Страница:
До скамейки оставалось еще шагов десять, но Гера уже точно знал, какая из девочек будет его (в случае удачи, разумеется). Он хорошо различал ее красивый профиль. А вот что касалось ее подружки… Он уже давно выявил безоговорочную, как аксиома, тенденцию – у красивых девчонок всегда страшненькие подружки (во всяком случае, в девяти вариантах из десяти). И испытал внутреннее злорадство, рассмотрев, что это правило может сработать и сегодня. Предпочитаешь оставаться в стороне, Алекс, наблюдать из укрытия, когда я все сделаю сам? – получай толстушку, ха-ха!
Девушки обратили на него внимание, лишь когда он близко подошел к их скамейке.
– Привет, – сказал Гера, стараясь придать своей улыбке то самое выражение (приветливое и немного смущенное, какое, по его мнению, может понравиться девушке, с которой знакомятся на улице), что он усердно репетировал последние пару недель перед зеркалом, узнав о предстоящей поездке в Ригу.
– Привет, – ответила симпатичная девочка и с любопытством посмотрела на него. Толстушка не сказала ничего, только прыснула и смущенно отвернулась.
Гера перевел взгляд опять на ее подругу и, отчаянно стараясь не покраснеть, подумал, какие у нее красивые серые глаза. Черт! – да ему вообще никогда не доводилось говорить с такой красивой девчонкой!
Внезапно все заготовленные заранее слова и фразы куда-то улетучились. Гера почувствовал, что готов влюбиться – впервые по-настоящему. И ему было все равно, что безымянной девочке четырнадцать, а может, и всего тринадцать лет. Это ведь не так уж и важно, правда? Особенно, если тебе самому еще нет шестнадцати.
– Мы с другом… – начал он и запнулся, чего с ним не случалось уже года два в подобных ситуациях. – Мы с другом тоже сегодня решили погулять здесь.
«Отличное начало, придурок! Просто неотразимо! Да она сейчас рассмеется над тобой… и даже эта ее жирная подружка. Придумай наконец что-нибудь…»
– В-вот… – закончил Гера, словно подошел только затем, чтобы сообщить эту потрясающую новость. Толстушка хихикнула, глядя куда-то в сторону, а он понял, что уже не может сдержать краску смущения на лице.
– Мы тоже, – ответила сероглазая девочка. И… к облегчению Геры, она не смеялась над ним; ее взгляд был приветливым.
Это помогло Гере почувствовать себя увереннее, он ободрился:
– Да, мы хотели бы познакомиться с вами. Погулять… можно сходить в кино, поесть мороженое. А потом… ну, не знаю… Если хотите, покатаемся на Чертовом колесе. Составите нам компанию?
Девушка улыбнулась (неужели согласна принять его предложение?) и вопросительно оглянулась на подругу.
– А где же твой друг? – спросила она. Гера не мог оторвать глаз от ее улыбки.
– Ну, он… слишком застенчивый, понимаешь? – их взгляды встретились снова, и Гера заметил большое сходство во внешности – большое, но не сразу ощутимое – этой незнакомой сероглазой девочки с Анжелой, подружкой Марины, с которыми он и Алекс десять месяцев назад прогуливали школьные занятия в этом же парке. Но, несмотря на сходство, она была намного симпатичнее Анжелы. Нет, она была потрясающе красивой!
– Вон он стоит. – Гера показал на Алекса, стоявшего метрах в тридцати и усердно делавшего вид, что происходящее здесь, его совершенно не касается.
– Забавный, – улыбнулась сероглазая девочка. – Тебе, наверное, очень весело с таким другом, – и опять посмотрела на него.
Сейчас должен был наступить решающий момент, когда все окончательно прояснится.
– Позвать его? – Гера чувствовал необычайное волнение, у него даже перехватило дыхание. Да что это с ним!
Она, тоже смутившись от понимания ситуации, слегка прикусила нижнюю губу, но уже в следующий миг по ее взгляду Гера с облегчением понял, какой последует ответ. Она колебалась секунду-другую, снова глянула на подругу, сидевшую с безучастным видом (ну чем ни парочка Алексу!), и согласно кивнула.
У него получилось!
– Кстати… меня зовут Гера, – счастливо выпалил он. Алекс теперь мог и подождать. – А тебя? – и, спохватившись, повернулся к подружке-толстушке. – И те…
Та, все время разглядывавшая свои туфли, вдруг вздернула голову и пронзительно засмеялась, так, что Гера отшатнулся от скамейки. Ее глаза почернели и глубоко ввалились, из перекошенного рта выглядывали похожие на обгорелые сучья зубы.
– А ты угадай! – проскрипела пухленькая подружка невыносимо режущим и таким уже знакомым голосом. – Угадай, как меня зовут!
Не в силах с собой совладать, Гера вскрикнул и бросился бежать со всех ног от скамейки.
Ничего не понимающий Алекс беспомощно смотрел ему вслед…
ЩЕЛК!..
Этот случай, в череде остальных, связанных с посещением фотосалона летом 1980-го года, где за дверью с нарисованным олимпийским Мишкой и длинной серебристой трещиной в стекле делал снимки странный фотограф, – стал для Геры последним. Видения больше не преследовали его, и вскоре он о них позабыл. А все, что имело к ним отношение, со временем выцвело как старая одежда, став всего лишь одними из множества смутных воспоминаний детства и его последних месяцев в 84-ом. Все это осталось где-то там, за далеким туманным порогом, который возможно преодолеть только один раз и лишь в одном направлении. А мало ли чего случается в детстве…
Это ушло.
Но не навсегда, потому что являлось частью его будущего, а то, что принадлежит будущему, – всегда возвращается. И оно вернулось, через пятнадцать лет – терпеливо дождавшись его в том времени, которому принадлежало.
И часть его об этом знала…
ЩЕЛК!..
– Я сразу поняла, что он ненормальный, – сказала толстая девчонка своей сероглазой подруге, которая уже минут десять задумчиво смотрела на поворот аллеи, где скрылся тот странный парень.
Гера…
– Нет, я так не думаю, – медленно ответила она. – Что-то случилось.
– А я тебе говорю – он сбежал из психушки, Карина…
ЩЕЛК!..
