Вейенто?
– Да, ваша милость, – опять поклонился посланник.
– Но… мой муж… – Она огляделась по сторонам с легким испугом, как будто боялась увидеть где-нибудь поблизости Ларренса.
– Ваш муж, как всегда, в отлучке, моя госпожа, – сказал посланник. – Но, полагаю, он не стал бы возражать против столь выгодного союза. Я прошу извинить мою дерзость: времени мало, и я вынужден говорить откровенно. Ваша милость вполне может написать письмо своему супругу, испрашивая его согласия, но… Мой господин отчего-то считает, что главное – заручиться вашим согласием. Согласием матери. Уверен, герцог Ларренс поддержит любое решение вашей милости.
– Да, потому что ему все равно, – процедила она сквозь зубы. И снова подарила ему свою глупую улыбку. – Это великолепное предложение! – воскликнула она, не чинясь, поскольку уже видела в посланнике будущего зятя человека «своего», «приближенного», перед которым не нужно прикидываться величественной.
– Мой господин того же мнения, моя госпожа, – сказал посланник, едва заметно усмехаясь.
Танет не заметила этой усмешки.
– Которую же из моих дочерей желает избрать герцог Вейенто? – деловито осведомилась она.
– Любую…
– Ему тоже все равно, как и моему мужу…
– Когда его сиятельство получше узнает свою будущую супругу – какую бы мы для него ни избрали… – начал посланник.
Танет сверкнула глазами, и он понял, что нашел верный тон. «Мы». Впервые за долгие годы от госпожи Танет что-то зависит. От нее и от этого человека, доселе незнакомого, а теперь – более близкого, чем родня.
– Да, полагаю, именно мы изберем для его сиятельства супругу, – повторил посланец герцога. – И когда он познакомится с ней поближе, уверен: ему никогда она не будет безразлична.
– В таком случае я представлю вам обеих моих дочерей, – объявила госпожа Танет. – У каждой из них имеются свои достоинства… Мне, право, трудно судить, ведь они – моя плоть и кровь. – И добавила с обезоруживающим бесстыдством: – Желаете увидеть их в бане?
– Это было бы излишне, – сказал посланник. – Я хорошо знаю его сиятельство. Если при выборе невесты я буду осматривать ее в бане, боюсь, впоследствии его сиятельство найдет способ избавиться от меня.
– Даже так? – проговорила Танет, страшно довольная. – В таком случае вы познакомитесь с ними за обедом.
Вейенто слушал своего приближенного, задумчиво переставляя с места на место кубки, вырезанные из полудрагоценных камней – подношение от горняцкого поселка в знак признательности за мудрое разрешение конфликта шахтеров с солдатами.
Пальцы герцога тонули в красноватом, фиолетовом, зеленоватом свечении; тонкие стенки кубков хорошо пропускали свет. Исключительная работа, думал он. Исключительная.
– Их мать обладает поразительным сходством с крысой или кротом, – говорил доверенный человек герцога. Ему было поручено докладывать обо всех впечатлениях, Не стесняясь в выражениях, чем он и воспользовался. – На редкость неприятная особа. Готова торговать дочерьми на любых условиях. Она даже не скрывала этого. Если бы я потребовал, чтобы девиц раздели передо мной, это было бы выполнено в тот же миг. – Он покачал головой. – Я мог бы опробовать обеих, если бы высказал подобное пожелание!
– Люди смертны, – уронил Вейенто. И встретился со своим собеседником глазами.
Тот кивнул.
– Я тоже так думаю, ваше сиятельство.
– Продолжай, – молвил после краткой паузы Вейенто, как будто в эти несколько секунд судьба госпожи Танет была уже решена.
– Девиц, как уже сказано, две, но внимания заслуживает старшая. Ее зовут Ибор. Она не обладает почти никаким сходством с матерью. Похожа на Ларренса.
– Рослая, толстая, мясистая? – перебил Вейенто, кривя губы.
– Нет, не толстая… – Придворный задумался, подбирая слова. – Веселая? Нет, вряд ли. Живая. Вот более точное определение. Младшая – увядший стебелек, из тех, что не успевают расцвести и уже бессильно опадают на землю. Эдакое битое ранними заморозками растение. К тому же мне почему-то показалось, что младшая уже лишилась невинности. Возможно, с кем-то из гарнизонных солдат, а то и с прислугой… У нее глаза развратные. Старшая не такая. И мать ее не любит, хоть и утверждает, что материнское сердце болит за обеих.
– Ибор, – повторил Вейенто, пробуя имя на вкус. – Она высокая?
– Да, – сразу сказал придворный. – Высокая, здоровая, хорошо кушает.
– Лично вы взяли бы такую в жены?
– Да, – опять сказал придворный. – Она подходит.
– Она подходит… – повторил Вейенто с глубоким вздохом и встал. – Мне нужно сообщить Эмеше.
Он вышел. Придворный проводил его взглядом, в котором читалось сочувствие.
Эмеше была возлюбленной герцога более десяти лет. Она, конечно, знала, что он никогда не объявит ее законной супругой. Дочь мелкого дворянина не могла рассчитывать на подобную честь. Но до тех пор, пока герцог не определился со своими замыслами касательно претензий на королевский трон, Эмеше безраздельно царила в его замке.
