Страница:
Три ваткрианца, один из которых был проводником, вошли в горы, пересекли древний перевал, спустились в Шансар и выменяли длинную узкую лодку. С ними был и четвертый, не ваткрианец - высокий мужчина с белыми волосами. Они подчинялись ему, как королю, но он пришел сюда своим собственным гонцом, чтобы известить о себе в этом краю, который не отвечал на призывы с юга. Кроме того, место сбора тоже было здесь, Джорахан пометил его на своих картах. Оно давно было заброшено и уцелело лишь благодаря силе обычаев да ходившим вокруг него суевериям.
Они поплыли по бескрайней глади жемчужной воды под небом, лиловым от зноя, и этот чужеземный король садился на весла наравне с ваткрианцами. Деревенские женщины, стирающие белье на берегах, глазели на их южные одеяния, мужчины задирались.
"Я направляюсь к Груди Ашары", - говорил им беловолосый. Так здесь называли древнее место сборов. Они беспрепятственно пропускали его. У них были какие-то непреложные древние законы, повелевающие отпускать с миром людей, идущих к Груди Ашары. Кроме того, стоило забиякам поговорить с беловолосым, как они тут же исполнялись убежденности, что у него есть смысл и цель. Караван длинных лодок тянулся примерно на милю позади той, на которой плыли ваткрианцы - не из враждебности, а из желания посмотреть, что намерен делать беловолосый иноземец.
Они добрались до цели вечером и поднялись по шероховатым, замшелым ступеням. Несмотря на свое имя, это место ничем не напоминало грудь, ни женскую, ни богини. Почти на самой вершине стояло ветхое жилище жрецов, где обитало пять или шесть стариков, которые с трудом передвигались, но откуда-то знали о прибытии гостей. Один из них встал на пути у беловолосого. Он поднял свой посох и швырнул его под ноги пришельцу. Посох содрогнулся и превратился в черную змею. Ваткрианцы с бранью шарахнулись, шансарцы, поднявшиеся на гору вслед за ними, принялись делать магические и религиозные знаки.
Ральднор взглянул дряхлому жрецу прямо в лицо и очень спокойно сказал:
- Разве дитя боится рук, носивших его?
Он поднял змею, которая в его руках мгновенно распрямилась, и подал жрецу его посох. Из глаз старца полились слезы.
- Чужестранец, ты объявляешь себя Ее сыном? - спросил он.
- Разве может человек судить о таких вещах? - вопросом на вопрос ответил Ральднор, глядя в выцветшие старые глаза. - Я предпочитаю говорить, что моя мать была Ее дочерью.
- Ты кощунствуешь, - дребезжащим голосом произнес жрец. Он задрожал, потом закрыл глаза и пошатнулся. Ральднор осторожно взял старика под руку, чтобы не дать ему упасть.
- Теперь ты знаешь, кто я, - сказал он.
- Я заглянул в его разум, - прошептал старый жрец. - Он должен получить то, что хочет, чего бы ни попросил.
Поднялся ропот, словно ветер, поющий в горах.
- Здесь есть маяк, который созывает королей Шансара, - сказал Ральднор. - Я пришел зажечь его.
Они проводили его на вершину холма. Там оказался глубокий кратер, со дна которого тянулось высокое мертвое дерево. Никто из них не знал, кто посадил его, и оно явно прожило долгую жизнь, прежде чем засохнуть. Его чахлые белые ветви тянулись прямо в небесную высь. Ральднор высек огонь и поджег дерево. Языки пламени проворно разбежались по всему великану, охватив костлявые сучья. Казалось, будто мертвое дерево в один миг ожило, покрывшись чудесными алыми цветами. Люди сначала взволнованно забормотали, потом умолкли. В Шансаре была легенда о перемене, которая постигнет мир, когда на засохшем дереве распустится алый цветок.
Наступила ночь, и горящее дерево казалось красным копьем, рассекающим тьму. Потом поднялся ветер. Он дул порывами, унося огненные цветы во мрак. Небо наполнилось дымом и яркими переливчатыми искрами. Ярко горел маяк, видимый на бесчисленные мили окрест, и ветер разносил пахучий дым.
Это был слишком древний, слишком магический знак, чтобы страна, поклонявшаяся магии, оставила его без внимания. Племена приходили за советом друг к другу, забыв старую вражду и гордость. Короли встречались в бесплодных черных скалах или на берегах озер и шли к древнему месту, притянутые пылающим деревом, словно магнитом. Ибо ночь, в которую на Груди Ашары загорится дерево, сама по себе была мифом и пророчеством.
- Как он будет говорить с ними? Что скажет им?
Это была третья ночь, проведенная на Груди Ашары. Три ваткрианца сидели у своего отдельного костерка, чуть поодаль от дома жрецов. В ту ночь склоны озаряло множество костров, а под горой теплые искры сверкали миллионом рубиновых глаз, рассыпанных по всему темному плато. Дерево наверху все еще дымилось. Огню явно нравилась такая пища.
- Сколько уже пришло? - снова спросил ваткрианец.
- Только Ей ведомо, - отозвался другой. - По меньшей мере, половина королей Шансара, и еще многие находятся в пути, как говорит Урл. И не так важно, что именно он будет говорить - он король, и даже больше. Клянусь Ашкар, я пойду за ним. Мной овладела лихорадка, сам не знаю, почему. Вы тоже ее чувствуете, да и весь Ваткри чувствовал еще до того, как он уложил нас на обе лопатки. Это лихорадка, и все эти племена вокруг горы тоже подхватят ее.
- Я люблю его, - заявил один из них. Еще один расхохотался и отпустил грубую шутку, вороша угли в костре. - Нет, не той любовью, про которую ты подумал своими деревянными мозгами. Это как любовь к земле, к месту, где ты родился, нечто, к чему жаждешь вернуться, за что готов отдать жизнь, лишь бы только оно досталось и твоим детям тоже.
- Э, да ты романтик. Нет, я питаю к нему не любовь. Но ему нужна справедливость - только она одна. И он сын короля, но при этом в лодке или на подъеме работает наравне с нами - я очень ценю это в любом человеке. Он может помочь, но при этом ничуть не роняет королевского достоинства. Таковы были короли встарь. А кроме того... страна черноволосых людей очень богата и сама просится к нам в руки. Те пираты внизу тоже поймут это.
Потом они завернулись в свои одеяла и заснули.
На желтой заре жрецы принесли благовония. Появились короли могущественные свирепые люди, каждый с двумя-тремя личными телохранителями, старшим сыном и магом. Они обступили кратер. Это место как нельзя лучше подходило для устройства какой-нибудь западни, но западни не было: в такое время законы строго-настрого запрещали подобное. Дерево уже почти перестало дымиться.
