Страница:
"С ним было очень трудно ездить куда-нибудь путешествовать. Он ссорился
(чего никогда не бывало с ним дома), ему все казалось, что я что-то не так
делаю, не туда "тюк положу", не ту дверь открою. Я сказала ему в 14 году:
"Девушка не могла бы бежать с тобой... Ты стал бы с ней ссориться, и ничего
бы не вышло...".
Ларисе Рейснер назначил свидание на Гороховой улице в доме свиданий.
Лариса Рейснер: "Я его так любила, что пошла бы куда угодно" (рассказывала в
августе 1920 г.).
С Шенгели была в кафе против Дома искусств на Невском. Он простой,
хороший.
Анкета из Кубу. "Кто на Вашем полном иждивении?"
О девушках. Лариса Рейснер. В 1917 году АА спрашивала и подтрунивала:
"Я ведь к Ларисе сама могу поехать! И она мне скажет". Николай Степанович
смутился. "Ну хочешь, я тебе по секрету скажу, только ты... - это
Тумповская". - "Я решила, что это щит".
Блок поздоровался с Л. Рейснер, приняв ее за АА. Николай Степанович сам
рассказал об этом АА, может быть, он думал, что АА может все равно услышать
об этом.
М. А. К.-К. делал предложение через год после свадьбы АА.
В десятом году уехал в Африку - без всяких поводов, никаких ссор не
было. Единственная причина - страсть к путешествиям.
Читает Эдгара По (и это для нее мучительно из-за кровожадности убийств
и ужасов, описываемых им). Находит все новые и новые моменты влияния на Н.
Гумилева. У нее есть две книги - в переводе Бальмонта.
Мотив о девственности - первый раз в "Заре" (а "Зара" - конец 7-го года
как будто).
Синие листья. Бабочки, как подбрасываемые цветы (Эдгар По).
В черном Дике есть кое-что будущей "Гондлы".
Полетаев - к девочкам.
Из Бежецка нет ответа (три недели тому назад АА послала письмо и
пятнадцать рублей - чтоб Лева мог взять хоть несколько уроков по
математике).
Обеспокоена.
12.04.1926
Попутно в разговоре о биографии Николая Степановича АА упоминала
Пушкина и говорила о ложном взгляде на его отношения с дядей, установившемся
давно и существовавшем сто лет - и только недавно разрушенном переоценкой и
новейшими исследованиями.
АА получила письмо от Инны Эразмовны, в котором та пишет, что еще не
выезжает, и доводы у нее самые неосновательные - вроде того, что она не
хочет приезжать сюда в первый день Пасхи, потому что извозчик от вокзала
будет очень дорого стоить.
АА очень обеспокоена медлительностью Инны Эразмовны, потому что
железнодорожные тарифы уже повышены на 10%, а сегодня в газетах написано,
что будут повышены еще. АА предвидит, что, промедлив еще немного, Инна
Эразмовна не сможет уехать к брату (Виктору).
Вечером была у меня - пришла неожиданно. Говорили о "Трудах и днях", о
фельетонах Георгия Иванова и о причинах, которые побуждают Георгия Иванова к
такому отношению к Николаю Гумилеву (очень опечалена этими фельетонами); о
письме Инны Эразмовны, полученном АА. Около двенадцати вместе вышли, я
проводил ее в Шереметевский дом. Оттуда через полчаса АА направилась в
Мраморный дворец, провожаемая Пуниным. Мороз, лужи и талый снег подмерзли и
хрустят.
1911.
Из Константинополя прислал в Царское Село телеграмму о своем приезде.
АА хотела выехать встречать его в Одессу, но когда стали рассчитывать с А.
И. Гумилевой, поняли, что ехать в Одессу уже поздно, что он раньше туда
приедет.
Николай Степанович не вписал АА в альбом акростих, потому что альбом
был заперт в шкафике, от которого ключ был потерян. (Всего альбом пробыл в
таком положении около двух лет.)
12 апреля. АА и С. Толстая у Кузмина (на башне).
В пасхальную ночь. "Он бредил. Жестокий приступ лихорадки. Все ушли к
заутрене, а я сидела около него. Очень страшно говорил - не хоронить его
тело на севере, говорил: "Вези дальше... За Константинополь... За Одессу...
Туда вези..." (АА - 29.01.1926). АА сказала мне, что ей всегда вспоминается
"Экваториальный лес", когда она думает об этом бреде Николая Степановича.
1912. Во Флоренции АА написала стихотворение "Здесь все то же, то же,
что и прежде...".
1911, ноябрь-декабрь - написано: "Как мой китайский зонтик красен...".
АА в Цехе прочла весь "Вечер" и все "Четки".
Кунина перевела на сербский язык штук восемь стихотворений АА. В их
числе "Настоящую нежность не спутаешь...", "Кто-то, во мраке дерев
незримый..." (последнее, кажется, напечатано в заграничном журнале. Во
всяком случае, первое стихотворение напечатано).
22 апреля, 8 1/2 часов вечера (1911 г.). АА впервые читает стихи
публично: на заседании Академии стиха. Там были и незнакомые ей люди. АА
считает это выступление в Академии первым своим выступлением.
Когда была первая годовщина смерти Анненского, Зелинский читал...
Вячеслав Иванов - плакал. АА присутствовала на заседании.
Искренен ли был Вячеслав Иванов?
Вячеслав Иванов никогда искренним не был.
Вячеслав Иванов в отдельной комнате уговаривал АА разойтись с Николаем
Степановичем, убеждал ее, что Николай Степанович - неподходящий для нее
человек.
Знакомство АА с Вячеславом Ивановым продолжалось около двух лет: с 1910
по 1912-13.
Когда АА первый раз читала на "башне" (1910), Вячеслав Иванов очень ее
восхвалял, называя ее "заместительницей И. Анненского".
В редакциях, в "Аполлоне", в годы 10-13 АА постоянно бывала. АА стала
сотрудницей "Аполлона".
АА была на Раевских курсах на Гороховой, уже когда замужем была.
Гимназия: сначала в Царском Селе - Мариинская, а потом кончала гимназию
в Киеве. Училась хорошо. Чуть ли не с серебряной медалью.
АА родилась 11 июня 1889 года (Валерия Срезневская).
Андрей Антонович Горенко (отец АА) - инженер-механик (флота?).
Двадцать или двадцать пять лет жил с Еленой Ивановной Страннолюбской.
1893 - дата рождения в трудовой книжке.
12.09 (...?). "Моей дорогой Шурочке от любящей ее Ани. 12 сентября.
Слепнево", - надпись на "Белой стае" ("Гиперборей", 1917) А. С. Сверчковой.
14.04.1926
Встречи АА с Николаем Степановичем после его женитьбы на А. Н.
Энгельгардт:
1. 18 г., в сентябре в Шереметевском доме. Гумилев заходил, сидел час
приблизительно; прочел два или три стихотворения из "Шатра". Судя по тому,
что он говорил, было видно, что очень стеснен в средствах и с трудом достает
продукты.
2. 3. 4. Весной 19 г., в мае, - целый ряд встреч. "Он приходил, Левушку
приводил два раза. Когда семья уехала, приходил один, обедал у нас".
