Мацуока Такаси. Стрелы на ветру

   Хидё повернулся к едущему рядом Таро:
   – Она бредит.
   – Я больше не гожусь тебе в жены, – повторила Ханако.
   – Да, совершенно явственный бред, – согласился Таро. – Но ведь даже самые могучие воины, страдая от ран, в бреду часто бормочут какую-то нелепицу. Наверное, причиной тому потеря крови и сильное потрясение.
   – Тебе нужна здоровая спутница жизни, – добавила Ханако, – а не калека, вызывающая насмешки или жалость.
   Хидё и Таро продолжали игнорировать ее слова.
   – Ты видел, как она бросилась под меч? – спросил Хидё.
   – Это было потрясающе! – отозвался Таро. – Я видел такое только в пьесах кабуки, а в жизни – ни разу!
   – Всякий раз, увидев ее пустой рукав, я с благодарностью буду вспоминать, как она спасла мне жизнь, – сказал Хидё.
   – Я не смогу ни удержать поднос, ни правильно взять чайничек или кувшинчик с сакэ, – сказала Ханако. – Кто захочет, чтобы ему прислуживала однорукая калека?
   – К счастью, ее правая рука цела, и она может держать оружие, – заметил Таро. – Мало ли, вдруг опять случится такое, что ей придется встать рядом с тобой.
   – Да, верно, – согласился Хидё. – И одной руки вполне хватит, чтобы поднести к груди младенца и чтобы поддержать малыша, который учится ходить.
   Ханако не могла больше сдерживаться. Она дрожала от переполнявших ее чувств. Из глаз ее хлынули горячие слезы. Ей хотелось поблагодарить Хидё за постоянство, но рыдания мешали ей говорить.
   Таро поклонился, извиняясь, и перебрался в хвост отряда. И там, среди бывших вассалов Мукаи, тоже дал волю чувствам.
   И лишь Хидё не плакал. Со стальным самообладанием, приобретенным в бою, он не позволил себе лить слезы. Увечье Ханако глубоко печалило его, но эта печаль была ничтожна по сравнению с почтением к ее истинно самурайскому мужеству и всевозрастающей любовью.
   Безжалостность войны и радость любви. Воистину, они едины.
   Покачиваясь в седле, Хидё двигался к Эдо.

Глава 15
ЭЛЬ-ПАСО

   Слова могут ранить. Молчание может исцелять. Понимать, когда следует говорить, а когда молчать, – вот мудрость мудрецов.
   Знание может возводить препятствия. Неведение может освобождать. Понимать, когда следует знать, а когда не знать, – вот мудрость пророков.
   Стремительно скользящий к цели меч свободен от слов, молчания, знания и незнания. В этом мудрость воинов.

Судзумэ-нокумо (1434)