Ральднор обратился к ним. Его голос разносился до краев кратера, но этот голос звучал не только у них в ушах. Он говорил с каждым из них в его разуме. Они встревожились; маги принялись бормотать заклятия и делать сложные жесты. От их заклинаний в воздухе стоял гул, точно жужжал пчелиный рой.
Потом настала тишина - постепенно, не сразу. Их подхватил мощный вал, будто вода, вырвавшаяся из-под земли, вспучившая землю, заполнившая кратер, несущаяся вниз по склонам, увлекая за собой камни, на лежащее внизу плато. Сначала один человек, затем другой. У каждого была какая-то крошечная трещинка, какой-то разлом в непробиваемой броне, окружавшей разум. Каждый почувствовал, что сквозь эту трещинку, этот разлом проникает что-то чуждое, но это проникновение было слишком стремительным, чтобы они успели почувствовать страх. В тот миг они не ощущали ни жадности, ни сожалений, ибо он затмил их мысли своими. На этот краткий миг он превратил каждого из них в самого себя. Они видели его стремления и цели, его боль, его страсть и его силу - так, словно все это было их собственным. Они чувствовали его горе, гнев и решимость во что бы то ни стало добиться цели. Потом все померкло, истаяв, как закатные краски в небе, испарившись, точно влага в жару.
После этого было много пересудов. Они перекрикивались друг с другом, пока колдуны занимались своим делом. Но буря пролетела и улеглась. Что бы они ни сделали, это уже не имело значения.
- Как можно одновременно говорить со столь многими, просто используя свой разум? - поражался ваткрианец, который рассуждал о захвате земли висов. - Он что, бог? Только посмотрите, как они спорят.
- И пусть себе спорят. Решение уже принято. Он принял его. Звери, бегущие к морю топиться, могут обсуждать по пути, что и зачем они делают, но море все равно получит их.
В святилище старый жрец сидел, положив на колени свои змеиный посох. Он тоже, подобно остальным, ощутил, как его сознанием завладел чей-то чужой разум. Но внутренняя уверенность и суровая выучка многих лет жречества позволили ему заглянуть в глубины души Ральднора и увидеть его прошлое, его одиночество, вину и боль, теперь навсегда потерявшие значение, но все же оставившие неизгладимый след, подобный глубоким шрамам.
"Мы спрашиваем: он что, бог, этот человек? - думал жрец. - Но сейчас он - нечто, чему мы не ведаем имени. Он нашел свою душу, но утратил при этом себя самого. Ральднор - или Ральданаш из мифов. Он сказал, что его мать была Ее дочерью... Да, я видел ее. У нее было Ее лицо. И люди его народа - я так ясно вижу их перед глазами, когда он вызывает лица в своей памяти. За бескрайними морями - но они поклоняются Ей... Как такое возможно? Странная раса, ныне дремлющая - но он разбудит ее. И он принадлежит им, он дитя своего народа. Больше не человек, но обобщенное существо. Да, вот что он теперь. Не король и не бог, но их суть, их выражение".
Посох дрогнул у него в руках. Он улыбнулся, но его узкие губы остались неподвижными. Он так часто наводил эту иллюзию, что теперь она почти въелась в дерево. Посох верил в то, что он змея. Он сам именно так объяснял это явление.
За стенами домика сгущался и уходил день. Старик ощутил, что они изменили линию поведения и начали склонять друг друга в том направлении, которое уже выбрано за них.
"Но, кем бы он ни был, приходилось ли нам встречать другую такую силу? - подумал жрец. - Под силу ли нам сдержать ее? Когда-нибудь борьба будет окончена. Неужели тогда он просто сгорит, как это магическое дерево? Что сможет снова превратить его в человека?"
Лето уже потихоньку клонилось от своей золотой середины, когда три короля прибыли в Пеллеа вместе с домочадцами, лордами своих земель и городов. Они пришли каждый по своим причинам, каждый со своим любопытством, страхами и нетерпением. Они говорили с Джарредом и глазели на темноволосых мужчину и женщину, разгуливающих в изысканных ваткрианских нарядах. Чужак, Ральднор, повез свои требования в варварский Шансар и отсутствовал вот уже два месяца по ваткрианскому календарю.
- Ты потерял его, - сказал Клар. - Колдуны сожрали его, и это к лучшему.
Но Джарред уже не был тем юнцом, которого он помнил, - теперь к его внешней привлекательности добавилась спокойная уверенность в себе. Клар заметил и то, какой стала Сульвиан. "Она мечтает об этом чужеземном короле, кем бы он ни был, - удивился он. - Она будет горевать, если он не вернется".
Клар пробыл в Пеллеа два дня, когда с гор спустились дозорные. Они видели на верхних перевалах всадников в ваткрианской форме и с оружием, с белоголовым человеком во главе, следом за которыми тащились сотни две шансарцев на своих тощих болотных зверюгах. Клар сделал вывод, что чужак ведет вражескую армию, желая разбить цивилизованных людей юга. Он призвал к действию, но добился лишь одного: Эзлиан Вардатская посмеялась над ним нет, не грубо, а ласково, и это было еще хуже. Он привел горстку своих людей в боевую готовность. Когда через четыре дня армия появилась на Пеллеанской равнине, он выехал ей навстречу. И тогда его череп, казалось, раскололся от впечатлений - ярких, бесформенных, восхитительных, будто вызванных каким-то наркотиком. Это неумолимо напомнило Клару о погибшем брате, с которым он мог говорить в мыслях, и в глазах у него защипало. Он отогнал от себя эмоции и оглядел незнакомца.
- Вижу, ты действительно таков, как о тебе говорят. Хорошо выбрал место для своего похода - край магов. И, клянусь Ашкар, ты привел сюда своих братьев.
Однако он въехал в Пеллеа бок о бок с Ральднором. Что-то задело его, глубоко задело, но непостижимым образом он успокоился.
Сбор назначили на утро.
Пятеро шансарских Королей, приехавших с Ральднором с озер, с угрюмыми лицами сидели за его спиной. Было ясно, что они уже приняли свое решение. Ваткрианцы рассказывали о неслыханном единении, слиянии разумов у того маяка в Шансаре, но если даже его кто-то ожидал или боялся, ничего не произошло. Ральднор говорил с ними как принц, умно и честно. Он показал, что они могут получить - но не утаил и того, что могут потерять в том случае, если их отыщут люди темных рас, куда сильнее, чем они, горящие желанием раз вязать войну.
- Ну что, леди Эзлиан, - спросил Клар, - никакой мистики, на которую вы надеялись?
- Мы уже видели свои знаки, - ответила она. Она долго беседовала с Ральднором во время их прогулки с Сульвиан по старым запущенным садам разрушающегося дворца Пеллеа. Повсюду рыскали хищники и ползали змеи, но как предположил Клар, они вряд ли беспокоили этих троих.
