Лоуэлл Элизабет. Тень и шелк (Под именем Энн Максвелл)

   – Досадно.
   – Шон тоже остался недоволен. Он заново завернул ткань, подложил нашу лучшую подделку в тайник под приборной доской и уже собрался уходить, когда появился «стюард».
   При этом воспоминании по телу Дэни пробежал холодок.
   – Я видела его, – прошептала она. – И чувствовала себя такой беспомощной! Я не могла предупредить Шона, не могла помочь ему, и все, что мне оставалось, – просто сидеть и…
   – Да, – согласилась Редпас. – Должно быть, ты пережила страшные минуты.
   Что-то, промелькнувшее в глазах и голосе Редпас, привело Дэни к догадке, что и Кассандра не раз оказывалась в таком же отчаянном положении.
   Джилли, поняла Дэни. Бедная Кассандра! Хорошо еще, он не бросил ее ради ее же безопасности…
   – Во всяком случае, – уже другим голосом продолжала Редпас, – Шону удалось справиться со «стюардом», увидеть еще одну подделку и воспользоваться твоей компетентной консультацией.
   – Он ничуть не обрадовался, увидев меня.
   – Как я уже говорила, у благородства есть и оборотная сторона.
   Дэни слабо улыбнулась.
   – Как только ты ушла с настоящим шелком, завернутым в белую шелковую ткань, – продолжала Редпас, – Шон вновь открыл тайник, положил туда подделку «стюарда», а нашу – в сосуд «стюарда», завернутый в полотенце. И та, и другая подделка были завернуты, как полагалось.
   – Ничего не понимаю…
   – Я же сказала – это византийский стиль мышления.
   – На кого же работал этот «стюард»? – спросила Дэни.
   – На Ли. Когда «стюард» очнулся, то предположил: нападавший на него охотился за подделкой, завернутой в полотенце. Поэтому он подложил то, что считал своей подделкой, в тайник, вынул оттуда то, что считал настоящим шелком, и смылся.
   – Короче, я окончательно запуталась, – заявила Дэни.
   – Пока эта игра продолжалась, она была довольно забавной, – сухо заметила Редпас.
   – Итак, Кояме достался шелк, изготовленный «Риск лимитед». А как же вклад Чженя в игру?
   – В настоящее время он покоится в ящике на пекинском складе вместе с другими священными сокровищами Тибета.
   – Интересно, долго ли удастся дурачить власти КНР?
   Редпас взглянула на настенные часы, где медленно передвигающаяся изогнутая стрелка отделяла день от ночи.
   – Уже недолго, – удовлетворенно заключила Редпас. – Беды тона «Земля и небо» только начинаются. КНР – опасный противник. Впрочем, тибетцы тоже.
   С этими словами Редпас взялась за другую газету.
   – Похоже, борьба за освобождение Тибета усилилась, – продолжала она, – под новым боевым кличем: «Священная лазурь». По-моему, он имеет некоторое отношение к шелку.
   Дэни прерывисто вздохнула:
   ( Значит, игра все же стоила свеч.
   – Но нет гарантий, что борьба приведет к победе.
   – Конечно, но по крайней мере к тибетцам снова вернулось их священное наследие.
   – Древняя реликвия, – подтвердила Редпас.
   – Должно быть, Катя в бешенстве.
   – Катя мертва.
   У Дэни расширились глаза:
   – Ты уверена?
   – Вполне. Любовник убил ее в припадке гнева или страсти – полиция так и не сумела определить. Вскоре после этого Касатонов покончил жизнь самоубийством.
   – Не могу поверить…
   – Все мы смертны.
   Дэни нетерпеливо тряхнула головой.
   – Мне просто не верится, что такой хладнокровный убийца, как Касатонов, способен расстаться с жизнью из-за женщины.
   – К счастью, полиция Арубы не знает Касатонова так, как ты. Официальной причиной его смерти считается самоубийство.
   – Расследование прекращено?
   – Окончательно.
   – Должно быть, Джилли вздохнул с облегчением, – заметила Дэни.
   – Джилли может считать, что ему повезло, если я не спущу с него шкуру, – пробормотала Редпас, глядя мимо Дэни.
   – Вот и я! – объявил Джиллеспи, входя в кабинет и закрывая за собой дверь. – Вернулся пораньше, чтобы успеть приготовить вам ужин.