Она была пухленькая, с многочисленными ямочками на щеках, на локотках, на бедрах, у каждого пальчика рук и ног. Вейенто находил ее трогательной. Она умела заботиться о нем. Она умела любить то, что любил ее возлюбленный.
И когда он начал отдаляться от нее, Эмеше не ходила за ним, как тень, не задавала вопросов, не плакала прилюдно, не устраивала сцен. Она занялась искусством. Она наводнила старинный замок картинами, статуэтками, вазами, книгами. Она научилась вышивать и ткать и создала великолепный гобелен – правда, маленький.
Она устраивала праздники, лично распоряжалась подготовкой и придумывала развлечения. Не ее вина, что танцовщики, которых она пригласила в последний раз, оказались шпионами. Не ее вина, что они, будучи разоблаченными, сумели сбежать.
Но, приняв жестокое решение расстаться с любовницей, герцог внутри себя уже обвинил ее.
Он вошел на половину Эмеше и остановился. Каждый раз, когда он приходил сюда, его брала оторопь, таким резким оказывался контраст между суровой простотой древнего обиталища воинов и политиков и уютным уголком любительницы искусств, в который Эмеше превратила эту часть замка.
Эмеше поднялась навстречу своему господину с такой радостью, что слова застряли у Вейенто в горле. Она взяла его за руку, усадила в мягкие кресла. Повинуясь незримому жесту, явилась служанка, подала разведенного вина в тонком бокале.
Он отпил, поставил бокал на столик. Эмеше смотрела на него грустно.
– Я догадываюсь… – сказала она.
– Да.
Он встал, обнял ее, привлек к себе.
– Ты подарила мне самое большое счастье, Эмеше, – сказал он, поцеловав ее в макушку. – Ты всегда была рядом, когда мне этого хотелось, и никогда не появлялась в неудачный момент. Ты была добра и терпелива. И за это я должен отплатить тебе разлукой…
– Вы женитесь.
– Да.
– Кто она? – спросила Эмеше, не стесняясь слез.
– Дочь Ларренса – Ибор. Старшая.
– Какая она?
Вейенто помолчал, прежде чем ответить на этот раз. Ему случалось увлекаться другими женщинами – он не обязан был хранить верность своей любовнице. И никогда прежде Эмеше не интересовалась связями своего возлюбленного. Она не была ревнива и не претендовала ни на что.
Но теперь она спросила. И он сказал:
– Я не видел ее. Тот, кто просватал ее за меня, говорит, что она похожа на своего отца, герцога Ларренса.
Эмеше уточнила – совершенно как сам герцог несколько минут назад:
– Толстая и мясистая?
– Какова бы она ни была, – сказал Вейенто, – я никогда не смогу любить ее так, как любил тебя.
– Она подарит вам наследника. – Эмеше вздохнула. – Вы полюбите ее.
– Это не имеет значения. – Он вдруг вспомнил: – Эмеше, ведь у тебя когда-то был ребенок.
– Да, – безразличным тоном отозвалась она. – Я отдала его чужим людям. Я даже не знаю, как он растет.
– Ты никогда не интересовалась этим? – Вейенто казался пораженным.
– Но ведь вам это известно, мой господин! – воскликнула Эмеше. – Меня ничто не интересовало, кроме вашей любви. И мой ребенок в том числе.
– Ты можешь забрать его, – сказал герцог. – Я дам тебе денег, чтобы ты могла вырастить его. Если хочешь, я найду тебе мужа: мне нужны союзники.
– Если вам нужны союзники, мой господин, то найдите мне мужа, – равнодушно сказала она.
Он еще раз поцеловал ее и вдруг понял, что не может просто так повернуться и уйти.
– Я останусь у тебя, – сказал он. – Прикажи постелить чистое белье. Я останусь у тебя на весь день и на всю ночь. Это будет наша последняя ночь, Эмеше. Завтра ты должна будешь уехать.
Его поразила радость, проступившая на ее лице: она как будто не расслышала второй части его распоряжения.
Посланник герцога оказался совершенно прав в своих суждениях касательно претенденток на роль герцогской жены: младшая дочь Танет, Адальберга, действительно была развратна. Добродетельная госпожа Танет об этом даже не подозревала, поскольку супружеская жизнь с Ларренсом навсегда отбила у Танет всякую охоту к любовным приключениям. Но ее дочка – другое дело. Они с сестрой в детстве подсматривали за родителями, и на девочек увиденное произвело совершенно различное впечатление.
Ибор испытывала отвращение к мужчинам, Адальберга же, напротив, ужасно заинтересовалась ими и начала отдаваться солдатам и конюхам, едва ей исполнилось тринадцать.
– Это несправедливо! – говорила младшая сестра старшей, когда стало известно о сватовстве и о том, которую из двух избрал посланник герцога Вейенто. – Я мечтаю выйти замуж, а эта удача выпадает почему-то тебе.
– Возможно, он знает, – сказала Ибор.
– О чем? – окрысилась Адальберга. – О моих мужчинах?
