Страница:
Пароход был уже полон, решили подождать следующего. На "поплавке" пили чай с
пирожными. Пароход No 2. Сели у носа. Красный, алый закат. Расплавленное (не
твердое тело - жидкое) солнце в узкой прорези туч.
Вода - всех оттенков. По дороге показывала - сначала дом - Фонтанка, 2.
Первый этаж, пятое-шестое окна на набережную Невы, от угла Фонтанки - там
жила АА с марта по... 1924 г. В большой комнате - О. Судейкина, в маленькой
- АА. В маленькой - висели иконы... В окно постоянно любовались закатом.
Пароход. Встречный ветер. АА подняла воротник жакета.
Дальше - Сампсониевский мост. Знакомые АА места: здесь близко жили
Срезневские. АА два года у них жила. Постоянно ходила по Сампсониевскому
мосту. До моста - чудный, старый, старый сарай. О. Судейкина говорила: "У
того - то-то, у того - то-то, а у Анки - сарай".
Дальше, на левом берегу - казармы, похожие на Павловские казармы. Здесь
жил Блок - говорит АА.
В этом году - первый раз на пароходике. В прошлом - несколько раз
ездила с Н. Н. Пуниным, с Замятиными и т. д. Очень много ездила, когда жив
был ее отец, к нему - на Крестовский остров. Тогда пароход останавливался
много раз до островов, а у Крестовского острова была последняя остановка -
показывала остатки пристани. А чуть-чуть дальше за большим каменным домом,
которого тогда не было, - маленький, двухэтажный, деревянный; во втором
этаже жил и там же умер отец АА.
По дороге показывала еще - на левом берегу маленький деревянный домик в
стиле ампир.
На правом - Елагин дворец, постройка Росси.
Мы только подходили к разветвлению рек, на горизонте, дальше через все
небо и до нас дотягиваясь - громадная пелена внизу черной, страшной, вверху
белой и "как ледник" тучи. Вдали молнии, гроза. Ушли в каюту, ожидая дождя.
Еще немножко прошли - вода стала серой, северной, свинцовой, тяжелой - как в
другую страну попали. Все темней и темней... Подошли к пристани. Хотели не
выходить на пристань - нельзя, надо через вертушку пройти. Вышли. Испуганная
угрозой грозы публика столпилась в очереди, колоссальной. Никто с парохода
не пошел гулять - все ринулись в очередь, чтоб с этим же пароходом ехать
обратно. Встали в очередь сначала и мы, потом решили подождать следующего,
где меньше публики будет. Пошли в буфетик - налево (если смотреть от
берега). Стол, уставленный пустыми, чистыми кружками для пива. Принес сверху
стулья. Сели. Пили пиво, потом - еще бутылку, и салат ели. Шел дикий дождь.
Я занял очередь и вернулся к столику. Подошел второй пароход (No 1). Удачно
- попали в каюту и были еще свободные места - сели. АА уже устала. Сделалась
молчаливой. Сзади играл на трехрядной гармони кто-то, потом собиравший
деньги. Пошлые мотивы - Сильва и проч. Отплыли назад. Темнеет. Обрывки
разговоров, но как неприятно их слышать - штампованные, плоские, пошлые,
пустые, "тысячелетние"... АА молчаливой стала. Который час? Без двадцати
одиннадцать. А мы еще не вошли в пределы города. А в одиннадцать к АА придет
Пунин. АА видит, что опоздает. Ей неприятно. Скрыто, но волнуется,
нервничает.
Дождь прошел, здесь туч опять нет, хоть и совсем вечернее, темное небо.
Скоро станет светлеть - белая ночь подойдет.
Пристань. Вышли. Быстро идем по набережной. АА что-то шутит, но
неприятное сознание, что Пунин ждет, мешает.
В окне - свет. У ворот быстро попрощались.
А над екатерининским садом широкая, оранжевая, как апельсин, большая,
"неприятная", неприглядная луна. АА не любит такую ее.
АА тяжело в городе летом; только безумные могут жить в городе летом.
Но разве бедность - безумие?
Вчера АА отказалась от приглашения М. Рыковой - поехать к ней на
сегодня и завтра в Петергоф. Отказалась, потому что очень утомительно.
Ночью (26 июня - после 25-26) АА получила от Инны Эразмовны телеграмму:
"Вчера приехала".
АА очень обрадована. Сегодня утром много говорила об Инне Эразмовне, о
трудностях пути, которые она перенесла, о том, как, вероятно, она устала, и
т. д.
Все дни много говорим о Леве.
Лева говорил АА о том, что война - в теперешнем понимании - ему очень
неинтересна.
АА говорит: "Не стилизует ли он?" (для АА)...
29.06 - 1.07.1926
О браке с Пуниным.
О Тапе (не может спать, стучит у двери). Тап появился в 1922 году.
Об отъезде на лето (АА).
Об отъезде на лето (моем).
О дальнейших перспективах (квартира, Царское Село и т. д.).
Больше всего любит в Пушкине мелкие произведения - "Пир во время чумы",
"Каменный гость" и т. п.
Чувство слова у Мандельштама.
Об Анне Николаевне Энгельгардт - куклы, шатер...
Пушкинисты читали Шенье только в переводах Брюсова и Пушкина! Читал его
по-французски один Томашевский (а тот гнет линию - Пушкин от французов XVII,
а не XVIII века).
Гуковского после доклада не видела.
АА говорила раньше Гизетти, где искать влияния Бодлера на Анненского.
Тот не нашел и позавчера спрашивал: "Ведь вы же мне не показали, что именно.
Я и не нашел". АА показала ему целый ряд примеров, в деталях. Показала ему
большую часть разбора. Тот плохо усваивал.
Гизетти ругал Кривича, который ему ничего не дал (мол, запрятано, не
найти).
В таком положении, как АА, пожалуй, только Кузмин. Даже А. Белый не в
таком - его "Петербург" - это 1905 г., и это имеет значение.
Как АА определяет существующее о ней в нынешней критической печати
мнение, относящее ее к правому флангу советской литературы:
В "Жизни искусства" - АА опять на самом-самом правом "фланге".
Началось это со статьи Чуковского "Ахматова и Маяковский", где впервые
АА была противопоставлена революции. Тогда, в 1920 г., все (интеллигенция)
были против, но никто этого не определял, не подчеркивал. Были
эмигрировавшие, но они и отпадали... Был хаос. Но из этого хаоса родилась
статья Чуковского. Зарубежная печать очень ругала его, но ругала за то, что
он посмел наравне со старой Россией поставить все новое, советское -
Маяковского. Мы этого не читали. Но официальная критика (здесь живущие)
читали. И настраивались против АА.
Второй пункт: хвалебная статья Осинского. Все левые были ею возмущены,
началась буча и травля АА. Это был третий пункт.
И после четвертого - статьи Лелевича - мнение об АА как о самом правом
фланге утвердилось, и - совершенно независимо от истинной сущности ее
творчества. Ее никто не доискивался - судили, оглядываясь друг на друга. Тот
намекнул. Следующий уже высказался - хоть неопределенно, но с явной
тенденцией; третий уже определенно и безапелляционно клеймил.
