Страница:
Я не опустил головы.
— Вы — один из этих людей?
— Должен ли я вам отвечать, если это так? — улыбнулся он. — Может быть. Мне нечего терять.
— Такие люди, — сказал я тихим голосом, который был едва слышен в гуле кофейни, — покушались на мою жизнь два дня назад. Если вам известно, кто они, скажите им, что я не отступлю.
— Ума не приложу, кто мог бы пойти на столь омерзительный поступок, — сказал он поспешно. — Мне жаль, что так произошло. Уверяю вас, ни один деловой человек не пойдет на что-либо подобное. Вы, должно быть, стали жертвой врага, которого нажили из-за какого-то другого дела.
Я ничего не ответил на это предположение, которое вполне могло оказаться справедливым. Адельман немного смягчился:
— Сударь, я действительно отношусь к вам с большим уважением. Несмотря на всю вашу грубость, я желаю вам успеха. Вы показываете миру пример, что не все евреи — омерзительные попрошайки или опасные махинаторы. Уверен, ваш отец желал бы, чтобы вы применили свои таланты для собственного обогащения и укрепления семьи, а не теряли бы времени, будучи на побегушках у дурака и наживая врагов, которых вы никогда не узнаете и которые могут нанести вам непоправимый вред.
Я холодно поблагодарил мистера Адельмана за его добрые пожелания и стал наблюдать, как он непринужденно вступил в разговор с группой мрачного вида джентльменов. Какое-то время я тупо глядел перед собой, размышляя над услышанным, а затем вернулся к брошюре, хотя сосредоточиться на чтении мне было трудно. Поэтому я начал думать о вещах, которые мне только что стали известны.
Мой ум перескакивал с одного на другое, и я стал наблюдать за людьми в кофейне, пытаясь догадаться, кто из них знает, кто я и что ищу. Кто из них мог бы сказать что-нибудь полезное, но не стал бы этого делать, поскольку, если тайна будет раскрыта, какие-нибудь акции могут понизиться на десять пунктов? Интересно, что бы сделал мой отец? Сказал бы он правду, раскрыл бы ужасное преступление, если бы это означало потерю огромных денег? А мой дядя? А я сам?
Мне больше нечего было делать в кофейне «У Джонатана». Однако я подумал, что следует здесь бывать регулярно, пока не завершится расследование. Усталый и расстроенный, я отправился домой, где рассчитывал выспаться.
Однако, войдя, я с изумлением услышал, как мне показалось, голос моего дяди, доносившийся из гостиной. Я нерешительно подошел ближе, удивляясь, что могло привести его ко мне, но голос у него был веселый и беззаботный. Мне даже показалось, что миссис Гаррисон смеется.
— Мне кажется, сейчас не время интересоваться акциями «Ост-Индской компании», — говорил дядя, когда я вошел в гостиную. Моя квартирная хозяйка и дядя сидели с картами в руках за маленьким столиком, на бархатной столешнице которого высились стопки мелких монет. — Я также не могу симпатизировать «Компании южных морей». Государственные ценные бумаги, выпущенные Банком Англии, — вот, сударыня, самое лучшее вложение капитала. — Он сделал глоток шоколада из приготовленной для него чашки.
— Мистер Лиенцо, вы так образованны в этих вопросах, — сказала она, хихикнув, словно юная девушка; никогда прежде я не слышал от нее подобных звуков. — Но, боюсь, в данный момент вы потеряли свои вложения. — Она выложила карты на стол. — Вы должны мне четыре пенса, сударь, — объявила она таким тоном, что стало ясно: она имеет виды на моего дядю.
За последние несколько дней я умственно перенапрягся и не мог допустить, чтобы подобные глупости продолжались.
— Дядя, — сказал я громко, проходя в комнату, — не ожидал видеть вас здесь.
— Мистер Уивер, — проворковала миссис Гаррисон, — как же это вы скрывали от меня, что у вас такой очаровательный дядя?
— Скрывал, поскольку знал, что вы попытаетесь обыграть его в карты. Теперь секрет раскрыт.
Мой дядя прочистил горло и поднялся с места. Он пощипывал бородку, а выражение его лица менялось, словно он искал, какое именно лучше всего подойдет к случаю.
— Бенджамин, нам нужно срочно поговорить. — Он отвесил поклон миссис Гаррисон. — Сударыня, благодарю вас. Вы были так добры. Если заинтересуетесь фондами, дайте мне знать, и я порекомендую вам честного человека, который удовлетворит все ваши желания.
Миссис Гаррисон сделала реверанс:
— Вы слишком добры, сударь.
— Поговорим у меня в комнатах, дядя? — предложил я.
— Конечно.
С пачкой бумаг в замшевой папке он проследовал за мной по узкой, крутой лестнице миссис Гаррисон. Когда мы добрались до верха, я заметил, что дядя вспотел и тяжело дышит. Отворив дверь, я пригласил его сесть и открыл бутылку кларета, который, я надеялся, его освежит.
Держа бокал обеими руками, он в задумчивости смотрел прямо перед собой.
— Я уже немолод для подобных упражнений, но все еще умен, чтобы произвести впечатление на самого себя, — сказал он с улыбкой. Внимательно посмотрел на меня.и увидел, что я не улыбнулся в ответ. — Тебе не интересно, что я хочу тебе сообщить?
— Мне интересно все, дорогой дядя, что помогло тебе превратить мою квартирную хозяйку в кокетку.
Он улыбнулся:
— Любит она поговорить, правда? Но что в этом дурного — быть вежливым с дамами? Напротив, одна польза. Я всегда говорил это Аарону, и, надеюсь, тебе это тоже не повредит. Но я пришел поговорить о деле, связанном со смертью Самуэля, и узнать, как оно продвигается.
— Боюсь, не очень продвигается. Я начинаю терять надежду, — сказал я и сел напротив. — Я о многом узнал, у меня появилось много подозрений, но не уверен, имеют ли они отношение к нашему делу. И, боюсь, никогда не узнаю. Сомневаюсь, что расследование вообще приведет хоть к какому-то результату.
