Страница:
Маргарет достала кошелек и вытряхнула деньги на стол.
– Здесь только четыре фунта, а нам нужно снять лавку, место для жилья, покупать еду… Но ничего, мы ведь можем продать те кружева, которые уже сделали, а там начнем снова плести и продавать. Не беспокойтесь, мои дорогие, я позабочусь о вас.
– Но почему ты берешь на себя все хлопоты? – удивилась Бертранда. – Мы вовсе не собираемся быть тебе обузой, и сами будем себя обеспечивать.
– Да, да, я буду много работать, – Мари в энтузиазме вскочила со стула, уронив катушку. – А Маргарет поможет нам найти знатных покупателей. Давайте не будем спорить! Мы едем в Лондон, и все будет хорошо. А там у нас появятся деньги, и мы снова сможем есть мясо два раза в неделю, как дома. – Она грустно взглянула на очаг, в котором им давно нечего было стряпать, кроме каши. – Ах, как мне хочется съесть хороший кусочек жареной оленины или баранины.
Мари сжала на груди руки и мечтательно закатила глаза.
– А знаешь, Маргарет, почему мы сегодня засиделись допоздна? Мы вспоминали с тетей, как хорошо мы жили дома, когда были живы мама с папой. Ведь у нас была такая дружная семья, просто замечательная… – В глазах девушки заблестели слезы, и она быстро вытерла их передником. – Потом мы остались с тетей одни на всем свете, но все равно дома нам было хорошо, хоть мы и не были богаты… Ах, если бы не эти фанатики-католики, мы так и жили бы в моей любимой Франции. Не обижайся, Маргарет, я только хочу сказать, что в Йоркшире нам не улыбнулась удача. Конечно, в деревне есть очень добрые, хорошие люди, но им самим нелегко жить. Если бы мы не встретились здесь с тобой, то просто умерли бы от голода.
Маргарет собрала деньги в кошелек.
– Не думай об этом, все позади, милая Мари. И действительно, не будем сейчас обсуждать расходы. Жизнь сама все подскажет. Может, даже, когда мы заработаем в Лондоне денег, вы сможете вернуться во Францию.
Она подумала, что никогда не оставит их без помощи. Бертранде уже за семьдесят, и за последний год она заметно ослабела, а Мари еще слишком молода. Маргарет любила их всем сердцем, как и свою дорогую дочку, и чувствовала в себе достаточно сил, чтобы заботиться о них.
15
16
17
– Здесь только четыре фунта, а нам нужно снять лавку, место для жилья, покупать еду… Но ничего, мы ведь можем продать те кружева, которые уже сделали, а там начнем снова плести и продавать. Не беспокойтесь, мои дорогие, я позабочусь о вас.
– Но почему ты берешь на себя все хлопоты? – удивилась Бертранда. – Мы вовсе не собираемся быть тебе обузой, и сами будем себя обеспечивать.
– Да, да, я буду много работать, – Мари в энтузиазме вскочила со стула, уронив катушку. – А Маргарет поможет нам найти знатных покупателей. Давайте не будем спорить! Мы едем в Лондон, и все будет хорошо. А там у нас появятся деньги, и мы снова сможем есть мясо два раза в неделю, как дома. – Она грустно взглянула на очаг, в котором им давно нечего было стряпать, кроме каши. – Ах, как мне хочется съесть хороший кусочек жареной оленины или баранины.
Мари сжала на груди руки и мечтательно закатила глаза.
– А знаешь, Маргарет, почему мы сегодня засиделись допоздна? Мы вспоминали с тетей, как хорошо мы жили дома, когда были живы мама с папой. Ведь у нас была такая дружная семья, просто замечательная… – В глазах девушки заблестели слезы, и она быстро вытерла их передником. – Потом мы остались с тетей одни на всем свете, но все равно дома нам было хорошо, хоть мы и не были богаты… Ах, если бы не эти фанатики-католики, мы так и жили бы в моей любимой Франции. Не обижайся, Маргарет, я только хочу сказать, что в Йоркшире нам не улыбнулась удача. Конечно, в деревне есть очень добрые, хорошие люди, но им самим нелегко жить. Если бы мы не встретились здесь с тобой, то просто умерли бы от голода.
Маргарет собрала деньги в кошелек.
– Не думай об этом, все позади, милая Мари. И действительно, не будем сейчас обсуждать расходы. Жизнь сама все подскажет. Может, даже, когда мы заработаем в Лондоне денег, вы сможете вернуться во Францию.
Она подумала, что никогда не оставит их без помощи. Бертранде уже за семьдесят, и за последний год она заметно ослабела, а Мари еще слишком молода. Маргарет любила их всем сердцем, как и свою дорогую дочку, и чувствовала в себе достаточно сил, чтобы заботиться о них.
15
Вдруг за занавеской раздался нежный голосок проснувшейся Пэйшенс. Маргарет рванулась, было к ней, но Бертранда остановила ее.
– Мари, пойди ты и укачай девочку. Да и приляг рядом с ней, ей будет спокойнее спать.
Девушка охотно занялась ребенком. До Маргарет доносились из угла сонное бормотание дочки и ласковый шепот Мари, потом ласковый мотив французской колыбельной песенки. Через некоторое время там наступила тишина, и Бертранда шепотом велела Маргарет проверить, заснули ли они. Та потихоньку заглянула за занавеску: Пэйшенс, как котенок, прижалась к спящей Мари, на юном лице которой замерла легкая улыбка.
Успокоенная, она вернулась и села подле Бертранды.
– Я специально отправила Мари спать, потому что мне нужно поговорить с тобой, Маргарет, дай мне руку. – Ее наставница помолчала. – Вот в чем дело, ma chire[10]. Хочу предупредить, что путешествие будет опасным…
– Я понимаю, что дед не оставит меня в покое и со своими деньгами может нанять сколько угодно преследователей. Но у меня есть преимущество во времени и то, что я исчезла неожиданно. Надо только с умом воспользоваться этим.
Бертранда посмотрела на нее так, что Маргарет ощутила пронизывающую силу взгляда ее подслеповатых глаз.
– Ум – дело нелишнее, но порою даже он не может защитить от могущества. Ты совершаешь сейчас самый отчаянный шаг, успех или неудача решат всю твою будущую жизнь. Я не знаю, есть ли у тебя друзья, к которым ты можешь обратиться, но именно сейчас настал момент прибегнуть к их помощи.
Расстроенная Маргарет встала и начала расхаживать по комнате. Старая женщина была права. У деда есть деньги и власть, чтобы заставить ее жить по-своему.