И было полное отсутствие собственной мысли у писавших, и никто из них
не задумывался о том, в чем, в сущности, "правизна" АА.
А в действительности? Символика икон, церковность и пр. Разве ее не
было у других? Ведь это было принято как прием всеми в определенную эпоху.
Разве у Есенина, у Клюева, у Гумилева, у Блока, у Сологуба и т. д. и т. д. -
этого не было? Но Клюев играл в Ленина, Есенин "хотел" (!) быть большевиком,
Блок написал "Двенадцать" (и умер). Сологуб - написал "Благовест" (?). АА
молчала. Она непонятна. А раз непонятна - значит, она не из их стана. Глупо.
И вот АА твердо и всегда критикой ставится на самый правый фланг. Другой
вопрос - как АА к этому относится.
Писать, оглядываясь друг на друга, - прием современной критики.
Сегодня читала Державина. Скучен старик. До чего безграмотен! Все
глаголы неправильно употребляются. Словопроизводство - неправильность.
Расстановка слов - ужасная. И только отдельные, зарытые в кучах мусора
образы - прекрасны. Редко, но попадаются.
"В те дни..." Это настойчиво повторяется Пушкиным ("В те дни, когда мне
были новы...", "В те дни, когда в садах Лицея..." и т. д. - четыре раза). АА
недоумевала, откуда так настойчиво повторяет это Пушкин (ведь самому ему это
ощущение должно быть чуждо). Искала в Батюшкове - не нашла. Сегодня нашла в
Державине. В "Оде на счастье". Слова "В те дни" повторяются настойчиво,
проходя через все стихотворение.
Сегодня говорила, что часто, читая Пушкина, чувствует отдельные фразы
по-французски, они звучат для нее французскими интонациями. Она их невольно
тут же переводит на французский язык. Кажется, что Пушкин думал
по-французски, когда писал их по-русски. Привела пример...
Такой фразы АА ни в Шенье, ни в Le Brun'e, ни в других не знает, но
чувствует, чует ее французскую душу.
Не следует надписи на книжках делать на обложке, хотя бы и с внутренней
стороны. (Зачеркнуто.)
"Vulgaire" - точный перевод - "чернь". См. стихотворения Пушкина. Чернь
и Шенье (Le Brun?).
Порнографию Пушкина любит (за исключением Гавриилиады, которую не может
читать), потому что Пушкин исключительно чувствует русский язык, и всякое
такое слово берется им как прием, как наиболее определяющее.
Очень не любит порнографии Лермонтова. У того - это юнкерская
порнография - и пошло.
Во время Пушкина к женщинам-поэтам было издевательское отношение,
ироничное, во всяком случае. Не замечена была даже Каролина Павлова (а она -
хороший поэт. Да и не зря же через сто лет ее издают - и издают полным
собранием!).
Такого отношения к женщинам совершенно не было у символистов. К ним не
привилась эта традиция иронизирования над женщинами-поэтами. С символистов -
серьезное отношение (и даже гораздо больше!) продолжалось и у следующих, у
акмеистов, и держится доныне.
Читала письма Пушкина к Наталье Николаевне - как фальшиво звучат его
фразы о том, что он мальчик-пай. И Пушкин отыгрывается комплиментами Наталье
Николаевне - ты, мол, красива, тебя все такой почитают и пр.
Я сказал - не Дантовская ли в вас традиция? Нет. АА Данта не читала до
1924 г., потому что не знала итальянского языка. А русские переводы, которые
знала раньше, - ужасны и не могут влиять.
Нельзя говорить "прислуг", "прислугам", потому что "прислуга" - уже
множественно.
"Ботинки" - нельзя говорить. Это не по-русски, и звучит отвратительно.
(Перечеркнуто.)
Вечером сидела в саду Шереметевского дома. В этом году нет соловья. А
когда с В. К. Ш. жила здесь, весной прилетал соловей.
29 и 30 июня не выходила из дому. Потому что потеряла единственную
шпильку и нечем было укрепить волосы - сидела с распущенными волосами.
Сказала мне 30 июня вечером. Я говорю: "Это уже не бедность, конечно!
Бедность тут ни при чем".
АА смеется: "Да, это безумие!".
(?) Пушк. Держ. 1/4 зол., 3/4 свинец - "и я бы сказала - на 7/8
свинцовый".
Александрийский стих - у АА одно стихотворение. Не сознательно
написала. Может быть, потому, что в то лето, в какое оно было написано,
очень много читала Корнеля (Расина?).
Радуга - в цветнике рядом стояла в день объявления войны в 1914 г. или
на следующий день.
Любовь к Овидию в действительности большая поза. Пушкин и Овидий
(щегольская, и др. Le Brun - trop d'esprit et peu de sentiment, trop
coquette et peu de tendresse).
Пушкин - то, что знает, - имеет свое суждение (например, Державина,
Ломоносова). А в некоторых случаях (когда сам не знает) пользуется готовыми
мнениями: Дант, Петрарка (Батюшков - "суровый Дант" - и мнение). "Батюшков
то же сделал для русского языка, что Петрарка - для итальянского", - это
говорил Пушкин, вспоминая, что сам Батюшков, говоря о Петрарке, сказал, что
он многое сделал для итальянского языка.
Штука - тука (зачеркнуто).
Цитаты. Если Пушкин цитирует Петрарку, это еще не доказательство того,
что он его знал. (Он, конечно, читал его, но не знал, не вчитывался в него,
не сравнивал с другими и т. д.)
АА сама постоянно цитирует латинскую фразу (в переводе - "не могу жить
ни с тобой, ни без тебя"), но знает ее только потому, что эта фраза стоит
эпиграфом к одному из романов д'Аннунцио, который она еще в юности читала;
цитату эту запомнила.
Одна из цитат Пушкина - есть у Батюшкова (какая?).
4.07.1926
Сегодня днем нашла Гнедича две строки (1805) у Пушкина (1815) - тоже
две строки: "...участью равен тебе" (несчастьем) - как-то так...
АА вчера ночью в голову мысль пришла (во сне), что Пушкин до 1819 года
(до Шенье) не употреблял александрийского стиха для любовных стихотворений.
А узнав Шенье, стал употреблять. Вчера отмечала все александрийским стихом
написанные стихотворения Пушкина. Сегодня утром (при мне) составила список
всех (за исключением эпиграмм, которые не имеют отношения к делу, потому что
у Шенье их нет, а у Le Brun'a все александрийским стихом написаны).
Получилось: до 1821 года - шесть стихотворений - все нелюбовные (за
исключением Мадригала), а после 1821 - множество. К 1828-29 - опять меньше
(с исчезновением влияния Шенье). И только в 1835(?)-36 - снова пять
стихотворений, но четыре из них можно, может быть, объяснить другими
причинами, Пиндемонте и др., может быть, это переводы с подлинника такого
рода. С одним - дело неясно пока. Будет выяснять.
