Когда все тронулись вперед, Сэйки подошел поближе к князю. Он тихо, как будто миссионеры могли понять его слова, произнес:
   – Господин, мы не можем допустить, чтобы эта женщина шла рядом с нами.
   – Почему? Она кажется вполне здоровой.
   – Меня волнует ее вид, а не ее здоровье. Вы успели рассмотреть ее как следует?
   – Честно говоря, я старался вообще на нее не смотреть. У нее на редкость неприятная внешность.
   – Это чрезвычайно мягко сказано, господин. Она одета, словно побирушка, рост у нее как у тягловой скотины, цвет волос кошмарен, а черты лица просто нелепы своей несоразмерностью.
   – Нам предстоит просто пройтись рядом с ней, а не жениться на ней.
   – Насмешки могут ранить так же глубоко, как мечи, а нанесенные ими раны бывают не менее смертоносны. В наш вырождающийся век союзы хрупки, а решения непрочны. Вам не следует рисковать понапрасну.
   Гэндзи взглянул на женщину. Эти двое мужчин, Кромвель и Старк, галантно шли рядом с ней, словно она была невесть какой красавицей. Притворялись они превосходно. Несомненно, Гэндзи еще ни разу в жизни не встречал женщины, на которую было бы столь же трудно смотреть. Да, Сэйки прав. Насмешки, которые она на них навлечет, могут оказаться чрезвычайно опасны.
   – Подожди. – Они как раз подошли к паланкину. – Что, если она поедет на моем месте?
   Сэйки задумался. Если Гэндзи пойдет пешком, он сделается более уязвимым. Но в противном случае весь Эдо увидит самураев клана Окумити в обществе подобной женщины. Нужно выбрать меньшее из двух зол. Нет, проще будет защитить Гэндзи, чем терпеть насмешки.
   – Да, так будет лучше всего.
   Пока Гэндзи разговаривал со своим помощником, Эмилия потихоньку оглядела свиту их покровителя. Все до единого самураи смотрели на нее, и на лицах их читалось явственное отвращение. Эмилия быстро отвела взгляд. Быть может, у них вызывает отвращение не она, а Цефания, или брат Мэтью, или хлопоты, связанные с их приездом? Нельзя так легко поддаваться надеждам – тем больнее, когда они рассыпаются в прах. Эмилия строго велела себе не спешить с выводами. Лучше подождать. Но вдруг это и вправду так? Ведь может же такое быть? Да, может.
   – Эмилия, – сказал Кромвель, – я полагаю, князь Гэндзи предлагает тебе воспользоваться его паланкином.
   – Но, Цефания, как же я могу воспользоваться этим предложением? Ведь перемещаться на плечах четырех рабов, несомненно, вчетверо более грешно, чем ехать в повозке, влекомой одним.
   Кромвель посмотрел на носильщиков.
   – Не думаю, чтобы это были рабы. Они все при мечах. А никто не позволил бы вооруженному рабу подходить так близко к хозяину.
   Эмилия поняла, что Цефания прав. Носильщики были вооружены и держались не менее горделиво, чем самураи. Возможно, здесь это считается великой честью – нести на плечах своего господина. Девушка заметила, что носильщики также глазеют на нее с отвращением. И, несмотря на то, что она решила не спешить с выводами, Эмилию затопила волна радости.
   – И все же мне это кажется неудобным, Цефания, – чтоб меня несли, когда ты идешь пешком. Это неприлично и не подобает женщине.
   Гэндзи улыбнулся:
   – Очевидно, паланкин тоже как-то связан с религией.
   – Да, господин, – согласился Сэйки, но внимание его было приковано к подчиненным. – А ну, следите за собой! У вас на лицах написаны все ваши мысли.
   Эмилия поняла, что свирепый самурай сказал что-то насчет нее, потому что все прочие тут же напустили на себя бесстрастный вид и старательно принялись смотреть куда угодно, только не на нее.
