Страница:
В Америке даже о самой Японии мало кто слышал – и уж вряд ли там хоть кто-нибудь знает об эта.
Эмилия ощутила укол… чего? Неужто ревности? Здесь, в Японии, Хэйко была ее лучшим другом. Настоящим другом. И Эмилия знала, что тоже будет очень скучать по Хэйко. Но она понимала: останься Хэйко здесь, это еще больше усложнило бы ее и без того запутанные чувства. Даже простая, незамысловатая любовь – такая, как у Хидё с Ханако, – нелегка. А насколько же тяжелее все становится, если две женщины любят одного мужчину и при этом их самих связывает крепкая дружба… Нет, в их отношениях не было ни капли соперничества. Да и вряд ли Гэндзи или Хэйко знали о чувствах Эмилии. Здесь это никому бы и в голову не пришло. Ведь она – чужеземка, уродина, на которую и взглянуть-то без содрогания трудно. В нее никто не влюбится. Но сама она вольна отдать свое сердце, даже если об этом никто и не узнает. И этого довольно. Довольно ли? Или ей все-таки хочется, чтобы ее снова стали считать красавицей, как это было в Америке? Иногда Эмилии казалось, что она и вправду согласилась бы на это, несмотря на всю боль, сопряженную с проклятием красоты, – лишь бы только Гэндзи тоже думал, что она хороша собой.
– Ну откуда вы можете знать? – спросила Эмилия. – Счастье выпадает далеко не каждому.
– Просто мне так кажется.
– Кажется… Надеюсь, вы не станете утверждать, будто вам был сон касательно ее счастья?
– Нет. Я не буду больше видеть снов, во всяком случае тех, которые вы имеете в виду.
– В самом деле? – нетерпеливо спросила Эмилия.
Если Гэндзи и вправду отказался от претензий на пророческий дар, значит, он сделал шаг навстречу спасению!
– Ну, разве что еще один, – сказал Гэндзи. – Можно? Вы разрешите?
Эмилия нахмурилась и отвела взгляд.
– Это совершенно никак не зависит от моего разрешения, князь Гэндзи, и вы сами прекрасно это понимаете. И пожалуйста, прекратите улыбаться. Я не нахожу в богохульстве ничего смешного.
Улыбаться Гэндзи не перестал. Но зато умолк, и через минуту Эмилия пожалела, что говорила с ним столь резко. Да, он до боли несерьезно относился к вопросам религии. Если все покровители христианства в Японии будут таким, как он, Истинное слово в самом ближайшем времени превратится в еще одну секту наподобие буддийских или синтоистских и не будет отличаться от них ничем, кроме внешних ритуалов. Это беспокоило Эмилию, но уже не настолько сильно, как следовало бы. Когда она думала о Гэндзи, религия отступала на второй план.
– Вы еще можете ее разглядеть? – спросил Гэндзи.
– Кажется, да, – ответила Эмилия. – Вон она.
Белая искорка на краю окоема. Парус на мачте «Вифлеемской звезды». А может, пенный гребень далекой волны.
Когда она влюбилась в него и почему? Неужто она не понимает, до чего это глупо и безнадежно? Ведь ничем хорошим это для нее не закончится!
– Мой господин. – Таро переступил порог комнаты и поклонился.
– Да?
– Вынужден с прискорбием сообщить вам о происшествии, случившемся сегодня в Иокогаме.
– Что за происшествие?
– Некоторые из людей князя Гэйхо позволили себе неучтивые замечания. Наши люди вынуждены были ответить.
– Замечаниями?
– Нет, господин. Мечами. Пятеро наших пострадали, но обошлось без серьезных ран.
– Так много? Неужто наше воинское искусство так истаяло за столь краткий срок?
– Нет, господин. – В первый раз за все время доклада на лице Таро промелькнуло довольное выражение. – Семеро вассалов князя Гэйхо вернулись к истоку, и еще столько же вскоре последуют за ними, по причине полученных ранений.
– Кто расследовал обстоятельства происшествия?
– Я, господин. Сразу же, по горячим следам.
– Так значит, – произнес Гэндзи, – ты был в Иокогаме, но прибыл слишком поздно и не успел предотвратить схватку.
– Нет, мой господин. – Таро низко поклонился. – Я уже находился там к моменту начала ссоры. Я лично нанес первый удар.
Гэндзи нахмурился:
– Мне неприятно это слышать. Ты знаешь, что сёгун не любит, когда беспорядки происходят на глазах у чужеземцев.
– Да, господин.
– Ты знаешь, что в Иокогаме много чужеземцев, и проживающих там, и приезжих.
– Да, господин.
– Ну так что?
– Прозвучали нестерпимые оскорбления. – Взгляд Таро метнулся к Эмилии. – Я полагаю, что действовал надлежащим образом.
– Ясно, – кивнул Гэндзи. – Да, я думаю, ты действовал правильно. Подробный отчет можешь предоставить попозже. А пока что поставь в известность господина Сэйки. Мы наверняка получим предостережение от сёгуна. Сэйки необходимо подготовить официальный письменный ответ.
– Слушаюсь, господин.
– Не забывай говорить громко и отчетливо. После взрыва в монастыре Мусиндо слух господина Сэйки уже не столь хорош, как прежде.
– Слушаюсь, господин. – Таро улыбнулся. – Хидё предлагает, чтобы мы поучились наряду с устными отчетами составлять еще и письменные.
– Прекрасно. Передай Хидё, что я поддерживаю его предложение. И спасибо за то, что ты вступился за честь госпожи.
– Не стоит благодарности, господин. – Таро поклонился Эмилии. – Ведь она исполнила пророчество.
Когда он ушел, Эмилия поинтересовалась:
– Почему он мне поклонился?
– А он кланялся?
– Да. Я видела.
– Наверное, он был рад вас видеть.
– Сомневаюсь, – сказала Эмилия. Интуиция подсказывала девушке, что речь шла о ней. Своего имени – Э-ме-ри – она не расслышала, но Таро во время разговора смотрел на нее, а Гэндзи, наоборот, чересчур старательно не смотрел. – Опять из-за меня произошли какие-то неприятности?
– Ну что вы. – Гэндзи обезоруживающе улыбнулся. – Вы ведь ничего не делали, верно?
– Уже само мое присутствие постоянно порождает неприятности.
– Не говорите глупостей, Эмилия. Это неправда, и вы сами это знаете.
– Пожалуйста, перестаньте. Я давно уже не маленькая, хоть вы, похоже, и считаете меня ребенком.