Когда наступили сумерки, в древнем зале запылали факелы. Свет озарил запавшие глаза и молчаливые лица.
- То, о чем ты просишь, Ральднор Висский, безмерно, - сказал Сорм Вардатский. - И не только в смысле битвы или власти. Я лишь спрошу тебя: что мы потеряем, когда полностью подчинимся тебе?
Эзлиан поднялась и легонько коснулась ладонью плеча Сорма:
- Если вам суждено потерять что-то, мой повелитель, то это уже потеряно.
Джарред тоже поднялся.
- Я передаю свою армию в твое полное распоряжение, король Ральднор. Клянусь тебе здесь и сейчас, что твоя битва станет моей битвой.
- Эта женщина сказала за меня, - подал голос Сорм. - Считай меня своим полководцем, король Ральднор.
Клар оглянулся по сторонам. Внезапно он встретился взглядом с черноволосым мужчиной по правую руку от Ральднора, которого называли Яннулом.
- Ты, - выкрикнул Клар, - что ты скажешь на призыв твоего товарища напасть на твоих же сородичей?
- Моя рука и мой меч принадлежат Ральднору, - ответил черноволосый, как мечи и руки нескольких моих земляков. Никто из нас не родня дорфарианцам.
- Ладно, мне плевать, - махнул рукой Клар. - Я тоже с вами. Когда волк грызется с волком и называет его шакалом, это лучшее предзнаменование.
Сульвиан бродила по темному саду, глядя на отражения светлячков в стоячей воде пруда. Перед разбитой урной она приостановилась, ощутив в своих мыслях легкий трепет, потом обернулась и увидела Джарреда.
- Тебе не следует гулять без сопровождения, - нахмурился он.
- О, здесь я в безопасности. Все кажется таким древним и безмятежным. Я рада, что ты сначала заговорил со мной в мыслях.
- Я все перезабыл. Думаю, со временем у меня будет получаться лучше. Клар все еще обдумывает поход вместе с Ургилом Шансарским, обсуждая морские пути Джорахана. В нижних залах стоит такой шум, что вообще ничего не слышно. Похоже, они столковались. Нужно начать призыв. Странно, что наши люди с такой охотой идут на эту войну.
- Ты ведь понимаешь, почему, - проговорила она.
- А ты? - спросил он. - Ты счастлива, сестра?
- Счастлива? - в ее волосах поблескивали запутавшиеся светлячки. - Ты хочешь сказать, что я должна быть счастлива, потому что меня обручат с ним и выдадут замуж за него, дабы скрепить союз между его страной и нашей? Или, может быть, счастлива оттого, что напоминаю женщину, которую он когда-то любил? - но Джарред не произнес ни слова, и она продолжила: - О, я знаю, он будет добр ко мне. Знаю, что он будет дарить мне наслаждение, и я рожу ему ребенка. Странно, но я откуда-то знаю все это. Знаю и то, что он не способен любить меня. Это невозможно. Он выше любви. Я стану женой демона, как в сказке.
- Но ты все равно любишь его, - возразил Джарред.
- Да. А как же иначе? Теперь я не смогу полюбить никого другого. Он превратил меня в ту, другую женщину. В Аниси. Он возродил ее в моем теле. Не нарочно - просто так вышло, когда я очутилась в его сознании.
- Это нелепо, - проворчал Джарред. - Надо отказаться от этого брака. Пусть женится на какой-нибудь из дочерей Сорма.
- На девочке восьми лет? Нет. Он должен оставить свое семя здесь, в этой земле, когда покинет ее. Думаю, он никогда больше не вернется назад. Нет, Джарред. Я хочу выносить его дитя. Это хоть что-то, хотя и не слишком много. Ах, эта земля! - вздохнула она. - Она сделала нас последней остановкой на его пути - всего лишь обломком, средством...
Луна вынырнула из листвы деревьев и залила сад своим сиянием.
- Есть что-то жестокое в лунном свете, - заметила Сульвиан. - Он стирает все тени. О, Джарред, когда все будет кончено, останемся ли мы с тобой, или неумолимый свет сотрет и нас тоже?
Где-то на заросших развалинах террасы запела ночная птица. Когда она умолкла, над Пеллеа повисла тишина. Ночную неподвижность бескрайней страны нарушало только море, бьющееся о ее берега с юга и севера.
Книга пятая
ЗМЕЯ ПРОБУЖДАЕТСЯ
19
Приблизившись к городу, он увидел дымки, поднимающиеся над ним в красное марево раннего зимнего заката. Несмотря на дым, вокруг царили разруха и запустение; городом уже владела тьма. Яннул заметил над воротами обрывок знамени - черный дракон Дорфара. Значит, расплывчатые слухи, ходившие по Равнинам, оказались правдивыми, и город действительно занят. Развалины жили недоброй, чуждой жизнью. Яннул немедленно вспомнил о некоторых колдунах, горных шарлатанах, которые клялись, что могут оживлять мертвых, вселяя в их тела демонов, чтобы те ели, пили, плясали и занимались любовью.
Он негромко выругался, однако его спутник продолжал хранить молчание.
До последней деревушки каждый из них ехал на своем зеебе. После нее, вот уже примерно двадцать миль, Ральднор шагал пешком, а Яннул ехал верхом. Это было логичным выражением их предполагаемых взаимоотношений - хозяин-вис и слуга с Равнин. Однако "слуга" казался полностью поглощенным своими мыслями, тогда как Яннулу было не по себе, и он ни на миг не мог расслабиться. Такая роль не вполне подходила ему, а может быть, он просто слишком долго путешествовал с этим человеком с тех пор, как шансарский корабль высадил их на берегу темной серповидной бухты. Они добрались туда по другому пути, ведущему из далекой страны желтоволосых людей - пути, обозначенному на их древних картах, свободному от огненных гор и пылающей воды и усыпанному мелкими островками. Яннул играл в кости с пиратами, отпускал шутки, пил и рассказывал байки. В первобытной бухте на краю Равнин - почти не посещаемой, ибо она находилась слишком близко от входа в море Эарла, - он очутился один на один с человеком, который больше не был человеком в том смысле, который обычно вкладывают в это слово. Он чувствовал безмерную преданность этому существу, сочувствие, восхищение, даже желание служить ему - ту древнюю дань, которую, по легенде, собирали истинные короли. Но все же былой привязанности и дружбе пришел конец. Яннулу нелегко было путешествовать в этом безмолвии и трепете по холодным и одиноким Равнинам к городу отчаяния.
У ворот стояли солдаты.
Он снова выругался. Шакалы Амрека были здесь совершенно неуместными, и эта угрожающая неуместность действовала, как удар хлыста. Яннул сплюнул, чтобы избавиться от тошнотворного привкуса гнева во рту.