— Ты слишком легко теряешь надежду, — сказал он. — И пока ты теряешь надежду, я, Бенджамин, добился кое-какого успеха, — сказал он, побарабанив пальцами по пачке бумаг на столе рядом. — Теперь я знаю, почему твоего отца убили.
Глава 15
Глава 16
— Вы — один из этих людей?
— Должен ли я вам отвечать, если это так? — улыбнулся он. — Может быть. Мне нечего терять.
— Такие люди, — сказал я тихим голосом, который был едва слышен в гуле кофейни, — покушались на мою жизнь два дня назад. Если вам известно, кто они, скажите им, что я не отступлю.
— Ума не приложу, кто мог бы пойти на столь омерзительный поступок, — сказал он поспешно. — Мне жаль, что так произошло. Уверяю вас, ни один деловой человек не пойдет на что-либо подобное. Вы, должно быть, стали жертвой врага, которого нажили из-за какого-то другого дела.
Я ничего не ответил на это предположение, которое вполне могло оказаться справедливым. Адельман немного смягчился:
— Сударь, я действительно отношусь к вам с большим уважением. Несмотря на всю вашу грубость, я желаю вам успеха. Вы показываете миру пример, что не все евреи — омерзительные попрошайки или опасные махинаторы. Уверен, ваш отец желал бы, чтобы вы применили свои таланты для собственного обогащения и укрепления семьи, а не теряли бы времени, будучи на побегушках у дурака и наживая врагов, которых вы никогда не узнаете и которые могут нанести вам непоправимый вред.
Я холодно поблагодарил мистера Адельмана за его добрые пожелания и стал наблюдать, как он непринужденно вступил в разговор с группой мрачного вида джентльменов. Какое-то время я тупо глядел перед собой, размышляя над услышанным, а затем вернулся к брошюре, хотя сосредоточиться на чтении мне было трудно. Поэтому я начал думать о вещах, которые мне только что стали известны.
Мой ум перескакивал с одного на другое, и я стал наблюдать за людьми в кофейне, пытаясь догадаться, кто из них знает, кто я и что ищу. Кто из них мог бы сказать что-нибудь полезное, но не стал бы этого делать, поскольку, если тайна будет раскрыта, какие-нибудь акции могут понизиться на десять пунктов? Интересно, что бы сделал мой отец? Сказал бы он правду, раскрыл бы ужасное преступление, если бы это означало потерю огромных денег? А мой дядя? А я сам?
Мне больше нечего было делать в кофейне «У Джонатана». Однако я подумал, что следует здесь бывать регулярно, пока не завершится расследование. Усталый и расстроенный, я отправился домой, где рассчитывал выспаться.
Однако, войдя, я с изумлением услышал, как мне показалось, голос моего дяди, доносившийся из гостиной. Я нерешительно подошел ближе, удивляясь, что могло привести его ко мне, но голос у него был веселый и беззаботный. Мне даже показалось, что миссис Гаррисон смеется.
— Мне кажется, сейчас не время интересоваться акциями «Ост-Индской компании», — говорил дядя, когда я вошел в гостиную. Моя квартирная хозяйка и дядя сидели с картами в руках за маленьким столиком, на бархатной столешнице которого высились стопки мелких монет. — Я также не могу симпатизировать «Компании южных морей». Государственные ценные бумаги, выпущенные Банком Англии, — вот, сударыня, самое лучшее вложение капитала. — Он сделал глоток шоколада из приготовленной для него чашки.
— Мистер Лиенцо, вы так образованны в этих вопросах, — сказала она, хихикнув, словно юная девушка; никогда прежде я не слышал от нее подобных звуков. — Но, боюсь, в данный момент вы потеряли свои вложения. — Она выложила карты на стол. — Вы должны мне четыре пенса, сударь, — объявила она таким тоном, что стало ясно: она имеет виды на моего дядю.
За последние несколько дней я умственно перенапрягся и не мог допустить, чтобы подобные глупости продолжались.
— Дядя, — сказал я громко, проходя в комнату, — не ожидал видеть вас здесь.
— Мистер Уивер, — проворковала миссис Гаррисон, — как же это вы скрывали от меня, что у вас такой очаровательный дядя?
— Скрывал, поскольку знал, что вы попытаетесь обыграть его в карты. Теперь секрет раскрыт.
Мой дядя прочистил горло и поднялся с места. Он пощипывал бородку, а выражение его лица менялось, словно он искал, какое именно лучше всего подойдет к случаю.
— Бенджамин, нам нужно срочно поговорить. — Он отвесил поклон миссис Гаррисон. — Сударыня, благодарю вас. Вы были так добры. Если заинтересуетесь фондами, дайте мне знать, и я порекомендую вам честного человека, который удовлетворит все ваши желания.
Миссис Гаррисон сделала реверанс:
— Вы слишком добры, сударь.
— Поговорим у меня в комнатах, дядя? — предложил я.
— Конечно.
С пачкой бумаг в замшевой папке он проследовал за мной по узкой, крутой лестнице миссис Гаррисон. Когда мы добрались до верха, я заметил, что дядя вспотел и тяжело дышит. Отворив дверь, я пригласил его сесть и открыл бутылку кларета, который, я надеялся, его освежит.
Держа бокал обеими руками, он в задумчивости смотрел прямо перед собой.
— Я уже немолод для подобных упражнений, но все еще умен, чтобы произвести впечатление на самого себя, — сказал он с улыбкой. Внимательно посмотрел на меня.и увидел, что я не улыбнулся в ответ. — Тебе не интересно, что я хочу тебе сообщить?
— Мне интересно все, дорогой дядя, что помогло тебе превратить мою квартирную хозяйку в кокетку.
Он улыбнулся:
— Любит она поговорить, правда? Но что в этом дурного — быть вежливым с дамами? Напротив, одна польза. Я всегда говорил это Аарону, и, надеюсь, тебе это тоже не повредит. Но я пришел поговорить о деле, связанном со смертью Самуэля, и узнать, как оно продвигается.
— Боюсь, не очень продвигается. Я начинаю терять надежду, — сказал я и сел напротив. — Я о многом узнал, у меня появилось много подозрений, но не уверен, имеют ли они отношение к нашему делу. И, боюсь, никогда не узнаю. Сомневаюсь, что расследование вообще приведет хоть к какому-то результату.
