– Прости, что заставил тебя скучать, – сухо сказал Кит.
– Я был уверен, что она с тобой свяжется, и оказался прав.
– У тебя сработала интуиция.
– И я решил, что с информацией, которую ты мне предоставил, с фактами, которые доверил тебе Джеймс Мейкпис, я, может быть, найду документы раньше тебя и, если что-то в них указывает на Каролину, уничтожу, оставлю только те, которые обличают Морли. А потом, когда найду ее, возможно... – он посмотрел наконец на Каролину, которая все это время не спускала с него изумленных глаз, – увезу туда, где ее никто больше не обидит. – Джон снова повернулся к Киту. – Но она пришла к тебе, Кит.
– Но Джон... – Кит осекся. – Она этого...
Он хотел сказать: «Она этого не стоит». Те же самые слова, что сказал ему Джон на рассвете семнадцать лет назад, когда они стояли лицом к лицу и целились друг в друга из пистолетов. Кит теперь понял, сколько горечи было в тех словах. И самоутешения. Для Джона та потеря была тяжелее. Тогда и потом.
Кит не в силах был сказать таких слов ни об одной женщине.
– Я не могу этого допустить, Джон. Не могу позволить, чтобы ты забрал ее. Она пособница убийств. Двух человек, в том числе и Мейкписа. Ее действия привели к гибели наших солдат. Надеюсь, тебе это не безразлично?
– Мне все равно, – устало произнес Джон. – Я виноват больше, чем можно выразить словами, и знаю, что все это правда, но раз речь идет о Каролине... Помоги мне Бог, мне все равно.
– Джон!
Джон заговорил горячо и взволнованно:
– Кит, мне по-настоящему хотелось всегда только одного. Помоги мне. Не знаю даже, сделает ли меня это счастливым. Наверное, мне и это все равно. Я знаю только, что мне нужна Каролина. Знай: я люблю тебя, как брата. И если я для тебя хоть что-нибудь значу, позволь мне выиграть только на этот раз. Ради Господа.
С потолка на пол обрушился еще один мраморный кусок. Никто не шелохнулся.
– Не отказывайся так сразу от всего, Джон, – тихо произнес Кит.
Джон Карр промолчал.
– Она тебя не любит, Джон. – В тоне Кита прозвучала безысходность.
Губы Джона тронула улыбка.
– Когда-нибудь полюбит. Взгляни на меня.
Кит тоже невольно улыбнулся, хотя сердце его разрывалось. Он подумал о разновидностях любви, которые существуют на свете. Любовь постоянно преподносит нам сюрпризы со всеми ее превращениями.
Тут в напряженной тишине прозвучал мягкий голос Сюзанны:
– Кит, отпусти ее.
Кит резко повернулся к ней.
– Сюзанна, подумай, что эта женщина сделала с твоей семьей!
– Но этого уже не исправишь. Если даже ее повесят, ни моего отца, ни Джеймса Мейкписа не вернешь. Главный виновник – мистер Морли. Его и надо повесить.
Чувство справедливости, патриотизм, потребность поступать правильно, понятия добра и зла – все это в душе Кита пришло в противоборство. «У сердца своя логика, она не подвластна логике рассудка» – кажется, так сказал старик Паскаль?
– Не уверен, что это справедливо, Сюзанна, – едва слышно произнес Кит.
– Может быть, кроме справедливого и несправедливого, есть что-то еще? И сейчас просто надо сделать выбор?
Мгновение спустя Кит его сделал. Движимый не патриотизмом, а любовью, понимая, что в любом случае Джон Карр отныне для него потерян. Он повернулся к Каролине.
– Поедешь с ним? – спросил он угрюмо.
– Гм... – Каролина уставилась в потолок. – Как быть?.. Виселица или красавчик Джон Карр? Дайте подумать, дайте подумать...
Кит вздохнул, кивнул на Джона. Каролина подошла к нему. Джон быстро освободил ее запястья от веревки.
– Узлы завязаны умело, – спокойно произнес он.
Кит промолчал. Каролина повернулась и взглянула на Джона. Он остановил на ней долгий взгляд. Никто не проронил ни слова. Каролина обратилась к Сюзанне:
– Ваша мать... в общем, ваши родители часто беседовали об Италии. По правде говоря, не знаю, куда она могла отправиться той ночью... но, может быть, именно в Италию?
Сюзанна слегка кивнула в знак благодарности. Кит посмотрел на своего лучшего друга, которого знал с детства, на своего брата и соперника. Чертов красавчик, Джон Карр.
– Пожалуй, тебе пора уходить, Джон. Пока я не передумал.
Джон Карр взмахнул рукой и криво усмехнулся. Затем отворил дверь и вышел из мавзолея. Больше Кит его никогда не видел. Каролина последовала за ним, но в дверях обернулась и посмотрела на Кита.