Они подошли к разрушенным стенам. Двое часовых выступили вперед и прищурились, разглядывая их сквозь тусклую багряную мглу.
- Въезжай, путник. Что тебе здесь нужно?
- Не мне, моему хозяину. У него дела с оммосцем, Йир-Даканом.
- Правда? Не повезло тебе, парень. И кто же твой хозяин?
- Киос из Зарависса, - Яннул вытащил из кармана фальшивое письмо с печатью.
- Разве он не слыхал о том, что Повелитель Гроз запретил торговлю с Равнинами?
- Я уже сказал вам, ваша честь, что он ведет дела с оммосской свиньей.
Солдат расхохотался.
- А это что еще за обезьяна с тобой?
- Мой раб, - сказал Яннул, снова сплюнув, но на этот раз под ноги Ральднору. - Дополнительное вьючное животное.
- Проходи, - солдат, все так же усмехаясь, отошел в сторону. - И не забывай держать ухо востро в свинском доме!
Ворота остались позади. На ланнца навалилась тяжесть лет и неизмеримого одиночества, но он тоже усмехнулся, довольный своей игрой.
Терраса и мостовая за воротами были склизкими и воняли гнилыми фруктами. Товары торговцев, посмевших нарушить новые законы Амрека, вываливали прямо у ворот. Драконы забирали все, что хотели, а остальное бросали разлагаться. Сквозь этот смрад пробивался холодный слабый запах тлена - аромат обреченного города.
На длинных неосвещенных улицах не было слышно ни звука, кроме цокота копыт его зееба. Яннул не заметил ни одного огня. Где-то в отдалении поднимались дымки - похоже, из одного и того же места. Он сделал вывод, что это место - дорфарианский гарнизон.
Словно нехотя, загудел колокол.
- Здесь мы с тобой расстанемся, Яннул, - впервые за все время подал голос Ральднор. - Не забыл, как добраться до оммосца?
- Я-то все помню. А ты? Что будет, если тебя поймают на улице после того, как отзвонит колокол?
- Здесь недалеко до дома Орвана, - ответил Ральднор, развернулся и пошел по улице, сделавшись одной из много численных теней. Яннул поехал влево по пустынному проезду, вымощенному камнем. Колокол умолк. Даже луна не спешила выйти, чтобы разогнать тьму.
Дом Орвана.
Светильники не горели. На ступенях темнели осколки разбитого глиняного сосуда.
Высокий человек постучал в дверь кулаком. Тишина, царившая повсюду, словно стала еще тише - кто-то прислушивался с бешено колотящимся от страха сердцем. Еще раз стучать он не стал, а вместо этого послал внутрь свой разум.
Наконец чья-то рука отодвинула засовы. Темный силуэт чуть приоткрыл дверь и поманил его внутрь. Дверь за ним тут же захлопнули и снова заперли на засовы, не пропустив ни единого.
Подавая гостю мысленные сигналы, силуэт в кромешной темноте пересек круглый зал и поднялся по лестнице на второй этаж. Там в подсвечнике мерцали две или три свечи, разбавляя тьму слабым, почти призрачным сиянием. Но гостю хватило этого, чтобы разглядеть лицо хозяина, превратившееся в лицо глубокого старика.
- Добро пожаловать, господин, - заговорил вслух старик. - У нас почти нечего предложить вам. Сами видите, мы прячемся здесь, как крысы, даже свет зажечь боимся. Но вам повезло, что вы постучали именно в этот дом. Наверное, это единственный обитаемый дом на всей улице.
Гость огляделся по сторонам. В темном углу сидела женщина. Ее пергаментное лицо внезапно стало призраком другого - юного, бледного, прекрасного.
- Орван, - произнес гость. Откинув капюшон, он прямо взглянул на старика и старуху. - Теперь вы узнали меня?
- Ты... ты... - залепетал старик. На глазах у него показались слезы волнения - или потрясения, Ральднор не разобрал.
- Ты - убийца Аниси, - прошипела старуха. Она напряглась, трепеща, как хрупкая моль; отрава ее мыслей, пульсируя, заполнила комнату. - Убийца дочери моей дочери. Я видела тебя лишь однажды, но запомнила на всю жизнь, она была не в силах встретиться с ним взглядом. Ее ненависть к нему внезапно угасла.
- Значит, теперь ты можешь говорить в мыслях, - сказал Орван, словно не слыша ее. - Ох, Ральднор, как же это с тобой произошло?
- Меня хорошо выучили, хотя и далеко отсюда.
- До чего же радостно тебя видеть. - Орван сжал его руку, еле сдерживая стоящие в глазах слезы. - Но... зачем ты вернулся в такое время?
- А куда еще я должен прийти в такое время, как не к одному из нашей расы?
- Ральднор, Ральднор... ну да, куда же еще. Куда? Ты видел драконов? Орван выпустил его руку и уставился в черный угол комнаты. - Каждую ночь, когда отзвучит колокол, они разбиваются на отряды и тянут жребий, кто куда пойдет. Они кидают в окна горящие головни. Если они находят женщин, то выволакивают их на улицу и там насилуют. Каждый день кого-нибудь забивают насмерть. Причины всегда находятся. Как-то раз они поймали одного после комендантского часа. Ему отрубили руки и ноги и прибили их повыше, чтобы он мог видеть их, пока не истек кровью и не умер.
- Амрек Змеерукий! - прошептала, точно выругалась, из своего угла старуха.
- Нет, нет, - возразил Орван. - Амрек валяется больной в Саре. Говорят, ему мерещатся демоны. Это забавы корамвисских солдат. Их командир из Дорфара позволяет им делать все, что заблагорассудится. Абсолютно все. Мы - скот, безропотно ожидающий заклания. Еще до конца года все лачуги в городе опустеют. Стариков перебьют без сожаления, молодых и сильных отправят на рудники в Иллум, на галеры и в мусорные ямы. Это пообещал нам Амрек. Мы станем его изобретением - расой рабов.
Сквозь щели в разбитых ставнях просочился отблеск далекого красного зарева. Орван, поежившись, отвернулся от него, глядя на слабые мерцающие огоньки свечей.
- У нас есть немного еды... Тебе нужно поесть.
- Мне ничего не надо, - сказал Ральднор. - Вы одни в этом доме?
- Одни... да, Тира и я... Йахейль умер от простуды, как старик, - там, на башне, глядя на звезды. Мы здесь одни.
- Тогда вы будете первыми в этом городе, кто услышит меня. В прошлом я причинил вам обоим много зла. Я не забыл об этом.
- Ох, Ральднор, у нас слишком мало времени, чтобы винить друг друга. Мы оставили прошлое в прошлом, правда, Тира?
И тут он ощутил, как в мозгу у него что-то шевельнулось.
