Страница:
Коммунары-дзержинцы? Они способны построить именно такую арку, очень скромную, веселую и в то же время почти триумфальную.
Коммунаров-дзержинцев знают не только в Харькове, народ этот подвижный и склонный к путешествию. Это может и не все знают, на зато каждый видел этих стройных мальчиков и девочек, марширующих по шести в ряд за своим великолепным оркестром и с полным стариком дирижером впереди. 1 мая и 7 ноября они всегда открывают марш рабочих организаций и, проходя мимо трибуны, по-детски грациозно подбрасывают вверх руки, салютуя правительству.
А это вьезд в их владения. Арка открывает дорогу, проложенную в лесу, дорогу правильную, вымощенную, снабженную телефонными столбами и электрическим освещением.
Через лес идти недолго. За лесом - поле, а в конце его виден целый ряд серых корпусов, отдельным новым миром стоящих впереди темного леса. Два красных флага реют над ними. Скоро рядом с вами начинает мелькать узорчатая ограда, корпуса все ближе и ближе, и ваша машина останавливается у кирпичных ворот.
Широкий асфальтовый тротуар ведет к дому, справа и слева от вас протянулись в стороны широкие обильные цветники и дорожки.
Здесь и живут коммунары-дзержинцы.
В дверях вы обязательно столкнетесь с подтянутым ловким мальчиком, который машинально уступит вам дорогу и немедленно забудет о вашем существовании, улетая куда-то по своим важным коммунарским делам.
В вестибюле часовой с винтовкой только в том случае обратит на вас внимание, если вы не сняли галош. Если же вы человек культурный, не бойтесь часового, и можете даже осведомиться у него, к кому обратиться, чтобы посмотреть коммуну. Он вас направит к начальнику коммуны, или к его помощнику, или к дежурному командиру, или просто передаст на руки первому свободному коммунару. Вы теперь обеспечены любезным чичероне, вас проведут по всем помещениям коммуны, покажут клубы, спальни, завод, школьные кабинеты и ответят на все ваши вопросы, даже самые ехидные и недоверчивые.
Если вы попали в рабочее время, вы почти не увидите коммунаров в коридорах или спальнях. Только случайно вас может догнать звонок на переменку - и мимо вас прольются из классов мальчишеский гомон, девичий смех, звуки резиновых мячиков малышей. Зато на заводе вы попадете в среду, щедро наполненную шумом, работой, движением, производственным материалом, запахом серьезного большого завода и самое главное - коммунарами.
И на заводе, и в спальнях, и в клубах, и в столовой вас обязательно поразит какая-то совершенно исключительная опрятность и нарядность этого этого особого мира - мира до конца социалистического. Все здесь блестит и радуется: безукоризненный паркет, зеркала, блестящие никелем и чистотой станки, правильно сложенные детали и полуфабрикаты, портреты, гардины и цветы, солнечные пятна на каждой стене, сверкающие улыбки молодежи, снова цветы и снова улыбки. Цветов много: в столовой, в спальнях, в клубах; много и радости, но все это каким-то чудесным образом не кажется вам праздником. Нет, это будни, это вы чувствуете на каждом шагу, так много здесь делового движения, так мало здесь торчащего излишества, так все по-деловому прилажено и скромно. Да, это совершенно новый мир, здесь новая радость, и даже цветы кажутся новыми. И это мир рабочий.
Вам непременно захочется проникнуть в самое существо этого мира. Что это за коммунары-дзержинцы?
Идиллия или социализм? Вам захочется проникнуть в самое существо этого мира. Вас к тому же немного смущает внешняя идилличность коммуны, и вы не можете связать ее с другими вашими впечатлениями: с серьезной заводской работой, с уверенным и четким ритмом коммунарской жизни. Поэтому и самый завод, и ритм, и настоящий рабфак вам иногда начинают казаться тоже идиллией. Потом вы начинаете догадываться, что иддиличны не коммунары, а вы сами. Они вас растрогали и удивили, а пока вы стоите и умиляетесь, они разбежались куда-то по своим делам и забыли о вас - им некогда. Вы начинаете соображать, что они счастливы тем счастьем, за которое и вы, может быть, боролись и истратили на один метр ваших нервов.
И тогда ваша мысль поневоле направляется к источнику этого прекрасного дела: кто это придумал, кто это так разумно, с такой любовью к детям, с таким уверенным знанием создал это детское счастье, кто это смог не испугаться идиллии, о которой и вы мечтали и которая, как потом оказалось, называется социализмом? Счастье здесь не от папашиного капитала, не от жизни беззаботной, не от паразитского обжорства, не в слое разведенного жирка, покрывающего мускулы, а счастье в рабочем усилии, в ощущении самих мускулов, в просторной дорогое вперед, по которой идут миллионы трудящихся, в этом слиянии с мировым делом. счастье в том, что уже не может быть стыдно от паркета, цветов и зеркал, счастье в настоящей человеческой свободе.
И вы начинаете понимать, что это и ваше дело, что это дело нашей революции, что фундаменты его заложены на неизмеримых полях великих и победных классовых битв. А чекисты были последовательны и логичны: увековечить память Дзержинского после его смерти они решили этим уголком социализма, тем более что социализм - это не остановка, это тоже движение, и движение вперед.
Коммуна открыта 29 декабря 1927 г. Чекисты Украинцы не были так богаты, чтобы строить дорогой завод, большие корпуса. Все дело в том, что чекисты обладали очень небольшими средствами, собранными путем вычетов из их жалованья. Они вложили в дело другой капитал: силы своего коллектива, свою мысль, свое преклонение перед памятью Дзержинского, они реализовали новые представления о человеке, позволяющие беспризорного поставить в первые ряды общества, в первые ряды не только по характеру прав, но и по характеру обязанностей, по требованию к человеку.
Коммуна 1927 г. была совсем маленьким детским коллективом - всего на 50 человек, он владел только одним домом, небольшой мастерской полукустарного типа, в которой даже эти 50 поместиться не могли. Дети эти не умели работать и не знали, что они должны делать, они были малограмотны и малокультурны: "цветы" интервенции и войны, беспризорные.
