Лисс Дэвид. Заговор бумаг

   То, что человек этот заходил в здание Компании, лишь подтверждало предположение Элиаса, что за преступлениями стоит одно из могущественных финансовых учреждений. Иначе что бы делал в подобном месте человек, напавший на меня на пустынной улице? По всей видимости, его наняли для каких-то гнусных целей. Вернувшись в «Компанию южных морей», я, возможно, окажусь в самом центре злодеяний, в самом логове преступников, убивших двух человек и покушавшихся на мою жизнь. Сжимая рукоять шпаги, скорее чтобы приободриться, чем рассчитывая применить ее в деле, я вновь вошел в вестибюль компании, осмелившейся соперничать с Банком Англии.
   Я поднялся по ступеням и спросил у джентльмена, который производил впечатление местного работника, где я могу найти человека по имени Вирджил Каупер. Он пробормотал, что тот работает в отделе регистрации сделок, и направил меня на следующий этаж. Там я нашел тесное помещение, в котором около дюжины клерков корпели над работой, суть которой осталась для меня загадкой. На каждом столе возвышались громадные стоики бумаг. Клерки брали по очереди бумаги, делали на них какие-то пометки, записывали что-то в гроссбухи, клали бумаги в другую стопку и потом начинали все сначала. Я спросил у писца, сидевшего ближе к двери, где мистер Каупер, и он указал на стол, стоявший у задней стены.
   Я не представлял, что мог дать разговор с Каупером, но мне казалось, наша встреча должна быть чрезвычайно важной! Я узнал его имя и нашел его здесь. Я следовал советам Элиаса и оценивал вероятность, и это, в свою очередь, привеломеня к человеку, чью связь с Блотвейтом. я надеялся прояснить.
   Увидев Каупера, я забыл о скоротечной погоне в вестибюле. Это был сорокалетний мужчина с изможденным, обвислым лицом и грубыми, мозолистыми руками, испачканными чернилами. Серый строгий костюм делал его желто-серое лицо и бесцветные глаза еще более безжизненными. Несмотря на умный взгляд и кажущуюся честность, он производил впечатление человека, не оправдавшего подаваемых в юности надежд, и теперь на нем стояла печать неудачника. Он подошел к рубежу, когда будущее сулит лишь ту же монотонную работу и то, чего боятся все, включая меня самого, поэтому я тотчас проникся к нему симпатией.
   — Не могли бы вы уделить мне несколько минут, сударь? — сказал я. — Мне необходимо обсудить одно дело.
   Недавно я узнал, что клерки, особенно в торговых предприятиях, все чаще испытывают преданность компании, в которой работают. В 1719 году это было вовсе не так. Клерк в «Компании южных морей» с радостью использовал все, что давала его должность, дабы заработать несколько лишних фунтов, и я намеревался воспользоваться такой склонностью.
   — Дело, вы говорите? — мягко переспросил меня мистер Каупер. — Всегда рад обсудить дело. Объясните, пожалуйста, суть вашего дела.
   Я протянул ему свою визитную карточку. Он бегло взглянул на нее и убрал.
   — Это дело личного характера, — тихо сказал я.
   — Тогда давайте пройдемся, — сказал он. Он встал, и мы стали спускаться по лестнице в вестибюль. Я начал было излагать суть своего делат но он прервал меня:
   — Еще не сейчас, сударь.
   Когда мы оказались в вестибюле, он направился к противоположной стене.
   — Здесь мы можем поговорить в относительной безопасности, при условии, что будем продолжать ходить взад-вперед. Так никто не сможет подслушать нашу беседу незаметно.
   Я кивнул, подивившись столь изощренной мере предосторожности и подумав, что мистер Каупер сам ее изобрел. Однако вскоре я заметил около дюжины пар или небольших групп, которые делали то же, что и мы, а именно передвигались взад-вперед, каждая группа по своей траектории, словно бильярдные шары неторопливо катались по игровому полю.
   — Итак, чем могу быть вам полезен, сударь? — спросил он с изысканным подобострастием.
   Действительно, чем? Обрадовавшись, что мне удалось выйти на след этого человека, следуя своей интуиции и определяя вероятное, я не подумал, что делать с мистером Каупером, когда я его найду. Судя по записям, которые я нашел на столе Блотвейта, Каупер что-то знал о подделках, но я даже не был в этом уверен. Впрочем, я знал, что он работает в отделе регистрации сделок и, следовательно, имеет доступ к полезным сведениям.