– Да, о твоих мужчинах, – спокойно подтвердила Ибор.
– Было бы лучше, если бы он что-нибудь узнал о твоей холодности.
– Холодность – не помеха для супружеской жизни, – сказала Ибор. – Возьмем, к примеру, нашу мать.
– Я уверена, – прошипела Адальберга, – что наша мать до замужества была очень веселой. Она любила мужчин. Не могла не любить! Она и за Ларренса поэтому вышла.
– Она вышла за Ларренса, потому что он обещал ей титул и право передать майорат своему отпрыску, – отозвалась Ибор еще более флегматично.
– Откуда тебе это известно?
– Она сама мне сказала.
– Странно, – помолчав, молвила Адальберга, – с тобой она откровенничает, а со мной – молчок. Хотя должно было бы быть наоборот.
– Почему? – удивилась старшая сестра.
– Потому что я на нее похожа.
– Зато я похожа на отца. Видимо, моя внешность внушает ей больше доверия, – отозвалась Ибор.
Равнодушие, с которым сестра приняла предстоящее замужество, выводило Адальбергу из себя. Девушкам объявили о решении, совместно принятом посланцем Вейенто и их матерью, на том самом обеде, где обе ничего не подозревающие претендентки были представлены свату.
Адальберга залилась краской: темные пятна побежали по ее лицу, шее, груди, и посланник Вейенто в очередной раз поздравил себя с правильностью выбора. Ибор же только чуть удивилась, приподняв брови, и ничем больше не выказала своих чувств.
«Холодная, как лед, – подумал доверенный человек герцога. – То, что надо».
Известие о смерти Ларренса пришло почти сразу же вслед за сватовством. В замке Ларра все смешалось: слезы, радость, предвкушение новой жизни, тревога. Адальберга чувствовала себя потерянной.
Мать примеряла вдовье облачение, вытаскивала из тайников, где Ларренс хранил семейные драгоценности, диадемы, браслеты и ожерелья. При жизни Ларренса госпожа Танет не решалась надевать все это. Она только раз заикнулась о том, чтобы украсить себя одной из старинных диадем, но Ларренс отобрал у нее украшение, запер в сундуке и вдобавок жестоко высмеял супругу:
– Скажут, что ты – енот в алмазах! Тебе это не к лицу, Танет. Такая вещь – для молодой, красивой женщины, а ты уже старуха.
Танет не была старухой, но Ларренса это не волновало. Он больше не любил свою жену, только это и имело для него какое-то значение.
Теперь роскошные наряды, пусть даже только темного цвета (зато так благороднее!), дорогие украшения, весь замок Ларра – все принадлежит Танет. Просто дух захватывает. Она решила переделать несколько комнат, установить в большом зале постоянные перегородки, чтобы было уютнее, и украсить камин каменной резьбой.
А заодно – перевесить в другое место семейный щит герцогов Ларра. Пока он нависает над хозяйским креслом за праздничным столом, госпоже Танет постоянно будет казаться, что он вот-вот обрушится ей на голову.
Ибор тоже была теперь постоянно занята – ведь она невеста самого знатного человека в королевстве, если не считать принца. Тем более что мать шепнула ей: «Возможно, скоро все изменится еще больше… Кто знает – может быть, скоро ты станешь королевой…»
Ибор не испытывала особенных восторгов по этому поводу. Быть королевой, насколько она себе это представляла по легендам и сказкам, – довольно хлопотное занятие. Но сама мысль о том, чтобы покинуть небогатое северное герцогство, перебраться в Вейенто, а то и в столицу, несказанно радовала девушку.
Она думала о том, что купит для себя вещи, о которых мечтала с детства и которые никогда не смела попросить у истерзанной скупостью матери. О лошадях, о платьях, о том, чтобы устроить в спальне маленький фонтан и засыпать под журчание воды. Все это она выпросит у мужа после первой брачной ночи. Он будет обязан заплатить ей за кровь, которую она прольет ради него, – таков обычай. Ни в королевстве, ни в герцогстве невеста, потерявшая девственность до свадьбы, не считалась опозоренной – лишь бы не была беременна от кого-то другого; однако за первую кровь жених платил только девственнице. Иногда Адальберга, желая позлить сестру, утверждала, что та отказывала ухажерам исключительно из шкурных соображений: «Хочешь выклянчить у будущего мужа побольше», – нашептывала она сестре.
Сейчас ее слова, похоже, сбылись.
– Ты представляешь себе, сколько всего он мне подарит! – мечтала Ибор. – Все-таки я была права, а ты растратила свой дар на пустяки…
– По крайней мере, я получила удовольствие, – отрезала Адальберга.
Но она была несчастна и не могла этого скрыть. До нее вдруг никому не стало дела, все были заняты своим надвигающимся благополучием.
Наконец за Ибор прибыли от Вейенто. Небольшая, но солидная свита: десять солдат во главе с исключительно вежливым и преданным сержантом, пожилая упитанная служанка для молодой госпожи и кастелян с унылым носом и неподкупным взором.
Кастелян и обратился к хозяйке замка, которая выпорхнула навстречу посланцам будущего зятя с прыткостью юной девы.
