Страница:
Но не это было главное. Глаза его смотрели так, словно за минуту до того в них заглянул сам владыка преисподней – столько затаенного страха и страдания таилось в них.
– Да смилуется над тобой Господь, сын мой! – пробормотал кардинал, мелко перекрестил норвежца и торопливо ушел прочь. Писец, сержант и оба телохранителя едва за ним поспевали…
Он вспомнил об этом дне, когда спустя несколько дней отправился во дворец, чтобы представится норвежскому монарху.
Кардинал впервые видел короля Олафа II, хотя слышал о нем достаточно. Он был еще молод, но лицо его носило неизгладимый отпечаток глубокой усталости.
Именно он должен был вести в бой норвежских крестоносцев, но перед самой отправкой войска сломал ногу, неудачно упав с коня.
Он принял бразды правления из рук своего отца еще при его жизни: старого короля при известии о гибели старшего сына разбил паралич, и он несколько месяцев лежал неподвижно, безмолвно угасая.
На вопрос Джованни дель Мори король довольно сухо ответил, что хорошо осведомлен о намерениях Хокона и все делается с его согласия. – И вы, Ваше Величество, отпускаете своего брата в опасное плавание неведомо куда?! – изумился кардинал. – И это в нынешнее время, когда в вашем королевстве, быть может, совсем скоро на счету будет каждый, способный сражаться?
– Что вам сказать, Ваше Преосвященство, – ответил король. Вы правы, конечно, то что затеял мой брат – весьма опасное и тяжелое дело. Поверьте, если Хокон погибнет, мне будет очень горько. Он ведь был любимцем отца да и всей нашей семьи. Но скажите, как я могу запретить ему? Корабли, на которых он плывет, люди идущие с ним – все это из его владений и владений его единомышленников, силой он за собой никого не тащит.
– Но вы могли бы удержать здесь его самого…
– Нет, – решительно и твердо ответил король, даже, как показалось его собеседнику, с некоторым вызовом. Он свободный человек, а значит волен поступать, как хочет. А кроме того… – Олаф сделал паузу, словно не зная, следует ли высказывать свои затаенные мысли, – быть может его и впрямь ведет божий промысел? Может, именно сейчас, в годину бедствий, и суждено нам открыть новые земли и распространить на язычников свет истинной веры? – Как знать… – вновь задумчиво повторил Олаф II.
Кардинал был поражен словами короля.
Он вспомнил молодое, окаймленное светлой бородой лицо принца Хокона, дышавшее силой и непреклонной волей, вспомнил других людей, с которыми ему приходилось встречаться за время пребывания здесь, на северной окраине Ойкумены.
Как непохожи были эти суровые, мужественные люди, на жителей других христианских стран, утративших от перенесенных бедствий присутствие духа и здравый взгляд на происходящее!
Однако, тут же вспомнил он и о другой встрече.
– Вы тут упомянули, ваше величество, о язычниках а, между тем, язычники есть и в вашем королевстве.
Норвежский государь, казалось, не удивился словам дель Мори. Он как будто ждал, что разговор пойдет о чем-то подобном.
– Я знаю это, ваше преосвященство. Как знаю и то, что нельзя именовать их настоящими язычниками. Да, сейчас многие темные люди поколебались в вере. Не судите меня, но я приказал не преследовать этих заблудших. Ведь если даже казнить их, то души их этим не спасти, совсем наоборот, они окажутся в Аду.
Со временем, я уверен в этом, эти люди, покаявшись, вернуться к Христу: ведь народ наш привержен церкви уже больше трех столетий. – Епископ Томас согласен со мной в этом, – добавил он, явно стремясь сослаться в этом скользком вопросе на авторитет видного клирика.
– Но ведь язычники есть не только среди, как вы сказали, темных людей, – не сдавался кардинал. И знать тоже оказалась подвержена этому, как вы совершенно правильно говорите, пагубному заблуждению. Время ли сейчас христианам, тем более столь большому их числу отправляться куда-то за море?
– О ком вы говорите? – насторожившись, спросил Олаф.
Кардинал назвал имя встреченного им в порту ярла.
– Он сам подошел ко мне и, не стыдясь, сообщил, что отрекся от христианства, – добавил он, думая поразить этим короля.
– Вот оно что, – голос его собеседника наполнился глубокой печалью. Прошу вас, Ваше Преосвященство, не судить строго этого человека, тем более, что пережитое им могло помутить разум любого.
Я знал ярла Торстейна раньше. Не было храбрее воина среди норвежских рыцарей и, клянусь вам, нечасто приходилось мне встречать людей со столь искренней верой.
Он сражался под Авиньоном; вы же знаете, из наших не уцелел почти никто… Ярл чудом остался жив: тяжело раненый, скрывался среди мертвых. На его глазах нечестивцы глумились над папой; он видел, как бросают в огонь святыни – дерево креста Господня, плащаницу Христову, Евангелие, написанное самим апостолом Лукой… – голос Олафа дрогнул. – Не судите его строго, Ваше Преосвященство, – повторил он.
– Бог ему судья! – ответил кардинал, чувствуя, как слезы подступили к глазам. Вы правы. Невозможно быть строгим к тем, чей дух не выдержал ужасов нынешних дней. Не хуже же эти заблудшие тех, кто именует себя христианами, идя за Дьяволицей.
598 цикл, 1407 день.
– Что она вытворяет?? – уже не первый раз за сегодняшний день устало и недоумевающе пробормотал главный историк ответвления. Откуда вообще эти дикие суеверия, многобожие какое-то… С какой стати она им покровительствует? Ведь на этом этапе она должна была приложить все силы к религиозной консолидации…
– Возможно, это влияние советников из числа язычников? – предположил его помощник.
– В программе изначально предусмотрена опция, отсекающая идеи противоречащие базовым положениям, от кого бы они не исходили, – сообщил Хикари Ишира, один из лучших среди Хранителей знатоков систем информационного обеспечения.
– А вы посмотрите на это, – вмешалась Елена Тымяну, комавент секции прогностики. – Вся вероятностная линия искажена настолько, что сколь-нибудь достоверное предвидение невозможно даже на три месяца вперед. А вторичные событийные волны вообще невозможно просчитать.