   — У вас есть доступ к данным о владельцах акций? — спросил я.
   — Постольку поскольку, — сказал Каупер, стараясь не повышать голос. — Боюсь, эта компания не лучшим образом организует свои архивы.
   — Я хотел бы узнать, — начал я осторожно, — владеют ли определенные люди акциями Компании,
   Каупер погладил подбородок.
   — Это может оказаться нелегко сделать. Чем свежее записи, тем выше шанс их найти. Что касается более ранних записей, здесь я не могу вам ничего обещать.
   Готовность, с которой Каупер откликнулся на мое предложение, выглядела подозрительной. Он явно в чем-то замешан, нужно только узнать в чем.
   — Полагаю, записям, которые я ищу, не больше года. Я хотел бы знать, владели или нет два человека, имена которых я назову, акциями «Компании южных морей». Если владели, то я хотел бы знать, каким именно количеством акций, когда те были куплены и были потом проданы или нет. Сможете это выяснить?
   Он улыбнулся:
   — Уверен, я могу оказать вам такую услугу. На это понадобится кое-какое время, возможно неделя. Но, безусловно, это можно выяснить.
   — Сколько будут стоить ваши услуги?
   Каупер задумался, и мы едва не столкнулись с парой невероятно толстых мужчин, которые что-то живо обсуждали, не в пример нам. Они так весело смеялись, что не замечали, куда идут.
   — Полагаю, пять гиней за каждое имя будет достаточно.
   Я пожалел, что затеял сделку. Названная цена была настолько высока, что я не представлял, как можно ее снизить до приемлемого уровня. В конце концов мы сошлись на восьми гинеях за оба имя, что все равно было непомерно дорого.
   Мы с Каупером едва успели заключить сделку, когда я заметил Натана Адельмана, или, правильнее было бы сказать, меня заметил Натан Адельман. Он спускался по лестнице, не сводя с меня глаз. Каупер поспешно попрощался и исчез в толчее, а я остался дожидаться Адельмана.
   — Доброго вам дня, сударь, — поприветствован его я.
   — Я вижу, мне не удалось убедить вас не тратить понапрасну время, — вкрадчиво сказал Адельман. Он продолжал стоять на ступеньке и мог смотреть мне прямо в глаза, не вытягиваясь. — Ну, если вы задались целью любопытствовать, я постараюсь, по крайней мере, не дать вам причинить никакого вреда. Я собираюсь пообедать, — сказал он, — может быть, составите мне компанию? В забегаловке напротив превосходно готовят свинину. — Он пристально посмотрел на меня, словно хотел проверить, какой будет моя реакция на запрещенную пищу.
   Мы прошли по Бишопсгейт и свернули на Лиден-холл-стрит, где у Грин-Маркет и нашли нужную забегаловку. Мы негласно договорились о вежливом перемирии и по пути говорили на тривиальные темы: о погоде, радовавшей в последнее время, о сенсациях нового театрального сезона, об оживлении на бирже.
   Я вошел за ним в набитую людьми прокуренную харчевню, где за шиллинг подавали пережаренные отбивные и кружку несвежего эля. Мы заняли столик, и Адельман заказал две порции. Через несколько минут мальчик принес две тарелки с жирным жареным мясом, капустой и ломтем бледно-желтого хлеба, подкрашенного, грубого и ломкого, совсем непохожего на настоящий белый хлеб, который делают из муки мелкого помола.
   — Расскажите, как идет ваше расследование, — сказал Адельман, макая хлеб в жирный мясной соус.
   Далеко не впервые меня угощали свининой, после моего бегства из дому я неоднократно ел свинину без каких-либо угрызений совести. Однако в том, что Адельману непременно требовалось пожирать мясо свиньи у меня на глазах, было что-то настолько отталкивающее, что мне сразу расхотелось есть.
   — Идет своим чередом. — Я обмакнул кусок хлеба в соус и положил его обратно на тарелку.
   Адельман засмеялся с набитым ртом.
   — Рад слышать. Надеюсь, клерки в «Компании южных морей» оказывают вам посильную помощь.
   — Вот если бы посильную помощь оказывала мне вся Компания…
   Адельман продолжал поглощать пищу.
   — Вы еще не обращались ко мне ни с какой просьбой.
   — Вы дали мне ясно понять, что не намерены помогать мне ни в чем.