   Дзимбо выискивал морозостойкие зимние растения, годные в пищу. Уже самый этот поиск, если производить его с уважением и почтительностью, приводит к насыщению. Старый настоятель Дзэндэн рассказывал когда-то о посвященных, так далеко ушедших по Пути, что они уже не нуждались в пище. Им хватало воздуха, которым они дышали, картин, которые они видели вокруг, и безупречных медитаций, которые они совершали. Тогда Дзимбо не поверил настоятелю. Теперь же это не казалось ему невероятным.
   Время от времени Дзимбо останавливался и думал об Старке. Он знал, что его бывший враг вскоре объявится здесь. Когда именно – Дзимбо не знал. Уж не было ли его в том небольшом отряде, состоявшем щ самураев и чужеземцев, что проехал мимо монастыря Мусиндо три недели назад? Возможно. Это не имело особого значения.
   Несомненными оставались две вещи. Старк придет сюда, и Старк попытается его убить. Дзимбо не боялся за свою жизнь. Она давно перестала его интересовать. Или, может, не так уж давно. Может, ему просто так казалось. Его волновала жизнь Старка. Если он убьет Дзимбо, его боль не станет слабее. Жажда мести вела его от убийства к убийству. Смерть Дзимбо лишь усугубит страдания Старка и ухудшит его карму. Как же быть? Может, если он сумеет показать Старку того нового человека, в которого он превратился, человека, исполненного внутреннего покоя, избавленного от страданий, сопряженных с ненавистью, – может, тогда Старк тоже узрит этот путь? Дзимбо решил, что предстанет перед ним без страха и попросит прощения. Если Старк не согласится его простить, он умрет.
   Он не будет сражаться.
   Он не будет убивать.
   Никогда больше он не прибегнет к насилию.
   Краем глаза Дзимбо заметил какое-то движение на листике горчицы. Он осторожно снял крохотного жучка с листика и опустил на землю. Жучок припустил прочь, поспешно перебирая лапками и поводя усиками. Он не видел Дзимбо. Его жизнь, такая же насыщенная и хрупкая, как бытие самого Дзимбо, протекала в мире других масштабов. Дзимбо почтительно поклонился живому существу и вновь принялся собирать свой ужин.
   Позади зашуршали кусты. Дзимбо узнал быстрые шажки. Это была Кими, сообразительная девчушка из соседней деревни.
   – Ой, Дзимбо! – воскликнула Кими. – Ты сидишь так тихо! Я и не знала, что ты здесь. Я чуть на тебя не наступила.
   – Спасибо, что ты на меня не наступила.
   Кими хихикнула.
   – Ты такой смешной… Ты не видел Горо? Он примерно с час назад отправился искать тебя. Я боюсь, как бы он снова не заблудился.
   Дзимбо и Кими застыли, прислушиваясь.
   – Он бы стал выкрикивать твое имя, но я что-то ничего не слышу, – сказала Кими. – Может, он пошел в соседнюю долину?
   – Пожалуйста, отыщи его. Когда Горо теряется, он начинает волноваться. А когда он волнуется, он становится неосторожным.
   – И может обо что-нибудь пораниться, – кивнула Кими. – Если я его найду до твоей вечерней медитации, то приведу к тебе.
   – Это было бы неплохо.
   – Счастливо, Дзимбо.
   Кими поклонилась, сложив руки в гассё – жесте, который у буддистов символизировал покой и уважение. Она первой из деревенских детишек переняла этот жест у Дзимбо, и теперь все остальные тоже начали ей подражать. Кими вообще была у них заводилой.
   Дзимбо поклонился в ответ:
   – Счастливо, Кими.
   Он вернулся к воротам Мусиндо как раз вовремя, чтобы увидеть, как к ним галопом подлетели два всадника. В первом Дзимбо узнал бывшего монаха, Ёси. Второй всадник едва держался в седле. Это был преподобный настоятель Сохаку.