   – Я полностью с тобою согласен, Эмилия. Но, возможно, в данных обстоятельствах лучше принять предложение, сделанное от чистого сердца. Нам следует приспосабливаться к обычаям этой страны – конечно, в той степени, в какой это не противоречит нашей морали.
   – Как тебе будет угодно, Цефания.
   Присев перед князем Гэндзи в реверансе, Эмилия послушно двинулась к паланкину – и тут же столкнулась с непредвиденной трудностью. Вход в паланкин оказался до чрезвычайности узким. Чтобы пролезть в него, Эмилии пришлось бы извиваться совершенно неподобающим для леди образом. А кроме того, сам паланкин настолько мал, что ее жакет на толстой подкладке и широкие юбки займут почти все пространство. Чем же там дышать?
   – Эмилия, давай я понесу твой жакет, – предложил Цефания. – Паланкин защитит тебя от холода.
   Девушка испуганно запахнула ворот жакета поплотнее.
   – Спасибо, но я лучше не буду его снимать.
   Жакет был одной из преград между ее телом и миром. Чем больше таких преград, тем лучше.
   – Она не знает, как садиться в паланкин, – заметил Сэйки. – Ее разум под стать ее внешности.
   – Ну откуда же ей это знать? – отозвался Гэндзи. – Она ведь никогда прежде в него не садилась.
   Он вежливо поклонился девушке и подошел к паланкину, извлек мечи из-за пояса и положил внутрь. Потом он согнулся и вошел внутрь, развернувшись при этом так, что, оказавшись внутри, уже мог нормально усесться. Чтобы выйти, он сперва высунул наружу ноги, а потом уже и выбрался целиком. Гэндзи проделал каждое движение с нарочитой неторопливостью, и Эмилия все прекрасно рассмотрела. Встав, Гэндзи плавным движением заткнул мечи за пояс. Завершив этот наглядный урок, князь поклонился и вновь жестом пригласил Эмилию садиться.
   – Спасибо, князь Гэндзи, – отозвалась Эмилия.
   Она была искренне признательна этому молодому японцу. Ведь он избавил ее от необходимости выставлять себя на всеобщее посмешище. А теперь, подражая движениям князя, Эмилия смогла без затруднений усесться в паланкин.
   – Ну что, сможете дотащить такую тушу? – поинтересовался один из самураев, обращаясь к носильщикам.
   – Хидё! – одернул его Сэйки. – Месяц дежуришь на конюшне! Есть еще шутники, желающие убирать навоз?
   Больше шутников не нашлось. Носильщики подняли паланкин без особых усилий, и отряд, покинув порт, вступил на улицы Эдо.
* * *
   Самым большим городом, в котором довелось побывать Старку, был Сан-Франциско. Там, в миссии, он наслушался всяких басен о Японии – от людей, которые, по их словам, плавали туда на военных, торговых или китобойных судах. Эти люди повествовали о странных обычаях, странных воззрениях и даже о странной еде. Но самыми фантастичными были байки о неимоверном количестве народу: болтуны утверждали, будто в одном-единственном городе Эдо, столице сёгунов, живет больше миллиона человек. Старк не особенно верил подобным россказням. В конце концов, это говорили пьянчуги, отщепенцы, беглецы. Другие в миссию Истинного слова просто не приходили. Но даже самые отъявленные их бредни не подготовили Старка к картине, представшей теперь его глазам. Улицы Эдо оказались для него настоящим потрясением.
   На улицах, в лавках, в окнах многоэтажных домов – всюду люди. Невзирая на ранний час, народу было столько, что Старк не понимал, как вообще можно пробраться через такую толпу. Кипение чуждой жизни потрясло Старка.
   – Брат Мэтью, с вами все в порядке?
   – Да, брат Цефания. Я ошеломлен, но со мной все в порядке.
   А может, и не все. Детство и юность Старка прошли на просторах Техаса и Аризоны. Там он чувствовал себя дома. Города же он никогда не любил. Даже в Сан-Франциско, и там уже нечем дышать. А Сан-Франциско по сравнению с Эдо – просто пылинка.