Глава 6
Глава в главе
Часть IV.
Глава 1
Девушки обратили на него внимание, лишь когда он близко подошел к их скамейке.
– Привет, – сказал Гера, стараясь придать своей улыбке то самое выражение (приветливое и немного смущенное, какое, по его мнению, может понравиться девушке, с которой знакомятся на улице), что он усердно репетировал последние пару недель перед зеркалом, узнав о предстоящей поездке в Ригу.
– Привет, – ответила симпатичная девочка и с любопытством посмотрела на него. Толстушка не сказала ничего, только прыснула и смущенно отвернулась.
Гера перевел взгляд опять на ее подругу и, отчаянно стараясь не покраснеть, подумал, какие у нее красивые серые глаза. Черт! – да ему вообще никогда не доводилось говорить с такой красивой девчонкой!
Внезапно все заготовленные заранее слова и фразы куда-то улетучились. Гера почувствовал, что готов влюбиться – впервые по-настоящему. И ему было все равно, что безымянной девочке четырнадцать, а может, и всего тринадцать лет. Это ведь не так уж и важно, правда? Особенно, если тебе самому еще нет шестнадцати.
– Мы с другом… – начал он и запнулся, чего с ним не случалось уже года два в подобных ситуациях. – Мы с другом тоже сегодня решили погулять здесь.
«Отличное начало, придурок! Просто неотразимо! Да она сейчас рассмеется над тобой… и даже эта ее жирная подружка. Придумай наконец что-нибудь…»
– В-вот… – закончил Гера, словно подошел только затем, чтобы сообщить эту потрясающую новость. Толстушка хихикнула, глядя куда-то в сторону, а он понял, что уже не может сдержать краску смущения на лице.
– Мы тоже, – ответила сероглазая девочка. И… к облегчению Геры, она не смеялась над ним; ее взгляд был приветливым.
Это помогло Гере почувствовать себя увереннее, он ободрился:
– Да, мы хотели бы познакомиться с вами. Погулять… можно сходить в кино, поесть мороженое. А потом… ну, не знаю… Если хотите, покатаемся на Чертовом колесе. Составите нам компанию?
Девушка улыбнулась (неужели согласна принять его предложение?) и вопросительно оглянулась на подругу.
– А где же твой друг? – спросила она. Гера не мог оторвать глаз от ее улыбки.
– Ну, он… слишком застенчивый, понимаешь? – их взгляды встретились снова, и Гера заметил большое сходство во внешности – большое, но не сразу ощутимое – этой незнакомой сероглазой девочки с Анжелой, подружкой Марины, с которыми он и Алекс десять месяцев назад прогуливали школьные занятия в этом же парке. Но, несмотря на сходство, она была намного симпатичнее Анжелы. Нет, она была потрясающе красивой!
– Вон он стоит. – Гера показал на Алекса, стоявшего метрах в тридцати и усердно делавшего вид, что происходящее здесь, его совершенно не касается.
– Забавный, – улыбнулась сероглазая девочка. – Тебе, наверное, очень весело с таким другом, – и опять посмотрела на него.
Сейчас должен был наступить решающий момент, когда все окончательно прояснится.
– Позвать его? – Гера чувствовал необычайное волнение, у него даже перехватило дыхание. Да что это с ним!
Она, тоже смутившись от понимания ситуации, слегка прикусила нижнюю губу, но уже в следующий миг по ее взгляду Гера с облегчением понял, какой последует ответ. Она колебалась секунду-другую, снова глянула на подругу, сидевшую с безучастным видом (ну чем ни парочка Алексу!), и согласно кивнула.
У него получилось!
– Кстати… меня зовут Гера, – счастливо выпалил он. Алекс теперь мог и подождать. – А тебя? – и, спохватившись, повернулся к подружке-толстушке. – И те…
Та, все время разглядывавшая свои туфли, вдруг вздернула голову и пронзительно засмеялась, так, что Гера отшатнулся от скамейки. Ее глаза почернели и глубоко ввалились, из перекошенного рта выглядывали похожие на обгорелые сучья зубы.
– А ты угадай! – проскрипела пухленькая подружка невыносимо режущим и таким уже знакомым голосом. – Угадай, как меня зовут!
Не в силах с собой совладать, Гера вскрикнул и бросился бежать со всех ног от скамейки.
Ничего не понимающий Алекс беспомощно смотрел ему вслед…
ЩЕЛК!..
Этот случай, в череде остальных, связанных с посещением фотосалона летом 1980-го года, где за дверью с нарисованным олимпийским Мишкой и длинной серебристой трещиной в стекле делал снимки странный фотограф, – стал для Геры последним. Видения больше не преследовали его, и вскоре он о них позабыл. А все, что имело к ним отношение, со временем выцвело как старая одежда, став всего лишь одними из множества смутных воспоминаний детства и его последних месяцев в 84-ом. Все это осталось где-то там, за далеким туманным порогом, который возможно преодолеть только один раз и лишь в одном направлении. А мало ли чего случается в детстве…
Это ушло.
Но не навсегда, потому что являлось частью его будущего, а то, что принадлежит будущему, – всегда возвращается. И оно вернулось, через пятнадцать лет – терпеливо дождавшись его в том времени, которому принадлежало.
И часть его об этом знала…
ЩЕЛК!..
– Я сразу поняла, что он ненормальный, – сказала толстая девчонка своей сероглазой подруге, которая уже минут десять задумчиво смотрела на поворот аллеи, где скрылся тот странный парень.
Гера…
– Нет, я так не думаю, – медленно ответила она. – Что-то случилось.
– А я тебе говорю – он сбежал из психушки, Карина…
ЩЕЛК!..
Глава 6
Город ночью (III)
20 октября, среда, 00:59 ночи
…Когда металлическое нутро мусоропровода издало внезапный грохот чего-то большого и твердого, увлекаемого силой притяжения вниз, десятилетний Артем Резь невольно отпрянул от пустого бака, который меньше пяти секунд назад подставил под трубу. На миг грохот стал настолько сильным, что едва не оглушил его. Затем в пустой недавно опорожненный бак полетели… человеческие головы.
Одна…
Другая…
Третья…
Всего их было пять.