Зоргорн вздохнул. Обсуждение постепенно переходило в обычный научный спор, которых Наставник за свою необычайно долгую жизнь видел уже более чем достаточно – от споров о природе богов до обсуждения результатов космических экспедиций.
Зал, в котором они собрались, был посвящен Книге Сестер. То был единственный предмет из незапамятной эпохи Первоначальных, дошедший до нынешних дней. То бы свиток платиновой фольги, покрытой золотыми иероглифами. Только благодаря позднейшему переводу было известно его содержание. Речь в нем шла о культе некоей великой богини или, вернее божества, поскольку ему были присущи различные ипостаси, в том числе мужские и даже звериные. То был небольшой, отрывок неведомого религиозного трактата, содержавший в основном указания, как надо кормить священных животных, как и какие жертвы приносить в определенных случаях. В центре круглого зала на мраморной колонне была водружена копия Книги (подлинник хранился в Зале Священных Сокровищ Главного Дома Высших, на другом материке). Стены же покрывали сюжеты, навеянные ею создававшим зал мастерам, среди которых были как Демиурги, так и Хранители. Были тут и нагие женщины зрелых форм, танцующие в полутемном храме перед колоссальной статуей божества, и животные, ему посвященные: художники не поскупились на фантазию, и на их картинах ожили самые фантастические существа. В центре композиции была картина, названная автором «Воплощение», представлявшая собой сцену соития кентавра и юной девушки на фоне дремучего леса. Картина эта вызвала в свое время немало споров, но нельзя было не восхититься тем великим искусством, с каким она была выполнена.
За большим круглым столом, изготовленным из единой глыбы дымчатого топаза, собрались сейчас человек сорок – добрая треть всех немногочисленных ученых экспертов, работающих в Атх. Перед ними на блестящей поверхности вспыхивали и гасли голографические экраны; отличавшиеся особым консерватизмом разложили рядом с собой стопки распечаток.
В данный момент большая часть присутствующих втягивалась в спор, суть которого сводилась к следующему – продолжает ли фактотум действовать в русле, предусмотренном вложенными в него программными положениями – и тогда происходящее лишь временный сбой поведенческих программ.
Либо все обстоит гораздо хуже, и трансформация ментальной составляющей привела к полному вырождению ответственных фракталов.
Наставник припомнил, с какой неохотой Таргиз согласился с предложением Кхамдориса – пригласить для консультации знатоков из научной группы. Объяснял он свое мнение тем, что эффективность помощи с их стороны была всегда невысока.
Впрочем, Таргиз, сидевший с ним рядом, кажется, весьма заинтересованно вслушивался в разговоры специалистов.
– Послушай, Таргиз, я вот подумал, – обратился к нему сидевший слева Эст Хе, – может, дело тут не в нарушении каких-либо функций? Может быть дефект был изначально заложен в ней самой? То есть я хочу сказать – в матрице Источника? И кстати, – есть ли у нас абсолютная уверенность, что базовая поведенческая программа была так уж безупречна? В конце концов, различные нюансы могу быть неоднозначно интерпретированы. Это ведь тоже могло оказать влияние…
– Базовая программа составлялась на основе реальных исторических последовательностей на сходных ветвях, – вступил в разговор Кхамдорис, до того молчавший. – Это стандартная практика. И кстати, программа была одобрена Высшими.
– Высшие это еще не боги, – как бы в раздумье произнес Зоргорн, заставив невольно прислушаться всех, кто сидел рядом.
«Впрочем, значения это уже не имеет. Боюсь, Таргиз был прав, и от экспертов толку не будет. Если кто – то и сможет здесь помочь, то это не ученые, а инструменталисты. Возможно, им удастся взломать защиту.»
Я ищу ответ, и не нахожу, и не смогу найти, наверное, никогда. Я давно уже не слышу голосов, только иногда, на грани слуха и сознания я улавливаю какие-то отзвуки, похожие на них. И нет больше чувства необходимости исполнять неведомый долг. Почему? Чего ждут от меня Те? Или я выполнила то, что от меня требовалось и теперь больше не нужна, и уже бесполезно ждать приказов и помощи? А может быть, я получила свободу, и теперь вольна делать что хочу, решать все сама?
Но что мне делать одной?! Что мне делать, как управлять всем тем, чем я владею благодаря Им? И что я могу без Них?
Ночью я подолгу лежу без сна – мне теперь очень трудно заснуть, и в снах я редко вижу другие земли, думаю о том, что случилось со мной, пытаюсь достучаться до Них. И медленно погружаюсь в глухое мучительное забытье. Вокруг меня вязкая тьма, в голове какие-то смутные мысли, обрывки воспоминаний и странных образов. И еще там появляется что-то огромное, живое и неживое одновременно. Это и во мне, и там, очень далеко… Нет, не могу думать об этом – становится страшно. Лучше не пытаться проникнуть за эту завесу…
И на этот раз, как и раньше, Дева совершила то, чего от нее никто не ожидал. Она выступила в поход, но не на беззащитный юг, а на восток. Против, как тогда казалось, вполне готовой к обороне Священной Римской Империи. И случилось это гораздо раньше ожидаемого срока, в марте, когда еще не растаял весь снег.
…Видит Бог, никто не думал, что кошмар вырвавшегося на волю ада, происшедший в несчастной Франции, может повториться. Но он был превзойден. Возле Мюнхена армию Владычицы встретило императорское войско. У императора Карла IV, курфюрста Богемского, было почти в полтора раза больше людей, с ним было двадцать тысяч считавшихся непобедимыми рыцарей Тевтонского Ордена. У него были те самые, наполняемые горячим воздухом мешки, обратившие в бегство крестоносцев, у него был даже дальнобойный «летучий огонь», в том числе и приспособленный для стрельбы по летунам (какой-то шустрый ландскнехт умудрился утащить из-под Авиньона неразорвавшуюся ракету).
У Девы не было ничего такого, даже обычная артиллерия по ее приказу осталась в Дижоне. И, тем не менее, в этом сражении она одержала верх. Разгром был воистину неслыханный – вряд ли половина сражавшихся под имперским орлом уцелела, успев спастись бегством. Полуголодная, изнуренная долгим безостановочным маршем напрямик через горы и заснеженные леса армия Светлой Девы просто истребила непобедимое доселе германское рыцарство, хоть и потеряла при этом три четверти. И это, пожалуй, было пострашнее, чем бесовские чары и неведомое оружие.
