Линдау М.. Яд Борджиа

   - Объясните, чем я помешал вам исполнить свой план? - спросил Альфонсо.
   - Биккоццо скажет тебе, в чем дело! Я слаб, я устал, я погиб... я сам не знаю, что говорю, - ответил доминиканец шатаясь и вдруг схватился за плечо Биккоццо, чтобы не упасть. - Поведи меня к свету, Биккоццо! залепетал он, - к свету, к свету! Здесь темнота навеки!
   ГЛАВА VI
   На другой день, после открытия юбилейных празднеств, рано утром, чуть солнце успело взойти, - в замке Святого Ангела сидело, в одной из комнат нижнего этажа, двое мужчин. Свет с трудом проходил сквозь железные решетки окон этой комнаты. По стенам были развешаны разные орудия пытки. Для этой же цели к потолку были прикреплены крюки и кольца. Один из мужчин был бандит Джованни, а другой - Мигуэлото.
   - Да, мы упустили удобный случай, - проговорил последний, - но все-таки этот проклятый феррарец недолго просуществует!.. Пусть только герцог услышит то, что ты только что рассказал мне. Да вот он и сам идет!
   В эту минуту в комнату вошел Цезарь Борджиа в длинном испанском плаще и мягкой шляпе, надвинутой на глаза. В этом костюме Цезаря нельзя было отличить от любого горожанина. Герцог так был погружен в свои мысли, что сначала не заметил присутствия бандита. Увидев Джованни, он отскочил назад и достал из-под плаща свое любимое оружие.
   - Ваша светлость, здесь Джованни, он просит позволения видеть вас! сказал Мигуэлото, в то время как бандит кланялся до самой земли.
   - Ах, это - ты, честнейший Джованни? Вот уж никак не ожидал, что увижу так рано и в обществе Мигуэля нашего праведника! Ты ведь записался в праведники! - насмешливо проговорил Цезарь. - Хорошо, что ты вовремя заговорил, Мигуэль, ведь мой указательный палец уже нажимал пружину этой машинки. Еще минута - и отравленная иголка попала бы в глаза Джованни. Будь здесь двенадцать бандитов - все получили бы свою долю. - С этими словами герцог показал изящно сделанный шарик, с воткнутыми в него отравленными иголками, которые при нажатии внутренней пружинки разлетались во все стороны. - Как видишь, праведный Джованни, со мной шутки плохи. Однако, что с тобой случилось? Почему твое лицо имеет такой вид, точно попало под пресс, которым выжимают виноград? Рассказывай всю правду, иначе тебе придется познакомиться вот с этими штуками, - прибавил Цезарь, указывая рукой на приспособления для пыток.
   У бандита не было основания скрывать истину, и он подробно изложил все происшедшее с ним.
   - Да, тебе не повезло, но это могло случиться со всяким! - задумчиво ответил Цезарь.
   - Но вашего шпиона, синьор, Джованни благополучно доставил в замок Орсини! - проговорил дон Мигуэль, желавший задобрить Цезаря.
   - Да, но вместо того, чтобы слегка ранить, он перерезал ему горло, как барану. Впрочем, тем лучше: Орсини будут ему еще больше доверять. Ну, спасенная душа, - насмешливо обратился герцог к бандиту, - какое же у тебя чувство в отношении рыцаря, так разукрасившего тебя? Собираешься ли ты мстить ему, или чувствуешь к нему благодарность? А что поделывает монах?
   - Отец Бруно - святой человек. Я никогда не подниму на него руку, торжественно заявил бандит.
   - Неужели? В таком случае, он очень опасен! Впрочем, после того, что он говорил вчера по поводу брака Лукреции, его можно еще подержать на земле. Мяуканье кошки действует на нервы, но если она охраняет сало от нападения мышей, то с этим еще можно примириться. Нет, теперь я имею в виду не монаха, а того иоаннита.