   Несмотря на бодрый голос сержанта, было ясно, что он смертельно устал. На его лице красовалось несколько свежих ссадин. При ходьбе он прихрамывал.
   – Отпуск выдался напряженным? – полюбопытствовала Дэни.
   – Бывало и хуже.
   Редпас внимательно оглядывала Джиллеспи, отмечая каждое изменение его внешности.
   – Садись, – мягко предложила она, – я налью тебе чаю.
   – Некогда. Прасам Дхамса и его свита ждет в гостиной.
   – Ты шутишь? – изумилась Редпас.
   – Он изводится от нетерпения, – туманно ответил Джиллеспи. – С тех пор как Касатонова убрали, его больше ничто не сдерживает.
   За спиной Джиллеспи вновь открылась дверь.
   – Но Прасам Дхамса не знает, что такое нетерпение, – возразила Редпас.
   – Да, – кивнул Шон, появляясь на пороге, – в отличие от меня.
   Обращаясь к Редпас, Шон ни на миг не сводил глаз с лица Дэни, которая была как натянутая струна.
   Она впилась в глаза Шона, терзаемая надеждой и болью. Он выглядел таким же изнуренным, как Джиллеспи, но еще никогда не казался Дэни более притягательным.
   Прасам Дхамса обошел Шона и ступил в библиотеку, беглым взглядом оценив комнату и присутствующих.
   – Все в сборе, – заключил Дхамса. – Это хорошо.
   – Почтенный лама! – воскликнула Редпас, легко поднимаясь. – Какая неожиданная честь! А мы как раз собирались к вам, в Виргинию.
   – Беспокойный человек, – произнес Дхамса, указывая на Шона.
   Дхамса перешел на тибетский язык. Шон быстро переводил:
   – Сначала беспокойному человеку пришлось выяснить, кто похитил шелк из священного храма.
   – Кому? – недоумевающе переспросила Дэни. – Ах да, тебе!
   – Вот именно, мне. Причем задача была не из легких. Я крался за Пакитом, как кот за мышью.
   – За Пакитом? – переспросила Редпас. – Значит, Джилли был прав в своих подозрениях и шелк похитил кто-то из монахов Лазурной секты?
   – Почему ты так решил? – спросила Дэни у Джиллеспи.
   – Шон сам тренировал охранников, – просто объяснил Джиллеспи. – А я работал с людьми, которых подготовил он. К комнате, где хранился шелк, посторонних не подпускали и на пушечный выстрел, значит, похитителем был монах. Свой человек.
   – А я не оценил теорию Джилли, – признался Шон. Прасам что-то спросил у него, и Шон ответил на том же языке. С улыбкой Будды Прасам произнес короткую фразу и замер в ожидании. Улыбка Шона угасла.
   – Прасам напомнил мне древнее буддийское изречение, – пояснил он присутствующим. – Когда у глупого народа глупый вождь, этот народ обречен. Пакит считал своего ламу глупым вождем, а тибетцев, следующих за ним, – глупцами, идущими к верной гибели.
   – Он считал, что КНР – будущее умного человека? – спросила Дэни.
   – Об этом он в конце концов и заявил мне. Первым делом он решил заставить глупцов забыть о суевериях прошлого.
   – О священном шелке… – пробормотала Редпас.
   – Вот именно, – кивнул Шон. – Пакит похитил шелк для Касатонова и только потом задумался. Он боялся, что Касатонов перережет ему глотку, как только получит шелк.
   Джиллеспи хмыкнул.
   – Мальчишка не так уж глуп, верно?
   – Но и не блещет умом, – возразил Шон. – Он дрожал как осиновый лист, но не додумался вернуть шелк.
   – Что же он сделал? – спросила Редпас.
   – Отдал его Фану, а затем науськал его на Дэни и стал ждать скандала, который неизбежно бы разразился, если бы американку застали во время покупки краденой святыни. А китайцы выглядели бы при этом героями, спасшими бесценное свидетельство истории Тибета.
   – …которое потом увезли бы в Пекин «на хранение», – сухо закончила Редпас.
   – Так и было задумано, – подтвердил Шон. – Но план не сработал. Пакит собирает мерзлый помет яков и медитирует в ледяной хижине, потому что вышеупомянутой американке хватило ума и присутствия силы духа, чтобы принять предложенную помощь.
   Шон протянул руку Дэни.