– У Таддиуса... есть кот. – Она осеклась. – Позаботься, чтобы... кто-нибудь взял его к себе.
Кит кивнул и изумленно взглянул на Каролину. Неужели она действительно любила Морли?
Каролина не обременяла себя таким понятием, как честь, она легко шла по жизни, движимая лишь инстинктом самосохранения, жила минутой. Кит плохо понимал такую любовь.
– Ну что ж, до свидания. Желаю вам обоим счастья. – Каролина иронически поклонилась и повернулась, чтобы уйти.
– Каролина! – резко окликнул ее Кит. Она остановилась и вскинула брови.
– Постарайся быть достойной его.
Каролина весело рассмеялась, словно услышала остроумную шутку, и покачала головой. После чего исчезла за дверью.
– Джон... мне так жаль его, – промолвила Сюзанна.
– Иди ко мне, – позвал он так же тихо.
Она подошла, и он, обхватив ее руками, посмотрел на нее снизу вверх. Ей хорошо были видны ноздри его надменно изогнутого носа, прекрасные голубые глаза, опушенные ресницами с золотистыми кончиками.
– Я люблю тебя, Сюзанна.
– Знаю. – Ей уже не казалось таким важным, чтобы он произнес эти слова вслух, она не сомневалась, что главное в его жизни любовь.
– Я должен был тебе это сразу сказать. Когда Каролина приставила тебе к Виску пистолет, я... – Он замолчал и отвернулся.
– Ш-ш, – пробормотала Сюзанна и, обхватив ладонями его лицо, поцеловала в макушку. – Все хорошо.
– Нет, не все, – сказал он раздраженно и снова посмотрел ей в глаза. – Дело в том, что я...
– Наверное, ты еще не был уверен, что любишь меня, и тебе хотелось убеди...
– Сюзанна! – воскликнул он нетерпеливо. – Нечего меня оправдывать. Тем более что ты ошибаешься. Дело в том… – Он замолчал, подбирая слова, чтобы выразить свой непонятный страх. – Мне казалось, что, если я произнесу эти слова вслух... ты просто исчезнешь. Я бы этого не вынес. Сама мысль о том, что я потеряю тебя, мне невыносима.
Он явно стыдился своих слов. Видимо, считал, что не имеет права чего-то бояться. Сюзанна не нашлась, что ему ответить.
– В итоге, – сухо заключил он, – я оказываюсь ужасным трусом. Но я люблю тебя.
– Что за удивительное признание! Особенно в устах человека, который дал упасть на себя лошади и пырнуть себя ножом ради моего спасения, в которого стреляли французы и одному Богу известно кто еще! Но с тебя хватит теперь признаний. Я тоже тебя люблю.
– Я знаю, – сказал он, вздохнув, удивленный и довольный. И крепко прижал ее к себе. Ее грудь находилась как раз на уровне его глаз, и он прижался к ней губами через тонкий муслин. Руки проникли ей под платье, и он откинулся на кровать, увлекая ее за собой.
– Тише, – велел он шепотом, – полежи так.
Он склонился над ней, медленно расшнуровал платье, стянул его и аккуратно отложил в сторону. Потом занялся ее подвязками, развязал их и положил на платье, затем снял с нее чулки.
Когда она осталась в чем мать родила, Кит со вздохом лег рядом с ней и нежно поцеловал в губы. Затем отыскал губами ее брови, висок, пульсирующую жилку на шее, выдернул шпильки из ее волос, и они рассыпались по подушке. Он испытывал щемящую бесконечную нежность, желание и благоговение одновременно. Каждое его прикосновение было исполнено этого благоговения. Сюзанна плыла по волнам блаженства. Его руки и губы, нежные и уверенные, казалось, окружали ее всю и медленно воспламеняли каждую клеточку тела.
Потом его губы опустились вниз ее живота, и она раздвинула колени, чтобы он смог насладиться самым шелковистым, самым чувствительным местом. Сюзанна впилась пальцами в одеяло, а его язык проникал, кружил, смаковал, любил ее. Кровь шумела у нее в ушах, и она готова была зарыдать от наслаждения.
Кит тоже разделся, и его прекрасное тело на мгновение зависло над ней. Она обхватила его коленями, обняла и впустила в себя. Соитие никогда не казалось Сюзанне достаточно долгим, потому что ей никак не удавалось окончательно раствориться в нем, но было поистине восхитительным, поскольку имело конец. И сейчас все происходило тоже очень медленно, и его глаза ни на мгновение не отрывались от ее глаз. В них пылала любовь. Он неизбежно устремлялся к освобождению, и, когда оно настало, он произнес ее имя.
Он поцеловал ее и медленно повернулся с ней на спину. Они лежали, крепко обнимая друг друга.