– Я вовсе не считаю вас ребенком.
– Я знаю, у вас не любят иностранцев, и эти настроения усиливаются. Я боюсь, что становлюсь для вас тяжкой обузой. Пожалуйста, скажите, что произошло?
Гэндзи взглянул на открытое, бесхитростное лицо девушки и вздохнул. Он давно уже обнаружил, что Эмилии очень трудно лгать – даже для ее же блага.
– Какие-то невежественные вассалы враждебно настроенного князя позволили себе грубые высказывания. Вспыхнула ссора. Некоторые из моих людей получили раны, но никто серьезно не пострадал, как сказал Таро.
– А что с вассалами другого князя?
– К вечеру их у него будет меньше, чем было утром.
– О нет! – Эмилия спрятала лицо в ладонях. – Я все равно что убила их собственноручно!
Гэндзи уселся на стул рядом с ней – на самый краешек, как он уже успел научиться. Он больше не откидывался на спинку, и его внутренние органы чувствовали себя гораздо лучше, оставаясь в естественном, предписанном природой положении. Гэндзи осторожно обнял девушку за плечи.
– Эмилия, вы слишком много на себя взваливаете.
Почувствовав его прикосновение, Эмилия расплакалась.
– Разве? Если б меня здесь не было, обо мне бы не говорили и вашим людям не пришлось бы вступать в поединки. Как же я могу поверить, что я ни в чем не виновата?
– Если бы вас здесь не было, мы нашли бы другие причины убивать друг друга. В точности как и всегда.
– Нет. Я не могу утешиться столь несерьезной отговоркой. – Сделав над собой усилие, Эмилия перестала плакать, хотя все еще продолжала вздрагивать. Она повернулась к Гэндзи. – Мне не следует оставаться рядом с вами.
Она знала, что это правда. Но до чего же ей не хотелось произносить эти слова!
Несколько мгновений Гэндзи задумчиво смотрел на нее. В конце концов он кивнул:
– Вы правы. Просто поразительно, до чего же я был слеп! Ведь выход настолько прост и очевиден! Чтобы избавить нас от кровопролития, вам нужно немедленно уехать. Не просто из дворца, не просто из Эдо – вообще из Японии. Если бы только я уразумел истину раньше, вы могли бы отплыть сегодня утром, на «Звезде», вместе с Хэйко и Мэтью. Ну да ладно. Я приготовлю все необходимое, чтобы вы могли отправиться с ближайшим же пароходом. Вы окажетесь в Гонолулу раньше их, подождете немного и уже вместе с ними поплывете в Сан-Франциско. И как только вы исчезнете, мы наконец-то обретем мир.
Он поднялся и стремительно двинулся к двери. И лишь на пороге развернулся и посмотрел на Эмилию. Она ошеломленно таращилась на князя. Гэндзи рассмеялся:
– Теперь вы видите, насколько несерьезны ваши доводы? Мы убивали друг друга еще за тысячу лет до вашего прибытия. За то, что кто-то наступил на чужую тень. За то, что кто-то сманил у другого гейшу. За то, что чей-то предок десять поколений назад предал другого предка. Не ссорься мы из-за цвета ваших глаз, мы бы с легкостью нашли другой повод для убийства. Уж вы мне поверьте.
Гэндзи надеялся успокоить Эмилию, но эти слова подействовали на девушку совершенно непредвиденным образом. Она растерянно заморгала, а потом вдруг разрыдалась – столь жалобно, что прежние слезы и в сравнение с нынешними не шли.
– Эмилия…
Гэндзи снова уселся рядом с девушкой, осторожно взял ее за подбородок и попытался повернуть лицом к себе. Эмилия, всхлипывая, отвернулась.
– Эмилия, простите меня, если я сказал что-то не то. Я просто хотел при помощи преувеличения показать вам, что ваш отъезд ровно ничего не решит и ничем нам не поможет.
– Я была так счастлива здесь… – сквозь плач произнесла Эмилия.
– Странно. А по вашему виду я бы и не сказал…
– Господин, – донесся от двери голос Ханако.
– А, Ханако! Входи. Я, право, в замешательстве.
Услышав имя Ханако, Эмилия подняла голову, а потом подбежала к служанке и со слезами уцепилась за нее. Гэндзи шагнул было к ним, но Ханако покачала головой.
– Я о ней позабочусь, – сказала Ханако и вывела плачущую девушку.
А Гэндзи остался стоять, ничего не соображая. Понять все это было не просто трудно, а невозможно. Гэндзи уселся на стул, тут же вскочил, прошел к окну, выглянул, не осознавая, на что смотрит, и уселся на подушку на полу. Быть может, медитация поможет ему обрести ясность? Но как он ни старался, ему не удавалось избавиться от одолевавшей его мешанины мыслей. У него не получилось даже как следует расслабить мышцы. Где уж тут надеяться прояснить сознание, если он даже собственное тело толком не контролирует? Так что от этой надежды Гэндзи пришлось отказаться. Но что же ему делать дальше?
Когда Хэйко впервые предположила – каким нелепым тогда казалось это предположение! – что Эмилия может стать матерью его ребенка, Гэндзи подумал, что его чувства станут непреодолимым препятствием. Точнее, отсутствие этих самых чувств. Мужчине вовсе не обязательно любить женщину, чтобы зачать с нею ребенка. Однако плотское влечение необходимо. А вот его-то и не было.
А потом вдруг оно появилось, совершенно неизъяснимым образом.
Нет, он не начал воспринимать ее внешний облик иначе. Да и как? В ней было слишком много несуразного: чересчур большая для правильного эстетического баланса грудь, ненормально узкая талия – как только потоки ци вообще проходят через среднюю часть тела? – неестественно короткое туловище и длинные ноги, несоразмерно широкие бедра и круглые, выступающие соски. Он просто представить не мог это тело с причудливо искаженными пропорциями облаченным в кимоно. Но даже если бы и удалось как-нибудь смягчить и сгладить все излишние округлости – какой цвет, какой узор способен хотя бы чуть-чуть отвлечь внимание от ее кошмарных золотистых волос? Нет, ни о каком изяществе тут не может быть и речи.
А если продолжать перечислять недостатки Эмилии, придется вспомнить еще и о ее росте. Хэйко была ему по плечо – подобное соотношение считалось идеальным для женщины. А Эмилия ростом почти не уступала самому Гэндзи. И когда она смотрела на него, то не снизу вверх. Ее голубые глаза, от которых голова шла кругом, были на уровне его глаз.