— Ты слишком легко теряешь надежду, — сказал он. — И пока ты теряешь надежду, я, Бенджамин, добился кое-какого успеха, — сказал он, побарабанив пальцами по пачке бумаг на столе рядом. — Теперь я знаю, почему твоего отца убили.
Глава 15
Я посмотрел на дядю в изумлении.
— Да, — повторил он, с довольным видом постукивая пальцами по бумагам. — Полагаю, теперь я знаю, почему убили твоего отца. Теперь мы ближе к разгадке того, кто это сделал.
Я поставил на стол бокал и наклонился вперед, но не сказал ничего.
— После нашего разговора, — продолжил он, — я решил вновь просмотреть бумаги брата в поисках того, какие именно инвестиции он делал в последнее время, что вел себя так скрытно. Я подумал: вдруг он случайно ввязался в какой-нибудь скандальный проект и зачинщики убили его, чтобы скрыть свое вероломство? Я искал и ничего не находил, и это убедило меня, что такого рода инвестиции были маловероятны. Твой отец был слишком хитер, чтобы ввязаться в какой-нибудь сомнительный проект. И тут меня осенило: искать надо не вложение, которое он сделал, а скорее вложение, которого он не сделал. И когда я стал просматривать другие бумаги, я обнаружил вот это.
Он раскрыл папку И достал рукописные страницы, сорок или пятьдесят, исписанные размашистым, витиеватым почерком моего отца.
— Что это?
— Это называется «Заговор бумаг, или Правда о „Компании южных морей"». Похоже, это памфлет, который твой отец хотел опубликовать.
— Мой отец хотел это опубликовать? — спросил я с удивлением.
Дядя тихо засмеялся:
— Ну да. Он написал четыре или пять небольших работ, все по вопросам финансов, и все напечатаны анонимно, как это принято. Две-три его брошюры были приняты с энтузиазмом. Кстати, некоторые памфлеты он написал по поручению Банка Англии, так как считал, что это учреждение полезно для национальной экономики.
Я был в совершенной растерянности.
— Банк Англии, — повторил я почти шепотом. — Он защищал Банк Англии? Ничего не понимаю.
— Что тебя так удивляет? — спросил дядя. — Твой отец был умным человеком, и он изучал банковские системы других стран, в особенности Голландии. Он пришел к заключению, что Банк Англии может обеспечить наилучшую безопасность национальных финансов.
Меня поразил тот факт, что отец мог потратить свое время на то, чтобы написать нечто полезное другим.
— Почему он вообще взялся за такой проект? Какая ему от этого была польза?
Дядя покачал головой:
— Для твоего отца не было ничего более приятного, чем убеждать других в своей правоте.
Я кивнул. Я видел, как он это делал сотни раз во время обедов и других мероприятий. Его попытка убедить в чем-то весь мир теперь была более понятна. Но если этим объяснялось его желание опубликовать свои взгляды, почему он хотел опубликовать именно эти взгляды, оставалось непонятным.
— Дело не во враге, не в Персивале Блотвейте, директоре банка? — осторожно спросил я.
— Блотвейт, — повторил дядя с таким видом, будто я сказал что-то бессмысленное. — Что тебе о нем известно?
Ничего не выражающее лицо дяди меня испугало. Если он ведет себя, будто между отцом и Блотвейтом ничего не было, что еще он может столь же искусно скрывать? Я вспомнил, что, когда я был маленьким, дядя с отцом часто спорили по поводу лукавства. Дядя гордился тем, что занимался импортом контрабандных товаров, и часто играл роль лукавого Иакова по отношению к моему отцу, который был стоиком Исавом.
— Ты всегда боишься, — сказал однажды дядя отцу, — потому что ты не умеешь обманывать. В финансовых делах обмануть легко. Во-первых, все эти трудные термины и тому подобное, и, во-вторых, часто люди ослеплены собственной жадностью. Но обмануть таможенного инспектора, чье благополучие полностью зависит от его способности найти контрабанду, — вот это настоящее искусство.
Я легко представлял, как дядя может обмануть таможенного инспектора. Он обладал простодушием, которое покоряло любого. Однако впервые у меня закралось подозрение, не пробовал ли он свои обманные чары и на мне; совершенно не обязательно, впрочем, что с какой-либо дурной целью. Возможно, дядя скрывал какой-то секрет, не имеющий отношения к расследованию.
— Как я мог не знать о Блотвейте! — сказал я тоном, который не оставлял сомнения, что меня не провести. — Он мучил отца, он изводил меня, когда я был маленьким. Прежде чем начать это расследование, я не исключал, что он повинен в том, что случилось с отцом.
— Я удивлен, что тебе, известно о проблемах, которые были у Самуэля с мистером Блотвейтом. Он редко говорил о тех случаях, когда выглядел в невыгодном свете. Так, говоришь, ты встречался с Блотвейтом?
— Встречался, и этих встреч было достаточно, чтобы понять, что Блотвейт — сумасшедший. Я бы не стал иметь с ним ничего общего. Поэтому я удивлен, что отец защищал банк.
— Проблемы с мистером Блотвейтом имели место много лет назад, — объяснил дядя. — Они носили чисто личный характер и не имели ничего общего с банком. Самуэль не изменил своего отношения к банку только из-за того, что один из его директоров желал ему зла.
— Это сочинение написано в поддержку Банка Англии? — спросил я.
— Да, оно поддерживает банк, но, что еще более важно, раскрывает правду о «Компании южных морей». Ты сам все прочтешь. Главных мыслей здесь три. Во-первых, «Компания южных морей» в последнее время становится все более влиятельной, несмотря на то что ее торговля в южных морях, для чего собственно она и получила патент, приносит ей совсем небольшую прибыль.
Я обдумал сказанное:
— Да, но ты мне уже говорил об этом. Вряд ли какая-либо организация пошла бы на истребление тех, кто посмел высказать то, что у всех на уме.
— Ты прав, — сказал дядя, — но это еще не все. — Он стал перелистывать страницы. Думаю, не потому что искал что-то, а скорее находя успокоение от созерцания почерка брата. — Твой отец полагал: кто-то подвергает риску безопасность «Компании южных морей», пуская в оборот поддельные акции, что возможно лишь с помощью людей, работающих в самой компании.