Сегодня АА просмотрела Гнедича, Батюшкова, Жуковского, чтобы узнать,
сколько у них александрийским стихом написанных стихотворений. Очень мало.
(Батюшков кончил писать стихи в 1818-20, когда влияние Шенье на Пушкина
только начиналось). Гнедич даже "Тарентинскую деву" (в подлиннике -
александрийский стих) переводит не александрийским стихом. Просматривали
вместе и других. Державина, например, - у того совсем почти нет.
АА помнит наизусть плач Ярославны. Очень любит "Слово о полку Игореве".
Сегодня, читая Жуковского, наткнулась на подражание Плачу Ярославны -
буквальное. Жуковский легоньким размером, обрубленными, короткими строчками
перелагает - делает это отвратительно, испошливает, испоганивает.
"Я не ищу, я нахожу", - сказал Пикассо в письме в этом году. Так вот,
Пушкин не ищет. Он всегда только находит. И когда он подражает - он делает
лучше того, кому подражает.
Но когда подражают слабые поэты более сильным - это бывает
отвратительно; таков пример с Жуковским.
Пушкин, милый... Черное лицо - такое!
7.07.1926
Отец АА похоронен на Волковом кладбище. Был деревянный крест. Елена
Ивановна Страннолюбская заказала железный и поставила.
Пчела из кельи восковой
Летит за данью полевой.
"Евгений Онегин" - у Шенье тоже. Но, может быть, у Шенье - как
сравнение, а здесь - прямо. Но, может быть, это общее место?
7 июня вечером читали Державина (второй том), которого я принес.
8.07.1926
Утром я пришел, сказал, что сегодня похороны Волынского, гражданская
панихида в Союзе писателей - в час дня, а потом вынос и похороны на Волковом
кладбище. АА решила поехать прямо на кладбище - во-первых, потому что ей
удобней прямо на трамвае доехать до кладбища, чем пешком идти в Союз;
во-вторых, ей неприятна гражданская панихида, в-третьих, на кладбище АА
пошла бы и на могилу отца - посмотреть железный крест, которого она еще не
видела. Но в 1 1/2 она пришла с Пуниным прямо в Союз - пришла в тот момент,
когда Федин стал читать речь.
В Летнем саду АА была первый раз с О. А. Судейкиной. До этого не
бывала, потому что казалось странным после царскосельских парков пойти
гулять в Летний сад.
В Летнем саду за столиком ресторана АА сидела в 15-16 году, был в
ресторане телефон. АА сказала, что здесь случились великие события ее жизни.
АА бывала в Летнем саду много. Бывала с Григорием Герасимовичем.
Говорила о статье О. Мандельштама - "Жак родился и умер". "Прекрасная
статья", - дышит благородством.
АА говорит, что не может понять в Осипе одной характерной черты: статья
по благородству превосходна. Но в ней Осип Мандельштам восстает, прежде
всего, на самого же себя, на то, что он сам делал и больше всех. То же с ним
было, когда он восстал на себя же, защищая чистоту русского языка от всяких
вторжений других слов, восстал на свою же теорию, идею об итальянских звуках
и словах в русском языке (его стихотворения - итальянские арии). Трудно
будет его биографу разобраться во всем этом, если он не будет знать этого
его свойства - с чистейшим благородством восставать на то, чем он занимался,
или что было его идеей.
Пили пиво в Летнем саду за столиком.
Пунин был у Лисенкова седьмого июня вечером. 8 июня предлагал АА снять
комнату у Лисенкова и поселиться у него (у Лисенкова большая квартира, и он
сдает комнаты знакомым).
Утром нашла: "Евгений Онегин" - "Куда, куда вы удалились, в е с н ы
моей златые д н и" (А. Шенье).
В трудные годы все окружающие АА приучились курить махорку. АА никак не
может курить ее, и папиросы были большим расходом и обменом.
Разговор об эмигрантах. Ростовцев (историк, профессор) за границей
ругает оставшихся здесь и называет их предателями, потому что они работают
на большевиков.
АА: "Может быть два положения, чтоб было ясно: либо все уехали, либо
все остались.
1. Все уехали. Нет Эрмитажа, Рембрандтовские полотна - вместо скатертей
и половиков, потому что объяснить некому. Зимний дворец - груда пепла и в
ней живут беспризорные.
Полный развал. А армия - сталась бы на год - на два, потому что военным
нельзя смело было уехать - и давление на них; могла бы просуществовать
год-два (т. е. удержать фронт. А в стране все бы погибло). Иностранцы не
вмешивались бы - ждали бы, что вот - новая Америка, которую они откроют и
разделят.
2. Никто не уехал бы. Была бы общественность, сейчас ее нет, потому что
слишком мало людей осталось. А тогда пришлось бы считаться. Те, кто уехали,
спасли свою жизнь, может быть, имущество, но совершили преступление перед
Россией.
Вот сейчас осталось, скажем, двенадцать профессоров, старых. Скоро их
не будет совсем. Новые - не годятся, плохо подготовлены. Будут выписывать
немцев, когда туго придется, и платить им русские деньги. А если б не уехало
большинство профессоров - и уровень подготовки молодых был бы лучше, молодые
могли бы заменить старых, когда они (многочисленные) постепенно бы
выбывали".
Я ездил по просьбе АА к Мане. Маня бессовестна до последней степени -
обокрала АА, украла все платья, белье, чулки и пр. АА ей платила восемь
рублей жалованья. Маня брала на керосин еще рублей восемь в месяц (а как
выяснилось теперь, без Мани, АА расходует керосин на 60 копеек в месяц),
утаивала деньги всячески, морила голодом Тапа, приходила в час, в два,
уходила за провизией и пропадала на четыре-пять часов; потом возвращалась и
сейчас же уходила совсем, часто вовсе не приходила.
Уехала давно в деревню "на неделю" и пропала на три недели, а перед
отъездом сделала гадость АА (с Союзом). Совершенно ясно, что Маню держать
дальше нельзя.
Маня, вероятно, придет завтра (после моего сегодняшнего визита к ней).
Решено (я и Пунин настаивали), что АА завтра откажет ей. Но АА отказать
кому-либо - всегда мучительно. Какая-то совестливость необычная, уже, что
ли; как-то здесь отсутствует твердость - мягкость характера стесняет АА. АА
стесняется.
Прощаясь со мной вечером, АА сконфуженно как-то спрашивала меня: что же
завтра сказать Мане?
Были с Пуниным на Волковом кладбище (сели в трамвай на углу Литейного и
Невского, отделившись от процессии, и приехали раньше), пошли на могилу
отца. Потом - была на похоронах Волынского. Очень опечалена скудостью
похорон. Весь вечер потом вспоминала и говорила о том, как бедно, как плохо
его хоронили, какие были скверные и неуместные речи на кладбище. Удел ученых
и писателей.