И начались Сто дней Дьявола. Через Баварию, Саксонию, Тюрингию, растекаясь в разные стороны, как прорвавший плотину поток, стремительно покатилось, разрастаясь с каждым днем, ее войско, отмечая свой путь кровавыми заревами пожарищ. Позади оставались руины и пепел, и всякого, кто осмеливался не покориться ей, ждала неизбежная быстрая смерть.
Пройдя с боями за сорок дней всю Германию насквозь, краем задев Богемию и Австрию, Дьяволица вломилась в Польшу. Под Краковом погибло едва не сто с лишним тысяч шляхтичей и прусских рыцарей – остатки еще недавно могущественного ордена, собранные по опустевшим комтуриям и командорствам Великим Магистром Вильгельмом фон Книпероде. Словно ради того, чтобы лишний раз доказать, что мир перевернулся с ног на голову, на стороне Дьяволицы сражались в этой битве пятнадцать тысяч женщин, собранные в конные и пешие полки.
На Висле мятежники стояли некоторое время, словно не зная, куда двинуться. Вновь возникла тень надежды на недалекое окончание терзающего мир кошмара.
Многие ждали, что они пойдут дальше на восток – на Литву, на русских схизматиков, на татар и исчезнут в неведомых земных далях, как исчезли грозившие когда-то миру гунны и монголы. Или на юг, против Венгрии, Болгарии, Византии и неизбежно столкнуться с турками и сарацинами.
Но вместо этого Дева неожиданно повернула назад, бросив большую часть армии на произвол судьбы. При этом она пренебрегла путем, который выбрал бы любой стратег – через незатронутые войной северные германские земли. Взяв с собою лишь самых верных сторонников, она прошла через еще дымящийся юг рухнувшей Империи, и вскоре снова объявилась в Бургундии, сумев собрать по пути внушительное войско. Не задерживаясь, она двинулась к берегам Ла-Манша и высадилась в Англии.
Королевский флот получил приказ выйти ей навстречу, но матросы взбунтовались, крича, что их посылают на верную смерть, убили пытавшихся помешать им рыцарей и капитанов, сожгли корабли, после чего разбежались кто куда. Прошло совсем немного времени, и вся Британия оказалась под ее властью. Повторилось все, что происходило и раньше, с той только разницей, что добрая половина Уэльса и даже часть Ирландии вернулись к язычеству.
О судьбе английского короля известий не было. Он то ли был убит в мелкой стычек, то ли судно, на котором он пытался покинуть родину, погибло на рифах у Оркнейских островов.
Однако и на Британских островах она не задержалась. Вновь посадив свое воинство на корабли, она отплыла к северу и через несколько дней высадилась в Шлезвиге, двинувшись к датским границам. Разоренная длящейся к тому времени уже больше восьми лет смутой, Дания рухнула в несколько дней. Король с семьей и приближенными попытался бежать в Швецию морем, но был перехвачен фризскими пиратами, заключившими с Девой союз, и голова несчастного Вольдемара VI украсила бушприт флагманского корабля морских разбойников. Из Дании мятежники в середине августа переправились в Швецию. Но их предводительницы с ними уже не было – как и весной, она неожиданно бросила все и вернулась в Англию. По слухам, именно там она почему-то собралась основать свою столицу.
…Сначала я очутилась в огромной темной пещере гораздо обширней любой городской площади, уходившей далеко во тьму. Она вся была заставлена кубическими и прямоугольными ящиками, отлитыми из черного стекла, или чего-то похожего на него. В глубине некоторых мерцали и двигались голубые и оранжевые искры, словно там порхали огненные мотыльки. Множество огоньков перебегало туда-сюда по черным зеркалам, складываясь в какие-то замысловатые сочетания, и мне на секунду показалось, будто они что-то хотят сказать мне своим танцем, о чем-то предупредить…или поприветствовать меня.
3атем я вдруг сразу перенеслась в большой зал со стенами цвета самого чистого и прозрачного сапфира, как будто сложенных из застывшего света. В прямоугольном окне прямо напротив на голубоватом фоне горели узоры из разноцветного пламени, а в другом в черной пустоте плыл сине – зеленый шар. Я догадалась, что это какой-нибудь мир, увиденный с высоты в тысячу раз выше, чем может подняться птица.
Прямо в воздухе, на бледных прозрачных полотнищах вспыхивали и гасли замысловатые фигуры и странные знаки, не похожие на известные мне цифры и буквы. Такие же фигуры и знаки возникали в черных и сияющих окнах на стенах. На ящиках и плитах под ними вспыхивали и гасли яркие огни, временами раздавался какой-то писк, а изредка слышались фразы на непонятном, но вместе с тем не совсем незнакомым языке. Никого не было рядом. То ли хозяева этого места отлучились куда-то, то ли все это могло делать свое, непонятное мне дело и без них.
Вдруг в зал вошел мужчина – я невольно испугалась, что он увидит меня. Он выглядел как обычный человек, точно так же, как любой из живущих на Земле, и даже был молод и достаточно красив… Но я почувствовала в нем нечто такое, для чего не найти слов, но что я ощутила так же явственно, как чувствуют тепло огня или холод снега…
Он был чем-то озабочен и встревожен, это было видно по его лицу. Потом появился еще один человек, выглядевший старше, что-то сказал первому – я не услышала голоса, хотя раньше в своих странствиях я иногда слышала звуки. Потом все исчезло, и я попала еще куда-то. Там не было ничего, кроме багрового и зеленого света, прочерченного бесшумными черными молниями. Что-то словно вошло в мой разум, как будто прохладная вода влилась в него… Потом я проснулась.
Куда странствовала моя душа, отделившись от тела? Что это был за мир? Это не Ад – преисподняя не может быть такой. Значит, это Рай?
Тогда кто эти существа? Ангелы? Святые? Ни один, ни второй не походили на ангелов, но кто ведает, каков их истинный облик? Или это неведомые людям духи, служащие Тем, кто меня послал на Землю?