– Мой господин выражает вам глубочайшее соболезнование, сударыня, по случаю утраты вами доблестного супруга, – проговорил кастелян, опуская голову в неловком поклоне. – Прошу меня извинить – больная спина, иначе я поклонился бы вам гораздо ниже. Вы заслуживаете всяческого преклонения, госпожа Танет, и мой господин также утверждает это. Вместе с тем он выражает свое понимание причин, по которым вы не можете сопровождать его в столицу для совершения бракосочетания вашей возлюбленной дочери.
Танет раскрыла рот и застыла на месте.
– Что?.. – вырвалось у нее. Со стороны могло показаться, будто она поперхнулась и тщетно пытается откашляться.
– Именно так, – подтвердил кастелян. – Разумеется, он ценит ваше стремление забыть о собственном горе и почтить своим присутствием свадьбу. Разумеется, он понимает и другое: устраивать пышную церемонию сейчас было бы невежливым по отношению к вашему горю. Поэтому он принял наилучшее решение, а именно: вы остаетесь в Ларра вместе с младшей дочерью, прелестной госпожой Адальбергой, дабы она скрасила для вас печальные годы вашего вдовства; между тем как госпожа Ибор – так сказать, отрезанный ломоть, если мне будет дозволено употребить столь простонародное выражение, – отправится вместе с женихом в столицу. Там произойдет их свадьба. Союз вашей дочери и моего господина скрепит сама королева, ее величество, царственная кузина герцога Вейенто.
Из всего этого мутного словесного потока госпожа Танет наконец выловила главное: Вейенто желает, чтобы она осталась в Ларра. Вдовство – удобный предлог. Она обязана отбыть срок траура, не показываясь при королевском дворе.
Танет скрипнула зубами. Она отсидит за замковыми стенами столько, сколько потребуется. Год, два. Но потом – потом она вырвется на волю и заявит о своих правах. И горе Вейенто, если он посмеет отказать теще! Горе Ибор, если она забудет о собственной матери!
– Хорошо, – с трудом выдавила из себя Танет, проглотив комок, застрявший в горле. – Разумеется. Это наилучшее решение. Я чрезвычайно благодарна господину Вейенто за его заботу и понимание.
Она метнула в кастеляна злобный взгляд, но тот был человеком весьма догадливым: одно только то, что Танет назвала его сиятельство просто-напросто господином Вейенто, говорило уже о многом.
– Рад, что мы нашли общий язык, – сказал кастелян невозмутимо. – Прошу сейчас передать мне вашу дочь, дабы я мог отвезти ее к будущему супругу. Вот эта госпожа, – он, не оборачиваясь, указал на служанку, – проследит за ее поведением, так что ваше материнское сердце может быть совершенно спокойным. Никакая опасность не грозит госпоже Ибор, и брачный дар она получит в свой срок.
Танет, не отвечая, удалилась в свои покои.
Ибор отбыла с большой помпой и шумом. Самой спокойной из всех выглядела сама невеста; казалось, происходящее почти не затрагивает ее души. Даже кастелян был немного взволнован: девушка была хорошенькая, очень свежая, и, глядя на нее, нетрудно было представить себе, какой она станет, когда преподнесет супругу первого ребенка: беременность только украсит ее. Такие женщины созданы для деторождения. Идеальная жена для знатного человека. И к тому же, кажется, неглупая.
Ни мать, ни сестра не вышли проводить Ибор. Она, в свою очередь, покинула отцовский замок, не обернувшись. У нее не осталось здесь ничего, о чем она могла бы сожалеть; все ее надежды, все мечты устремлялись в столицу, туда, где для нее начнется наконец новая жизнь.
И при этом Ларренс представлялся бессмертным. Ей казалось, что Ларренс будет всегда; и она, госпожа Танет, вечно будет носить его титул и распоряжаться в его землях.
Дела шли весьма неплохо. Дней за десять до смерти Ларренса к госпоже Танет прибыл посыльный от самого герцога Вейенто. В первые минуты герцогиня отнеслась к нему весьма холодно и распорядилась через слуг, чтобы посыльный устраивался со всеми возможными удобствами и ждал, когда его призовут для аудиенции.
– Его это как будто позабавило, – доложил Танет слуга, когда вернулся к госпоже, выполнив поручение. Он ухмыльнулся и сказал, что, возможно, вы пожалеете о своей неспешности.
Танет нахмурилась:
– Что он имел в виду?
– Не знаю.
– Ладно, ступай; это не твое дело.
Госпожа Танет приняла посланца от герцога Вейенто, выдержав несколько часов. Она хотела предстать величавой, исполненной достоинства: ведь ей принадлежит один из древнейших титулов в стране, она – супруга «главного пугала королевства», как почти в глаза называли Ларренса. Она почти ровня герцогу Вейенто, а это что-нибудь да значит.
С возрастом миловидность госпожи Танет исчезла без деда. Глядя на эту увядшую женщину со злым лицом, никто не мог бы предположить, что когда-то она была свечей, забавной, даже ласковой. Она носила одежду из тяжелой парчи так, как старый воин носит кольчугу и кирасу: не слишком обращая внимание на красоту вещи, лишь ценя ее за удобство и крепость.