   - Если вашей светлости угодно, чтобы я наказал за то, что он вмешивается не в свое дело, я к вашим услугам. Но я не возьму с вас ничего за это, так как и сам жажду разделаться с ним! - мрачно ответил бандит.
   - Поэтому-то я и позвал тебя. Послушай, Джованни, никто не смеет коснуться ни одного волоса на его голове. Кто тронет его, тот погибнет в страшных мучениях под пыткой. Запомни это хорошенько и держи язык за зубами. Мигуэль, дай ему вдвое больше того, что ему обещано, и пусть он убирается отсюда!
   Мигуэль низко поклонился. Бандит последовал его примеру, после чего оба вышли со смущенными, недоумевающими лицами.
   Цезарь улыбнулся над их смущением и поднялся по темной лестнице на одну из башен замка.
   Сидя в амбразуре окна, Фиамма задумчиво смотрела на небо, подперев голову руками. У ее ног дремали легавые собаки Цезаря.
   Герцог неслышными шагами вошел в комнату. Собаки подняли головы и, узнав хозяина, продолжали мирно дремать.
   Фиамма так задумалась, что заметила присутствие Цезаря лишь тогда, когда он, склонившись на одно колено, потянул ее руку к своим губам. Лицо молодой женщины прояснилось, когда она увидела своего возлюбленного.
   - Вот, дорогая, как рано я пришел к тебе, бросив свою супругу, которой ты так завидуешь, - проговорил Цезарь, нежно обнимая Фиамму. - Ну, что, обдумала ты мое предложение, согласна взять на себя предложенную мною роль?
   - Ты знаешь, Цезарь, что у меня нет своей воли. Я - твоя раба и делаю все, что ты прикажешь мне. Я так глубоко-глубоко опустилась, что сама презираю себя, не чувствую к себе даже жалости. Но говори, говори, мой милый, дай мне возможность забыться. Твои слова звучат для меня, как отдаленная райская музыка.
   - Скажи, что ты любишь меня. Раньше это слово не сходило с твоих уст, нежно заметил Цезарь. - А теперь, теперь ты не любишь меня!
   - О, если бы я не любила тебя, Цезарь, мы никогда больше не увиделись бы с тобой!
   - Отчего же ты колеблешься, не решаешься помочь мне? Ведь ты видишь, как шатко мое положение! - с укоризной проговорил. Цезарь. - Может быть, и ты была союзницей Орсини и желала моей гибели?
   - Я - союзница Орсини? Боже меня упаси! - воскликнула Фиамма. - Я только не могу понять, почему ты требуешь, чтобы я, изображая твою сестру, играла роль развратной женщины!
   - Но ведь это - карнавальная шутка! Притом ты изобразишь Лукрецию именно такой, какая она есть на самом деле. Ты ничем не погрешишь против нее. Ведь вся Италия знает, что она за женщина, даже ее самые горячие поклонники.
   - Ну, мало ли, что говорят, Цезарь!.. Если бы верить всему, то ведь можно с ума сойти от ужаса! - ответила Фиамма, и так взглянула на герцога, что даже он вздрогнул.
   - Если тебе не нравится выступать в роли моей сестры, то не нужно. Я придумал для тебя нечто другое. Так как ты хороша, несравненно хороша, то ты будешь принимать главарей черной банды, которых я приглашу на интимный ужин. Я представлю тебя этим веселым молодцам в качестве жены Мигуэля, он сам, конечно, ничего не должен знать об этом. Отчего ты смотришь на меня с таким ужасом?
   - Прости меня, но я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что я такое! - воскликнула Фиамма, гневно сжимая губы. - Я все вспоминаю старое.
   - Господи, на что же я могу рассчитывать, если даже люди, любящие меня, не хотят ни в чем помочь мне - с грустью проговорил Цезарь. - Ведь я прошу у тебя такой пустяк! Сказать несколько любезных слов на карнавале - вот и все. Но конечно, если ты считаешь это унизительным для себя, то ничего не нужно! Я думал, что ты поможешь мне! Я так надеялся, что ты согласишься сделать мне удовольствие, что заказал для тебя костюм феи Морганы, блестящий от бриллиантов, сотканный из золотой паутины. Я сам в хотел сопровождать тебя в маске черного невольника, в виде эмблемы, как выражение поклонения твоей красоте!