– Мне не хотелось бы никого просить. Это меня обяжет, а мне нечем будет отблагодарить. Ты ведь знаешь, я терпеть не могу быть обязанной.
– Кто знает, возможно, вскоре тебе придется сделать это, – выразительно сказала Бертранда.
– Ты имеешь в виду, что мне придется выбирать из двух зол меньшее?
– Хотелось бы, чтобы все было не настолько уж плохо. Но пойми, никто не живет в мире один, сам по себе. И ты не сможешь.
– Но я не хочу и не буду больше подчиняться деду, – горячо возразила Маргарет. – Я снова хочу быть самой собой и ни от кого не зависеть.
– И ты сможешь, – мягко проговорила Бертранда, – но это не так просто. Ты выслушаешь меня? Я хочу сказать тебе правду.
Опустив голову, Маргарет уселась рядом с ней.
– Да, ma tante.
– Не играй со мной в кротость, я-то знаю, в тебе ни на грош смирения, – усмехнулась кружевница. – Можешь относиться к моим словам как угодно, но выслушай меня. Ты должна выйти замуж. – Она повелительно подняла руку, когда Маргарет резко выпрямилась. – Ты обещала слушать! Не мне тебе говорить, что браки знати заключаются только с позволения королевы. Ты должна пойти к ней и назвать имя мужчины, которого выберешь сама.
– Но в этом-то и загвоздка! – В отчаянии Маргарет чуть не заплакала: все подталкивают ее к браку, даже любимая подруга. – Я хочу остаться незамужней.
– Это невозможно, ты знаешь. Если ты не выйдешь замуж по своей воле, граф насильно выдаст тебя за Роберта, получив на это разрешение королевы. Ты просто создана для семейной жизни, со своей энергией ты сумеешь заботиться обо всех.
– Как вы можете так говорить? – возразила Маргарет. – Я не смогу ужиться ни с одним мужчиной. Все они – самовлюбленные эгоисты, которые не умеют считаться с женщиной и бессовестно подавляют все ее желания.
– Согласна, что дед и Оливер именно таковы. Но мужчины все-таки разные, – урезонивала ее Бертранда, – а, кроме того, отношения с ними нужно налаживать… ну, как ты это делаешь с коклюшками, когда начинаешь новое кружево. Очень важно правильно натянуть нитки: слабо – они спутаются, чересчур сильно – порвутся, понимаешь? В нашей работе играют роль и мастерица, и материал, ведь так? Только роли у них разные, так же, как у мужа и жены.
– Вот именно, и муж всегда заставляет жену играть пассивную роль, – уныло заметила Маргарет. – А я сама хочу плести узор, потому что я знаю, что могу это, и на меньшее не согласна!
– Tres bien[11] – Затеяв этот разговор, мудрая старуха надеялась заставить Маргарет размышлять, не стоит ли изменить свой взгляд на брак. – Пожалуйста, создавай его, но ты ничего не сможешь сделать без ниток, согласна?
Значит, и мастерица, и материал необходимы друг другу. Ты можешь быть не только искусной кружевницей, но и умной женой. Вспомни, когда плетешь кружево, то в нужный момент ты поворачиваешь то в одну, то в другую сторону. Точно так же в семейной жизни нельзя быть прямолинейной: иногда необходимо проявить характер, а в другом случае от тебя потребуется вся твоя нежность и уступчивость.
Маргарет задумалась, чувствуя справедливость рассуждений своей учительницы.
– Теперь еще одно, – продолжала Бертранда. – Не хотелось бы огорчать тебя, да приходится. Пожалуй, только этим я и смогу тебя хоть немного защитить. На время путешествия, Маргарет, позабудь о кружеве. Если тебя увидят за ним, никакая маскировка нам не поможет, и ты окажешься в руках преследователей. У тебя не должно быть ничего, что выдавало бы в тебе кружевницу.
– Ах, ma tante, – жалобно простонала Маргарет, – вы знаете, как мне трудно без него, но я не смогла взять с собой даже подушку, потому что дед ее забрал, – и она расплакалась.
Бертранда погладила ее по голове и взяла за руку.
– Ma chere petite, не нужно огорчаться. Вспомни, ты же умеешь представить, что плетешь кружева.
Маргарет уткнулась лицом в колени Бертранды, добрые и ласковые руки которой вскоре успокоили ее, и вновь подумала, что старая француженка заменяет ей мать, которая никогда не пыталась понять и утешить свою дочь.
– Давай-ка, Маргарет, поднимайся и налей нам по чашечке чая, думаю, нам обеим нужно подкрепиться.
Вздохнув, Маргарет подошла к умывальнику, привела себя в порядок, затем налила чаю и поставила чашки на стол. Хотя огонь в очаге почти погас, чайник еще не остыл, и, сидя рядом, подруги с удовольствием прихлебывали горячий целительный напиток.
– Хочу сказать тебе еще кое-что, – Бертранда поставила чашку на колени. – Ты вот-вот начнешь новую, независимую жизнь. И в своем мастерстве тебе тоже пришло время стать самостоятельной. Ученичество твое закончено. Слушай внимательно! – приказала Бертранда, схватив за руку начавшую было возражать Маргарет. – Дитя мое, я научила тебя всему, что знала сама. Ты была одаренной ученицей, но теперь должна использовать свой талант для создания собственных узоров. Не пропускай также старинных ценных кружев, секреты которых утеряны. Я научила тебя копировать их и восстанавливать технику плетения. Пусть в тебе проснется художница, Маргарет! Для меня будет самой большой наградой то, что вместо старой кружевницы на свет появилась новая, молодая мастерица.
Лицо Бертранды осветилось улыбкой, подчеркнувшей его былую красоту. Маргарет смущенно прижалась к ней. Мудрая подруга угадала, к чему она всегда стремилась, мечтая о совместной жизни в Лондоне. Вместе с тем она ощутила вдруг холодок страха перед неизвестным будущим, в котором ей не придется рассчитывать на чью-либо помощь, сражаясь со всеми трудностями в одиночку…
Или, может быть, неожиданная встреча с Джонатаном вплетется нитью в кружево ее новой жизни?
– Мари, пойди ты и укачай девочку. Да и приляг рядом с ней, ей будет спокойнее спать.
Девушка охотно занялась ребенком. До Маргарет доносились из угла сонное бормотание дочки и ласковый шепот Мари, потом ласковый мотив французской колыбельной песенки. Через некоторое время там наступила тишина, и Бертранда шепотом велела Маргарет проверить, заснули ли они. Та потихоньку заглянула за занавеску: Пэйшенс, как котенок, прижалась к спящей Мари, на юном лице которой замерла легкая улыбка.