   Он взглянул на меня:
   — Не любите свинину? Я полагал, вы более современный человек. — Он покачал головой и улыбнулся. — Ваша глупость в отношении рациона питания имеет ту же природу, что и ваша глупость в отношении расследования. Я надеялся отвратить вас от пути, порожденного племенной невежественностью. Но если я не могу воспрепятствовать вашему расследованию, я надеюсь хотя бы ограничить вред, который оно наносит королевству.
   Это мне показалось чересчур очевидным. Он хотел сбить меня с пути, значит, все, что говорит Адельман, необходимо тщательно просеивать.
   — Очень хорошо, — сказал я, приготовившись проверить его новый настрой. — Что вы можете сказать мне о Персивале Блотвейте?
   Адельман опустил вилку.
   — Блотвейт? Какое отношение Блотвейт может иметь к вам?
   — Полагаю, мой отец имел к нему отношение. А также, — добавил я, рассчитывая на какую-нибудь реакцию, — он дал мне ясно понять, что будет содействовать моему расследованию.
   Адельман фыркнул с отвращением:
   — Он будет содействовать вам до тех пор, пока это будет подрывать репутацию «Компании южных морей». Позвольте мне рассказать вам поучительную историю, мистер Уивер. Как вы помните, четыре года назад, когда Претендент предпринял свою самую отчаянную попытку захватить остров и сесть на престол, восстановив династию Стюартов, стали ходить слухи, что его карета приближается к Лондону. Возможно, сударь, вы также помните, какую панику вызвал этот слух. Услышав, что Претендент может спокойно въехать в город как монарх, многие решили, что война закончилась поражением и что король Георг будет вынужден бежать. В действительности восстание в Шотландии было подавлено, но эти слухи не были простым вымыслом, порожденным страхом. Свиту, а также карету с гербом Претендента нашли на дороге, ведущей в Лондон.
   — Не понимаю, какое это имеет отношение ко мне.
   — Ничего удивительного, — сказал Адельман. — Но скоро поймете. Когда слух о приближении Претендента дошел до Биржевой улицы, цены на акции резко упали. Все, у кого были ценные бумаги, старались продать их по любой цене, так как боялись, что, если Претендент захватит престол и станет королем вместо Георга, бумаги потеряют всякую ценность. Не хочу сказать, что все, кто покупал во время кризиса, были преступниками. Среди них были и патриоты, включая меня самого. Мы верили в способность его величества противостоять вторжению. Но мистер Блотвейт скупал ценные бумаги в большом количестве и сделал себе огромное состояние, когда выяснилось, что вторжение было мистификацией, и цены на акции нормализовались.
   — Ваше отношение к тому, что считать преступлением, очень изменчиво, — заметил я. — Вы сказали, что тоже покупали,когда цены упали.По-вашему, он подлец, потому что купил больше, чем вы?
   — Нет, он подлец, потому что он и организовал панику, — сказал Адельман, положив в рот кусок отбивной. — Блотвейт нанял кареты, велел людям изображать из себя Претендента и его свиту, а сам сидел и ждал, когда начнется паника на рынке. Это был ловкий план, и благодаря ему человек, который был просто состоятельным, стал поистине богатым.
   Я не стал выражать никаких чувств, надеясь, что это подтолкнет Адельмана рассказать что-нибудь еще.
   — Все это напоминает ложную тревогу, поднятую мистером Дарбле по поводу лотереи, — вежливо заметил я.
   — Полагаю, разница лишь только в масштабе. Мистер Дарбле мог расстроить планы нескольких инвесторов. Мистер Блотвейт мог погубить целую нацию. Признаюсь, в моих словах есть горечь, поскольку, когда газеты клеймят биржевых маклеров, они, как правило, бросают камни в мой огород. А я просто коммерсант, который с радостью служит своей стране. Блотвейт — вот кто действительно преступный биржевой делец. Этот человек готов погрузить в хаос — и уже погружал — финансы целой страны, чтобы добиться преимущества на бирже. Теперь решайте, будете ли вы доверять такому человеку.
   — Чего вы хотите от меня, мистер Адельман?
   — Я лишь хочу дать вам совет. Продолжайте свое расследование, мистер Уивер. Его уже обсуждают в кофейнях, но не так бурно, как можно было ожидать. Я говорю: продолжайте его, проявляя всю свою настойчивость и вызывая по возможности больше шума.
   А потом можете сидеть и ждать, как ваш друг мистер Блотвейт, когда цены на бирже упадут. А когда они упадут, можете скупать в больших количествах. Если повезет, вред, который вы нанесете, не будет продолжительным, а вы разбогатеете.