Но чекистский коллектив в эту небольшую ячейку вложил большие запасы энергии, большевистской настойчивости и возможности далекого развития, вложил в форме крупной человеческой заботы и мысли о детях. Коммунары пришли в светлые солнечные комнаты, в уют и тепло, им были сказаны настоящие человеческие слова о работе и жизни, и полдесятка станков и две классные комнаты были поставлены перед ними как отправная точка будущей их работы.
Было это небольшое хозяйство до конца продумано, прилажено, строго проверено до последней мелочи, и в него была уже с первого дня вложена идея того же счастья, о котором мы говорили выше.
Сейчеса, когда прошло пять лет, когда коммуна живет полной жизнью, коммунары вспоминают имена своих первых начинателей с благодарностью и любовью.
Скажите перед коммунарами эти имена - и коммунарские лица расцветают улыбками, гремят аплодисменты, и после того еще долго не может замереть щебетание детских, девичьих, юношеских голосов, взволнованных родными образами, возникшими перед ними. Тогда в коммуне ярко вспоминаются и первые детские дни, и первые годы, наполненные проблемами и стремлениями, иногда недалекие и от нужды, бороться с которой коммунары были всегда в силах, тем более что нужда тоже возбуждалась стремлением вперед и сознательным отказом от некоторых вещей. Вспоминаются и первые "достижения" - кустарная мебельная фабрика, и арматура в деревянных худых цехах, среди чахоточных дряхлых станков, борьба с кустарщиной и дешевкой. Вспоминаются и поражения, и победы: поражения учили коммунаров работать, победы вели к новым победам, вели вперед.
ОПЫТ МЕТОДИКИ РАБОТЫ ДЕТСКОЙ ТРУДОВОЙ КОЛОНИИ
(Материалы книги) 1. Предисловие Содержание настоящей книги я хотел бы ограничить узкометодическим материалом, не производя разведок в область теории воспитания...
К сожалению, мне приходится считаться с разрывом между теорией и практикой воспитания. "Теория" живет отдельно от практики, влияние ее в нашем деле ничтожно, а в последнее время она и сама поняла тщету своего существования и потихоньку замерла в одной из запыленных кладовочек великолепного дворца наук. Воспитательная практика, оказавшись не в силах понять теоретические тексты и привязать их к делу, в лучшем случае опирается на здравый смысл, в худшем - на ходячие старенькие педагогические предрассудки... Методика воспитания не может опереться на педагогическую теорию как на нечто действительно существующее в данный момент и надежное. Поэтому мне придется довольно часто задерживаться на теоретических вопросах, чтобы логика того или другого приема сделалась ясной.
Теоретические рассуждения, не опирающиеся на широко поставленную науку, разумеется, рискуют оказаться дилетантскими, но я надеюсь, что нам поможет общая ясность тех принципов, на которых строится советское общество...
Я должен еще сделать несколько замечаний по существу вопроса.
Человек воспитывается целым обществом. Все события в обществе, его работа, движение вперед, его быт, успехи и неудачи - все это настолько могучие и настолько сложные воспитательные факторы, что адекватно показать их работу можно в большом специальном исследовании, которое может убедительным, только опираясь на большое количество удостоверенных наблюдений. Это уже не методика, а нечто более широкое.
Детское воспитательное учреждение в современной практике руководит ростом человека на очень ограниченном отрезке времени - три года - пять лет. Его работа ограничена во времени, количественно, но она ограничена и в глубину, так как детская колония может овладеть только очень небольшим пучком влияний, идущих от всех элементов общества, природы, наследственности. Правда, влияние детской колонии и в этом случае может быть чрезвычайно могучим, так как оно проводится в специально концентрированных формах действия, но это не уничтожает его ограниченности.
Тема еще более суживается благодаря специфической позиции автора. Я не педагогический мыслитель, не специалист-исследователь детской жизни и жизни детского учреждения. Я работал в двух детских учреждениях: в колонии для правонарушителей им. М.Горького с 1920 по 1928 г. и в коммуне им. Ф.Э.Дзержинского с 1928 по 1932 г. Оба эти учреждения, каждый в свое время, достигли хороших результатов. Это обстоятельство дало повод многим товарищам принуждать меня к изданию книги о работе в детской колонии. Но я никогда не имел досуга ни записывать свои наблюдения, ни подсчитывать результаты отдельных приемов и влияния отдельных событий в коллективе. Все же передо мною прошло за 12 около 2500 молодых людей, и я пережил около 70 тысяч часов рабочего педагогического напряжения. Все это "материал" слишком сырой, но я ни какую особенную "сухость" и не претендую... Далее я работал почти исключительно с беспризорными...
В итоге я предлагаю читателю чрезвычайно мало, но глубоко убежден, чтчо многое из моего опыта и кое-что из моих соображений нашим работникам пригодится.
2. Вступление Ц е л и в о с п и т а н и я Чрезвычайно существенный момент в нашей работе - она должна быть до конца целесообразна. Мы обязаны воспитывать такого человека, который нашему обществу нужен. Иногда эта надобность определяется обществом очень нетерпеливо и требовательно: дайте инженеров, врачей, формовщиков, токарей. Это требует партия, хозяйственники, плановики.
Врачи, инженеры и формовщики требуются не только у нас рабочим классом. На Западе буржуазия предьявляет такие же требования к педагогам. Но кадры, выпускаемые у нас, и кадры для буржуазных стран за пределами своего профессионального единства должны отличаться прямо противоположными личными особенностями. Удается ли буржуазии воспитывать эти необходимые ей особенности - вопрос посторонний, но наше воспитание должно быть удачным. Здесь мы уже выходим за границы понятия "кадры" в том смысле, в каком это слово часто поднимается теперь. Мы уже должны говорить не только о профессиональной подготовке нового поколения, а о воспитании такого типа поведения, таких характеров, таких личных комплексов, которые нужны именно в Советском государстве в эпоху диктатуры пролетариата, в момент нашего перехода к бесклассовому обществу. Цели воспитательной работы могут быть выведены только из общественного требования, из его нужды.