   - О, если ты любишь меня, то конечно, я сделаю все, что тебе угодно! воскликнула вдруг Фиамма. - Если от этого зависит твое спокойствие, то я возьму на себя роль твоей сестры, в каком бы виде я не должна была изобразить ее!
   - Ты должна будешь направить все свои чары только на одного. Тебе, может быть, рассказывал Мигуэль о странном иоанните, человеке твердом и холодном, как мрамор. Он все время преследует нас, точно послан свыше для того, чтобы уничтожить всю семью Борджиа.
   - Я слышала, что он отказался быть рыцарем Лукреции! - ответила Фиамма.
   - Такой красавицы, признанной всем светом! - прибавил герцог. - А она так горячо просила его об этом, позабыв всякую осторожность!.. Недаром говорится, что холодная монахиня, отвергающая любовь мужчины, может заставить позабыть тысячу любящих женщин.
   - Мне, вероятно, придется испытать на себе эту поговорку!
   - Никогда, никогда, моя дорогая, пока ты сама не разлюбишь меня! горячо воскликнул Цезарь. - Но вернемся к Лукреции. Она создана для радости. Как цветок без солнца, она не может существовать без любви. Холод убивает ее и потому нужно направить все силы на то, чтобы заставить иоаннита заинтересоваться ею. Когда у Лукреции является любовный каприз, она никого и ничего не слушает, и даже увещевания отца не имеют для нее тогда значения. Для меня очень важно, чтобы Орсини верили в мое расположение к ним и в желании содействовать им в браке Паоло. Я действительно буду играть им на руку, но только тогда, когда буду убежден, что Лукреция ни за что не согласится быть женой Паоло, а это случится при ее увлечении иоаннитом.
   - Но если Лукреция все еще так хороша, как была раньше, то ее любовь недолго будет безнадежна.
   - О, ты так думаешь потому, что не видела этого ледяного иоаннита! весело воскликнул Цезарь. - Во всяком случае, я должен хорошенько узнать, что он за человек, прежде чем использовать его для своей цели. Ты так прекрасно воспринимаешь и передаешь чужие голоса и манеры, что тебя не трудно будет принять за Лукрецию. Желание моей сестры быть незаметной среди других масок очень облегчает нам исполнение моего плана. Кроме того, нужно будет посмотреть, нельзя ли извлечь пользу от соперничества этого рыцаря с его братом по оружию, английским рыцарем, сиром Реджинальдом, который так глазеет на Лукрецию, точно никогда в жизни не встречал ни одной женщины. Однако мне надо послать за твоим костюмом а также позаботиться о своем. Мы так заболтались, что не заметили, как прошло время, - закончил Цезарь и обнял просиявшую от счастья молодую женщину.
   ГЛАВА VII
   Орсини и их знатные гости были заняты приготовлениями к карнавалу. Они собирались устроить торжественное шествие в масках, которое должно было сопровождать Лукрецию. Паоло рассчитывал заслужить расположение Лукреции и старался все устроить согласно вкусу красавицы. Но незадолго до начала карнавала явился посланный от Лукреции и заявил, что она отказывается от эскорта. Разочарование Орсини было очень велико, но Паоло несколько успокоился, когда посланный прибавил, что Лукреция надеется, что он узнает ее, в какой бы маске она ни была, так как любовь всегда найдет объект своей страсти.
   Решено было, что Лебофор будет изображать веселого Ланселота и Паоло меланхолического влюбленного Тристана. Герцог Гравина взял на себя роль короля Артура, а Урбино - колдуна Мерлина. Вителлоццо непременно хотел быть великаном-язычником. Эта роль давала ему возможность быть вооруженным, а без оружия он чувствовал себя не совсем спокойно в Риме.