– Вот так я тебя люблю, Сюзанна, – прошептал он.
Они полежали еще немного, но Кит вдруг спохватился, что тетя Франсис будет волноваться, и они, вскочив, впопыхах оделись и спустились вниз. И тут же к Киту поспешил озабоченный Бултон. Этой сцене, видимо, суждено было повторяться с какой-то нервирующей цикличностью.
– Сэр! – начал он торопливо. Но больше ничего говорить не понадобилось. Поскольку Кит услышал, как из гостиной донеслось очень знакомое покашливание.
– Сэр, он свалился как снег на голову... – отчаянно зашептал Бултон и добавил: – Лучше вам самому пойти к нему.
Это было самое худшее, что могло случиться. Герцог стоял посреди комнаты с альбомом Сюзанны в руках, который она, конечно же, забыла на диване. Один из рисунков, видимо, особенно привлек его внимание. Он стоял, не в силах оторваться от альбома. Когда герцог наконец поднял голову, выражение его лица не поддавалось никакому описанию. Кит с трудом подавил желание закрыть глаза. Кому захочется после того, как предавался любви, предстать перед собственным отцом. Но рисунок предоставлял герцогу именно такую возможность.
Кит взглянул на Сюзанну, которую старательно загораживал спиной. Волосы ее сбились набок, она выглядела изумительно красивой, но чересчур раскрепощенной. Мучительно неловкий момент все длился, а Кит лихорадочно придумывал текст обращения к отцу. Впрочем, он мысленно уже паковал чемоданы, надеясь, что Сюзанна не очень разочаруется, оказавшись вместо Гросвенор-сквер в египетской пустыне.
– Это и есть автор рисунков? – спросил отец, обратив взгляд на Сюзанну.
– Да, – признался Кит.
Молчание, бесплодное и бескрайнее, как египетская пустыня, все длилось и длилось, а отец тем временем смотрел на стоявшую перед ним пару.
– Мы собираемся пожениться, – осторожно произнес Кит.
– Надо думать! – оживленно воскликнул герцог. – Кто же она?
Кит снова онемел.
– Я спрашиваю, кто она? – качнул бровями герцог.
Кит наконец-то вспомнил о хороших манерах и даже отыскал в себе их следы.
– Отец, позвольте представить вам мисс Сюзанну Мейкпис, мою невесту. Это мой отец, герцог Уэстфолл.
Сюзанна помешкала и присела в реверансе. Кит едва не расхохотался.
– Как? Мейкпис? Дочь Джеймса?
Сюзанна пришла в замешательство, но решила пока не рассказывать о себе правды.
– Да, сэр. – Голос ее звучал на удивление твердо.
– И вы сами делали эти рисунки?
Лицо Сюзанны запылало, как летний закат, но ее спокойствию можно было только позавидовать.
– Да, сэр.
– Они у вас очень даже неплохо получились.
Кит преисполнился благоговейного восторга. Отец избрал самые великодушные слова из всех, какие, несомненно, хотел или мог бы сказать. «Отец у меня дипломат, – подумал Кит. – Есть чему у него поучиться».
– Она необыкновенно талантлива, – поспешно добавил он. И слишком поздно спохватился, как пикантно это прозвучало, если принять во внимание, какой именно из рисунков разглядывает сейчас отец. Кит едва не шлепнул себя по лбу.
– Мисс Мейкпис, рад с вами познакомиться. А сейчас я хотел бы поговорить с сыном наедине.
Сюзанна метнула на Кита сочувственный взгляд и с явным облегчением покинула гостиную.
– Мне очень жаль, что так получилось с книгой, отец, – заговорил Кит. – Я закончу ее, обещаю вам. Просто сразу так много всего случилось... Вам тоже это будет интересно.
– Тебя видели в Лондоне, Кит.
– Кто? – быстро спросил Кит. Вот чертов Джон!
– Мисс Дейзи Джонс сказала, что приходил некий мистер Уайти с расспросами. Я понял, что это был ты.
– Вы проводили собственное расследование? – спросил Кит. Итак, отец не счел его сумасшедшим, когда он пересказал ему историю Мейкписа. Это немного успокаивало. Но постойте-ка. Может быть... – А откуда вы знаете мисс Дейзи Джонс?
Отец загадочно улыбнулся.
– Ну а ты нашел то, что искал, Кит? То, чего тебе не следовало искать?
– Да, сэр, и все подтвердилось. Все, что сказал тогда Мейкпис. Я покажу вам документы, если хотите. Там письма, списки кораблей... и часто упоминается Морли. Локвуд собрал солидный материал. Для Морли все выглядит очень печально. Я говорил с одним антикваром, которого можно будет уговорить дать свидетельские показания.