Попытки повозиться с "целями воспитания" у нас, конечно, были.
В начале революции наши педагогические писатели и ораторы, разогнавшись на западноевропейских педагогических трамплинах, прыгали очень высоко и легко "брали" такие идеалы, как "гармоническая личность". Потом они заменили гармоническую личность "человеком-коммунистом", в глубине души успокаивая себя соображением, что это все равно. Иногда они расширяли идеал и провозглашали, что мы должны воспитывать "борца, полного инициативы".
С самого начала и проповедникам, и ученикам, и посторонним зрителям было одинаково понятно, что при такой абстрактной постановке вопроса наблюдать достижения подобных целей и таким образом проверить педагогическую работу все равно никому не доведется, а потому и постановка указанных идеалов было делом совершенно безопасным.
Таким же базопасным делом была и дальнейшая работа на педагогическом "турнике": идеалы эти очень удобно укладывались в какие угодно логические комбинации. Один из авторитетных авторов не так давно без всякого особенного напряжения непосредственно выводил из поставленного идеала педагогическую методику: хулигана нельзя выгнать в коридор из класса, ибо в таком случае из него не выйдет "борец с инициативой", а получится "раб и подхалим"#1.
Нужно удивлять нашему чрезмерному прекраснодушию. Мы читали все это с поразительным спокойствием, выключая и наш опыт, и политическое развитие, и здравый смысл. Больше того, мы почтительно поражались учености автора, и если на другой день мы все-таки выгоняли хулигана из класса, то делали это с ощущением своей преступности, хотя собственными глазами видели, что ни рабы, не подхалимы от нашего греха как будто бы не размножались. Очень часто мы убеждались и в том, что оставление хулигана в классе никогда не воспитывало из него "борца с инициативой".
Так сильно действует на впечатлительную душу педагога ловко сделанный трюк с идеалом.
Все же постепенно, по мере того как мы сами развивались в работе и проверяли ее результаты, мы начали сомневаться в ценности предложенных идеалов. Они нам не понравились прежде всего по причинам своего чрезмерного совершенства. Это именно идеалы, и нам нужны практические цели, понятные для нас, выполнимые и грамотные, как хорошие чертежи дома в жилищном строительстве: здесь балкон, здесь лестница, кухня.
Потом мы обратили внимание на небольшой "хвостик" индивидуализма, который незаметно торчит у каждого такого автора. Личность, коммунист, борец - все это обязательно в единственном числе. Так и представляется богатый кабинет в богатом доме - уютный, мягкий, затененный. В кабинете личность - сынок хозяйский, а над его душой ученый мастер, который за приличное вознаграждение взялся изготовить из хозяйского сына "гармоническую личность" в полном соответствии с либеральными убеждениями папаши, тем более что "гармоническая личность" очень идет и к хорошему автомобилю, к замечательной яхте, и к богатому дворцу, и к богатой невесте.
А у нас массовое воспитание, воспитание миллионов, кадры для наших исторических пятилеток. О целях нашего воспитания нужно говорить в каких-то других словах, в каких-то цифрах, с совершенно иным пафосом, деловым, скромным, ответственным#2.
Цели нашей работы должны быть выражены в реальных качествах людей, которые выйдут из наших педагогических рук. Каждый воспитанный нами человек - это продукт нашего педагогического производства. И мы, и общество должны рассматривать наш продукт очень пристально и подробно, до последнего винтика. Как и во всяком другом производстве, у нас возможен выпуск прекрасной продукции, только удовлетворительной, только терпимой, наконец, условного брака, полного брака#3. Успех нашей работы зависит от бесчисленного количества обстоятельств: педагогической техники, снабжения, качества материала. Наш основной материал - дети - неизмеримо разнообразен. Спрашивается, сколько процентов этого материала годится для воспитания "человека, полного инициативы", - 90? 50? 10? 0,05. А на что пойдет остальной материал?
Если так подходить к вопросу, становится абсолютно недопустимым заменять точное описание нашего продукта общими возгласами, патетическими восклицаниями и "революционными" фразами.
В подобных целевыражениях так разит идеалом, что практическое их использование делает совершенно невозможным. Абстрактный идеал как цель воспитания неудобен для нас не только потому, что идеал вообще недостижим, но и потому, что в сфере поступка очень запутаны "междуидеальные" отношения. Идеальная вежливость, идеальный хозяйственник, идеальный политик, идеальный коммунист - это чрезвычайно сложные комплексы, так сказать, различных совершенств и определенных предрасположений и отвращений. Попытки воплотить выражение цели воспитания в короткой формуле доказывают только полный отрыв от всякой практики, от всякого дела. И поэтому совершенно естественно, что подобные формулы ничего не создали в живой жизни и в живой нашей работе.
Проектировка личности как продукта воспитания должна производиться на основании заказа общества. Это положение сразу снимает с нашего продукта идеальные хитоны. Нет ничего вечного и абсолютного в наших задачах. Требования общества действительны только для эпохи, величина которой более или менее ограничена. Мы можем быть совершенно уверены в том, что к следующему поколению будут предьявлены несколько измененные требования, причем изменения эти будут вноситься постепенно, по мере роста и совершенствования всей общественной жизни.
Поэтому в нашей проектировке мы всегда должны быть в высшей степени внимательны и обладать хорошим чутьем, в особенности еще и потому, что развитие требований общества может совершаться в области малозначительных и малых деталей.
И, кроме того, мы всегда должны помнить, каким бы цельным ни представлялся для нас человек при широком обобщении, все же нельзя его считать совершенно однообразным явлением. Люди в известной степени представляют собой очень разносортный материал для воспитания, и выпускаемый нами "продукт" обязательно тоже будет разнообразен. Так, обьединяя многие вещества в одном понятии металла, мы не будем стремиться к производству аллюминевых резцов или ртутных подшипников. Было бы неимоверным верхоглядством игнорировать человеческое разнообразие и вопрос о задачах воспитания втиснуть в общую для всех словесную строчку.