5. Зимой 19-20, вероятно, в двадцатом, в Доме искусств. "Я его видела
раз днем, когда он шел на заседание, а я там ждала Корнея Чуковского и
Эйхенбаума по делу".
6. На Пушкинском вечере в 1921 г.
7. В Доме ученых в марте, в очереди.
8. На Пасху во Всемирной литературе (21 г.).
9. И наконец, накануне или за два дня до вечера Petropolis'a - "у меня,
на Сергиевск." (и Г. Иванов).
10. В Клубе поэтов, "когда я пришла спросить адрес Немировича-Данченко
накануне отъезда Орка (Орк уехал с Ремизовым в один день). Это - последняя
встреча, незадолго до ареста".
8 августа к Ремизову пошла АА, его уже не было. Вернулась домой и
узнала о смерти Блока. На панихиде Алянский сказал, что зас (?) (не ходил к
Ремизову, потому что там зас (?)).
16.04.1926
Летом 20 г. встреча с Николаем Степановичем (шел из Зуб. института на
Преображенке) на Невском, а Шилейко, Чуковский говорили о Сибири - вздор.
Просил Г. Иванова надписать книги Мосолову (Мосолов в Новоржеве) - он
то-то и то-то, ему не верят. Он столько знает, обожая, о том, как АА первый
раз читала стихи у Вячеслава Иванова. АА отсюда и решила про Мосолова
(оттого так и мне советовала пойти).
После Николая Степановича в 21 атака на АА Г. Иванова - раз пять
заходил, звал... просил прийти в Цех. "Я все отговаривалась, говорила, что
больна". Наконец, на Рождество 21 года пришла на Почтамтскую; оказалось, что
Цеха нет, потому что Г. Иванов - ссора с Одоевцевой. Были Г. Иванов, Оцуп,
Адамович и Вагинов. Очень мило. Читали стихи: Г. Иванов - о кувшине роз,
Адамович - пушкинское, Оцуп - ..., Вагинов - о маркизах (Г. Иванов язвит:
вот великосветские стихи...).
"Я не помню, читала ли я. Потом Оцуп провожал по Невскому - под руку
(первый раз было, что я с ним разговаривала)".
"Разрешите мне прочитать Вам стихи..." Прочел. Потом заговорил о Расине
и о других, о теории, о классической... (называл классиками Мандельштама и
АА).
(А К. Вагинов ушел, ему не по пути было.) Тут как-то Эльза Яковлевна
Радлова, жена Николая Радлова, заходила к АА, пригласила (с Радловым АА
очень давно знаком, но за годы революции почти не встречались), и 1 января
1922 года АА пошла к ним обедать. Говорили о стихах... "Было очень натянуто,
скучно, они - веселящиеся, разные люди". АА заговорила о том, как она не
любит, когда из нее вытягивают мнение о чужих стихах... И рассказала об
Оцупе. А через десять дней узнала, что Эльза Радлова - любовница Оцупа...
Потом звали еще в Цех. Не пошла (а потом уже все на отлете были). Но
перед отъездом Оцуп (уехал первым) зашел - нет ли поручений.
Оцуп - низкий человек, еще хуже Г. Иванова (продавали при жизни, а
потом продавали - мертвого); взятка с Кельсона за знакомство с Николаем
Степановичем.
Анна Николаевна (Энгельгардт) согрешила с Г. Ивановым, - рассказывала
АА, - а ей Лурье фамилию сказал. Николай Степанович упрекал А. Н. Э. за то,
что поссорила с лучшим другом.
Кузмина письмо в редакцию.
Алянский.
Очень дружна была (видела отношение Блока), вполне доверяла... Тихий,
скромный, заботливый. Раньше издателем не был. Во время революции решил - на
Блока. Здесь "Алконост". Контракт на 1000 рублей (за "Белую стаю"?); должен
был - в течение недели со дня выхода. Книга вышла, и он выплачивал год (и то
через Рабиновича), по грошам, по несколько долларов.
Заручившись согласием АА на переговоры относительно изданий (но не
больше, чем по 6000 экземпляров) и по поводу контрафакции Эфрона, - получит
деньги. И не имея права соглашаться больше, чем на 6000 экземпляров,
воспользовавшись тем, что Блох имеет преимущественные права на издание книги
АА, он продал ему по восемь с половиной тысяч тиража каждую и написал письмо
АА, что так заключено. АА здесь советовали послать телеграмму, но она
решила, что телеграмма уже ничего не изменит, потому что все уже сделано.
Приехав сюда, Алянский был у Замятиных, и там же была АА. Он очень
много рассказывал о своих трудах с Эфроном и что ничего не вышло. А когда
Замятин спросил его - а как Блохом, как вам удалось продать за 15% автору
(что очень много тогда), - ответил: "Я Ахматову куда угодно устрою так". А о
восьми с половиной тысячах тиража - молчал.
АА была у Рыбаковых (на блинах) весной 25 года. Были и Сергеев, третий
(на букву "Р"), Софья... (мать), Лидия Яковлевна и другие. Пили. АА сказала
об Алянском, что он "не лучше других издателей" (имея все основания к тому,
чтоб быть недовольной). Больше ничего. Р. пошел домой, выпил еще шампанского
в Европейской гостинице и, придя, сказал брату Алянского, что Ахматова
портит карьеру Алянскому, осуждая его при его начальнике - Сергееве. Через
несколько дней к АА пришел Замятин и заговорил о неприятной истории ("Я бы
не взяла на себя такого поручения - идти писателю от издателя - к поэту"),
сказал, что Алянский (...) о том, что АА не получила с него денег и т. д. и
что он требует третейского суда.
Очень гнусно и неприятно. АА со мной вернулась (с прогулки с Тапом), на
столе письмо. Прочла - от Алянского. "Прошу подтверждений получения денег и
подтверждений, что я честен"... Грубое письмо.
АА очень расстроилась. Это большое значение для болезни было. Совсем
слегла... Приходил Каплан... АА физически не могла к третейскому суду и
очень жалела об этом. Написала на пишущей машинке ответ, что деньги все
получила (но уж не написала про то, что не через неделю, а через год и через
Рабиновича; если Алянский подл, то АА не нужно быть некорректной). "А после
того письма, что вы мне написали, я думаю, что моральная оценка ваших
действий вас интересовать не может". (Замятина отдавала переписывать на
машинке.) Послала.
Никто никогда так гадко не поступал с АА, как Алянский. Это
единственный случай.
Книга, изданная Алянским, в течение недели разошлась в двух тысячах, и
попросили в Москве еще тысячу (или наоборот). Он был доволен.
"Подорожник". АА за него получила столько, что ничего не купила для
себя - все деньги ушли на уголь, на картошку, на такое - и их хватило на три
недели.
"Anno Domini" (Блох) - 6500 экземпляров. (АА получила деньги за такое
количество.) Разошлись в течение четырех месяцев. Зашла в магазин
Petropolis'а. Спросила продавщицу: "Нет?" - "Как нет? Сегодня тысячу
экземпляров из типографии получила" (не сказала АА, конечно, об этом Блоху),
- т. е. уже 7500 экземпляров есть, а сколько еще таких "тысяч" могло быть?