Герцог замер, и на его лице отразилась глубокая грусть.
– Какой позор! Ведь Морли – неплохой политик. И умный человек. А оказался убийцей. Это потеря. Какая жалость!
– И к тому же предатель.
– Заниматься этим было очень опасно, Кит. Тем более в одиночку. Тебя могли убить.
– Меня могли и до этого убить, уже много раз, – криво усмехнулся Кит. – Видно, мое время еще не пришло.
– А я ведь говорил тебе, чтобы не приезжал в Лондон.
– Клянусь вам, сэр, что закончу книгу. Я сам этого очень хочу. – Это была чистая правда.
– Никакая книга не нужна, Кит.
Воцарилась тишина.
– Что, простите? – растерянно спросил Кит.
– В книге не было необходимости. Просто... – Герцог отвернулся и прошелся по комнате, потом остановился перед семейным портретом. Он мягко улыбнулся ему, видимо, вспоминая, как приходилось позировать. – Я тревожился о тебе, сынок. Ты казался... потерянным. Погряз в сомнительных удовольствиях. Стал слишком беззаботным, но был несчастен, и сам того не понимал. Отцы замечают подобные вещи.
Кит понимал, что должен быть тронут до глубины души. Но...
– И вы поэтому грозили мне Египтом?
Герцог миролюбиво взглянул на сына.
– Я решил, что тебе полезно будет на время удалиться от «общества» и разобраться в самом себе. Может быть, даже завести новый, не такой опасный роман. Но я знал, что ты не уедешь из Лондона, если я не поставлю вопрос ребром... и я придумал эту книгу. И тут... – герцог чуть помедлил, и в голосе его послышалось легкое удивление, – ...ты снова превзошел все мои ожидания. Но ты никогда ничего не делал наполовину.
Отец торжествующе улыбнулся, словно хотел сказать: «Я твой отец, и потому умнее тебя».
Кит лишился дара речи. Его чертов отец просто-напросто надул его. Ему одновременно хотелось задушить его и упасть перед ним на колени с изъявлениями благодарности. Но он умел проигрывать.
– А славная, однако, работа, Кристофер. Твои записи так же хороши, как эти рисунки?
– А вы сомневаетесь? – спросил Кит.
Отец усмехнулся.
– Тогда тебе следует закончить книгу. Она вполне достойна быть напечатанной... хотя бы ради этих рисунков. Правда, кое-какие я все же не стал бы вставлять в книгу.
– Тех мышек? – спросил Кит.
Отец наконец рассмеялся. Он посмотрел на альбом, затем снова на сына и покачал головой. Киту потребовалось все его самообладание, чтобы не покраснеть, хотя он не мог вспомнить, когда последний раз краснел.
– Какая она, Сюзанна?
Черт! Как ненавидел Кит подобные вопросы. Когда он думал о Сюзанне, слова куда-то улетучивались.
Но отец, должно быть, прочел ответ на его лице и мягко рассмеялся.
– Ничего, сынок. Эти рисунки говорят за вас. Мне трудно выразить словами, как я за тебя рад.
Эпилог
– Я был уверен, что она с тобой свяжется, и оказался прав.
– У тебя сработала интуиция.
– И я решил, что с информацией, которую ты мне предоставил, с фактами, которые доверил тебе Джеймс Мейкпис, я, может быть, найду документы раньше тебя и, если что-то в них указывает на Каролину, уничтожу, оставлю только те, которые обличают Морли. А потом, когда найду ее, возможно... – он посмотрел наконец на Каролину, которая все это время не спускала с него изумленных глаз, – увезу туда, где ее никто больше не обидит. – Джон снова повернулся к Киту. – Но она пришла к тебе, Кит.
– Но Джон... – Кит осекся. – Она этого...
Он хотел сказать: «Она этого не стоит». Те же самые слова, что сказал ему Джон на рассвете семнадцать лет назад, когда они стояли лицом к лицу и целились друг в друга из пистолетов. Кит теперь понял, сколько горечи было в тех словах. И самоутешения. Для Джона та потеря была тяжелее. Тогда и потом.
Кит не в силах был сказать таких слов ни об одной женщине.
– Я не могу этого допустить, Джон. Не могу позволить, чтобы ты забрал ее. Она пособница убийств. Двух человек, в том числе и Мейкписа. Ее действия привели к гибели наших солдат. Надеюсь, тебе это не безразлично?
– Мне все равно, – устало произнес Джон. – Я виноват больше, чем можно выразить словами, и знаю, что все это правда, но раз речь идет о Каролине... Помоги мне Бог, мне все равно.
– Джон!