   — Что вам известно, — спросил я с нарочитой небрежностью, — о поддельных акциях «Компании южных морей»?
   Подобно герою Овидия, мистер Адельман мгновенно переменился. Он вскочил и, схватив меня за руку, угрожающе, но едва слышно прошипел:
   — Никогда не говорите о подобных вещах! Вы не представляете, какой вред вы способны причинить. Такие слова подобны магическому заклинанию. Если их произнести вслух в неподходящем месте, они могут погубить королевство. — Адельман немного успокоился. Он сел на место. — Простите мою горячность, но есть вещи, в которых вы ничего не понимаете., Я не могу сидеть сложа руки и смотреть, как вы губите то хорошее, что было создано нами.
   — Бы говорите, что служите стране, но ничем не отличаетесь от Блотвейта, который преследует личную выгоду. Я твердо уверен: то, о чем вы попросили меня не упоминать, в действительности существует. Я намерен продолжать эту линию расследования, поэтому можете с тем же успехом рассказать мне все, что вам известно.
   — Это не более чем злые слухи, — сказал Адельман после недолгого раздумья, — пущенные Блотвейтом. Такая же мистификация, как с каретой Претендента. Насколько мне известно, он выпустил поддельные акции, чтобы придать достоверность своему вымыслу. Но, поверьте мне, это лишь уловка, с помощью которой он стремится подорвать доверие к нашей компании. Вы, мистер Уивер, лишь орудие в руках тех, кто к этому стремится.
   — А что вы скажете, если я сообщу вам, что мой отец верил, будто поддельные акции существуют — и выпускаются кем-то внутри «Компании южных морей»?
   — Я скажу, что вас кто-то вводит в заблуждение. Ваш отец был слишком проницательным маклером, чтобы поверить в такой неправдоподобный слух.
   Я выждаk какое-то время, надеясь, что у Адельмана сдадут нервы.
   — У меня есть доказательство, — наконец сказал я.
   Я решил не уточнять, есть ли у меня доказательство существования поддельных акций или того, что в их существование верил отец.
   — Какое доказательство? — Лицо Адельмана под белым париком стало пунцовым.
   — Могу лишь сказать, что доказательство это довольно веское.
   Я несколько преувеличивал свое доверие к отцовскому сочинению. На самом деле ничего, кроме высокопарной риторики, я в нем не увидел. Но я полагал, что рукопись давала мне бесспорное преимущество перед Адельманом и хотел использовать его полностью.
   — Что это? — требовательно спросил Адельман. — Поддельная акция? — Он произнес эти слова почти беззвучно, одними губами. — Если речь об этом, уверяю вас, это всего лишь подделка. Ничего подобного не могло выйти из «Компании южных морей». Что бы это ни было, оно преследует цель убедить вас в том, чего на самом деле нет и быть не может.
   — Подделка подделки? — Я готов был рассмеяться. — Обман в обмане? Как мило. Вероятно, противники фондовой биржи правы, говоря, что это — дьявольщина.
   — Назовите цену вашего доказательства. Забудьте на миг мои слова, что оно ничего не доказывает. Я готов заплатить, чтобы остановить распространение слухов.
   Надеюсь, я не разочарую моего читателя, если скажу, что на мгновение я задумался, прикидывая, какую можно было бы назвать цену. Чем таким я был обязан отцу, что могло бы помешать отказаться от платы за то, что я и так пытался сделать все эти годы — забыть его? Что ожидал Адельман услышать, когда просил назвать цену? Тысяча фунтов? Десять тысяч фунтов? Может, следовало уточнить, прежде чем отказаться?
   Я всегда испытываю некоторое разочарование, когда понимаю, что не способен совершить зло или действовать по расчету, даже если это в моих интересах. Возможно, чтобы скрыть внутренний конфликт, я напустил на себя возмущенный вид.
   — Моя цена? Моя цена — это ответ на вопрос, кто убил моего отца и Бальфура и почему. Другой цены быть не может.
   — Черт вас возьми! — Он резко бросил нож и вилку на стол.
   Признаюсь, я наслаждался этим мигом власти и не видел причины отказывать себе в этом удовольствии.
   — Вы сказали — черт меня возьми? Не соблаговолите ли вы встретиться со мной завтра на рассвете в Гайд-парке?
   Кровь отлила от лица Адельмана, и оно стало такого же цвета, как его парик.