   Маскарад начался в полдень. Альфонсо блуждал по улицам, украшенным флагами и коврами, и сам не знал, куда он, собственно, идет. Из окон домов раздавались смех и музыка. Толпа принимала Альфонсо за ряженого, она думала, что рыцарь нарядился в монашеский костюм из-за карнавала, и все время приставала к нему. То его окружали дьяволы с факелами в руках и просили у него благословения для того, чтобы отправиться в преисподнюю, подальше от христианского ликования. То он попадал в объятия бородатой великанши-дамы, которая оказывалась немецким солдатом... Феи, сатиры, фавны, всевозможные языческие божества на каждом шагу попадались навстречу иоанниту. Тут же на улице давались представления. Большей частью изображались сцены из быта отдельных местностей и их нравы. Разные провинции соперничали друг с другом в изобретательности и щегольстве костюмов. Но пальму первенства одержали римляне.
   Во время своего странствования Альфонсо встретил маскарадное шествие Орсини, привлекшее к себе его внимание. На блестящих на солнце флагах были разрисованы Рафаэлем Санти романтические сцены. Роскошные костюмы рыцарей, необыкновенно дорогое убранство лошадей, вызывали всеобщее удивление. В серебряной, убранной розами, колеснице, в которую была впряжена белая, как снег, шестерка лошадей, сидел Амур, вооруженный луком и стрелами. Как только колесница останавливалась, вокруг нее начинали плясать богини Времени, дочери Зевса и Фемиды, связанные между собой цепью из роз. Непосредственно за колесницей выступал бог отверженной любви, окруженный Ревностью, Гневом, Страданием и Ненавистью. Все эти чувства воплощались в образе женщин в костюмах мрачных красок. Вслед за этой процессией шла Правда, измученная, в платье, пропитанном водой, как бы от слез. Правда не отвечала на вопросы и только печально покачивала головой. Альфонсо почувствовал укол в сердце, когда увидел процессию, ясно намекавшую на поведение дочери папы. На носилках сидела восковая фигура, очень напоминавшая собой Лукрецию, ее окружало большое количество кардиналов в масках. Они проповедовали народу о любви, предлагая ему брать примеры с главы церкви и его семьи. Непосредственно за этой процессией, извиваясь во все стороны, двигалась маленькая фигурка, изображавшая наполовину змею, наполовину жабу. Весь ее костюм состоял из длинных языков с надписью: "Клевета, клевета". Фигурка все время изрекала фразы, позорящие папу, его семью и весь двор. Альфонсо сейчас же узнал в образе змеи маленького портного Паскино.
   Погруженный в свои мысли Альфонсо не заметил, как очутился на главной улице. Он не обращал внимания на встречающиеся маски и процессии, как вдруг его остановил какой-то необыкновенный шум. Перед ним проходил кортеж, состоявший из многочисленных лиц, одетых в роскошные восточные костюмы. Все они играли на тамбуринах, цимбалах и барабанах. За ними ехала дама, одетая в блестящее платье и изображавшая фею Моргану. Она сидела на спине слона, убранного золотом и пурпурной тканью. Все ее платье было усыпано бриллиантами, точно каплями росы. Огромнейший тюрбан скрывал ее волосы. Маска не давала возможности видеть лицо интересной незнакомки.
   - Да здравствует Моргана! - кричали со всех сторон.
   По-видимому, фея была очень остроумна, так как вслед за каждым ее словом раздавались смех и аплодисменты. Возле нее стояли корзины цветов и конфет, и она бросала их горстями в толпу. Иногда она произносила фразы на каком-то восточном языке, но, вслушиваясь в ее слова, можно было понять, что она говорит по-итальянски и только переделывает окончания слов. Слона вел на палке, украшенной жемчугом, какой-то потомок Магомета. Об этом можно было судить по его восточному костюму, представлявшему собой образец царственной роскоши. На его лице была маска негра. Он разгонял обнаженным мечом всех, кто осмеливался ближе подойти к фее Моргане.