Джон заговорил горячо и взволнованно:
– Кит, мне по-настоящему хотелось всегда только одного. Помоги мне. Не знаю даже, сделает ли меня это счастливым. Наверное, мне и это все равно. Я знаю только, что мне нужна Каролина. Знай: я люблю тебя, как брата. И если я для тебя хоть что-нибудь значу, позволь мне выиграть только на этот раз. Ради Господа.
С потолка на пол обрушился еще один мраморный кусок. Никто не шелохнулся.
– Не отказывайся так сразу от всего, Джон, – тихо произнес Кит.
Джон Карр промолчал.
– Она тебя не любит, Джон. – В тоне Кита прозвучала безысходность.
Губы Джона тронула улыбка.
– Когда-нибудь полюбит. Взгляни на меня.
Кит тоже невольно улыбнулся, хотя сердце его разрывалось. Он подумал о разновидностях любви, которые существуют на свете. Любовь постоянно преподносит нам сюрпризы со всеми ее превращениями.
Тут в напряженной тишине прозвучал мягкий голос Сюзанны:
– Кит, отпусти ее.
Кит резко повернулся к ней.
– Сюзанна, подумай, что эта женщина сделала с твоей семьей!
– Но этого уже не исправишь. Если даже ее повесят, ни моего отца, ни Джеймса Мейкписа не вернешь. Главный виновник – мистер Морли. Его и надо повесить.
Чувство справедливости, патриотизм, потребность поступать правильно, понятия добра и зла – все это в душе Кита пришло в противоборство. «У сердца своя логика, она не подвластна логике рассудка» – кажется, так сказал старик Паскаль?
– Не уверен, что это справедливо, Сюзанна, – едва слышно произнес Кит.
– Может быть, кроме справедливого и несправедливого, есть что-то еще? И сейчас просто надо сделать выбор?
Мгновение спустя Кит его сделал. Движимый не патриотизмом, а любовью, понимая, что в любом случае Джон Карр отныне для него потерян. Он повернулся к Каролине.
– Поедешь с ним? – спросил он угрюмо.
– Гм... – Каролина уставилась в потолок. – Как быть?.. Виселица или красавчик Джон Карр? Дайте подумать, дайте подумать...
Кит вздохнул, кивнул на Джона. Каролина подошла к нему. Джон быстро освободил ее запястья от веревки.
– Узлы завязаны умело, – спокойно произнес он.
Кит промолчал. Каролина повернулась и взглянула на Джона. Он остановил на ней долгий взгляд. Никто не проронил ни слова. Каролина обратилась к Сюзанне:
– Ваша мать... в общем, ваши родители часто беседовали об Италии. По правде говоря, не знаю, куда она могла отправиться той ночью... но, может быть, именно в Италию?
Сюзанна слегка кивнула в знак благодарности. Кит посмотрел на своего лучшего друга, которого знал с детства, на своего брата и соперника. Чертов красавчик, Джон Карр.
– Пожалуй, тебе пора уходить, Джон. Пока я не передумал.
Джон Карр взмахнул рукой и криво усмехнулся. Затем отворил дверь и вышел из мавзолея. Больше Кит его никогда не видел. Каролина последовала за ним, но в дверях обернулась и посмотрела на Кита.
– У Таддиуса... есть кот. – Она осеклась. – Позаботься, чтобы... кто-нибудь взял его к себе.
Кит кивнул и изумленно взглянул на Каролину. Неужели она действительно любила Морли?
Каролина не обременяла себя таким понятием, как честь, она легко шла по жизни, движимая лишь инстинктом самосохранения, жила минутой. Кит плохо понимал такую любовь.
– Ну что ж, до свидания. Желаю вам обоим счастья. – Каролина иронически поклонилась и повернулась, чтобы уйти.
– Каролина! – резко окликнул ее Кит. Она остановилась и вскинула брови.
– Постарайся быть достойной его.
Каролина весело рассмеялась, словно услышала остроумную шутку, и покачала головой. После чего исчезла за дверью.
* * *
По дороге домой Кит молчал. Так же молча он проводил Сюзанну в дом мимо слуг вверх по лестнице в ее комнату, где она еще не была, и сел на край кровати. Сюзанна видела, что он в полном изнеможении.– Джон... мне так жаль его, – промолвила Сюзанна.
– Иди ко мне, – позвал он так же тихо.
Она подошла, и он, обхватив ее руками, посмотрел на нее снизу вверх. Ей хорошо были видны ноздри его надменно изогнутого носа, прекрасные голубые глаза, опушенные ресницами с золотистыми кончиками.
– Я люблю тебя, Сюзанна.
– Знаю. – Ей уже не казалось таким важным, чтобы он произнес эти слова вслух, она не сомневалась, что главное в его жизни любовь.
– Я должен был тебе это сразу сказать. Когда Каролина приставила тебе к Виску пистолет, я... – Он замолчал и отвернулся.