Вечером была у Соломиной (шведки) - долго. Там были разные люди -
преподаватели. Один был у Бенуа и рассказывал, как Бенуа ругает все, что
увидел здесь после возвращения из-за границы. АА мне сказала: "Это, конечно,
правильно, здесь все очень изменилось, но и Бенуа сам тоже изменился. В
прежнее время за границей он, эстет и специалист, разве увидел бы
какую-нибудь забегаловку многоместную, обратил бы на нее внимание? Конечно,
нет. А теперь обращает, потому что это вызывает в нем воспоминания всякие".
9.07.1926
Вечером была у меня. С ней вместе вошел Шлом, пришедший к папе. Сидела
у меня - читала "Поэтическое хозяйство Пушкина" - Ходасевича.
Перелистав, сразу же заметила несколько примеров незнания Ходасевичем
источников Пушкина: например, Ходасевич группирует местоимение "моя" в
приложении к стране: "Под небом Африки моей" и пр. Одно из них - в связи с
Батюшковым, который подробно объясняет, что... mia - с итальянского
(уточнить), привела несколько примеров. Если бы Ходасевич совсем не
затрагивал источников, считал, что его тема - другая, то он не показал бы
своей неосведомленности. Но он, например, с большим самодовольством подает
"Волшебный фонарь" Державина и упоминает и еще случаи влияния, которые
знает.
АА не понимает, почему так ругали эту книжку. Книжка - ценная во всяком
случае, несмотря на все свои недостатки (обесценивает ее только глава о
"Русалке", совершенно ошибочная и с фантазированием).
Во всяком случае - это точная наука, не рассуждения вроде "тип Татьяны
как русской женщины" или Айхенвальд.
Книга довольно небрежно сделана, но оправданием этому может служить и
то, что она писалась в тяжкий год, что не было под рукой исчерпывающих
материалов и пр.
Ходасевич - умный и тонкий человек.
О поэтах.
АА ставит резкую грань между одержимым "священным безумием"
Мандельштамом и Ходасевичем, желчность и болезненность которого повлияла и
на его психику.
АА вернулась домой и пообедала. Легла спать. Уже совсем засыпала, вдруг
вспомнила какую-то строчку, нужную для работы. Стала вспоминать, чья она.
Встала, подошла к столу, нашла ее в книге. И уже разработалась и не спала.
АА говорила о своей "вдоль лебяжьего канала" работе. Хочет сделать
большой и довольно полный конспект, куда войдут влияния на Пушкина и Шенье,
и Батюшкова, и Державина, и Le Brun'a. Впереди - ляжет подсчет
александрийских стихов. Конспект этот в части Пушкин - Шенье АА хочет
показать Щеголеву (это его тема).
Говорила, что сочла бы себя "мнительной" или "тронутой", если бы все
новые находки в области Пушкина - Шенье ложились бы на все новые и новые
стихи, захватывали бы все большее количество стихотворений Пушкина. Тогда
работа бы расползалась, и было бы ясно, что в основе работы лежит
неправильность какая-то, происходящая от "мнительности" в смысле нахождения
влияний. Но у АА получается иначе: все новые находки ложатся на те же
стихотворения, в которых уже было найдено много. Работа как-то углубляется,
исчерпывается, утончается. И каждая новая находка подтверждает что-нибудь от
найденного раньше.
АА сегодня, читая Державина, "нашла" превосходное, великолепное
стихотворение (очень ей понравилось и - между прочим - ритм) Суворову
(второй том).
Пришла ко мне в 8 1/2, потом пили чай в столовой, где были папа, мама и
Шлом. Говорила с папой об архитектуре (с горечью заметила, что сегодня ночью
украдены бронзов. (...) с решетки Летнего сада), говорили о Кавказе, о
преподавании и конкурсных экзаменах, только что введенных, но уже, кажется,
аннулированных всякими ограничениями и разъяснениями, и о пр.
После чая пошла опять ко мне. Звонила Пунину (он просил у нее три рубля
в долг, а АА забыла дать).
Вышли вдвоем в 10 1/2, пошли на Литейный в Шереметевский дом. Я зашел к
Пунину, передал ему три рубля, а АА подождала меня на Литейном. Пунин устал,
и у него сидел Боричевский (он заходил к АА сегодня, но не застал ее, к
счастью). С Литейного я с АА пошли в Мраморный дворец - по Фонтанке, мимо
Летнего сада и по Лебяжьей канавке. В Мраморном дворце АА сразу же села за
Шенье и "Поэтическое хозяйство", я поставил чай. Сидели, разговаривали о
Шенье, и о работе, и обо всем. Неожиданно уже после 11 1/2 постучал Пунин -
ревнивый, мрачный, злой и молчащий.
Я ушел, а он устраивал "бурю". С чего это сегодня?
Сегодня утром к АА явилась Маня. АА ей сказала, но та, по-видимому,
готова была к этому и нисколько не огорчилась.
АА, сидя у меня, со смехом оторвавшись от книги, сказала - умышленно
грубо: "Здорово я краду у Пушкина!" - и прочитала мне строки из "Мне дали
имя при крещеньи - Анна..." - и до "И часто, стоя в голубой воде...", до
"Вдали поет о вечере разлук!" - и вслед за тем соответствующие строки
Пушкина.
Я показал АА "Вечер" и "Четки". "Четки" (этот экземпляр) писала для
себя, и второе издание вышло не по этому экземпляру, потому что потом АА
кое-что переменила. Из этого вырезано несколько страничек. Они были на
выставке. АА одну видела.
Вчера АА (или позавчера) узнала, что обеспечение Кубу у нее отберут с
октября. Шилейко тоже не будет, наверно, давать на Тапа и на квартиру. С чем
же АА останется?
Давно - месяц или два тому назад - ей прислали предложение пойти на
врачебно-контрольную комиссию, которая признала бы ее нетрудоспособной, и ей
Кубу назначило бы пенсию. К ней по этому делу ходила Замятина, но АА не
пошла на комиссию. Теперь и пошла бы, но считает, что ее сейчас не признают
нетрудоспособной (другое дело - зимой, когда она совершенно больна.) А
сейчас она себя сравнительно хорошо чувствует.
Лето вообще она значительно легче переносит теперь, чем зиму.
Внешние неприятности: Маня, Шилейко, обеспечение Кубу, Тап, квартирный
вопрос (а теперь - с увеличением квартирной платы и с долженствующим
случиться приездом женатого Шилейки - он особенно обостряется), и т. д., и
т. д. Но они ничто - по сравнению с внутренними, гложущими ее. "Каша": Пунин
- А. Е. Пунина, Николай Константинович, Шилейко, Вера (его новая жена), отец
А. Е. Пуниной, я, литературные, мысли о России - и тысячи других.
Шли по Фонтанке. Говорила, что Пастернак по три, по четыре года не
пишет стихов, Мандельштам тоже, Асеев, и т. д., и т. д. - тоже. Есть
какие-то "пределы". Если их перейти, то некоторые люди - наиболее чуткие,
тонкие - начинают задыхаться. И тогда им кажется странным, что вообще можно
писать стихи, кажется, что писать стихи - немыслимо, и они не пишут, молчат,
молчат по три, по пять лет... И когда потом неожиданно для них самих к ним
придет волнующая минута вдохновения и они пишут стихи, - они делают это с
пирожными. Пароход No 2. Сели у носа. Красный, алый закат. Расплавленное (не
твердое тело - жидкое) солнце в узкой прорези туч.