Я не совсем понимал смысл такого подлога.
— Если бы это было так, разве компания не стремилась бы положить этому конец?
— Конечно, но она стремилась бы это сделать без шума. Твой отец написал, что, если компания не способна урегулировать собственные дела, ей нельзя доверять миллионы фунтов, принадлежащих нации.
Я невольно вспомнил слова Элиаса о том, как вероятностный подход заставил его заподозрить участие акционерной компании. Теперь выходило, что мой отец действительно вовлек себя в нечто опасное, что могло бы объяснить существование заговора, о котором говорил Элиас.
— Вы считаете, что моего отца убила «Компания южных морей», дабы не дать ему обнародовать существование поддельных акций?
— Не уверен, что сформулирован бы так прямо. — Он развел руками. — Но думаю, что существует взаимосвязь между его смертью и этими сведениями.
Я взял папку и стал листать страницы.
— Полагаю, — сказал я рассеянно, — мне придется нанести визит в «Компанию южных морей».
Дядя засмеялся:
— И как ты себе это представляешь? Ворвешься туда, потрясая рукописью, и потребуешь рассказать о смерти отца? Это одно из самых влиятельных учреждений в королевстве, и его могущество постоянно растет. К нему следует относиться со всей серьезностью.
— Вы говорите, словно мой друг Элиас. Он считает, подобные компании способны на все.
— Не стоит недооценивать могущества и подлости биржевых дельцов. — В его голосе прозвучало нечто предостерегающее, и мне стало не по себе.
— Ваш брат, если не ошибаюсь, был биржевым маклером, — сказал я.
— Я не имел в виду, что работа с ценными бумагами предполагает коррупцию сама по себе, но такая деятельность зачастую приводит к коррупции. А могущества достаточно, чтобы эта коррупция стала опасной. Твой друг прав — следует соблюдать осторожность.
— А что ваш друг мистер Адельман? — спросил я. — Он не может нам помочь? Раз он связан с «Компанией южных морей», он мог бы порассказать много интересного.
— У нас с мистером Адельманом очень хорошие деловые отношения. Я знаю ему цену и отношусь к нему с уважением. Однако сомневаюсь, чтобы он стал раскрывать внутренние секреты Компании ради нашего желания добиться справедливости. Не знаю, пойдет он на это или нет. И хотелось бы это выяснить, не подвергая себя опасности.
— Предположим, — стал я размышлять вслух, — отца убили из-за того, что он хотел напечатать эту брошюру, но мы по-прежнему не знаем, почему убили Бальфура и какая связь существовала между ними. Неужели совершенно невозможно поговорить с Адельманом на эту тему? Разумеется, не надо спрашивать открытым текстом, убивал он этих людей или нет. Но можно ведь завести разговор и поосторожней.
— Ой, сомневаюсь, — покачал головой дядя. — Адельман не глупец, он прекрасно поймет, в чем дело. Не стоит сердить этого человека без особой нужды.
Я вздохнул, но был согласен с его доводами:
— Понимаю. Было бы неплохо, если бы мы знали обо всем этом чуть побольше. На мой взгляд, все наши подозрения пока далеки от истины. Я понимаю то, что вы и Элиас сказали мне об этих компаниях и об их могуществе, но убить человека из-за коммерческой сделки… Это просто в голове не укладывается. Здесь люди планируют и осуществляют убийства как часть сделки. Это своего рода коммерческое убийство.
Дядя кивнул.
— Очень может быть, — сказал он. — Масштаб этой сделки беспрецедентен. Если верить «Заговору бумаг», — он указал на папку, — «Компания южных морей» собирается предложить казначейству три миллиона фунтов безвозмездно в обмен на разрешение держателям определенных государственных облигаций обменять их на акции «Компании южных морей». Иначе говоря, они собираются склонить людей обменять ценные бумаги, из-за которых у государства такой огромный национальный долг, на пустые обещания «Компании южных морей». Представляешь себе масштаб такого обмена? Три миллиона фунтов только за разрешение. Каковы должны быть доходы, если они так охотно расстаются с такой громадной суммой? Возможно, это самая крупномасштабная коммерческая сделка за всю историю. Нет сомнения, что люди, которые рассчитывают на получение такой прибыли, способны на убийство, чтобы защитить свои интересы.
В задумчивости я сдавил рукой виски:
— Мне даже не представить таких громадных сумм. Кому нужно так много? Где предел для подобных людей?
Дядя помрачнел:
— Боюсь, перед нами новый тип человека и новый тип богатства. Когда богатство было связано с владением землей, оно имело предел. Слишком большими земельными угодьями трудно управлять. Но теперь, когда появились бумажные деньги, больше денег — значит просто больше, и все. Во Франции, знаешь, где свои трудности и своя финансовая мания, есть слово «миллионер», означающее человека, чье состояние исчисляется миллионами. Миллионами! В это трудно поверить, но достаточное число людей носит этот титул.
— Как же нам выйти на след людей с такими деньгами и такими амбициями?
— Мы их обязательно найдем, — заверил меня дядя. — Начать следует с простого утверждения, что две эти смерти связаны. Потребуется время, чтобы выяснить, почему и каким образом. Но думаю, мы должны двигаться вперед малыми шагами.
— Понимаю. — Я откинулся на стуле и стал думать, как задать вопрос, на который, как я понимал, он отвечать не хотел. — Скажите, — наконец решился я, — что же все-таки произошло между отцом и Блотвейтом.
Он покачал головой:
— Это было давным-давно и сейчас не имеет значения. Твоего отца нет, и уверяю, мистер Блотвейт и думать забыл о тех давних неприятностях. Он теперь старый холостяк, и его интересует только коммерция.
— Но я хотел бы знать. Если я должен выяснить, что произошло с моим отцом, не следует ли мне знать о нем больше?
— Следует, — сказал дядя. — Но ты должен понять, каким он был в последнее время, а не когда ты был маленьким мальчиком.
— Я бы хотел знать правду, — сказал я угрюмо.
