Мацуока Такаси. Стрелы на ветру

   Нет, трогать раненого слишком рискованно. Уж лучше выглядеть дурно, чем дурно поступать. А доводить горячечного больного до того, чтобы он причинил себе вред, – это, несомненно, дурно.
   Сквозь снежный покров пробивался рассвет, а Эмилию постепенно охватила дремота. Вскоре девушка тоже уснула.
   Снег продолжал идти весь день.

* * *

   – Еще час – и они бы умерли, – сказал Сигеру. – Она проделала отверстие для воздуха, но его занесло снегом. Они медленно задыхались.
   Хидё взглянул в сторону костра, возле которого спали князь Гэндзи и Эмилия. Он уже перевязал князя и накормил их обоих. Они будут жить.
   Сигеру показал Хидё маленький револьвер.
   – В нем осталось всего две пули. Четыре выпущено. Думаю, она прогнала тех, кто напал на Гэндзи. Кто знает?
   Возможно, где-нибудь там валялись трупы, но их занесло снегом.
   Сигеру не стал рассказывать, в каком виде нашел их. Гэндзи и эта женщина были почти обнажены. Они лежали, прижимаясь друг к другу и укрываясь одеждой. Сигеру не знал, действительно ли женщина выстрелила в кого-то и тем самым спасла Гэндзи. Но он твердо знал, что она избавила князя от смерти теплом своего тела. С такими ранами, с такой потерей крови Гэндзи просто замерз бы насмерть.
   – Господин Сигеру, – сказал Хидё. От удивления глаза его расширились. – Вы понимаете, что произошло?
   – Да. Пророчество исполнилось. Чужеземец, встреченный под Новый год, спас князя Гэндзи от смерти.

Часть IV
МОСТ МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ

 

Глава 13
ЯБЛОНЕВАЯ ДОЛИНА

   Мудрецы говорят, что счастье и печаль суть одно. Не потому ли, находя первое, мы неизменно находим и второе?

Судзумэ-нокумо (1861)

