Страница:
— На улице так тепло, миссис Генри, — сказал он домовладелице, помахав носовым платком цвета индиго. — Леди Кентворт чуть не упала в обморок, хотя я взял у нее крови не более наперстка. Вы знаете, у нее такая хрупкая конституция. Она не создана для такой погоды в октябре. — Элиас устремился к миссис Генри, без сомнения намереваясь поделиться с ней сплетнями со щедростью, которой не мог себе позволить в отношении арендной платы. Тут он увидел, как я улыбаюсь со своего потертого, но удобного кресла. — О! — сказал он, словно перед ним был сборщик долгов. — Уивер.
— Я не вовремя, Элиас?
Придя в себя, он выдавил улыбку.
— Вовсе нет. Просто не совсем в духе из-за этой ужасной жары. Вероятно, так же как и ты. Может, пустить тебе кровь? — спросил он, оправившись от смущения и шаловливо улыбаясь, как он обычно делал, когда подшучивал надо мной или когда ему срочно требовались деньги.
Элиас находил мой отказ от кровопускания чрезвычайно забавным и постоянно мучил меня таким предложением.
— Да, выпусти мне кровь, — сказал я. — Может быть, также пожелаешь взять мои внутренние органы и поместить их в коробочку? Где они будут в большей безопасности.
— Ты издеваешься над современной медициной, — сказал Элиас, пройдя через комнату и устраиваясь в кресле, — но твои насмешки не умаляют моих талантов как хирурга. — Он обратился к миссис Генри: — Можно еще чая, сударыня?
Миссис Генри залилась краской и встала, держа спину неестественно прямо. Она расправила свои юбки.
— Вы хотите слишком много, мистер Гордон, для человека, который не удостоил меня чести заплатить арендную плату за последние три месяца. Вы сами можете налить себе чая, — сказала она и вышла из комнаты.
Когда она ушла, я спросил у Элиаса, как долго он наведывается в спальню своей домовладелицы.
Он сел напротив меня, достал табакерку и взял щепотку табаку.
— Неужели это так заметно?
Он отвернулся, делая вид, что рассматривает картину на стене, чтобы я не заметил его смущения. Элиасу всегда хотелось, чтобы я думал, будто он имеет успех только у самых красивых и юных дам в городе. Миссис Генри была все еще красива, но едва ли Элиасу хотелось, чтобы его имя связывали с подобным типом женщин.
— Я не слышал, чтобы домовладелицы отказывались налить чая своему постояльцу под каким бы то ни было предлогом, — объяснил я. — Уверяю, Элиас, я и сам сколько раз так поступал, чтобы сбить цену аренды.
— Вот так-так! — Он чуть не рассыпал табак по всей комнате. — Только не с мегерой, у которой ты нынче квартируешь, я надеюсь.
Я засмеялся:
— Нет, не могу похвастаться, что имел честь быть в близких отношениях с миссис Гаррисон. Думаете, стоит попробовать?
— Я слышал, что вы, евреи, сладострастный народ, — сказал Элиас, — но у меня никогда не было оснований сомневаться в вашем здравомыслии.
— То же самое могу сказать о вас, — сказал я, пытаясь сгладить неловкость от своего открытия.
Он положил свою табакерку и встал, чтобы налить себе чая.
— Что же, это очень удобно, надо сказать. Она не особо требовательна как любовница, а сэкономленные деньги мне нужны.
— Элиас, — сказал я, — частная жизнь — тема, конечно, захватывающая, и я бы с удовольствием послушал обо всех твоих любовных победах над домовладелицами Лондона, но я пришел по делу.
Он вернулся на свое место и осторожно отхлебнул горячего напитка.
— Я вижу, это дело, требующее ношения парика. Чем заняты твои мысли, Уивер? Ты так флегматичен, потому что думаешь о кровопускании?
— Ты прав отчасти. Мне предстоит расследование очень запутанного дела, и, прежде чем я смогу заняться им, необходимо уладить еще одно очень щекотливое дело.
Воодушевленный превосходным чаем миссис Генри, я рассказал Элиасу не только о своем неожиданном знакомстве с Бальфуром, но и о трудностях, с которыми я столкнулся, пытаясь вернуть бумажник сэра Оуэна. Я полностью доверял Элиасу, несмотря на его необычайную любовь к сплетням; он ни разу не обманул моего доверия, когда я просил его о чем-то молчать.
— Меня вовсе не удивляет, что сэр Оуэн Нетлтон попал в переделку из-за шлюх и сифилиса, — заверил меня Элиас, самодовольно вздернув брови.
— Так ты его знаешь?
— Я знаю главных фигур модной светской жизни, как и любой другой житель этого города. — И добавил с озорным лукавством: — Кто, по-твоему, лечил сэра Оуэна каждый раз, когда он подхватывал триппер?
— Что ты можешь о нем сказать? Элиас пожал плечами:
— Ничего такого, чего бы ты не знал. Он владелец большого и процветающего поместья в Йоркшире, но доход от ренты никак не покрывает его расходов на удовольствия. Он известный сводник и волокита, совершенно неутомимый даже по моим стандартам. Не удивлюсь, если он не прошел мимо ни одной шлюхи в городе.
— Он с гордостью говорит о своих многочисленных связях с уличными дамами.
— Должны же наши вельможи чем-то заполнять свое время. Теперь скажи, кто эта шлюха, что его обокрала. Я хочу знать, кто был изъят из оборота в результате вашего небольшого злоключения.
Я назвал имя.
— Кейт Коул! — воскликнул он. — Что ж, я изведал ее услуга и не могу пожаловаться. Ты погубил отличную шлюху, Уивер.
— Похоже, я единственный в Лондоне мужчина, который не пялил эту Кейт Коул, — с досадой сказал я.
— Могу сказать, что еще не поздно, — сказал с улыбкой Элиас. — Она у тебя в долгу, если ты купил ей комнату в Пресс-ярде. На деньги, которые будет стоить месяц в Пресс-ярде, можно ходить но шлюхам целый год.
Я открыл рот, собираясь поменять тему разговора, но Элиас, как это с ним часто бывало, взял инициативу в свои руки:
— Это дело Бальфура кажется интересным. Могу представить, как ты расстроился, когда он рассказал о смерти твоего отца. Теперь тебе определенно придется встретиться с твоим дядей.