Они ударялись о днище бака с тупым звуком, как вилки гнилой капусты. Странное звенящее эхо отражалось от тонких металлических стенок посудины. Четвертая и пятая головы от удара забрызгали стены маленького узкого помещения бурыми сгустками крови и какой-то студенистой слизи, мутно блестевшей, отражая свет электрической лампочки, торчавшей из потолка на засиженном мухами патроне. Потом все мгновенно закончилось, и наступила многозначительная тишина.
Щуплый мальчик в перепачканной старой одежде сначала думал позвать кого-нибудь, правда, не слишком рассчитывая, что у него это выйдет в такое позднее время (а что сделала бы мама?). Но остался на месте, продолжая глядеть на то, что вылетело из трубы мусоропровода.
Залитые кровью и еще чем-то головы походили на диковинные переспелые плоды какого-то Химерного Дерева из фантазий душевнобольного иллюстратора книг с произведениями Р. Маккаммона.
Он потоптался на месте, испытывая странную смесь чувств, но, в конце концов, превозмогло простое детское любопытство. Мальчик медленно приблизился к низкому, по колено, мятому баку с двумя проржавевшими ручками и неожиданно для себя самого хихикнул…
Действительно – мусорный бак, набитый доверху человеческими головами – разве это не смешно?
Будь мальчик по имени Артем Резь немного старше, он мог бы сказать: если ты единственный ребенок одинокой и уже не молодой женщины, страдающей несколькими хроническими болезнями сразу, одна из которых органическая гипертония, то можешь не сомневаться, что тебе с частой и неотвратимой регулярностью придется забывать о своих десяти годах. Еще хуже, если твоя больная мама с невероятным трудом удерживается на должности дворника. Потому что тогда беззаботное детство закончится в тот самый день, когда у тебя окажется достаточно сил, чтобы оттащить полный бак, наполненный разной гадостью, к большому контейнеру, махать метлой во дворе, а зимой удержать в руках широкую совковую лопату для уборки снега. Именно с того дня можешь смело считать себя взрослым человеком… по крайней мере, в отношении своих обязанностей.
Но еще придется выслушивать не особо щепетильные упреки своих коллег – настоящих взрослых дворников с соседних участков, – что плохо убранный мусор переносится ветром на их территорию. Вставать в половине пятого утра, чтобы после уборки не опоздать в школу. Получать тумаки от старших ребят, собирающихся вечером у подъезда, когда пора менять баки под мусоропроводом. Терпеть едкие насмешки сверстников, которым повезло немного больше, и, вероятно, именно потому считающих себя гораздо выше… ведь им не приходится ковыряться в отходах своих соседей, верно?
А как насчет того, чтобы отгонять от мусорников бомжей (нередко становящихся неожиданно агрессивными, видя, что им противостоит ребенок), способных в считанные минуты свести на нет весь твой тяжелый труд, перерыв верх дном весь контейнер и превратив в открытую помойку подъездную дорожку перед самым приездом машины из службы по очистке города?
Но особенно доставало, когда какой-нибудь пришлый или местный забулдыга прямо на твоих глазах старательно облевывает только что вымытую лестницу. А потом, проходя мимо и замечая уже приготовленную тряпку, похлопывает по плечу: «Все верно, сынок, чистота прежде всего». И обдает лестницу новой струей зловонной жижи пятью ступеньками ниже. Вероятно, чтобы закрепить урок.
Сперва, когда все это только начиналось (не сразу, но зато уверенно и все чаще), – когда он вдруг превратился во взрослого, он думал: почему? Почему он? И с недоверчивым удивлением смотрел на своих ровесников… Да, конечно, у него ведь очень больная мама, нет рядом отца, нет даже старшего брата или хотя бы сестры. Они с мамой сильно нуждаются, и поэтому мамина работа это единственное, что позволяет им как-то еще держаться на плаву.
Но все равно – ПОЧЕМУ?
Где-то через полгода, когда он свыкся с новым положением вещей, его начала преследовать одна нехорошая мысль (которую он никогда не решился бы обсуждать с кем-нибудь): а не слишком ли понравилось его маме, пускай и очень больной, иметь такого рано повзрослевшего сына? Бывали месяцы, когда ему приходилось выполнять за нее больше половины работы… нет-нет! – мама не пила ничего спиртного, даже пиво (ей ведь ни в коем случае нельзя!). Просто она была очень, очень больной женщиной.
И все же… он заметил, что в последнее время приступы сильных головных болей слишком уж участились, особенно, когда накапливалось много работы во дворе.
(«Ах ты, негодный мальчишка, как ты только смеешь так думать о своей МАМЕ?! Я стирала твои засранные пеленки, не спала сотни ночей, когда ты…»)
Этим вечером он поздно вернулся домой, поскольку сегодня был благополучный для мамы день, и он засиделся у одного из немногих своих друзей, живущего в соседнем доме. Когда мальчишки очнулись, поняв, что время близится к полуночи, Артем пулей помчался домой, надеясь, что мама не станет слишком его ругать. Ведь уже почти три недели по ночным улицам бродит этот ужасный и неуловимый киллер Отрыватель голов, а ему нужно было идти по темному переулку. И как назло у них в квартире не было телефона, чтобы позвонить и успокоить маму, которая уже наверняка не находит себе места.
Но, вернувшись и открыв дверь своим ключом, он сразу понял, что ожидаемой трепки этим вечером не будет. Мама лежала на тахте в своей комнате и громко стонала, зарывшись лицом в подушку (от чего ее голос походил на утробное ворчание злого недовольного существа, живущего под детской кроватью). Ему, конечно, было очень жаль маму… но, господи! – как же он успел возненавидеть эти ее проклятые стоны – неужели ей действительно так больно? На табурете у изголовья тахты громоздились привычные флаконы с каплями, упаковки таблеток, чашка, графин с водой – они глядели на него с наглой уверенностью хозяев положения. Запах лекарств и еще чего-то неуловимого наполнял комнату, освещенную лишь приглушенным светом торшера в углу.