Несколько секунд посланник герцога рассматривал хозяйку замка Ларра. Он пялился на нее бесцеремонно, как на какую-нибудь зеленщицу, и на бледных щеках Танет появился темный румянец, а бескровные губы сжались в нитку.
Но прежде чем она успела произнести хоть слово, посланник медленно склонился перед ней. Поклон получился низким, почти раболепным, и Танет смягчилась.
– Я готова выслушать вас, – уронила она. – Говорите.
Он выпрямился. И снова в его глазах мелькнула насмешка: он как будто знал нечто от нее доселе сокрытое и откровенно забавлялся этим.
– Моя госпожа, – заговорил посланник, – вот что просил передать вашей милости мой повелитель, герцог Вейенто, отпрыск старшей ветви королевской семьи, прямой потомок Мэлгвина, который по праву должен был занять трон в Изиохоне: он просит руки одной из ваших дочерей.
Любо-дорого было посмотреть, как отхлынула краска Маленького, сморщенного личика Танет, как она, захваченная врасплох столь лестным предложением, вдруг заулыбалась. Радость не украсила ее, напротив: распустив на волю все свои морщины, Танет мгновенно постарела. Теперь она казалась совершенно непривлекательной и глупой, как все женщины, по-животному привязанные к своему потомству.
– Моя дочь? – переспросила она. – Моя дочь? Герцогиня Вейенто?
– Да, ваша милость, – опять поклонился посланник.
– Но… мой муж… – Она огляделась по сторонам с легким испугом, как будто боялась увидеть где-нибудь поблизости Ларренса.
– Ваш муж, как всегда, в отлучке, моя госпожа, – сказал посланник. – Но, полагаю, он не стал бы возражать против столь выгодного союза. Я прошу извинить мою дерзость: времени мало, и я вынужден говорить откровенно. Ваша милость вполне может написать письмо своему супругу, испрашивая его согласия, но… Мой господин отчего-то считает, что главное – заручиться вашим согласием. Согласием матери. Уверен, герцог Ларренс поддержит любое решение вашей милости.
– Да, потому что ему все равно, – процедила она сквозь зубы. И снова подарила ему свою глупую улыбку. – Это великолепное предложение! – воскликнула она, не чинясь, поскольку уже видела в посланнике будущего зятя человека «своего», «приближенного», перед которым не нужно прикидываться величественной.
– Мой господин того же мнения, моя госпожа, – сказал посланник, едва заметно усмехаясь.
Танет не заметила этой усмешки.
– Которую же из моих дочерей желает избрать герцог Вейенто? – деловито осведомилась она.
– Любую…
– Ему тоже все равно, как и моему мужу…
– Когда его сиятельство получше узнает свою будущую супругу – какую бы мы для него ни избрали… – начал посланник.
Танет сверкнула глазами, и он понял, что нашел верный тон. «Мы». Впервые за долгие годы от госпожи Танет что-то зависит. От нее и от этого человека, доселе незнакомого, а теперь – более близкого, чем родня.
– Да, полагаю, именно мы изберем для его сиятельства супругу, – повторил посланец герцога. – И когда он познакомится с ней поближе, уверен: ему никогда она не будет безразлична.
– В таком случае я представлю вам обеих моих дочерей, – объявила госпожа Танет. – У каждой из них имеются свои достоинства… Мне, право, трудно судить, ведь они – моя плоть и кровь. – И добавила с обезоруживающим бесстыдством: – Желаете увидеть их в бане?
– Это было бы излишне, – сказал посланник. – Я хорошо знаю его сиятельство. Если при выборе невесты я буду осматривать ее в бане, боюсь, впоследствии его сиятельство найдет способ избавиться от меня.
– Даже так? – проговорила Танет, страшно довольная. – В таком случае вы познакомитесь с ними за обедом.
* * *
Вейенто слушал своего приближенного, задумчиво переставляя с места на место кубки, вырезанные из полудрагоценных камней – подношение от горняцкого поселка в знак признательности за мудрое разрешение конфликта шахтеров с солдатами.
Пальцы герцога тонули в красноватом, фиолетовом, зеленоватом свечении; тонкие стенки кубков хорошо пропускали свет. Исключительная работа, думал он. Исключительная.
– Их мать обладает поразительным сходством с крысой или кротом, – говорил доверенный человек герцога. Ему было поручено докладывать обо всех впечатлениях, Не стесняясь в выражениях, чем он и воспользовался. – На редкость неприятная особа. Готова торговать дочерьми на любых условиях. Она даже не скрывала этого. Если бы я потребовал, чтобы девиц раздели передо мной, это было бы выполнено в тот же миг. – Он покачал головой. – Я мог бы опробовать обеих, если бы высказал подобное пожелание!
– Люди смертны, – уронил Вейенто. И встретился со своим собеседником глазами.
Тот кивнул.
– Я тоже так думаю, ваше сиятельство.
– Продолжай, – молвил после краткой паузы Вейенто, как будто в эти несколько секунд судьба госпожи Танет была уже решена.