Элиас знал о том, что я не поддерживал связей со своей семьей, и неоднократно убеждал меня наладить контакт с дядей. Он тоже в течение нескольких лет был в немилости у своего отца. Элиас посещал университет Сент-Эндрюс, когда до его отца дошли неприятные, хотя и не совсем точные слухи о кутежах и оргиях моего друга. Эти слухи послужили причиной его разрыва с семьей, и вместо того, чтобы продолжить учение, дабы впоследствии стать врачом, Элиас вынужден был уйти из университета и начать зарабатывать на жизнь в качестве хирурга, не утруждая себя семью годами учебы. После долгих лет отлучения от семьи Элиас научился кое-как справляться с трудностями самостоятельно. Позже семья стала присылать ему содержание раз в три месяца. На мой взгляд, такое решение было взаимовыгодным, так как старший брат Элиаса, который должен был унаследовать поместье, отличался слабым здоровьем и глава семьи решил, что имеет смысл поддерживать ровные отношения с Элиасом на тот случай, если судьбе будет угодно, чтобы он стал наследником. Я хорошо понимал трудности Элиаса как младшего сына, так как моему старшему брату Жозе, по мнению моего отца, было уготовано великое будущее, в то время как на меня, имеющего врожденный дефект, заключающийся в том, что я родился через четыре года после него, всегда смотрели как на жалкий довесок.
Я пересказал Элпасу детали моего разговора с Бальфуром, и мой друг несколько потерял интерес к восстановлению моих отношений с семьей, зато воспылал интересом к новым подробностям того, что, по мнению Бальфура, скрывалось за этими смертями.
— Я должен признаться, Уивер, что расследование действительно необычное. Как можно найти убийцу, которого никто не видел и в чье существование вовсе не верят?
— Я сам пока не знаю, что можно сделать. Но, думаю, сперва надо уладить дело с Кейт Коул.
— Уверяю тебя, дело Кейт Коул не так занимательно, как этот неуловимый убийца. Но ты прав, надо найти эти письма, а тем временем у меня будет возможность подумать, с чего начать поиск убийцы.
— Я вижу, Элиас, ты полон энтузиазма. Бальфур не так много мне платит, чтобы я мог щедро с тобой поделиться.
— Ты меня обижаешь. Думаешь, меня интересуют только деньги. Знаешь ведь: меня прельщает сама загадка. Но, полагаю, твой состоятельный баронет сможет отблагодарить тебя более щедро, чем этот обедневший парвеню.
— Мой состоятельный баронет уже доказал свою щедрость.
Теперь Элиас слушал меня внимательно, и я объяснил ему, что у меня несколько связаны руки и что мне необходимо, чтобы он сыграл для меня роль.
— Звучит чрезвычайно захватывающе, — сказал он, и его глаза засияли в предвкушении приключения.
— Надеюсь, не слишком захватывающе.
Я разработал восхитительно простой план, как заполучить письма сэра Оуэна у этого мошенника Арнольда. Я войду в таверну «Смеющийся негр» одетый грузчиком. Кейт Коул наверняка рассказала Арнольду о мускулистом джентльмене, и я не хотел усложнять ситуацию, давая ему повод заподозрить во мне человека, который убил Джемми. Элиас, которого вряд ли можно было назвать мускулистым, подойдет к Арнольду и скажет, что он владелец писем. По договоренности со мной он мог предложить до двадцати фунтов, чтобы получить письма, но начать торг должен был с пяти, так как я все еще не оставлял надежды, что мне не придется влезать в долги из-за этого дела с бумажником. Если мне удастся заработать хоть несколько фунтов, а сэр Оуэн взамен будет хорошо отзываться обо мне на публике, можно будет считать, что усилия не были напрасны.
Я предупредил Элиаса, чтобы он не упоминал имени сэра Оуэна в разговоре с этим мошенником, так как все еще оставалась надежда, что тот не читал писем или, по крайней мере, не читал их все. Я был уверен, что для простого вора признания сэра Оуэна и чувства его вдовы были слишком скучны. В любом случае, даже если он поймет, что письма не принадлежат Элиасу, трудно представить, чтобы он отказался от звонкой монеты просто из принципа.
Я прибыл в таверну «Смеющийся негр» ближе к семи вечера. Вскоре я без труда узнал мужчину с медными бакенбардами и жесткими волосами на несколько тонов темнее, чем его борода. Один глаз холодного голубого цвета смотрел проницательно, другой был безжизненным. Именно этого человека описала Кейт. Он сидел за столом с четырьмя другими мужчинами, чья наружность была столь же подозрительна, как и его, а платье столь же грязно. Они были пьяны и с мрачным видом кидали кости. Я заплатил за кружку пенистого эля и сел как можно ближе у них за спиной, чтобы можно было за ними, наблюдать, не привлекая внимания.
Вошел Элиас, в точности соблюдая все мои инструкции. Его причудливый наряд, ярко-красный с желтым, привлек всеобщее внимание, н он смутился под изучающими взглядами. Я подумал, что его смущение выглядело естественным, поскольку любому джентльмену в подобном месте было бы не по себе. Я не стал делиться с Элиасом описанием Арнольда, которое дала Кейт Коул, и он не знал, как тот выглядит. Поэтому он подошел к приказчику за стойкой, и тот указал ему на нужного человека.
Элиас медленно пошел к столику, то кладя руку на эфес своей шпаги, то убирая ее. Я старался не смотреть на него прямо, чтобы наши взгляды случайно не встретились. Он подошел к Арнольду и встал перед ним.
— Сэр, вы Квилт Арнольд? — спросил он громко и четко, как актер на сцене.
Последовал грубый гогот, а потом Арнольд повернулся к говорящему, тщетно пытаясь сообразить, что от него нужно этому индюку.
— Да, — сказал он, не скрывая, что все это его страшно веселит. — Я — Арнольд, дружок. И что из этого?
— Я так и думал, — уверенным тоном сказал Элиас. — Одна женщина по имени Кейт Коул сказала, что к вам попала моя вещь. Пачка писем, перевязанная желтой лентой.
Одна кустистая бровь Арнольда поползла вверх.
— Она это тебе сказала до или после того, как попала в Ньюгет?
— Так есть у вас письма или нет?
Мошенник расплылся в широкой улыбке, обнажившей желтые зубы.
— Так ты за этим ко мне пришел, дружок? Ладно, поскольку вещь твоя, рад тебе сообщить, что письма у меня, — сказал он, похлопав себя по платью. — Они при мне. И ты их хочешь получить? Так?
Элиас гордо вскинул голову:
— Совершенно верно.
Арнольд не горел желанием, как Элиас, покончить с делом побыстрее. Он снова похлопал себя по платью, прошептан что-то на ухо одному из своих приятелей, а затем разразился громким хохотом, не умолкавшим целую минуту. Наконец он снова посмотрел на Элиаса:
— Ты не в обиде, что я утер ими нос, нет? Элиас покачал головой, изо всех сил стараясь выглядеть спокойным и, возможно, слегка раздраженным:
— Мистер Арнольд, полагаю, вы не слишком занятой человек и у вас нет нужды поскорее завершить это дело, но меня ждут другие дела. Я хочу получить назад свои письма и предлагаю за них двадцать фунтов.