Услышав, как он вошел, мама медленно приподнялась на локте и сообщила, что осталось еще много работы, которую необходимо закончить до завтра. Прежде всего, надо разобраться с мусоропроводом, потому что бак не менялся с самого обеда, и к утру на полу может вырасти целая гора отходов, которую потом придется убирать, а он и сам знает, как это будет тяжело.
А еще, что она опять очень, очень сильно заболела… И ему прямо сейчас придется доделывать сегодняшнюю работу – жаль, что он пришел домой так поздно – и, скорее всего, взять на себя весь завтрашний день.
Минуту назад он хотел обнять эту измученную женщину с большими темными кругами под глазами, которая была его матерью, – как всегда делал раньше – сказать несколько успокаивающих слов… Но этим вечером он молча вышел из ее комнаты, быстро переоделся в рабочую одежду, думая о двух-трех часах сна, которые у него останутся в запасе на отдых, чтобы успеть до школы убраться во дворе, быстро глянул на часы в кухне (00:17), вышел из квартиры и спустился вниз…
Рассмотреть толком можно было лишь две верхние головы. Вряд ли он знал этих людей хорошо, если знал вообще, потому что сейчас…
Мальчику не хотелось касаться руками мертвых голов, поэтому он помог себе короткой палкой, чтобы развернуть их в удобное для опознания положение.
Это было жуткой, но удивительно захватывающей игрой.
Он не ощущал страха – может быть, потому, что вовсе не был маленьким взрослым, как считала его мама, а был просто десятилетним мальчишкой. Скорее, он испытывал странное, захватывающее дух возбуждение. Это было даже интереснее, чем солнечное затмение 11 августа минувшим летом, когда он с друзьями рассматривал тонкий перевернутый вниз «рогами» серпик раньше всегда полного солнца через закопченное на свечке стекло. А вокруг становилось все темнее и темнее… Но не стемнело настолько, как ему хотелось, – например, чтобы можно было увидеть звезды – настоящие звезды днем! Позже кто-то из взрослых сказал, что затмение в этот раз не было полным. Впрочем, он и сам это понял.
И вот теперь он чувствовал себя так, словно неожиданно увидел эти свои звезды.
К тому же, сейчас он мог их видеть только один.
В конце концов, ему удалось перевернуть две верхние головы в нужное положение и хорошо рассмотреть. Через минуту мальчик кивнул, будто соглашаясь с самим собой. Да, он знает этих людей, вернее… эти лица. Целая семья, пять человек… Для доказательства не стоило даже оглядывать те головы (поменьше), что находились под двумя верхними. Он прекрасно помнил, как они переехали в его дом пять или шесть недель назад. Ему эти люди понравились: муж с женой лет по сорок (две верхние головы), двое детей, обе девочки чуть старше его, и старушка – мать кого-то из супругов. Смерть обезобразила лица почти до неузнаваемости, но он все же сумел… как это? – идентифицировать?
Теперь, когда за этими зловещими останками возникли образы реальных людей, игра больше не казалась интересной, – она стала отвратительной… и еще откуда-то из грязных углов маленького помещения неторопливо начал выползать страх.
Мальчик отвернулся. Посмотрел на прикрытую дверь в трех шагах перед собой. Сзади что-то шевельнулось и глухо ударилось о стенку бака. Артем вздрогнул, но заставил себя не оборачиваться, – просто одна из голов опять завалилась на бок… правда? Ему же ничего не грозит, ведь так? Если бы головы вдруг ожили и попытались напасть на него как в страшном кино, подкатиться к ногам и вцепиться зубами в его ногу, то они все равно не смогли бы выбраться из бака. И вообще, разве такое может произойти в реальной жизни?
Хотя… он не был до конца уверен, что не может. И поэтому все-таки бросил один опасливый взгляд себе за спину.
Никакого движения, никаких попыток со стороны голов потихоньку выбраться из бака, пока он отвернулся. И глаза по-прежнему закрыты, по крайней мере, у тех двоих…
Страх чуть-чуть отполз в тень, из которой выбрался.
Вероятно, ему стоит опасаться кое-кого другого.
Мальчик осторожно приблизился к двери и прислушался.
Выходит, Отрыватель голов начал забираться уже в дома. Устоялось мнение, будто он может нападать на людей только на открытом пространстве. Это было подкреплено даже заявлениями большинства аналитиков, выступавших в местной прессе и на телевидении. Правда, некоторые не соглашались и предупреждали, что как только напуганные жители Львова перестанут выходить на улицы с наступлением темноты, киллер, лишенный неограниченного числа легких жертв, а их количество теперь составляло в среднем от четырех до шести человек за ночь, легко освоится с новой тактикой нападения, – то есть, начнет проникать в дома.
Артем Резь, как и все жители города, был наслышан об этих дискуссиях и теперь понимал, что, возможно, стал первым, кто узнал: киллер уже освоил «новый стиль». Если, конечно, не считать тех, чьи головы наполняли мусорный бак за его спиной.
Черт! Ведь Отрыватель мог пройти мимо него, пока он возился с баками.
Он снова прислушался у двери. Похоже, сейчас за ней никого не было. И быстро приоткрыл, чтобы просунуть руку. На ощупь вынул из замка ключ, который остался торчать с наружи, захлопнул дверь и закрылся на максимальное число поворотов.
Он решил, что не выйдет из помещения, по крайней мере, пока не рассветет, – его внутренние часы в этом никогда не ошибались. (Мысль, что мама сойдет с ума от волнения, словно забыла появиться.)
Затем оттащил бак с головами от мусоропровода, а на его место поставил пустой. Еще два бачка, наполненные до верху, подперли дверь в помещение – не столько для надежности, сколько для успокоения. Он двигал их туда-сюда минуты две, пристраивая с фанатичной тщательностью, может быть, затем, чтобы заглушить в собственной голове постоянно повторяющийся звук, который доносился из бачка с головами. Когда он двигал его, возникло впечатление, будто головы, готовясь к ночи, укладываются поудобнее. Несмотря на сильную вонь вокруг, от бака буквально разило запахом меди.
После всех приготовлений мальчик почувствовал, насколько вымотался за этот день («Но не забывай про утро: жаль, что ты пришел так поздно, сынок, я очень сильно заболела… скорее всего, тебе придется взять на себя и весь завтрашний день…»), и забился в холодный угол подальше от бака с головами пяти мертвецов.