"Я больше не знаю тебя, - внезапно подумал он. - Я не ошибся. Больше нет истерзанного мальчишки, разрывающегося между двумя голосами его крови и злящегося на то, что его мозг закрыт для других. Теперь передо мной незнакомец, способный подчинить меня своей воле, человек, которого я никогда не встречал".
Они поплыли по бескрайней глади жемчужной воды под небом, лиловым от зноя, и этот чужеземный король садился на весла наравне с ваткрианцами. Деревенские женщины, стирающие белье на берегах, глазели на их южные одеяния, мужчины задирались.
"Я направляюсь к Груди Ашары", - говорил им беловолосый. Так здесь называли древнее место сборов. Они беспрепятственно пропускали его. У них были какие-то непреложные древние законы, повелевающие отпускать с миром людей, идущих к Груди Ашары. Кроме того, стоило забиякам поговорить с беловолосым, как они тут же исполнялись убежденности, что у него есть смысл и цель. Караван длинных лодок тянулся примерно на милю позади той, на которой плыли ваткрианцы - не из враждебности, а из желания посмотреть, что намерен делать беловолосый иноземец.
Они добрались до цели вечером и поднялись по шероховатым, замшелым ступеням. Несмотря на свое имя, это место ничем не напоминало грудь, ни женскую, ни богини. Почти на самой вершине стояло ветхое жилище жрецов, где обитало пять или шесть стариков, которые с трудом передвигались, но откуда-то знали о прибытии гостей. Один из них встал на пути у беловолосого. Он поднял свой посох и швырнул его под ноги пришельцу. Посох содрогнулся и превратился в черную змею. Ваткрианцы с бранью шарахнулись, шансарцы, поднявшиеся на гору вслед за ними, принялись делать магические и религиозные знаки.
Ральднор взглянул дряхлому жрецу прямо в лицо и очень спокойно сказал:
- Разве дитя боится рук, носивших его?
Он поднял змею, которая в его руках мгновенно распрямилась, и подал жрецу его посох. Из глаз старца полились слезы.
- Чужестранец, ты объявляешь себя Ее сыном? - спросил он.
- Разве может человек судить о таких вещах? - вопросом на вопрос ответил Ральднор, глядя в выцветшие старые глаза. - Я предпочитаю говорить, что моя мать была Ее дочерью.
- Ты кощунствуешь, - дребезжащим голосом произнес жрец. Он задрожал, потом закрыл глаза и пошатнулся. Ральднор осторожно взял старика под руку, чтобы не дать ему упасть.
- Теперь ты знаешь, кто я, - сказал он.
- Я заглянул в его разум, - прошептал старый жрец. - Он должен получить то, что хочет, чего бы ни попросил.
Поднялся ропот, словно ветер, поющий в горах.
- Здесь есть маяк, который созывает королей Шансара, - сказал Ральднор. - Я пришел зажечь его.
Они проводили его на вершину холма. Там оказался глубокий кратер, со дна которого тянулось высокое мертвое дерево. Никто из них не знал, кто посадил его, и оно явно прожило долгую жизнь, прежде чем засохнуть. Его чахлые белые ветви тянулись прямо в небесную высь. Ральднор высек огонь и поджег дерево. Языки пламени проворно разбежались по всему великану, охватив костлявые сучья. Казалось, будто мертвое дерево в один миг ожило, покрывшись чудесными алыми цветами. Люди сначала взволнованно забормотали, потом умолкли. В Шансаре была легенда о перемене, которая постигнет мир, когда на засохшем дереве распустится алый цветок.
Наступила ночь, и горящее дерево казалось красным копьем, рассекающим тьму. Потом поднялся ветер. Он дул порывами, унося огненные цветы во мрак. Небо наполнилось дымом и яркими переливчатыми искрами. Ярко горел маяк, видимый на бесчисленные мили окрест, и ветер разносил пахучий дым.
Это был слишком древний, слишком магический знак, чтобы страна, поклонявшаяся магии, оставила его без внимания. Племена приходили за советом друг к другу, забыв старую вражду и гордость. Короли встречались в бесплодных черных скалах или на берегах озер и шли к древнему месту, притянутые пылающим деревом, словно магнитом. Ибо ночь, в которую на Груди Ашары загорится дерево, сама по себе была мифом и пророчеством.
- Как он будет говорить с ними? Что скажет им?
Это была третья ночь, проведенная на Груди Ашары. Три ваткрианца сидели у своего отдельного костерка, чуть поодаль от дома жрецов. В ту ночь склоны озаряло множество костров, а под горой теплые искры сверкали миллионом рубиновых глаз, рассыпанных по всему темному плато. Дерево наверху все еще дымилось. Огню явно нравилась такая пища.
- Сколько уже пришло? - снова спросил ваткрианец.
- Только Ей ведомо, - отозвался другой. - По меньшей мере, половина королей Шансара, и еще многие находятся в пути, как говорит Урл. И не так важно, что именно он будет говорить - он король, и даже больше. Клянусь Ашкар, я пойду за ним. Мной овладела лихорадка, сам не знаю, почему. Вы тоже ее чувствуете, да и весь Ваткри чувствовал еще до того, как он уложил нас на обе лопатки. Это лихорадка, и все эти племена вокруг горы тоже подхватят ее.
- Я люблю его, - заявил один из них. Еще один расхохотался и отпустил грубую шутку, вороша угли в костре. - Нет, не той любовью, про которую ты подумал своими деревянными мозгами. Это как любовь к земле, к месту, где ты родился, нечто, к чему жаждешь вернуться, за что готов отдать жизнь, лишь бы только оно досталось и твоим детям тоже.
- Э, да ты романтик. Нет, я питаю к нему не любовь. Но ему нужна справедливость - только она одна. И он сын короля, но при этом в лодке или на подъеме работает наравне с нами - я очень ценю это в любом человеке. Он может помочь, но при этом ничуть не роняет королевского достоинства. Таковы были короли встарь. А кроме того... страна черноволосых людей очень богата и сама просится к нам в руки. Те пираты внизу тоже поймут это.
Потом они завернулись в свои одеяла и заснули.
На желтой заре жрецы принесли благовония. Появились короли могущественные свирепые люди, каждый с двумя-тремя личными телохранителями, старшим сыном и магом. Они обступили кратер. Это место как нельзя лучше подходило для устройства какой-нибудь западни, но западни не было: в такое время законы строго-настрого запрещали подобное. Дерево уже почти перестало дымиться.
Ральднор обратился к ним. Его голос разносился до краев кратера, но этот голос звучал не только у них в ушах. Он говорил с каждым из них в его разуме. Они встревожились; маги принялись бормотать заклятия и делать сложные жесты. От их заклинаний в воздухе стоял гул, точно жужжал пчелиный рой.