* * *

   Оба они были тяжело ранены, причем Сохаку – более серьезно, чем Ёси.
   – Помоги мне перевязать его, – попросил Ёси. – Скорее, пока он не истек кровью!
   – Я сам его перевяжу, – сказал Дзимбо. – А ты позаботься о себе. В тебя не только стреляли, тебя еще кололи и рубили.
   – Где? – Ёси коснулся своих ран и рассмеялся: – Чепуха!
   Крупнокалиберная пуля вошла Сохаку в грудь с левой стороны, пробила легкое и вышла из спины, оставив рваную рану величиной с кулак. Он не умер лишь чудом.
   – Ну что, Дзимбо, – поинтересовался Сохаку, – что мудрого ты скажешь умирающему?
   – Да ничего. Все мы – умирающие.
   Сохаку рассмеялся и тут же осекся. Из угла рта у него протянулась струйка крови.
   – Ты все больше становишься похож на старика Дзэн-гэна.
   – Преподобный настоятель, вам нужно лечь.
   – Некогда. Перевяжи меня. – Сохаку повернулся к Ёси. – Иди в оружейную. Принеси мне другой доспех.
   – Слушаюсь, преподобный настоятель.
   – Там, куда вы отправляетесь, вам не понадобится доспех, – сказал Дзимбо.
   – Ошибаешься. Я отправляюсь в битву. И мне нужен доспех, чтобы не рассыпаться по дороге, иначе я так туда и не доберусь.
   – Настоятель Сохаку, ваши битвы окончены.
   Сохаку улыбнулся:
   – Я отказываюсь умирать от пули.
   Дзимбо осторожно наложил на рану мазь из целебных трав, а потом плотно перетянул торс Сохаку шелковым бинтом. Внешнее кровотечение остановилось. А внутреннее теперь остановит лишь смерть.
   Ёси помог Сохаку надеть новый доспех и осторожно зашнуровал его. Теперь торс, живот и бедра настоятеля были закрыты пластинами из железа, лакированного дерева и кожи. Сохаку взял шлем, но отказался от стального воротника, закрывающего шею, и лакированной маски для лица.
   – Преподобный настоятель, – сказал Ёси, – так вам могут отрубить голову.
   – Как по-твоему, кто идет по нашему следу?
   – Несомненно, господин Сигеру, – ответил Ёси.
   – Если б я пребывал в наилучшей форме, если бы ветер и освещение были выгодны для меня, а все боги – благосклонны, мог бы я его одолеть?
   – При всех этих условиях – не исключено.
   – Ас нынешними моими ранами какие у меня шансы?
   – Никаких, преподобный настоятель.
   – Вот именно. Потому я лучше предоставлю Сигеру возможность нанести чистый удар.
   – Стой или иди, исход один – смерть, – сказал Дзимбо. – Лучше останьтесь и умрите спокойно.
   – В конце все мои долги слились в один. Долг перед князем Гэндзи. Долг перед моими предками. Долг перед самим собой. Ответ один – смерть в бою.
   Сохаку согнул ногу под тем углом, который понадобился бы для верховой езды, и Ёси перебинтовал ее кожаными полосами. Потом он подвел лошадь Сохаку и помог настоятелю взобраться в седло.
   – Как же вышло, что вы выступили против князя Гэндзи? – поинтересовался Дзимбо.
   – Его мнимые пророчества погибельны для клана. Я хотел ниспровергнуть его и тем самым спасти клан. Я потерпел неудачу. Теперь я должен извиниться.
   Дзимбо промолчал.
   Сохаку улыбнулся:
   – Ты думаешь о том, что в таких случаях обычно совершают ритуальное самоубийство? Это верно. Но данный случай требует схватки. Куда приятнее убить мятежника, чем обнаружить, что он убил себя сам. Искренность извинения требует, дабы я поступил наилучшим образом для тех, перед кем я извиняюсь.
   – Понимаю, – сказал Дзимбо, – но согласиться с этим не могу. Если уж вам надлежит умереть, лучше сделать это, не прибегая к насилию. Тогда вы не добавите лишнего груза к вашей карме.
   – Ты ошибаешься, Дзимбо. Именно моя карма требует боя. – Сохаку поклонился и скривился – видимо, даже такое незначительное движение причиняло ему боль. – Помяни меня перед своим Богом или Буддой, когда придешь к нему. Если, конечно, он существует.

* * *

   – А почему ты уходишь для медитации в горы? – спросила Кими. – Я думала, у тебя для этого есть специальная хижина.
   – Дзимбо! – улыбаясь во весь рот, заявил Горо.
   – Иногда мне нужно побыть вдали от всех и от всего, – объяснил Дзимбо.
   – Ты уходишь надолго?
   – Дзимбо, Дзимбо, Дзимбо!
   – Нет, ненадолго.
   – Тогда мы подождем тебя здесь.
   – Твои родители будут скучать по тебе.
   Кими рассмеялась.
   – Глупый! У моих родителей одиннадцать детей!
   – Тогда я увижу тебя, когда вернусь, – сказал Дзимбо. Он поклонился, сложив руки в гассё. Кими повторила его движение.
   – Дзимбо, Дзимбо, Дзимбо! – сказал Горо.