Он надеялся, что не проснется от их возни.
Когда уже минут через пять его неотвратимо потянуло в сон, Артем вдруг подумал: а стала бы мама настаивать, чтобы он отправился заканчивать работу, если бы знала, что Отрыватель начал забираться в дома?
«Маленький неблагодарный ублюдок! Как ты смеешь думать подобные вещи о МАТЕРИ! Прекрати это немедленно!»
И, уже готовый провалиться в холодный тревожный сон, он неожиданно честно себе признался…
СТАЛА
Его глаза лихорадочно поблескивали, вглядываясь в темноту – там, впереди, всего в двух десятках шагов была его тайна. Он видел ее. Видел прямо сейчас. Сухая стремительная тень…
Только ради этого короткого мгновения он жил весь этот день, как и предыдущие… сколько? Впрочем, это не имело значения. Он мог наблюдать за ее явлением теперь каждую ночь, ожидая перед маленьким квадратным окошком, как одержимый маг перед волшебным зеркалом. И этого ему было вполне достаточно, чтобы жить. Больше ничего.
Он не мог покупать газет, смотреть телевизор и слушать радио, но из случайных разговоров во время редких вылазок наружу днем был наслышан о появлении в городе неуловимого загадочного убийцы, монстра, нападающего по ночам на людей, отрывающего им словно у кукол конечности и головы.
(«Ты помнишь собаку? В тот вечер… Она была привязана к скамейке рядом с домом. Первая встреча с тай…»)
Если судить по времени, то получалось, что его тайна и Отрыватель – одно и то же. Но для него это не имело ровно никакого значения.
Главное, он больше не сомневался, что его появление здесь и все, что произошло раньше, включая тот злополучный шнурок – не было случайностью.
Вот, что теперь имеет значение.
Все остальное не важно.
…Когда металлическое нутро мусоропровода издало внезапный грохот чего-то большого и твердого, увлекаемого силой притяжения вниз, десятилетний Артем Резь невольно отпрянул от пустого бака, который меньше пяти секунд назад подставил под трубу. На миг грохот стал настолько сильным, что едва не оглушил его. Затем в пустой недавно опорожненный бак полетели… человеческие головы.
Одна…
Другая…
Третья…
Всего их было пять.
Они ударялись о днище бака с тупым звуком, как вилки гнилой капусты. Странное звенящее эхо отражалось от тонких металлических стенок посудины. Четвертая и пятая головы от удара забрызгали стены маленького узкого помещения бурыми сгустками крови и какой-то студенистой слизи, мутно блестевшей, отражая свет электрической лампочки, торчавшей из потолка на засиженном мухами патроне. Потом все мгновенно закончилось, и наступила многозначительная тишина.
Щуплый мальчик в перепачканной старой одежде сначала думал позвать кого-нибудь, правда, не слишком рассчитывая, что у него это выйдет в такое позднее время (а что сделала бы мама?). Но остался на месте, продолжая глядеть на то, что вылетело из трубы мусоропровода.
Залитые кровью и еще чем-то головы походили на диковинные переспелые плоды какого-то Химерного Дерева из фантазий душевнобольного иллюстратора книг с произведениями Р. Маккаммона.
Он потоптался на месте, испытывая странную смесь чувств, но, в конце концов, превозмогло простое детское любопытство. Мальчик медленно приблизился к низкому, по колено, мятому баку с двумя проржавевшими ручками и неожиданно для себя самого хихикнул…
Действительно – мусорный бак, набитый доверху человеческими головами – разве это не смешно?
Будь мальчик по имени Артем Резь немного старше, он мог бы сказать: если ты единственный ребенок одинокой и уже не молодой женщины, страдающей несколькими хроническими болезнями сразу, одна из которых органическая гипертония, то можешь не сомневаться, что тебе с частой и неотвратимой регулярностью придется забывать о своих десяти годах. Еще хуже, если твоя больная мама с невероятным трудом удерживается на должности дворника. Потому что тогда беззаботное детство закончится в тот самый день, когда у тебя окажется достаточно сил, чтобы оттащить полный бак, наполненный разной гадостью, к большому контейнеру, махать метлой во дворе, а зимой удержать в руках широкую совковую лопату для уборки снега. Именно с того дня можешь смело считать себя взрослым человеком… по крайней мере, в отношении своих обязанностей.
Но еще придется выслушивать не особо щепетильные упреки своих коллег – настоящих взрослых дворников с соседних участков, – что плохо убранный мусор переносится ветром на их территорию. Вставать в половине пятого утра, чтобы после уборки не опоздать в школу. Получать тумаки от старших ребят, собирающихся вечером у подъезда, когда пора менять баки под мусоропроводом. Терпеть едкие насмешки сверстников, которым повезло немного больше, и, вероятно, именно потому считающих себя гораздо выше… ведь им не приходится ковыряться в отходах своих соседей, верно?
А как насчет того, чтобы отгонять от мусорников бомжей (нередко становящихся неожиданно агрессивными, видя, что им противостоит ребенок), способных в считанные минуты свести на нет весь твой тяжелый труд, перерыв верх дном весь контейнер и превратив в открытую помойку подъездную дорожку перед самым приездом машины из службы по очистке города?
Но особенно доставало, когда какой-нибудь пришлый или местный забулдыга прямо на твоих глазах старательно облевывает только что вымытую лестницу. А потом, проходя мимо и замечая уже приготовленную тряпку, похлопывает по плечу: «Все верно, сынок, чистота прежде всего». И обдает лестницу новой струей зловонной жижи пятью ступеньками ниже. Вероятно, чтобы закрепить урок.
Сперва, когда все это только начиналось (не сразу, но зато уверенно и все чаще), – когда он вдруг превратился во взрослого, он думал: почему? Почему он? И с недоверчивым удивлением смотрел на своих ровесников… Да, конечно, у него ведь очень больная мама, нет рядом отца, нет даже старшего брата или хотя бы сестры. Они с мамой сильно нуждаются, и поэтому мамина работа это единственное, что позволяет им как-то еще держаться на плаву.
Но все равно – ПОЧЕМУ?