   — Уверяю вас, сударь, я не участвую в дуэлях. Это варварский обычай, и практикуется он среди равных. Вам должно быть стыдно, что вы осмелились предложить подобное.
   — Дуэль — вещь опасная, — согласился я, — но бросать оскорбление прямо в лицо человеку, мистер Адельман, не менее опасно. Признаюсь, мне надоело, что вы пытаетесь препятствовать моему расследованию. Я не отступлю от своей цели. Меня нельзя купить. Я прекращу расследование, когда найду ответы на все вопросы, и не раньше. Если мне придется при этом вывести на чистую воду «Компанию южных морей», Банк Англии или кого-либо еще, кто имел отношение к этим смертям, я сделаю это не колеблясь.
   Я встал и посмотрел сверху вниз на этого важного человека, который, может быть впервые за много лет, не знал, что ответить.
   — Если желаете продолжить данный разговор, вы знаете, где меня можно найти. Всегда к вашим услугам.
   Я повернулся и вышел, довольный собой. Впервые после того, как я начал искать правду, стоящую за смертью отца, я почувствовал, что обладаю какой-то силой.
   Я желал поскорее вернуться домой, так как встреча с Адельманом меня необычайно утомила. Но мои мечты снять обувь и выпить стаканчик вина рухнули, когда я увидел свою домовладелицу, ожидавшую меня на пороге. По ее лицу я понял, что отдохнуть мне удастся не скоро. Я заметил, что у нее встревоженный и усталый вид. Если бы не собственная усталость, я также мог бы заметить страх в ее впавших глазах и необычайную бледность.
   — Мистер Уивер, в гостиной вас дожидаются какие-то мужчины, — сказала она прерывающимся голосом.
   — Какие-то мужчины, — пробормотал я. — Надеюсь, это джентльмены не христианского вероисповедания, миссис Гаррисон? Может быть, индийский раджа со своей свитой решил почтить меня визитом?
   Она молитвенно сложила руки.
   — Они в гостиной.
   За несколько секунд, что отделяли меня от гостиной, в моей голове пронеслось множество вариантов. Может быть, пришел констебль, чтобы арестовать меня за убийство Джемми? Войдя в гостиную, я увидел пятерых довольно прилично одетых мужчин, но их злобные глаза свидетельствовали, что и платье и парики были обманчивыми. Трое сидели на диване, нагло расставив ноги. Двое стояли позади дивана: один из них теребил в руках китайскую вазу миссис Гаррисон; другой поглаживал выпуклость в кармане камзола, где, без всякого сомнения, лежал пистолет.
   Это были не люди констебля.
   — Ах, — сказал человек с вазой в руках. Он поставил ее на место с такой силой, словно хотел, чтобы она раскололась. — Вот наконец пожаловал и сам великий мистер Уивер. Мы вас ждали весь день. Это несколько невежливо, вы так не думаете?
   Миссис Гаррнсон не стала заходить вместе со мной в гостиную, но осталась в прихожей, чтобы ей было слышно, что происходит.
   Я не имел ни малейшего представления, кто эти люди, но их присутствие меня заинтриговало. Я понимая, что мне может грозить серьезная опасность, но мне казалось, что я вскоре узнаю нечто важное о загадочных смертях, которые расследовал.
   — Если у вас ко мне дело, — сказал я строго, — изложите его. Если нет — уходите.
   — Только послушайте его, — сказал один из сидевших па диване, — он думает, что может указывать нам, что делать.
   — Мистер Уивер, — сказал главный, — мы пришли, чтобы отвести вас на встречу. Наш хозяин приглашает вас намести ему визит. И чтобы вы не потерялись, он попросил вас к нему доставить.
   — А кто ваш хозяин?
   — Вы это узнаете в свое время, — сказал главный. — Если не станете сопротивляться, вам не причинят вреда. У нас достаточно сил, да и пистолеты есть тоже, чтобы не позволить вам выкинуть какую-нибудь штуку.
   Миссис Гаррисон за моей спиной пронзительно взвизгнула. Я повернулся к ней.
   — Не бойтесь, — сказал я. — Эти люди причинили вам какой-нибудь вред?
   Она помотала головой.
   — И не причинят. — Я обратился к главному: — Пойдемте.
   Будь я одни, я, может, и решился бы на применение силы, но рисковать безопасностью миссис Гаррисон я не мог. Безусловно, она была малоприятной женщиной, но мой долг не позволял мне ввязываться в потасовку, в которой она могла пострадать.