Успокоенная, она вернулась и села подле Бертранды.
– Я специально отправила Мари спать, потому что мне нужно поговорить с тобой, Маргарет, дай мне руку. – Ее наставница помолчала. – Вот в чем дело, ma chire[10]. Хочу предупредить, что путешествие будет опасным…
– Я понимаю, что дед не оставит меня в покое и со своими деньгами может нанять сколько угодно преследователей. Но у меня есть преимущество во времени и то, что я исчезла неожиданно. Надо только с умом воспользоваться этим.
Бертранда посмотрела на нее так, что Маргарет ощутила пронизывающую силу взгляда ее подслеповатых глаз.
– Ум – дело нелишнее, но порою даже он не может защитить от могущества. Ты совершаешь сейчас самый отчаянный шаг, успех или неудача решат всю твою будущую жизнь. Я не знаю, есть ли у тебя друзья, к которым ты можешь обратиться, но именно сейчас настал момент прибегнуть к их помощи.
Расстроенная Маргарет встала и начала расхаживать по комнате. Старая женщина была права. У деда есть деньги и власть, чтобы заставить ее жить по-своему.
– Мне не хотелось бы никого просить. Это меня обяжет, а мне нечем будет отблагодарить. Ты ведь знаешь, я терпеть не могу быть обязанной.
– Кто знает, возможно, вскоре тебе придется сделать это, – выразительно сказала Бертранда.
– Ты имеешь в виду, что мне придется выбирать из двух зол меньшее?
– Хотелось бы, чтобы все было не настолько уж плохо. Но пойми, никто не живет в мире один, сам по себе. И ты не сможешь.
– Но я не хочу и не буду больше подчиняться деду, – горячо возразила Маргарет. – Я снова хочу быть самой собой и ни от кого не зависеть.
– И ты сможешь, – мягко проговорила Бертранда, – но это не так просто. Ты выслушаешь меня? Я хочу сказать тебе правду.
Опустив голову, Маргарет уселась рядом с ней.
– Да, ma tante.
– Не играй со мной в кротость, я-то знаю, в тебе ни на грош смирения, – усмехнулась кружевница. – Можешь относиться к моим словам как угодно, но выслушай меня. Ты должна выйти замуж. – Она повелительно подняла руку, когда Маргарет резко выпрямилась. – Ты обещала слушать! Не мне тебе говорить, что браки знати заключаются только с позволения королевы. Ты должна пойти к ней и назвать имя мужчины, которого выберешь сама.
– Но в этом-то и загвоздка! – В отчаянии Маргарет чуть не заплакала: все подталкивают ее к браку, даже любимая подруга. – Я хочу остаться незамужней.
– Это невозможно, ты знаешь. Если ты не выйдешь замуж по своей воле, граф насильно выдаст тебя за Роберта, получив на это разрешение королевы. Ты просто создана для семейной жизни, со своей энергией ты сумеешь заботиться обо всех.
– Как вы можете так говорить? – возразила Маргарет. – Я не смогу ужиться ни с одним мужчиной. Все они – самовлюбленные эгоисты, которые не умеют считаться с женщиной и бессовестно подавляют все ее желания.
– Согласна, что дед и Оливер именно таковы. Но мужчины все-таки разные, – урезонивала ее Бертранда, – а, кроме того, отношения с ними нужно налаживать… ну, как ты это делаешь с коклюшками, когда начинаешь новое кружево. Очень важно правильно натянуть нитки: слабо – они спутаются, чересчур сильно – порвутся, понимаешь? В нашей работе играют роль и мастерица, и материал, ведь так? Только роли у них разные, так же, как у мужа и жены.
– Вот именно, и муж всегда заставляет жену играть пассивную роль, – уныло заметила Маргарет. – А я сама хочу плести узор, потому что я знаю, что могу это, и на меньшее не согласна!
– Tres bien[11] – Затеяв этот разговор, мудрая старуха надеялась заставить Маргарет размышлять, не стоит ли изменить свой взгляд на брак. – Пожалуйста, создавай его, но ты ничего не сможешь сделать без ниток, согласна?
Значит, и мастерица, и материал необходимы друг другу. Ты можешь быть не только искусной кружевницей, но и умной женой. Вспомни, когда плетешь кружево, то в нужный момент ты поворачиваешь то в одну, то в другую сторону. Точно так же в семейной жизни нельзя быть прямолинейной: иногда необходимо проявить характер, а в другом случае от тебя потребуется вся твоя нежность и уступчивость.
Маргарет задумалась, чувствуя справедливость рассуждений своей учительницы.
– Теперь еще одно, – продолжала Бертранда. – Не хотелось бы огорчать тебя, да приходится. Пожалуй, только этим я и смогу тебя хоть немного защитить. На время путешествия, Маргарет, позабудь о кружеве. Если тебя увидят за ним, никакая маскировка нам не поможет, и ты окажешься в руках преследователей. У тебя не должно быть ничего, что выдавало бы в тебе кружевницу.
– Ах, ma tante, – жалобно простонала Маргарет, – вы знаете, как мне трудно без него, но я не смогла взять с собой даже подушку, потому что дед ее забрал, – и она расплакалась.
Бертранда погладила ее по голове и взяла за руку.
– Ma chere petite, не нужно огорчаться. Вспомни, ты же умеешь представить, что плетешь кружева.
Маргарет уткнулась лицом в колени Бертранды, добрые и ласковые руки которой вскоре успокоили ее, и вновь подумала, что старая француженка заменяет ей мать, которая никогда не пыталась понять и утешить свою дочь.
– Давай-ка, Маргарет, поднимайся и налей нам по чашечке чая, думаю, нам обеим нужно подкрепиться.
Вздохнув, Маргарет подошла к умывальнику, привела себя в порядок, затем налила чаю и поставила чашки на стол. Хотя огонь в очаге почти погас, чайник еще не остыл, и, сидя рядом, подруги с удовольствием прихлебывали горячий целительный напиток.
– Хочу сказать тебе еще кое-что, – Бертранда поставила чашку на колени. – Ты вот-вот начнешь новую, независимую жизнь. И в своем мастерстве тебе тоже пришло время стать самостоятельной. Ученичество твое закончено. Слушай внимательно! – приказала Бертранда, схватив за руку начавшую было возражать Маргарет. – Дитя мое, я научила тебя всему, что знала сама. Ты была одаренной ученицей, но теперь должна использовать свой талант для создания собственных узоров. Не пропускай также старинных ценных кружев, секреты которых утеряны. Я научила тебя копировать их и восстанавливать технику плетения. Пусть в тебе проснется художница, Маргарет! Для меня будет самой большой наградой то, что вместо старой кружевницы на свет появилась новая, молодая мастерица.