Поколения, 598 цикл, 1470 день.
– Я проверил все записи контрольных модулей; не может быть сомнений – двойник задействовал связь помимо нас.
– Почему же ты не заблокировал возможные частоты? Впрочем, конечно, такого мы предусмотреть не могли, ты не виноват
– Это еще не все, – как показалось Зоргорну не без колебаний промолвил Таргиз. Ноограммы не позволяют, правда, говорить об этом с абсолютной определенностью… но не исключено, что она каким-то образом проникла в основную память и даже кое – что извлекла оттуда.
– Бред!! – Зоргорн вдруг порывисто поднялся из кресла. Таргиз невольно вздрогнул: пожалуй, ни разу не видел он Наставника таким взволнованным и даже (нет, невозможно) напуганным.
– Бред, – уже спокойнее повторил Зоргорн, это противоречило бы всему, что мы знаем о двойниках, да и о межфазовом переходе тоже. Каналы монополярны, как следует из правила симметрии.
– Но записи показаний регистрационных сенсоров новой следящей системы – а я не могу не верить им, свидетельствуют, что проникновение все же произошло.
Глядя на себя словно со стороны, Таргиз удивился, как легко и просто возразил он Наставнику, о чем еще недавно и думать не мог.
– Это невозможно, – повторил Зоргорн. Невозможно!
Секунду Таргиз колебался, но затем все же сказал то, что должен был сказать.
– Я полагаю, что связь осуществлялась уже очень давно.
– А почему сканирование этого не показало?
– Все очень просто. Следящие системы не были настроены на фиксацию того, чего не было никогда, и быть не могло. Необходимо тщательно проверить все имеющиеся записи, быть может, удастся найти другое объяснение.
Глава 3
– Да смилуется над тобой Господь, сын мой! – пробормотал кардинал, мелко перекрестил норвежца и торопливо ушел прочь. Писец, сержант и оба телохранителя едва за ним поспевали…
Он вспомнил об этом дне, когда спустя несколько дней отправился во дворец, чтобы представится норвежскому монарху.
Кардинал впервые видел короля Олафа II, хотя слышал о нем достаточно. Он был еще молод, но лицо его носило неизгладимый отпечаток глубокой усталости.
Именно он должен был вести в бой норвежских крестоносцев, но перед самой отправкой войска сломал ногу, неудачно упав с коня.
Он принял бразды правления из рук своего отца еще при его жизни: старого короля при известии о гибели старшего сына разбил паралич, и он несколько месяцев лежал неподвижно, безмолвно угасая.
На вопрос Джованни дель Мори король довольно сухо ответил, что хорошо осведомлен о намерениях Хокона и все делается с его согласия. – И вы, Ваше Величество, отпускаете своего брата в опасное плавание неведомо куда?! – изумился кардинал. – И это в нынешнее время, когда в вашем королевстве, быть может, совсем скоро на счету будет каждый, способный сражаться?
– Что вам сказать, Ваше Преосвященство, – ответил король. Вы правы, конечно, то что затеял мой брат – весьма опасное и тяжелое дело. Поверьте, если Хокон погибнет, мне будет очень горько. Он ведь был любимцем отца да и всей нашей семьи. Но скажите, как я могу запретить ему? Корабли, на которых он плывет, люди идущие с ним – все это из его владений и владений его единомышленников, силой он за собой никого не тащит.
– Но вы могли бы удержать здесь его самого…
– Нет, – решительно и твердо ответил король, даже, как показалось его собеседнику, с некоторым вызовом. Он свободный человек, а значит волен поступать, как хочет. А кроме того… – Олаф сделал паузу, словно не зная, следует ли высказывать свои затаенные мысли, – быть может его и впрямь ведет божий промысел? Может, именно сейчас, в годину бедствий, и суждено нам открыть новые земли и распространить на язычников свет истинной веры? – Как знать… – вновь задумчиво повторил Олаф II.
Кардинал был поражен словами короля.
Он вспомнил молодое, окаймленное светлой бородой лицо принца Хокона, дышавшее силой и непреклонной волей, вспомнил других людей, с которыми ему приходилось встречаться за время пребывания здесь, на северной окраине Ойкумены.
Как непохожи были эти суровые, мужественные люди, на жителей других христианских стран, утративших от перенесенных бедствий присутствие духа и здравый взгляд на происходящее!
Однако, тут же вспомнил он и о другой встрече.
– Вы тут упомянули, ваше величество, о язычниках а, между тем, язычники есть и в вашем королевстве.
Норвежский государь, казалось, не удивился словам дель Мори. Он как будто ждал, что разговор пойдет о чем-то подобном.
– Я знаю это, ваше преосвященство. Как знаю и то, что нельзя именовать их настоящими язычниками. Да, сейчас многие темные люди поколебались в вере. Не судите меня, но я приказал не преследовать этих заблудших. Ведь если даже казнить их, то души их этим не спасти, совсем наоборот, они окажутся в Аду.
Со временем, я уверен в этом, эти люди, покаявшись, вернуться к Христу: ведь народ наш привержен церкви уже больше трех столетий. – Епископ Томас согласен со мной в этом, – добавил он, явно стремясь сослаться в этом скользком вопросе на авторитет видного клирика.
– Но ведь язычники есть не только среди, как вы сказали, темных людей, – не сдавался кардинал. И знать тоже оказалась подвержена этому, как вы совершенно правильно говорите, пагубному заблуждению. Время ли сейчас христианам, тем более столь большому их числу отправляться куда-то за море?
– О ком вы говорите? – насторожившись, спросил Олаф.
Кардинал назвал имя встреченного им в порту ярла.
– Он сам подошел ко мне и, не стыдясь, сообщил, что отрекся от христианства, – добавил он, думая поразить этим короля.
– Вот оно что, – голос его собеседника наполнился глубокой печалью. Прошу вас, Ваше Преосвященство, не судить строго этого человека, тем более, что пережитое им могло помутить разум любого.
Я знал ярла Торстейна раньше. Не было храбрее воина среди норвежских рыцарей и, клянусь вам, нечасто приходилось мне встречать людей со столь искренней верой.