Потом настала тишина - постепенно, не сразу. Их подхватил мощный вал, будто вода, вырвавшаяся из-под земли, вспучившая землю, заполнившая кратер, несущаяся вниз по склонам, увлекая за собой камни, на лежащее внизу плато. Сначала один человек, затем другой. У каждого была какая-то крошечная трещинка, какой-то разлом в непробиваемой броне, окружавшей разум. Каждый почувствовал, что сквозь эту трещинку, этот разлом проникает что-то чуждое, но это проникновение было слишком стремительным, чтобы они успели почувствовать страх. В тот миг они не ощущали ни жадности, ни сожалений, ибо он затмил их мысли своими. На этот краткий миг он превратил каждого из них в самого себя. Они видели его стремления и цели, его боль, его страсть и его силу - так, словно все это было их собственным. Они чувствовали его горе, гнев и решимость во что бы то ни стало добиться цели. Потом все померкло, истаяв, как закатные краски в небе, испарившись, точно влага в жару.
После этого было много пересудов. Они перекрикивались друг с другом, пока колдуны занимались своим делом. Но буря пролетела и улеглась. Что бы они ни сделали, это уже не имело значения.
- Как можно одновременно говорить со столь многими, просто используя свой разум? - поражался ваткрианец, который рассуждал о захвате земли висов. - Он что, бог? Только посмотрите, как они спорят.
- И пусть себе спорят. Решение уже принято. Он принял его. Звери, бегущие к морю топиться, могут обсуждать по пути, что и зачем они делают, но море все равно получит их.
В святилище старый жрец сидел, положив на колени свои змеиный посох. Он тоже, подобно остальным, ощутил, как его сознанием завладел чей-то чужой разум. Но внутренняя уверенность и суровая выучка многих лет жречества позволили ему заглянуть в глубины души Ральднора и увидеть его прошлое, его одиночество, вину и боль, теперь навсегда потерявшие значение, но все же оставившие неизгладимый след, подобный глубоким шрамам.
"Мы спрашиваем: он что, бог, этот человек? - думал жрец. - Но сейчас он - нечто, чему мы не ведаем имени. Он нашел свою душу, но утратил при этом себя самого. Ральднор - или Ральданаш из мифов. Он сказал, что его мать была Ее дочерью... Да, я видел ее. У нее было Ее лицо. И люди его народа - я так ясно вижу их перед глазами, когда он вызывает лица в своей памяти. За бескрайними морями - но они поклоняются Ей... Как такое возможно? Странная раса, ныне дремлющая - но он разбудит ее. И он принадлежит им, он дитя своего народа. Больше не человек, но обобщенное существо. Да, вот что он теперь. Не король и не бог, но их суть, их выражение".
Посох дрогнул у него в руках. Он улыбнулся, но его узкие губы остались неподвижными. Он так часто наводил эту иллюзию, что теперь она почти въелась в дерево. Посох верил в то, что он змея. Он сам именно так объяснял это явление.
За стенами домика сгущался и уходил день. Старик ощутил, что они изменили линию поведения и начали склонять друг друга в том направлении, которое уже выбрано за них.
"Но, кем бы он ни был, приходилось ли нам встречать другую такую силу? - подумал жрец. - Под силу ли нам сдержать ее? Когда-нибудь борьба будет окончена. Неужели тогда он просто сгорит, как это магическое дерево? Что сможет снова превратить его в человека?"
Лето уже потихоньку клонилось от своей золотой середины, когда три короля прибыли в Пеллеа вместе с домочадцами, лордами своих земель и городов. Они пришли каждый по своим причинам, каждый со своим любопытством, страхами и нетерпением. Они говорили с Джарредом и глазели на темноволосых мужчину и женщину, разгуливающих в изысканных ваткрианских нарядах. Чужак, Ральднор, повез свои требования в варварский Шансар и отсутствовал вот уже два месяца по ваткрианскому календарю.
- Ты потерял его, - сказал Клар. - Колдуны сожрали его, и это к лучшему.
Но Джарред уже не был тем юнцом, которого он помнил, - теперь к его внешней привлекательности добавилась спокойная уверенность в себе. Клар заметил и то, какой стала Сульвиан. "Она мечтает об этом чужеземном короле, кем бы он ни был, - удивился он. - Она будет горевать, если он не вернется".
Клар пробыл в Пеллеа два дня, когда с гор спустились дозорные. Они видели на верхних перевалах всадников в ваткрианской форме и с оружием, с белоголовым человеком во главе, следом за которыми тащились сотни две шансарцев на своих тощих болотных зверюгах. Клар сделал вывод, что чужак ведет вражескую армию, желая разбить цивилизованных людей юга. Он призвал к действию, но добился лишь одного: Эзлиан Вардатская посмеялась над ним нет, не грубо, а ласково, и это было еще хуже. Он привел горстку своих людей в боевую готовность. Когда через четыре дня армия появилась на Пеллеанской равнине, он выехал ей навстречу. И тогда его череп, казалось, раскололся от впечатлений - ярких, бесформенных, восхитительных, будто вызванных каким-то наркотиком. Это неумолимо напомнило Клару о погибшем брате, с которым он мог говорить в мыслях, и в глазах у него защипало. Он отогнал от себя эмоции и оглядел незнакомца.
- Вижу, ты действительно таков, как о тебе говорят. Хорошо выбрал место для своего похода - край магов. И, клянусь Ашкар, ты привел сюда своих братьев.
Однако он въехал в Пеллеа бок о бок с Ральднором. Что-то задело его, глубоко задело, но непостижимым образом он успокоился.
Сбор назначили на утро.
Пятеро шансарских Королей, приехавших с Ральднором с озер, с угрюмыми лицами сидели за его спиной. Было ясно, что они уже приняли свое решение. Ваткрианцы рассказывали о неслыханном единении, слиянии разумов у того маяка в Шансаре, но если даже его кто-то ожидал или боялся, ничего не произошло. Ральднор говорил с ними как принц, умно и честно. Он показал, что они могут получить - но не утаил и того, что могут потерять в том случае, если их отыщут люди темных рас, куда сильнее, чем они, горящие желанием раз вязать войну.
- Ну что, леди Эзлиан, - спросил Клар, - никакой мистики, на которую вы надеялись?
- Мы уже видели свои знаки, - ответила она. Она долго беседовала с Ральднором во время их прогулки с Сульвиан по старым запущенным садам разрушающегося дворца Пеллеа. Повсюду рыскали хищники и ползали змеи, но как предположил Клар, они вряд ли беспокоили этих троих.
Когда наступили сумерки, в древнем зале запылали факелы. Свет озарил запавшие глаза и молчаливые лица.
- То, о чем ты просишь, Ральднор Висский, безмерно, - сказал Сорм Вардатский. - И не только в смысле битвы или власти. Я лишь спрошу тебя: что мы потеряем, когда полностью подчинимся тебе?