Вода - всех оттенков. По дороге показывала - сначала дом - Фонтанка, 2.
Первый этаж, пятое-шестое окна на набережную Невы, от угла Фонтанки - там
жила АА с марта по... 1924 г. В большой комнате - О. Судейкина, в маленькой
- АА. В маленькой - висели иконы... В окно постоянно любовались закатом.
Пароход. Встречный ветер. АА подняла воротник жакета.
Дальше - Сампсониевский мост. Знакомые АА места: здесь близко жили
Срезневские. АА два года у них жила. Постоянно ходила по Сампсониевскому
мосту. До моста - чудный, старый, старый сарай. О. Судейкина говорила: "У
того - то-то, у того - то-то, а у Анки - сарай".
Дальше, на левом берегу - казармы, похожие на Павловские казармы. Здесь
жил Блок - говорит АА.
В этом году - первый раз на пароходике. В прошлом - несколько раз
ездила с Н. Н. Пуниным, с Замятиными и т. д. Очень много ездила, когда жив
был ее отец, к нему - на Крестовский остров. Тогда пароход останавливался
много раз до островов, а у Крестовского острова была последняя остановка -
показывала остатки пристани. А чуть-чуть дальше за большим каменным домом,
которого тогда не было, - маленький, двухэтажный, деревянный; во втором
этаже жил и там же умер отец АА.
По дороге показывала еще - на левом берегу маленький деревянный домик в
стиле ампир.
На правом - Елагин дворец, постройка Росси.
Мы только подходили к разветвлению рек, на горизонте, дальше через все
небо и до нас дотягиваясь - громадная пелена внизу черной, страшной, вверху
белой и "как ледник" тучи. Вдали молнии, гроза. Ушли в каюту, ожидая дождя.
Еще немножко прошли - вода стала серой, северной, свинцовой, тяжелой - как в
другую страну попали. Все темней и темней... Подошли к пристани. Хотели не
выходить на пристань - нельзя, надо через вертушку пройти. Вышли. Испуганная
угрозой грозы публика столпилась в очереди, колоссальной. Никто с парохода
не пошел гулять - все ринулись в очередь, чтоб с этим же пароходом ехать
обратно. Встали в очередь сначала и мы, потом решили подождать следующего,
где меньше публики будет. Пошли в буфетик - налево (если смотреть от
берега). Стол, уставленный пустыми, чистыми кружками для пива. Принес сверху
стулья. Сели. Пили пиво, потом - еще бутылку, и салат ели. Шел дикий дождь.
Я занял очередь и вернулся к столику. Подошел второй пароход (No 1). Удачно
- попали в каюту и были еще свободные места - сели. АА уже устала. Сделалась
молчаливой. Сзади играл на трехрядной гармони кто-то, потом собиравший
деньги. Пошлые мотивы - Сильва и проч. Отплыли назад. Темнеет. Обрывки
разговоров, но как неприятно их слышать - штампованные, плоские, пошлые,
пустые, "тысячелетние"... АА молчаливой стала. Который час? Без двадцати
одиннадцать. А мы еще не вошли в пределы города. А в одиннадцать к АА придет
Пунин. АА видит, что опоздает. Ей неприятно. Скрыто, но волнуется,
нервничает.
Дождь прошел, здесь туч опять нет, хоть и совсем вечернее, темное небо.
Скоро станет светлеть - белая ночь подойдет.
Пристань. Вышли. Быстро идем по набережной. АА что-то шутит, но
неприятное сознание, что Пунин ждет, мешает.
В окне - свет. У ворот быстро попрощались.
А над екатерининским садом широкая, оранжевая, как апельсин, большая,
"неприятная", неприглядная луна. АА не любит такую ее.
АА тяжело в городе летом; только безумные могут жить в городе летом.
Но разве бедность - безумие?
Вчера АА отказалась от приглашения М. Рыковой - поехать к ней на
сегодня и завтра в Петергоф. Отказалась, потому что очень утомительно.
Ночью (26 июня - после 25-26) АА получила от Инны Эразмовны телеграмму:
"Вчера приехала".
АА очень обрадована. Сегодня утром много говорила об Инне Эразмовне, о
трудностях пути, которые она перенесла, о том, как, вероятно, она устала, и
т. д.
Все дни много говорим о Леве.
Лева говорил АА о том, что война - в теперешнем понимании - ему очень
неинтересна.
АА говорит: "Не стилизует ли он?" (для АА)...
29.06 - 1.07.1926
О браке с Пуниным.
О Тапе (не может спать, стучит у двери). Тап появился в 1922 году.
Об отъезде на лето (АА).
Об отъезде на лето (моем).
О дальнейших перспективах (квартира, Царское Село и т. д.).
Больше всего любит в Пушкине мелкие произведения - "Пир во время чумы",
"Каменный гость" и т. п.
Чувство слова у Мандельштама.
Об Анне Николаевне Энгельгардт - куклы, шатер...
Пушкинисты читали Шенье только в переводах Брюсова и Пушкина! Читал его
по-французски один Томашевский (а тот гнет линию - Пушкин от французов XVII,
а не XVIII века).
Гуковского после доклада не видела.
АА говорила раньше Гизетти, где искать влияния Бодлера на Анненского.
Тот не нашел и позавчера спрашивал: "Ведь вы же мне не показали, что именно.
Я и не нашел". АА показала ему целый ряд примеров, в деталях. Показала ему
большую часть разбора. Тот плохо усваивал.
Гизетти ругал Кривича, который ему ничего не дал (мол, запрятано, не
найти).
В таком положении, как АА, пожалуй, только Кузмин. Даже А. Белый не в
таком - его "Петербург" - это 1905 г., и это имеет значение.
Как АА определяет существующее о ней в нынешней критической печати
мнение, относящее ее к правому флангу советской литературы:
В "Жизни искусства" - АА опять на самом-самом правом "фланге".
Началось это со статьи Чуковского "Ахматова и Маяковский", где впервые
АА была противопоставлена революции. Тогда, в 1920 г., все (интеллигенция)
были против, но никто этого не определял, не подчеркивал. Были
эмигрировавшие, но они и отпадали... Был хаос. Но из этого хаоса родилась
статья Чуковского. Зарубежная печать очень ругала его, но ругала за то, что
он посмел наравне со старой Россией поставить все новое, советское -
Маяковского. Мы этого не читали. Но официальная критика (здесь живущие)
читали. И настраивались против АА.
Второй пункт: хвалебная статья Осинского. Все левые были ею возмущены,
началась буча и травля АА. Это был третий пункт.
И после четвертого - статьи Лелевича - мнение об АА как о самом правом
фланге утвердилось, и - совершенно независимо от истинной сущности ее
творчества. Ее никто не доискивался - судили, оглядываясь друг на друга. Тот
намекнул. Следующий уже высказался - хоть неопределенно, но с явной
тенденцией; третий уже определенно и безапелляционно клеймил.