— Хорошо, — кивнул дядя, — но ты должен учитывать, что отец был тогда молод. Он долго зарабатывал себе репутацию на Биржевой и, как многие — а особенно люди, которые заботились о своих семьях, — очень хотел добиться успеха. Возможно, в то время он не так часто думал о прибыли людей, которым оказывал услуга, как в последние годы.
— Он каким-то образом обманул Блотвейта? Дядя слегка кивнул:
— Он продал Блотвейту большой пакет акций, стоимость которых катастрофически упала через несколько дней после сделки. Твой отец уж слишком настойчиво советовал Блотвейту совершить покупку, и, когда стоимость упала, тот обвинил твоего отца.
— Отец знал, что стоимость упадет? Дядя пожал плечами:
— Кто может знать что-то наверняка, Бенджамин, когда речь идет о ценных бумагах? Тебе это известно. Но у него были подозрения.
— И за это Блотвейт возненавидел моего отца?
— Да. Блотвейту потребовалось несколько лет, чтобы оправиться от потерь, но он оправился и стал еще богаче. А забыть про твоего отца никак не мог. Он регулярно появлялся в кофейне «У Джонатана», смотрел на него с грозным видом, посылал ему загадочные угрожающие записки. Он справлялся о Самуэле, посылал ему приветы через дальних знакомых. Блотвейт хотел, чтобы у отца сложилось впечатление, будто он постоянно наблюдает за ним. Но потом, затратив столько времени и сил на преследование твоего отца, Блотвейт сам стал маклером. Время на Биржевой не прошло для него даром. Он начал продавать и покупать, чтобы добиться успеха, и теперь он один из директоров Банка Англии. Я уверен, он, как никто другой, хотел бы забыть историю с твоим отцом, поскольку она выставляет его глупым и слабым.
Не могу сказать, что я поверил в это. Можно сказать, я не поверил. Ненависть не проходит так легко, тем более такая ненависть, какую испытывал Блотвейт.
Взгляд дяди блуждал по комнате. Он больше не хотел говорить на эту тему.
— Оставь себе это, — сказал он, пододвинув ко мне папку. — Ты должен прочитать, что написал твой отец.
Я кивнул:
— Наверное, не стоит это печатать.
— Никто не знает, что текст у нас. И мы не должны никому говорить. Это обеспечит нам безопасность.
Я согласился, но подумал, что мы можем продолжать расследование, как раньше. Я спросил, у кого мой отец печатался ранее, и дядя назван имя Наума Брайса с Муэр-лейн. Я вспомнил, что именно он значился издателем брошюры, которую я читал в кофейне «У Джонатана».
— Мне пора идти, — сказал дядя и медленно встал, бросив взгляд на папку, будто боялся оставлять ее у меня.
Я тоже встал.
— Я позабочусь о его бумагах,
— Это слова твоего отца из могилы, и я надеюсь, он скажет нам — может быть, непрямо, — кто это сделал.
А потом дядя вдруг взял и обнял меня. Он обхватил меня и прижал к себе, и я, к своему изумлению, почувствовал на щеке его слезы. Он отпустил руки, как раз когда я тоже хотел его обнять.
— Ты хороший человек, Бенджамин. Я рад, что ты вернулся. — Затем он отворил дверь и стал с удивительной живостью спускаться по крутой лестнице.
Я заперся и вновь налил себе кларета. Понимая, что меня ждет много дел, я зажег сальную свечу и сел за стол, намереваясь углубиться в чтение, но не мог сосредоточиться. Я был взволнован расставанием с дядей, но это не помешало мне понять, что он не хотел, чтобы я встречался с Персивалем Блотвейтом, человеком, который стал заклятым врагом моего отца. Возможно, дядя верил, что вражда между ними давно прошла. Возможно, конфликт имел громадный масштаб только в детском воображении, но я сомневался, что такая вражда могла исчезнуть.
Было бы хорошо, если бы твердая решимость приносила покой, но такое случается редко. Я не мог решить, как быть с этим человеком. В прошлом мне приходилось иметь дело с людьми столь же влиятельными, как Блотвейт, но всякий раз они обращались ко мне сами. Прежде мне никогда не приходилось стучаться в дверь к джентльмену, чтобы требовать от него ответов на мои вопросы. Прежде в своих расследованиях я двигался сверху вниз. Теперь же я был внизу и, глядя наверх, мучительно размышлял, какие средства есть в моем распоряжении для получения нужных сведений. Вероятно, член совета директоров Банка Англии сочтет мой визит бесцеремонным. Но если, как говорил Элиас, новые финансы стерли, в числе прочего, и социальные границы, моя бесцеремонность могла служить хорошим примером.
— Да, — повторил он, с довольным видом постукивая пальцами по бумагам. — Полагаю, теперь я знаю, почему убили твоего отца. Теперь мы ближе к разгадке того, кто это сделал.
Я поставил на стол бокал и наклонился вперед, но не сказал ничего.
— После нашего разговора, — продолжил он, — я решил вновь просмотреть бумаги брата в поисках того, какие именно инвестиции он делал в последнее время, что вел себя так скрытно. Я подумал: вдруг он случайно ввязался в какой-нибудь скандальный проект и зачинщики убили его, чтобы скрыть свое вероломство? Я искал и ничего не находил, и это убедило меня, что такого рода инвестиции были маловероятны. Твой отец был слишком хитер, чтобы ввязаться в какой-нибудь сомнительный проект. И тут меня осенило: искать надо не вложение, которое он сделал, а скорее вложение, которого он не сделал. И когда я стал просматривать другие бумаги, я обнаружил вот это.
Он раскрыл папку И достал рукописные страницы, сорок или пятьдесят, исписанные размашистым, витиеватым почерком моего отца.
— Что это?
— Это называется «Заговор бумаг, или Правда о „Компании южных морей"». Похоже, это памфлет, который твой отец хотел опубликовать.
— Мой отец хотел это опубликовать? — спросил я с удивлением.
Дядя тихо засмеялся:
— Ну да. Он написал четыре или пять небольших работ, все по вопросам финансов, и все напечатаны анонимно, как это принято. Две-три его брошюры были приняты с энтузиазмом. Кстати, некоторые памфлеты он написал по поручению Банка Англии, так как считал, что это учреждение полезно для национальной экономики.