Сказала, что Клюев, Мандельштам, Кузмин - люди, о которых нельзя
говорить дурное. Дурное надо забыть.
Говорит, что А. Блок потому так приблизил к себе Алянского перед своей
смертью, что (по-видимому) смутно чувствовал (полубессознательно) в Алянском
последнюю материальную опору.
Говорила о творчестве Клюева. Отметила, что два эпитета первых
вариантов стихотворений в последующих вариантах у Клюева часто сливаются в
один, двойной: например, "белые крылья" - "белокрылия". Таким способом Клюев
часто делает стихотворение "более славянским".
"Огненный столп" - 5000 экземпляров.
Издания Блока - посмертно на газетной бумаге (Алянский прогорел). 10
000 экземпляров.
Блок охотно читал стихи.
"Г. Иванов дотянуться не мог и злился..." Недоброво, Лозинский,
Гумилев, АА, Шилейко - пафос, друг к другу большое чувство - и насмешничали
совсем по-иному, из патетических чувств друг к другу. Насмешничанье было
только очень поверхностным, внешним покровом у них, а у Г. Иванова ничего
иного не было.
О современном положении - пишет о добродетельной жизни (как по-мещански
- при живой вдове). Рыбаков - печальные глаза - что же будет? Массовое в
молодежи блудство. Сегодня в газете - о последователях Есенина. Железная
экономия.
Пастернак рассказывал о Г. Иванове в Берлине (Париже?) - девицы в
розовых чулках и прочее...
О Шилейко. Открестил десять яиц. Красит первый глобус. Четыре тысячи
лет до Р. Х. Черепа.
"Шилейко оборванный, а книги приносит. Я уверена, что есть книги по сто
рублей. Но на книги не жалко - он их читает, а потом такой доклад, открытие
делает.
А Щеголев - за полторы тысячи картину купил, дал вексель, тот принес
Рыбакову; Рыбаков отказался учитывать, так что через три месяца платит.
Беспринципность - на картину, в которой он фигу понимает, - когда денег нет.
Он докатился. А мне жалко его. Я все-таки люблю его, Елисеича.
Маня и Г. Иванов пришли в "Аполлон" к... Тот выдал им несколько
комплектов. поехали продали. Лозинский узнал - за голову схватился". 1913.
17.04.1926
АА получила телеграмму от Инны Эразмовны о том, что она завтра
приезжает. В пять часов АА позвонила мне специально, чтоб сказать мне об
этом. Ее волнует приезд Инны Эразмовны - и из-за устройства ее здесь, и
из-за того, как ей удастся устроить отъезд на Сахалин, и из-за здоровья Инны
Эразмовны, и из-за денег, которых нет...
Около двух часов дня сегодня, когда АА собиралась уходить из Мраморного
дворца и была уже в шляпе и была взволнована только что полученной
телеграммой от Инны Эразмовны и расстроена чем-то, о чем мне не сказала, к
АА явился какой-то тип - один из кузминских "юрочек" прежнего времени -
1913-14 гг., который приехал из Пскова и узнал ее адрес у Фромана. Вошел
жеманный и неприятный.
Стал просить у АА разрешения прочесть ей стихи, которые он написал за
десять лет (АА удалось отвлечь его от этого обещанием, что она ему позвонит
через неделю, если будет свободна). Хвастливо рассказывал ей о том, что он
сейчас "секретарь Корнея Ивановича Чуковского" (а Чуковский любит по
временам привлечь к себе какого-нибудь "мальчика", чтобы тот был у него на
побегушках, и держать при себе, пока не высосет из него все соки. Так было с
Евгением Шварцем, например. Чуковский делает это с исключительным талантом).
Надоедал АА рассказами о себе, о своих стихах, обо всем, что никому не может
быть интересно.
АА с трогательной незлобивостью, только с большим юмором рассказывала
мне о нем.
18.04.1926
Из Подольской губернии приехала и остановилась в Шереметевском доме
Инна Эразмовна Горенко. Она пробудет здесь некоторое время и отсюда уедет на
Сахалин.
19.04.1926
Вчера к АА приехала из Подольской губернии Инна Эразмовна, чтобы,
пробыв здесь несколько дней, уехать на Сахалин к Виктору Андреевичу Горенко.
Уже давно этот отъезд предполагался. Давно Виктор Андреевич прислал Инне
Эразмовне денег. Инна Эразмовна все медлила; Виктор Андреевич ждал ее
приезда туда к 15 апреля (во Владивосток), Инна Эразмовна ждала весны и
тепла. АА очень беспокоилась и торопила Инну Эразмовну в письмах, потому что
боялась, что повышение железнодорожных тарифов (недавно повысили на 10% и
ждут дальнейшего повышения) лишит Инну Эразмовну возможности уехать туда.
Наконец, Инна Эразмовна решила ехать. Позавчера АА получила ее телеграмму о
приезде сюда. И вчера утром с Пуниным поехала ее встречать на вокзал. В
одиннадцать часов встретила Инну Эразмовну, и АА вдвоем с ней поехала в
Шереметевский дом, где Инна Эразмовна пробудет эти дни до отъезда на
Сахалин. Я уже несколько дней тому назад узнавал об условиях путешествия (а
еще раньше - о стоимости билета). Вчера АА несколько раз звонила мне, но не
застала меня дома. Сегодня в двенадцать часов я поехал к АА в Мраморный
дворец. (АА все эти дни будет ночевать в Мраморном дворце). Застал ее одну
(была Маня, но Шилейко не было). АА еще не совсем оделась, и минут двадцать
мы не выходили - я дожидался. Бросилась в глаза необычайная оживленность,
исключительно хорошее настроение ее. А это все отражается на манере
говорить, на ее движениях: походка становится легче и движения -
"лебединей". Расспросил об Инне Эразмовне - приехала в полном здоровье и
нисколько не озабоченная трудностями предстоящего путешествия.
Вышли. По местами просыхающим, но большей частью - невероятно мокрым и
грязным тротуарам, по неожиданно теплому, мягкому воздуху (второй день
такой! - раньше все холода были) пошли в Шереметевский дом.
Но то, что не пугает Инну Эразмовну, - очень волнует АА: она перебирает
в уме все трудности такого длительного путешествия, неизвестность условий,
маршрутов, расписаний, стоимостей и всего прочего. Тем более - принимая во
внимание старость и неопытность в таких делах Инны Эразмовны. Речь АА
пестрит такими словами, как "Николаевск на Амуре", "анкета" (которую нужно
заполнить, чтобы получить разрешение на въезд на Сахалин). И с одной стороны
- радость от того, что приехала Инна Эразмовна, а с другой - волнение за
нее; а все вместе делает АА необычайно оживленной.