   – Сейчас под рукой у меня нет ни одной тибетской крыши, – сказал он, – но я все равно хочу позвать тебя к себе.
   Дэни прикрыла глаза, не в силах поверить, что ее мечта стоит перед ней, протягивая руку.
   – А как же обет? – еле выдавила она.
   – Прасам освободил меня от исполнения клятвы в тот же вечер, как увидел нас вместе, – сообщил Шон. У Дэни округлились глаза.
   – Что?
   – Буддийский обычай, – продолжал Шон. – Если исполнять клятву становится нестерпимо тяжело, тот, кто слышал ее, может отдать ее обратно. Я дал Прасаму обет безбрачия, а он вернул его мне.
   – Но… на Арубе… ты… я… мы же не… – Дэни осеклась.
   – Я не настолько мудр, как Прасам, – просто сказал Шон. – Я выдержал ровно три года, пока мы не оказались на пароме, плывущем в Ванкувер. Я понял, что в Тибете уже наступило завтра. Я сдержал клятву!
   – Демаркационная линия времени! – вспомнила Дэни, которая наконец-то все поняла.
   – Так ты согласна снова принять мою руку и разделить со мной новую клятву? – спросил Шон.
   – Я и не отказывалась от своих обещаний, – дрогнувшим голосом выговорила Дэни.
   – Знаю. Ты верна своему слову, Дэни, как и я.
   Дэни не помнила, как подошла к Шону, – она поняла только, что вдруг оказалась в его объятиях.
   Внезапно в тишине раздался голос Прасама Дхамсы.
   – Он приготовил нам подарок, – перевел Шон. – Это ката.
   – Что такое ката?
   – Традиционный тибетский дар. Шарф с вытканным пожеланием добра.
   Шон мягко повернул Дэни лицом к Дхамсе.
   У нее перехватило дыхание.
   Лама протягивал ей бесподобный шелк. Цвета индиго, насыщенный сумеречным светом, он переливался, вдруг становясь ослепительно-синим.
   Дрожащими руками Дэни коснулась ткани, когда Редпас набросила ее на шею Шона и Дэни, соединяя их.
   Частота переплетения была знакома Дэни, как звук ее собственного дыхания: впадина, подъем, пауза и вновь впадина и подъем.
   Шелк Будды.
   Но цвет был не тот-слишком яркий. Да и сама ткань выглядела как новая. Ее восстановили умело, но новые нити все равно выделялись среди рисунка. Давным-давно, возможно, столетия назад, кто-то украсил шелк нежной, кремовой бахромой.
   – Переплетение… хрипло выдохнула Дэни. – Один и тот же ткач!
   Улыбка Прасама Дхамсы стала еще безмятежнее. Он быстро заговорил.
   – В семье Прасама из поколения в поколение передается легенда о том, – переводил Шон, – как один из его предков соткал одеяние Будды. Он благодарит тебя за то, что ты вновь подтвердила: вся жизнь едина, а мы едины с ней.
   – Но я не могу принять этот подарок, – испуганно воскликнула Дэни, касаясь шелка.
   Дхамса поклонился и вновь заговорил.
   – Прасам – последний в своем роду, – объяснял Шон. – Вскоре он умрет. Сознание того, что он последний из уцелевших хранителей этого шарфа, было для него тяжкой ношей. Он хочет, чтобы мы сохранили шелк Сняли с него это бремя, освободили его от последних уз с колесом смертей и возрождений.
   – Шон… – прошептала Дэни, обернувшись к нему.
   – Все в порядке, Дэни. Дхамса предвидел это с той минуты, как впервые увидел меня.
   – Ничего не понимаю…
   – Он понял, что мне не суждено быть монахом. Но мне все не верилось. А теперь я вижу то же, что и он.
   – И что это?
   – Мы. Не важно, выйдешь ты за меня замуж или нет, – наши жизненные пути переплетены, Дхамса видел это.
   Дэни улыбнулась дрожащими губами.
   – Значит, судьба? – выговорила она.
   – Может, проверим?
   – Вместе?
   – Конечно. Так ты согласна?..
   Дэни ощутила невесомое прикосновение шарфа к ее плечам – древнего шелка, связующего прошлое с настоящим, а потом, подняв голову, взглянула в глаза своему будущему.
   Шон ответил ей любящим взглядом и улыбкой. И Дэни со счастливым смехом раскрыла объятия.