Я был в совершенной растерянности.
— Банк Англии, — повторил я почти шепотом. — Он защищал Банк Англии? Ничего не понимаю.
— Что тебя так удивляет? — спросил дядя. — Твой отец был умным человеком, и он изучал банковские системы других стран, в особенности Голландии. Он пришел к заключению, что Банк Англии может обеспечить наилучшую безопасность национальных финансов.
Меня поразил тот факт, что отец мог потратить свое время на то, чтобы написать нечто полезное другим.
— Почему он вообще взялся за такой проект? Какая ему от этого была польза?
Дядя покачал головой:
— Для твоего отца не было ничего более приятного, чем убеждать других в своей правоте.
Я кивнул. Я видел, как он это делал сотни раз во время обедов и других мероприятий. Его попытка убедить в чем-то весь мир теперь была более понятна. Но если этим объяснялось его желание опубликовать свои взгляды, почему он хотел опубликовать именно эти взгляды, оставалось непонятным.
— Дело не во враге, не в Персивале Блотвейте, директоре банка? — осторожно спросил я.
— Блотвейт, — повторил дядя с таким видом, будто я сказал что-то бессмысленное. — Что тебе о нем известно?
Ничего не выражающее лицо дяди меня испугало. Если он ведет себя, будто между отцом и Блотвейтом ничего не было, что еще он может столь же искусно скрывать? Я вспомнил, что, когда я был маленьким, дядя с отцом часто спорили по поводу лукавства. Дядя гордился тем, что занимался импортом контрабандных товаров, и часто играл роль лукавого Иакова по отношению к моему отцу, который был стоиком Исавом.
— Ты всегда боишься, — сказал однажды дядя отцу, — потому что ты не умеешь обманывать. В финансовых делах обмануть легко. Во-первых, все эти трудные термины и тому подобное, и, во-вторых, часто люди ослеплены собственной жадностью. Но обмануть таможенного инспектора, чье благополучие полностью зависит от его способности найти контрабанду, — вот это настоящее искусство.
Я легко представлял, как дядя может обмануть таможенного инспектора. Он обладал простодушием, которое покоряло любого. Однако впервые у меня закралось подозрение, не пробовал ли он свои обманные чары и на мне; совершенно не обязательно, впрочем, что с какой-либо дурной целью. Возможно, дядя скрывал какой-то секрет, не имеющий отношения к расследованию.
— Как я мог не знать о Блотвейте! — сказал я тоном, который не оставлял сомнения, что меня не провести. — Он мучил отца, он изводил меня, когда я был маленьким. Прежде чем начать это расследование, я не исключал, что он повинен в том, что случилось с отцом.
— Я удивлен, что тебе, известно о проблемах, которые были у Самуэля с мистером Блотвейтом. Он редко говорил о тех случаях, когда выглядел в невыгодном свете. Так, говоришь, ты встречался с Блотвейтом?
— Встречался, и этих встреч было достаточно, чтобы понять, что Блотвейт — сумасшедший. Я бы не стал иметь с ним ничего общего. Поэтому я удивлен, что отец защищал банк.
— Проблемы с мистером Блотвейтом имели место много лет назад, — объяснил дядя. — Они носили чисто личный характер и не имели ничего общего с банком. Самуэль не изменил своего отношения к банку только из-за того, что один из его директоров желал ему зла.
— Это сочинение написано в поддержку Банка Англии? — спросил я.
— Да, оно поддерживает банк, но, что еще более важно, раскрывает правду о «Компании южных морей». Ты сам все прочтешь. Главных мыслей здесь три. Во-первых, «Компания южных морей» в последнее время становится все более влиятельной, несмотря на то что ее торговля в южных морях, для чего собственно она и получила патент, приносит ей совсем небольшую прибыль.
Я обдумал сказанное:
— Да, но ты мне уже говорил об этом. Вряд ли какая-либо организация пошла бы на истребление тех, кто посмел высказать то, что у всех на уме.
— Ты прав, — сказал дядя, — но это еще не все. — Он стал перелистывать страницы. Думаю, не потому что искал что-то, а скорее находя успокоение от созерцания почерка брата. — Твой отец полагал: кто-то подвергает риску безопасность «Компании южных морей», пуская в оборот поддельные акции, что возможно лишь с помощью людей, работающих в самой компании.
Я не совсем понимал смысл такого подлога.
— Если бы это было так, разве компания не стремилась бы положить этому конец?
— Конечно, но она стремилась бы это сделать без шума. Твой отец написал, что, если компания не способна урегулировать собственные дела, ей нельзя доверять миллионы фунтов, принадлежащих нации.
Я невольно вспомнил слова Элиаса о том, как вероятностный подход заставил его заподозрить участие акционерной компании. Теперь выходило, что мой отец действительно вовлек себя в нечто опасное, что могло бы объяснить существование заговора, о котором говорил Элиас.
— Вы считаете, что моего отца убила «Компания южных морей», дабы не дать ему обнародовать существование поддельных акций?
— Не уверен, что сформулирован бы так прямо. — Он развел руками. — Но думаю, что существует взаимосвязь между его смертью и этими сведениями.
Я взял папку и стал листать страницы.
— Полагаю, — сказал я рассеянно, — мне придется нанести визит в «Компанию южных морей».
Дядя засмеялся:
— И как ты себе это представляешь? Ворвешься туда, потрясая рукописью, и потребуешь рассказать о смерти отца? Это одно из самых влиятельных учреждений в королевстве, и его могущество постоянно растет. К нему следует относиться со всей серьезностью.
— Вы говорите, словно мой друг Элиас. Он считает, подобные компании способны на все.
— Не стоит недооценивать могущества и подлости биржевых дельцов. — В его голосе прозвучало нечто предостерегающее, и мне стало не по себе.
— Ваш брат, если не ошибаюсь, был биржевым маклером, — сказал я.
— Я не имел в виду, что работа с ценными бумагами предполагает коррупцию сама по себе, но такая деятельность зачастую приводит к коррупции. А могущества достаточно, чтобы эта коррупция стала опасной. Твой друг прав — следует соблюдать осторожность.