Я вздрогнул, и, думаю, Элиас мысленно сделал то же самое. Он совершил ошибку, и, если Арнольд вздумал бы торговаться, у Элиаса не было больше денег. Если я встану, чтобы передать Элиасу еще денег, которых, кстати, было немного в моем распоряжении, он поймет, что дело сложнее, чем кажется на первый взгляд, и заартачится в надежде сорвать больший куш.
— Тот, кто готов выложить двадцать фунтов за пачку бумажек, — сказал он, откинувшись на спинку стула и вытянув ноги, — может с таким же успехом заплатить и пятьдесят фунтов. Раз бумажки твои. Понимаешь, на что я намекаю?
Элиас удивил меня своим мужеством, так как Арнольд выглядел страхолюдным злодеем.
— Нет, сударь, — сказал он, — я не понимаю, на что вы намекаете. Я не намерен торговаться с вами. Либо я даю вам двадцать фунтов и получаю эти письма обратно, либо оставьте их себе на носовые платки.
Арнольд обдумывал сказанное в течение минуты.
— Знаешь, что я тебе скажу, дружок. Я думаю, джентльмен вроде тебя не пойдет в подобную дыру и не станет толковать с дерьмом вроде меня из-за нескольких сложенных бумажек, завернутых в красивую ленту, если бы они стоили двадцать фунтов. Брось говорить со мной как с какой-то шлюхой, которую можно трахнуть и бросить ей несколько жалких шиллингов. Гони пятьдесят фунтов. Тогда — может быть. Я говорю: может быть, смотря какое у меня будет настроение, я и отдам тебе твои дерьмовые бумажки. А может, и не отдам. Там посмотрим. Гони денежки, дружок, и будь со мной повежливей.
Элиас побелел от ужаса, и у него на висках вздулись голубые вены. Арнольд был непредсказуем, и трудно сказать, как далеко могли зайти его выходки. Я понял, что у меня нет другого выхода, как вмешаться. Резко оттолкнув стул, я встал со своего места и направился к нему.
— Прошу прощения, — сказал я. — Я невольно услышал то, что вы сказали этому джентльмену. А что вы скажете вот на это?
С быстротой, которой сам подивился, я сорвал с пояса кинжал, схватил левую руку Арнольда, прижал ее к столу и вонзил в нее кинжал с такой силой, что лезвие, проткнув руку, глубоко вошло в мягкую древесину столешницы.
Арнольд испустил стон, но я поспешно закрыл его рот рукой и вытащил из сапога другой кинжал, который приставил к его лицу.
Я быстро огляделся, пытаясь изучить обстановку. На меня глядел приказчик, протиравший за стойкой стакан. Немногочисленные посетители «Смеющегося негра» смотрели с любопытством — зрелище их забавляло. Я не опасался, что какой-то добросердечный незнакомец бросится на выручку этому бандиту, но меня несколько тревожили его компаньоны. Однако товарищи Арнольда сидели неподвижно. Сбитые с толку, они застыли и только переглядывались, очевидно соображая, что лучше — остаться и посмотреть, чем все это кончится, или ретироваться. По тому, как они вжались в стулья, можно было сказать, что намерения вмешиваться они не имели. Такие уж друзья у людей, подобных Арнольду.
Элиас чуть отступил. Он так побледнел, что можно было подумать, это в него вонзили кинжал. У него заметно дрожали руки и ноги, но он пытался держать осанку, всем своим видом давая понять, что с ним опасно иметь дело. Элиас не был создан для ситуации, в которой мы оказались, но я знал, что он будет вести себя достойным образом.
Я посмотрел на стол. Крови натекло меньше, чем можно было предположить, — кинжал служил стопором. Вокруг лезвия образовалось небольшое пятно, и кровь стала сочиться на грязную столешницу. Я немного подвинулся, чтобы содержимое вен Арнольда не попало мне на сапоги, и, надавив еще сильнее, почувствовал на ладони горячее дыхание Арнольда. Зажав его рот еще крепче, я приставил второй кинжал к его здоровому глазу:
— Тебе больно, я знаю, но ждать я не стану. Сейчас ты здоровой рукой достанешь из кармана бумаги, которые нам нужны. Этот джентльмен даст тебе двадцать фунтов, как обещал. Если ты что-нибудь выкинешь или если твои дружки хоть пальцем шевельнут, я не стану тебя убивать, а воткну кинжал в твой здоровый глаз, и ты станешь нищим. У тебя есть выбор — отдать то, что мы просим, и получить за это приличные деньги или потерять все, что у тебя есть.
Товарищи Арнольда снова переглянулись. У них появилась надежда, что, несмотря на неприятные осложнения, их товарищ все же получит двадцать фунтов.
Здоровой рукой Арнольд попытался дотянуться до кармана, и для этого ему пришлось изогнуться. По тому, как перекосилось его лицо, можно было представить, насколько сильной была боль. Наконец под нажимом моей руки он стиснул зубы, вытащил из кармана кошелек и бросил его на стол резким судорожным движением.
Я велел Элиасу заглянуть внутрь, что он и сделал, достав пачку писем. Как и описывал сэр Оуэн, это была толстая стопка бумаг, обернутая желтой лентой и запечатанная восковой печатью. Элиас протянул мне сверток, и тот, как я быстро прикинул, состоял из четырех отдельных пачек, каждая не менее чем полдюйма толщиной. Несмотря на волнение, я все же не мог не улыбнуться при мысли, что наш распущенный баронет оказался таким многословным корреспондентом.
Я положил сверток к себе в карман и попросил Элиаса подержать руку Арнольда, пока я вытаскивал кинжал. Теперь кровь хлынула из раны потоком. Арнольд выскользнул из моих рук и упал на пол, издавая глухие стоны.
— Отдай ему деньги, — сказал я Элиасу.
По тому, как забегали его серые глаза, я понял, о чем он думал. «Зачем?»
— Отдай ему деньги, — повторил я. — Таков был уговор.
Должно быть, то, как я это сказал, положило конец его колебаниям: Элиас вздохнул, показывая, как тяжело ему расставаться с двадцатью фунтами просто так, и бросил кошелек на стол. Все четверо приятелей Арнольда набросились на добычу, отталкивая друг друга.