Наше воспитание должно быть коммунистическим, классовым, и каждый воспитанный нами человек должен быть полезен делу рабочего класса. Это обобщающее положение с необходимостью предполагает именно различные формы его реализации в зависимости от различия человеческого материала и разнообразия его использования в обществе. Всякое иное положение есть обезличка, которая, к слову сказать, нигде не свила для себя такого крепкого гнезда, как в педагогике.
Общие и индивидуальные черты личности в отдельных живых явлениях образуют бесконечно запутанные узлы, и поэтому проектировка личности становится делом чрезвычайно трудным и требующим осторожности. Самым опасным моментом еще долго будет страх перед человеческим разнообразием, неумение из разнообразных элементов построить уравновешенное целое. Поэтому у нас всегда будут жить попытки остричь всех одним номером, втиснуть человека в стандартный шаблон, воспитать узкую серию человеческих типов - это кажется более легким делом, чем воспитание дифференцированное. Между прочим, такую ошибку совершали спартанцы и иезуиты в свое время.
Преодоление этой проблемы было бы совершенно невозможно, если бы мы разрешали ее силлогистически: разнообразны люди - разнообразен и метод. Приблизительно так рассуждали педологи, создавали отдельные учреждения для "трудных" и отдельные - для нормальных#4. Да и теперь грешат, когда отдельно воспитывают мальчиков от девочек. Если и дальше развивать эту логику по линиям разветления личных особенностей (половых, возрастных, социальных, моральных), мы придем все к тому же индивидуалистическому, единственному числу, так ярко бьющему в глаза в ультрапедагогическом слове "ребенок".
Достойной нашей эпохи организационной задачей может быть только создание метода, который, будучи общим и единым, в то же время дает возможность каждой отдельной личности развивать свои способности, сохранять свою индивидуальность, идти вперед по линиям своих наклонностей.
Совершенно очевидно, что приступая к решению такой задачи, мы не имеем уже возможности возиться только с отдельным "ребенком". Перед нами сразу встает коллектив как обьект нашего воспитания. И проектировка личности от этого приобретает новые условия для решения. Мы должны выдать в качестве продукта не просто личность, обладающую такими или иными чертами, а члена коллектива, при этом коллектива определенных признаков.
Конечно, я не имею в виду, да и не имею сил произвести такую проектировку. Мне кажется, что эта тема достойна усилий нескольких больших ученых, и в особенности усилий наших наркомпросов, когда для воспитательного корпуса будет приготовлена папка "чертежей" - личных, типовых, коллективных. Но сейчас у нас у нас не только нет разработанных научных проектов личности, но нет и эскизов, самых первоначальных набросков, рабочих чертежей.
А что у нас есть? Есть в литературе, в журналистике, в газете и еще больше есть в живой жизни. В жизни общественные отзывы, осуждения, одобрения, пожелания рассыпаны щедрой рукой. Если бы можно было собрать мнения людей о своих помощниках (соратниках, сотрудниках, начальниках и соседях, друзьях и врагах, близких и далеких) хотя бы одного учреждения, мы получили бы богтаейший черновой материал для нашей проектировки.
И как много таких суждений, так легко и естественно вытекают из них первичные итоги, средние представления о типе нужного для общества человека! Конечно, эти представления неодинаковы в различных социальных группах, в различных бытовых, производственных, культурных слоях нашего общества, но мы, воспитатели, должны знать, на что нужно опереться.
Общий средний комплект общественного требования, между прочим, чрезвычайно ясен и общеизвестен. Нам говорят: "Выпускайте здорового, хорошо грамотного, а если можно, то и образованного человека, дисциплинированного, бодрого, обладающего хорошим развитием инциативой, упорядоченного в гигиене и быте, а самое главное, сознательно учавствующего в общей работе коллектива, рабочего класса, активного деятеля нашего строительства, в любой момент способного стать в военные ряды для защиты нашего дела в Советской стране от армии буржуазии".
Я глубоко убежден: многие педагоги скажут, что этого мало, настолько мало, что граничит с оппортунизмом, что нужно гораздо больше гармоническая личность.
А я утверждаю, что если бы мы могли обеспечить массовый выпуск такой "продукции", то это было бы прямо замечательно. И партия, и хозяйственники, и веонные в таком случае сказали бы, что это действительно хорошо.
никаких затруднений в количественной оценке приведенного заказа я не предвижу. Затруднения возникнут тогда, когда начнется толкование на старую тему: что есть истина? Что такое дисциплинированный человек? Что такое сознательное участие, что такое активный деятель? Это все великолепные площадки для теоретических споров.
Но и это не страшно. В конце концов, авторитетный арбитр скажет: "Так держать".
Большие трудности ожидают нас только на практической работе. Здесь на каждом шагу мы встретимся с противоречиями между отдельными деталями и условиями задачи, с одной стороны, и между коллективным и личным принципом - с другой. Эти противоречия очень многочисленны и могучи. Для разрешения их мы не имеем часто не только метода, но и основных принципов. В итоге это проблема коллектива и личности в коллективе. Проектировке личности поэтому необходимо должен предшествовать анализ внутриколлективных и личных явлений.
Не задерживаясь сейчас на этом вопросе, я рассчитываю коснуться отдельных тем такого анализа в соответствующих главах; таким образом, детали нашей проектировки будут выясняться на протяжении всего изложения. Но, кроме того, необходимо еще предварительно пересмотреть наши представления о коллективе.
Остается сказать несколько слов о затруднениях совсем особого порядка о затруднениях педагогической логики. Ясность поставленной задачи, определенность проектировки личности - только небольшая часть дела. Исходя из данных проектировки или из других оснований, нам нужно прийти к педагогическому средству. Логические пути к нему в настоящее время находятся в печальном положении: они заросли сорняками, забиты непроходимыми нагромождениями каменистых осколков старого мира и старой идеологией. В третьей, и последней, главе я рассчитываю без больших претензий, но искренне подойти к этому тяжелому вопросу.
К о л л е к т и в Одни говорят: "Коллектив как реальность не существует. Реальна только личность".