И все же с каждым днем Гэндзи желал ее все сильнее и сильнее. Не благодаря ее телесным достоинствам – в конце концов, он еще не выжил из ума, – но вопреки им. Ее душа была столь открыта, столь радостно видела хорошее в окружающих, не замечая дурного, столь невинна, беззащитна и бесхитростна, что сердце Гэндзи невольно распахнулось ей навстречу. С Эмилией он мог позабыть обо всех условностях и не держаться постоянно настороже. Он мог быть самим собой и говорить, как и Эмилия, все, что придет на ум. Он желал Эмилию, потому что любил ее суть, невзирая на ее внешность. Он любил ее за то, что и сам становился иным рядом с ней.
Он любил ее.
Когда он осознал это, то был потрясен. Как такое могло произойти? Пророчество должно было предупредить его. Он должен был почувствовать приближение этого чувства – но не сумел. И даже теперь, оглядываясь назад, он не смог бы сказать, где и в какой миг оно зародилось и что послужило толчком.
Но даже после того, как Гэндзи признал невозможное свершившимся, он продолжал надеяться на то, что Хэйко неверно истолковала видение. Как бы он ни относился к Эмилии, она-то явно его не желает. Она – христианка и всецело предана намерению нести свет своей веры. Одно препятствие исчезло, но сохранилось другое, не менее существенное.
То есть так он считал. А потом перестал. Эмилия не могла долго скрывать свои чувства – просто не умела. Трехлетний ребенок, и тот притворялся бы лучше ее. Последней надеждой Гэндзи оставался Старк. После кончины прежнего жениха Эмилии, преподобного Кромвеля, вроде бы предполагалось, что теперь ее мужем станет Старк. Но и эта надежда улетучилась. Старк не женился на Эмилии. Он помог построить дом миссии и вознамерился вернуться в Америку. Дзимбо, которого он знал под именем Итана Круза, был мертв. И Старка ничто более не привлекало в Японии. На самом деле он и так задержался здесь на несколько лишних месяцев, ведь особенных причин торопиться обратно в Америку тоже не имелось. Однако он все-таки решил уехать. И вот сегодня утром наконец отбыл.
Теперь Эмилию и Гэндзи отделяло друг от друга лишь его самообладание и то, что она не знала о его чувствах. И на Эмилию вполне можно было полагаться и дальше. Она чересчур скромна, чтобы заподозрить, как он к ней относится на самом деле. В себе Гэндзи тоже не сомневался, но совершенно в другом смысле. Он знал, что его решимость в конечном счете ослабеет, а после этого и Эмилия долго не продержится. Он знал это, поскольку наконец уразумел смысл первого видения.
До того он еще мог рассчитывать на то, что между ним и Эмилией ничего не произойдет. Ведь в противном случае придется признать, что второе видение сулит ей смерть в родах. Если их любовь станет взаимной, этот исход сделается неизбежным. Но не может ведь жизнь быть настолько жестокой!
Однако теперь Гэндзи знал: может. Он понял, кто такая госпожа Сидзукэ, и понял не благодаря видению, но благодаря озарению: все обрывки вдруг сложились в одну предельно ясную картину. И Гэндзи понял: трагический конец неминуем.
На пороге появилась Ханако.
– Мой господин…
– Как там она?
– Ей уже намного лучше.
– Она присоединится ко мне?
– Я думаю, мой господин, было бы лучше, если бы вы пришли к ней.
– Хорошо.
Ханако провела Гэндзи к комнате Эмилии. Ей явно хотелось что-то сказать, но она* ждала дозволения князя. Гэндзи решил предоставить ей такую возможность.
– Что ты посоветуешь? – спросил он.
– Я не смею давать вам советы, господин.
– Само собой. Женщины никогда не смели давать мне советы.
Увидев, что Гэндзи улыбается, Ханако улыбнулась в ответ и поклонилась:
– Она принимает этот свой замысел очень близко к сердцу. Хорошо бы было, если б вы похвалили ее старания, пусть даже результат еще далек от совершенства.
– Я уверен, что результаты достойны всяческих похвал.
– Перевод – чрезвычайно сложное искусство, – сказала Ханако. – Я не понимала, насколько это трудно, пока не начала помогать Хэйко в воскресной школе госпожи Эмилии. Наши языки так сильно отличаются друг от друга! И даже не словами, а самими мыслями…
– Всякое общение требует перевода, даже если люди говорят на одном языке, – заметил Гэндзи. – В конечном счете, нужно, чтоб сердца наши слышали то, чего не выразить словами.
– Да, мне кажется, это неплохое решение.
– Здесь столько материала! – пожаловалась Эмилия. – Надеюсь, я отнимаю у вас не слишком много времени, когда прошу сделать мне начальный перевод с японского?
– Я с удовольствием буду вам помогать.
Гэндзи сел рядом с девушкой и, дождавшись, пока Эмилия наконец взглянет на него, улыбнулся. Эмилия застенчиво улыбнулась в ответ и тут же вернулась к разложенным на столе листам бумаги. Гэндзи очень хотелось ее обнять, но он сдержался.
– Единственное, в чем я не уверена, так это в заглавии.
– Эмилия.
– Что?
– Мне очень жаль, что я вас огорчил.
– Ничего, пустое. – Эмилия успокаивающе коснулась его руки. – Я сама во всем виновата. Нельзя быть такой чувствительной. Ведь вы на самом деле ничего такого не сказали. Одну лишь правду.
– Я иногда шучу не вовремя. Есть вещи, над которыми не следует смеяться.
– Да, – произнесла Эмилия, потупившись. – Есть.
Она попыталась забрать руку, но Гэндзи ее не отпустил.
– Мы с вами друзья, – сказал он. – Мы иногда не понимаем друг друга, как это бывает со всеми. Но мы не допустим, чтобы эти недоразумения встали между нами. Согласны?
Эмилия посмотрела на их соединенные руки и лишь после этого подняла взгляд.
– Согласна.
– Ну тогда покажите мне, что вы успели сделать.
Эмилия подвинула к нему исписанные листы.
– Я пока что оставила японский заголовок. А потом, если мы вдруг передумаем, можно будет заменить его английским.
– Хорошо, – кивнул Гэндзи.
Он знал, что много лет спустя, когда перевод будет завершен, заголовок книги и вправду будет изменен на английский – поскольку это будет последним его словом: «английский».