– Девиц, как уже сказано, две, но внимания заслуживает старшая. Ее зовут Ибор. Она не обладает почти никаким сходством с матерью. Похожа на Ларренса.
– Рослая, толстая, мясистая? – перебил Вейенто, кривя губы.
– Нет, не толстая… – Придворный задумался, подбирая слова. – Веселая? Нет, вряд ли. Живая. Вот более точное определение. Младшая – увядший стебелек, из тех, что не успевают расцвести и уже бессильно опадают на землю. Эдакое битое ранними заморозками растение. К тому же мне почему-то показалось, что младшая уже лишилась невинности. Возможно, с кем-то из гарнизонных солдат, а то и с прислугой… У нее глаза развратные. Старшая не такая. И мать ее не любит, хоть и утверждает, что материнское сердце болит за обеих.
– Ибор, – повторил Вейенто, пробуя имя на вкус. – Она высокая?
– Да, – сразу сказал придворный. – Высокая, здоровая, хорошо кушает.
– Лично вы взяли бы такую в жены?
– Да, – опять сказал придворный. – Она подходит.
– Она подходит… – повторил Вейенто с глубоким вздохом и встал. – Мне нужно сообщить Эмеше.
Он вышел. Придворный проводил его взглядом, в котором читалось сочувствие.
Эмеше была возлюбленной герцога более десяти лет. Она, конечно, знала, что он никогда не объявит ее законной супругой. Дочь мелкого дворянина не могла рассчитывать на подобную честь. Но до тех пор, пока герцог не определился со своими замыслами касательно претензий на королевский трон, Эмеше безраздельно царила в его замке.
Она была пухленькая, с многочисленными ямочками на щеках, на локотках, на бедрах, у каждого пальчика рук и ног. Вейенто находил ее трогательной. Она умела заботиться о нем. Она умела любить то, что любил ее возлюбленный.
И когда он начал отдаляться от нее, Эмеше не ходила за ним, как тень, не задавала вопросов, не плакала прилюдно, не устраивала сцен. Она занялась искусством. Она наводнила старинный замок картинами, статуэтками, вазами, книгами. Она научилась вышивать и ткать и создала великолепный гобелен – правда, маленький.
Она устраивала праздники, лично распоряжалась подготовкой и придумывала развлечения. Не ее вина, что танцовщики, которых она пригласила в последний раз, оказались шпионами. Не ее вина, что они, будучи разоблаченными, сумели сбежать.
Но, приняв жестокое решение расстаться с любовницей, герцог внутри себя уже обвинил ее.
Он вошел на половину Эмеше и остановился. Каждый раз, когда он приходил сюда, его брала оторопь, таким резким оказывался контраст между суровой простотой древнего обиталища воинов и политиков и уютным уголком любительницы искусств, в который Эмеше превратила эту часть замка.
Эмеше поднялась навстречу своему господину с такой радостью, что слова застряли у Вейенто в горле. Она взяла его за руку, усадила в мягкие кресла. Повинуясь незримому жесту, явилась служанка, подала разведенного вина в тонком бокале.
Он отпил, поставил бокал на столик. Эмеше смотрела на него грустно.
– Я догадываюсь… – сказала она.
– Да.
Он встал, обнял ее, привлек к себе.
– Ты подарила мне самое большое счастье, Эмеше, – сказал он, поцеловав ее в макушку. – Ты всегда была рядом, когда мне этого хотелось, и никогда не появлялась в неудачный момент. Ты была добра и терпелива. И за это я должен отплатить тебе разлукой…
– Вы женитесь.
– Да.
– Кто она? – спросила Эмеше, не стесняясь слез.
– Дочь Ларренса – Ибор. Старшая.
– Какая она?
Вейенто помолчал, прежде чем ответить на этот раз. Ему случалось увлекаться другими женщинами – он не обязан был хранить верность своей любовнице. И никогда прежде Эмеше не интересовалась связями своего возлюбленного. Она не была ревнива и не претендовала ни на что.
Но теперь она спросила. И он сказал:
– Я не видел ее. Тот, кто просватал ее за меня, говорит, что она похожа на своего отца, герцога Ларренса.
Эмеше уточнила – совершенно как сам герцог несколько минут назад:
– Толстая и мясистая?
– Какова бы она ни была, – сказал Вейенто, – я никогда не смогу любить ее так, как любил тебя.
– Она подарит вам наследника. – Эмеше вздохнула. – Вы полюбите ее.
– Это не имеет значения. – Он вдруг вспомнил: – Эмеше, ведь у тебя когда-то был ребенок.
– Да, – безразличным тоном отозвалась она. – Я отдала его чужим людям. Я даже не знаю, как он растет.
– Ты никогда не интересовалась этим? – Вейенто казался пораженным.
– Но ведь вам это известно, мой господин! – воскликнула Эмеше. – Меня ничто не интересовало, кроме вашей любви. И мой ребенок в том числе.
– Ты можешь забрать его, – сказал герцог. – Я дам тебе денег, чтобы ты могла вырастить его. Если хочешь, я найду тебе мужа: мне нужны союзники.
– Если вам нужны союзники, мой господин, то найдите мне мужа, – равнодушно сказала она.