Он сражался под Авиньоном; вы же знаете, из наших не уцелел почти никто… Ярл чудом остался жив: тяжело раненый, скрывался среди мертвых. На его глазах нечестивцы глумились над папой; он видел, как бросают в огонь святыни – дерево креста Господня, плащаницу Христову, Евангелие, написанное самим апостолом Лукой… – голос Олафа дрогнул. – Не судите его строго, Ваше Преосвященство, – повторил он.
– Бог ему судья! – ответил кардинал, чувствуя, как слезы подступили к глазам. Вы правы. Невозможно быть строгим к тем, чей дух не выдержал ужасов нынешних дней. Не хуже же эти заблудшие тех, кто именует себя христианами, идя за Дьяволицей.
* * *
Мидр. Континент Аэлла. Эра Второго Поколения.598 цикл, 1407 день.
– Что она вытворяет?? – уже не первый раз за сегодняшний день устало и недоумевающе пробормотал главный историк ответвления. Откуда вообще эти дикие суеверия, многобожие какое-то… С какой стати она им покровительствует? Ведь на этом этапе она должна была приложить все силы к религиозной консолидации…
– Возможно, это влияние советников из числа язычников? – предположил его помощник.
– В программе изначально предусмотрена опция, отсекающая идеи противоречащие базовым положениям, от кого бы они не исходили, – сообщил Хикари Ишира, один из лучших среди Хранителей знатоков систем информационного обеспечения.
– А вы посмотрите на это, – вмешалась Елена Тымяну, комавент секции прогностики. – Вся вероятностная линия искажена настолько, что сколь-нибудь достоверное предвидение невозможно даже на три месяца вперед. А вторичные событийные волны вообще невозможно просчитать.
Зоргорн вздохнул. Обсуждение постепенно переходило в обычный научный спор, которых Наставник за свою необычайно долгую жизнь видел уже более чем достаточно – от споров о природе богов до обсуждения результатов космических экспедиций.
Зал, в котором они собрались, был посвящен Книге Сестер. То был единственный предмет из незапамятной эпохи Первоначальных, дошедший до нынешних дней. То бы свиток платиновой фольги, покрытой золотыми иероглифами. Только благодаря позднейшему переводу было известно его содержание. Речь в нем шла о культе некоей великой богини или, вернее божества, поскольку ему были присущи различные ипостаси, в том числе мужские и даже звериные. То был небольшой, отрывок неведомого религиозного трактата, содержавший в основном указания, как надо кормить священных животных, как и какие жертвы приносить в определенных случаях. В центре круглого зала на мраморной колонне была водружена копия Книги (подлинник хранился в Зале Священных Сокровищ Главного Дома Высших, на другом материке). Стены же покрывали сюжеты, навеянные ею создававшим зал мастерам, среди которых были как Демиурги, так и Хранители. Были тут и нагие женщины зрелых форм, танцующие в полутемном храме перед колоссальной статуей божества, и животные, ему посвященные: художники не поскупились на фантазию, и на их картинах ожили самые фантастические существа. В центре композиции была картина, названная автором «Воплощение», представлявшая собой сцену соития кентавра и юной девушки на фоне дремучего леса. Картина эта вызвала в свое время немало споров, но нельзя было не восхититься тем великим искусством, с каким она была выполнена.
За большим круглым столом, изготовленным из единой глыбы дымчатого топаза, собрались сейчас человек сорок – добрая треть всех немногочисленных ученых экспертов, работающих в Атх. Перед ними на блестящей поверхности вспыхивали и гасли голографические экраны; отличавшиеся особым консерватизмом разложили рядом с собой стопки распечаток.
В данный момент большая часть присутствующих втягивалась в спор, суть которого сводилась к следующему – продолжает ли фактотум действовать в русле, предусмотренном вложенными в него программными положениями – и тогда происходящее лишь временный сбой поведенческих программ.
Либо все обстоит гораздо хуже, и трансформация ментальной составляющей привела к полному вырождению ответственных фракталов.
Наставник припомнил, с какой неохотой Таргиз согласился с предложением Кхамдориса – пригласить для консультации знатоков из научной группы. Объяснял он свое мнение тем, что эффективность помощи с их стороны была всегда невысока.
Впрочем, Таргиз, сидевший с ним рядом, кажется, весьма заинтересованно вслушивался в разговоры специалистов.
– Послушай, Таргиз, я вот подумал, – обратился к нему сидевший слева Эст Хе, – может, дело тут не в нарушении каких-либо функций? Может быть дефект был изначально заложен в ней самой? То есть я хочу сказать – в матрице Источника? И кстати, – есть ли у нас абсолютная уверенность, что базовая поведенческая программа была так уж безупречна? В конце концов, различные нюансы могу быть неоднозначно интерпретированы. Это ведь тоже могло оказать влияние…
– Базовая программа составлялась на основе реальных исторических последовательностей на сходных ветвях, – вступил в разговор Кхамдорис, до того молчавший. – Это стандартная практика. И кстати, программа была одобрена Высшими.
– Высшие это еще не боги, – как бы в раздумье произнес Зоргорн, заставив невольно прислушаться всех, кто сидел рядом.
«Впрочем, значения это уже не имеет. Боюсь, Таргиз был прав, и от экспертов толку не будет. Если кто – то и сможет здесь помочь, то это не ученые, а инструменталисты. Возможно, им удастся взломать защиту.»
* * *
Кто они, кто же они такие, мои неведомые повелители, господа или, быть может, братья? Кто такая я сама?? Почему я не могу понять и объяснить всего что знаю (ах, как много всего я знаю!)?Я ищу ответ, и не нахожу, и не смогу найти, наверное, никогда. Я давно уже не слышу голосов, только иногда, на грани слуха и сознания я улавливаю какие-то отзвуки, похожие на них. И нет больше чувства необходимости исполнять неведомый долг. Почему? Чего ждут от меня Те? Или я выполнила то, что от меня требовалось и теперь больше не нужна, и уже бесполезно ждать приказов и помощи? А может быть, я получила свободу, и теперь вольна делать что хочу, решать все сама?
Но что мне делать одной?! Что мне делать, как управлять всем тем, чем я владею благодаря Им? И что я могу без Них?