   – Так что неважный из меня самурай, – сказал Гэндзи.
   Он лежал в главной княжеской спальне замка «Воробьиная туча». Гэндзи никак не мог привыкнуть, что теперь это его комната. Слишком уж сильно тут ощущалось присутствие его деда.
   – Господин, как вы можете так говорить?! – воскликнул Сэйки. – Вы сумели выжить в чрезвычайно опасных обстоятельствах! Именно этого и ожидают от самурая!
   Сэйки и Хидё сидели на коленях рядом с постелью князя. Гэндзи лежал на левом боку, а доктор Одзава тем временем обрабатывал его раны.
   – Вы переплыли море в бурю, пережили нападение китов и попали в плен к предателям. Вот это я бы действительно назвал опасными обстоятельствами.
   Гэндзи вздрогнул, когда врач снял с раны присохшую повязку. Оба самурая резко вдохнули и подались вперед, словно пытаясь чем-то помочь.
   – Прошу прощения, господин, – сказал доктор Одзава. – Это все моя неуклюжесть.
   Гэндзи отмахнулся от извинений.
   – Я позволил банде оборванных дезертиров захватить себя врасплох. Меня защитила Эмилия и спас мой дядя. Вряд ли нам захотелось бы, чтобы эту историю торжественно поведали на очередном празднестве в честь моего дня рождения.
   – Вы получили раны, которые просто убили бы более слабого человека, – возразил Сэйки. – Но ваш боевой дух позволил вам выжить. Что для самурая важнее боевого духа?
   – Возможно, капля обычной бдительности.
   Хидё больше не в силах был сдерживаться. Он прижался лбом к полу и так застыл, считая, что недостоин смотреть на раненого князя. Хидё не позволил себе издать ни звука. Лишь вздрагивающие плечи свидетельствовали о глубине его горя.
   – Что такое, Хидё? – удивился Гэндзи. – Сядь, пожалуйста.
   – Это я виноват! – всхлипнул Хидё. – Вас едва не убили, и все из-за моей нерадивости!
   – Тебя там не было. Почему же ты винишь себя в нерадивости?
   – Потому что я должен был находиться там. Я – ваш главный телохранитель. Я допустил, чтобы вы встретились с опасностью. Это непростительно.
   – Ты тогда очень убедительно высказал свою точку зрения, – сказал Гэндзи. – Но я приказал тебе остаться у перекрестка, невзирая на твои возражения и мнение Сигеру. Тебе не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться.
   – Я мог последовать за вами втайне.
   – Хидё, поднимись и прекрати нести чушь. В случившемся не виноват никто, кроме меня самого. Я слишком привык, что меня постоянно окружают надежные и преданные люди, и разучился защищаться самостоятельно. Если кто и должен сейчас плакать от стыда, так это я, а не ты.
   – Я согласен с Хидё, – подал голос Сэйки. – То, что вы были ранены, – это и вправду его упущение. Ему следовало нарушить ваш приказ и втайне продолжать оберегать вас. Конечно, потом ему пришлось бы совершить самоубийство, чтобы искупить подобное неповиновение, но до того он мог бы охранять вас, как требует его долг.
   – А если бы Кудо со своими людьми добрался до перекрестка? И там не оказалось бы никого, кто мог бы их остановить?
   – Господин Сигеру перебил их всех, – сказал Сэйки. – А значит, Хидё вовсе не требовалось стеречь перекресток.
   – Тогда мы этого не знали, – возразил Гэндзи. – Кто может сказать, что случилось бы, если б Хидё поступил так, как говоришь ты? Возможно, это помешало бы исполнению пророчества и сейчас ты смотрел бы на мой труп, а не учил меня мудрости неповиновения.
   Хидё поднял голову. Сэйки потерял дар речи.
   Гэндзи улыбнулся. Когда прочие средства отказывают, всегда можно воспользоваться даром предвидения. Какая, однако, удобная вещь – пророчество!
   – Господин, у вас чистые раны, – сказал доктор Одзава. – Ни малейших признаков воспаления. Кроме того, я, как ни удивительно, не нахожу у вас сколько-нибудь серьезных обморожений. Я теряюсь в догадках. Как такое могло получиться? Господин Сигеру сказал, что нашел вас в сугробе.
   – Я был не один, – отозвался Гэндзи. – Моя спутница знала эскимосскую мудрость и сумела хорошо воспользоваться своими знаниями.
   – Что такое «эскимос»? – спросил доктор Одзава. – Какая-то часть лекарского искусства чужеземцев?
   – Несомненно.
   – Я бы хотел, с вашего позволения, побеседовать с ней об этом «эскимосе». Быть может, госпожа Хэйко согласилась бы переводить нашу беседу?
   – Я уверен, что вы очень много почерпнете из этой беседы, – сказал Гэндзи.
   Жаль, что ему не удастся полюбоваться на это. Презабавная выйдет картина. Эмилия, несомненно, скажет правду. Она всегда говорит правду. Ведь ложь, как она утверждает, – грех против Христа. Как же она будет краснеть и смущаться, стараясь объяснить, что именно она сделала, и при этом не наболтать лишнего! Гэндзи представил себе эту сцену и рассмеялся.
   – Господин?
   – Я просто радуюсь тому, что мое выздоровление идет так быстро. Спасибо вам за ваши старания, доктор Одзава.
   – Только не перенапрягайтесь, пока не поправитесь окончательно, иначе вам может снова стать хуже.