Он еще раз поцеловал ее и вдруг понял, что не может просто так повернуться и уйти.
– Я останусь у тебя, – сказал он. – Прикажи постелить чистое белье. Я останусь у тебя на весь день и на всю ночь. Это будет наша последняя ночь, Эмеше. Завтра ты должна будешь уехать.
Его поразила радость, проступившая на ее лице: она как будто не расслышала второй части его распоряжения.
* * *
Посланник герцога оказался совершенно прав в своих суждениях касательно претенденток на роль герцогской жены: младшая дочь Танет, Адальберга, действительно была развратна. Добродетельная госпожа Танет об этом даже не подозревала, поскольку супружеская жизнь с Ларренсом навсегда отбила у Танет всякую охоту к любовным приключениям. Но ее дочка – другое дело. Они с сестрой в детстве подсматривали за родителями, и на девочек увиденное произвело совершенно различное впечатление.
Ибор испытывала отвращение к мужчинам, Адальберга же, напротив, ужасно заинтересовалась ими и начала отдаваться солдатам и конюхам, едва ей исполнилось тринадцать.
– Это несправедливо! – говорила младшая сестра старшей, когда стало известно о сватовстве и о том, которую из двух избрал посланник герцога Вейенто. – Я мечтаю выйти замуж, а эта удача выпадает почему-то тебе.
– Возможно, он знает, – сказала Ибор.
– О чем? – окрысилась Адальберга. – О моих мужчинах?
– Да, о твоих мужчинах, – спокойно подтвердила Ибор.
– Было бы лучше, если бы он что-нибудь узнал о твоей холодности.
– Холодность – не помеха для супружеской жизни, – сказала Ибор. – Возьмем, к примеру, нашу мать.
– Я уверена, – прошипела Адальберга, – что наша мать до замужества была очень веселой. Она любила мужчин. Не могла не любить! Она и за Ларренса поэтому вышла.
– Она вышла за Ларренса, потому что он обещал ей титул и право передать майорат своему отпрыску, – отозвалась Ибор еще более флегматично.
– Откуда тебе это известно?
– Она сама мне сказала.
– Странно, – помолчав, молвила Адальберга, – с тобой она откровенничает, а со мной – молчок. Хотя должно было бы быть наоборот.
– Почему? – удивилась старшая сестра.
– Потому что я на нее похожа.
– Зато я похожа на отца. Видимо, моя внешность внушает ей больше доверия, – отозвалась Ибор.
Равнодушие, с которым сестра приняла предстоящее замужество, выводило Адальбергу из себя. Девушкам объявили о решении, совместно принятом посланцем Вейенто и их матерью, на том самом обеде, где обе ничего не подозревающие претендентки были представлены свату.
Адальберга залилась краской: темные пятна побежали по ее лицу, шее, груди, и посланник Вейенто в очередной раз поздравил себя с правильностью выбора. Ибор же только чуть удивилась, приподняв брови, и ничем больше не выказала своих чувств.
«Холодная, как лед, – подумал доверенный человек герцога. – То, что надо».
Известие о смерти Ларренса пришло почти сразу же вслед за сватовством. В замке Ларра все смешалось: слезы, радость, предвкушение новой жизни, тревога. Адальберга чувствовала себя потерянной.
Мать примеряла вдовье облачение, вытаскивала из тайников, где Ларренс хранил семейные драгоценности, диадемы, браслеты и ожерелья. При жизни Ларренса госпожа Танет не решалась надевать все это. Она только раз заикнулась о том, чтобы украсить себя одной из старинных диадем, но Ларренс отобрал у нее украшение, запер в сундуке и вдобавок жестоко высмеял супругу:
– Скажут, что ты – енот в алмазах! Тебе это не к лицу, Танет. Такая вещь – для молодой, красивой женщины, а ты уже старуха.
Танет не была старухой, но Ларренса это не волновало. Он больше не любил свою жену, только это и имело для него какое-то значение.
Теперь роскошные наряды, пусть даже только темного цвета (зато так благороднее!), дорогие украшения, весь замок Ларра – все принадлежит Танет. Просто дух захватывает. Она решила переделать несколько комнат, установить в большом зале постоянные перегородки, чтобы было уютнее, и украсить камин каменной резьбой.
А заодно – перевесить в другое место семейный щит герцогов Ларра. Пока он нависает над хозяйским креслом за праздничным столом, госпоже Танет постоянно будет казаться, что он вот-вот обрушится ей на голову.
Ибор тоже была теперь постоянно занята – ведь она невеста самого знатного человека в королевстве, если не считать принца. Тем более что мать шепнула ей: «Возможно, скоро все изменится еще больше… Кто знает – может быть, скоро ты станешь королевой…»
Ибор не испытывала особенных восторгов по этому поводу. Быть королевой, насколько она себе это представляла по легендам и сказкам, – довольно хлопотное занятие. Но сама мысль о том, чтобы покинуть небогатое северное герцогство, перебраться в Вейенто, а то и в столицу, несказанно радовала девушку.