   И тем не менее люди не просто расступались перед их отрядом, но и приникали к земле, словно травы прерии под северным ветром. Какой-то хорошо одетый человек, которого сопровождали трое слуг, поспешно соскочил с прекрасного белого коня и рухнул в своих богатых шелковых одеяниях прямиком в грязь.
   – А что такого сделал князь Гэндзи, чтобы заслужить подобное уважение? – поинтересовался Старк.
   – Родился, – с мрачным неодобрением отозвался Цефания. – Члены воинской касты тут могут зарубить любого, кто не выкажет им должного почтения. А даймё – так называют князей – вправе за проступок одного человека казнить целую семью или даже целую деревню.
   – Мне просто не верится, что подобное варварство может существовать на свете, – сказала Эмилия из паланкина, рядом с дверцей которого шли Старк и Кромвель.
   – Потому-то мы здесь, – сказал Кромвель. – «Он спасает бедного от меча, от уст их и от руки сильного».
   И снова миссионеры сказали «аминь». Гэндзи шел в нескольких шагах впереди и внимательно прислушивался к их разговору – и все-таки снова не смог распознать молитву. Очевидно, христианские молитвы могут быть столь же короткими, как мантры буддистов, верящих в Чистую землю, или секты Лотосовой сутры.
   Внезапно Сэйки с возгласом «Берегись!» сбил князя с ног.
   И в тот же самый момент грянул выстрел.
* * *
   – Если у вас имеются вопросы, – заявил Кумэ, – задайте их господину Каваками.
   Заслышав имя главы тайной полиции, командир стрелков побледнел и отошел, не сказав более ни слова. Гэндзи и Сэйки прошли на пристань, чтобы поздороваться с миссионерами. Кумэ же тем временем вернулся в караульную. Он отыскал свой мушкет, спрятал его в черный полотняный чехол и забросил за спину. И, не теряя более времени, удалился.
   Он знал, что от порта к дворцу клана Окумити, расположенному в районе Цукидзи, ведет всего одна дорога, достаточно широкая для того, чтобы по ней мог пройти кортеж Гэндзи. Прошлой ночью Кумэ изучил этот маршрут и выбрал здание, стоящее на углу; это была узкая двухэтажная постройка, стиснутая с обеих сторон такими же строениями. Подобная беспорядочная теснота вообще характерна для жилищ простонародья в Эдо. И вот теперь Кумэ направился прямо туда и, зайдя из переулка, взобрался на крышу облюбованного дома. Никто его не заметил. А если бы кто и заметил, то не поверил бы собственным глазам, потому что Кумэ просто вскарабкался по стене, словно паук.
   Расположение было идеальным. Отсюда Кумэ будет прекрасно видно, как приближается его мишень. Более того, поворот заставит отряд пойти медленнее – тем легче ему будет прицелиться. Кумэ осмотрел мушкет, чтобы убедиться, что на этот раз он нажмет на спусковой крючок заряженного оружия.
   Когда в дальнем конце улицы появился отряд Гэндзи, уже настал час лошади. Завидев приближение князя, горожане расступались и падали ниц. Это тоже было лишь на руку Кумэ. Он примостил дуло мушкета на край крыши – так, что наружу выглядывало не более дюйма. Вряд ли даже самый внимательный наблюдатель сможет заметить его снизу. Гэндзи беспечно шагал во главе отряда. Кумэ прицелился ему в голову. Как это было бы просто… Но подходящий момент для того, чтобы искалечить или обезобразить, упущен. Этот идиот в порту, Иси, признал, что узнает Гэндзи. И теперь всякое покушение на Гэндзи будет слишком явно указывать на замок Эдо.
   Кумэ сместил прицел и выстрелил.
* * *
   – Господин!
   – Я цел, – отозвался Гэндзи.
   Сэйки указал на крышу ближайшего дома.
   – Вон он! Хидё! Симода! Взять его живым!
   Прочие самураи, обнажив мечи, образовали кольцо вокруг князя. Горожане исчезли – при первом же признаке начинающихся неприятностей юркнули по щелям.