А потом появилась госпожа Сидзукэ. Не обращая внимания на кровь, она обняла Гэндзи и прижала к груди. Слезы струились по ее щекам и капали на лицо Гэндзи. Несколько мгновений их сердца бились в унисон.
– Ты всегда будешь моим Блистательным Принцем, – сказала она и улыбнулась ему сквозь слезы. – Сегодня утром я закончила перевод. Я только не знаю, что лучше: оставить японское название или все-таки перевести заголовок на английский. Как ты думаешь?
Гэндзи видел, что ее красота не вполне японская. Глаза у нее были светло-карими, а не черными, а волосы – каштановыми. И черты лица более резкие. Но и не совсем такие, как у чужеземцев. В ней было больше от матери, чем от отца, но все-таки и отцовская кровь тоже чувствовалась – особенно в этой легкой улыбке, не покидающей губ.
– Английский, – сказал Гэндзи.
– Хорошо, пусть будет английский, – согласилась госпожа Сидзукэ. И снова улыбнулась сквозь слезы. – Это вызовет еще один скандал. Люди будут говорить: «Опять этот Гэндзи и эта его ужасная Сидзукэ!» Но нам до этого нет никакого дела, ведь правда?
Губы ее дрожали, но она продолжала улыбаться. На миг ей даже удалось сдержать слезы.
– Она так гордилась бы нами! – сказала госпожа Сидзукэ.
«Да, – хотел сказать Гэндзи. – Она гордилась бы тобой, так же, как горжусь я». Но у него пропал голос.
Что-то блестело у нее на шее. Серебряный медальон Эмилии, с изображением креста и французской королевской лилии.
Гэндзи перевел взгляд с медальона на Сидзукэ. И прекрасное лицо его дочери стало последним, что он видел в жизни.
– Вы так считаете? – Эмилия зарделась от радости. – Но это будет не мой перевод, а наш общий. Вы тоже должны поставить под ним свое имя.
– Вы можете написать, что я вас консультировал. Этого будет довольно. Истинный переводчик – вы.
– Но, Гэндзи…
– Я настаиваю.
Эмилия вздохнула. Она уже знала, что, когда Гэндзи уперся, спорить с ним бесполезно. Ну, может, она еще уговорит его – потом, попозже.
– Я хочу взяться за следующую часть.
– Довольно на сегодня, – возразил Гэндзи. – Вы все равно не сможете единым махом перевести запечатленную на бумаге мудрость и безумие шести столетий. Нынче чудесный день. Давайте оставим все это и поедем любоваться на журавлей в зимнем оперении.
Эмилия рассмеялась – по-детски радостно.
Гэндзи понял, что навеки сохранит в душе этот смех – хрупкое, недолговечное сокровище.
– Замечательная идея, – сказала Эмилия, встала из-за стола и взяла Гэндзи за руку.
– Возможно, пойдет снег, – заметил Гэндзи.
– Гэндзи! – предостерегающе воскликнула Эмилия.
Но вместе с его именем на губах ее появилась улыбка.
Глава 18
Эдо скрылся за горизонтом, а затем исчезли и горные вершины, и сама Япония. «Вифлеемская звезда» плыла на восток, к далеким берегам Америки.
Старк стоял у перил, неподалеку от кормы. Он неспешно вынул свой «смит-и-вессон» из-за пояса и бросил его за борт. Затем, двигаясь еще медленнее, извлек из кобуры кольт армейской модели, взял в руки и долго на него смотрел. Потом открыл барабан, извлек патроны, на миг зажал в кулаке. Разжал ладонь – патроны посыпались в воду. Они были такими маленькими, что всплеск оказался почти неслышным. За патронами последовал барабан; за ним – все остальное. Последней полетела отстегнутая кобура.
Старк остался стоять у перил – неподвижно и очень тихо.
Он невольно прошептал: «Мэри Энн…»
И заплакал, сам того не замечая.
Его прощальные слова были ложью. Гэндзи сказал, что узрел в видении, будто ему суждено стать последним князем Акаоки. У него не будет наследника. Через каких-нибудь несколько лет не станет ни самураев, ни сёгуна, ни князей, ни самостоятельных княжеств. Цивилизация, насчитывающая два тысячелетия, исчезнет буквально за ночь. Так сказал Гэндзи. Возможно, все это тоже было ложью. По крайней мере, на то было похоже. Но Хэйко это не волновало. Для нее важна была одна-единственная ложь. Гэндзи солгал, когда сказал, что присоединится к ней.
Хэйко знала это, ибо в двух своих видениях Гэндзи видел иное.
В первом он встретил загадочную госпожу Сидзукэ. Кто бы она ни была, она явно происходила не из Америки. Значит, Гэндзи встретит ее в Японии. Во втором его жена, наложница или любовница – Гэндзи не видел ее, так что это может оказаться Эмилия, Сидзукэ или еще какая-то женщина – умерла родами, едва лишь успев произвести на свет его наследника. Гэндзи ни за что не допустит, чтобы его ребенок провел детские годы вдали от родного княжества.
Он солгал, и Хэйко до сих пор не понимала – почему?
Гэндзи обрек Хэйко на жизнь в стране, в которой Эмилия считалась красавицей. И если что-то можно было сказать о такой стране наверняка, то лишь одно: она, Хэйко, будет считаться там уродливой и отвратительной. Ее прославленная красота более ей не пригодится. Люди будут отворачиваться от нее. Ее станут презирать. Насмехаться над нею.
Ей не придется ждать, пока время уничтожит ее красоту. Она уже распростилась с ней в двадцать лет, оставив ее в стране, что ныне скрылась за горизонтом.
* * *
Гэндзи не отрицал, что ему будет не хватать Хэйко. Эмилия не могла понять, что выражает его лицо. Князь, конечно же, улыбался обычной своей небрежной улыбкой. Но что отражалось в его глазах? Печаль? Кажется, да.Эмилия ощутила укол… чего? Неужто ревности? Здесь, в Японии, Хэйко была ее лучшим другом. Настоящим другом. И Эмилия знала, что тоже будет очень скучать по Хэйко. Но она понимала: останься Хэйко здесь, это еще больше усложнило бы ее и без того запутанные чувства. Даже простая, незамысловатая любовь – такая, как у Хидё с Ханако, – нелегка. А насколько же тяжелее все становится, если две женщины любят одного мужчину и при этом их самих связывает крепкая дружба… Нет, в их отношениях не было ни капли соперничества. Да и вряд ли Гэндзи или Хэйко знали о чувствах Эмилии. Здесь это никому бы и в голову не пришло. Ведь она – чужеземка, уродина, на которую и взглянуть-то без содрогания трудно. В нее никто не влюбится. Но сама она вольна отдать свое сердце, даже если об этом никто и не узнает. И этого довольно. Довольно ли? Или ей все-таки хочется, чтобы ее снова стали считать красавицей, как это было в Америке? Иногда Эмилии казалось, что она и вправду согласилась бы на это, несмотря на всю боль, сопряженную с проклятием красоты, – лишь бы только Гэндзи тоже думал, что она хороша собой.