АА с юмором рассказывает мне о муже ее тетки Викторе Модестовиче
Ваккаре, почти восьмидесятилетнем старике, который в Деражне ведет мемуары,
о наивном непонимании Инной Эразмовной условий современного существования, и
т. д. Попутно по дороге АА говорит мне, что читала вчера Шенье (Шилейко
купил вчера для себя томик Шенье. А тот, который принадлежит АА, сейчас у
меня). И, читая Шенье (о котором отзывается как о прекрасном поэте),
обнаружила в нем места, совершенно ясно использованные Пушкиным,
Баратынским, Дельвигом... Не те, которые известны уже исследователям, а
другие, еще никем не подмеченные. Так, из Шенье взяты строчки "Не
трогайте..... вострушки / Не трогайте парнасского пера..." (только у Шенье
тон гораздо серьезней в данном случае). И другое место АА цитировала из
Пушкина: "Мой голос для тебя и ласковый и томный / Тревожит позднее молчанье
ночи темной..." - и т. д. (АА процитировала соответствующие места из Шенье,
но я не запомнил).
И голос - тихий, внятный, гортанный голос АА вибрировал пушкинскими
стихами в мягком, глушащем весеннем воздухе. АА лукаво взглянула на меня:
"Все, все - и Пушкин, и Баратынский - брали у него!". И затем заговорила о
том, что теперь уже так много выясняется в области взаимодействий одного
поэта на другого - того, о чем десять лет тому назад и не задумывались
просто, - что, вероятно, изменится взгляд на сущность поэтического
творчества. Такое исследование, какое сделал Эйхенбаум над Лермонтовым,
сейчас звучит почти как укор Лермонтову: "Никто не пользовался чужими
стихами, а он один это делал!". В действительности же - не он один, не
Лермонтов, - все это делали, но исследован-то только один Лермонтов. Теперь
все занялись исследованиями и над другими поэтами, и в скором времени,
конечно, многое узнается и выяснится. И, конечно, не попрекать поэтов этими
заимствованиями придется, а просто изменить взгляд на сущность поэтического
творчества. Оно будет пониматься немного иначе, чем понималось до сих пор -
лет десять тому назад, например.
"А вы записываете все, что вы обнаруживаете в этой области?" - спросил
я. Конечно, не записывает. Записывает только то, что относится к Николаю
Степановичу, остальное уйдет от всех. И если бы АА узнала, что крохи этого
записываю я, она была бы очень недовольна.
Мы пришли в Шереметевский дом. АА представила меня своей матери.
Высокого роста старушка. Есть что-то татарское в лице. Сморщенное лицо и
дряхлый голос; держится прямо, но при ходьбе чуть-чуть припадает на одну
ногу. АА в разговоре с ней - стояли друг против друга - смотрит на нее
мерцающим, ласковым, ясным-ясным взглядом. И говорит с ней ласково, в этой
ласковости пробиваются, смешиваясь, нотки дочернего подчинения и чуть-чуть
снисходительной доброты к более слабому существу.
Кабинет Пунина опустел: из него вынесли письменный стол, который
поставили в спальне. Кабинет предоставлен Инне Эразмовне. АА провела нас
туда и оставила меня одного с Инной Эразмовной. Инна Эразмовна ставила мне
вопросы об условиях путешествия, и я записывал их, чтобы навести справки.
Я ушел за справками. И через два часа - в четыре часа - пришел в
Шереметевский дом опять, узнав, что билет стоит около 80 рублей, что поезд
идет дней восемнадцать, и пр.
Застал АА, Инну Эразмовну и Пунина оканчивающими обед в столовой. Сел к
столу. Пунин положил и мне оладьи, АА покрыла оладьи вареньем, и я стал есть
и рассказывать. Принесенные мной сведения вызвали очень горячее обсуждение.
АА, волнуясь, горячась, спорила со мной, и с Пуниным, и с Инной Эразмовной -
мы все более оптимистичны были, высказываясь о путешествии. А АА - и
справедливо, конечно, - убеждала Инну Эразмовну помнить то-то и то-то,
касающееся анкет и Виктора Андреевича. Волненье и горячность прерывались
смехом и подтруниваньем - АА надо мной и Пуниным, Пунина и моим - над АА.
Так как настроение у всех было хорошее, то подцепляли друг друга неимоверно.
Выпив чаю и просидев около часа и пообещав собрать сведения о недостающих
подробностях, я ушел домой.
Что-то Инна Эразмовна заговорила о своем отце, кажется, и, кажется,
сказала, что он был комендантом Петропавловска. Но здесь я боюсь соврать и
поэтому никак не утверждаю ни того, что здесь фигурировал отец, ни того, что
- "комендант", ни того, что далекий сибирский город - именно Петропавловск.
Пунин дразнил меня, что узнал много нового и интересного об АА, чего
мне и не снилось узнать. Я вслух завидовал, а АА с поразительной укоризной в
глазах слушала о наших "свинских" наклонностях к записыванию.
26.04.1926
Пушкин.
Скабичевский - все врет о Пушкине, а Н. Н. Ефремов показывает это, но в
других местах и сам врет: например, о Керн. Мы же не знаем вкуса самого
Ефремова, поэтому его суждения о женщине не доказательны.
Шенье ввел enjambement.
Стихов не писала в эти дни.
Прочитала книгу Л. Гроссмана о Пушкине. Гроссман новых фактов не нашел,
но общий взгляд правилен.
Ясный, солнечный, теплый весенний день.
Не виделся с АА несколько дней, потому что уезжал на Волховстрой.
Сегодня - рассказывал о Волховстрое, но АА рассказывает мне другое, а
именно: за эти дни она, все больше и больше вчитываясь в Шенье, обнаружила
еще неизвестные исследователям, хотя и совершенно явные моменты влияния
Шенье на Пушкина. Некоторые примеры АА мне показывала.
АА находит влияние в трех направлениях; на Пушкина влияют: 1. идиллии;
2. элегии; 3. политические стихотворения Шенье.
В гражданских стихах Пушкин явно был учеником Шенье.
Вообще Пушкин "хищнической, яростной хваткой" подмечает у Шенье его
недостатки и, когда пользуется его стихами, всегда сам делает лучше,
исправляя в своих стихах недостатки Шенье - расплывчатость композиции и др.
Шенье часто сентиментален, чувственен... Пушкин, пользуясь его стихами,
использует только то, что согласно с его credo, остальное откидывает. Пушкин
всегда усложняет композицию Шенье, укорачивает стихотворение количественно,
часто переворачивает наизнанку мысль Шенье - и такой вводит ее в свои стихи.
Пушкин узнал Шенье в 1819 году, когда вышло первое собрание
стихотворений Шенье; и с этого времени - влияние. Больше всего - в 1823-24
г., меньше - в 1825, но и дальше постоянно встречается, во всех классических
стихах... Встречается и в поэмах даже: в "Евгении Онегине" - две строчки...
Стихотворение "Ночь" 1823 года - целиком из Шенье ("Элегия XXII"),
только у Шенье перед поэтом встает образ спящей, а у Пушкина - бодрствующей
женщины. У Шенье это - длинное стихотворение, у Пушкина - всего восемь
строк.
С элегией Шенье XXVI (или XXVII?) сравнить: "Ненастный день потух...".