* * *

   Горная хижина, в которой Дзимбо предавался одиноким медитациям, была скорее намеком на строение, чем настоящим домом. Она была сооружена из связанных вместе ветвей. Крыша над головой почти не закрывала неба, стены не мешали видеть окружающие деревья, и от ветра с непогодой хижина практически не защищала. Ее соорудил старый настоятель Дзэндэн. Она очень походила на его изображения гор, животных и людей, исполненные одним движением кисти. Недосказанное говорило о предмете куда больше, чем высказанное.
   Слова Сохаку тяжким грузом легли на душу Дзимбо.
   «Именно моя карма требует боя», – сказал настоятель.
   Не такой ли была и карма самого Дзимбо?
   Он стал совсем другим человеком. В этом не могло быть ни малейших сомнений. Но действительно ли он полностью освободился от прошлого? Действительно ли он, как полагал, избавился от всякого себялюбия? Неужто им двигало лишь стремление привести Старка к освобождению от страданий? А вдруг это коварный, едва уловимый самообман, который еще крепче привязывает его к иллюзиям?
   Дыхание Дзимбо становилось все более глубоким. Вскоре вдохи и выдохи сделались незаметны, а содержание разума и содержание окружающего мира перестали различаться. Он вошел в безбрежную пустоту в тот самый миг, когда она вошла в него.

* * *

   Мэри Энн вышла из хижины, радостно улыбаясь, – наверно, думала, что сейчас встретит Старка. Увидев вместо него Круза, женщина развернулась и бросилась в дом.
   Круз успел схватить ее прежде, чем она прицелилась в него из дробовика, и ударил в висок рукоятью пистолета. Две маленькие девочки закричали и вцепились друг в дружку.
   К тому моменту, как Том, Пек и Хэйлоу вошли в дом, Круз уже успел содрать с Мэри Энн всю одежду.
   – А что делать с мелкими сучками? – поинтересовался Том.
   – Лучше выведи их отсюда. – сказал Хэйлоу. – Незачем им на это глядеть.
   – Разденьте и их тоже, – приказал Круз.
   Мэри Энн почти потеряла сознание. Круз прислонил ее к стене, поднял ей руки над головой и всадил нож в сложенные ладони, пришпилив их к стенке. Женщина пришла в себя и закричала.
   – Иисус, Мария, Иосиф и все святые! – вырвалось у Пека. – Матерь Божья и Святая Троица!
   – Итан… – сказал Том.
   Хэйлоу заслонил девочек своей солидной тушей.
   – Я сказал, разденьте их, – повторил Круз.
   – Их-то за что? – спросил Том. – Они же ничего не сделали.
   – Они родились, – отрезал Круз. – Будете вы делать, что я сказал, или нет?
   Том и Пек переглянулись. Потом посмотрели на Круза. Плечи его были расслаблены, а рука находилась в опасной близости от револьвера.
   – Мы всегда тебя слушаемся, Итан, – сказал Пек. – Ты же сам это знаешь.
   – Что-то я не вижу, чтоб вы меня слушались.
   Лицо Хэйлоу было мокрым от слез. Он ничего не сказал и вообще не произнес ни единого звука. Он просто с силой ударил старшую девочку в челюсть, а потом проделал это же с младшей. От этих ударов девочки грохнулись на пол. Они лежали неподвижно, словно мертвые. Хэйлоу очень осторожно раздел младшую. Тем временем Том и Пек, следуя его примеру, сняли одежду со старшей.
   – Нет, нет, нет! – отчаянно закричала Мэри Энн.
   Круз схватил старшую девочку за волосы и поднес ее лицо к лицу Мэри Энн.
   – Как ее зовут?
   Мэри Энн кричала и плакала.
   – Дай мне нож, – велел Итан Пеку. Пек повиновался. Итан поднес нож к горлу девочки. – Я спрашиваю, как ее зовут?
   – Бекки, – выдавила Мэри Энн. – Бекки. Пожалуйста, пожалуйста…
   Круз всадил нож девочке в живот и вспорол его до самой грудины. А потом швырнул маленький труп к ногам вопящей женщины и подошел к младшей.
   Том опрометью бросился вон из хижины.
   Пек рухнул на пол и сидя пополз куда-то назад. Когда он уткнулся в стену и отползать стало некуда, он отвернулся, и его вырвало и продолжало рвать, пока в желудке еще что-то оставалось.
   А Хэйлоу просто стоял, не шевелясь, и плакал.
   – Как ее зовут? – спросил Круз.
   – Боже, Боже, Боже! – билась и кричала Мэри Энн.
   Круз положил девочку на стол и взял у печи топор.
   – Луиза! – выкрикнула Мэри Энн так, словно имя могло спасти девочку. – Луиза!
   Круз ударил с такой силой, что стол под девочкой раскололся надвое. Отрубленная голова упала на пол и откатилась к изножью кровати. Круз посмотрел на Мэри Энн и очень тихо произнес:
   – А теперь твоя очередь.
   Но она кричала так, что даже не услышала его слов.