   — Экая галантность, — заметил один из мужчин, когда они выводили меня из дома миссис Гаррисон.
   Увидев ожидающий экипаж, я прибавил шагу, чтобы поскорее закончить этот инцидент. На улице посмотреть на странную процессию собралась небольшая толпа, и я про себя подумал, что, по крайней мере, мне нечего бояться при таком количестве свидетелей. Но не успел я так подумать, как почувствовал резкую боль в затылке. Боль парализовала все мои чувства. Во времена моих выступлений мне часто приходилось получать удары в голову, но одно дело, когда соперник бьет тебя кулаком в лицо, и другое — когда тебя бьют сзади твердым предметом. Боль была неописуемая в буквальном смысле этого слова, она была тупой и пронзительной, горячей и холодной одновременно. «Этого не может быть, — подумал я, — так больно не бывает».
   Инстинктивно я схватился за место, откуда исходила эта нестерпимая боль. Я не должен был этого делать, поскольку другой мужчина тут же нанес мне сильный удар в живот. У меня перехватило дыхание. Я согнулся и почувствовал еще один удар, в поясницу, который свалил меня с ног.
   Мне казалось, что, если только я смогу перевести дыхание, я встану на ноги и измолочу этих людей. Но едва я оказался на земле, меня снова ударили по лицу и в бок, и, прежде чем я смог оказать сопротивление, я почувствовал, как мне заломили назад руки и связали веревкой. До того как мне на голову накинули полотняный мешок, я успел увидеть лица зевак, которые смотрели, как меня избивают прямо перед собственным жилищем. Никто из них не пришел мне на помощь, и я старался запомнить лицо каждого, чтобы побить всех, кто наблюдал за моим несчастьем с таким трусливым равнодушием. Я слышал, как кто-то сказал, что сходит за констеблем, но мне это уже ничем не могло помочь.
   Меня резко поставили на ноги и прижали к стенке экипажа. Я почувствовал, как дюжина рук ощупывает меня в поисках оружия. Вынули пистолет, шпагу и ножи. Меня швырнули в экипаж, где я упал на сиденье.
   Я безуспешно пытался избавиться от пут, но не потому, что надеялся освободиться. Мне была непереносима мысль, что мои захватчики считают, будто я покорен. Вскоре я устал биться, как пойманная на крючок форель. Толку от этого было мало, а получать новые удары мне не хотелось. Пытаясь убедить себя успокоиться, я почувствовал, как экипаж тронулся с места, и дал себе зарок, что еще до заката солнца отомщу за этот гнев и унижение.

Глава 22

   Я сидел молча, погруженный в свои мысли и переполненный гневом и болью, а экипаж все катил и катил по дороге. Мои похитители тоже молчали. Сидя в темноте, я гадал, кто мог организовать это нападение. Я было подумал, что это дело рук «Компании южных морей», но разве организаторы тайного заговора, унесшего две человеческие жизни, могли допустить такую оплошность и позволить похитить человека, жестоко избив его на глазах толпы? Но если это не дело рук «Компании южных морей», кому еще понадобилось поступать со мной так жестоко и для чего?
   Наконец экипаж остановился, меня вывели наружу и заставили пройти небольшое расстояние. Я услышал, как открылась дверь, и меня втолкнули в какой-то дом. Тотчас с моей головы сняли мешок, и я увидел, что нахожусь в богато убранном доме. Стены украшали картины на классические темы. Сюжеты отображали не добродетели Плутарха, а скорее излишества «Сатирикона» Петрония Арбитра. Не стану вгонять моего читателя в краску, описывая позы гипсовых статуй и фигур на полотнах в этой комнате.
   Сопровождавшие меня вели себя как дети в ожидании родительского наказания. Они не сводили с меня глаз, хотя мои руки были по-прежнему крепко связаны за спиной.
   Меня привели в гостиную и велели сесть. Сопровождавшие отошли от меня, но остались в комнате. Кто-то подошел сзади и разрезал связывающую мои руки веревку. Я хотел было тотчас вскочить, но потом решил выяснить обстановку, прежде чем предпринимать какие-либо действия. Комната была обставлена в восточном стиле, ее украшали китайские вазы ивосточные картины. На одном из полотен в массивной золотой раме была изображена сцена коронации турецкого султана. Я старался запомнить как можно больше, не зная, что может быть важным, а что нет. Единственное, что я зная четко: человек, велевший привести меня сюда, будет моим врагом. Если, конечно, он оставит меня в живых.