Элиас был готов кинуться наутек, но я покачал головой. Бежать не было необходимости. Арнольд валялся поверженный на полу, никто другой не мог представлять для нас угрозы. Я подумал, не выпить ли мне эля, чтобы продемонстрировать свое презрение, но вознаграждать, кроме себя самого, было некого, а мне этот напиток не по вкусу. Поэтому я с мрачным удовлетворением улыбнулся и открыл входную дверь, пропуская вперед Элиаса.
Глава 7
— Я не вовремя, Элиас?
Придя в себя, он выдавил улыбку.
— Вовсе нет. Просто не совсем в духе из-за этой ужасной жары. Вероятно, так же как и ты. Может, пустить тебе кровь? — спросил он, оправившись от смущения и шаловливо улыбаясь, как он обычно делал, когда подшучивал надо мной или когда ему срочно требовались деньги.
Элиас находил мой отказ от кровопускания чрезвычайно забавным и постоянно мучил меня таким предложением.
— Да, выпусти мне кровь, — сказал я. — Может быть, также пожелаешь взять мои внутренние органы и поместить их в коробочку? Где они будут в большей безопасности.
— Ты издеваешься над современной медициной, — сказал Элиас, пройдя через комнату и устраиваясь в кресле, — но твои насмешки не умаляют моих талантов как хирурга. — Он обратился к миссис Генри: — Можно еще чая, сударыня?
Миссис Генри залилась краской и встала, держа спину неестественно прямо. Она расправила свои юбки.
— Вы хотите слишком много, мистер Гордон, для человека, который не удостоил меня чести заплатить арендную плату за последние три месяца. Вы сами можете налить себе чая, — сказала она и вышла из комнаты.
Когда она ушла, я спросил у Элиаса, как долго он наведывается в спальню своей домовладелицы.
Он сел напротив меня, достал табакерку и взял щепотку табаку.
— Неужели это так заметно?
Он отвернулся, делая вид, что рассматривает картину на стене, чтобы я не заметил его смущения. Элиасу всегда хотелось, чтобы я думал, будто он имеет успех только у самых красивых и юных дам в городе. Миссис Генри была все еще красива, но едва ли Элиасу хотелось, чтобы его имя связывали с подобным типом женщин.
— Я не слышал, чтобы домовладелицы отказывались налить чая своему постояльцу под каким бы то ни было предлогом, — объяснил я. — Уверяю, Элиас, я и сам сколько раз так поступал, чтобы сбить цену аренды.
— Вот так-так! — Он чуть не рассыпал табак по всей комнате. — Только не с мегерой, у которой ты нынче квартируешь, я надеюсь.
Я засмеялся:
— Нет, не могу похвастаться, что имел честь быть в близких отношениях с миссис Гаррисон. Думаете, стоит попробовать?
— Я слышал, что вы, евреи, сладострастный народ, — сказал Элиас, — но у меня никогда не было оснований сомневаться в вашем здравомыслии.
— То же самое могу сказать о вас, — сказал я, пытаясь сгладить неловкость от своего открытия.
Он положил свою табакерку и встал, чтобы налить себе чая.
— Что же, это очень удобно, надо сказать. Она не особо требовательна как любовница, а сэкономленные деньги мне нужны.
— Элиас, — сказал я, — частная жизнь — тема, конечно, захватывающая, и я бы с удовольствием послушал обо всех твоих любовных победах над домовладелицами Лондона, но я пришел по делу.
Он вернулся на свое место и осторожно отхлебнул горячего напитка.
— Я вижу, это дело, требующее ношения парика. Чем заняты твои мысли, Уивер? Ты так флегматичен, потому что думаешь о кровопускании?
— Ты прав отчасти. Мне предстоит расследование очень запутанного дела, и, прежде чем я смогу заняться им, необходимо уладить еще одно очень щекотливое дело.
Воодушевленный превосходным чаем миссис Генри, я рассказал Элиасу не только о своем неожиданном знакомстве с Бальфуром, но и о трудностях, с которыми я столкнулся, пытаясь вернуть бумажник сэра Оуэна. Я полностью доверял Элиасу, несмотря на его необычайную любовь к сплетням; он ни разу не обманул моего доверия, когда я просил его о чем-то молчать.
— Меня вовсе не удивляет, что сэр Оуэн Нетлтон попал в переделку из-за шлюх и сифилиса, — заверил меня Элиас, самодовольно вздернув брови.
— Так ты его знаешь?
— Я знаю главных фигур модной светской жизни, как и любой другой житель этого города. — И добавил с озорным лукавством: — Кто, по-твоему, лечил сэра Оуэна каждый раз, когда он подхватывал триппер?
— Что ты можешь о нем сказать? Элиас пожал плечами:
— Ничего такого, чего бы ты не знал. Он владелец большого и процветающего поместья в Йоркшире, но доход от ренты никак не покрывает его расходов на удовольствия. Он известный сводник и волокита, совершенно неутомимый даже по моим стандартам. Не удивлюсь, если он не прошел мимо ни одной шлюхи в городе.
— Он с гордостью говорит о своих многочисленных связях с уличными дамами.
— Должны же наши вельможи чем-то заполнять свое время. Теперь скажи, кто эта шлюха, что его обокрала. Я хочу знать, кто был изъят из оборота в результате вашего небольшого злоключения.
Я назвал имя.
— Кейт Коул! — воскликнул он. — Что ж, я изведал ее услуга и не могу пожаловаться. Ты погубил отличную шлюху, Уивер.
— Похоже, я единственный в Лондоне мужчина, который не пялил эту Кейт Коул, — с досадой сказал я.
— Могу сказать, что еще не поздно, — сказал с улыбкой Элиас. — Она у тебя в долгу, если ты купил ей комнату в Пресс-ярде. На деньги, которые будет стоить месяц в Пресс-ярде, можно ходить но шлюхам целый год.
Я открыл рот, собираясь поменять тему разговора, но Элиас, как это с ним часто бывало, взял инициативу в свои руки:
— Это дело Бальфура кажется интересным. Могу представить, как ты расстроился, когда он рассказал о смерти твоего отца. Теперь тебе определенно придется встретиться с твоим дядей.