Другие говорят: "Индивид как что-то самостоятельное в социальной действительности не существует. Существует только общество".
Коммунаров-дзержинцев знают не только в Харькове, народ этот подвижный и склонный к путешествию. Это может и не все знают, на зато каждый видел этих стройных мальчиков и девочек, марширующих по шести в ряд за своим великолепным оркестром и с полным стариком дирижером впереди. 1 мая и 7 ноября они всегда открывают марш рабочих организаций и, проходя мимо трибуны, по-детски грациозно подбрасывают вверх руки, салютуя правительству.
А это вьезд в их владения. Арка открывает дорогу, проложенную в лесу, дорогу правильную, вымощенную, снабженную телефонными столбами и электрическим освещением.
Через лес идти недолго. За лесом - поле, а в конце его виден целый ряд серых корпусов, отдельным новым миром стоящих впереди темного леса. Два красных флага реют над ними. Скоро рядом с вами начинает мелькать узорчатая ограда, корпуса все ближе и ближе, и ваша машина останавливается у кирпичных ворот.
Широкий асфальтовый тротуар ведет к дому, справа и слева от вас протянулись в стороны широкие обильные цветники и дорожки.
Здесь и живут коммунары-дзержинцы.
В дверях вы обязательно столкнетесь с подтянутым ловким мальчиком, который машинально уступит вам дорогу и немедленно забудет о вашем существовании, улетая куда-то по своим важным коммунарским делам.
В вестибюле часовой с винтовкой только в том случае обратит на вас внимание, если вы не сняли галош. Если же вы человек культурный, не бойтесь часового, и можете даже осведомиться у него, к кому обратиться, чтобы посмотреть коммуну. Он вас направит к начальнику коммуны, или к его помощнику, или к дежурному командиру, или просто передаст на руки первому свободному коммунару. Вы теперь обеспечены любезным чичероне, вас проведут по всем помещениям коммуны, покажут клубы, спальни, завод, школьные кабинеты и ответят на все ваши вопросы, даже самые ехидные и недоверчивые.
Если вы попали в рабочее время, вы почти не увидите коммунаров в коридорах или спальнях. Только случайно вас может догнать звонок на переменку - и мимо вас прольются из классов мальчишеский гомон, девичий смех, звуки резиновых мячиков малышей. Зато на заводе вы попадете в среду, щедро наполненную шумом, работой, движением, производственным материалом, запахом серьезного большого завода и самое главное - коммунарами.
И на заводе, и в спальнях, и в клубах, и в столовой вас обязательно поразит какая-то совершенно исключительная опрятность и нарядность этого этого особого мира - мира до конца социалистического. Все здесь блестит и радуется: безукоризненный паркет, зеркала, блестящие никелем и чистотой станки, правильно сложенные детали и полуфабрикаты, портреты, гардины и цветы, солнечные пятна на каждой стене, сверкающие улыбки молодежи, снова цветы и снова улыбки. Цветов много: в столовой, в спальнях, в клубах; много и радости, но все это каким-то чудесным образом не кажется вам праздником. Нет, это будни, это вы чувствуете на каждом шагу, так много здесь делового движения, так мало здесь торчащего излишества, так все по-деловому прилажено и скромно. Да, это совершенно новый мир, здесь новая радость, и даже цветы кажутся новыми. И это мир рабочий.
Вам непременно захочется проникнуть в самое существо этого мира. Что это за коммунары-дзержинцы?
Идиллия или социализм? Вам захочется проникнуть в самое существо этого мира. Вас к тому же немного смущает внешняя идилличность коммуны, и вы не можете связать ее с другими вашими впечатлениями: с серьезной заводской работой, с уверенным и четким ритмом коммунарской жизни. Поэтому и самый завод, и ритм, и настоящий рабфак вам иногда начинают казаться тоже идиллией. Потом вы начинаете догадываться, что иддиличны не коммунары, а вы сами. Они вас растрогали и удивили, а пока вы стоите и умиляетесь, они разбежались куда-то по своим делам и забыли о вас - им некогда. Вы начинаете соображать, что они счастливы тем счастьем, за которое и вы, может быть, боролись и истратили на один метр ваших нервов.
И тогда ваша мысль поневоле направляется к источнику этого прекрасного дела: кто это придумал, кто это так разумно, с такой любовью к детям, с таким уверенным знанием создал это детское счастье, кто это смог не испугаться идиллии, о которой и вы мечтали и которая, как потом оказалось, называется социализмом? Счастье здесь не от папашиного капитала, не от жизни беззаботной, не от паразитского обжорства, не в слое разведенного жирка, покрывающего мускулы, а счастье в рабочем усилии, в ощущении самих мускулов, в просторной дорогое вперед, по которой идут миллионы трудящихся, в этом слиянии с мировым делом. счастье в том, что уже не может быть стыдно от паркета, цветов и зеркал, счастье в настоящей человеческой свободе.
И вы начинаете понимать, что это и ваше дело, что это дело нашей революции, что фундаменты его заложены на неизмеримых полях великих и победных классовых битв. А чекисты были последовательны и логичны: увековечить память Дзержинского после его смерти они решили этим уголком социализма, тем более что социализм - это не остановка, это тоже движение, и движение вперед.
Коммуна открыта 29 декабря 1927 г. Чекисты Украинцы не были так богаты, чтобы строить дорогой завод, большие корпуса. Все дело в том, что чекисты обладали очень небольшими средствами, собранными путем вычетов из их жалованья. Они вложили в дело другой капитал: силы своего коллектива, свою мысль, свое преклонение перед памятью Дзержинского, они реализовали новые представления о человеке, позволяющие беспризорного поставить в первые ряды общества, в первые ряды не только по характеру прав, но и по характеру обязанностей, по требованию к человеку.
Коммуна 1927 г. была совсем маленьким детским коллективом - всего на 50 человек, он владел только одним домом, небольшой мастерской полукустарного типа, в которой даже эти 50 поместиться не могли. Дети эти не умели работать и не знали, что они должны делать, они были малограмотны и малокультурны: "цветы" интервенции и войны, беспризорные.