   Альфонсо хотел пройти мимо этой процессии, так же мало интересуясь ею, как и всеми другими, но вдруг вспомнил, что в Италии был лишь один слон, подарок султана, принадлежавший папе. Желание узнать, кто скрывается под маской феи, было так велико, что Альфонсо пробрался через толпу и очутился возле негра. Увидав рыцаря, он радостно вскрикнул и тихо сказал несколько слов Моргане. Фея сделала знак остановиться. Вся процессия замерла на месте, а Моргана подозвала к себе Альфонсо.
   - Что вам угодно, милостивая фея? - спросил рыцарь.
   - Это я должна спросить вас, победитель буйвола, что вам угодно от меня? - мелодичным голосом сирены спросила Моргана. Я - фея Моргана и могу доставить каждому человеку то, чего он желает, например солдату - военную славу, священнику - духовную власть, поэту - бессмертие. Чего же ты желаешь рыцарь?
   - Нет, не скажу! Ты, фея, так же коварна, как волны твоего дворца. Они заманчивы, изумрудно-блестящи снаружи, а стоит лишь погрузиться в них, как увидишь черную пропасть под собой и пойдешь ко дну. Беда тому человеку, который доверится им! Но раз ты хочешь помочь мне, то скажу тебе, что я ищу одно лицо и вместе с тем, не хотел бы найти его.
   - Тогда поезжай со мной! Я приехала сюда из страны, где все устроено не так, как здесь. Там мужчины застенчивы и робки, а женщины держатся свободно. Я хочу набрать в Риме гарем для себя и ищу красивых, нравственных мужчин. Мне кажется, что ты мог бы занимать в моем гареме первое место. Садись на слона и поезжай со мной! Смотри, он уже сам склонился перед тобой.
   Огромное животное, подчиняясь палке негра, действительно опустилось на колени.
   - Нет, королева, в твоем королевстве все слишком необычайно, и потому я не решаюсь сопровождать тебя. Даже Цирцея сначала превращала человека в свинью, а уже потом загоняла его в хлев, - возразил рыцарь. - Кроме того, из твоего гарема таинственно исчезло столько людей, что носятся слухи, будто ты держишь у себя змею, убивающую твоих возлюбленных.
   - Я до сих пор никого не любила! - проговорила фея.
   - Тем хуже! Следовательно, у тебя нет никакого оправдания для твоего поведения. Можно еще извинить некрасивые поступки, если их совершают вследствие безумной любви, а тобой руководит лишь животное, скотское чувство, - резко сказал рыцарь. - Иди своей дорогой, а я пойду своей!
   Толпа зааплодировала, думая, что рыцарь играет роль и выдерживает ее до конца.
   - В таком случае, я поищу кого-нибудь, кто менее мудр и более счастлив, чем ты, - весело засмеялась фея. - Другой не откажется выпить чашу радости, несмотря на то, что губы других прикасались к ней. Пожалуйста, пошли ко мне своего друга, красивого английского рыцаря! Я уверена, что он не откажется занять предложенное тебе место.
   - Хорошо, постараюсь найти его поскорее, чтобы ты не думала, что я завидую ему, - ответил Альфонсо и рассерженный, направился к смеющейся толпе.
   Тотчас же процессия двинулась вперед. Альфонсо был доволен, что ушел от опасной женщины, но не успел он сделать и десять шагов, как почувствовал, что кто-то потянул его сзади за плащ. Он оглянулся и увидел негра.
   - Для того, чтобы вы, синьор, охотнее исполнили поручение королевы относительно английского рыцаря, она посылает вам этот браслет с медальоном, - проговорил негр, подавая Альфонсо дорогой браслет, на медальоне которого была изображена Лукреция, жена Тарквиния, закалывающаяся мечом.
   - Что это означает? - воскликнул Альфонсо.