Элиас знал о том, что я не поддерживал связей со своей семьей, и неоднократно убеждал меня наладить контакт с дядей. Он тоже в течение нескольких лет был в немилости у своего отца. Элиас посещал университет Сент-Эндрюс, когда до его отца дошли неприятные, хотя и не совсем точные слухи о кутежах и оргиях моего друга. Эти слухи послужили причиной его разрыва с семьей, и вместо того, чтобы продолжить учение, дабы впоследствии стать врачом, Элиас вынужден был уйти из университета и начать зарабатывать на жизнь в качестве хирурга, не утруждая себя семью годами учебы. После долгих лет отлучения от семьи Элиас научился кое-как справляться с трудностями самостоятельно. Позже семья стала присылать ему содержание раз в три месяца. На мой взгляд, такое решение было взаимовыгодным, так как старший брат Элиаса, который должен был унаследовать поместье, отличался слабым здоровьем и глава семьи решил, что имеет смысл поддерживать ровные отношения с Элиасом на тот случай, если судьбе будет угодно, чтобы он стал наследником. Я хорошо понимал трудности Элиаса как младшего сына, так как моему старшему брату Жозе, по мнению моего отца, было уготовано великое будущее, в то время как на меня, имеющего врожденный дефект, заключающийся в том, что я родился через четыре года после него, всегда смотрели как на жалкий довесок.
Я пересказал Элпасу детали моего разговора с Бальфуром, и мой друг несколько потерял интерес к восстановлению моих отношений с семьей, зато воспылал интересом к новым подробностям того, что, по мнению Бальфура, скрывалось за этими смертями.
— Я должен признаться, Уивер, что расследование действительно необычное. Как можно найти убийцу, которого никто не видел и в чье существование вовсе не верят?
— Я сам пока не знаю, что можно сделать. Но, думаю, сперва надо уладить дело с Кейт Коул.
— Уверяю тебя, дело Кейт Коул не так занимательно, как этот неуловимый убийца. Но ты прав, надо найти эти письма, а тем временем у меня будет возможность подумать, с чего начать поиск убийцы.
— Я вижу, Элиас, ты полон энтузиазма. Бальфур не так много мне платит, чтобы я мог щедро с тобой поделиться.
— Ты меня обижаешь. Думаешь, меня интересуют только деньги. Знаешь ведь: меня прельщает сама загадка. Но, полагаю, твой состоятельный баронет сможет отблагодарить тебя более щедро, чем этот обедневший парвеню.
— Мой состоятельный баронет уже доказал свою щедрость.
Теперь Элиас слушал меня внимательно, и я объяснил ему, что у меня несколько связаны руки и что мне необходимо, чтобы он сыграл для меня роль.
— Звучит чрезвычайно захватывающе, — сказал он, и его глаза засияли в предвкушении приключения.
— Надеюсь, не слишком захватывающе.
Я разработал восхитительно простой план, как заполучить письма сэра Оуэна у этого мошенника Арнольда. Я войду в таверну «Смеющийся негр» одетый грузчиком. Кейт Коул наверняка рассказала Арнольду о мускулистом джентльмене, и я не хотел усложнять ситуацию, давая ему повод заподозрить во мне человека, который убил Джемми. Элиас, которого вряд ли можно было назвать мускулистым, подойдет к Арнольду и скажет, что он владелец писем. По договоренности со мной он мог предложить до двадцати фунтов, чтобы получить письма, но начать торг должен был с пяти, так как я все еще не оставлял надежды, что мне не придется влезать в долги из-за этого дела с бумажником. Если мне удастся заработать хоть несколько фунтов, а сэр Оуэн взамен будет хорошо отзываться обо мне на публике, можно будет считать, что усилия не были напрасны.
Я предупредил Элиаса, чтобы он не упоминал имени сэра Оуэна в разговоре с этим мошенником, так как все еще оставалась надежда, что тот не читал писем или, по крайней мере, не читал их все. Я был уверен, что для простого вора признания сэра Оуэна и чувства его вдовы были слишком скучны. В любом случае, даже если он поймет, что письма не принадлежат Элиасу, трудно представить, чтобы он отказался от звонкой монеты просто из принципа.
Я прибыл в таверну «Смеющийся негр» ближе к семи вечера. Вскоре я без труда узнал мужчину с медными бакенбардами и жесткими волосами на несколько тонов темнее, чем его борода. Один глаз холодного голубого цвета смотрел проницательно, другой был безжизненным. Именно этого человека описала Кейт. Он сидел за столом с четырьмя другими мужчинами, чья наружность была столь же подозрительна, как и его, а платье столь же грязно. Они были пьяны и с мрачным видом кидали кости. Я заплатил за кружку пенистого эля и сел как можно ближе у них за спиной, чтобы можно было за ними, наблюдать, не привлекая внимания.
Вошел Элиас, в точности соблюдая все мои инструкции. Его причудливый наряд, ярко-красный с желтым, привлек всеобщее внимание, н он смутился под изучающими взглядами. Я подумал, что его смущение выглядело естественным, поскольку любому джентльмену в подобном месте было бы не по себе. Я не стал делиться с Элиасом описанием Арнольда, которое дала Кейт Коул, и он не знал, как тот выглядит. Поэтому он подошел к приказчику за стойкой, и тот указал ему на нужного человека.
Элиас медленно пошел к столику, то кладя руку на эфес своей шпаги, то убирая ее. Я старался не смотреть на него прямо, чтобы наши взгляды случайно не встретились. Он подошел к Арнольду и встал перед ним.
— Сэр, вы Квилт Арнольд? — спросил он громко и четко, как актер на сцене.
Последовал грубый гогот, а потом Арнольд повернулся к говорящему, тщетно пытаясь сообразить, что от него нужно этому индюку.
— Да, — сказал он, не скрывая, что все это его страшно веселит. — Я — Арнольд, дружок. И что из этого?
— Я так и думал, — уверенным тоном сказал Элиас. — Одна женщина по имени Кейт Коул сказала, что к вам попала моя вещь. Пачка писем, перевязанная желтой лентой.
Одна кустистая бровь Арнольда поползла вверх.
— Она это тебе сказала до или после того, как попала в Ньюгет?
— Так есть у вас письма или нет?
Мошенник расплылся в широкой улыбке, обнажившей желтые зубы.
— Так ты за этим ко мне пришел, дружок? Ладно, поскольку вещь твоя, рад тебе сообщить, что письма у меня, — сказал он, похлопав себя по платью. — Они при мне. И ты их хочешь получить? Так?
Элиас гордо вскинул голову:
— Совершенно верно.
Арнольд не горел желанием, как Элиас, покончить с делом побыстрее. Он снова похлопал себя по платью, прошептан что-то на ухо одному из своих приятелей, а затем разразился громким хохотом, не умолкавшим целую минуту. Наконец он снова посмотрел на Элиаса:
— Ты не в обиде, что я утер ими нос, нет? Элиас покачал головой, изо всех сил стараясь выглядеть спокойным и, возможно, слегка раздраженным:
— Мистер Арнольд, полагаю, вы не слишком занятой человек и у вас нет нужды поскорее завершить это дело, но меня ждут другие дела. Я хочу получить назад свои письма и предлагаю за них двадцать фунтов.