Эзлиан поднялась и легонько коснулась ладонью плеча Сорма:
- Если вам суждено потерять что-то, мой повелитель, то это уже потеряно.
Джарред тоже поднялся.
- Я передаю свою армию в твое полное распоряжение, король Ральднор. Клянусь тебе здесь и сейчас, что твоя битва станет моей битвой.
- Эта женщина сказала за меня, - подал голос Сорм. - Считай меня своим полководцем, король Ральднор.
Клар оглянулся по сторонам. Внезапно он встретился взглядом с черноволосым мужчиной по правую руку от Ральднора, которого называли Яннулом.
- Ты, - выкрикнул Клар, - что ты скажешь на призыв твоего товарища напасть на твоих же сородичей?
- Моя рука и мой меч принадлежат Ральднору, - ответил черноволосый, как мечи и руки нескольких моих земляков. Никто из нас не родня дорфарианцам.
- Ладно, мне плевать, - махнул рукой Клар. - Я тоже с вами. Когда волк грызется с волком и называет его шакалом, это лучшее предзнаменование.
Сульвиан бродила по темному саду, глядя на отражения светлячков в стоячей воде пруда. Перед разбитой урной она приостановилась, ощутив в своих мыслях легкий трепет, потом обернулась и увидела Джарреда.
- Тебе не следует гулять без сопровождения, - нахмурился он.
- О, здесь я в безопасности. Все кажется таким древним и безмятежным. Я рада, что ты сначала заговорил со мной в мыслях.
- Я все перезабыл. Думаю, со временем у меня будет получаться лучше. Клар все еще обдумывает поход вместе с Ургилом Шансарским, обсуждая морские пути Джорахана. В нижних залах стоит такой шум, что вообще ничего не слышно. Похоже, они столковались. Нужно начать призыв. Странно, что наши люди с такой охотой идут на эту войну.
- Ты ведь понимаешь, почему, - проговорила она.
- А ты? - спросил он. - Ты счастлива, сестра?
- Счастлива? - в ее волосах поблескивали запутавшиеся светлячки. - Ты хочешь сказать, что я должна быть счастлива, потому что меня обручат с ним и выдадут замуж за него, дабы скрепить союз между его страной и нашей? Или, может быть, счастлива оттого, что напоминаю женщину, которую он когда-то любил? - но Джарред не произнес ни слова, и она продолжила: - О, я знаю, он будет добр ко мне. Знаю, что он будет дарить мне наслаждение, и я рожу ему ребенка. Странно, но я откуда-то знаю все это. Знаю и то, что он не способен любить меня. Это невозможно. Он выше любви. Я стану женой демона, как в сказке.
- Но ты все равно любишь его, - возразил Джарред.
- Да. А как же иначе? Теперь я не смогу полюбить никого другого. Он превратил меня в ту, другую женщину. В Аниси. Он возродил ее в моем теле. Не нарочно - просто так вышло, когда я очутилась в его сознании.
- Это нелепо, - проворчал Джарред. - Надо отказаться от этого брака. Пусть женится на какой-нибудь из дочерей Сорма.
- На девочке восьми лет? Нет. Он должен оставить свое семя здесь, в этой земле, когда покинет ее. Думаю, он никогда больше не вернется назад. Нет, Джарред. Я хочу выносить его дитя. Это хоть что-то, хотя и не слишком много. Ах, эта земля! - вздохнула она. - Она сделала нас последней остановкой на его пути - всего лишь обломком, средством...
Луна вынырнула из листвы деревьев и залила сад своим сиянием.
- Есть что-то жестокое в лунном свете, - заметила Сульвиан. - Он стирает все тени. О, Джарред, когда все будет кончено, останемся ли мы с тобой, или неумолимый свет сотрет и нас тоже?
Где-то на заросших развалинах террасы запела ночная птица. Когда она умолкла, над Пеллеа повисла тишина. Ночную неподвижность бескрайней страны нарушало только море, бьющееся о ее берега с юга и севера.
Книга пятая
ЗМЕЯ ПРОБУЖДАЕТСЯ
19
Приблизившись к городу, он увидел дымки, поднимающиеся над ним в красное марево раннего зимнего заката. Несмотря на дым, вокруг царили разруха и запустение; городом уже владела тьма. Яннул заметил над воротами обрывок знамени - черный дракон Дорфара. Значит, расплывчатые слухи, ходившие по Равнинам, оказались правдивыми, и город действительно занят. Развалины жили недоброй, чуждой жизнью. Яннул немедленно вспомнил о некоторых колдунах, горных шарлатанах, которые клялись, что могут оживлять мертвых, вселяя в их тела демонов, чтобы те ели, пили, плясали и занимались любовью.
Он негромко выругался, однако его спутник продолжал хранить молчание.
До последней деревушки каждый из них ехал на своем зеебе. После нее, вот уже примерно двадцать миль, Ральднор шагал пешком, а Яннул ехал верхом. Это было логичным выражением их предполагаемых взаимоотношений - хозяин-вис и слуга с Равнин. Однако "слуга" казался полностью поглощенным своими мыслями, тогда как Яннулу было не по себе, и он ни на миг не мог расслабиться. Такая роль не вполне подходила ему, а может быть, он просто слишком долго путешествовал с этим человеком с тех пор, как шансарский корабль высадил их на берегу темной серповидной бухты. Они добрались туда по другому пути, ведущему из далекой страны желтоволосых людей - пути, обозначенному на их древних картах, свободному от огненных гор и пылающей воды и усыпанному мелкими островками. Яннул играл в кости с пиратами, отпускал шутки, пил и рассказывал байки. В первобытной бухте на краю Равнин - почти не посещаемой, ибо она находилась слишком близко от входа в море Эарла, - он очутился один на один с человеком, который больше не был человеком в том смысле, который обычно вкладывают в это слово. Он чувствовал безмерную преданность этому существу, сочувствие, восхищение, даже желание служить ему - ту древнюю дань, которую, по легенде, собирали истинные короли. Но все же былой привязанности и дружбе пришел конец. Яннулу нелегко было путешествовать в этом безмолвии и трепете по холодным и одиноким Равнинам к городу отчаяния.
У ворот стояли солдаты.
Он снова выругался. Шакалы Амрека были здесь совершенно неуместными, и эта угрожающая неуместность действовала, как удар хлыста. Яннул сплюнул, чтобы избавиться от тошнотворного привкуса гнева во рту.
Они подошли к разрушенным стенам. Двое часовых выступили вперед и прищурились, разглядывая их сквозь тусклую багряную мглу.
- Въезжай, путник. Что тебе здесь нужно?
- Не мне, моему хозяину. У него дела с оммосцем, Йир-Даканом.