— А что ваш друг мистер Адельман? — спросил я. — Он не может нам помочь? Раз он связан с «Компанией южных морей», он мог бы порассказать много интересного.
— У нас с мистером Адельманом очень хорошие деловые отношения. Я знаю ему цену и отношусь к нему с уважением. Однако сомневаюсь, чтобы он стал раскрывать внутренние секреты Компании ради нашего желания добиться справедливости. Не знаю, пойдет он на это или нет. И хотелось бы это выяснить, не подвергая себя опасности.
— Предположим, — стал я размышлять вслух, — отца убили из-за того, что он хотел напечатать эту брошюру, но мы по-прежнему не знаем, почему убили Бальфура и какая связь существовала между ними. Неужели совершенно невозможно поговорить с Адельманом на эту тему? Разумеется, не надо спрашивать открытым текстом, убивал он этих людей или нет. Но можно ведь завести разговор и поосторожней.
— Ой, сомневаюсь, — покачал головой дядя. — Адельман не глупец, он прекрасно поймет, в чем дело. Не стоит сердить этого человека без особой нужды.
Я вздохнул, но был согласен с его доводами:
— Понимаю. Было бы неплохо, если бы мы знали обо всем этом чуть побольше. На мой взгляд, все наши подозрения пока далеки от истины. Я понимаю то, что вы и Элиас сказали мне об этих компаниях и об их могуществе, но убить человека из-за коммерческой сделки… Это просто в голове не укладывается. Здесь люди планируют и осуществляют убийства как часть сделки. Это своего рода коммерческое убийство.
Дядя кивнул.
— Очень может быть, — сказал он. — Масштаб этой сделки беспрецедентен. Если верить «Заговору бумаг», — он указал на папку, — «Компания южных морей» собирается предложить казначейству три миллиона фунтов безвозмездно в обмен на разрешение держателям определенных государственных облигаций обменять их на акции «Компании южных морей». Иначе говоря, они собираются склонить людей обменять ценные бумаги, из-за которых у государства такой огромный национальный долг, на пустые обещания «Компании южных морей». Представляешь себе масштаб такого обмена? Три миллиона фунтов только за разрешение. Каковы должны быть доходы, если они так охотно расстаются с такой громадной суммой? Возможно, это самая крупномасштабная коммерческая сделка за всю историю. Нет сомнения, что люди, которые рассчитывают на получение такой прибыли, способны на убийство, чтобы защитить свои интересы.
В задумчивости я сдавил рукой виски:
— Мне даже не представить таких громадных сумм. Кому нужно так много? Где предел для подобных людей?
Дядя помрачнел:
— Боюсь, перед нами новый тип человека и новый тип богатства. Когда богатство было связано с владением землей, оно имело предел. Слишком большими земельными угодьями трудно управлять. Но теперь, когда появились бумажные деньги, больше денег — значит просто больше, и все. Во Франции, знаешь, где свои трудности и своя финансовая мания, есть слово «миллионер», означающее человека, чье состояние исчисляется миллионами. Миллионами! В это трудно поверить, но достаточное число людей носит этот титул.
— Как же нам выйти на след людей с такими деньгами и такими амбициями?
— Мы их обязательно найдем, — заверил меня дядя. — Начать следует с простого утверждения, что две эти смерти связаны. Потребуется время, чтобы выяснить, почему и каким образом. Но думаю, мы должны двигаться вперед малыми шагами.
— Понимаю. — Я откинулся на стуле и стал думать, как задать вопрос, на который, как я понимал, он отвечать не хотел. — Скажите, — наконец решился я, — что же все-таки произошло между отцом и Блотвейтом.
Он покачал головой:
— Это было давным-давно и сейчас не имеет значения. Твоего отца нет, и уверяю, мистер Блотвейт и думать забыл о тех давних неприятностях. Он теперь старый холостяк, и его интересует только коммерция.
— Но я хотел бы знать. Если я должен выяснить, что произошло с моим отцом, не следует ли мне знать о нем больше?
— Следует, — сказал дядя. — Но ты должен понять, каким он был в последнее время, а не когда ты был маленьким мальчиком.
— Я бы хотел знать правду, — сказал я угрюмо.
— Хорошо, — кивнул дядя, — но ты должен учитывать, что отец был тогда молод. Он долго зарабатывал себе репутацию на Биржевой и, как многие — а особенно люди, которые заботились о своих семьях, — очень хотел добиться успеха. Возможно, в то время он не так часто думал о прибыли людей, которым оказывал услуга, как в последние годы.
— Он каким-то образом обманул Блотвейта? Дядя слегка кивнул:
— Он продал Блотвейту большой пакет акций, стоимость которых катастрофически упала через несколько дней после сделки. Твой отец уж слишком настойчиво советовал Блотвейту совершить покупку, и, когда стоимость упала, тот обвинил твоего отца.
— Отец знал, что стоимость упадет? Дядя пожал плечами:
— Кто может знать что-то наверняка, Бенджамин, когда речь идет о ценных бумагах? Тебе это известно. Но у него были подозрения.
— И за это Блотвейт возненавидел моего отца?
— Да. Блотвейту потребовалось несколько лет, чтобы оправиться от потерь, но он оправился и стал еще богаче. А забыть про твоего отца никак не мог. Он регулярно появлялся в кофейне «У Джонатана», смотрел на него с грозным видом, посылал ему загадочные угрожающие записки. Он справлялся о Самуэле, посылал ему приветы через дальних знакомых. Блотвейт хотел, чтобы у отца сложилось впечатление, будто он постоянно наблюдает за ним. Но потом, затратив столько времени и сил на преследование твоего отца, Блотвейт сам стал маклером. Время на Биржевой не прошло для него даром. Он начал продавать и покупать, чтобы добиться успеха, и теперь он один из директоров Банка Англии. Я уверен, он, как никто другой, хотел бы забыть историю с твоим отцом, поскольку она выставляет его глупым и слабым.
Не могу сказать, что я поверил в это. Можно сказать, я не поверил. Ненависть не проходит так легко, тем более такая ненависть, какую испытывал Блотвейт.