Я вздрогнул, и, думаю, Элиас мысленно сделал то же самое. Он совершил ошибку, и, если Арнольд вздумал бы торговаться, у Элиаса не было больше денег. Если я встану, чтобы передать Элиасу еще денег, которых, кстати, было немного в моем распоряжении, он поймет, что дело сложнее, чем кажется на первый взгляд, и заартачится в надежде сорвать больший куш.
— Тот, кто готов выложить двадцать фунтов за пачку бумажек, — сказал он, откинувшись на спинку стула и вытянув ноги, — может с таким же успехом заплатить и пятьдесят фунтов. Раз бумажки твои. Понимаешь, на что я намекаю?
Элиас удивил меня своим мужеством, так как Арнольд выглядел страхолюдным злодеем.
— Нет, сударь, — сказал он, — я не понимаю, на что вы намекаете. Я не намерен торговаться с вами. Либо я даю вам двадцать фунтов и получаю эти письма обратно, либо оставьте их себе на носовые платки.
Арнольд обдумывал сказанное в течение минуты.
— Знаешь, что я тебе скажу, дружок. Я думаю, джентльмен вроде тебя не пойдет в подобную дыру и не станет толковать с дерьмом вроде меня из-за нескольких сложенных бумажек, завернутых в красивую ленту, если бы они стоили двадцать фунтов. Брось говорить со мной как с какой-то шлюхой, которую можно трахнуть и бросить ей несколько жалких шиллингов. Гони пятьдесят фунтов. Тогда — может быть. Я говорю: может быть, смотря какое у меня будет настроение, я и отдам тебе твои дерьмовые бумажки. А может, и не отдам. Там посмотрим. Гони денежки, дружок, и будь со мной повежливей.
Элиас побелел от ужаса, и у него на висках вздулись голубые вены. Арнольд был непредсказуем, и трудно сказать, как далеко могли зайти его выходки. Я понял, что у меня нет другого выхода, как вмешаться. Резко оттолкнув стул, я встал со своего места и направился к нему.
— Прошу прощения, — сказал я. — Я невольно услышал то, что вы сказали этому джентльмену. А что вы скажете вот на это?
С быстротой, которой сам подивился, я сорвал с пояса кинжал, схватил левую руку Арнольда, прижал ее к столу и вонзил в нее кинжал с такой силой, что лезвие, проткнув руку, глубоко вошло в мягкую древесину столешницы.
Арнольд испустил стон, но я поспешно закрыл его рот рукой и вытащил из сапога другой кинжал, который приставил к его лицу.
Я быстро огляделся, пытаясь изучить обстановку. На меня глядел приказчик, протиравший за стойкой стакан. Немногочисленные посетители «Смеющегося негра» смотрели с любопытством — зрелище их забавляло. Я не опасался, что какой-то добросердечный незнакомец бросится на выручку этому бандиту, но меня несколько тревожили его компаньоны. Однако товарищи Арнольда сидели неподвижно. Сбитые с толку, они застыли и только переглядывались, очевидно соображая, что лучше — остаться и посмотреть, чем все это кончится, или ретироваться. По тому, как они вжались в стулья, можно было сказать, что намерения вмешиваться они не имели. Такие уж друзья у людей, подобных Арнольду.
Элиас чуть отступил. Он так побледнел, что можно было подумать, это в него вонзили кинжал. У него заметно дрожали руки и ноги, но он пытался держать осанку, всем своим видом давая понять, что с ним опасно иметь дело. Элиас не был создан для ситуации, в которой мы оказались, но я знал, что он будет вести себя достойным образом.
Я посмотрел на стол. Крови натекло меньше, чем можно было предположить, — кинжал служил стопором. Вокруг лезвия образовалось небольшое пятно, и кровь стала сочиться на грязную столешницу. Я немного подвинулся, чтобы содержимое вен Арнольда не попало мне на сапоги, и, надавив еще сильнее, почувствовал на ладони горячее дыхание Арнольда. Зажав его рот еще крепче, я приставил второй кинжал к его здоровому глазу:
— Тебе больно, я знаю, но ждать я не стану. Сейчас ты здоровой рукой достанешь из кармана бумаги, которые нам нужны. Этот джентльмен даст тебе двадцать фунтов, как обещал. Если ты что-нибудь выкинешь или если твои дружки хоть пальцем шевельнут, я не стану тебя убивать, а воткну кинжал в твой здоровый глаз, и ты станешь нищим. У тебя есть выбор — отдать то, что мы просим, и получить за это приличные деньги или потерять все, что у тебя есть.
Товарищи Арнольда снова переглянулись. У них появилась надежда, что, несмотря на неприятные осложнения, их товарищ все же получит двадцать фунтов.
Здоровой рукой Арнольд попытался дотянуться до кармана, и для этого ему пришлось изогнуться. По тому, как перекосилось его лицо, можно было представить, насколько сильной была боль. Наконец под нажимом моей руки он стиснул зубы, вытащил из кармана кошелек и бросил его на стол резким судорожным движением.
Я велел Элиасу заглянуть внутрь, что он и сделал, достав пачку писем. Как и описывал сэр Оуэн, это была толстая стопка бумаг, обернутая желтой лентой и запечатанная восковой печатью. Элиас протянул мне сверток, и тот, как я быстро прикинул, состоял из четырех отдельных пачек, каждая не менее чем полдюйма толщиной. Несмотря на волнение, я все же не мог не улыбнуться при мысли, что наш распущенный баронет оказался таким многословным корреспондентом.
Я положил сверток к себе в карман и попросил Элиаса подержать руку Арнольда, пока я вытаскивал кинжал. Теперь кровь хлынула из раны потоком. Арнольд выскользнул из моих рук и упал на пол, издавая глухие стоны.
— Отдай ему деньги, — сказал я Элиасу.
По тому, как забегали его серые глаза, я понял, о чем он думал. «Зачем?»
— Отдай ему деньги, — повторил я. — Таков был уговор.
Должно быть, то, как я это сказал, положило конец его колебаниям: Элиас вздохнул, показывая, как тяжело ему расставаться с двадцатью фунтами просто так, и бросил кошелек на стол. Все четверо приятелей Арнольда набросились на добычу, отталкивая друг друга.
Элиас был готов кинуться наутек, но я покачал головой. Бежать не было необходимости. Арнольд валялся поверженный на полу, никто другой не мог представлять для нас угрозы. Я подумал, не выпить ли мне эля, чтобы продемонстрировать свое презрение, но вознаграждать, кроме себя самого, было некого, а мне этот напиток не по вкусу. Поэтому я с мрачным удовлетворением улыбнулся и открыл входную дверь, пропуская вперед Элиаса.