– Ш-ш, – пробормотала Сюзанна и, обхватив ладонями его лицо, поцеловала в макушку. – Все хорошо.
– Нет, не все, – сказал он раздраженно и снова посмотрел ей в глаза. – Дело в том, что я...
– Наверное, ты еще не был уверен, что любишь меня, и тебе хотелось убеди...
– Сюзанна! – воскликнул он нетерпеливо. – Нечего меня оправдывать. Тем более что ты ошибаешься. Дело в том… – Он замолчал, подбирая слова, чтобы выразить свой непонятный страх. – Мне казалось, что, если я произнесу эти слова вслух... ты просто исчезнешь. Я бы этого не вынес. Сама мысль о том, что я потеряю тебя, мне невыносима.
Он явно стыдился своих слов. Видимо, считал, что не имеет права чего-то бояться. Сюзанна не нашлась, что ему ответить.
– В итоге, – сухо заключил он, – я оказываюсь ужасным трусом. Но я люблю тебя.
– Что за удивительное признание! Особенно в устах человека, который дал упасть на себя лошади и пырнуть себя ножом ради моего спасения, в которого стреляли французы и одному Богу известно кто еще! Но с тебя хватит теперь признаний. Я тоже тебя люблю.
– Я знаю, – сказал он, вздохнув, удивленный и довольный. И крепко прижал ее к себе. Ее грудь находилась как раз на уровне его глаз, и он прижался к ней губами через тонкий муслин. Руки проникли ей под платье, и он откинулся на кровать, увлекая ее за собой.
– Тише, – велел он шепотом, – полежи так.
Он склонился над ней, медленно расшнуровал платье, стянул его и аккуратно отложил в сторону. Потом занялся ее подвязками, развязал их и положил на платье, затем снял с нее чулки.
Когда она осталась в чем мать родила, Кит со вздохом лег рядом с ней и нежно поцеловал в губы. Затем отыскал губами ее брови, висок, пульсирующую жилку на шее, выдернул шпильки из ее волос, и они рассыпались по подушке. Он испытывал щемящую бесконечную нежность, желание и благоговение одновременно. Каждое его прикосновение было исполнено этого благоговения. Сюзанна плыла по волнам блаженства. Его руки и губы, нежные и уверенные, казалось, окружали ее всю и медленно воспламеняли каждую клеточку тела.
Потом его губы опустились вниз ее живота, и она раздвинула колени, чтобы он смог насладиться самым шелковистым, самым чувствительным местом. Сюзанна впилась пальцами в одеяло, а его язык проникал, кружил, смаковал, любил ее. Кровь шумела у нее в ушах, и она готова была зарыдать от наслаждения.
Кит тоже разделся, и его прекрасное тело на мгновение зависло над ней. Она обхватила его коленями, обняла и впустила в себя. Соитие никогда не казалось Сюзанне достаточно долгим, потому что ей никак не удавалось окончательно раствориться в нем, но было поистине восхитительным, поскольку имело конец. И сейчас все происходило тоже очень медленно, и его глаза ни на мгновение не отрывались от ее глаз. В них пылала любовь. Он неизбежно устремлялся к освобождению, и, когда оно настало, он произнес ее имя.
Он поцеловал ее и медленно повернулся с ней на спину. Они лежали, крепко обнимая друг друга.
– Вот так я тебя люблю, Сюзанна, – прошептал он.
Они полежали еще немного, но Кит вдруг спохватился, что тетя Франсис будет волноваться, и они, вскочив, впопыхах оделись и спустились вниз. И тут же к Киту поспешил озабоченный Бултон. Этой сцене, видимо, суждено было повторяться с какой-то нервирующей цикличностью.
– Сэр! – начал он торопливо. Но больше ничего говорить не понадобилось. Поскольку Кит услышал, как из гостиной донеслось очень знакомое покашливание.
– Сэр, он свалился как снег на голову... – отчаянно зашептал Бултон и добавил: – Лучше вам самому пойти к нему.
Это было самое худшее, что могло случиться. Герцог стоял посреди комнаты с альбомом Сюзанны в руках, который она, конечно же, забыла на диване. Один из рисунков, видимо, особенно привлек его внимание. Он стоял, не в силах оторваться от альбома. Когда герцог наконец поднял голову, выражение его лица не поддавалось никакому описанию. Кит с трудом подавил желание закрыть глаза. Кому захочется после того, как предавался любви, предстать перед собственным отцом. Но рисунок предоставлял герцогу именно такую возможность.
Кит взглянул на Сюзанну, которую старательно загораживал спиной. Волосы ее сбились набок, она выглядела изумительно красивой, но чересчур раскрепощенной. Мучительно неловкий момент все длился, а Кит лихорадочно придумывал текст обращения к отцу. Впрочем, он мысленно уже паковал чемоданы, надеясь, что Сюзанна не очень разочаруется, оказавшись вместо Гросвенор-сквер в египетской пустыне.