Лицо Бертранды осветилось улыбкой, подчеркнувшей его былую красоту. Маргарет смущенно прижалась к ней. Мудрая подруга угадала, к чему она всегда стремилась, мечтая о совместной жизни в Лондоне. Вместе с тем она ощутила вдруг холодок страха перед неизвестным будущим, в котором ей не придется рассчитывать на чью-либо помощь, сражаясь со всеми трудностями в одиночку…
Или, может быть, неожиданная встреча с Джонатаном вплетется нитью в кружево ее новой жизни?
16
Джонатан вошел в конюшню, и Фаэтон сразу весело и коротко заржал, приветствуя его. Оседлав коня, капитан выехал на каменистую дорогу и быстро добрался до деревни.
Найти там таверну не составляло труда, так как это было единственное двухэтажное строение, которое удивило капитана своей добротностью. Бросались в глаза просторные окна, это было невиданной роскошью в таких деревенских заведениях, – в дневное время они щедро пропускали свет, что позволяло экономить на свечах. Толстые бревна белели в темноте, значит, постройка была совсем недавней. Через открытую входную дверь сбоку виднелась лестница, ведущая на второй этаж. На солидном строении странно выглядела соломенная крыша, похоже, у хозяина внезапно кончились деньги. Интересно, кому понадобилось нести расходы на питейное заведение в отдаленной части Йоркшира, да еще в стороне от проезжей дороги? Вряд ли здесь можно было рассчитывать на получение выручки, достаточной хотя бы на покрытие издержек на строительство, размышлял Джонатан и решил осмотреть таверну со всех сторон.
Он увидел на задней стене лестницу на второй этаж, нахмурился и с растущим подозрением отъехал от таверны на несколько шагов, чтобы попытаться заглянуть наверх. Обернувшись, он заметил рядом несколько больших старых вязов. Он приблизился к одному и, встав на седло, забрался на дерево.
В одной комнате горели камин и свечи, и, судя по количеству окон, наверху находилось четыре одинаковых помещения для гостей, искавших уединения. Лестница предоставляла великолепную возможность незаметно для посетителей нижнего зала проникнуть на второй этаж. Его подозрения превратились в уверенность, что ожидаемая встреча вражеских лазутчиков произойдет именно здесь.
Джонатан спустился вниз и подвел коня к крыльцу, где и привязал его к столбу. Затем вошел в таверну.
Капитан был радостно встречен деревенскими завсегдатаями, они тотчас освободили ему место в середине длинного, тщательно выструганного стола, уставленного внушительными кувшинами со светлым и темным пивом. Как водится, посыпались вопросы, и капитан, не сдерживая своего негодования, поведал о гнусных издевательствах испанцев над населением Нидерландов и об их самоуверенных и наглых планах напасть на Англию. Сжимая кулаки, мужчины слушали его с горящими от гнева глазами, и трое попросились в солдаты, грозя задать жару проклятым испанцам.
Двое были молодые крепкие лесорубы, третий – кузнец, уже в годах, отличавшийся недюжинной силой. И хотя набор рекрутов был маскировкой истинной причины появления Джонатана в Клифтоне, он от души радовался достойному пополнению.
Взбудораженные люди продолжали громко обсуждать коварство врага и горячо напутствовали троих смельчаков, гордясь, что в победе, которая не вызывала у них сомнений, будет заслуга и их земляков. Сославшись на усталость, Джонатан покинул шумное сборище односельчан, воспламененных воодушевлением не меньше, чем значительным количеством выпитого эля[12].
Вскоре к таверне подошел Корнелиус, и капитан увлек его под прикрытие вязов. Там его товарищ доложил, что с берегового утеса ему удалось при помощи подзорной трубы обнаружить испанский корабль, бросивший якорь в открытом море. Курьера оставалось ждать недолго. Корнелиус одобрил укрытие под вязами, выбранное капитаном для наблюдения за наружной лестницей, и внимательно выслушал его соображения по поводу хозяина таверны, который, кстати сказать, не показывался в общем зале, когда там сидел Джонатан. Они решили, что настала очередь датчанину появиться там под видом вояки, жаждущего веселого общества и горячительного пойла, и, щедро угощая народ, постараться выведать любые сведения об этом таинственном предпринимателе, которому вдруг полюбился отдаленный уголок Йоркшира на тихом побережье.
Корнелиус поспешил подняться на крыльцо и, рывком распахнув дверь, прямо с порога нетерпеливо потребовал эля, как можно больше эля!
Усмехнувшись, Джонатан прислонился к шершавому стволу вяза и стал наблюдать за задней стеной таверны. Сегодня он надеялся сделать первый шаг, который приблизит его к личному врагу: всем нутром он чувствовал участие инквизитора в заговоре. Схватка с его гонцом обещала быть жестокой.
Но Маргарет! Поразительная она все-таки женщина. Ни секунды не раздумывая, предлагать помощь в опасном мероприятии! Да, самостоятельная и смелая женщина, нисколько не похожая на ту склонившуюся над работой молчаливую девушку, которую он, затаив дыхание, разглядывал через окошко поздним вечером в Западном Лулворте… На табурете перед ней стояла свеча и отбрасывала свой свет на золотистые волосы Маргарет, сиявшие, словно нимб, вокруг ее прелестного лица. А он стоял и не мог наглядеться на любимую, целиком погруженную в таинство создания кружевного узора, в непонятное и казавшееся ему скучным занятие.
Только теперь, припомнив собственные мучительные поиски секрета власти над огнем и металлом, он вдруг понял, что Маргарет испытывала то же ни с чем не сравнимое ощущение способности подчинить себе глупый моток ниток и своенравные коклюшки и с их помощью создать волшебные узоры, порожденные ее фантазией. Для него было воистину удивительным думать о Маргарет как о мастерице.
Да, это уж точно мастерица. И не только плести кружева. Она заставила его вспомнить, что, кроме ужаса смерти и неуемной жажды мести, можно испытывать множество разных чувств. Но воспоминание о чувстве – не само чувство. И стоит ли на его месте открываться чувствительности, – ощутив радостное влечение к ней, он испытал невыносимую боль от сознания недоступности этого счастья. Он не может позволить, чтобы сжигающий его адский огонь хоть на миг опалил Маргарет.