Глава 7
Это утро я встретил умиротворенным. Я радовался, что удалось вернуть документы сэра Оуэна, и не имел серьезных оснований беспокоиться, что смерть Джемми чревата для меня неприятностями. Ближе к полудню миссис Гаррисон объявила, что внизу сэр Оуэн и что он хочет меня видеть. Войдя, баронет стал бурно восторгаться моим успехом. Он выхватил у меня из рук письма и прижал их к груди. Сел — и, тотчас снова вскочив, принялся шагать по комнате. Он попросил выпить, выпил и попросил снова, забыв о первом стакане.
Сэр Оуэн настаивал, чтобы я принял дополнительное вознаграждение, и, для виду посопротивлявшись, я согласился на возмещение расходов, связанных с Кейт и Арнольдом. Это было с его стороны крайне великодушно: изначально предложенное мне вознаграждение возросло вдвое, что значительно улучшило мои финансовые дела. Затем сэр Оуэн убедил меня отобедать с ним за его счет, что, по его словам, дало бы ему возможность выразить рожденное благодарностью чувство товарищества. Мы пошли в ближайшую таверну, где наелись и напились до отвала, а около двух часов пополудни сэр Оуэн откланялся, сославшись на занятость. Однако, расставаясь, сэр Оуэн удивил меня, пригласив в следующий вторник вечером в свой клуб.
— Все будет неофициально, — заверил меня сэр Оуэн, увидев изумление в моих глазах. — Я подумал, что это была бы хорошая возможность для человека в вашем положении познакомиться с некоторыми джентльменами.
— Буду счастлив посетить ваш клуб, — сказал я совершенно искренне. — И я буду считать себя у вас в долгу за вашу щедрость.
Сэр Оуэн прочистил горло и заерзал на стуле.
— Вы, надеюсь, понимаете, что речь не идет о членстве… — Его голос затих.
— Я это отлично понимаю, — прервал я его, стараясь сгладить неловкость. — Я действительно рад иметь возможность, как вы только что сказали, познакомиться с джентльменами, которым могли бы понадобиться услуги такого человека, как я. А ваша рекомендация чрезвычайно ценна.
Довольный достигнутым взаимопониманием, сэр Оуэн дружески похлопал меня по спине и снова поблагодарил за возвращение писем. Затем, цветисто распрощавшись, наконец удалился.
После сытного обеда и обильных возлияний я подумал, что пора вернуться к исполнению своих обязанностей. Поэтому взял наемный экипаж и отправился к мистеру Бальфуру, который проживал в районе Бишопсгейт, узнать, сумел ли он выяснить, что члены его семьи знали о смерти отца. Я надеялся, что он ничего не сумел выяснить. Я надеялся, что он поймет бесплодность своей затеи и с чистой совестью освободит меня от этого дела.
Бальфур занимал респектабельные комнаты в респектабельном доме, но его гостиная казалась для него слишком уютной. Он сидел в кресле неестественно прямо, будто боялся откинуться на спинку. На нем было такое же платье, как за день до этого, во время его визита ко мне, хотя он предпринял кое-какие попытки почистить ткань и избавиться от самых заметных пятен.
Я стоял перед ним со шляпой под мышкой. Он смотрел на меня, скрестив ноги. Я ожидал, что он предложит мне сесть, но он рассматривал меня с выражением не то тревоги, не то скуки.
— В следующий раз, когда захотите побеседовать со мной, — сказал он неторопливым и размеренным тоном, — предупредите, пожалуйста, об этом заранее. Мы выберем для встречи место более удобное, чем мои комнаты.
— Как пожелаете, — ответил я, широко улыбаясь, чтобы позлить его, так как мания величия Бальфура, у которого не было гроша за душой, одновременно и раздражала меня, и вызывала презрение. — Но раз уж я здесь, позвольте мне расположиться поудобнее. — Я заметил графин с вином на каминной полке и, разгоряченный обедом с сэром Оуэном, решил, что было бы неплохо выпить немного вина. — Не хотите ли немного? — спросил я, наливая себе.
— Вы невыносимы! — сказал он резко. — Это мой дом, сударь! — Он судорожно сжал газету, лежавшую у него на коленях.
Я сел и неспешно отхлебнул вина, оказавшегося посредственным бордо. Нельзя сказать, что пить его было невозможно, но на вкус оно казалось кислым по сравнению с прекрасным вином, которым меня угощал сэр Оуэн. Подозреваю, хозяин заметил мое неудовольствие, так как он открыл рот, собираясь что-то сказать. Я решил, что лучше избежать этого, будучи уверен, что в очередной раз он скажет нечто необоснованно напыщенное, и опередил его:
— Мистер Бальфур, вы наняли меня, но я отнюдь не слуга. В конце концов, мы с вами оба заинтересованы в расследовании, для которого вы хотите меня нанять. Давайте обсудим детали.
Бальфур пристально посмотрел на меня и решил, что лучше всего сохранять невозмутимость.
— Очень хорошо. Боюсь, вам придется делать все самому, за что я, собственно, вам и плачу. Я говорил со старшим клерком моего отца, и он сказал мне, что мои подозрения не лишены оснований. Он утверждает, что, когда мой отец умер, его финансовые дела оказались в более плачевном состоянии, чем можно было предположить.
— В самом деле? — сказал я сдержанно.
— Как я уже упоминал, насколько мне помнится, отец неплохо заработал на конкуренции между Банком Англии и «Компанией южных морей», играя на колебании курса ценных бумаг. Он проводил много времени на Биржевой улице с евреями и другими инородцами, покупая и продавая ценные бумаги.
— И некоторых из этих ценных бумаг недостает? Он пожал плечами, будто я его грубо перебил:
— Мне неизвестны детали. Я не обладаю способностью к таким вещам, как финансы, но, учитывая доход, который он получил от таких сделок, трудно объяснить состояние его финансовых счетов. По мнению его клерка, как вы понимаете.
— Понимаю. Расскажите, что еще вам удалось выяснить.
— Разве этого недостаточно? Я выяснил, что человек, ведающий финансами, считает, что смерть моего отца вызывает подозрения. Что еще вам нужно!
— Ничего, — сказал я, — что заставило бы меня пожелать расследовать это дело дальше.
Я сказал это, прежде чем понял, что говорю правду. Сидя напротив Бальфура и угощаясь его плохим вином, я понял, что мне делать. Мне определенно придется узнать более подробно о том, чем занимался мой отец, а для этого надо будет поговорить с моим дядей. После стольких лет странствий именно этот фат Бальфур окажется человеком, который приведет меня домой.