* * *

   Дзимбо не знал, сколько он просидел в медитации. Когда он открыл глаза, вокруг было все так же светло. Быть может, прошло одно мгновение. А быть может, несколько дней. Он пошевелился, и его оледеневшая одежда захрустела. Дзимбо распрямил ноги, сложенные в позу лотоса; колени заныли от напряжения. Нет, никак не мгновение. Скорее два-три дня.
   Дзимбо вышел из хижины и направился к находившейся неподалеку груде камней. Их принесло сюда наводнением, случавшимся примерно раз в десятилетие, но сейчас до воды было далеко. Дзимбо разобрал камни и вынул из-под них сверток. Где же его распаковать? Здесь, под открытым небом? В монастыре? Нет. Есть более подходящее место.
   В постройке, которая скорее не была хижиной, нежели была ею, человек, который скорее не был Итаном Крузом, чем был им, приобрел тот вид, что некогда был ему свойствен.
   В свертке обнаружилась шляпа, помятая и потерявшая прежнюю форму. Дзимбо расправил ее и немного смочил, растопив снег в руках. К завтрашнему утру она будет выглядеть вполне прилично. Во всяком случае, для его целей.
   Там же находились его рубашка, брюки, куртка и сапоги. От них пахло застарелым потом и землей. Дзимбо надел это все.
   В том свертке лежал и разобранный двуствольный дробовик. Дзимбо собрал его. Шесть патронов были отдельно завернуты в промасленную тряпицу. Дзимбо зарядил дробовик, а оставшиеся патроны выбросил. Они ему уже не понадобятся.
   С дробовиком хранилась и кобура, а в ней – кольт тридцать шестого калибра, который целую вечность назад подарил ему Мануал Круз.
   «Ты же мне сказал, что перегоняешь скот».
   «Да, сэр. Сказал. Этим я и занимаюсь».
   «Гм. Так я и понял. И еще кой-чего понял. Ты точно уверен, что не забыл одну важную подробность?»
   «Боюсь, я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, сэр».
   «Брось тыкать мне в нос этим „сэром“, Итан. Я имею в виду ту подробность – и ты сам это прекрасно понимаешь, – что за такой перегон скота тебя могут и вздернуть».
   «Больше одного раза не повесят. За грабеж на большой дороге тоже могут повесить, и если они захотят, то довольно быстро до меня доберутся. А еще были те два дурня, которых я пристрелил. За это тоже вешают».
   «Так значит, из тебя вырос угонщик скота, грабитель с большой дороги и стрелок-задира».
   Итан ждал, что сейчас ему начнут читать нравоучения.
   «Я горжусь тобой, – сказал Круз. – Благодаря тебе я чувствую, что моя жизнь все-таки имела смысл. Ведь в торговле шлюхами смысла немного, это я тебе точно говорю».
   И он протянул Итану руку.
   «Я – отец Итана Круза. Ну, приемный отец. Это почти одно и то же. Черт подери. Бывает, оказывается, на этом свете и что-то правильное».
   В тот вечер Круз снял с себя свой кольт тридцать шестого калибра и отдал Итану.
   «Многие предпочитают армейскую модель, сорок четвертый калибр. Пули у него увесистей и убивают более верно – вот в чем причина. Но у тридцать шестого калибра есть одно достоинство, особенно важное для человека, способного научиться стрелять метко. Он на полфунта легче. И его можно выхватить куда быстрее. И однажды, когда какой-нибудь тип будет валяться у твоих ног, ты меня еще вспомнишь и скажешь спасибо».
   «А вдруг он вам понадобится? Я же не всегда буду рядом».
   «На кой он мне понадобится? Я в перестрелки лезть не собираюсь».
   И Круз продемонстрировал ему свой короткоствольный крупнокалиберный пистолет.
   «Для старого торговца шлюхами вроде меня этого за глаза хватит. Если дело и доходит до стрельбы, тут все равно приходится стрелять почти в упор».