- Правда? Не повезло тебе, парень. И кто же твой хозяин?
- Киос из Зарависса, - Яннул вытащил из кармана фальшивое письмо с печатью.
- Разве он не слыхал о том, что Повелитель Гроз запретил торговлю с Равнинами?
- Я уже сказал вам, ваша честь, что он ведет дела с оммосской свиньей.
Солдат расхохотался.
- А это что еще за обезьяна с тобой?
- Мой раб, - сказал Яннул, снова сплюнув, но на этот раз под ноги Ральднору. - Дополнительное вьючное животное.
- Проходи, - солдат, все так же усмехаясь, отошел в сторону. - И не забывай держать ухо востро в свинском доме!
Ворота остались позади. На ланнца навалилась тяжесть лет и неизмеримого одиночества, но он тоже усмехнулся, довольный своей игрой.
Терраса и мостовая за воротами были склизкими и воняли гнилыми фруктами. Товары торговцев, посмевших нарушить новые законы Амрека, вываливали прямо у ворот. Драконы забирали все, что хотели, а остальное бросали разлагаться. Сквозь этот смрад пробивался холодный слабый запах тлена - аромат обреченного города.
На длинных неосвещенных улицах не было слышно ни звука, кроме цокота копыт его зееба. Яннул не заметил ни одного огня. Где-то в отдалении поднимались дымки - похоже, из одного и того же места. Он сделал вывод, что это место - дорфарианский гарнизон.
Словно нехотя, загудел колокол.
- Здесь мы с тобой расстанемся, Яннул, - впервые за все время подал голос Ральднор. - Не забыл, как добраться до оммосца?
- Я-то все помню. А ты? Что будет, если тебя поймают на улице после того, как отзвонит колокол?
- Здесь недалеко до дома Орвана, - ответил Ральднор, развернулся и пошел по улице, сделавшись одной из много численных теней. Яннул поехал влево по пустынному проезду, вымощенному камнем. Колокол умолк. Даже луна не спешила выйти, чтобы разогнать тьму.
Дом Орвана.
Светильники не горели. На ступенях темнели осколки разбитого глиняного сосуда.
Высокий человек постучал в дверь кулаком. Тишина, царившая повсюду, словно стала еще тише - кто-то прислушивался с бешено колотящимся от страха сердцем. Еще раз стучать он не стал, а вместо этого послал внутрь свой разум.
Наконец чья-то рука отодвинула засовы. Темный силуэт чуть приоткрыл дверь и поманил его внутрь. Дверь за ним тут же захлопнули и снова заперли на засовы, не пропустив ни единого.
Подавая гостю мысленные сигналы, силуэт в кромешной темноте пересек круглый зал и поднялся по лестнице на второй этаж. Там в подсвечнике мерцали две или три свечи, разбавляя тьму слабым, почти призрачным сиянием. Но гостю хватило этого, чтобы разглядеть лицо хозяина, превратившееся в лицо глубокого старика.
- Добро пожаловать, господин, - заговорил вслух старик. - У нас почти нечего предложить вам. Сами видите, мы прячемся здесь, как крысы, даже свет зажечь боимся. Но вам повезло, что вы постучали именно в этот дом. Наверное, это единственный обитаемый дом на всей улице.
Гость огляделся по сторонам. В темном углу сидела женщина. Ее пергаментное лицо внезапно стало призраком другого - юного, бледного, прекрасного.
- Орван, - произнес гость. Откинув капюшон, он прямо взглянул на старика и старуху. - Теперь вы узнали меня?
- Ты... ты... - залепетал старик. На глазах у него показались слезы волнения - или потрясения, Ральднор не разобрал.
- Ты - убийца Аниси, - прошипела старуха. Она напряглась, трепеща, как хрупкая моль; отрава ее мыслей, пульсируя, заполнила комнату. - Убийца дочери моей дочери. Я видела тебя лишь однажды, но запомнила на всю жизнь, она была не в силах встретиться с ним взглядом. Ее ненависть к нему внезапно угасла.
- Значит, теперь ты можешь говорить в мыслях, - сказал Орван, словно не слыша ее. - Ох, Ральднор, как же это с тобой произошло?
- Меня хорошо выучили, хотя и далеко отсюда.
- До чего же радостно тебя видеть. - Орван сжал его руку, еле сдерживая стоящие в глазах слезы. - Но... зачем ты вернулся в такое время?
- А куда еще я должен прийти в такое время, как не к одному из нашей расы?
- Ральднор, Ральднор... ну да, куда же еще. Куда? Ты видел драконов? Орван выпустил его руку и уставился в черный угол комнаты. - Каждую ночь, когда отзвучит колокол, они разбиваются на отряды и тянут жребий, кто куда пойдет. Они кидают в окна горящие головни. Если они находят женщин, то выволакивают их на улицу и там насилуют. Каждый день кого-нибудь забивают насмерть. Причины всегда находятся. Как-то раз они поймали одного после комендантского часа. Ему отрубили руки и ноги и прибили их повыше, чтобы он мог видеть их, пока не истек кровью и не умер.
- Амрек Змеерукий! - прошептала, точно выругалась, из своего угла старуха.
- Нет, нет, - возразил Орван. - Амрек валяется больной в Саре. Говорят, ему мерещатся демоны. Это забавы корамвисских солдат. Их командир из Дорфара позволяет им делать все, что заблагорассудится. Абсолютно все. Мы - скот, безропотно ожидающий заклания. Еще до конца года все лачуги в городе опустеют. Стариков перебьют без сожаления, молодых и сильных отправят на рудники в Иллум, на галеры и в мусорные ямы. Это пообещал нам Амрек. Мы станем его изобретением - расой рабов.
Сквозь щели в разбитых ставнях просочился отблеск далекого красного зарева. Орван, поежившись, отвернулся от него, глядя на слабые мерцающие огоньки свечей.
- У нас есть немного еды... Тебе нужно поесть.
- Мне ничего не надо, - сказал Ральднор. - Вы одни в этом доме?
- Одни... да, Тира и я... Йахейль умер от простуды, как старик, - там, на башне, глядя на звезды. Мы здесь одни.
- Тогда вы будете первыми в этом городе, кто услышит меня. В прошлом я причинил вам обоим много зла. Я не забыл об этом.
- Ох, Ральднор, у нас слишком мало времени, чтобы винить друг друга. Мы оставили прошлое в прошлом, правда, Тира?
И тут он ощутил, как в мозгу у него что-то шевельнулось.
"Я больше не знаю тебя, - внезапно подумал он. - Я не ошибся. Больше нет истерзанного мальчишки, разрывающегося между двумя голосами его крови и злящегося на то, что его мозг закрыт для других. Теперь передо мной незнакомец, способный подчинить меня своей воле, человек, которого я никогда не встречал".