   – Миссионеры! – воскликнул Гэндзи и бросился к паланкину.
   Пуля проделала дыру в задернутом занавесе. Пассажир, как правило, располагался у другой стороны окна, точно на траектории полета пули. Гэндзи поспешно отворил дверь; он думал, что эта чужеземная женщина, Эмилия, истекает кровью, а то и вовсе умирает.
   Но она оказалась невредима. Пытаясь поудобнее устроиться в тесном, непривычном помещении, Эмилия съежилась. И в результате пуля лишь разорвала жакет – из прорехи теперь торчала вата, – но ее саму не задела.
   Тут с другой стороны паланкина донесся возглас одного из телохранителей:
   – Господин!
   Кромвель лежал на земле, и из раны в нижней части живота текла кровь. Его поразила та самая пуля, что прошила паланкин насквозь.
   – Нам нельзя здесь задерживаться, – сказал Сэйки. – Вперед!
   Носильщики подняли паланкин. Четверо человек подхватили лежащего без сознания Кромвеля. И все припустили бегом ко дворцу Гэндзи в Цукидзи – лишь посверкивали на солнце обнаженные клинки.
* * *
   Вскоре после того, как Гэндзи выступил в порт, Хэйко покинула дворец. Следом за нею отправился сам Кудо. Эта задача была слишком важна, чтобы передоверить ее какому-нибудь менее опытному самураю. Нет, Кудо не страдал излишним самомнением. Просто среди всех самураев клана Окумити он лучше всех умел скрытно идти по следу. Значит, это дело следовало исполнить ему. Вот и все.
   Хэйко вместе со своей служанкой неспешно шествовала по улицам. Подобно всем прочим женщинам Плавучего мира, официально она имела право проживать лишь в Ёси-варе, огороженном квартале удовольствий. Но если б гейша сейчас направлялась туда, она, скорее всего, наняла бы лодку и поднялась вверх по реке Сумида. Она же вместо этого следовала к своему загородному домику, расположенному на восточной окраине Эдо, в лесу Гинза. Само наличие этого второго домика было не вполне законным. Но на подобные прегрешения со стороны Плавучего мира власти смотрели сквозь пальцы, особенно когда речь шла о самых известных и самых красивых куртизанках. Следует ли считать Майонаку-но Хэйко самой известной из нынешних гейш – спорный вопрос. Но в том, что она – самая красивая, сомнений быть не могло. В этом отношении она, несомненно, являлась превосходной парой для князя Гэндзи. Но Сэйки, равно как и самого Кудо, беспокоило то, что они ничего не знали о девушке – за исключением ее профессионального образа; а ведь всем известно, что у гейш это не более чем тщательно отрепетированная маска.
   Первоначальное расследование – его сильно затруднял запрет князя Гэндзи – показало лишь, что контракт гейши составлял банкир Отани. Известно было, что он частенько выполнял щекотливые поручения высокопоставленных лиц. Как правило, умелого сочетания денег и угроз хватало, чтоб получить у Отани все необходимые сведения – возможно, даже имя тайного покровителя Хэйко. Но на этот раз вышло иначе. Отани наотрез отказался что-либо сообщать, сказав, что от его молчания зависит жизнь всей его семьи. Даже если банкир и преувеличивал, все равно похоже было, что Хэйко покровительствует какой-то князь, равный Гэндзи родовитостью и влиянием, а может, и превосходящий его. Из тех, кто двести шестьдесят лет назад уцелел в великой битве под Сэкигахарой, лишь тридцать-сорок семейств можно причислить к великим. Да, Хэйко была подругой какого-то могущественного человека. Либо его орудием. И значит, Гэндзи рисковал при каждой встрече с ней. Кудо был полон решимости разузнать правду. А если это ему так и не удастся, нужно будет убить Хэйко – из предосторожности. Нет, не сегодня. В должный срок. Надвигается междоусобная война. Нужно избавиться от неопределенности – это повысит шансы клана на выживание.