Как ни жалко было Маргарет покидать приветливый дом Бертранды, нужно было вернуться в поместье, чтобы забрать Дэгги, умную каурую кобылу. Теперь, когда Пэйшенс в надежных руках подруг, Маргарет проберется к конюшне деда через хозяйственный двор и потихоньку оседлает Дэгги. Бертранда посоветовала ей сначала обогнуть холм у реки и уже потом выбраться на дорогу к деревне.
Подруги расцеловались, и Маргарет вышла во двор. Она осторожно ступала, нащупывая еле заметную тропинку, и размышляла о наставлениях Бертранды.
Обязательно выйти замуж! Да разве найдешь такого мужа, который хотя бы после рождения наследника даст ей возможность жить по-своему, воспитывать детей и заниматься своим ремеслом? Кто же сможет примириться с независимостью жены? Во всяком случае, ей такие мужчины не встречались.
Она уже хотела открыть калитку и вдруг так и замерла с вытянутой рукой. Сердце кольнуло недоброе предчувствие. Глаза уже привыкли к темноте, и она зорко оглядывала темную кузницу, таверну, где, судя по выкрикам мужских голосов и смеху, полным ходом шло веселье, и черные громады старых деревьев.
У ствола ближайшего к ней вяза ей что-то почудилось. Маргарет стала пристально всматриваться и заметила, что ствол отбрасывал необычную тень, похожую на человеческую. Она протерла глаза, на этот раз в лунном свете сверкнул обнаженный клинок шпаги.
Силы небесные! Ведь Джонатан в деревне. Кто-то выслеживает его, спрятавшись под деревьями. Не теряя из виду поблескивающую шпагу и стараясь ступать неслышно, Маргарет приближалась, пока не разглядела неизвестного. Спиной к ней, плотно прислонившись к стволу, неподвижно стоял Эль Магико.
Под ее ногой слегка хрустнула ветка. Он стремительно обернулся, схватившись за оружие, но узнал ее и облегченно вздохнул.
– Удивительно, что ты появилась как раз тогда, когда я думал о тебе, – негромко сказал взволнованный Джонатан.
– Джонатан, тебе грозит большая опасность, – с тревогой предупредила Маргарет. – Я с ужасом чувствую это. По-моему, предатель знает, где ты находишься.
Оглядевшись, он беспечно пожал плечами и усмехнулся.
– Что-то не вижу, чтобы меня встречали.
– У него хватает соображения не высовываться. – Она рассердилась на неуместную шутку. – Но ты же отважный герой и презираешь опасность! Никак не могу привыкнуть к этой твоей манере смеяться над серьезными вещами.
– А я как раз и шучу, чтобы не было страшно. И знаешь, иногда здорово помогает…
Чуткое ухо Маргарет уловило нотку горечи в насмешливой фразе, и сердце ее сжалось от боли. Она с трудом подавила внезапное желание обнять и приласкать этого мужественного, но в глубине души беззащитного человека.
– Я очень хочу помочь тебе и поверь, что смогу, – страстно сказала она.
Капитан нахмурился. Согласиться – значит подвергнуть Маргарет опасности, серьезность которой она даже не представляет. Он невольно любовался охваченной великодушным порывом молодой женщиной, но решил оставаться непреклонным.
– Видишь ли, я бы с удовольствием принял твою помощь, – проговорил он, не желая обидеть ее, – но просто не знаю, что ты можешь сделать. Так что благодарю тебя, но вынужден отказаться.
– То есть, как это не знаешь? Я ведь говорила тебе, что всех здесь знаю и поэтому смогу указать на пришлого. Видно, ты просто не слушаешь меня!
– И как же это ты сделаешь?
Джонатан сложил на груди руки, стараясь выглядеть бесстрастным, хотя загоревшаяся негодованием Маргарет была чудо как хороша и бесконечно волновала его, пробуждая желание.
– Очень просто. Если увидишь испанского гонца с незнакомцем и не сможешь их схватить, постарайся заметить, какая обувь на англичанине. Если на нем толстые башмаки, значит, он маскируется под косаря – они носят такие башмаки, чтобы не поранить ногу косой. Тогда предателя надо искать среди них. А если вдруг…
– Ты про чьи ноги? – уцепился он за первое слово, застрявшее в памяти, потому что, решив, что все равно откажется от ее помощи, почти не слушал ее.
– Предателя, разумеется! – взорвалась Маргарет. – Или их может быть несколько?
– А тебе не удалось это подслушать? – поддразнил Джонатан.
– Думаю, я слышала самое главное, – совершенно серьезно ответила она. – Умоляю тебя, будь очень осторожным. Кто знает, может, он среди бродячих торговцев, которые появились здесь вчера вечером. Их трое: коробейник, самый молодой и высокий, постарше, со светлой бородой, – сапожник и с ними какой-то оборванный старик, наверное, нищий.
– А как насчет виконта? – Ему приходилось заставлять себя ее слушать.
– Роберт? – она коротко рассмеялась. – Невозможно.
– Почему же?
– У Роберта только одно на уме: как бы королева возобновила его лицензию на сбор налогов по ввозу вина. Нет, конечно, еще он постоянно охотится за какой-нибудь новой юбкой. Извини, мне не следовало говорить этого, но таков виконт. Кроме того, он просто не в состоянии хранить секреты, на него даже друзья обижаются.
– Сам не люблю недооценивать своих врагов и тебе не советую.
– Ты уже говорил об этом, но Роберт – не враг. Он не опасен, как медведь в спячке. К тому же слишком ограничен.
– Охотно верю, что он мыслит нижней частью своего тела, особенно когда прикасается к тебе. Но все-таки буду с ним настороже.
– Ты вовсе не того опасаешься. Говорю тебе, я в нем полностью уверена и… – вдруг осеклась Маргарет.
Джонатан пытался сосредоточиться на своем задании и не мог. Он смотрел на нее и уносился в другой мир, где мог себе позволить обнять ее прекрасное тело. Молодая женщина перехватила его затуманенный взгляд и молча смотрела на него широко распахнутыми глазами.
А Джонатан, все еще грезя наяву, с нежной страстью впитывал в себя прелесть ее лица, стройную, белеющую в темноте шею и плавные изгибы зрелого тела. Вдруг его настиг приступ боли, неизменно следующей за чувственным наслаждением, и он невольно застонал.
Черт побери, он не может этого долго выносить. Эта женщина пробуждает в нем нестерпимое желание и поэтому представляет для него угрозу. Он уже не тот целомудренный мальчик, который довольствовался созерцанием ее невинной красоты и горячими поцелуями. Он трепетал от безумного желания овладеть ею, и только стремление сохранить к себе уважение помогало ему сдерживаться.