Здесь то же самое. И еще усилено интонацией; enjambement: "Теперь она сидит
печальна и одна...". "Одна" (у Шенье: "un autre". Отрицание: "Ни плеч, ни
властных уст..." - и т. д. у Пушкина соответствует строкам Шенье, где только
не отрицание, а все эти поцелуи отнесены к действиям "un autre"... И наконец
(чего никогда не бывало с ним дома), ему все казалось, что я что-то не так
делаю, не туда "тюк положу", не ту дверь открою. Я сказала ему в 14 году:
"Девушка не могла бы бежать с тобой... Ты стал бы с ней ссориться, и ничего
бы не вышло...".
Ларисе Рейснер назначил свидание на Гороховой улице в доме свиданий.
Лариса Рейснер: "Я его так любила, что пошла бы куда угодно" (рассказывала в
августе 1920 г.).
С Шенгели была в кафе против Дома искусств на Невском. Он простой,
хороший.
Анкета из Кубу. "Кто на Вашем полном иждивении?"
О девушках. Лариса Рейснер. В 1917 году АА спрашивала и подтрунивала:
"Я ведь к Ларисе сама могу поехать! И она мне скажет". Николай Степанович
смутился. "Ну хочешь, я тебе по секрету скажу, только ты... - это
Тумповская". - "Я решила, что это щит".
Блок поздоровался с Л. Рейснер, приняв ее за АА. Николай Степанович сам
рассказал об этом АА, может быть, он думал, что АА может все равно услышать
об этом.
М. А. К.-К. делал предложение через год после свадьбы АА.
В десятом году уехал в Африку - без всяких поводов, никаких ссор не
было. Единственная причина - страсть к путешествиям.
Читает Эдгара По (и это для нее мучительно из-за кровожадности убийств
и ужасов, описываемых им). Находит все новые и новые моменты влияния на Н.
Гумилева. У нее есть две книги - в переводе Бальмонта.
Мотив о девственности - первый раз в "Заре" (а "Зара" - конец 7-го года
как будто).
Синие листья. Бабочки, как подбрасываемые цветы (Эдгар По).
В черном Дике есть кое-что будущей "Гондлы".
Полетаев - к девочкам.
Из Бежецка нет ответа (три недели тому назад АА послала письмо и
пятнадцать рублей - чтоб Лева мог взять хоть несколько уроков по
математике).
Обеспокоена.
12.04.1926
Попутно в разговоре о биографии Николая Степановича АА упоминала
Пушкина и говорила о ложном взгляде на его отношения с дядей, установившемся
давно и существовавшем сто лет - и только недавно разрушенном переоценкой и
новейшими исследованиями.
АА получила письмо от Инны Эразмовны, в котором та пишет, что еще не
выезжает, и доводы у нее самые неосновательные - вроде того, что она не
хочет приезжать сюда в первый день Пасхи, потому что извозчик от вокзала
будет очень дорого стоить.
АА очень обеспокоена медлительностью Инны Эразмовны, потому что
железнодорожные тарифы уже повышены на 10%, а сегодня в газетах написано,
что будут повышены еще. АА предвидит, что, промедлив еще немного, Инна
Эразмовна не сможет уехать к брату (Виктору).
Вечером была у меня - пришла неожиданно. Говорили о "Трудах и днях", о
фельетонах Георгия Иванова и о причинах, которые побуждают Георгия Иванова к
такому отношению к Николаю Гумилеву (очень опечалена этими фельетонами); о
письме Инны Эразмовны, полученном АА. Около двенадцати вместе вышли, я
проводил ее в Шереметевский дом. Оттуда через полчаса АА направилась в
Мраморный дворец, провожаемая Пуниным. Мороз, лужи и талый снег подмерзли и
хрустят.
1911.
Из Константинополя прислал в Царское Село телеграмму о своем приезде.
АА хотела выехать встречать его в Одессу, но когда стали рассчитывать с А.
И. Гумилевой, поняли, что ехать в Одессу уже поздно, что он раньше туда
приедет.
Николай Степанович не вписал АА в альбом акростих, потому что альбом
был заперт в шкафике, от которого ключ был потерян. (Всего альбом пробыл в
таком положении около двух лет.)
12 апреля. АА и С. Толстая у Кузмина (на башне).
В пасхальную ночь. "Он бредил. Жестокий приступ лихорадки. Все ушли к
заутрене, а я сидела около него. Очень страшно говорил - не хоронить его
тело на севере, говорил: "Вези дальше... За Константинополь... За Одессу...
Туда вези..." (АА - 29.01.1926). АА сказала мне, что ей всегда вспоминается
"Экваториальный лес", когда она думает об этом бреде Николая Степановича.
1912. Во Флоренции АА написала стихотворение "Здесь все то же, то же,
что и прежде...".
1911, ноябрь-декабрь - написано: "Как мой китайский зонтик красен...".
АА в Цехе прочла весь "Вечер" и все "Четки".
Кунина перевела на сербский язык штук восемь стихотворений АА. В их
числе "Настоящую нежность не спутаешь...", "Кто-то, во мраке дерев
незримый..." (последнее, кажется, напечатано в заграничном журнале. Во
всяком случае, первое стихотворение напечатано).
22 апреля, 8 1/2 часов вечера (1911 г.). АА впервые читает стихи
публично: на заседании Академии стиха. Там были и незнакомые ей люди. АА
считает это выступление в Академии первым своим выступлением.
Когда была первая годовщина смерти Анненского, Зелинский читал...
Вячеслав Иванов - плакал. АА присутствовала на заседании.
Искренен ли был Вячеслав Иванов?
Вячеслав Иванов никогда искренним не был.
Вячеслав Иванов в отдельной комнате уговаривал АА разойтись с Николаем
Степановичем, убеждал ее, что Николай Степанович - неподходящий для нее
человек.
Знакомство АА с Вячеславом Ивановым продолжалось около двух лет: с 1910
по 1912-13.
Когда АА первый раз читала на "башне" (1910), Вячеслав Иванов очень ее
восхвалял, называя ее "заместительницей И. Анненского".
В редакциях, в "Аполлоне", в годы 10-13 АА постоянно бывала. АА стала
сотрудницей "Аполлона".
АА была на Раевских курсах на Гороховой, уже когда замужем была.
Гимназия: сначала в Царском Селе - Мариинская, а потом кончала гимназию
в Киеве. Училась хорошо. Чуть ли не с серебряной медалью.
АА родилась 11 июня 1889 года (Валерия Срезневская).
Андрей Антонович Горенко (отец АА) - инженер-механик (флота?).
Двадцать или двадцать пять лет жил с Еленой Ивановной Страннолюбской.
1893 - дата рождения в трудовой книжке.
12.09 (...?). "Моей дорогой Шурочке от любящей ее Ани. 12 сентября.
Слепнево", - надпись на "Белой стае" ("Гиперборей", 1917) А. С. Сверчковой.
14.04.1926
Встречи АА с Николаем Степановичем после его женитьбы на А. Н.
Энгельгардт:
1. 18 г., в сентябре в Шереметевском доме. Гумилев заходил, сидел час
приблизительно; прочел два или три стихотворения из "Шатра". Судя по тому,
что он говорил, было видно, что очень стеснен в средствах и с трудом достает
продукты.
2. 3. 4. Весной 19 г., в мае, - целый ряд встреч. "Он приходил, Левушку
приводил два раза. Когда семья уехала, приходил один, обедал у нас".