– Это и есть автор рисунков? – спросил отец, обратив взгляд на Сюзанну.
– Да, – признался Кит.
Молчание, бесплодное и бескрайнее, как египетская пустыня, все длилось и длилось, а отец тем временем смотрел на стоявшую перед ним пару.
– Мы собираемся пожениться, – осторожно произнес Кит.
– Надо думать! – оживленно воскликнул герцог. – Кто же она?
Кит снова онемел.
– Я спрашиваю, кто она? – качнул бровями герцог.
Кит наконец-то вспомнил о хороших манерах и даже отыскал в себе их следы.
– Отец, позвольте представить вам мисс Сюзанну Мейкпис, мою невесту. Это мой отец, герцог Уэстфолл.
Сюзанна помешкала и присела в реверансе. Кит едва не расхохотался.
– Как? Мейкпис? Дочь Джеймса?
Сюзанна пришла в замешательство, но решила пока не рассказывать о себе правды.
– Да, сэр. – Голос ее звучал на удивление твердо.
– И вы сами делали эти рисунки?
Лицо Сюзанны запылало, как летний закат, но ее спокойствию можно было только позавидовать.
– Да, сэр.
– Они у вас очень даже неплохо получились.
Кит преисполнился благоговейного восторга. Отец избрал самые великодушные слова из всех, какие, несомненно, хотел или мог бы сказать. «Отец у меня дипломат, – подумал Кит. – Есть чему у него поучиться».
– Она необыкновенно талантлива, – поспешно добавил он. И слишком поздно спохватился, как пикантно это прозвучало, если принять во внимание, какой именно из рисунков разглядывает сейчас отец. Кит едва не шлепнул себя по лбу.
– Мисс Мейкпис, рад с вами познакомиться. А сейчас я хотел бы поговорить с сыном наедине.
Сюзанна метнула на Кита сочувственный взгляд и с явным облегчением покинула гостиную.
– Мне очень жаль, что так получилось с книгой, отец, – заговорил Кит. – Я закончу ее, обещаю вам. Просто сразу так много всего случилось... Вам тоже это будет интересно.
– Тебя видели в Лондоне, Кит.
– Кто? – быстро спросил Кит. Вот чертов Джон!
– Мисс Дейзи Джонс сказала, что приходил некий мистер Уайти с расспросами. Я понял, что это был ты.
– Вы проводили собственное расследование? – спросил Кит. Итак, отец не счел его сумасшедшим, когда он пересказал ему историю Мейкписа. Это немного успокаивало. Но постойте-ка. Может быть... – А откуда вы знаете мисс Дейзи Джонс?
Отец загадочно улыбнулся.
– Ну а ты нашел то, что искал, Кит? То, чего тебе не следовало искать?
– Да, сэр, и все подтвердилось. Все, что сказал тогда Мейкпис. Я покажу вам документы, если хотите. Там письма, списки кораблей... и часто упоминается Морли. Локвуд собрал солидный материал. Для Морли все выглядит очень печально. Я говорил с одним антикваром, которого можно будет уговорить дать свидетельские показания.
Герцог замер, и на его лице отразилась глубокая грусть.
– Какой позор! Ведь Морли – неплохой политик. И умный человек. А оказался убийцей. Это потеря. Какая жалость!
– И к тому же предатель.
– Заниматься этим было очень опасно, Кит. Тем более в одиночку. Тебя могли убить.
– Меня могли и до этого убить, уже много раз, – криво усмехнулся Кит. – Видно, мое время еще не пришло.
– А я ведь говорил тебе, чтобы не приезжал в Лондон.
– Клянусь вам, сэр, что закончу книгу. Я сам этого очень хочу. – Это была чистая правда.
– Никакая книга не нужна, Кит.
Воцарилась тишина.
– Что, простите? – растерянно спросил Кит.
– В книге не было необходимости. Просто... – Герцог отвернулся и прошелся по комнате, потом остановился перед семейным портретом. Он мягко улыбнулся ему, видимо, вспоминая, как приходилось позировать. – Я тревожился о тебе, сынок. Ты казался... потерянным. Погряз в сомнительных удовольствиях. Стал слишком беззаботным, но был несчастен, и сам того не понимал. Отцы замечают подобные вещи.
Кит понимал, что должен быть тронут до глубины души. Но...
– И вы поэтому грозили мне Египтом?
Герцог миролюбиво взглянул на сына.
– Я решил, что тебе полезно будет на время удалиться от «общества» и разобраться в самом себе. Может быть, даже завести новый, не такой опасный роман. Но я знал, что ты не уедешь из Лондона, если я не поставлю вопрос ребром... и я придумал эту книгу. И тут... – герцог чуть помедлил, и в голосе его послышалось легкое удивление, – ...ты снова превзошел все мои ожидания. Но ты никогда ничего не делал наполовину.