* * *

   Когда Дзимбо вернулся в монастырь, оттуда уже почти все ушли. На месте зала для медитаций зияла огромная яма, а вокруг громоздились обугленные руины. Повсюду виднелся пепел погребальных костров. Уцелели лишь внешние стены, купальня, комната, где предавался медитации настоятель, и хижина-тюрьма, которую в свое время возвели для Сигеру люди Сохаку.
   Зато в монастыре собрались почти все деревенские детишки. Они играли обломками.
   – Смотри! Вот чья-то кость!
   – Никакая это не кость. Обычный кусок дерева.
   – Нет, кость. Видишь, какая тут шишка на конце?
   – Ужас! Брось сейчас же!
   – Осторожно! Сюда идет чужеземец!
   – Это тот, который был с князем Гэндзи. Ну, тот, с двумя пистолетами.
   – Это не он. Это какой-то другой.
   – Бежим! Он пришел нас убить!
   – Дзимбо! – улыбнувшись, заявил Горо и заковылял к нему. – Дзимбо! Дзимбо!
   – Нет, Горо, нет. Это не Дзимбо. Пойдем отсюда поскорее!
   – Это Дзимбо! – воскликнула Кими и помчалась к нему. Глаза ее сделались круглыми от изумления. – А зачем ты так оделся?
   – Мне нужно сделать кое-что такое, чего в другой одежде не сделаешь. – Он взглянул на яму. Похоже, будто сюда перетащили весь порох из близлежащей оружейной да и взорвали одним махом. – Что случилось?
   И на Дзимбо обрушился целый поток новостей.
   – Тут, когда ты ушел, было большое сражение…
   – Погибли сотни самураев…
   – Князь Гэндзи попал в ловушку…
   – Дзимбо, Дзимбо, Дзимбо…
   – …голова Сигеру в ящике…
   – …мушкеты на стенах…
   – …конные самураи пошли в атаку…
   – …все в крови, с головы до ног…
   Кое-что оставалось неясным. Но Дзимбо услышал достаточно, чтобы понять: при князе Гэндзи был чужеземец по имени Сута-ку, и он уцелел в обеих битвах. Когда битва окончилась, он шарил в развалинах Мусиндо – искал Дзимбо. Женщина невероятной красоты, наверняка знаменитая гейша, спросила у Кими, не знает ли она, где Дзимбо, и Кими сказала госпоже, что он ушел в горы, медитировать. Тогда госпожа заговорила с Сута-ку на его языке. Кими не поняла, что она сказала.
   А потом дети принялись настойчиво сыпать вопросами, и Дзимбо рассказал им, как погрузился в медитацию и перестал замечать ход времени, и его посетили три ангела, посланцы Майтрейи, будды грядущего, и возвестили, что всем детям из этой деревни суждено вечное счастье – все они возродятся в Сухавати, Чистой земле Амиды, будды Сострадательного света.
   Поздно вечером, когда дети ушли, Дзимбо прошелся по монастырю, изменившемуся почти до неузнаваемости. Старк был здесь. Он вернется. Может ли Дзимбо превзойти Старка в искусстве стрельбы? Возможно, когда-то и мог бы. Но не теперь. Старк наверняка все это время тренировался, а он – нет. Старк уложит его прежде, чем он успеет достать револьвер из кобуры.
   Нет, это будет слишком просто. Надо устроить засаду. Старк охвачен горем и гневом. Он позабудет об осторожности. Да, засада сработает.