   - Каждая медаль имеет свою оборотную сторону, - ответил негр, а затем нажал пружинку.
   Крышка медальона отскочила, и Альфонсо увидел чудный портрет Лукреции Борджиа.
   - Я передам этот портрет, а также поручение вашей госпожи английскому рыцарю, - проговорил Альфонсо с искусственным спокойствием. - Пойдите и сообщите ей мои слова.
   После этого он пошел назад прямо по тому направлению, где встретил недавно торжественное шествие любви. К величайшему своему удивлению, он сейчас же увидел Реджинальда, который ехал один, без маски, и зорко всматривался в каждую группу.
   Альфонсо собрал всю силу воли и спокойно спросил английского рыцаря, что означает его одиночество.
   - Мы нигде не можем найти донну Лукрецию, - ответил англичанин, - и потому решили разойтись и искать ее по всем улицам.
   - Ну, сэр Ланселот, тебе повезло и на этот раз, так же, как и всегда! заметил Альфонсо и рассказал Лебофору о своей встрече с Лукрецией, а также о ее поручении. Заметив краску, разлившуюся по лицу англичанина, он прибавил: - Торопись, торопись, пока тебя не заместил другой, ведь ты один из многих.
   - Если бы мне пришлось перескочить через пропасть, чтобы найти донну Лукрецию, я и тогда не задумался бы ни на минуту! - живо воскликнул Реджинальд.
   - А ты не уведомишь своего друга Орсини о счастливой находке, чтобы он мог сопровождать тебя к твоей даме?
   - Нет, дон Альфонсо, настоящий рыцарь не должен терять ни минуты для исполнения желания своей дамы, - возразил Лебофор. - Может быть, она не желает, чтобы ее узнали, а, может быть, хочет дать мне какое-нибудь поручение, о котором никто не должен знать. Ну, прощай, товарищ по оружию, и никогда не бойся утонуть в стакане воды! - иронически прибавил он, а затем, пришпорив лошадь, помчался во весь дух по направлению, указанному ему Альфонсо.
   Трудно передать ту смесь чувств, которую испытывал Альфонсо, глядя вслед умчавшемуся товарищу. Сострадание, гнев, презрение и ревность настолько поглотили его, что он не видел и не слышал, что делалось вокруг. Страшный цербер почти касался своей головой лица рыцаря, но тот не замечал его. Огромная лягушка загородила ему дорогу, спрашивая о чем-то, но Альфонсо не отвечал на вопросы. Фурии скакали перед ним, сирены манили к себе своими чарующими голосами, и все было напрасно. Альфонсо равнодушно взглянул на многоголовую гидру, протягивавшую к нему свои головы, и с трудом сообразил, что гидра представляет собой самого папу Александра VI. Покидая Корсо, Альфонсо встретил прелестную, стройную сицилианку, которая грациозно танцевала, держа над своей головой тамбурин. Она поманила к себе рыцаря, но Альфонсо прошел мимо и скоро очутился на Капитолийской площади.
   ГЛАВА VIII
   На Капитолийской площади было сравнительно тихо и малолюдно. Сюда главным образом направлялись те, кого утомил шум Корсо и кто хотел подышать воздухом, сняв маску. День склонялся к вечеру. У палаток, где продавались сладости, фрукты и прохладительные напитки, собирались группы народа, весело разговаривавшего и смеявшегося. Тут же импровизировались стихи, составлялись эпиграммы, вызывавшие споры, иногда даже и драку. Римская знать прогуливалась отдельно взад и вперед по площади, держа в руках маски и тихо беседуя между собой.