И было полное отсутствие собственной мысли у писавших, и никто из них
не задумывался о том, в чем, в сущности, "правизна" АА.
А в действительности? Символика икон, церковность и пр. Разве ее не
было у других? Ведь это было принято как прием всеми в определенную эпоху.
Разве у Есенина, у Клюева, у Гумилева, у Блока, у Сологуба и т. д. и т. д. -
этого не было? Но Клюев играл в Ленина, Есенин "хотел" (!) быть большевиком,
Блок написал "Двенадцать" (и умер). Сологуб - написал "Благовест" (?). АА
молчала. Она непонятна. А раз непонятна - значит, она не из их стана. Глупо.
И вот АА твердо и всегда критикой ставится на самый правый фланг. Другой
вопрос - как АА к этому относится.
Писать, оглядываясь друг на друга, - прием современной критики.
Сегодня читала Державина. Скучен старик. До чего безграмотен! Все
глаголы неправильно употребляются. Словопроизводство - неправильность.
Расстановка слов - ужасная. И только отдельные, зарытые в кучах мусора
образы - прекрасны. Редко, но попадаются.
"В те дни..." Это настойчиво повторяется Пушкиным ("В те дни, когда мне
были новы...", "В те дни, когда в садах Лицея..." и т. д. - четыре раза). АА
недоумевала, откуда так настойчиво повторяет это Пушкин (ведь самому ему это
ощущение должно быть чуждо). Искала в Батюшкове - не нашла. Сегодня нашла в
Державине. В "Оде на счастье". Слова "В те дни" повторяются настойчиво,
проходя через все стихотворение.
Сегодня говорила, что часто, читая Пушкина, чувствует отдельные фразы
по-французски, они звучат для нее французскими интонациями. Она их невольно
тут же переводит на французский язык. Кажется, что Пушкин думал
по-французски, когда писал их по-русски. Привела пример...
Такой фразы АА ни в Шенье, ни в Le Brun'e, ни в других не знает, но
чувствует, чует ее французскую душу.
Не следует надписи на книжках делать на обложке, хотя бы и с внутренней
стороны. (Зачеркнуто.)
"Vulgaire" - точный перевод - "чернь". См. стихотворения Пушкина. Чернь
и Шенье (Le Brun?).
Порнографию Пушкина любит (за исключением Гавриилиады, которую не может
читать), потому что Пушкин исключительно чувствует русский язык, и всякое
такое слово берется им как прием, как наиболее определяющее.
Очень не любит порнографии Лермонтова. У того - это юнкерская
порнография - и пошло.
Во время Пушкина к женщинам-поэтам было издевательское отношение,
ироничное, во всяком случае. Не замечена была даже Каролина Павлова (а она -
хороший поэт. Да и не зря же через сто лет ее издают - и издают полным
собранием!).
Такого отношения к женщинам совершенно не было у символистов. К ним не
привилась эта традиция иронизирования над женщинами-поэтами. С символистов -
серьезное отношение (и даже гораздо больше!) продолжалось и у следующих, у
акмеистов, и держится доныне.
Читала письма Пушкина к Наталье Николаевне - как фальшиво звучат его
фразы о том, что он мальчик-пай. И Пушкин отыгрывается комплиментами Наталье
Николаевне - ты, мол, красива, тебя все такой почитают и пр.
Я сказал - не Дантовская ли в вас традиция? Нет. АА Данта не читала до
1924 г., потому что не знала итальянского языка. А русские переводы, которые
знала раньше, - ужасны и не могут влиять.
Нельзя говорить "прислуг", "прислугам", потому что "прислуга" - уже
множественно.
"Ботинки" - нельзя говорить. Это не по-русски, и звучит отвратительно.
(Перечеркнуто.)
Вечером сидела в саду Шереметевского дома. В этом году нет соловья. А
когда с В. К. Ш. жила здесь, весной прилетал соловей.
29 и 30 июня не выходила из дому. Потому что потеряла единственную
шпильку и нечем было укрепить волосы - сидела с распущенными волосами.
Сказала мне 30 июня вечером. Я говорю: "Это уже не бедность, конечно!
Бедность тут ни при чем".
АА смеется: "Да, это безумие!".
(?) Пушк. Держ. 1/4 зол., 3/4 свинец - "и я бы сказала - на 7/8
свинцовый".
Александрийский стих - у АА одно стихотворение. Не сознательно
написала. Может быть, потому, что в то лето, в какое оно было написано,
очень много читала Корнеля (Расина?).
Радуга - в цветнике рядом стояла в день объявления войны в 1914 г. или
на следующий день.
Любовь к Овидию в действительности большая поза. Пушкин и Овидий
(щегольская, и др. Le Brun - trop d'esprit et peu de sentiment, trop
coquette et peu de tendresse).
Пушкин - то, что знает, - имеет свое суждение (например, Державина,
Ломоносова). А в некоторых случаях (когда сам не знает) пользуется готовыми
мнениями: Дант, Петрарка (Батюшков - "суровый Дант" - и мнение). "Батюшков
то же сделал для русского языка, что Петрарка - для итальянского", - это
говорил Пушкин, вспоминая, что сам Батюшков, говоря о Петрарке, сказал, что
он многое сделал для итальянского языка.
Штука - тука (зачеркнуто).
Цитаты. Если Пушкин цитирует Петрарку, это еще не доказательство того,
что он его знал. (Он, конечно, читал его, но не знал, не вчитывался в него,
не сравнивал с другими и т. д.)
АА сама постоянно цитирует латинскую фразу (в переводе - "не могу жить
ни с тобой, ни без тебя"), но знает ее только потому, что эта фраза стоит
эпиграфом к одному из романов д'Аннунцио, который она еще в юности читала;
цитату эту запомнила.
Одна из цитат Пушкина - есть у Батюшкова (какая?).
4.07.1926
Сегодня днем нашла Гнедича две строки (1805) у Пушкина (1815) - тоже
две строки: "...участью равен тебе" (несчастьем) - как-то так...
АА вчера ночью в голову мысль пришла (во сне), что Пушкин до 1819 года
(до Шенье) не употреблял александрийского стиха для любовных стихотворений.
А узнав Шенье, стал употреблять. Вчера отмечала все александрийским стихом
написанные стихотворения Пушкина. Сегодня утром (при мне) составила список
всех (за исключением эпиграмм, которые не имеют отношения к делу, потому что
у Шенье их нет, а у Le Brun'a все александрийским стихом написаны).
Получилось: до 1821 года - шесть стихотворений - все нелюбовные (за
исключением Мадригала), а после 1821 - множество. К 1828-29 - опять меньше
(с исчезновением влияния Шенье). И только в 1835(?)-36 - снова пять
стихотворений, но четыре из них можно, может быть, объяснить другими
причинами, Пиндемонте и др., может быть, это переводы с подлинника такого
рода. С одним - дело неясно пока. Будет выяснять.