Ночью я подолгу лежу без сна – мне теперь очень трудно заснуть, и в снах я редко вижу другие земли, думаю о том, что случилось со мной, пытаюсь достучаться до Них. И медленно погружаюсь в глухое мучительное забытье. Вокруг меня вязкая тьма, в голове какие-то смутные мысли, обрывки воспоминаний и странных образов. И еще там появляется что-то огромное, живое и неживое одновременно. Это и во мне, и там, очень далеко… Нет, не могу думать об этом – становится страшно. Лучше не пытаться проникнуть за эту завесу…
* * *
…В тревогах и боязливом ожидании миновала зима. Незадолго до Пасхи разнеслась весть, что войско Дьяволицы готово выступить. Известие это вновь заставило трепетать Италию, а испанские государи принялись спешно собирать армии, дабы наглухо запереть пиренейские ущелья. Тогда все еще полагали, что с ней можно бороться обычной воинской силой; а два страшных поражения – какая-то чудовищная случайность.И на этот раз, как и раньше, Дева совершила то, чего от нее никто не ожидал. Она выступила в поход, но не на беззащитный юг, а на восток. Против, как тогда казалось, вполне готовой к обороне Священной Римской Империи. И случилось это гораздо раньше ожидаемого срока, в марте, когда еще не растаял весь снег.
…Видит Бог, никто не думал, что кошмар вырвавшегося на волю ада, происшедший в несчастной Франции, может повториться. Но он был превзойден. Возле Мюнхена армию Владычицы встретило императорское войско. У императора Карла IV, курфюрста Богемского, было почти в полтора раза больше людей, с ним было двадцать тысяч считавшихся непобедимыми рыцарей Тевтонского Ордена. У него были те самые, наполняемые горячим воздухом мешки, обратившие в бегство крестоносцев, у него был даже дальнобойный «летучий огонь», в том числе и приспособленный для стрельбы по летунам (какой-то шустрый ландскнехт умудрился утащить из-под Авиньона неразорвавшуюся ракету).
У Девы не было ничего такого, даже обычная артиллерия по ее приказу осталась в Дижоне. И, тем не менее, в этом сражении она одержала верх. Разгром был воистину неслыханный – вряд ли половина сражавшихся под имперским орлом уцелела, успев спастись бегством. Полуголодная, изнуренная долгим безостановочным маршем напрямик через горы и заснеженные леса армия Светлой Девы просто истребила непобедимое доселе германское рыцарство, хоть и потеряла при этом три четверти. И это, пожалуй, было пострашнее, чем бесовские чары и неведомое оружие.
И начались Сто дней Дьявола. Через Баварию, Саксонию, Тюрингию, растекаясь в разные стороны, как прорвавший плотину поток, стремительно покатилось, разрастаясь с каждым днем, ее войско, отмечая свой путь кровавыми заревами пожарищ. Позади оставались руины и пепел, и всякого, кто осмеливался не покориться ей, ждала неизбежная быстрая смерть.
Пройдя с боями за сорок дней всю Германию насквозь, краем задев Богемию и Австрию, Дьяволица вломилась в Польшу. Под Краковом погибло едва не сто с лишним тысяч шляхтичей и прусских рыцарей – остатки еще недавно могущественного ордена, собранные по опустевшим комтуриям и командорствам Великим Магистром Вильгельмом фон Книпероде. Словно ради того, чтобы лишний раз доказать, что мир перевернулся с ног на голову, на стороне Дьяволицы сражались в этой битве пятнадцать тысяч женщин, собранные в конные и пешие полки.
На Висле мятежники стояли некоторое время, словно не зная, куда двинуться. Вновь возникла тень надежды на недалекое окончание терзающего мир кошмара.
Многие ждали, что они пойдут дальше на восток – на Литву, на русских схизматиков, на татар и исчезнут в неведомых земных далях, как исчезли грозившие когда-то миру гунны и монголы. Или на юг, против Венгрии, Болгарии, Византии и неизбежно столкнуться с турками и сарацинами.
Но вместо этого Дева неожиданно повернула назад, бросив большую часть армии на произвол судьбы. При этом она пренебрегла путем, который выбрал бы любой стратег – через незатронутые войной северные германские земли. Взяв с собою лишь самых верных сторонников, она прошла через еще дымящийся юг рухнувшей Империи, и вскоре снова объявилась в Бургундии, сумев собрать по пути внушительное войско. Не задерживаясь, она двинулась к берегам Ла-Манша и высадилась в Англии.
Королевский флот получил приказ выйти ей навстречу, но матросы взбунтовались, крича, что их посылают на верную смерть, убили пытавшихся помешать им рыцарей и капитанов, сожгли корабли, после чего разбежались кто куда. Прошло совсем немного времени, и вся Британия оказалась под ее властью. Повторилось все, что происходило и раньше, с той только разницей, что добрая половина Уэльса и даже часть Ирландии вернулись к язычеству.
О судьбе английского короля известий не было. Он то ли был убит в мелкой стычек, то ли судно, на котором он пытался покинуть родину, погибло на рифах у Оркнейских островов.
Однако и на Британских островах она не задержалась. Вновь посадив свое воинство на корабли, она отплыла к северу и через несколько дней высадилась в Шлезвиге, двинувшись к датским границам. Разоренная длящейся к тому времени уже больше восьми лет смутой, Дания рухнула в несколько дней. Король с семьей и приближенными попытался бежать в Швецию морем, но был перехвачен фризскими пиратами, заключившими с Девой союз, и голова несчастного Вольдемара VI украсила бушприт флагманского корабля морских разбойников. Из Дании мятежники в середине августа переправились в Швецию. Но их предводительницы с ними уже не было – как и весной, она неожиданно бросила все и вернулась в Англию. По слухам, именно там она почему-то собралась основать свою столицу.
* * *
Сегодня ночью я увидела, наконец, мир, с которым я, как понимаю теперь, связана неразрывной цепью.…Сначала я очутилась в огромной темной пещере гораздо обширней любой городской площади, уходившей далеко во тьму. Она вся была заставлена кубическими и прямоугольными ящиками, отлитыми из черного стекла, или чего-то похожего на него. В глубине некоторых мерцали и двигались голубые и оранжевые искры, словно там порхали огненные мотыльки. Множество огоньков перебегало туда-сюда по черным зеркалам, складываясь в какие-то замысловатые сочетания, и мне на секунду показалось, будто они что-то хотят сказать мне своим танцем, о чем-то предупредить…или поприветствовать меня.