5. Зимой 19-20, вероятно, в двадцатом, в Доме искусств. "Я его видела
раз днем, когда он шел на заседание, а я там ждала Корнея Чуковского и
Эйхенбаума по делу".
6. На Пушкинском вечере в 1921 г.
7. В Доме ученых в марте, в очереди.
8. На Пасху во Всемирной литературе (21 г.).
9. И наконец, накануне или за два дня до вечера Petropolis'a - "у меня,
на Сергиевск." (и Г. Иванов).
10. В Клубе поэтов, "когда я пришла спросить адрес Немировича-Данченко
накануне отъезда Орка (Орк уехал с Ремизовым в один день). Это - последняя
встреча, незадолго до ареста".
8 августа к Ремизову пошла АА, его уже не было. Вернулась домой и
узнала о смерти Блока. На панихиде Алянский сказал, что зас (?) (не ходил к
Ремизову, потому что там зас (?)).
16.04.1926
Летом 20 г. встреча с Николаем Степановичем (шел из Зуб. института на
Преображенке) на Невском, а Шилейко, Чуковский говорили о Сибири - вздор.
Просил Г. Иванова надписать книги Мосолову (Мосолов в Новоржеве) - он
то-то и то-то, ему не верят. Он столько знает, обожая, о том, как АА первый
раз читала стихи у Вячеслава Иванова. АА отсюда и решила про Мосолова
(оттого так и мне советовала пойти).
После Николая Степановича в 21 атака на АА Г. Иванова - раз пять
заходил, звал... просил прийти в Цех. "Я все отговаривалась, говорила, что
больна". Наконец, на Рождество 21 года пришла на Почтамтскую; оказалось, что
Цеха нет, потому что Г. Иванов - ссора с Одоевцевой. Были Г. Иванов, Оцуп,
Адамович и Вагинов. Очень мило. Читали стихи: Г. Иванов - о кувшине роз,
Адамович - пушкинское, Оцуп - ..., Вагинов - о маркизах (Г. Иванов язвит:
вот великосветские стихи...).
"Я не помню, читала ли я. Потом Оцуп провожал по Невскому - под руку
(первый раз было, что я с ним разговаривала)".
"Разрешите мне прочитать Вам стихи..." Прочел. Потом заговорил о Расине
и о других, о теории, о классической... (называл классиками Мандельштама и
АА).
(А К. Вагинов ушел, ему не по пути было.) Тут как-то Эльза Яковлевна
Радлова, жена Николая Радлова, заходила к АА, пригласила (с Радловым АА
очень давно знаком, но за годы революции почти не встречались), и 1 января
1922 года АА пошла к ним обедать. Говорили о стихах... "Было очень натянуто,
скучно, они - веселящиеся, разные люди". АА заговорила о том, как она не
любит, когда из нее вытягивают мнение о чужих стихах... И рассказала об
Оцупе. А через десять дней узнала, что Эльза Радлова - любовница Оцупа...
Потом звали еще в Цех. Не пошла (а потом уже все на отлете были). Но
перед отъездом Оцуп (уехал первым) зашел - нет ли поручений.
Оцуп - низкий человек, еще хуже Г. Иванова (продавали при жизни, а
потом продавали - мертвого); взятка с Кельсона за знакомство с Николаем
Степановичем.
Анна Николаевна (Энгельгардт) согрешила с Г. Ивановым, - рассказывала
АА, - а ей Лурье фамилию сказал. Николай Степанович упрекал А. Н. Э. за то,
что поссорила с лучшим другом.
Кузмина письмо в редакцию.
Алянский.
Очень дружна была (видела отношение Блока), вполне доверяла... Тихий,
скромный, заботливый. Раньше издателем не был. Во время революции решил - на
Блока. Здесь "Алконост". Контракт на 1000 рублей (за "Белую стаю"?); должен
был - в течение недели со дня выхода. Книга вышла, и он выплачивал год (и то
через Рабиновича), по грошам, по несколько долларов.
Заручившись согласием АА на переговоры относительно изданий (но не
больше, чем по 6000 экземпляров) и по поводу контрафакции Эфрона, - получит
деньги. И не имея права соглашаться больше, чем на 6000 экземпляров,
воспользовавшись тем, что Блох имеет преимущественные права на издание книги
АА, он продал ему по восемь с половиной тысяч тиража каждую и написал письмо
АА, что так заключено. АА здесь советовали послать телеграмму, но она
решила, что телеграмма уже ничего не изменит, потому что все уже сделано.
Приехав сюда, Алянский был у Замятиных, и там же была АА. Он очень
много рассказывал о своих трудах с Эфроном и что ничего не вышло. А когда
Замятин спросил его - а как Блохом, как вам удалось продать за 15% автору
(что очень много тогда), - ответил: "Я Ахматову куда угодно устрою так". А о
восьми с половиной тысячах тиража - молчал.
АА была у Рыбаковых (на блинах) весной 25 года. Были и Сергеев, третий
(на букву "Р"), Софья... (мать), Лидия Яковлевна и другие. Пили. АА сказала
об Алянском, что он "не лучше других издателей" (имея все основания к тому,
чтоб быть недовольной). Больше ничего. Р. пошел домой, выпил еще шампанского
в Европейской гостинице и, придя, сказал брату Алянского, что Ахматова
портит карьеру Алянскому, осуждая его при его начальнике - Сергееве. Через
несколько дней к АА пришел Замятин и заговорил о неприятной истории ("Я бы
не взяла на себя такого поручения - идти писателю от издателя - к поэту"),
сказал, что Алянский (...) о том, что АА не получила с него денег и т. д. и
что он требует третейского суда.
Очень гнусно и неприятно. АА со мной вернулась (с прогулки с Тапом), на
столе письмо. Прочла - от Алянского. "Прошу подтверждений получения денег и
подтверждений, что я честен"... Грубое письмо.
АА очень расстроилась. Это большое значение для болезни было. Совсем
слегла... Приходил Каплан... АА физически не могла к третейскому суду и
очень жалела об этом. Написала на пишущей машинке ответ, что деньги все
получила (но уж не написала про то, что не через неделю, а через год и через
Рабиновича; если Алянский подл, то АА не нужно быть некорректной). "А после
того письма, что вы мне написали, я думаю, что моральная оценка ваших
действий вас интересовать не может". (Замятина отдавала переписывать на
машинке.) Послала.
Никто никогда так гадко не поступал с АА, как Алянский. Это
единственный случай.
Книга, изданная Алянским, в течение недели разошлась в двух тысячах, и
попросили в Москве еще тысячу (или наоборот). Он был доволен.
"Подорожник". АА за него получила столько, что ничего не купила для
себя - все деньги ушли на уголь, на картошку, на такое - и их хватило на три
недели.
"Anno Domini" (Блох) - 6500 экземпляров. (АА получила деньги за такое
количество.) Разошлись в течение четырех месяцев. Зашла в магазин
Petropolis'а. Спросила продавщицу: "Нет?" - "Как нет? Сегодня тысячу
экземпляров из типографии получила" (не сказала АА, конечно, об этом Блоху),
- т. е. уже 7500 экземпляров есть, а сколько еще таких "тысяч" могло быть?