   Страшно возбужденный и взволнованный Альфонсо сел у самого родника, и мирный плеск воды постепенно успокоил его напряженные нервы. Он с горечью подумал о событиях прожитого дня. В его прямом характере не было и следа фатовства, тем не менее, он не мог не сознаться, что во взорах Лукреции, устремленных на него, было более горячее чувство, чем простая благодарность за спасение от большой опасности. Смелое поведение феи Морганы подтверждало все слухи, которые распространялись о Лукреции. Альфонсо невольно вспомнил намек Цезаря об отношениях сестры к духовнику, и теперь не сомневался, что в этом намеке была правда. Подобная Мессалина наверно не брезговала никем. Мучительное покаяние отца Бруно тоже могло служить доказательством, что он питал к своей духовной дочери весьма грешные чувства. Альфонсо жалел теперь, что не принял приглашения феи Морганы, которая была не кем иным, как Лукрецией. Он должен был воспользоваться случаем и доказать развратной женщине всю неприглядность ее поступков. Следовало унизить ее, наполнить ее душу стыдом, а затем с презрением отвернуться от нее.
   Звуки тамбурина вывели Альфонсо из его задумчивости. Он поднял голову и только теперь заметил, что возле родника собралась многолюдная толпа. В Центре группы находились какие-то люди: старуха и двое вооруженных полудиких калабрийцев, по-видимому, распоряжавшихся уличным представлением. Возле них стояла молодая сицилианка, в которой Альфонсо узнал танцовщицу, встретившуюся с ним на Корсо. По-видимому, она принадлежала к распутным женщинам, которым, под страхом самого строгого наказания было запрещено появляться во время христианских праздников с открытыми лицами, вероятно, с целью оградить богомольцев от соблазнов красоты. Безобразная маска скрывала лицо танцовщицы, но ее стройная фигурка с прекрасными линиями тела приводила в восхищение всех тех, кто видел эту сицилийскую девушку. Может быть, потому, что Альфонсо думал о Лукреции, ему теперь показалось, что формы тела танцовщицы очень напоминают фигуру Лукреции, причем они были более мягки, женственны, чем у феи Морганы.
   Смотря на сицилианку, принц не мог не заметить, что молодая девушка не спускает с него взоров, которые блестели сквозь разрезы безобразной зеленой маски, напоминавшей своим цветом и фасоном незрелую дыню.
   Внимание рыцаря доставило удовольствие танцовщице. Она отделилась от своей компании и быстро подошла к Альфонсо.
   - Сегодня праздник, святой рыцарь, - проговорила она нежным голосом, который как музыка прозвучал в ушах Альфонсо, - не удостоите ли вы по этому случаю протанцевать тарантеллу с грешной сицилианкой!
   - Я - не ряженый, как ты, вероятно, думаешь, маска, - ответил принц, мне не подобает в этой одежде танцевать с тобой!
   - Ну, может быть, моя музыка развеселит вас! - заметила молодая девушка и окинула взглядом собравшуюся толпу, среди которой находилась и жаба, изображавшая собой клевету. Сзади жабы стояли монах и сатана. - Моя музыка поднимает на ноги мертвых, - продолжала сицилианка, - она должна расшевелить и тебя, несмотря на то, что в твоей душе погасли чувства радости и любви. Мать, дай мне мандолину!
   Танцовщица повесила тамбурин на тонкой серебряной цепочке себе на плечо, взяла из рук старухи мандолину и запела необыкновенно красивым, мелодичным голосом любовный романс, в котором слышались и грусть неразделенной любви, и могучая страсть, и призыв к блаженству.
   Чистый, серебристый голос певицы сразу овладел вниманием Альфонсо. Он подумал, что наверно, так поет Лукреция, у которой был совершенно такой же серебристый голос.
   - Неужели ты думаешь, милая певунья, что твоя песенка может внушить мне нежные чувства, навеять любовь? - насмешливо спросил он.
   - Да, я вижу, что тебя трудно пронять, - смеясь, ответила танцовщица, но все же я до тех пор не остановлюсь, пока не достигну своей цели.
   Девушка снова запела, произнося страстные слова любви. Во всей ее фигуре и вкрадчивой нежности голоса было столько чарующей прелести, что Альфонсо почувствовал, как усиленно забилось его сердце и голова пошла кругом. Он вскочил с места и протянул руки к певице, чтобы обнять ее.