Отец торжествующе улыбнулся, словно хотел сказать: «Я твой отец, и потому умнее тебя».
Кит лишился дара речи. Его чертов отец просто-напросто надул его. Ему одновременно хотелось задушить его и упасть перед ним на колени с изъявлениями благодарности. Но он умел проигрывать.
– А славная, однако, работа, Кристофер. Твои записи так же хороши, как эти рисунки?
– А вы сомневаетесь? – спросил Кит.
Отец усмехнулся.
– Тогда тебе следует закончить книгу. Она вполне достойна быть напечатанной... хотя бы ради этих рисунков. Правда, кое-какие я все же не стал бы вставлять в книгу.
– Тех мышек? – спросил Кит.
Отец наконец рассмеялся. Он посмотрел на альбом, затем снова на сына и покачал головой. Киту потребовалось все его самообладание, чтобы не покраснеть, хотя он не мог вспомнить, когда последний раз краснел.
– Какая она, Сюзанна?
Черт! Как ненавидел Кит подобные вопросы. Когда он думал о Сюзанне, слова куда-то улетучивались.
Но отец, должно быть, прочел ответ на его лице и мягко рассмеялся.
– Ничего, сынок. Эти рисунки говорят за вас. Мне трудно выразить словами, как я за тебя рад.
Эпилог
Она обрезала с куста увядшие розы, когда налетел ветерок, маленький северный сюрприз, и она зажмурилась и позволила ему обвить свою шею прохладным шелковым шарфиком. Влажные ветры сирокко дуют в Италии ранней осенью. Они напоминали о том, что она не местная и эта страна никогда не станет ей родной, несмотря на прожитые здесь семнадцать лет. Она любила Англию, где родилась и выросла.
Италия прекрасна, она наслаждалась здесь свободой, но любое место, если это не дом, казалось ей тюрьмой.
За годы боль превратилась в постоянно звучащий унылый мотив. Она привыкла жить с этой болью, как привыкают жить без ампутированной ноги, руки, любой части тела. Она снова научилась смеяться и даже могла испытать легкий всплеск влечения. На нее по-прежнему оборачивались, хотя возраст уже давал о себе знать. В тесном кругу знакомых ее знали как вдову, безупречно несущую свой вдовий крест.
В первые годы она позволила себе написать два письма, продиктованных, конечно же, эгоизмом. Она их не подписала и понимала, что, послав их, все равно что наставила на Джеймса – или на саму себя – пистолет. Но тоска и боль были так сильны, что порой она готова была умереть, пожертвовать Джеймсом или кем-то другим ради крохотной информации о своих девочках. Джеймс ответил ей только раз: «Они в безопасности». Он был, конечно, прав, что не поощрял ее писать. Ему и самому было нелегко оттого, что он ничем не мог ей помочь. Но главной его задачей была безопасность девочек.
И так год за годом надежда расцветала и увядала, расцветала и снова увядала, как эти розы, которые она сейчас обрезала, чтобы дать зацвести новым. Она снова увидит своих девочек, правда в один прекрасный день восторжествует: эта надежда, как ничто другое, заставляла Анну Хоулт отчаянно цепляться за жизнь.
Италия прекрасна, она наслаждалась здесь свободой, но любое место, если это не дом, казалось ей тюрьмой.
За годы боль превратилась в постоянно звучащий унылый мотив. Она привыкла жить с этой болью, как привыкают жить без ампутированной ноги, руки, любой части тела. Она снова научилась смеяться и даже могла испытать легкий всплеск влечения. На нее по-прежнему оборачивались, хотя возраст уже давал о себе знать. В тесном кругу знакомых ее знали как вдову, безупречно несущую свой вдовий крест.
В первые годы она позволила себе написать два письма, продиктованных, конечно же, эгоизмом. Она их не подписала и понимала, что, послав их, все равно что наставила на Джеймса – или на саму себя – пистолет. Но тоска и боль были так сильны, что порой она готова была умереть, пожертвовать Джеймсом или кем-то другим ради крохотной информации о своих девочках. Джеймс ответил ей только раз: «Они в безопасности». Он был, конечно, прав, что не поощрял ее писать. Ему и самому было нелегко оттого, что он ничем не мог ей помочь. Но главной его задачей была безопасность девочек.
И так год за годом надежда расцветала и увядала, расцветала и снова увядала, как эти розы, которые она сейчас обрезала, чтобы дать зацвести новым. Она снова увидит своих девочек, правда в один прекрасный день восторжествует: эта надежда, как ничто другое, заставляла Анну Хоулт отчаянно цепляться за жизнь.