Сказала, что Клюев, Мандельштам, Кузмин - люди, о которых нельзя
говорить дурное. Дурное надо забыть.
Говорит, что А. Блок потому так приблизил к себе Алянского перед своей
смертью, что (по-видимому) смутно чувствовал (полубессознательно) в Алянском
последнюю материальную опору.
Говорила о творчестве Клюева. Отметила, что два эпитета первых
вариантов стихотворений в последующих вариантах у Клюева часто сливаются в
один, двойной: например, "белые крылья" - "белокрылия". Таким способом Клюев
часто делает стихотворение "более славянским".
"Огненный столп" - 5000 экземпляров.
Издания Блока - посмертно на газетной бумаге (Алянский прогорел). 10
000 экземпляров.
Блок охотно читал стихи.
"Г. Иванов дотянуться не мог и злился..." Недоброво, Лозинский,
Гумилев, АА, Шилейко - пафос, друг к другу большое чувство - и насмешничали
совсем по-иному, из патетических чувств друг к другу. Насмешничанье было
только очень поверхностным, внешним покровом у них, а у Г. Иванова ничего
иного не было.
О современном положении - пишет о добродетельной жизни (как по-мещански
- при живой вдове). Рыбаков - печальные глаза - что же будет? Массовое в
молодежи блудство. Сегодня в газете - о последователях Есенина. Железная
экономия.
Пастернак рассказывал о Г. Иванове в Берлине (Париже?) - девицы в
розовых чулках и прочее...
О Шилейко. Открестил десять яиц. Красит первый глобус. Четыре тысячи
лет до Р. Х. Черепа.
"Шилейко оборванный, а книги приносит. Я уверена, что есть книги по сто
рублей. Но на книги не жалко - он их читает, а потом такой доклад, открытие
делает.
А Щеголев - за полторы тысячи картину купил, дал вексель, тот принес
Рыбакову; Рыбаков отказался учитывать, так что через три месяца платит.
Беспринципность - на картину, в которой он фигу понимает, - когда денег нет.
Он докатился. А мне жалко его. Я все-таки люблю его, Елисеича.
Маня и Г. Иванов пришли в "Аполлон" к... Тот выдал им несколько
комплектов. поехали продали. Лозинский узнал - за голову схватился". 1913.
17.04.1926
АА получила телеграмму от Инны Эразмовны о том, что она завтра
приезжает. В пять часов АА позвонила мне специально, чтоб сказать мне об
этом. Ее волнует приезд Инны Эразмовны - и из-за устройства ее здесь, и
из-за того, как ей удастся устроить отъезд на Сахалин, и из-за здоровья Инны
Эразмовны, и из-за денег, которых нет...
Около двух часов дня сегодня, когда АА собиралась уходить из Мраморного
дворца и была уже в шляпе и была взволнована только что полученной
телеграммой от Инны Эразмовны и расстроена чем-то, о чем мне не сказала, к
АА явился какой-то тип - один из кузминских "юрочек" прежнего времени -
1913-14 гг., который приехал из Пскова и узнал ее адрес у Фромана. Вошел
жеманный и неприятный.
Стал просить у АА разрешения прочесть ей стихи, которые он написал за
десять лет (АА удалось отвлечь его от этого обещанием, что она ему позвонит
через неделю, если будет свободна). Хвастливо рассказывал ей о том, что он
сейчас "секретарь Корнея Ивановича Чуковского" (а Чуковский любит по
временам привлечь к себе какого-нибудь "мальчика", чтобы тот был у него на
побегушках, и держать при себе, пока не высосет из него все соки. Так было с
Евгением Шварцем, например. Чуковский делает это с исключительным талантом).
Надоедал АА рассказами о себе, о своих стихах, обо всем, что никому не может
быть интересно.
АА с трогательной незлобивостью, только с большим юмором рассказывала
мне о нем.
18.04.1926
Из Подольской губернии приехала и остановилась в Шереметевском доме
Инна Эразмовна Горенко. Она пробудет здесь некоторое время и отсюда уедет на
Сахалин.
19.04.1926
Вчера к АА приехала из Подольской губернии Инна Эразмовна, чтобы,
пробыв здесь несколько дней, уехать на Сахалин к Виктору Андреевичу Горенко.
Уже давно этот отъезд предполагался. Давно Виктор Андреевич прислал Инне
Эразмовне денег. Инна Эразмовна все медлила; Виктор Андреевич ждал ее
приезда туда к 15 апреля (во Владивосток), Инна Эразмовна ждала весны и
тепла. АА очень беспокоилась и торопила Инну Эразмовну в письмах, потому что
боялась, что повышение железнодорожных тарифов (недавно повысили на 10% и
ждут дальнейшего повышения) лишит Инну Эразмовну возможности уехать туда.
Наконец, Инна Эразмовна решила ехать. Позавчера АА получила ее телеграмму о
приезде сюда. И вчера утром с Пуниным поехала ее встречать на вокзал. В
одиннадцать часов встретила Инну Эразмовну, и АА вдвоем с ней поехала в
Шереметевский дом, где Инна Эразмовна пробудет эти дни до отъезда на
Сахалин. Я уже несколько дней тому назад узнавал об условиях путешествия (а
еще раньше - о стоимости билета). Вчера АА несколько раз звонила мне, но не
застала меня дома. Сегодня в двенадцать часов я поехал к АА в Мраморный
дворец. (АА все эти дни будет ночевать в Мраморном дворце). Застал ее одну
(была Маня, но Шилейко не было). АА еще не совсем оделась, и минут двадцать
мы не выходили - я дожидался. Бросилась в глаза необычайная оживленность,
исключительно хорошее настроение ее. А это все отражается на манере
говорить, на ее движениях: походка становится легче и движения -
"лебединей". Расспросил об Инне Эразмовне - приехала в полном здоровье и
нисколько не озабоченная трудностями предстоящего путешествия.
Вышли. По местами просыхающим, но большей частью - невероятно мокрым и
грязным тротуарам, по неожиданно теплому, мягкому воздуху (второй день
такой! - раньше все холода были) пошли в Шереметевский дом.
Но то, что не пугает Инну Эразмовну, - очень волнует АА: она перебирает
в уме все трудности такого длительного путешествия, неизвестность условий,
маршрутов, расписаний, стоимостей и всего прочего. Тем более - принимая во
внимание старость и неопытность в таких делах Инны Эразмовны. Речь АА
пестрит такими словами, как "Николаевск на Амуре", "анкета" (которую нужно
заполнить, чтобы получить разрешение на въезд на Сахалин). И с одной стороны
- радость от того, что приехала Инна Эразмовна, а с другой - волнение за
нее; а все вместе делает АА необычайно оживленной.