Взгляд дяди блуждал по комнате. Он больше не хотел говорить на эту тему.
— Оставь себе это, — сказал он, пододвинув ко мне папку. — Ты должен прочитать, что написал твой отец.
Я кивнул:
— Наверное, не стоит это печатать.
— Никто не знает, что текст у нас. И мы не должны никому говорить. Это обеспечит нам безопасность.
Я согласился, но подумал, что мы можем продолжать расследование, как раньше. Я спросил, у кого мой отец печатался ранее, и дядя назван имя Наума Брайса с Муэр-лейн. Я вспомнил, что именно он значился издателем брошюры, которую я читал в кофейне «У Джонатана».
— Мне пора идти, — сказал дядя и медленно встал, бросив взгляд на папку, будто боялся оставлять ее у меня.
Я тоже встал.
— Я позабочусь о его бумагах,
— Это слова твоего отца из могилы, и я надеюсь, он скажет нам — может быть, непрямо, — кто это сделал.
А потом дядя вдруг взял и обнял меня. Он обхватил меня и прижал к себе, и я, к своему изумлению, почувствовал на щеке его слезы. Он отпустил руки, как раз когда я тоже хотел его обнять.
— Ты хороший человек, Бенджамин. Я рад, что ты вернулся. — Затем он отворил дверь и стал с удивительной живостью спускаться по крутой лестнице.
Я заперся и вновь налил себе кларета. Понимая, что меня ждет много дел, я зажег сальную свечу и сел за стол, намереваясь углубиться в чтение, но не мог сосредоточиться. Я был взволнован расставанием с дядей, но это не помешало мне понять, что он не хотел, чтобы я встречался с Персивалем Блотвейтом, человеком, который стал заклятым врагом моего отца. Возможно, дядя верил, что вражда между ними давно прошла. Возможно, конфликт имел громадный масштаб только в детском воображении, но я сомневался, что такая вражда могла исчезнуть.
Было бы хорошо, если бы твердая решимость приносила покой, но такое случается редко. Я не мог решить, как быть с этим человеком. В прошлом мне приходилось иметь дело с людьми столь же влиятельными, как Блотвейт, но всякий раз они обращались ко мне сами. Прежде мне никогда не приходилось стучаться в дверь к джентльмену, чтобы требовать от него ответов на мои вопросы. Прежде в своих расследованиях я двигался сверху вниз. Теперь же я был внизу и, глядя наверх, мучительно размышлял, какие средства есть в моем распоряжении для получения нужных сведений. Вероятно, член совета директоров Банка Англии сочтет мой визит бесцеремонным. Но если, как говорил Элиас, новые финансы стерли, в числе прочего, и социальные границы, моя бесцеремонность могла служить хорошим примером.
Глава 16
Я провел вечер, бродя по тавернам и пивным в надежде узнать что-нибудь о Берти Фенне — кучере, сбившем моего отца. Никто из моих знакомых не смог мне сказать ничего полезного. Большинство никогда о нем не слышало. Некоторые слышали, но почти никто не знал о его связи с загадочным Рочестером. Никто не знал, где его можно было найти, но я распространил слух, что готов щедро заплатить за любые сведения. Я отдавал себе отчет в том, что человек, которого я ищу, может узнать об этом. Он либо спрячется еще надежнее, либо начнет сам искать встречи со мной.
Потеряв надежду узнать что-либо, я устроился с кружкой пива в таверне «Бедфорд-армз» на Литтл-Плаза в Ковент-Гардене. Эта сырая крошечная дыра была прибежищем местных шлюх и бандитов, многие из которых промышляли воровством. Поэтому когда я в одиночестве сел за столик в углу со своей кружкой, они не спускали с меня глаз. Иногда в подобных местах я натыкался на знакомых и бывал не прочь составить им компанию, но на этот раз у меня не было настроения общаться с приятелями. Меня беспокоило слишком много загадок, которые я тщетно пытался разрешить.
Главной из них была рукопись моего отца и то, что из нее следовало. Неужели философские рассуждения Элиаса оказались правдой? Неужели «Компания южных морей» — уважаемое, имеющее правительственную концессию предприятие — действительно могла пойти на убийство, чтобы продолжать свою коммерческую деятельность? Я по-прежнему считал это малореальным, но не мог полностью отбросить подозрения Элиаса, особенно в свете утверждений, прозвучавших в «Заговоре бумаг». Впрочем, объяснений в рукописи было мало, и гораздо больше возникало новых вопросов. Даже если отец нажил смертельного врага в «Компании южных морей», мне было необходимо выяснить, как со всем этим связан старший Бальфур. А для этого я должен был понять, какая связь существует между Берти Фенном, который сбил моего отца, и его новым хозяином Мартином Рочестером.
Потеряв надежду узнать что-либо, я устроился с кружкой пива в таверне «Бедфорд-армз» на Литтл-Плаза в Ковент-Гардене. Эта сырая крошечная дыра была прибежищем местных шлюх и бандитов, многие из которых промышляли воровством. Поэтому когда я в одиночестве сел за столик в углу со своей кружкой, они не спускали с меня глаз. Иногда в подобных местах я натыкался на знакомых и бывал не прочь составить им компанию, но на этот раз у меня не было настроения общаться с приятелями. Меня беспокоило слишком много загадок, которые я тщетно пытался разрешить.
Главной из них была рукопись моего отца и то, что из нее следовало. Неужели философские рассуждения Элиаса оказались правдой? Неужели «Компания южных морей» — уважаемое, имеющее правительственную концессию предприятие — действительно могла пойти на убийство, чтобы продолжать свою коммерческую деятельность? Я по-прежнему считал это малореальным, но не мог полностью отбросить подозрения Элиаса, особенно в свете утверждений, прозвучавших в «Заговоре бумаг». Впрочем, объяснений в рукописи было мало, и гораздо больше возникало новых вопросов. Даже если отец нажил смертельного врага в «Компании южных морей», мне было необходимо выяснить, как со всем этим связан старший Бальфур. А для этого я должен был понять, какая связь существует между Берти Фенном, который сбил моего отца, и его новым хозяином Мартином Рочестером.