Сегодня АА просмотрела Гнедича, Батюшкова, Жуковского, чтобы узнать,
сколько у них александрийским стихом написанных стихотворений. Очень мало.
(Батюшков кончил писать стихи в 1818-20, когда влияние Шенье на Пушкина
только начиналось). Гнедич даже "Тарентинскую деву" (в подлиннике -
александрийский стих) переводит не александрийским стихом. Просматривали
вместе и других. Державина, например, - у того совсем почти нет.
АА помнит наизусть плач Ярославны. Очень любит "Слово о полку Игореве".
Сегодня, читая Жуковского, наткнулась на подражание Плачу Ярославны -
буквальное. Жуковский легоньким размером, обрубленными, короткими строчками
перелагает - делает это отвратительно, испошливает, испоганивает.
"Я не ищу, я нахожу", - сказал Пикассо в письме в этом году. Так вот,
Пушкин не ищет. Он всегда только находит. И когда он подражает - он делает
лучше того, кому подражает.
Но когда подражают слабые поэты более сильным - это бывает
отвратительно; таков пример с Жуковским.
Пушкин, милый... Черное лицо - такое!
7.07.1926
Отец АА похоронен на Волковом кладбище. Был деревянный крест. Елена
Ивановна Страннолюбская заказала железный и поставила.
Пчела из кельи восковой
Летит за данью полевой.
"Евгений Онегин" - у Шенье тоже. Но, может быть, у Шенье - как
сравнение, а здесь - прямо. Но, может быть, это общее место?
7 июня вечером читали Державина (второй том), которого я принес.
8.07.1926
Утром я пришел, сказал, что сегодня похороны Волынского, гражданская
панихида в Союзе писателей - в час дня, а потом вынос и похороны на Волковом
кладбище. АА решила поехать прямо на кладбище - во-первых, потому что ей
удобней прямо на трамвае доехать до кладбища, чем пешком идти в Союз;
во-вторых, ей неприятна гражданская панихида, в-третьих, на кладбище АА
пошла бы и на могилу отца - посмотреть железный крест, которого она еще не
видела. Но в 1 1/2 она пришла с Пуниным прямо в Союз - пришла в тот момент,
когда Федин стал читать речь.
В Летнем саду АА была первый раз с О. А. Судейкиной. До этого не
бывала, потому что казалось странным после царскосельских парков пойти
гулять в Летний сад.
В Летнем саду за столиком ресторана АА сидела в 15-16 году, был в
ресторане телефон. АА сказала, что здесь случились великие события ее жизни.
АА бывала в Летнем саду много. Бывала с Григорием Герасимовичем.
Говорила о статье О. Мандельштама - "Жак родился и умер". "Прекрасная
статья", - дышит благородством.
АА говорит, что не может понять в Осипе одной характерной черты: статья
по благородству превосходна. Но в ней Осип Мандельштам восстает, прежде
всего, на самого же себя, на то, что он сам делал и больше всех. То же с ним
было, когда он восстал на себя же, защищая чистоту русского языка от всяких
вторжений других слов, восстал на свою же теорию, идею об итальянских звуках
и словах в русском языке (его стихотворения - итальянские арии). Трудно
будет его биографу разобраться во всем этом, если он не будет знать этого
его свойства - с чистейшим благородством восставать на то, чем он занимался,
или что было его идеей.
Пили пиво в Летнем саду за столиком.
Пунин был у Лисенкова седьмого июня вечером. 8 июня предлагал АА снять
комнату у Лисенкова и поселиться у него (у Лисенкова большая квартира, и он
сдает комнаты знакомым).
Утром нашла: "Евгений Онегин" - "Куда, куда вы удалились, в е с н ы
моей златые д н и" (А. Шенье).
В трудные годы все окружающие АА приучились курить махорку. АА никак не
может курить ее, и папиросы были большим расходом и обменом.
Разговор об эмигрантах. Ростовцев (историк, профессор) за границей
ругает оставшихся здесь и называет их предателями, потому что они работают
на большевиков.
АА: "Может быть два положения, чтоб было ясно: либо все уехали, либо
все остались.
1. Все уехали. Нет Эрмитажа, Рембрандтовские полотна - вместо скатертей
и половиков, потому что объяснить некому. Зимний дворец - груда пепла и в
ней живут беспризорные.
Полный развал. А армия - сталась бы на год - на два, потому что военным
нельзя смело было уехать - и давление на них; могла бы просуществовать
год-два (т. е. удержать фронт. А в стране все бы погибло). Иностранцы не
вмешивались бы - ждали бы, что вот - новая Америка, которую они откроют и
разделят.
2. Никто не уехал бы. Была бы общественность, сейчас ее нет, потому что
слишком мало людей осталось. А тогда пришлось бы считаться. Те, кто уехали,
спасли свою жизнь, может быть, имущество, но совершили преступление перед
Россией.
Вот сейчас осталось, скажем, двенадцать профессоров, старых. Скоро их
не будет совсем. Новые - не годятся, плохо подготовлены. Будут выписывать
немцев, когда туго придется, и платить им русские деньги. А если б не уехало
большинство профессоров - и уровень подготовки молодых был бы лучше, молодые
могли бы заменить старых, когда они (многочисленные) постепенно бы
выбывали".
Я ездил по просьбе АА к Мане. Маня бессовестна до последней степени -
обокрала АА, украла все платья, белье, чулки и пр. АА ей платила восемь
рублей жалованья. Маня брала на керосин еще рублей восемь в месяц (а как
выяснилось теперь, без Мани, АА расходует керосин на 60 копеек в месяц),
утаивала деньги всячески, морила голодом Тапа, приходила в час, в два,
уходила за провизией и пропадала на четыре-пять часов; потом возвращалась и
сейчас же уходила совсем, часто вовсе не приходила.
Уехала давно в деревню "на неделю" и пропала на три недели, а перед
отъездом сделала гадость АА (с Союзом). Совершенно ясно, что Маню держать
дальше нельзя.
Маня, вероятно, придет завтра (после моего сегодняшнего визита к ней).
Решено (я и Пунин настаивали), что АА завтра откажет ей. Но АА отказать
кому-либо - всегда мучительно. Какая-то совестливость необычная, уже, что
ли; как-то здесь отсутствует твердость - мягкость характера стесняет АА. АА
стесняется.
Прощаясь со мной вечером, АА сконфуженно как-то спрашивала меня: что же
завтра сказать Мане?
Были с Пуниным на Волковом кладбище (сели в трамвай на углу Литейного и
Невского, отделившись от процессии, и приехали раньше), пошли на могилу
отца. Потом - была на похоронах Волынского. Очень опечалена скудостью
похорон. Весь вечер потом вспоминала и говорила о том, как бедно, как плохо
его хоронили, какие были скверные и неуместные речи на кладбище. Удел ученых
и писателей.
Вечером была у Соломиной (шведки) - долго. Там были разные люди -
преподаватели. Один был у Бенуа и рассказывал, как Бенуа ругает все, что
увидел здесь после возвращения из-за границы. АА мне сказала: "Это, конечно,
правильно, здесь все очень изменилось, но и Бенуа сам тоже изменился. В
прежнее время за границей он, эстет и специалист, разве увидел бы
какую-нибудь забегаловку многоместную, обратил бы на нее внимание? Конечно,
нет. А теперь обращает, потому что это вызывает в нем воспоминания всякие".