Она думала о том, что купит для себя вещи, о которых мечтала с детства и которые никогда не смела попросить у истерзанной скупостью матери. О лошадях, о платьях, о том, чтобы устроить в спальне маленький фонтан и засыпать под журчание воды. Все это она выпросит у мужа после первой брачной ночи. Он будет обязан заплатить ей за кровь, которую она прольет ради него, – таков обычай. Ни в королевстве, ни в герцогстве невеста, потерявшая девственность до свадьбы, не считалась опозоренной – лишь бы не была беременна от кого-то другого; однако за первую кровь жених платил только девственнице. Иногда Адальберга, желая позлить сестру, утверждала, что та отказывала ухажерам исключительно из шкурных соображений: «Хочешь выклянчить у будущего мужа побольше», – нашептывала она сестре.
Сейчас ее слова, похоже, сбылись.
– Ты представляешь себе, сколько всего он мне подарит! – мечтала Ибор. – Все-таки я была права, а ты растратила свой дар на пустяки…
– По крайней мере, я получила удовольствие, – отрезала Адальберга.
Но она была несчастна и не могла этого скрыть. До нее вдруг никому не стало дела, все были заняты своим надвигающимся благополучием.
Наконец за Ибор прибыли от Вейенто. Небольшая, но солидная свита: десять солдат во главе с исключительно вежливым и преданным сержантом, пожилая упитанная служанка для молодой госпожи и кастелян с унылым носом и неподкупным взором.
Кастелян и обратился к хозяйке замка, которая выпорхнула навстречу посланцам будущего зятя с прыткостью юной девы.
– Мой господин выражает вам глубочайшее соболезнование, сударыня, по случаю утраты вами доблестного супруга, – проговорил кастелян, опуская голову в неловком поклоне. – Прошу меня извинить – больная спина, иначе я поклонился бы вам гораздо ниже. Вы заслуживаете всяческого преклонения, госпожа Танет, и мой господин также утверждает это. Вместе с тем он выражает свое понимание причин, по которым вы не можете сопровождать его в столицу для совершения бракосочетания вашей возлюбленной дочери.
Танет раскрыла рот и застыла на месте.
– Что?.. – вырвалось у нее. Со стороны могло показаться, будто она поперхнулась и тщетно пытается откашляться.
– Именно так, – подтвердил кастелян. – Разумеется, он ценит ваше стремление забыть о собственном горе и почтить своим присутствием свадьбу. Разумеется, он понимает и другое: устраивать пышную церемонию сейчас было бы невежливым по отношению к вашему горю. Поэтому он принял наилучшее решение, а именно: вы остаетесь в Ларра вместе с младшей дочерью, прелестной госпожой Адальбергой, дабы она скрасила для вас печальные годы вашего вдовства; между тем как госпожа Ибор – так сказать, отрезанный ломоть, если мне будет дозволено употребить столь простонародное выражение, – отправится вместе с женихом в столицу. Там произойдет их свадьба. Союз вашей дочери и моего господина скрепит сама королева, ее величество, царственная кузина герцога Вейенто.
Из всего этого мутного словесного потока госпожа Танет наконец выловила главное: Вейенто желает, чтобы она осталась в Ларра. Вдовство – удобный предлог. Она обязана отбыть срок траура, не показываясь при королевском дворе.
Танет скрипнула зубами. Она отсидит за замковыми стенами столько, сколько потребуется. Год, два. Но потом – потом она вырвется на волю и заявит о своих правах. И горе Вейенто, если он посмеет отказать теще! Горе Ибор, если она забудет о собственной матери!
– Хорошо, – с трудом выдавила из себя Танет, проглотив комок, застрявший в горле. – Разумеется. Это наилучшее решение. Я чрезвычайно благодарна господину Вейенто за его заботу и понимание.
Она метнула в кастеляна злобный взгляд, но тот был человеком весьма догадливым: одно только то, что Танет назвала его сиятельство просто-напросто господином Вейенто, говорило уже о многом.
– Рад, что мы нашли общий язык, – сказал кастелян невозмутимо. – Прошу сейчас передать мне вашу дочь, дабы я мог отвезти ее к будущему супругу. Вот эта госпожа, – он, не оборачиваясь, указал на служанку, – проследит за ее поведением, так что ваше материнское сердце может быть совершенно спокойным. Никакая опасность не грозит госпоже Ибор, и брачный дар она получит в свой срок.
Танет, не отвечая, удалилась в свои покои.
Ибор отбыла с большой помпой и шумом. Самой спокойной из всех выглядела сама невеста; казалось, происходящее почти не затрагивает ее души. Даже кастелян был немного взволнован: девушка была хорошенькая, очень свежая, и, глядя на нее, нетрудно было представить себе, какой она станет, когда преподнесет супругу первого ребенка: беременность только украсит ее. Такие женщины созданы для деторождения. Идеальная жена для знатного человека. И к тому же, кажется, неглупая.
Ни мать, ни сестра не вышли проводить Ибор. Она, в свою очередь, покинула отцовский замок, не обернувшись. У нее не осталось здесь ничего, о чем она могла бы сожалеть; все ее надежды, все мечты устремлялись в столицу, туда, где для нее начнется наконец новая жизнь.