– Ну откуда вы можете знать? – спросила Эмилия. – Счастье выпадает далеко не каждому.
– Просто мне так кажется.
– Кажется… Надеюсь, вы не станете утверждать, будто вам был сон касательно ее счастья?
– Нет. Я не буду больше видеть снов, во всяком случае тех, которые вы имеете в виду.
– В самом деле? – нетерпеливо спросила Эмилия.
Если Гэндзи и вправду отказался от претензий на пророческий дар, значит, он сделал шаг навстречу спасению!
– Ну, разве что еще один, – сказал Гэндзи. – Можно? Вы разрешите?
Эмилия нахмурилась и отвела взгляд.
– Это совершенно никак не зависит от моего разрешения, князь Гэндзи, и вы сами прекрасно это понимаете. И пожалуйста, прекратите улыбаться. Я не нахожу в богохульстве ничего смешного.
Улыбаться Гэндзи не перестал. Но зато умолк, и через минуту Эмилия пожалела, что говорила с ним столь резко. Да, он до боли несерьезно относился к вопросам религии. Если все покровители христианства в Японии будут таким, как он, Истинное слово в самом ближайшем времени превратится в еще одну секту наподобие буддийских или синтоистских и не будет отличаться от них ничем, кроме внешних ритуалов. Это беспокоило Эмилию, но уже не настолько сильно, как следовало бы. Когда она думала о Гэндзи, религия отступала на второй план.
– Вы еще можете ее разглядеть? – спросил Гэндзи.
– Кажется, да, – ответила Эмилия. – Вон она.
Белая искорка на краю окоема. Парус на мачте «Вифлеемской звезды». А может, пенный гребень далекой волны.
Когда она влюбилась в него и почему? Неужто она не понимает, до чего это глупо и безнадежно? Ведь ничем хорошим это для нее не закончится!
– Мой господин. – Таро переступил порог комнаты и поклонился.
– Да?
– Вынужден с прискорбием сообщить вам о происшествии, случившемся сегодня в Иокогаме.
– Что за происшествие?
– Некоторые из людей князя Гэйхо позволили себе неучтивые замечания. Наши люди вынуждены были ответить.
– Замечаниями?
– Нет, господин. Мечами. Пятеро наших пострадали, но обошлось без серьезных ран.
– Так много? Неужто наше воинское искусство так истаяло за столь краткий срок?
– Нет, господин. – В первый раз за все время доклада на лице Таро промелькнуло довольное выражение. – Семеро вассалов князя Гэйхо вернулись к истоку, и еще столько же вскоре последуют за ними, по причине полученных ранений.
– Кто расследовал обстоятельства происшествия?
– Я, господин. Сразу же, по горячим следам.
– Так значит, – произнес Гэндзи, – ты был в Иокогаме, но прибыл слишком поздно и не успел предотвратить схватку.
– Нет, мой господин. – Таро низко поклонился. – Я уже находился там к моменту начала ссоры. Я лично нанес первый удар.
Гэндзи нахмурился:
– Мне неприятно это слышать. Ты знаешь, что сёгун не любит, когда беспорядки происходят на глазах у чужеземцев.
– Да, господин.
– Ты знаешь, что в Иокогаме много чужеземцев, и проживающих там, и приезжих.
– Да, господин.
– Ну так что?
– Прозвучали нестерпимые оскорбления. – Взгляд Таро метнулся к Эмилии. – Я полагаю, что действовал надлежащим образом.
– Ясно, – кивнул Гэндзи. – Да, я думаю, ты действовал правильно. Подробный отчет можешь предоставить попозже. А пока что поставь в известность господина Сэйки. Мы наверняка получим предостережение от сёгуна. Сэйки необходимо подготовить официальный письменный ответ.
– Слушаюсь, господин.
– Не забывай говорить громко и отчетливо. После взрыва в монастыре Мусиндо слух господина Сэйки уже не столь хорош, как прежде.
– Слушаюсь, господин. – Таро улыбнулся. – Хидё предлагает, чтобы мы поучились наряду с устными отчетами составлять еще и письменные.
– Прекрасно. Передай Хидё, что я поддерживаю его предложение. И спасибо за то, что ты вступился за честь госпожи.
– Не стоит благодарности, господин. – Таро поклонился Эмилии. – Ведь она исполнила пророчество.
Когда он ушел, Эмилия поинтересовалась:
– Почему он мне поклонился?
– А он кланялся?
– Да. Я видела.
– Наверное, он был рад вас видеть.
– Сомневаюсь, – сказала Эмилия. Интуиция подсказывала девушке, что речь шла о ней. Своего имени – Э-ме-ри – она не расслышала, но Таро во время разговора смотрел на нее, а Гэндзи, наоборот, чересчур старательно не смотрел. – Опять из-за меня произошли какие-то неприятности?
– Ну что вы. – Гэндзи обезоруживающе улыбнулся. – Вы ведь ничего не делали, верно?
– Уже само мое присутствие постоянно порождает неприятности.
– Не говорите глупостей, Эмилия. Это неправда, и вы сами это знаете.
– Пожалуйста, перестаньте. Я давно уже не маленькая, хоть вы, похоже, и считаете меня ребенком.
– Я вовсе не считаю вас ребенком.
– Я знаю, у вас не любят иностранцев, и эти настроения усиливаются. Я боюсь, что становлюсь для вас тяжкой обузой. Пожалуйста, скажите, что произошло?
Гэндзи взглянул на открытое, бесхитростное лицо девушки и вздохнул. Он давно уже обнаружил, что Эмилии очень трудно лгать – даже для ее же блага.
– Какие-то невежественные вассалы враждебно настроенного князя позволили себе грубые высказывания. Вспыхнула ссора. Некоторые из моих людей получили раны, но никто серьезно не пострадал, как сказал Таро.
– А что с вассалами другого князя?
– К вечеру их у него будет меньше, чем было утром.
– О нет! – Эмилия спрятала лицо в ладонях. – Я все равно что убила их собственноручно!