Но чекистский коллектив в эту небольшую ячейку вложил большие запасы энергии, большевистской настойчивости и возможности далекого развития, вложил в форме крупной человеческой заботы и мысли о детях. Коммунары пришли в светлые солнечные комнаты, в уют и тепло, им были сказаны настоящие человеческие слова о работе и жизни, и полдесятка станков и две классные комнаты были поставлены перед ними как отправная точка будущей их работы.
Было это небольшое хозяйство до конца продумано, прилажено, строго проверено до последней мелочи, и в него была уже с первого дня вложена идея того же счастья, о котором мы говорили выше.
Сейчеса, когда прошло пять лет, когда коммуна живет полной жизнью, коммунары вспоминают имена своих первых начинателей с благодарностью и любовью.
Скажите перед коммунарами эти имена - и коммунарские лица расцветают улыбками, гремят аплодисменты, и после того еще долго не может замереть щебетание детских, девичьих, юношеских голосов, взволнованных родными образами, возникшими перед ними. Тогда в коммуне ярко вспоминаются и первые детские дни, и первые годы, наполненные проблемами и стремлениями, иногда недалекие и от нужды, бороться с которой коммунары были всегда в силах, тем более что нужда тоже возбуждалась стремлением вперед и сознательным отказом от некоторых вещей. Вспоминаются и первые "достижения" - кустарная мебельная фабрика, и арматура в деревянных худых цехах, среди чахоточных дряхлых станков, борьба с кустарщиной и дешевкой. Вспоминаются и поражения, и победы: поражения учили коммунаров работать, победы вели к новым победам, вели вперед.
ОПЫТ МЕТОДИКИ РАБОТЫ ДЕТСКОЙ ТРУДОВОЙ КОЛОНИИ
(Материалы книги) 1. Предисловие Содержание настоящей книги я хотел бы ограничить узкометодическим материалом, не производя разведок в область теории воспитания...
К сожалению, мне приходится считаться с разрывом между теорией и практикой воспитания. "Теория" живет отдельно от практики, влияние ее в нашем деле ничтожно, а в последнее время она и сама поняла тщету своего существования и потихоньку замерла в одной из запыленных кладовочек великолепного дворца наук. Воспитательная практика, оказавшись не в силах понять теоретические тексты и привязать их к делу, в лучшем случае опирается на здравый смысл, в худшем - на ходячие старенькие педагогические предрассудки... Методика воспитания не может опереться на педагогическую теорию как на нечто действительно существующее в данный момент и надежное. Поэтому мне придется довольно часто задерживаться на теоретических вопросах, чтобы логика того или другого приема сделалась ясной.
Теоретические рассуждения, не опирающиеся на широко поставленную науку, разумеется, рискуют оказаться дилетантскими, но я надеюсь, что нам поможет общая ясность тех принципов, на которых строится советское общество...
Я должен еще сделать несколько замечаний по существу вопроса.
Человек воспитывается целым обществом. Все события в обществе, его работа, движение вперед, его быт, успехи и неудачи - все это настолько могучие и настолько сложные воспитательные факторы, что адекватно показать их работу можно в большом специальном исследовании, которое может убедительным, только опираясь на большое количество удостоверенных наблюдений. Это уже не методика, а нечто более широкое.
Детское воспитательное учреждение в современной практике руководит ростом человека на очень ограниченном отрезке времени - три года - пять лет. Его работа ограничена во времени, количественно, но она ограничена и в глубину, так как детская колония может овладеть только очень небольшим пучком влияний, идущих от всех элементов общества, природы, наследственности. Правда, влияние детской колонии и в этом случае может быть чрезвычайно могучим, так как оно проводится в специально концентрированных формах действия, но это не уничтожает его ограниченности.
Тема еще более суживается благодаря специфической позиции автора. Я не педагогический мыслитель, не специалист-исследователь детской жизни и жизни детского учреждения. Я работал в двух детских учреждениях: в колонии для правонарушителей им. М.Горького с 1920 по 1928 г. и в коммуне им. Ф.Э.Дзержинского с 1928 по 1932 г. Оба эти учреждения, каждый в свое время, достигли хороших результатов. Это обстоятельство дало повод многим товарищам принуждать меня к изданию книги о работе в детской колонии. Но я никогда не имел досуга ни записывать свои наблюдения, ни подсчитывать результаты отдельных приемов и влияния отдельных событий в коллективе. Все же передо мною прошло за 12 около 2500 молодых людей, и я пережил около 70 тысяч часов рабочего педагогического напряжения. Все это "материал" слишком сырой, но я ни какую особенную "сухость" и не претендую... Далее я работал почти исключительно с беспризорными...
В итоге я предлагаю читателю чрезвычайно мало, но глубоко убежден, чтчо многое из моего опыта и кое-что из моих соображений нашим работникам пригодится.
2. Вступление Ц е л и в о с п и т а н и я Чрезвычайно существенный момент в нашей работе - она должна быть до конца целесообразна. Мы обязаны воспитывать такого человека, который нашему обществу нужен. Иногда эта надобность определяется обществом очень нетерпеливо и требовательно: дайте инженеров, врачей, формовщиков, токарей. Это требует партия, хозяйственники, плановики.
Врачи, инженеры и формовщики требуются не только у нас рабочим классом. На Западе буржуазия предьявляет такие же требования к педагогам. Но кадры, выпускаемые у нас, и кадры для буржуазных стран за пределами своего профессионального единства должны отличаться прямо противоположными личными особенностями. Удается ли буржуазии воспитывать эти необходимые ей особенности - вопрос посторонний, но наше воспитание должно быть удачным. Здесь мы уже выходим за границы понятия "кадры" в том смысле, в каком это слово часто поднимается теперь. Мы уже должны говорить не только о профессиональной подготовке нового поколения, а о воспитании такого типа поведения, таких характеров, таких личных комплексов, которые нужны именно в Советском государстве в эпоху диктатуры пролетариата, в момент нашего перехода к бесклассовому обществу. Цели воспитательной работы могут быть выведены только из общественного требования, из его нужды.