* * *

   Лишь через несколько дней, проведенных в Эдо, Эмилия достаточно пришла в себя и смогла отпустить Старка. Гэндзи делал все, чтобы Эмилия живейшим образом участвовала в создании маленькой церкви для вновь отстроенного «Тихого журавля», и это пошло ей на пользу. Однако под глазами у нее залегли тени, и былая жизнерадостность еще не вернулась к девушке. Слишком уж мало времени прошло. Эмилии нелегко было позабыть чудовищную бойню, произошедшую у нее на глазах. И все-таки она уже начала изредка улыбаться.
   – Вам непременно нужно возвращаться в монастырь так скоро?
   – Да, Эмилия. Непременно.
   Девушка посмотрела на револьвер сорок четвертого калибра, прицепленный к бедру, и второй, поменьше, засунутый за пояс, и не стала вдаваться в расспросы.
   – Вы вернетесь?
   – Вообще-то собираюсь.
   Неожиданно Эмилия обняла Старка и крепко прижала к себе. Слеза упала ему на шею.
   – Берегите себя, Мэтью. Пообещайте мне, что вы будете осторожны.
   – Обещаю.
   Гэндзи отправил со Старком Таро и еще пятерых самураев. Они знали, что им следует довезти чужеземца до деревни, а оттуда он уже в одиночку пойдет в Мусиндо. Старк не говорил по-японски, они не говорили по-английски. Потому они ехали молча.
   Старк думал, что молчание окажется ему в самый раз, но вышло иначе. Его начали одолевать воспоминания. И он не мог от них избавиться. Его любовь к Мэри Энн оказалась сильнее ненависти к Крузу.
   «Это счастливейший день в моей жизни, Мэтью. Клянусь», – сказала Мэри Энн.
   «Ив моей тоже», – отозвался Старк.
   Они с Мэри Энн, Бекки и Луизой стояли в тени рощицы, на земле, которая теперь принадлежала ему на совершенно законных основаниях.
   «Думаю, здесь мы построим наш домик. Вот тут будет сад. Цветы и всякие овощи. А тут – загон для коров».
   «А где будут свиньи?» – полюбопытствовала Бекки.
   «Никаких свиней», – сказал Старк.
   Бекки моргнула, недоверчиво и удивленно.
   «Никаких свиней», – сказала она Луизе.
   «Никаких свиней», – согласилась Луиза.
   Мэри Энн посмотрела на Старка.
   «Это ее первые слова. Она прежде не разговаривала».
   «Никаких свиней?» – переспросил Старк.
   «Никаких свиней», – кивнув, ответила Мэри Энн.
   «Никаких свиней», – повторила Луиза.
   «Никаких свиней!» – заливаясь смехом, воскликнула Бекки.
   И вскоре все они смеялись. Они хохотали и никак не могли остановиться. А потом, все еще продолжая улыбаться, присели в тенечке.
   Луиза так и не стала болтушкой. Это уж скорее было по части Бекки. Но теперь младшая начала время от времени вставлять словечко в разговор. Иногда ее побуждала разговориться тень от облака, иногда – порыв ветра, а иногда – наоборот, безветрие. Бывало, что она останавливалась пообщаться с каким-нибудь деревом или пробегающим мимо оленем. А когда Луиза была счастлива, что с недавних пор случалось частенько, она бормотала себе под нос: «Никаких свиней!»
   Если он и дальше будет об этом думать, от мыслей плечи его закаменеют, а руки сделаются неловкими, и Круз застрелит его на раз плюнуть. Старк это знал, но ничего не мог с собой поделать. Мэри Энн и девочки стояли у него перед глазами – улыбались, смеялись, что-то говорили.

* * *

   Старк привязал коня к дереву и зашагал в сторону монастыря; в правой руке у него был револьвер сорок четвертого калибра, в левой – тридцать второго. Он не собирался состязаться в скорости выхватывания револьвера. Это вам не иайдо. Он отыщет Итана Круза и убьет его. И все. Надо быть осторожным. Круз может оказаться где угодно. Старк пожалел, что у него нет с собой дробовика.

* * *

   Кучка детишек следом за Кими перебралась через заднюю стену Мусиндо.
   – Тише! – прошептала она. – Нас накажут, если заметят. Другая девочка прижала ладошку к губам Горо:
   – Тихо!
   Горо кивнул и, когда девочка убрала руку, сам закрыл рот ладонью.
   Они спрятались за грудой балок – остатками зала для медитаций – и принялись наблюдать за хижиной настоятеля. Новый чужеземец шел сюда из деревни. Дзимбо, наверное, сидел в хижине. Когда чужеземец подойдет поближе, Дзимбо наверняка выйдет встретить его. Они очень похоже одеты. Интересно, что они собираются делать? Непонятно. Ясно только, что они что-то будут делать вместе.