Гэндзи уселся на стул рядом с ней – на самый краешек, как он уже успел научиться. Он больше не откидывался на спинку, и его внутренние органы чувствовали себя гораздо лучше, оставаясь в естественном, предписанном природой положении. Гэндзи осторожно обнял девушку за плечи.
– Эмилия, вы слишком много на себя взваливаете.
Почувствовав его прикосновение, Эмилия расплакалась.
– Разве? Если б меня здесь не было, обо мне бы не говорили и вашим людям не пришлось бы вступать в поединки. Как же я могу поверить, что я ни в чем не виновата?
– Если бы вас здесь не было, мы нашли бы другие причины убивать друг друга. В точности как и всегда.
– Нет. Я не могу утешиться столь несерьезной отговоркой. – Сделав над собой усилие, Эмилия перестала плакать, хотя все еще продолжала вздрагивать. Она повернулась к Гэндзи. – Мне не следует оставаться рядом с вами.
Она знала, что это правда. Но до чего же ей не хотелось произносить эти слова!
Несколько мгновений Гэндзи задумчиво смотрел на нее. В конце концов он кивнул:
– Вы правы. Просто поразительно, до чего же я был слеп! Ведь выход настолько прост и очевиден! Чтобы избавить нас от кровопролития, вам нужно немедленно уехать. Не просто из дворца, не просто из Эдо – вообще из Японии. Если бы только я уразумел истину раньше, вы могли бы отплыть сегодня утром, на «Звезде», вместе с Хэйко и Мэтью. Ну да ладно. Я приготовлю все необходимое, чтобы вы могли отправиться с ближайшим же пароходом. Вы окажетесь в Гонолулу раньше их, подождете немного и уже вместе с ними поплывете в Сан-Франциско. И как только вы исчезнете, мы наконец-то обретем мир.
Он поднялся и стремительно двинулся к двери. И лишь на пороге развернулся и посмотрел на Эмилию. Она ошеломленно таращилась на князя. Гэндзи рассмеялся:
– Теперь вы видите, насколько несерьезны ваши доводы? Мы убивали друг друга еще за тысячу лет до вашего прибытия. За то, что кто-то наступил на чужую тень. За то, что кто-то сманил у другого гейшу. За то, что чей-то предок десять поколений назад предал другого предка. Не ссорься мы из-за цвета ваших глаз, мы бы с легкостью нашли другой повод для убийства. Уж вы мне поверьте.
Гэндзи надеялся успокоить Эмилию, но эти слова подействовали на девушку совершенно непредвиденным образом. Она растерянно заморгала, а потом вдруг разрыдалась – столь жалобно, что прежние слезы и в сравнение с нынешними не шли.
– Эмилия…
Гэндзи снова уселся рядом с девушкой, осторожно взял ее за подбородок и попытался повернуть лицом к себе. Эмилия, всхлипывая, отвернулась.
– Эмилия, простите меня, если я сказал что-то не то. Я просто хотел при помощи преувеличения показать вам, что ваш отъезд ровно ничего не решит и ничем нам не поможет.
– Я была так счастлива здесь… – сквозь плач произнесла Эмилия.
– Странно. А по вашему виду я бы и не сказал…
– Господин, – донесся от двери голос Ханако.
– А, Ханако! Входи. Я, право, в замешательстве.
Услышав имя Ханако, Эмилия подняла голову, а потом подбежала к служанке и со слезами уцепилась за нее. Гэндзи шагнул было к ним, но Ханако покачала головой.
– Я о ней позабочусь, – сказала Ханако и вывела плачущую девушку.
А Гэндзи остался стоять, ничего не соображая. Понять все это было не просто трудно, а невозможно. Гэндзи уселся на стул, тут же вскочил, прошел к окну, выглянул, не осознавая, на что смотрит, и уселся на подушку на полу. Быть может, медитация поможет ему обрести ясность? Но как он ни старался, ему не удавалось избавиться от одолевавшей его мешанины мыслей. У него не получилось даже как следует расслабить мышцы. Где уж тут надеяться прояснить сознание, если он даже собственное тело толком не контролирует? Так что от этой надежды Гэндзи пришлось отказаться. Но что же ему делать дальше?
Когда Хэйко впервые предположила – каким нелепым тогда казалось это предположение! – что Эмилия может стать матерью его ребенка, Гэндзи подумал, что его чувства станут непреодолимым препятствием. Точнее, отсутствие этих самых чувств. Мужчине вовсе не обязательно любить женщину, чтобы зачать с нею ребенка. Однако плотское влечение необходимо. А вот его-то и не было.
А потом вдруг оно появилось, совершенно неизъяснимым образом.
Нет, он не начал воспринимать ее внешний облик иначе. Да и как? В ней было слишком много несуразного: чересчур большая для правильного эстетического баланса грудь, ненормально узкая талия – как только потоки ци вообще проходят через среднюю часть тела? – неестественно короткое туловище и длинные ноги, несоразмерно широкие бедра и круглые, выступающие соски. Он просто представить не мог это тело с причудливо искаженными пропорциями облаченным в кимоно. Но даже если бы и удалось как-нибудь смягчить и сгладить все излишние округлости – какой цвет, какой узор способен хотя бы чуть-чуть отвлечь внимание от ее кошмарных золотистых волос? Нет, ни о каком изяществе тут не может быть и речи.
А если продолжать перечислять недостатки Эмилии, придется вспомнить еще и о ее росте. Хэйко была ему по плечо – подобное соотношение считалось идеальным для женщины. А Эмилия ростом почти не уступала самому Гэндзи. И когда она смотрела на него, то не снизу вверх. Ее голубые глаза, от которых голова шла кругом, были на уровне его глаз.
И все же с каждым днем Гэндзи желал ее все сильнее и сильнее. Не благодаря ее телесным достоинствам – в конце концов, он еще не выжил из ума, – но вопреки им. Ее душа была столь открыта, столь радостно видела хорошее в окружающих, не замечая дурного, столь невинна, беззащитна и бесхитростна, что сердце Гэндзи невольно распахнулось ей навстречу. С Эмилией он мог позабыть обо всех условностях и не держаться постоянно настороже. Он мог быть самим собой и говорить, как и Эмилия, все, что придет на ум. Он желал Эмилию, потому что любил ее суть, невзирая на ее внешность. Он любил ее за то, что и сам становился иным рядом с ней.
Он любил ее.