   Хэйко останавливалась поболтать едва ли не с каждым хозяином модной лавки. Ну как можно иметь цель и продвигаться к ней столь медленно? Кудо свернул с главной улицы в переулок. Лучше он пройдет вперед и будет смотреть, как Хэйко приближается. Если она подозревает, что за ней следят, то начнет озираться по сторонам, и это легче заметить, находясь впереди. И это уже само по себе подтвердит, что с ней дело нечисто; обычной гейше незачем бояться слежки.
   Когда Кудо завернул за угол, из черного хода какой-то лавки вышли двое мужчин, выносившие отбросы. Завидев его, они в страхе отпрянули. Ноша их рухнула на землю, и сами они попадали ничком прямо в грязь. Не поднимаясь, они отползли с дороги Кудо, стараясь сделаться как можно незаметнее.
   Эта. Кудо передернуло от отвращения, и он невольно потянулся за мечом. Эта. Гнусные изгои, стоящие ниже всех каст, выполняющие самые грязные работы. Уже за одно то, что попались на глаза самураю, их следовало убить на месте. Но если он сейчас убьет их, поднимется суматоха. Она привлечет ненужное внимание и помешает его намерениям. Кудо оставил меч в ножнах и поспешно прошел мимо. Эта. От одной лишь мысли о них Кудо почувствовал себя нечистым.
   Он вновь выбрался на главную улицу в сотне шагов от того места, где в последний раз видел Хэйко. Да, девушка стояла все там же, растрачивая время на пустую болтовню все с тем же торговцем.
   Стайка щебечущих женщин на миг оказалась между Кудо и объектом его наблюдения. А когда они прошли, ни Хэйко, ни ее служанки уже нигде не было видно. Кудо бросился к лавке, у которой стояла Хэйко. Никого.
   Как такое могло случиться? Вот он смотрел на нее – а в следующее мгновение она уже исчезла. Гейши так не умеют. Так умеют ниндзя.
   Кудо развернулся, собираясь вернуться во дворец, – на душе у него было еще беспокойнее, чем прежде, – и едва не налетел на Хэйко.
   – Кудо-сама! – воскликнула гейша. – Какая встреча! Неужели вы тоже покупаете шелковые шарфы?
   – Нет-нет, – отозвался Кудо, лихорадочно подыскивая подходящую отговорку. – Я направляюсь в храм в Хамато. Принести жертвы предкам, павшим в битве.
   – Как похвально! – сказала Хэйко. – По сравнению с этим мой интерес к шарфам выглядит мелким и бессмысленным.
   – Вовсе нет, госпожа Хэйко. Для вас шарфы так же важны, как меч для самурая. – Произнеся это, Кудо внутренне поежился. Чем дольше продолжался этот разговор, тем глупее он себя чувствовал. – А теперь я должен идти.
   – Не улучите ли вы несколько минут, чтобы выпить со мною чаю, Кудо-сама?
   – Это было бы для меня огромным удовольствием, госпожа Хэйко, но я должен как можно скорее вернуться к исполнению своих обязанностей. Мне следует побыстрее добраться до храма, чтобы затем побыстрее вернуться во дворец.
   И, поспешно поклонившись, Кудо размашисто зашагал в сторону Хамато. Веди он себя повнимательнее, вместо того, чтобы думать о глупостях и воображать, будто Хэйко – ниндзя, не пришлось бы теперь делать такой крюк. Оглянувшись, он увидел, что девушка по-прежнему кланяется ему. Поскольку Хэйко продолжала глядеть ему вслед, придется отойти подальше, прежде чем можно будет свернуть ко дворцу.
   Всю обратную дорогу Кудо скрипел зубами и ругал себя на все лады.

Глава 3
«ТИХИЙ ЖУРАВЛЬ»

   Туман укрыл лес, что впереди, и море, что осталось за спиною. Но в то же время далекая вершина горы Тоса прекрасно видна на фоне весеннего неба. Впереди среди деревьев и теней таится меткий стрелок. Сзади приближается убийца, прячась за плывущим бревном.