Попытки повозиться с "целями воспитания" у нас, конечно, были.
В начале революции наши педагогические писатели и ораторы, разогнавшись на западноевропейских педагогических трамплинах, прыгали очень высоко и легко "брали" такие идеалы, как "гармоническая личность". Потом они заменили гармоническую личность "человеком-коммунистом", в глубине души успокаивая себя соображением, что это все равно. Иногда они расширяли идеал и провозглашали, что мы должны воспитывать "борца, полного инициативы".
С самого начала и проповедникам, и ученикам, и посторонним зрителям было одинаково понятно, что при такой абстрактной постановке вопроса наблюдать достижения подобных целей и таким образом проверить педагогическую работу все равно никому не доведется, а потому и постановка указанных идеалов было делом совершенно безопасным.
Таким же базопасным делом была и дальнейшая работа на педагогическом "турнике": идеалы эти очень удобно укладывались в какие угодно логические комбинации. Один из авторитетных авторов не так давно без всякого особенного напряжения непосредственно выводил из поставленного идеала педагогическую методику: хулигана нельзя выгнать в коридор из класса, ибо в таком случае из него не выйдет "борец с инициативой", а получится "раб и подхалим"#1.
Нужно удивлять нашему чрезмерному прекраснодушию. Мы читали все это с поразительным спокойствием, выключая и наш опыт, и политическое развитие, и здравый смысл. Больше того, мы почтительно поражались учености автора, и если на другой день мы все-таки выгоняли хулигана из класса, то делали это с ощущением своей преступности, хотя собственными глазами видели, что ни рабы, не подхалимы от нашего греха как будто бы не размножались. Очень часто мы убеждались и в том, что оставление хулигана в классе никогда не воспитывало из него "борца с инициативой".
Так сильно действует на впечатлительную душу педагога ловко сделанный трюк с идеалом.
Все же постепенно, по мере того как мы сами развивались в работе и проверяли ее результаты, мы начали сомневаться в ценности предложенных идеалов. Они нам не понравились прежде всего по причинам своего чрезмерного совершенства. Это именно идеалы, и нам нужны практические цели, понятные для нас, выполнимые и грамотные, как хорошие чертежи дома в жилищном строительстве: здесь балкон, здесь лестница, кухня.
Потом мы обратили внимание на небольшой "хвостик" индивидуализма, который незаметно торчит у каждого такого автора. Личность, коммунист, борец - все это обязательно в единственном числе. Так и представляется богатый кабинет в богатом доме - уютный, мягкий, затененный. В кабинете личность - сынок хозяйский, а над его душой ученый мастер, который за приличное вознаграждение взялся изготовить из хозяйского сына "гармоническую личность" в полном соответствии с либеральными убеждениями папаши, тем более что "гармоническая личность" очень идет и к хорошему автомобилю, к замечательной яхте, и к богатому дворцу, и к богатой невесте.
А у нас массовое воспитание, воспитание миллионов, кадры для наших исторических пятилеток. О целях нашего воспитания нужно говорить в каких-то других словах, в каких-то цифрах, с совершенно иным пафосом, деловым, скромным, ответственным#2.
Цели нашей работы должны быть выражены в реальных качествах людей, которые выйдут из наших педагогических рук. Каждый воспитанный нами человек - это продукт нашего педагогического производства. И мы, и общество должны рассматривать наш продукт очень пристально и подробно, до последнего винтика. Как и во всяком другом производстве, у нас возможен выпуск прекрасной продукции, только удовлетворительной, только терпимой, наконец, условного брака, полного брака#3. Успех нашей работы зависит от бесчисленного количества обстоятельств: педагогической техники, снабжения, качества материала. Наш основной материал - дети - неизмеримо разнообразен. Спрашивается, сколько процентов этого материала годится для воспитания "человека, полного инициативы", - 90? 50? 10? 0,05. А на что пойдет остальной материал?
Если так подходить к вопросу, становится абсолютно недопустимым заменять точное описание нашего продукта общими возгласами, патетическими восклицаниями и "революционными" фразами.
В подобных целевыражениях так разит идеалом, что практическое их использование делает совершенно невозможным. Абстрактный идеал как цель воспитания неудобен для нас не только потому, что идеал вообще недостижим, но и потому, что в сфере поступка очень запутаны "междуидеальные" отношения. Идеальная вежливость, идеальный хозяйственник, идеальный политик, идеальный коммунист - это чрезвычайно сложные комплексы, так сказать, различных совершенств и определенных предрасположений и отвращений. Попытки воплотить выражение цели воспитания в короткой формуле доказывают только полный отрыв от всякой практики, от всякого дела. И поэтому совершенно естественно, что подобные формулы ничего не создали в живой жизни и в живой нашей работе.
Проектировка личности как продукта воспитания должна производиться на основании заказа общества. Это положение сразу снимает с нашего продукта идеальные хитоны. Нет ничего вечного и абсолютного в наших задачах. Требования общества действительны только для эпохи, величина которой более или менее ограничена. Мы можем быть совершенно уверены в том, что к следующему поколению будут предьявлены несколько измененные требования, причем изменения эти будут вноситься постепенно, по мере роста и совершенствования всей общественной жизни.
Поэтому в нашей проектировке мы всегда должны быть в высшей степени внимательны и обладать хорошим чутьем, в особенности еще и потому, что развитие требований общества может совершаться в области малозначительных и малых деталей.
И, кроме того, мы всегда должны помнить, каким бы цельным ни представлялся для нас человек при широком обобщении, все же нельзя его считать совершенно однообразным явлением. Люди в известной степени представляют собой очень разносортный материал для воспитания, и выпускаемый нами "продукт" обязательно тоже будет разнообразен. Так, обьединяя многие вещества в одном понятии металла, мы не будем стремиться к производству аллюминевых резцов или ртутных подшипников. Было бы неимоверным верхоглядством игнорировать человеческое разнообразие и вопрос о задачах воспитания втиснуть в общую для всех словесную строчку.