Когда он осознал это, то был потрясен. Как такое могло произойти? Пророчество должно было предупредить его. Он должен был почувствовать приближение этого чувства – но не сумел. И даже теперь, оглядываясь назад, он не смог бы сказать, где и в какой миг оно зародилось и что послужило толчком.
Но даже после того, как Гэндзи признал невозможное свершившимся, он продолжал надеяться на то, что Хэйко неверно истолковала видение. Как бы он ни относился к Эмилии, она-то явно его не желает. Она – христианка и всецело предана намерению нести свет своей веры. Одно препятствие исчезло, но сохранилось другое, не менее существенное.
То есть так он считал. А потом перестал. Эмилия не могла долго скрывать свои чувства – просто не умела. Трехлетний ребенок, и тот притворялся бы лучше ее. Последней надеждой Гэндзи оставался Старк. После кончины прежнего жениха Эмилии, преподобного Кромвеля, вроде бы предполагалось, что теперь ее мужем станет Старк. Но и эта надежда улетучилась. Старк не женился на Эмилии. Он помог построить дом миссии и вознамерился вернуться в Америку. Дзимбо, которого он знал под именем Итана Круза, был мертв. И Старка ничто более не привлекало в Японии. На самом деле он и так задержался здесь на несколько лишних месяцев, ведь особенных причин торопиться обратно в Америку тоже не имелось. Однако он все-таки решил уехать. И вот сегодня утром наконец отбыл.
Теперь Эмилию и Гэндзи отделяло друг от друга лишь его самообладание и то, что она не знала о его чувствах. И на Эмилию вполне можно было полагаться и дальше. Она чересчур скромна, чтобы заподозрить, как он к ней относится на самом деле. В себе Гэндзи тоже не сомневался, но совершенно в другом смысле. Он знал, что его решимость в конечном счете ослабеет, а после этого и Эмилия долго не продержится. Он знал это, поскольку наконец уразумел смысл первого видения.
До того он еще мог рассчитывать на то, что между ним и Эмилией ничего не произойдет. Ведь в противном случае придется признать, что второе видение сулит ей смерть в родах. Если их любовь станет взаимной, этот исход сделается неизбежным. Но не может ведь жизнь быть настолько жестокой!
Однако теперь Гэндзи знал: может. Он понял, кто такая госпожа Сидзукэ, и понял не благодаря видению, но благодаря озарению: все обрывки вдруг сложились в одну предельно ясную картину. И Гэндзи понял: трагический конец неминуем.
На пороге появилась Ханако.
– Мой господин…
– Как там она?
– Ей уже намного лучше.
– Она присоединится ко мне?
– Я думаю, мой господин, было бы лучше, если бы вы пришли к ней.
– Хорошо.
Ханако провела Гэндзи к комнате Эмилии. Ей явно хотелось что-то сказать, но она* ждала дозволения князя. Гэндзи решил предоставить ей такую возможность.
– Что ты посоветуешь? – спросил он.
– Я не смею давать вам советы, господин.
– Само собой. Женщины никогда не смели давать мне советы.
Увидев, что Гэндзи улыбается, Ханако улыбнулась в ответ и поклонилась:
– Она принимает этот свой замысел очень близко к сердцу. Хорошо бы было, если б вы похвалили ее старания, пусть даже результат еще далек от совершенства.
– Я уверен, что результаты достойны всяческих похвал.
– Перевод – чрезвычайно сложное искусство, – сказала Ханако. – Я не понимала, насколько это трудно, пока не начала помогать Хэйко в воскресной школе госпожи Эмилии. Наши языки так сильно отличаются друг от друга! И даже не словами, а самими мыслями…
– Всякое общение требует перевода, даже если люди говорят на одном языке, – заметил Гэндзи. – В конечном счете, нужно, чтоб сердца наши слышали то, чего не выразить словами.
* * *
– Я записала даты по европейскому летоисчислению, – сказала Эмилия. Глаза ее оставались припухшими и покрасневшими, но она снова улыбалась, и в голосе девушки звучало свойственное ей воодушевление. – Если западный читатель прочтет: «Седьмой год правления императора Готобэ», он попросту не поймет, когда же это было. Если же мы вместо этого напишем «1291 год», наш читатель сразу сообразит, что это происходило в те времена, когда последние государства крестоносцев в Святой земле пали под натиском сарацинов. Как вы думаете, это правильно?– Да, мне кажется, это неплохое решение.
– Здесь столько материала! – пожаловалась Эмилия. – Надеюсь, я отнимаю у вас не слишком много времени, когда прошу сделать мне начальный перевод с японского?
– Я с удовольствием буду вам помогать.
Гэндзи сел рядом с девушкой и, дождавшись, пока Эмилия наконец взглянет на него, улыбнулся. Эмилия застенчиво улыбнулась в ответ и тут же вернулась к разложенным на столе листам бумаги. Гэндзи очень хотелось ее обнять, но он сдержался.
– Единственное, в чем я не уверена, так это в заглавии.
– Эмилия.
– Что?
– Мне очень жаль, что я вас огорчил.
– Ничего, пустое. – Эмилия успокаивающе коснулась его руки. – Я сама во всем виновата. Нельзя быть такой чувствительной. Ведь вы на самом деле ничего такого не сказали. Одну лишь правду.
– Я иногда шучу не вовремя. Есть вещи, над которыми не следует смеяться.
– Да, – произнесла Эмилия, потупившись. – Есть.
Она попыталась забрать руку, но Гэндзи ее не отпустил.
– Мы с вами друзья, – сказал он. – Мы иногда не понимаем друг друга, как это бывает со всеми. Но мы не допустим, чтобы эти недоразумения встали между нами. Согласны?
Эмилия посмотрела на их соединенные руки и лишь после этого подняла взгляд.
– Согласна.
– Ну тогда покажите мне, что вы успели сделать.
Эмилия подвинула к нему исписанные листы.
– Я пока что оставила японский заголовок. А потом, если мы вдруг передумаем, можно будет заменить его английским.
– Хорошо, – кивнул Гэндзи.
Он знал, что много лет спустя, когда перевод будет завершен, заголовок книги и вправду будет изменен на английский – поскольку это будет последним его словом: «английский».
* * *
Меч вошел в живот Гэндзи, и все вокруг затянуло белой пеленой. Когда он открыл глаза, на него с тревогой смотрели какие-то люди.А потом появилась госпожа Сидзукэ. Не обращая внимания на кровь, она обняла Гэндзи и прижала к груди. Слезы струились по ее щекам и капали на лицо Гэндзи. Несколько мгновений их сердца бились в унисон.