   Гэндзи поднялся с постели. Прежде он просто подождал бы, пока слуги оденут его. Теперь же, гневаясь на себя за свою беспомощность, проявленную в глуши, Гэндзи настоял на том, чтобы одеваться самостоятельно.
   – Возможно, я не так уж хорошо владею мечом, – сказал Гэндзи, – но зато великолепно управляюсь с поясом.
   – Это была ваша первая настоящая схватка, – возразил Сэйки. – В следующий раз ъы справитесь лучше.
   – Еще бы! Хуже все равно некуда.
   – Вы слишком строги к себе, мой господин, – молвил Сэйки. – Я впервые увидел хлещущую кровь во время бунта в западной части княжества – это было еще до вашего рождения. И как ни печально мне об этом говорить, я все же вынужден признаться, что меня тогда вырвало и я испачкал свою набедренную повязку.
   – Быть не может! – изумился Гэндзи. – Ты?
   – К несчастью, да, – признал Сэйки.
   Гэндзи рассмеялся, и Хидё присоединился к нему. Сэйки тоже засмеялся. Он не стал упоминать о том, что ему тогда было тринадцать лет и кровь хлестала из двух вооруженных крестьян, которых он убил своим первым взрослым катана. Сэйки был рад, что эта история подняла дух Гэндзи. Ради такого стоило пожертвовать толикой достоинства.
   – Ой, простите. Я помешала вам совещаться?
   На пороге стояла Эмилия. Ее платье было того же фасона, что и прежнее, однако не из ситца, а шелковое. И все прочее – нижняя юбка, панталоны, чулки – тоже было шелковым. Старая одежда не пережила путешествия в глуши. Швеи в замке использовали ее как образец для изготовления новой. Эмилия предпочла бы ситец – все-таки он скромнее. Но отказаться от дара, преподнесенного от чистого сердца, некрасиво. И потому Эмилия впервые в жизни оказалась с головы до пят разодета в шелка. Даже стеганый жакет, такой же бесформенный и большой, как и тот, погибший, воссоздали из этой чудной ткани.
   – Мы как раз заканчиваем, – сказал Гэндзи. – Еще пару слов, и все. Прошу вас, входите.
   – Госпожа Эмилия, – подал голос Сэйки. Они с Хидё низко поклонились девушке. – Счастлив видеть вас в добром здравии.
   Гэндзи отметил про себя, что Сэйки стал относиться к Эмилии куда почтительнее. Из «этой чужеземной женщины» она превратилась для него в «госпожу Эмилию». Исполнившееся пророчество в одночасье вознесло ее на совершенно другую ступень. Гэндзи был рад этому. Жизнь и так сурово обошлась с Эмилией; бедняжка осталась почти совсем одна в чужой стране, овдовела прежде свадьбы. Если окружающие будут добры к ней, это хоть немного смягчит ее боль.
   – Он говорит, что счастлив видеть вас в добром здравии, – перевел Гэндзи.
   – Пожалуйста, поблагодарите мистера Сэйки от моего имени. Я тоже очень рада видеть его живым и здоровым.
   – Она благодарит тебя за доброту, Сэйки, и говорит, что рада видеть тебя живым и здоровым. Нам нужно еще что-нибудь обсудить?
   – Нет, мой господин, – сказал Сэйки. – Мятеж против вас подавлен. Осталось лишь определить наказание виновным. С самыми сложными случаями уже разобрался господин Сигеру. А я завтра поведу отряд из ста человек в Кагэсиму.
   – Думаю, довольно будет просто казнить деревенских старейшин, – распорядился Гэндзи. – А прочим следует со всей строгостью напомнить, как важно хранить верность – и не только своему непосредственному господину, но и своему князю.
   – Это не соответствует традиции, мой господин.
   – Знаю.
   – Мудро ли это, в нынешнее время проявлять такую доброту? Может сложиться впечатление, что вам не хватает решимости, чтобы поступить так, как должно.
   – У меня достаточно решимости, чтобы поступать так, как должно, когда это действительно необходимо. Но грядущее принесет с собой еще множество убийств. И если уж мы должны убивать, лучше сосредоточиться на наших врагах, а не на наших собственных крестьянах.
   – Да, мой господин.
   Сэйки и Хидё вышли. Уже на пороге Хидё произнес:
   – Я буду ждать с лошадьми.
   Гэндзи чуть было не сказал, что его присутствие не требуется. Что они не собираются уезжать далеко. Но на лице Хидё написана была такая решимость, что Гэндзи промолчал. Видимо, некоторое время его никуда не будут отпускать одного.
   – Хорошо, Хидё.
   – Господин, вы уверены, что вам уже можно садиться на коня? – поинтересовалась Эмилия.
   – Мы поедем медленно и осторожно, – обещал Гэндзи. – Все обойдется.
   – Может, лучше прогуляться пешком? Я до сих пор почти не видела замка. Но то, что я успела увидеть, мне очень понравилось.
   – И вы непременно его увидите. Но сегодня нам нужно проехаться. Я хочу вам кое-что показать.
   – И что же?
   – Увидите, когда доедем.
   Эмилия рассмеялась.
   – Сюрприз? В детстве я очень любила сюрпризы. Как вы думаете, может, пригласить с нами и Мэтью?
   – Он занят, – сказал Гэндзи. – Тренируется. Слышите? Издалека донесся приглушенный звук выстрела.
   – И кроме того, я хочу показать это вам, а не ему.
   – Ваше приглашение выглядит все загадочнее, – сказала Эмилия.
   – Ничего, это ненадолго, – отозвался Гэндзи.