9.07.1926
Вечером была у меня. С ней вместе вошел Шлом, пришедший к папе. Сидела
у меня - читала "Поэтическое хозяйство Пушкина" - Ходасевича.
Перелистав, сразу же заметила несколько примеров незнания Ходасевичем
источников Пушкина: например, Ходасевич группирует местоимение "моя" в
приложении к стране: "Под небом Африки моей" и пр. Одно из них - в связи с
Батюшковым, который подробно объясняет, что... mia - с итальянского
(уточнить), привела несколько примеров. Если бы Ходасевич совсем не
затрагивал источников, считал, что его тема - другая, то он не показал бы
своей неосведомленности. Но он, например, с большим самодовольством подает
"Волшебный фонарь" Державина и упоминает и еще случаи влияния, которые
знает.
АА не понимает, почему так ругали эту книжку. Книжка - ценная во всяком
случае, несмотря на все свои недостатки (обесценивает ее только глава о
"Русалке", совершенно ошибочная и с фантазированием).
Во всяком случае - это точная наука, не рассуждения вроде "тип Татьяны
как русской женщины" или Айхенвальд.
Книга довольно небрежно сделана, но оправданием этому может служить и
то, что она писалась в тяжкий год, что не было под рукой исчерпывающих
материалов и пр.
Ходасевич - умный и тонкий человек.
О поэтах.
АА ставит резкую грань между одержимым "священным безумием"
Мандельштамом и Ходасевичем, желчность и болезненность которого повлияла и
на его психику.
АА вернулась домой и пообедала. Легла спать. Уже совсем засыпала, вдруг
вспомнила какую-то строчку, нужную для работы. Стала вспоминать, чья она.
Встала, подошла к столу, нашла ее в книге. И уже разработалась и не спала.
АА говорила о своей "вдоль лебяжьего канала" работе. Хочет сделать
большой и довольно полный конспект, куда войдут влияния на Пушкина и Шенье,
и Батюшкова, и Державина, и Le Brun'a. Впереди - ляжет подсчет
александрийских стихов. Конспект этот в части Пушкин - Шенье АА хочет
показать Щеголеву (это его тема).
Говорила, что сочла бы себя "мнительной" или "тронутой", если бы все
новые находки в области Пушкина - Шенье ложились бы на все новые и новые
стихи, захватывали бы все большее количество стихотворений Пушкина. Тогда
работа бы расползалась, и было бы ясно, что в основе работы лежит
неправильность какая-то, происходящая от "мнительности" в смысле нахождения
влияний. Но у АА получается иначе: все новые находки ложатся на те же
стихотворения, в которых уже было найдено много. Работа как-то углубляется,
исчерпывается, утончается. И каждая новая находка подтверждает что-нибудь от
найденного раньше.
АА сегодня, читая Державина, "нашла" превосходное, великолепное
стихотворение (очень ей понравилось и - между прочим - ритм) Суворову
(второй том).
Пришла ко мне в 8 1/2, потом пили чай в столовой, где были папа, мама и
Шлом. Говорила с папой об архитектуре (с горечью заметила, что сегодня ночью
украдены бронзов. (...) с решетки Летнего сада), говорили о Кавказе, о
преподавании и конкурсных экзаменах, только что введенных, но уже, кажется,
аннулированных всякими ограничениями и разъяснениями, и о пр.
После чая пошла опять ко мне. Звонила Пунину (он просил у нее три рубля
в долг, а АА забыла дать).
Вышли вдвоем в 10 1/2, пошли на Литейный в Шереметевский дом. Я зашел к
Пунину, передал ему три рубля, а АА подождала меня на Литейном. Пунин устал,
и у него сидел Боричевский (он заходил к АА сегодня, но не застал ее, к
счастью). С Литейного я с АА пошли в Мраморный дворец - по Фонтанке, мимо
Летнего сада и по Лебяжьей канавке. В Мраморном дворце АА сразу же села за
Шенье и "Поэтическое хозяйство", я поставил чай. Сидели, разговаривали о
Шенье, и о работе, и обо всем. Неожиданно уже после 11 1/2 постучал Пунин -
ревнивый, мрачный, злой и молчащий.
Я ушел, а он устраивал "бурю". С чего это сегодня?
Сегодня утром к АА явилась Маня. АА ей сказала, но та, по-видимому,
готова была к этому и нисколько не огорчилась.
АА, сидя у меня, со смехом оторвавшись от книги, сказала - умышленно
грубо: "Здорово я краду у Пушкина!" - и прочитала мне строки из "Мне дали
имя при крещеньи - Анна..." - и до "И часто, стоя в голубой воде...", до
"Вдали поет о вечере разлук!" - и вслед за тем соответствующие строки
Пушкина.
Я показал АА "Вечер" и "Четки". "Четки" (этот экземпляр) писала для
себя, и второе издание вышло не по этому экземпляру, потому что потом АА
кое-что переменила. Из этого вырезано несколько страничек. Они были на
выставке. АА одну видела.
Вчера АА (или позавчера) узнала, что обеспечение Кубу у нее отберут с
октября. Шилейко тоже не будет, наверно, давать на Тапа и на квартиру. С чем
же АА останется?
Давно - месяц или два тому назад - ей прислали предложение пойти на
врачебно-контрольную комиссию, которая признала бы ее нетрудоспособной, и ей
Кубу назначило бы пенсию. К ней по этому делу ходила Замятина, но АА не
пошла на комиссию. Теперь и пошла бы, но считает, что ее сейчас не признают
нетрудоспособной (другое дело - зимой, когда она совершенно больна.) А
сейчас она себя сравнительно хорошо чувствует.
Лето вообще она значительно легче переносит теперь, чем зиму.
Внешние неприятности: Маня, Шилейко, обеспечение Кубу, Тап, квартирный
вопрос (а теперь - с увеличением квартирной платы и с долженствующим
случиться приездом женатого Шилейки - он особенно обостряется), и т. д., и
т. д. Но они ничто - по сравнению с внутренними, гложущими ее. "Каша": Пунин
- А. Е. Пунина, Николай Константинович, Шилейко, Вера (его новая жена), отец
А. Е. Пуниной, я, литературные, мысли о России - и тысячи других.
Шли по Фонтанке. Говорила, что Пастернак по три, по четыре года не
пишет стихов, Мандельштам тоже, Асеев, и т. д., и т. д. - тоже. Есть
какие-то "пределы". Если их перейти, то некоторые люди - наиболее чуткие,
тонкие - начинают задыхаться. И тогда им кажется странным, что вообще можно
писать стихи, кажется, что писать стихи - немыслимо, и они не пишут, молчат,
молчат по три, по пять лет... И когда потом неожиданно для них самих к ним
придет волнующая минута вдохновения и они пишут стихи, - они делают это с