Где-то через полгода, когда он свыкся с новым положением вещей, его начала преследовать одна нехорошая мысль (которую он никогда не решился бы обсуждать с кем-нибудь): а не слишком ли понравилось его маме, пускай и очень больной, иметь такого рано повзрослевшего сына? Бывали месяцы, когда ему приходилось выполнять за нее больше половины работы… нет-нет! – мама не пила ничего спиртного, даже пиво (ей ведь ни в коем случае нельзя!). Просто она была очень, очень больной женщиной.
И все же… он заметил, что в последнее время приступы сильных головных болей слишком уж участились, особенно, когда накапливалось много работы во дворе.
(«Ах ты, негодный мальчишка, как ты только смеешь так думать о своей МАМЕ?! Я стирала твои засранные пеленки, не спала сотни ночей, когда ты…»)
Этим вечером он поздно вернулся домой, поскольку сегодня был благополучный для мамы день, и он засиделся у одного из немногих своих друзей, живущего в соседнем доме. Когда мальчишки очнулись, поняв, что время близится к полуночи, Артем пулей помчался домой, надеясь, что мама не станет слишком его ругать. Ведь уже почти три недели по ночным улицам бродит этот ужасный и неуловимый киллер Отрыватель голов, а ему нужно было идти по темному переулку. И как назло у них в квартире не было телефона, чтобы позвонить и успокоить маму, которая уже наверняка не находит себе места.
Но, вернувшись и открыв дверь своим ключом, он сразу понял, что ожидаемой трепки этим вечером не будет. Мама лежала на тахте в своей комнате и громко стонала, зарывшись лицом в подушку (от чего ее голос походил на утробное ворчание злого недовольного существа, живущего под детской кроватью). Ему, конечно, было очень жаль маму… но, господи! – как же он успел возненавидеть эти ее проклятые стоны – неужели ей действительно так больно? На табурете у изголовья тахты громоздились привычные флаконы с каплями, упаковки таблеток, чашка, графин с водой – они глядели на него с наглой уверенностью хозяев положения. Запах лекарств и еще чего-то неуловимого наполнял комнату, освещенную лишь приглушенным светом торшера в углу.
Услышав, как он вошел, мама медленно приподнялась на локте и сообщила, что осталось еще много работы, которую необходимо закончить до завтра. Прежде всего, надо разобраться с мусоропроводом, потому что бак не менялся с самого обеда, и к утру на полу может вырасти целая гора отходов, которую потом придется убирать, а он и сам знает, как это будет тяжело.
А еще, что она опять очень, очень сильно заболела… И ему прямо сейчас придется доделывать сегодняшнюю работу – жаль, что он пришел домой так поздно – и, скорее всего, взять на себя весь завтрашний день.
Минуту назад он хотел обнять эту измученную женщину с большими темными кругами под глазами, которая была его матерью, – как всегда делал раньше – сказать несколько успокаивающих слов… Но этим вечером он молча вышел из ее комнаты, быстро переоделся в рабочую одежду, думая о двух-трех часах сна, которые у него останутся в запасе на отдых, чтобы успеть до школы убраться во дворе, быстро глянул на часы в кухне (00:17), вышел из квартиры и спустился вниз…
Рассмотреть толком можно было лишь две верхние головы. Вряд ли он знал этих людей хорошо, если знал вообще, потому что сейчас…
Мальчику не хотелось касаться руками мертвых голов, поэтому он помог себе короткой палкой, чтобы развернуть их в удобное для опознания положение.
Это было жуткой, но удивительно захватывающей игрой.
Он не ощущал страха – может быть, потому, что вовсе не был маленьким взрослым, как считала его мама, а был просто десятилетним мальчишкой. Скорее, он испытывал странное, захватывающее дух возбуждение. Это было даже интереснее, чем солнечное затмение 11 августа минувшим летом, когда он с друзьями рассматривал тонкий перевернутый вниз «рогами» серпик раньше всегда полного солнца через закопченное на свечке стекло. А вокруг становилось все темнее и темнее… Но не стемнело настолько, как ему хотелось, – например, чтобы можно было увидеть звезды – настоящие звезды днем! Позже кто-то из взрослых сказал, что затмение в этот раз не было полным. Впрочем, он и сам это понял.
И вот теперь он чувствовал себя так, словно неожиданно увидел эти свои звезды.
К тому же, сейчас он мог их видеть только один.
В конце концов, ему удалось перевернуть две верхние головы в нужное положение и хорошо рассмотреть. Через минуту мальчик кивнул, будто соглашаясь с самим собой. Да, он знает этих людей, вернее… эти лица. Целая семья, пять человек… Для доказательства не стоило даже оглядывать те головы (поменьше), что находились под двумя верхними. Он прекрасно помнил, как они переехали в его дом пять или шесть недель назад. Ему эти люди понравились: муж с женой лет по сорок (две верхние головы), двое детей, обе девочки чуть старше его, и старушка – мать кого-то из супругов. Смерть обезобразила лица почти до неузнаваемости, но он все же сумел… как это? – идентифицировать?
Теперь, когда за этими зловещими останками возникли образы реальных людей, игра больше не казалась интересной, – она стала отвратительной… и еще откуда-то из грязных углов маленького помещения неторопливо начал выползать страх.
Мальчик отвернулся. Посмотрел на прикрытую дверь в трех шагах перед собой. Сзади что-то шевельнулось и глухо ударилось о стенку бака. Артем вздрогнул, но заставил себя не оборачиваться, – просто одна из голов опять завалилась на бок… правда? Ему же ничего не грозит, ведь так? Если бы головы вдруг ожили и попытались напасть на него как в страшном кино, подкатиться к ногам и вцепиться зубами в его ногу, то они все равно не смогли бы выбраться из бака. И вообще, разве такое может произойти в реальной жизни?
Хотя… он не был до конца уверен, что не может. И поэтому все-таки бросил один опасливый взгляд себе за спину.
Никакого движения, никаких попыток со стороны голов потихоньку выбраться из бака, пока он отвернулся. И глаза по-прежнему закрыты, по крайней мере, у тех двоих…
Страх чуть-чуть отполз в тень, из которой выбрался.