– Если ты, в самом деле, хочешь помочь мне, пожалуйста, уходи, прошу тебя. – Не в силах смотреть на нее, он отвернулся.
– По-моему, ты не то хотел сказать, – мягко возразила она.
– Неважно, – глухо настаивал он, глядя в сторону. – У тебя ведь здесь какое-то дело, ну так иди же, слышишь?
Сделав шаг, Маргарет снова оказалась перед ним и увидела его лицо, искаженное страданием. У нее перехватило горло.
– Тебе опять очень плохо. Это связано с тюрьмой, да? – тихо спросила она.
– Ты ничего в этом не понимаешь, – нарочито резко сказал он, чтобы напугать ее, чтобы она убежала, как испуганная лань, пока он не налетел и не смял ее в неистовом порыве, – и никогда не поймешь.
– Может быть, я действительно чего-то не понимаю, – медленно проговорила Маргарет. – Но зато я знаю точно, что тебе нужно.
Найти там таверну не составляло труда, так как это было единственное двухэтажное строение, которое удивило капитана своей добротностью. Бросались в глаза просторные окна, это было невиданной роскошью в таких деревенских заведениях, – в дневное время они щедро пропускали свет, что позволяло экономить на свечах. Толстые бревна белели в темноте, значит, постройка была совсем недавней. Через открытую входную дверь сбоку виднелась лестница, ведущая на второй этаж. На солидном строении странно выглядела соломенная крыша, похоже, у хозяина внезапно кончились деньги. Интересно, кому понадобилось нести расходы на питейное заведение в отдаленной части Йоркшира, да еще в стороне от проезжей дороги? Вряд ли здесь можно было рассчитывать на получение выручки, достаточной хотя бы на покрытие издержек на строительство, размышлял Джонатан и решил осмотреть таверну со всех сторон.
Он увидел на задней стене лестницу на второй этаж, нахмурился и с растущим подозрением отъехал от таверны на несколько шагов, чтобы попытаться заглянуть наверх. Обернувшись, он заметил рядом несколько больших старых вязов. Он приблизился к одному и, встав на седло, забрался на дерево.
В одной комнате горели камин и свечи, и, судя по количеству окон, наверху находилось четыре одинаковых помещения для гостей, искавших уединения. Лестница предоставляла великолепную возможность незаметно для посетителей нижнего зала проникнуть на второй этаж. Его подозрения превратились в уверенность, что ожидаемая встреча вражеских лазутчиков произойдет именно здесь.
Джонатан спустился вниз и подвел коня к крыльцу, где и привязал его к столбу. Затем вошел в таверну.
Капитан был радостно встречен деревенскими завсегдатаями, они тотчас освободили ему место в середине длинного, тщательно выструганного стола, уставленного внушительными кувшинами со светлым и темным пивом. Как водится, посыпались вопросы, и капитан, не сдерживая своего негодования, поведал о гнусных издевательствах испанцев над населением Нидерландов и об их самоуверенных и наглых планах напасть на Англию. Сжимая кулаки, мужчины слушали его с горящими от гнева глазами, и трое попросились в солдаты, грозя задать жару проклятым испанцам.
Двое были молодые крепкие лесорубы, третий – кузнец, уже в годах, отличавшийся недюжинной силой. И хотя набор рекрутов был маскировкой истинной причины появления Джонатана в Клифтоне, он от души радовался достойному пополнению.
Взбудораженные люди продолжали громко обсуждать коварство врага и горячо напутствовали троих смельчаков, гордясь, что в победе, которая не вызывала у них сомнений, будет заслуга и их земляков. Сославшись на усталость, Джонатан покинул шумное сборище односельчан, воспламененных воодушевлением не меньше, чем значительным количеством выпитого эля[12].
Вскоре к таверне подошел Корнелиус, и капитан увлек его под прикрытие вязов. Там его товарищ доложил, что с берегового утеса ему удалось при помощи подзорной трубы обнаружить испанский корабль, бросивший якорь в открытом море. Курьера оставалось ждать недолго. Корнелиус одобрил укрытие под вязами, выбранное капитаном для наблюдения за наружной лестницей, и внимательно выслушал его соображения по поводу хозяина таверны, который, кстати сказать, не показывался в общем зале, когда там сидел Джонатан. Они решили, что настала очередь датчанину появиться там под видом вояки, жаждущего веселого общества и горячительного пойла, и, щедро угощая народ, постараться выведать любые сведения об этом таинственном предпринимателе, которому вдруг полюбился отдаленный уголок Йоркшира на тихом побережье.
Корнелиус поспешил подняться на крыльцо и, рывком распахнув дверь, прямо с порога нетерпеливо потребовал эля, как можно больше эля!
Усмехнувшись, Джонатан прислонился к шершавому стволу вяза и стал наблюдать за задней стеной таверны. Сегодня он надеялся сделать первый шаг, который приблизит его к личному врагу: всем нутром он чувствовал участие инквизитора в заговоре. Схватка с его гонцом обещала быть жестокой.
Но Маргарет! Поразительная она все-таки женщина. Ни секунды не раздумывая, предлагать помощь в опасном мероприятии! Да, самостоятельная и смелая женщина, нисколько не похожая на ту склонившуюся над работой молчаливую девушку, которую он, затаив дыхание, разглядывал через окошко поздним вечером в Западном Лулворте… На табурете перед ней стояла свеча и отбрасывала свой свет на золотистые волосы Маргарет, сиявшие, словно нимб, вокруг ее прелестного лица. А он стоял и не мог наглядеться на любимую, целиком погруженную в таинство создания кружевного узора, в непонятное и казавшееся ему скучным занятие.
Только теперь, припомнив собственные мучительные поиски секрета власти над огнем и металлом, он вдруг понял, что Маргарет испытывала то же ни с чем не сравнимое ощущение способности подчинить себе глупый моток ниток и своенравные коклюшки и с их помощью создать волшебные узоры, порожденные ее фантазией. Для него было воистину удивительным думать о Маргарет как о мастерице.
Да, это уж точно мастерица. И не только плести кружева. Она заставила его вспомнить, что, кроме ужаса смерти и неуемной жажды мести, можно испытывать множество разных чувств. Но воспоминание о чувстве – не само чувство. И стоит ли на его месте открываться чувствительности, – ощутив радостное влечение к ней, он испытал невыносимую боль от сознания недоступности этого счастья. Он не может позволить, чтобы сжигающий его адский огонь хоть на миг опалил Маргарет.