* * *

   Последняя голова принадлежала младенцу, которому еще не исполнилось и года. Сигеру насадил ее на копье, замыкающее длинный ряд, что протянулся перед главными воротами замка. Зимы в княжестве Акаока теплее, чем в горах Хонсю. Лицо Кудо уже успело разложиться до такой степени, что сделалось неузнаваемым. На прочих до сих пор читалось выражение последней муки. Здесь были Кудо, две наложницы, пятеро детей, вдовая мать, брат, тети, дяди, свояки, свояченицы, двоюродные братья и сестры, племянники и племянницы – всего пятьдесят девять голов.
   Семейство Кудо перестало существовать.
   Хэйко поклонилась и подошла поближе.
   – Сколь печальная обязанность, господин Сигеру.
   – Но необходимая.
   – Несомненно, – кивнула Хэйко. – Колесо кармы не остановить.
   – Могу ли я быть чем-нибудь вам полезным, госпожа Хэйко?
   – Надеюсь, – сказала Хэйко. – Вскорости князь Гэндзи предпримет короткую прогулку. Его будет сопровождать госпожа Эмилия. Они, конечно же, проедут здесь.
   – Разумеется. Князь всегда выезжает через главные ворота замка, куда бы он ни направлялся.
   – Это зрелище чрезмерно устрашит госпожу Эмилию.
   – Что, вправду? – Сигеру оглядел аккуратный ряд копий, протянувшийся вдоль южной стороны дороги. – Но почему? Оно лишь показывает, что все обстоит как должно.
   – Госпожа Эмилия – тонко чувствующая особа, – пояснила Хэйко, тщательно подбирая слова. – И кроме того, она чужеземка и не понимает, как действует карма. Особенно ее опечалит присутствие детей. Боюсь, после этого она уже не сможет продолжать прогулку в обществе князя.
   – И что же вы предлагаете?
   – Убрать головы.
   – Боюсь, это невозможно. Эта традиция берет свое начало из глубокой древности: останки предателей следует выставлять возле главных ворот замка и держать там, пока они не сгниют или пока их не пожрут стервятники.
   – Эта традиция достойна того, чтобы существовать вечно, – согласилась Хэйко. – Но нельзя ли ее слегка изменить – исключительно ради данного случая? Почему бы временно не разместить головы у дома господина Кудо?
   – Предатель не бывает господином, и у него нет имени.
   – Прошу прощения, – с поклоном произнесла Хэйко. – Я хотела сказать – у бывшего дома предателя.
   – Я как раз отправляюсь туда, чтобы сжечь его дотла. Хэйко побледнела:
   – Вместе со слугами?
   Сигеру мрачно усмехнулся:
   – Именно так я и намеревался поступить. Но наш князь, с присущим ему небывалым состраданием и склонностью к всепрощению, приказал, чтобы слуг просто продали в рабство.
   У Хэйко вырвался вздох облегчения.
   – Не будет ли мне позволено высказать одно предложение?
   – У меня сложилось впечатление, что именно это вы уже сделали.
   – Исключительно с вашего разрешения, господин Сигеру. Может, вы бы пожелали сжечь дом, как вы и собирались, а потом разместить эти останки на развалинах? Не станет ли это подходящей заменой?
   Сигеру вообразил себе картину: дымящиеся руины, а над ними возносятся на копьях пятьдесят девять голов.
   – Прекрасно, госпожа Хэйко. Так я и поступлю.
   – Благодарю вас, господин Сигеру.
   Но она не осталась посмотреть, как Сигеру справится с задуманным.