3атем я вдруг сразу перенеслась в большой зал со стенами цвета самого чистого и прозрачного сапфира, как будто сложенных из застывшего света. В прямоугольном окне прямо напротив на голубоватом фоне горели узоры из разноцветного пламени, а в другом в черной пустоте плыл сине – зеленый шар. Я догадалась, что это какой-нибудь мир, увиденный с высоты в тысячу раз выше, чем может подняться птица.
Прямо в воздухе, на бледных прозрачных полотнищах вспыхивали и гасли замысловатые фигуры и странные знаки, не похожие на известные мне цифры и буквы. Такие же фигуры и знаки возникали в черных и сияющих окнах на стенах. На ящиках и плитах под ними вспыхивали и гасли яркие огни, временами раздавался какой-то писк, а изредка слышались фразы на непонятном, но вместе с тем не совсем незнакомым языке. Никого не было рядом. То ли хозяева этого места отлучились куда-то, то ли все это могло делать свое, непонятное мне дело и без них.
Вдруг в зал вошел мужчина – я невольно испугалась, что он увидит меня. Он выглядел как обычный человек, точно так же, как любой из живущих на Земле, и даже был молод и достаточно красив… Но я почувствовала в нем нечто такое, для чего не найти слов, но что я ощутила так же явственно, как чувствуют тепло огня или холод снега…
Он был чем-то озабочен и встревожен, это было видно по его лицу. Потом появился еще один человек, выглядевший старше, что-то сказал первому – я не услышала голоса, хотя раньше в своих странствиях я иногда слышала звуки. Потом все исчезло, и я попала еще куда-то. Там не было ничего, кроме багрового и зеленого света, прочерченного бесшумными черными молниями. Что-то словно вошло в мой разум, как будто прохладная вода влилась в него… Потом я проснулась.
Куда странствовала моя душа, отделившись от тела? Что это был за мир? Это не Ад – преисподняя не может быть такой. Значит, это Рай?
Тогда кто эти существа? Ангелы? Святые? Ни один, ни второй не походили на ангелов, но кто ведает, каков их истинный облик? Или это неведомые людям духи, служащие Тем, кто меня послал на Землю?
* * *
Мидр. Континент Аэлла, Атх. Эра ВторогоПоколения, 598 цикл, 1470 день.
Сообщение информационно – логического блока Р-9098-Оранжевый.
Персоналу секции 123-И (Хранителю-Куратору Таргизу, и Хранителю-Наставнику Зоргорну – лично).
Внимание!Происшествие невыясненного происхождения.
Обнаружены признаки несанкционированного проникновения в память мыслящих машин секции и операционно-вычислительного комплекса №4449-ФЛ.
Терминал – не установлен. Тип терминала – не установлен. Локализация – не установлена.
Примечание: расширение на 20% превышает максимальное для когда– либо использовавшихся терминалов.
Возможные варианты – информация отсутствует. Не исключена ошибочная интерпретация имеющихся данных.
Рекомендации:всесторонняя проверка систем.
* * *
– Ты в этом уверен?? – встревожено спросил Зоргорн.– Я проверил все записи контрольных модулей; не может быть сомнений – двойник задействовал связь помимо нас.
– Почему же ты не заблокировал возможные частоты? Впрочем, конечно, такого мы предусмотреть не могли, ты не виноват
– Это еще не все, – как показалось Зоргорну не без колебаний промолвил Таргиз. Ноограммы не позволяют, правда, говорить об этом с абсолютной определенностью… но не исключено, что она каким-то образом проникла в основную память и даже кое – что извлекла оттуда.
– Бред!! – Зоргорн вдруг порывисто поднялся из кресла. Таргиз невольно вздрогнул: пожалуй, ни разу не видел он Наставника таким взволнованным и даже (нет, невозможно) напуганным.
– Бред, – уже спокойнее повторил Зоргорн, это противоречило бы всему, что мы знаем о двойниках, да и о межфазовом переходе тоже. Каналы монополярны, как следует из правила симметрии.
– Но записи показаний регистрационных сенсоров новой следящей системы – а я не могу не верить им, свидетельствуют, что проникновение все же произошло.
Глядя на себя словно со стороны, Таргиз удивился, как легко и просто возразил он Наставнику, о чем еще недавно и думать не мог.
– Это невозможно, – повторил Зоргорн. Невозможно!
Секунду Таргиз колебался, но затем все же сказал то, что должен был сказать.
– Я полагаю, что связь осуществлялась уже очень давно.
– А почему сканирование этого не показало?
– Все очень просто. Следящие системы не были настроены на фиксацию того, чего не было никогда, и быть не могло. Необходимо тщательно проверить все имеющиеся записи, быть может, удастся найти другое объяснение.
* * *
Сообщение особой срочности. Всем операторам – Хранителям, свободным от исполнения обязанностей, вне зависимости от непосредственной подчиненности. Под персональную ответственность Хранителя-Наставника Зоргорна.
Немедленно приступить к всесторонней проверке данных, находящихся в информационно-логическом блоке А-Е476553-Белый. Полученные данные подлежит немедленной передаче в распоряжение Куратора-Хранителя Таргиза, Хранителя-Наставника Зоргорна и приданных им лиц.
Контроль за исполнением возлагается на комавентов секций и направлений.
Глава 3
Кардинал вздохнул, чувствуя, как сердце его мучительно сжалось Он был весьма образованным человеком даже для священнослужителя своего ранга. Незадолго до войны он начал работу над обширным трудом, посвященным истории ересей и борьбы с ними церкви. Ему приходилось бывать в библиотеках Константинополя и Никеи, не говоря уже о том что, он был допущен в святая святых: архивы авиньонской курии и Ватикана. Ему случалось держать в руках книги, лишь чудом избежавшие костра еще во времена папы Григория VII. (Впрочем, кажется, эта ошибка уже исправлена самой жизнью…)
И вот уже в который раз он задавал себе вопрос: как все, что произошло, могло произойти, и что делать теперь, если что-то еще можно сделать? И не находил ответа, смутно чувствуя, что все его знания и ум бессильны помочь ему.