Как ни жалко было Маргарет покидать приветливый дом Бертранды, нужно было вернуться в поместье, чтобы забрать Дэгги, умную каурую кобылу. Теперь, когда Пэйшенс в надежных руках подруг, Маргарет проберется к конюшне деда через хозяйственный двор и потихоньку оседлает Дэгги. Бертранда посоветовала ей сначала обогнуть холм у реки и уже потом выбраться на дорогу к деревне.
Подруги расцеловались, и Маргарет вышла во двор. Она осторожно ступала, нащупывая еле заметную тропинку, и размышляла о наставлениях Бертранды.
Обязательно выйти замуж! Да разве найдешь такого мужа, который хотя бы после рождения наследника даст ей возможность жить по-своему, воспитывать детей и заниматься своим ремеслом? Кто же сможет примириться с независимостью жены? Во всяком случае, ей такие мужчины не встречались.
Она уже хотела открыть калитку и вдруг так и замерла с вытянутой рукой. Сердце кольнуло недоброе предчувствие. Глаза уже привыкли к темноте, и она зорко оглядывала темную кузницу, таверну, где, судя по выкрикам мужских голосов и смеху, полным ходом шло веселье, и черные громады старых деревьев.
У ствола ближайшего к ней вяза ей что-то почудилось. Маргарет стала пристально всматриваться и заметила, что ствол отбрасывал необычную тень, похожую на человеческую. Она протерла глаза, на этот раз в лунном свете сверкнул обнаженный клинок шпаги.
Силы небесные! Ведь Джонатан в деревне. Кто-то выслеживает его, спрятавшись под деревьями. Не теряя из виду поблескивающую шпагу и стараясь ступать неслышно, Маргарет приближалась, пока не разглядела неизвестного. Спиной к ней, плотно прислонившись к стволу, неподвижно стоял Эль Магико.
Под ее ногой слегка хрустнула ветка. Он стремительно обернулся, схватившись за оружие, но узнал ее и облегченно вздохнул.
– Удивительно, что ты появилась как раз тогда, когда я думал о тебе, – негромко сказал взволнованный Джонатан.
– Джонатан, тебе грозит большая опасность, – с тревогой предупредила Маргарет. – Я с ужасом чувствую это. По-моему, предатель знает, где ты находишься.
Оглядевшись, он беспечно пожал плечами и усмехнулся.
– Что-то не вижу, чтобы меня встречали.
– У него хватает соображения не высовываться. – Она рассердилась на неуместную шутку. – Но ты же отважный герой и презираешь опасность! Никак не могу привыкнуть к этой твоей манере смеяться над серьезными вещами.
– А я как раз и шучу, чтобы не было страшно. И знаешь, иногда здорово помогает…
Чуткое ухо Маргарет уловило нотку горечи в насмешливой фразе, и сердце ее сжалось от боли. Она с трудом подавила внезапное желание обнять и приласкать этого мужественного, но в глубине души беззащитного человека.
– Я очень хочу помочь тебе и поверь, что смогу, – страстно сказала она.
Капитан нахмурился. Согласиться – значит подвергнуть Маргарет опасности, серьезность которой она даже не представляет. Он невольно любовался охваченной великодушным порывом молодой женщиной, но решил оставаться непреклонным.
– Видишь ли, я бы с удовольствием принял твою помощь, – проговорил он, не желая обидеть ее, – но просто не знаю, что ты можешь сделать. Так что благодарю тебя, но вынужден отказаться.
– То есть, как это не знаешь? Я ведь говорила тебе, что всех здесь знаю и поэтому смогу указать на пришлого. Видно, ты просто не слушаешь меня!
– И как же это ты сделаешь?
Джонатан сложил на груди руки, стараясь выглядеть бесстрастным, хотя загоревшаяся негодованием Маргарет была чудо как хороша и бесконечно волновала его, пробуждая желание.
– Очень просто. Если увидишь испанского гонца с незнакомцем и не сможешь их схватить, постарайся заметить, какая обувь на англичанине. Если на нем толстые башмаки, значит, он маскируется под косаря – они носят такие башмаки, чтобы не поранить ногу косой. Тогда предателя надо искать среди них. А если вдруг…
– Ты про чьи ноги? – уцепился он за первое слово, застрявшее в памяти, потому что, решив, что все равно откажется от ее помощи, почти не слушал ее.
– Предателя, разумеется! – взорвалась Маргарет. – Или их может быть несколько?
– А тебе не удалось это подслушать? – поддразнил Джонатан.
– Думаю, я слышала самое главное, – совершенно серьезно ответила она. – Умоляю тебя, будь очень осторожным. Кто знает, может, он среди бродячих торговцев, которые появились здесь вчера вечером. Их трое: коробейник, самый молодой и высокий, постарше, со светлой бородой, – сапожник и с ними какой-то оборванный старик, наверное, нищий.
– А как насчет виконта? – Ему приходилось заставлять себя ее слушать.
– Роберт? – она коротко рассмеялась. – Невозможно.
– Почему же?
– У Роберта только одно на уме: как бы королева возобновила его лицензию на сбор налогов по ввозу вина. Нет, конечно, еще он постоянно охотится за какой-нибудь новой юбкой. Извини, мне не следовало говорить этого, но таков виконт. Кроме того, он просто не в состоянии хранить секреты, на него даже друзья обижаются.
– Сам не люблю недооценивать своих врагов и тебе не советую.
– Ты уже говорил об этом, но Роберт – не враг. Он не опасен, как медведь в спячке. К тому же слишком ограничен.
– Охотно верю, что он мыслит нижней частью своего тела, особенно когда прикасается к тебе. Но все-таки буду с ним настороже.
– Ты вовсе не того опасаешься. Говорю тебе, я в нем полностью уверена и… – вдруг осеклась Маргарет.
Джонатан пытался сосредоточиться на своем задании и не мог. Он смотрел на нее и уносился в другой мир, где мог себе позволить обнять ее прекрасное тело. Молодая женщина перехватила его затуманенный взгляд и молча смотрела на него широко распахнутыми глазами.
А Джонатан, все еще грезя наяву, с нежной страстью впитывал в себя прелесть ее лица, стройную, белеющую в темноте шею и плавные изгибы зрелого тела. Вдруг его настиг приступ боли, неизменно следующей за чувственным наслаждением, и он невольно застонал.
Черт побери, он не может этого долго выносить. Эта женщина пробуждает в нем нестерпимое желание и поэтому представляет для него угрозу. Он уже не тот целомудренный мальчик, который довольствовался созерцанием ее невинной красоты и горячими поцелуями. Он трепетал от безумного желания овладеть ею, и только стремление сохранить к себе уважение помогало ему сдерживаться.