* * *

   Выехав из замка, Гэндзи, Эмилия и Хидё встретились со Старком и Таро, которые как раз возвращались обратно.
   – А вы не израсходуете все свои пули, Мэтью? – спросила Эмилия.
   Она ехала не в дамском седле, а по-мужски. Гэндзи уговорил ее надеть шаровары наподобие тех, которые носил сам, – широкие штаны, называющиеся «хакама». Эмилия вспомнила совет Цефании: применяться к японским обычаям во всем, что не противоречит христианской морали. В хакама она ничего страшного не усмотрела. Они были такими просторными, что походили скорее на юбку, чем на брюки европейского фасона.
   – Я сделал литейную форму для новых пуль, – ответил Старк, – а пороха у наших хозяев достаточно. – Он показал пустые гильзы. – Их можно использовать по нескольку раз.
   – Надеюсь, вы станете воином Христовым, – сказала Эмилия, – и будете сражаться лишь за правое дело.
   – Мое дело правое, – отозвался Старк. – Можете не сомневаться.
   – Ты куда? – поинтересовался Таро у Хидё.
   – Недалеко. Если ты свободен, поехали с нами.
   – Хорошо. Мистер Старк все равно отправляется на встречу с госпожой Хэйко. А она – куда лучший спутник для него, чем я. Она ведь может говорить на их языке.
   Хидё и Таро ехали, держась чуть позади князя и госпожи Эмилии. Вряд ли кто-то осмелился бы напасть на князя в его собственном княжестве, да еще совсем рядом с замком, но Хидё на всякий случай внимательно следил за окрестностями.
   – Как он стреляет?
   – Потрясающе! – отозвался Таро. – Я даже не думал, что такое возможно. Он выхватывает свой пистолет и стреляет быстрее, чем мастер иайдо извлекает из ножен меч. Кажется, он даже быстрее Сигеру.
   – Я же тебе говорил!
   – Да, правда. Но я думал, ты шутишь. Теперь я знаю, что ты не шутил. И он очень меткий. С двадцати шагов он девять раз из десяти попадает в мишень с первого выстрела, а со второго – всегда. Интересно, почему он так упорно тренируется? В Японии ему не на ком испытать свое искусство.
   – Он – воин, как и мы, – заметил Хидё, – а война близится. Разве этой причины не довольно?
   Эмилия внимательно наблюдала за Гэндзи. Если б он выказал хоть каплю усталости, она бы непременно настояла на возвращении. Но пока что князь выглядел прекрасно. Несомненно, пребывание дома пошло ему на пользу. Да и климат в здешних местах был куда мягче, чем в Эдо. В Эдо сейчас царила суровая зима. В этих краях она скорее напоминала раннюю весну.
   – Здесь всегда такие теплые зимы?
   – У нас редко бывает холоднее, чем сейчас, – сказал Гэндзи, – потому мы и не нуждались до сих пор в эскимосской мудрости.
   – Господин!
   – Будь наши зимы более снежными, возможно, рождаемость бы сильно увеличилась.
   Эмилия отвернулась в замешательстве, чувствуя, как лицо заливает краска. Она, должно быть, сейчас красная, как «джонатан»!
   Гэндзи рассмеялся.
   – Извините, Эмилия. Я не удержался.
   – Вы обещали, что никогда не будете упоминать об этом.
   – Я обещал, что никогда никому об этом не расскажу. Но я не обещал, что не стану говорить об этом с вами.
   – Князь Гэндзи, с вашей стороны это не по-джентльменски.
   – Не по-джентльменски?
   – «Не» – частица, обозначающая отрицание. Джентльмен – это человек, обладающий положительными качествами и высокими моральными принципами. «По-джентльменски» означает «свойственный джентльмену». – Она повернулась и смерила Гэндзи строгим взглядом. – Вы сейчас не проявляете ни положительных качеств, ни высоких моральных принципов.