Наше воспитание должно быть коммунистическим, классовым, и каждый воспитанный нами человек должен быть полезен делу рабочего класса. Это обобщающее положение с необходимостью предполагает именно различные формы его реализации в зависимости от различия человеческого материала и разнообразия его использования в обществе. Всякое иное положение есть обезличка, которая, к слову сказать, нигде не свила для себя такого крепкого гнезда, как в педагогике.
Общие и индивидуальные черты личности в отдельных живых явлениях образуют бесконечно запутанные узлы, и поэтому проектировка личности становится делом чрезвычайно трудным и требующим осторожности. Самым опасным моментом еще долго будет страх перед человеческим разнообразием, неумение из разнообразных элементов построить уравновешенное целое. Поэтому у нас всегда будут жить попытки остричь всех одним номером, втиснуть человека в стандартный шаблон, воспитать узкую серию человеческих типов - это кажется более легким делом, чем воспитание дифференцированное. Между прочим, такую ошибку совершали спартанцы и иезуиты в свое время.
Преодоление этой проблемы было бы совершенно невозможно, если бы мы разрешали ее силлогистически: разнообразны люди - разнообразен и метод. Приблизительно так рассуждали педологи, создавали отдельные учреждения для "трудных" и отдельные - для нормальных#4. Да и теперь грешат, когда отдельно воспитывают мальчиков от девочек. Если и дальше развивать эту логику по линиям разветления личных особенностей (половых, возрастных, социальных, моральных), мы придем все к тому же индивидуалистическому, единственному числу, так ярко бьющему в глаза в ультрапедагогическом слове "ребенок".
Достойной нашей эпохи организационной задачей может быть только создание метода, который, будучи общим и единым, в то же время дает возможность каждой отдельной личности развивать свои способности, сохранять свою индивидуальность, идти вперед по линиям своих наклонностей.
Совершенно очевидно, что приступая к решению такой задачи, мы не имеем уже возможности возиться только с отдельным "ребенком". Перед нами сразу встает коллектив как обьект нашего воспитания. И проектировка личности от этого приобретает новые условия для решения. Мы должны выдать в качестве продукта не просто личность, обладающую такими или иными чертами, а члена коллектива, при этом коллектива определенных признаков.
Конечно, я не имею в виду, да и не имею сил произвести такую проектировку. Мне кажется, что эта тема достойна усилий нескольких больших ученых, и в особенности усилий наших наркомпросов, когда для воспитательного корпуса будет приготовлена папка "чертежей" - личных, типовых, коллективных. Но сейчас у нас у нас не только нет разработанных научных проектов личности, но нет и эскизов, самых первоначальных набросков, рабочих чертежей.
А что у нас есть? Есть в литературе, в журналистике, в газете и еще больше есть в живой жизни. В жизни общественные отзывы, осуждения, одобрения, пожелания рассыпаны щедрой рукой. Если бы можно было собрать мнения людей о своих помощниках (соратниках, сотрудниках, начальниках и соседях, друзьях и врагах, близких и далеких) хотя бы одного учреждения, мы получили бы богтаейший черновой материал для нашей проектировки.
И как много таких суждений, так легко и естественно вытекают из них первичные итоги, средние представления о типе нужного для общества человека! Конечно, эти представления неодинаковы в различных социальных группах, в различных бытовых, производственных, культурных слоях нашего общества, но мы, воспитатели, должны знать, на что нужно опереться.
Общий средний комплект общественного требования, между прочим, чрезвычайно ясен и общеизвестен. Нам говорят: "Выпускайте здорового, хорошо грамотного, а если можно, то и образованного человека, дисциплинированного, бодрого, обладающего хорошим развитием инциативой, упорядоченного в гигиене и быте, а самое главное, сознательно учавствующего в общей работе коллектива, рабочего класса, активного деятеля нашего строительства, в любой момент способного стать в военные ряды для защиты нашего дела в Советской стране от армии буржуазии".
Я глубоко убежден: многие педагоги скажут, что этого мало, настолько мало, что граничит с оппортунизмом, что нужно гораздо больше гармоническая личность.
А я утверждаю, что если бы мы могли обеспечить массовый выпуск такой "продукции", то это было бы прямо замечательно. И партия, и хозяйственники, и веонные в таком случае сказали бы, что это действительно хорошо.
никаких затруднений в количественной оценке приведенного заказа я не предвижу. Затруднения возникнут тогда, когда начнется толкование на старую тему: что есть истина? Что такое дисциплинированный человек? Что такое сознательное участие, что такое активный деятель? Это все великолепные площадки для теоретических споров.
Но и это не страшно. В конце концов, авторитетный арбитр скажет: "Так держать".
Большие трудности ожидают нас только на практической работе. Здесь на каждом шагу мы встретимся с противоречиями между отдельными деталями и условиями задачи, с одной стороны, и между коллективным и личным принципом - с другой. Эти противоречия очень многочисленны и могучи. Для разрешения их мы не имеем часто не только метода, но и основных принципов. В итоге это проблема коллектива и личности в коллективе. Проектировке личности поэтому необходимо должен предшествовать анализ внутриколлективных и личных явлений.
Не задерживаясь сейчас на этом вопросе, я рассчитываю коснуться отдельных тем такого анализа в соответствующих главах; таким образом, детали нашей проектировки будут выясняться на протяжении всего изложения. Но, кроме того, необходимо еще предварительно пересмотреть наши представления о коллективе.
Остается сказать несколько слов о затруднениях совсем особого порядка о затруднениях педагогической логики. Ясность поставленной задачи, определенность проектировки личности - только небольшая часть дела. Исходя из данных проектировки или из других оснований, нам нужно прийти к педагогическому средству. Логические пути к нему в настоящее время находятся в печальном положении: они заросли сорняками, забиты непроходимыми нагромождениями каменистых осколков старого мира и старой идеологией. В третьей, и последней, главе я рассчитываю без больших претензий, но искренне подойти к этому тяжелому вопросу.
К о л л е к т и в Одни говорят: "Коллектив как реальность не существует. Реальна только личность".
Другие говорят: "Индивид как что-то самостоятельное в социальной действительности не существует. Существует только общество".