Пытаясь избавиться от этой мысли, я решил нажать на Бальфура:
— Боюсь, мне необходимо гораздо больше, дабы найти хоть что-то, что помогло бы вам вернуть состояние. Ваша мать жива, не правда ли? Мне кажется, вы говорили о ней во время нашей последней встречи.
Сэр Оуэн настаивал, чтобы я принял дополнительное вознаграждение, и, для виду посопротивлявшись, я согласился на возмещение расходов, связанных с Кейт и Арнольдом. Это было с его стороны крайне великодушно: изначально предложенное мне вознаграждение возросло вдвое, что значительно улучшило мои финансовые дела. Затем сэр Оуэн убедил меня отобедать с ним за его счет, что, по его словам, дало бы ему возможность выразить рожденное благодарностью чувство товарищества. Мы пошли в ближайшую таверну, где наелись и напились до отвала, а около двух часов пополудни сэр Оуэн откланялся, сославшись на занятость. Однако, расставаясь, сэр Оуэн удивил меня, пригласив в следующий вторник вечером в свой клуб.
— Все будет неофициально, — заверил меня сэр Оуэн, увидев изумление в моих глазах. — Я подумал, что это была бы хорошая возможность для человека в вашем положении познакомиться с некоторыми джентльменами.
— Буду счастлив посетить ваш клуб, — сказал я совершенно искренне. — И я буду считать себя у вас в долгу за вашу щедрость.
Сэр Оуэн прочистил горло и заерзал на стуле.
— Вы, надеюсь, понимаете, что речь не идет о членстве… — Его голос затих.
— Я это отлично понимаю, — прервал я его, стараясь сгладить неловкость. — Я действительно рад иметь возможность, как вы только что сказали, познакомиться с джентльменами, которым могли бы понадобиться услуги такого человека, как я. А ваша рекомендация чрезвычайно ценна.
Довольный достигнутым взаимопониманием, сэр Оуэн дружески похлопал меня по спине и снова поблагодарил за возвращение писем. Затем, цветисто распрощавшись, наконец удалился.
После сытного обеда и обильных возлияний я подумал, что пора вернуться к исполнению своих обязанностей. Поэтому взял наемный экипаж и отправился к мистеру Бальфуру, который проживал в районе Бишопсгейт, узнать, сумел ли он выяснить, что члены его семьи знали о смерти отца. Я надеялся, что он ничего не сумел выяснить. Я надеялся, что он поймет бесплодность своей затеи и с чистой совестью освободит меня от этого дела.
Бальфур занимал респектабельные комнаты в респектабельном доме, но его гостиная казалась для него слишком уютной. Он сидел в кресле неестественно прямо, будто боялся откинуться на спинку. На нем было такое же платье, как за день до этого, во время его визита ко мне, хотя он предпринял кое-какие попытки почистить ткань и избавиться от самых заметных пятен.
Я стоял перед ним со шляпой под мышкой. Он смотрел на меня, скрестив ноги. Я ожидал, что он предложит мне сесть, но он рассматривал меня с выражением не то тревоги, не то скуки.
— В следующий раз, когда захотите побеседовать со мной, — сказал он неторопливым и размеренным тоном, — предупредите, пожалуйста, об этом заранее. Мы выберем для встречи место более удобное, чем мои комнаты.
— Как пожелаете, — ответил я, широко улыбаясь, чтобы позлить его, так как мания величия Бальфура, у которого не было гроша за душой, одновременно и раздражала меня, и вызывала презрение. — Но раз уж я здесь, позвольте мне расположиться поудобнее. — Я заметил графин с вином на каминной полке и, разгоряченный обедом с сэром Оуэном, решил, что было бы неплохо выпить немного вина. — Не хотите ли немного? — спросил я, наливая себе.
— Вы невыносимы! — сказал он резко. — Это мой дом, сударь! — Он судорожно сжал газету, лежавшую у него на коленях.
Я сел и неспешно отхлебнул вина, оказавшегося посредственным бордо. Нельзя сказать, что пить его было невозможно, но на вкус оно казалось кислым по сравнению с прекрасным вином, которым меня угощал сэр Оуэн. Подозреваю, хозяин заметил мое неудовольствие, так как он открыл рот, собираясь что-то сказать. Я решил, что лучше избежать этого, будучи уверен, что в очередной раз он скажет нечто необоснованно напыщенное, и опередил его:
— Мистер Бальфур, вы наняли меня, но я отнюдь не слуга. В конце концов, мы с вами оба заинтересованы в расследовании, для которого вы хотите меня нанять. Давайте обсудим детали.
Бальфур пристально посмотрел на меня и решил, что лучше всего сохранять невозмутимость.
— Очень хорошо. Боюсь, вам придется делать все самому, за что я, собственно, вам и плачу. Я говорил со старшим клерком моего отца, и он сказал мне, что мои подозрения не лишены оснований. Он утверждает, что, когда мой отец умер, его финансовые дела оказались в более плачевном состоянии, чем можно было предположить.
— В самом деле? — сказал я сдержанно.
— Как я уже упоминал, насколько мне помнится, отец неплохо заработал на конкуренции между Банком Англии и «Компанией южных морей», играя на колебании курса ценных бумаг. Он проводил много времени на Биржевой улице с евреями и другими инородцами, покупая и продавая ценные бумаги.
— И некоторых из этих ценных бумаг недостает? Он пожал плечами, будто я его грубо перебил:
— Мне неизвестны детали. Я не обладаю способностью к таким вещам, как финансы, но, учитывая доход, который он получил от таких сделок, трудно объяснить состояние его финансовых счетов. По мнению его клерка, как вы понимаете.
— Понимаю. Расскажите, что еще вам удалось выяснить.
— Разве этого недостаточно? Я выяснил, что человек, ведающий финансами, считает, что смерть моего отца вызывает подозрения. Что еще вам нужно!
— Ничего, — сказал я, — что заставило бы меня пожелать расследовать это дело дальше.
Я сказал это, прежде чем понял, что говорю правду. Сидя напротив Бальфура и угощаясь его плохим вином, я понял, что мне делать. Мне определенно придется узнать более подробно о том, чем занимался мой отец, а для этого надо будет поговорить с моим дядей. После стольких лет странствий именно этот фат Бальфур окажется человеком, который приведет меня домой.
Пытаясь избавиться от этой мысли, я решил нажать на Бальфура:
— Боюсь, мне необходимо гораздо больше, дабы найти хоть что-то, что помогло бы вам вернуть состояние. Ваша мать жива, не правда ли? Мне кажется, вы говорили о ней во время нашей последней встречи.