   – Непростительная оплошность. Смиренно прошу вас принять мои глубочайшие извинения.
   – Я бы приняла, если б вы не улыбались так весело.
   – Но вы тоже улыбаетесь.
   – Я не улыбаюсь, а кривлюсь.
   – Кривлюсь?
   Этого Эмилия объяснять уже не стала.
   Некоторое время они ехали молча. Время от времени Эмилия украдкой поглядывала на Гэндзи и всякий раз видела на его губах легкую улыбку. Эмилии хотелось обидеться на него, но у нее не получалось. Но нельзя же сделать вид, будто он ничего такого не сказал! Его шутки совершенно неуместны. Особенно если учесть, что она – миссионер, а он – князь, покровительствующий ее миссии. И последние события ничего в этом смысле не изменили.
   Эмилия остановилась и оглянулась на «Воробьиную тучу». Когда она только-только прибыла сюда, ее ожгло разочарование, острое до боли. Это и есть замок? А где же огромные каменные стены и башни, парапеты и бастионы, бойницы и амбразуры, ров и подъемный мост? Здесь лишь основание было каменным – из плотно подогнанных блоков, не скрепленных известковым раствором. А над ним возносились причудливые деревянные пагоды с черепичными крышами. Замок должен быть обиталищем рыцарей, таких, как Уилфред Айвенго. Но как Эмилия ни старалась, ей не удалось представить Айвенго во всем его великолепии – могучий боевой конь, сверкающий доспех, щит у седла, копье в руке, – выезжающим из подобного сооружения. Здесь, в Японии, не только красота, но и замки были совсем другими. И если одно отличие стало для нее подлинным благословением, то второе принесло горькое разочарование.
   Но за две прожитые здесь недели она начала относиться к этому строению иначе. «Воробьиная туча» казалась на взгляд невесомой; ее семиэтажная громада словно парила над скалистым береговым утесом. Каменное основание выдавалось вперед изящной вогнутой линией. Над ним поднимались оштукатуренные стены, белые, словно летние облака. А еще выше причудливо изгибались крыши, крытые серой терракотовой черепицей. Отсюда, с расстояния в две мили, Эмилия без труда могла вообразить, будто серая черепица – это стая взлетающих воробьев. И по сравнению с воздушным, неземным изяществом «Воробьиной тучи» средневековые европейские замки, встававшие прежде в ее воображении, показались Эмилии почти жалкими в своей приземленности.
   – Эмилия, вы очень сердитесь? – спросил Гэндзи.
   Эмилия улыбнулась и покачала головой:
   – Нет. Мне только кажется, что над некоторыми вещами шутить не стоит.
   – Вы правы. Я больше не буду.
   Они подъехали к небольшой возвышенности. И еще до того, как взобрались на гребень, Эмилии почудился знакомый запах. Наверно, это все оттого, что втайне она все-таки скучает по дому… Мгновение спустя взгляду Эмилии предстала маленькая долина, и девушка покачнулась в седле. Воздух внезапно показался ей разреженным, словно она очутилась высоко в горах.
   – Яблоневый сад… – еле слышно прошептала Эмилия.
   Сад был небольшой – около сотни деревьев. Но когда Эмилия с Гэндзи съехали вниз и яблони окружили их со всех сторон, уже не имело значения, сто их здесь или десять тысяч. Девушка привстала на стременах и сорвала ярко-красный плод.
   – Откуда здесь этот сорт, «макинтош»? – удивилась Эмилия. – Если это и не он, то что-то очень похожее. Мы тоже выращивали его у себя на ферме.