Вероятно, ему стоит опасаться кое-кого другого.
Мальчик осторожно приблизился к двери и прислушался.
Выходит, Отрыватель голов начал забираться уже в дома. Устоялось мнение, будто он может нападать на людей только на открытом пространстве. Это было подкреплено даже заявлениями большинства аналитиков, выступавших в местной прессе и на телевидении. Правда, некоторые не соглашались и предупреждали, что как только напуганные жители Львова перестанут выходить на улицы с наступлением темноты, киллер, лишенный неограниченного числа легких жертв, а их количество теперь составляло в среднем от четырех до шести человек за ночь, легко освоится с новой тактикой нападения, – то есть, начнет проникать в дома.
Артем Резь, как и все жители города, был наслышан об этих дискуссиях и теперь понимал, что, возможно, стал первым, кто узнал: киллер уже освоил «новый стиль». Если, конечно, не считать тех, чьи головы наполняли мусорный бак за его спиной.
Черт! Ведь Отрыватель мог пройти мимо него, пока он возился с баками.
Он снова прислушался у двери. Похоже, сейчас за ней никого не было. И быстро приоткрыл, чтобы просунуть руку. На ощупь вынул из замка ключ, который остался торчать с наружи, захлопнул дверь и закрылся на максимальное число поворотов.
Он решил, что не выйдет из помещения, по крайней мере, пока не рассветет, – его внутренние часы в этом никогда не ошибались. (Мысль, что мама сойдет с ума от волнения, словно забыла появиться.)
Затем оттащил бак с головами от мусоропровода, а на его место поставил пустой. Еще два бачка, наполненные до верху, подперли дверь в помещение – не столько для надежности, сколько для успокоения. Он двигал их туда-сюда минуты две, пристраивая с фанатичной тщательностью, может быть, затем, чтобы заглушить в собственной голове постоянно повторяющийся звук, который доносился из бачка с головами. Когда он двигал его, возникло впечатление, будто головы, готовясь к ночи, укладываются поудобнее. Несмотря на сильную вонь вокруг, от бака буквально разило запахом меди.
После всех приготовлений мальчик почувствовал, насколько вымотался за этот день («Но не забывай про утро: жаль, что ты пришел так поздно, сынок, я очень сильно заболела… скорее всего, тебе придется взять на себя и весь завтрашний день…»), и забился в холодный угол подальше от бака с головами пяти мертвецов.
Он надеялся, что не проснется от их возни.
Когда уже минут через пять его неотвратимо потянуло в сон, Артем вдруг подумал: а стала бы мама настаивать, чтобы он отправился заканчивать работу, если бы знала, что Отрыватель начал забираться в дома?
«Маленький неблагодарный ублюдок! Как ты смеешь думать подобные вещи о МАТЕРИ! Прекрати это немедленно!»
И, уже готовый провалиться в холодный тревожный сон, он неожиданно честно себе признался…
СТАЛА
* * *
Грязный тощий бомж, почти ничего не евший всю последнюю неделю, стоял перед маленьким подвальным окошком. Но для него давно не существовало понятия о голоде. Не существовало вообще ничего, кроме нее.Его глаза лихорадочно поблескивали, вглядываясь в темноту – там, впереди, всего в двух десятках шагов была его тайна. Он видел ее. Видел прямо сейчас. Сухая стремительная тень…
Только ради этого короткого мгновения он жил весь этот день, как и предыдущие… сколько? Впрочем, это не имело значения. Он мог наблюдать за ее явлением теперь каждую ночь, ожидая перед маленьким квадратным окошком, как одержимый маг перед волшебным зеркалом. И этого ему было вполне достаточно, чтобы жить. Больше ничего.
Он не мог покупать газет, смотреть телевизор и слушать радио, но из случайных разговоров во время редких вылазок наружу днем был наслышан о появлении в городе неуловимого загадочного убийцы, монстра, нападающего по ночам на людей, отрывающего им словно у кукол конечности и головы.
(«Ты помнишь собаку? В тот вечер… Она была привязана к скамейке рядом с домом. Первая встреча с тай…»)
Если судить по времени, то получалось, что его тайна и Отрыватель – одно и то же. Но для него это не имело ровно никакого значения.
Главное, он больше не сомневался, что его появление здесь и все, что произошло раньше, включая тот злополучный шнурок – не было случайностью.
Вот, что теперь имеет значение.
Все остальное не важно.
Глава в главе
…Однажды, Отрыватель случайно повстречался с Ним. С кем свела его темная улица глубокой безлунной ночью на окраине города – «машина» так и не сумела понять. Может быть, Он был просто чудовищным уродом, несущим бремя какой-нибудь Великой Нелепости, отвергнутый жестоким миром людей. Или это был одинокий мутант, не способный даже осознать зловещей сути собственной реальности. Либо Он – результат некого страшного эксперимента. А быть может, житель иного мира.
Для обоих эта встреча навсегда осталась загадкой.
Они только ощутили гигантскую пропасть, разделявшую их, бездну пустоты и чуждости – еще большую, чем ту, что каждого из них отделяла от людей.
…И медленно разошлись в разные стороны, как порождения несовместимых светов, которым никогда не понять один другого и больше никогда не встретиться…
В четырех километрах от подвала, где в тот момент истощенный бомж с иступленной надеждой фанатика всматривался в маленькое окошко, в другом месте – грязном и холодном – очнулся и закричал от ужаса десятилетний мальчик.
Это случилось, когда его правая нога нечаянно дернулась в тревожном сне и ударила по баку, стоявшему особняком от других. Тот на одно мгновение накренился, и этого хватило, чтобы из него выпала человеческая голова. Она прокатилась по полу с тихим шуршанием волос – так, словно сама избирала направление – и уткнулась мальчику между разведенных ног. Скорее всего, из-за внезапно прерванного сна мальчику показалось, что у головы лицо его матери.
А за секунду до своей смерти он увидел, что она собирается его укусить…
Для обоих эта встреча навсегда осталась загадкой.
Они только ощутили гигантскую пропасть, разделявшую их, бездну пустоты и чуждости – еще большую, чем ту, что каждого из них отделяла от людей.