   Что толку в отдаленной ясности?
Судзумэ-нокумо (1701)

   Кромвель блуждал от одного видения к другому. Вот сейчас над ним склонилось лицо Эмилии; ее золотые кудри струились навстречу Цефании. Девушка казалась невесомой, и сам он – тоже. Значит, ему снится кораблекрушение? Они очутились под водой. «Вифлеемская звезда» пошла на дно, и они утонули. Кромвель попытался отыскать взглядом обломки корабля, но не смог отвести глаз от Эмилии.
   – «Звезда» цела и невредима, – сказала Эмилия. – Она стоит на якоре в заливе Эдо.
   Так значит, в этом сне Эмилия понимает его мысли? Мир бодрствования стал бы куда лучше, если б разум каждого превратился в открытую книгу. Не было бы нужды ни в притворстве, ни в стыде. Грех, раскаяние и спасение приходили бы в душу сразу, в один и тот же миг.
   – Успокойся, Цефания, – сказала Эмилия. – Успокойся и отдохни. Не думай ни о чем.
   Да. Она права. Кромвель попытался коснуться волос девушки, но оказалось, что не может поднять руку – ее просто нет. Он почувствовал, что становится все легче и легче. Но как такое может быть? Он ведь и так невесом… Мысли ускользали от него. Кромвель закрыл глаза и перешел из этого сна в другой.
* * *
   Эмилия была бледна как мел.
   – Он умер?
   – Он то бредит, то теряет сознание, – ответил Старк.
   Кромвеля разместили в гостевом крыле дворца. Сейчас он лежал на мягкой постели, устроенной прямо на полу. Японец средних лет, вероятно врач, осмотрел Кромвеля, смазал рану какой-то сильно пахнущей мазью и наложил повязку. Прежде чем уйти, врач кликнул трех молодых женщин и усадил их рядом с постелью раненого. Показав им мазь и бинты, врач коротко отдал какие-то распоряжения, потом поклонился Эмилии и Старку и ушел. Японки отступили в дальний угол, опустились на колени и так и остались сидеть, безмолвные и недвижные.
   Эмилия устроилась справа от Кромвеля, на большой подушке; Старк на такой же подушке – слева. Им обоим было неудобно на полу, ведь сидеть по-японски они не умели. Буквально через полминуты Старк начинал ерзать и менять позу. Эмилии с ее длинными пышными юбками разместиться оказалось еще труднее. В конце концов девушка прилегла на бедро и вытянула ноги вбок, тщательно накрыв их подолом. Так она сидела в детстве, во время прогулок на природе; здесь такая поза была не вполне уместна, но Эмилия просто не могла придумать ничего лучше.
   – Мы же не несем с собой ничего, кроме слова Христова, – сказала Эмилия. Она взяла влажное полотенце и вытерла пот со лба Кромвеля. – Кто и почему захотел убить нас?
   – Не знаю, сестра Эмилия.
   Старк заметил сверкание металла на крыше за миг до того, как убийца выстрелил. Он бросился на землю прежде, чем услышал выстрел. Промешкай он хоть чуть-чуть, и вместо Кромвеля пуля поразила бы его. Настороженность Старка обернулась невезением для проповедника. Тому вообще на редкость не повезло. Миновав Старка, пуля вошла в один бок паланкина и вышла с другого. Она должна была бы попасть при этом в Эмилию, но и этого почему-то не произошло. Уже выйдя из паланкина, пуля угодила в Кромвеля – прямехонько в живот. Рана в живот. От такой люди умирают неделями.
   – Он выглядит сейчас таким умиротворенным… – сказала Эмилия. – Он не хмурится и даже улыбается во сне.
   – Да, сестра Эмилия. Он и вправду выглядит умиротворенным.
   Чем больше Старк размышлял о происшествии, тем больше ему казалось, что настоящей мишенью был он сам. Кому-то заплатили, и наемник взобрался на крышу чужого дома, чтобы убить человека, которого он никогда в жизни не видел. И незнание языков не было тому помехой. Старк ни капли не сомневался, что в Японии купить смерть за деньги ничуть не труднее, чем в Америке.