   – Возможно, это и вправду тот самый сорт, – отозвался Гэндзи, – хотя здесь его называют иначе. А что, яблоки – исконно американское растение?
   – Нет. Его завезли переселенцы из Европы. Один человек по имени Джон Яблочное Семечко всю жизнь рассаживал их по стране. Во всяком случае, так я слыхала. Может, это просто выдумка, а не подлинная история.
   – Зачастую они мало чем отличаются друг от друга, – заметил Гэндзи. Он потянулся было к ветке, но задохнулся и опустил руки. Раны заставили его отказаться от своего намерения. – Я часто забирался на какое-нибудь из этих деревьев и вел воображаемые беседы. Мои собеседники были очень мудры.
   – Я тоже любила лазать по деревьям, – призналась Эмилия, – и играть на них вместе с братьями.
   – Воображаемыми братьями?
   – Нет, настоящими. С Томом и Уолтом.
   – Они тоже миссионеры?
   – Нет. Они умерли в детстве.
   – А ваши родители?
   – Они тоже скончались.
   – Так значит, мы с вами оба сироты. – Князь вновь взглянул на дерево. – Интересно, вы еще не разучились?
   – Что?
   – Лазить. Вы можете взобраться на дерево? Если б не раны, я бы сейчас вскарабкался до самой верхушки.
   – Я тоже могу, – заявила Эмилия.
   – Да, конечно.
   – Почему у вас такой вид, будто вам не верится?
   – Ну, честно говоря, вы не очень похожи на верхолаза.
   – Это что, вызов?
   Они с Томом и Уолтом постоянно подзадоривали друг друга. Однажды Эмилия на спор перепрыгнула с одного дерева на другое. А ветка, на которую она прыгнула, сломалась. Эмилия вцепилась в эту ветку, вместе с ней грохнулась на землю и лишь чудом ничего себе не сломала.
   «Мне очень жаль, папа, что я сломала ту ветку».
   «Лучше уж ветка, чем ты. Но больше никогда так не делай».
   «Хорошо, папа».
   «Ты очень красивая, Эмилия. А с кривой ногой или кривой спиной ты уже не будешь такой хорошенькой».
   «Да, папа».
   Отец всегда говорил Эмилии, что она красивая. И ей было очень приятно это слышать. Но теперь это слово сделалось для нее совсем иным…
   Эмилия сняла жакет и положила его поперек седла. Потом она дотянулась до ближайшей ветки, крепко ухватилась за нее и соскочила с седла. Несколько мгновений Эмилия раскачивалась, выбирая удобный момент, потом забросила ногу на ветку. Секунда – и девушка уже сидела, весело болтая ногами и улыбаясь.
   Гэндзи почтительно поклонился:
   – Прошу простить меня за то, что сомневался в вас. Вы и вправду великолепно лазаете по деревьям. Когда я выздоровею, мы непременно устроим состязание.
   – А какая будет ставка?
   – Ставка?
   – Ну, приз, который проигравший отдает победителю.
   – Если вы выиграете, – сказал Гэндзи, – я отдам вам этот сад.
   – Ой, нет, это чересчур! Выйдет азартная игра, а не дружеский спор.
   – Ну что ж, – сказал Гэндзи. – Я в любом случае отдам вам этот сад, выиграете вы или проиграете. А вы можете дать мне что-нибудь взамен. Тогда это уже не будет азартной игрой?
   – Я не посмею принять такой ценный подарок, – возразила Эмилия. – Да и кроме того, я все равно не сумею ухаживать за ним, как полагается.
   – Я помогу вам и в этом. В этой и в соседней долине расположены три деревни.
   – Нет-нет, я не могу его принять. Моя задача – нести слово Божье, а не обогащаться.
   Гэндзи широким жестом указал на склон холма.
   – Ну так постройте здесь церковь. Разве вы не за этим сюда приехали?
   – Я думала, что нашей миссии выделили землю в другой провинции.