АА с юмором рассказывает мне о муже ее тетки Викторе Модестовиче
Ваккаре, почти восьмидесятилетнем старике, который в Деражне ведет мемуары,
о наивном непонимании Инной Эразмовной условий современного существования, и
т. д. Попутно по дороге АА говорит мне, что читала вчера Шенье (Шилейко
купил вчера для себя томик Шенье. А тот, который принадлежит АА, сейчас у
меня). И, читая Шенье (о котором отзывается как о прекрасном поэте),
обнаружила в нем места, совершенно ясно использованные Пушкиным,
Баратынским, Дельвигом... Не те, которые известны уже исследователям, а
другие, еще никем не подмеченные. Так, из Шенье взяты строчки "Не
трогайте..... вострушки / Не трогайте парнасского пера..." (только у Шенье
тон гораздо серьезней в данном случае). И другое место АА цитировала из
Пушкина: "Мой голос для тебя и ласковый и томный / Тревожит позднее молчанье
ночи темной..." - и т. д. (АА процитировала соответствующие места из Шенье,
но я не запомнил).
И голос - тихий, внятный, гортанный голос АА вибрировал пушкинскими
стихами в мягком, глушащем весеннем воздухе. АА лукаво взглянула на меня:
"Все, все - и Пушкин, и Баратынский - брали у него!". И затем заговорила о
том, что теперь уже так много выясняется в области взаимодействий одного
поэта на другого - того, о чем десять лет тому назад и не задумывались
просто, - что, вероятно, изменится взгляд на сущность поэтического
творчества. Такое исследование, какое сделал Эйхенбаум над Лермонтовым,
сейчас звучит почти как укор Лермонтову: "Никто не пользовался чужими
стихами, а он один это делал!". В действительности же - не он один, не
Лермонтов, - все это делали, но исследован-то только один Лермонтов. Теперь
все занялись исследованиями и над другими поэтами, и в скором времени,
конечно, многое узнается и выяснится. И, конечно, не попрекать поэтов этими
заимствованиями придется, а просто изменить взгляд на сущность поэтического
творчества. Оно будет пониматься немного иначе, чем понималось до сих пор -
лет десять тому назад, например.
"А вы записываете все, что вы обнаруживаете в этой области?" - спросил
я. Конечно, не записывает. Записывает только то, что относится к Николаю
Степановичу, остальное уйдет от всех. И если бы АА узнала, что крохи этого
записываю я, она была бы очень недовольна.
Мы пришли в Шереметевский дом. АА представила меня своей матери.
Высокого роста старушка. Есть что-то татарское в лице. Сморщенное лицо и
дряхлый голос; держится прямо, но при ходьбе чуть-чуть припадает на одну
ногу. АА в разговоре с ней - стояли друг против друга - смотрит на нее
мерцающим, ласковым, ясным-ясным взглядом. И говорит с ней ласково, в этой
ласковости пробиваются, смешиваясь, нотки дочернего подчинения и чуть-чуть
снисходительной доброты к более слабому существу.
Кабинет Пунина опустел: из него вынесли письменный стол, который
поставили в спальне. Кабинет предоставлен Инне Эразмовне. АА провела нас
туда и оставила меня одного с Инной Эразмовной. Инна Эразмовна ставила мне
вопросы об условиях путешествия, и я записывал их, чтобы навести справки.
Я ушел за справками. И через два часа - в четыре часа - пришел в
Шереметевский дом опять, узнав, что билет стоит около 80 рублей, что поезд
идет дней восемнадцать, и пр.
Застал АА, Инну Эразмовну и Пунина оканчивающими обед в столовой. Сел к
столу. Пунин положил и мне оладьи, АА покрыла оладьи вареньем, и я стал есть
и рассказывать. Принесенные мной сведения вызвали очень горячее обсуждение.
АА, волнуясь, горячась, спорила со мной, и с Пуниным, и с Инной Эразмовной -
мы все более оптимистичны были, высказываясь о путешествии. А АА - и
справедливо, конечно, - убеждала Инну Эразмовну помнить то-то и то-то,
касающееся анкет и Виктора Андреевича. Волненье и горячность прерывались
смехом и подтруниваньем - АА надо мной и Пуниным, Пунина и моим - над АА.
Так как настроение у всех было хорошее, то подцепляли друг друга неимоверно.
Выпив чаю и просидев около часа и пообещав собрать сведения о недостающих
подробностях, я ушел домой.
Что-то Инна Эразмовна заговорила о своем отце, кажется, и, кажется,
сказала, что он был комендантом Петропавловска. Но здесь я боюсь соврать и
поэтому никак не утверждаю ни того, что здесь фигурировал отец, ни того, что
- "комендант", ни того, что далекий сибирский город - именно Петропавловск.
Пунин дразнил меня, что узнал много нового и интересного об АА, чего
мне и не снилось узнать. Я вслух завидовал, а АА с поразительной укоризной в
глазах слушала о наших "свинских" наклонностях к записыванию.
26.04.1926
Пушкин.
Скабичевский - все врет о Пушкине, а Н. Н. Ефремов показывает это, но в
других местах и сам врет: например, о Керн. Мы же не знаем вкуса самого
Ефремова, поэтому его суждения о женщине не доказательны.
Шенье ввел enjambement.
Стихов не писала в эти дни.
Прочитала книгу Л. Гроссмана о Пушкине. Гроссман новых фактов не нашел,
но общий взгляд правилен.
Ясный, солнечный, теплый весенний день.
Не виделся с АА несколько дней, потому что уезжал на Волховстрой.
Сегодня - рассказывал о Волховстрое, но АА рассказывает мне другое, а
именно: за эти дни она, все больше и больше вчитываясь в Шенье, обнаружила
еще неизвестные исследователям, хотя и совершенно явные моменты влияния
Шенье на Пушкина. Некоторые примеры АА мне показывала.
АА находит влияние в трех направлениях; на Пушкина влияют: 1. идиллии;
2. элегии; 3. политические стихотворения Шенье.
В гражданских стихах Пушкин явно был учеником Шенье.
Вообще Пушкин "хищнической, яростной хваткой" подмечает у Шенье его
недостатки и, когда пользуется его стихами, всегда сам делает лучше,
исправляя в своих стихах недостатки Шенье - расплывчатость композиции и др.
Шенье часто сентиментален, чувственен... Пушкин, пользуясь его стихами,
использует только то, что согласно с его credo, остальное откидывает. Пушкин
всегда усложняет композицию Шенье, укорачивает стихотворение количественно,
часто переворачивает наизнанку мысль Шенье - и такой вводит ее в свои стихи.
Пушкин узнал Шенье в 1819 году, когда вышло первое собрание
стихотворений Шенье; и с этого времени - влияние. Больше всего - в 1823-24
г., меньше - в 1825, но и дальше постоянно встречается, во всех классических
стихах... Встречается и в поэмах даже: в "Евгении Онегине" - две строчки...
Стихотворение "Ночь" 1823 года - целиком из Шенье ("Элегия XXII"),
только у Шенье перед поэтом встает образ спящей, а у Пушкина - бодрствующей
женщины. У Шенье это - длинное стихотворение, у Пушкина - всего восемь
строк.
С элегией Шенье XXVI (или XXVII?) сравнить: "Ненастный день потух...".
Здесь то же самое. И еще усилено интонацией; enjambement: "Теперь она сидит
печальна и одна...". "Одна" (у Шенье: "un autre". Отрицание: "Ни плеч, ни
властных уст..." - и т. д. у Пушкина соответствует строкам Шенье, где только
не отрицание, а все эти поцелуи отнесены к действиям "un autre"... И наконец