   Он ненадолго вытянул ноги, чтобы их не свело судорогой. Каждый раз, стоило лишь ему пошевелиться, четверо самураев-стражников мгновенно настораживались. Они сидели – точно так же, на коленях, – в коридоре, у входа в комнату. И непонятно было, то ли они охраняют миссионеров, то ли сторожат их. После того выстрела они очень внимательно следили за Старком. Старк не знал, чем это вызвано.
* * *
   – Повязки следует менять почаще, – сказал доктор Од зава. – Я дал ему лекарство, уменьшающее кровотечение, но полностью его не остановить. Повреждены крупные артерии. Пуля застряла у самого позвоночника. Извлечь ее нельзя.
   – Сколько? – спросил Гэндзи.
   Врач покачал головой:
   – Если ему повезет – несколько часов. Если нет – несколько дней.
   И, поклонившись, он удалился.
   – Какое несчастье, – заметил Гэндзи. – Нужно будет поставить в известность американского консула, Гарриса. Исключительно неприятный тип.
   – Господин, эта пуля предназначалась вам, – заявил Сэйки.
   – Сомневаюсь. Мои враги не стали бы посылать такого скверного стрелка. Как он мог целиться в меня, а угодить в паланкин? Он же был в десяти футах позади!
   Вошла служанка с чайничком свежего чая. Сэйки нетерпеливым жестом велел ей уйти, но Гэндзи протянул чашку за новой порцией чая. Горячий напиток помогал отогнать зимний холод.
   – Я осмотрел паланкин, – сказал Сэйки. – Находись вы там – как должен бы был предположить всякий, – пуля поразила бы вас насмерть. Чужеземку спасла лишь ее варварская поза.
   – Знаю. Это я видел сам.
   Гэндзи улыбнулся служанке. Девушка зарделась, смущенная таким вниманием со стороны молодого князя, и склонилась в глубоком поклоне. На взгляд Гэндзи, она была очаровательна. В ее возрасте давно уже пора быть замужем. Ей ведь уже двадцать два или двадцать три года.
   Как там ее зовут? Ах да, Ханако. Гэндзи перебрал в уме своих телохранителей. Кто из них подходит по возрасту и еще не имеет жены?
   – Однако же меня в паланкине не было. Я шел перед ним, и это мог видеть всякий.
   – Вот именно! – возразил Сэйки. – Если убийца не знал вас в лицо, ему и в голову бы не пришло искать вас там, где вы находились. Где же это слыхано, чтоб иноземная женщина ехала в паланкине, а князь шел пешком? Кроме того, у вас на одежде не было родового герба, а это тоже дело неслыханное. Потому убийца и решил, что вы в паланкине, и именно туда и выстрелил.
   – Что за извращенное рассуждение, – пожал плечами Гэндзи.
   В дверях показались Хидё и Симода; оба тяжело дышали. Именно их Сэйки послал в погоню за убийцей.
   – Простите нас, господин, – первым заговорил Хидё. – Он исчез бесследно.
   – Никто ничего не видел, – добавил Симода. – Он словно в воздухе растворился.
   – Ниндзя! – выругался Сэйки. – Проклятые трусы! Давно пора их всех предать мечу, вместе с женщинами и детьми!
   – Дом принадлежит некоему бакалейщику по имени Фудзита, – сообщил Хидё. – Обычный человек. Ни подозрительных делишек, ни связей с каким-нибудь кланом, ни долгов, ни дочерей в Плавучем мире – ничего. Похоже, он тут ни при чем. Конечно же, он страшится вашего возмездия. Он смиренно просит, чтобы ему позволили предоставить нам все угощение, нужное для новогодних празднеств.
   Гэндзи расхохотался:
   – Тогда он разорится, и ему точно придется продать всех дочерей в Плавучий мир.
   – На этом он много не заработает, господин, – с усмешкой отозвался Хидё. – Я видел его дочерей.