– Ты всегда будешь моим Блистательным Принцем, – сказала она и улыбнулась ему сквозь слезы. – Сегодня утром я закончила перевод. Я только не знаю, что лучше: оставить японское название или все-таки перевести заголовок на английский. Как ты думаешь?
Гэндзи видел, что ее красота не вполне японская. Глаза у нее были светло-карими, а не черными, а волосы – каштановыми. И черты лица более резкие. Но и не совсем такие, как у чужеземцев. В ней было больше от матери, чем от отца, но все-таки и отцовская кровь тоже чувствовалась – особенно в этой легкой улыбке, не покидающей губ.
– Английский, – сказал Гэндзи.
– Хорошо, пусть будет английский, – согласилась госпожа Сидзукэ. И снова улыбнулась сквозь слезы. – Это вызовет еще один скандал. Люди будут говорить: «Опять этот Гэндзи и эта его ужасная Сидзукэ!» Но нам до этого нет никакого дела, ведь правда?
Губы ее дрожали, но она продолжала улыбаться. На миг ей даже удалось сдержать слезы.
– Она так гордилась бы нами! – сказала госпожа Сидзукэ.
«Да, – хотел сказать Гэндзи. – Она гордилась бы тобой, так же, как горжусь я». Но у него пропал голос.
Что-то блестело у нее на шее. Серебряный медальон Эмилии, с изображением креста и французской королевской лилии.
Гэндзи перевел взгляд с медальона на Сидзукэ. И прекрасное лицо его дочери стало последним, что он видел в жизни.
* * *
– Вы сделаете прекрасный перевод, – сказал Гэндзи.– Вы так считаете? – Эмилия зарделась от радости. – Но это будет не мой перевод, а наш общий. Вы тоже должны поставить под ним свое имя.
– Вы можете написать, что я вас консультировал. Этого будет довольно. Истинный переводчик – вы.
– Но, Гэндзи…
– Я настаиваю.
Эмилия вздохнула. Она уже знала, что, когда Гэндзи уперся, спорить с ним бесполезно. Ну, может, она еще уговорит его – потом, попозже.
– Я хочу взяться за следующую часть.
– Довольно на сегодня, – возразил Гэндзи. – Вы все равно не сможете единым махом перевести запечатленную на бумаге мудрость и безумие шести столетий. Нынче чудесный день. Давайте оставим все это и поедем любоваться на журавлей в зимнем оперении.
Эмилия рассмеялась – по-детски радостно.
Гэндзи понял, что навеки сохранит в душе этот смех – хрупкое, недолговечное сокровище.
– Замечательная идея, – сказала Эмилия, встала из-за стола и взяла Гэндзи за руку.
– Возможно, пойдет снег, – заметил Гэндзи.
– Гэндзи! – предостерегающе воскликнула Эмилия.
Но вместе с его именем на губах ее появилась улыбка.
Глава 18
«ВИФЛЕЕМСКАЯ ЗВЕЗДА»
Вот твой катана.
Чтоб сделать его, сталь погружали в огонь и проковывали раз за разом, пока двадцать тысяч слоев очищенного металла не слились в один. Лишь одна из шести заготовок, вошедших в пламя, становится клинком.
Обдумай это со всем тщанием. Постигни разницу между определением и метафорой и пойми их пределы. Лишь после этого ты достоин будешь пустить это оружие в ход, когда зайдет речь о жизни и смерти.
Судзумэ-нокумо (1434)
Эдо скрылся за горизонтом, а затем исчезли и горные вершины, и сама Япония. «Вифлеемская звезда» плыла на восток, к далеким берегам Америки.
Старк стоял у перил, неподалеку от кормы. Он неспешно вынул свой «смит-и-вессон» из-за пояса и бросил его за борт. Затем, двигаясь еще медленнее, извлек из кобуры кольт армейской модели, взял в руки и долго на него смотрел. Потом открыл барабан, извлек патроны, на миг зажал в кулаке. Разжал ладонь – патроны посыпались в воду. Они были такими маленькими, что всплеск оказался почти неслышным. За патронами последовал барабан; за ним – все остальное. Последней полетела отстегнутая кобура.
Старк остался стоять у перил – неподвижно и очень тихо.
Он невольно прошептал: «Мэри Энн…»
И заплакал, сам того не замечая.
* * *
Хэйко смотрела на бескрайний морской простор. Как она будет жить в этой варварской стране, что ждет ее впереди? Она богата – Гэндзи доверил ей целое состояние в золотых слитках. Ее опекает Мэтью Старк, на которого Хэйко вполне полагалась – и как на друга, и как на опытного воина. Но она потеряла Гэндзи. Потеряла навсегда. Она знала это.Его прощальные слова были ложью. Гэндзи сказал, что узрел в видении, будто ему суждено стать последним князем Акаоки. У него не будет наследника. Через каких-нибудь несколько лет не станет ни самураев, ни сёгуна, ни князей, ни самостоятельных княжеств. Цивилизация, насчитывающая два тысячелетия, исчезнет буквально за ночь. Так сказал Гэндзи. Возможно, все это тоже было ложью. По крайней мере, на то было похоже. Но Хэйко это не волновало. Для нее важна была одна-единственная ложь. Гэндзи солгал, когда сказал, что присоединится к ней.
Хэйко знала это, ибо в двух своих видениях Гэндзи видел иное.
В первом он встретил загадочную госпожу Сидзукэ. Кто бы она ни была, она явно происходила не из Америки. Значит, Гэндзи встретит ее в Японии. Во втором его жена, наложница или любовница – Гэндзи не видел ее, так что это может оказаться Эмилия, Сидзукэ или еще какая-то женщина – умерла родами, едва лишь успев произвести на свет его наследника. Гэндзи ни за что не допустит, чтобы его ребенок провел детские годы вдали от родного княжества.
Он солгал, и Хэйко до сих пор не понимала – почему?
Гэндзи обрек Хэйко на жизнь в стране, в которой Эмилия считалась красавицей. И если что-то можно было сказать о такой стране наверняка, то лишь одно: она, Хэйко, будет считаться там уродливой и отвратительной. Ее прославленная красота более ей не пригодится. Люди будут отворачиваться от нее. Ее станут презирать. Насмехаться над нею.
Ей не придется ждать, пока время уничтожит ее красоту. Она уже распростилась с ней в двадцать лет, оставив ее в стране, что ныне скрылась за горизонтом.