…И медленно разошлись в разные стороны, как порождения несовместимых светов, которым никогда не понять один другого и больше никогда не встретиться…
* * *
20 октября, 3:44 ночиВ четырех километрах от подвала, где в тот момент истощенный бомж с иступленной надеждой фанатика всматривался в маленькое окошко, в другом месте – грязном и холодном – очнулся и закричал от ужаса десятилетний мальчик.
Это случилось, когда его правая нога нечаянно дернулась в тревожном сне и ударила по баку, стоявшему особняком от других. Тот на одно мгновение накренился, и этого хватило, чтобы из него выпала человеческая голова. Она прокатилась по полу с тихим шуршанием волос – так, словно сама избирала направление – и уткнулась мальчику между разведенных ног. Скорее всего, из-за внезапно прерванного сна мальчику показалось, что у головы лицо его матери.
А за секунду до своей смерти он увидел, что она собирается его укусить…
Часть IV.
Три визита: явление
Глава 1
Нет худшего врага…
21 октября, 23:01
Что-то было не так в этой квартире.
Это почувствовали все четверо, когда дверной замок щелкнул с запоздалым сомнением старого сторожевого пса, обманутого чужаком, рядящимся в хозяйское пальто (использовалась хитрая отмычка), и они вошли.
Худощавый брюнет в модном костюме спортивного покроя, бывший за главного в четверке, для начала включил свет в коридоре, кухне и гостиной, осматриваясь. Двое – крепыш лет тридцати, похожий на боксера благодаря расплющенному носу, и парень года на четыре младше с рано поседевшими висками – начали молча распаковывать две большие сумки, принесенные с собой. Четвертый – его лицо хранило постоянно глуповатое выражение, из-за постоянно косящего глаза и такой же неизменной привычки слегка улыбаться уголками губ, – не зная чем заняться, прошел на кухню и стал шарить в холодильнике; судя по звукам, доносившимся оттуда, без малейшей надежды обнаружить что-нибудь ценнее кастрюли с давно прокисшим супом. Главный мельком подумал, что Косого стоило оставить внизу в машине; от него здесь все равно не было никакого толку.
А может, все дело в этом паскудном ощущении?..
Поначалу он даже не мог определить, что его насторожило, – это словно маячило перед самыми глазами, но в то же время, как воздух, сохраняло свою невидимость.
Возможно… что-то в обстановке? Или…
В принципе, ему сразу не понравилась вся эта затея, а сейчас не нравилась еще больше. Проклятье! – если бы у него было хотя бы немного времени на раздумье, он мог бы найти и другой способ рассчитаться с долгами перед Алексом, своим шефом, разве нет? Похоже, тот и сам принял решение под воздействием эмоций, а он согласился. Зря, не стоило…
Во-первых, он всегда был в хороших отношениях с Германом – тем более, именно Герман год назад взял его на работу в компанию и лично способствовал его дальнейшему продвижению по служебной лестнице. Во-вторых, не в его правилах участвовать в разборках между старыми друзьями. Но теперь слишком поздно…
Он прошелся по гостиной, слыша, как Седой и Боксер выгружают из сумок канистры. Ладно, к черту – скоро все останется в прошлом, главное, он избавится от этих гребаных долгов. В конце концов, ничего страшного ему делать не нужно. Например, убивать. Шеф всего-навсего горел желанием отыграться в отместку за вчерашний провал на переговорах, не более того. Как утверждал Алекс, это случилось по вине Германа. Хотел просто сорвать злость. Возможно, он потому и согласился на это дело, что так оно и было. Если бы шеф желал всерьез рассчитаться с Германом, нанял бы хиттера – и точка.
Что-то было не так в этой квартире.
Это почувствовали все четверо, когда дверной замок щелкнул с запоздалым сомнением старого сторожевого пса, обманутого чужаком, рядящимся в хозяйское пальто (использовалась хитрая отмычка), и они вошли.
Худощавый брюнет в модном костюме спортивного покроя, бывший за главного в четверке, для начала включил свет в коридоре, кухне и гостиной, осматриваясь. Двое – крепыш лет тридцати, похожий на боксера благодаря расплющенному носу, и парень года на четыре младше с рано поседевшими висками – начали молча распаковывать две большие сумки, принесенные с собой. Четвертый – его лицо хранило постоянно глуповатое выражение, из-за постоянно косящего глаза и такой же неизменной привычки слегка улыбаться уголками губ, – не зная чем заняться, прошел на кухню и стал шарить в холодильнике; судя по звукам, доносившимся оттуда, без малейшей надежды обнаружить что-нибудь ценнее кастрюли с давно прокисшим супом. Главный мельком подумал, что Косого стоило оставить внизу в машине; от него здесь все равно не было никакого толку.
А может, все дело в этом паскудном ощущении?..
Поначалу он даже не мог определить, что его насторожило, – это словно маячило перед самыми глазами, но в то же время, как воздух, сохраняло свою невидимость.
Возможно… что-то в обстановке? Или…
В принципе, ему сразу не понравилась вся эта затея, а сейчас не нравилась еще больше. Проклятье! – если бы у него было хотя бы немного времени на раздумье, он мог бы найти и другой способ рассчитаться с долгами перед Алексом, своим шефом, разве нет? Похоже, тот и сам принял решение под воздействием эмоций, а он согласился. Зря, не стоило…
Во-первых, он всегда был в хороших отношениях с Германом – тем более, именно Герман год назад взял его на работу в компанию и лично способствовал его дальнейшему продвижению по служебной лестнице. Во-вторых, не в его правилах участвовать в разборках между старыми друзьями. Но теперь слишком поздно…
Он прошелся по гостиной, слыша, как Седой и Боксер выгружают из сумок канистры. Ладно, к черту – скоро все останется в прошлом, главное, он избавится от этих гребаных долгов. В конце концов, ничего страшного ему делать не нужно. Например, убивать. Шеф всего-навсего горел желанием отыграться в отместку за вчерашний провал на переговорах, не более того. Как утверждал Алекс, это случилось по вине Германа. Хотел просто сорвать злость. Возможно, он потому и согласился на это дело, что так оно и было. Если бы шеф желал всерьез рассчитаться с Германом, нанял бы хиттера – и точка.