То, что происходило на его глазах, настолько противоречило всем его представлениям о смысле истории, о мире, да что там – о самой сущности божественного провидения, что уже не первый раз он ловил себя на том, что готов возроптать на Господа. Да и разве можно ли было не отчаяться, не опустить руки?? Все, что было создано почти за тысячу лет, со времен императора Константина, то величественное здание Церкви Христовой, в основание которого легли кости тысяч и тысяч безвестных мучеников, ныне лежит в руинах. Святые алтари повержены, и мерзостные, оскорбляющие само имя Божье обряды справляют в оскверненных храмах слуги Дщери Дьявола. Словно бы и не было многих веков христианства, возникли, выйдя из тайных лесных и горных логовищ, служители древних злобных языческих богов-демонов; вновь обагрила жертвенная людская кровь дольмены и кромлехи… Откуда-то возникли сотни, тысячи ересиархов, поведших за собой темные толпы, а хвала Князю Тьмы во многих местах воздавалась открыто. Кардинал долгое время позволял себе усомниться в справедливости изрядного числа приговоров Святой Инквизиции, да и в самих ее методах. Ведь хорошо известно, что человек, если палач постарается, признается не только в том, что делал, но и чего не делал. Но, Бог свидетель, теперь он готов был раскаяться в тех своих сомнениях: ведь, как ясно теперь, слугам господним противостояли не люди, пусть сколь угодно погрязшие в грехах, а изощренный и коварный враг, не зря носивший титул Отца Лжи.
…Не только люди воевали друг с другом. Сама природа тоже, казалось, ополчилась на них. Тяжелая засуха поразила Богемию и Австрию, проливные дожди с градом, губившие урожай, прошли в Италии; жестокие бури (и это летом!) – в благодатной Адриатике.
Повсеместно участившие ураганы и шторма не позволяли рыбакам надолго выходить в море, потопив немало их суденышек. Кроме того, у норвежских берегов мореходы встречали поднявшихся на поверхность кракенов. Те, правда, вели себя спокойно, ни разу не пытаясь нападать на корабли, но одного вида этих многоруких чудовищ было достаточно, чтобы наполнить сердца бесстрашных северян суеверным ужасом.
Однако вовсе не чудовища и не буйство стихий вызывали наибольший страх мореплавателей.
Из-за полыхавшей великой войны и гибели многих королевств, торговля почти совсем угасла. Прекратились знаменитые ганзейские ярмарки, где фландрское полотно соседствовало с английской шерстью, а французские вина – с египетской пшеницей и русскими мехами и медом. В опустошенных странах людям стало не до пряностей и дорогих восточных тканей, никого уже не интересовали ароматные итальянские маслины и янтарный кипрский изюм. Привычного дела лишились не только сотни и сотни купцов, но и большое число простых людей, кормившихся с морской торговли – от грузчиков и поденщиков, до капитанов и корабельных мастеров.
И вот уже в который раз он задавал себе вопрос: как все, что произошло, могло произойти, и что делать теперь, если что-то еще можно сделать? И не находил ответа, смутно чувствуя, что все его знания и ум бессильны помочь ему.
То, что происходило на его глазах, настолько противоречило всем его представлениям о смысле истории, о мире, да что там – о самой сущности божественного провидения, что уже не первый раз он ловил себя на том, что готов возроптать на Господа. Да и разве можно ли было не отчаяться, не опустить руки?? Все, что было создано почти за тысячу лет, со времен императора Константина, то величественное здание Церкви Христовой, в основание которого легли кости тысяч и тысяч безвестных мучеников, ныне лежит в руинах. Святые алтари повержены, и мерзостные, оскорбляющие само имя Божье обряды справляют в оскверненных храмах слуги Дщери Дьявола. Словно бы и не было многих веков христианства, возникли, выйдя из тайных лесных и горных логовищ, служители древних злобных языческих богов-демонов; вновь обагрила жертвенная людская кровь дольмены и кромлехи… Откуда-то возникли сотни, тысячи ересиархов, поведших за собой темные толпы, а хвала Князю Тьмы во многих местах воздавалась открыто. Кардинал долгое время позволял себе усомниться в справедливости изрядного числа приговоров Святой Инквизиции, да и в самих ее методах. Ведь хорошо известно, что человек, если палач постарается, признается не только в том, что делал, но и чего не делал. Но, Бог свидетель, теперь он готов был раскаяться в тех своих сомнениях: ведь, как ясно теперь, слугам господним противостояли не люди, пусть сколь угодно погрязшие в грехах, а изощренный и коварный враг, не зря носивший титул Отца Лжи.
…Не только люди воевали друг с другом. Сама природа тоже, казалось, ополчилась на них. Тяжелая засуха поразила Богемию и Австрию, проливные дожди с градом, губившие урожай, прошли в Италии; жестокие бури (и это летом!) – в благодатной Адриатике.
Повсеместно участившие ураганы и шторма не позволяли рыбакам надолго выходить в море, потопив немало их суденышек. Кроме того, у норвежских берегов мореходы встречали поднявшихся на поверхность кракенов. Те, правда, вели себя спокойно, ни разу не пытаясь нападать на корабли, но одного вида этих многоруких чудовищ было достаточно, чтобы наполнить сердца бесстрашных северян суеверным ужасом.
Однако вовсе не чудовища и не буйство стихий вызывали наибольший страх мореплавателей.
Из-за полыхавшей великой войны и гибели многих королевств, торговля почти совсем угасла. Прекратились знаменитые ганзейские ярмарки, где фландрское полотно соседствовало с английской шерстью, а французские вина – с египетской пшеницей и русскими мехами и медом. В опустошенных странах людям стало не до пряностей и дорогих восточных тканей, никого уже не интересовали ароматные итальянские маслины и янтарный кипрский изюм. Привычного дела лишились не только сотни и сотни купцов, но и большое число простых людей, кормившихся с морской торговли – от грузчиков и поденщиков, до капитанов и корабельных мастеров.