– Если ты, в самом деле, хочешь помочь мне, пожалуйста, уходи, прошу тебя. – Не в силах смотреть на нее, он отвернулся.
– По-моему, ты не то хотел сказать, – мягко возразила она.
– Неважно, – глухо настаивал он, глядя в сторону. – У тебя ведь здесь какое-то дело, ну так иди же, слышишь?
Сделав шаг, Маргарет снова оказалась перед ним и увидела его лицо, искаженное страданием. У нее перехватило горло.
– Тебе опять очень плохо. Это связано с тюрьмой, да? – тихо спросила она.
– Ты ничего в этом не понимаешь, – нарочито резко сказал он, чтобы напугать ее, чтобы она убежала, как испуганная лань, пока он не налетел и не смял ее в неистовом порыве, – и никогда не поймешь.
– Может быть, я действительно чего-то не понимаю, – медленно проговорила Маргарет. – Но зато я знаю точно, что тебе нужно.
17
Что ему нужно! Господи, думал Джонатан, он-то знал, что ему нужно сейчас же, немедленно, но не могла же Маргарет догадаться об этом.
– Это может понять только мужчина, – холодно заявил он.
К его удивлению, она не обиделась, а снисходительно улыбнулась.
– Мужчина? Например, мой дед, да? Но он никогда не был в плену – наоборот, он допрашивал пленных. Нет, он тебя не поймет.
– Где ему! Вот ты, конечно, обязательно поймешь. – Он надеялся ранить ее издевкой и прекратить мучительный разговор.
– Что понимает в чувствах холодный черствый старик? – спокойно возразила она. – Может, тебе стоит рассказать мне обо всем?
Именно этого он и не смел сделать, хотя по временам его одолевало исступленное желание выплеснуть кому-нибудь свою боль, быть понятым. Но ни за что на свете он не позволил бы, чтобы ее коснулась эта грязь. Хватит того, что он сам навеки погублен, так что нужно честно предупредить ее.
– Маргарет, поверь, тебе лучше уйти, пока не поздно. Я опасен для нас обоих.
– Вот уж это меня ничуть не тревожит. Что бы ты ни говорил, я хочу быть с тобой, хочу помочь тебе забыть все, что тебя терзает.
– И как бы ты это сделала? – Он прибегнул к насмешке, как к последнему средству охладить ее порыв к самоотречению.
– Как всегда, когда мы были вместе еще в нашей юности, – прошептала она, нервно вздрогнув и глядя на него блестящими глазами.
Джонатан понял, что она не послушается, и это его вина. Не успев появиться в Клифтоне, он вольно или невольно, но вмешался в ее жизнь: спас ее дочь, устроил так, что они встретились в детской, помог отвергнуть Роберта. Все это вновь связало их, и она не откажется от своего долга помочь ему.
Маргарет приблизилась так, что он мог слышать ее прерывистое дыхание, ощущать пряные запахи нарцисса и розмарина, исходящие от нее. Как он ни крепился, непокорное тело напряглось в возбуждении, и он едва удержался, чтобы не прижаться к ее мягким податливым бедрам.
Вот чего он боялся! Он не устоит, не справится с собой, налетит на нее, как беспощадный дикий зверь… и сомнет ее душу. Но он не хочет, действительно не хочет сделать ее несчастной. Он призывал на помощь все силы, напоминая себе, что обязан быть особенно бережным, ведь муж так жестоко обращался с ней. Но сколько могут продлиться эти муки?!
Именно тогда, когда ему было уже невмоготу скрывать свое состояние, Маргарет вдруг обвила руками его шею и с тихим стоном приникла к его губам. Сладость ее дыхания, мягкость ее нежных губ словно взорвались в его мозгу золотым огнем, разгоняя обволакивающий его мрак. Это было неправдоподобным, потрясающим ощущением, и, весь трепеща, он коснулся своим жаждущим языком ее языка.
– Это может понять только мужчина, – холодно заявил он.
К его удивлению, она не обиделась, а снисходительно улыбнулась.
– Мужчина? Например, мой дед, да? Но он никогда не был в плену – наоборот, он допрашивал пленных. Нет, он тебя не поймет.
– Где ему! Вот ты, конечно, обязательно поймешь. – Он надеялся ранить ее издевкой и прекратить мучительный разговор.
– Что понимает в чувствах холодный черствый старик? – спокойно возразила она. – Может, тебе стоит рассказать мне обо всем?
Именно этого он и не смел сделать, хотя по временам его одолевало исступленное желание выплеснуть кому-нибудь свою боль, быть понятым. Но ни за что на свете он не позволил бы, чтобы ее коснулась эта грязь. Хватит того, что он сам навеки погублен, так что нужно честно предупредить ее.
– Маргарет, поверь, тебе лучше уйти, пока не поздно. Я опасен для нас обоих.
– Вот уж это меня ничуть не тревожит. Что бы ты ни говорил, я хочу быть с тобой, хочу помочь тебе забыть все, что тебя терзает.
– И как бы ты это сделала? – Он прибегнул к насмешке, как к последнему средству охладить ее порыв к самоотречению.
– Как всегда, когда мы были вместе еще в нашей юности, – прошептала она, нервно вздрогнув и глядя на него блестящими глазами.
Джонатан понял, что она не послушается, и это его вина. Не успев появиться в Клифтоне, он вольно или невольно, но вмешался в ее жизнь: спас ее дочь, устроил так, что они встретились в детской, помог отвергнуть Роберта. Все это вновь связало их, и она не откажется от своего долга помочь ему.
Маргарет приблизилась так, что он мог слышать ее прерывистое дыхание, ощущать пряные запахи нарцисса и розмарина, исходящие от нее. Как он ни крепился, непокорное тело напряглось в возбуждении, и он едва удержался, чтобы не прижаться к ее мягким податливым бедрам.
Вот чего он боялся! Он не устоит, не справится с собой, налетит на нее, как беспощадный дикий зверь… и сомнет ее душу. Но он не хочет, действительно не хочет сделать ее несчастной. Он призывал на помощь все силы, напоминая себе, что обязан быть особенно бережным, ведь муж так жестоко обращался с ней. Но сколько могут продлиться эти муки?!
Именно тогда, когда ему было уже невмоготу скрывать свое состояние, Маргарет вдруг обвила руками его шею и с тихим стоном приникла к его губам. Сладость ее дыхания, мягкость ее нежных губ словно взорвались в его мозгу золотым огнем, разгоняя обволакивающий его мрак. Это было неправдоподобным, потрясающим ощущением, и, весь трепеща, он коснулся своим жаждущим языком ее языка.