Страница:
– Глушилка. По сути – самая примитивная глушилка. Правда, я ее чуть доработал.
Такую Марта видела впервые, хотя за время службы перевидала всякое – амулеты, обереги и прочие побрякушки, предназначенные для того, чтобы их владельца нельзя было обнаружить с помощью мант-сканирования или других приемов полицейских или гражданских служб.
Особенно любили такие штуки воры-домушники и автоугонщики – системами мант-безопасности пользовались в Городе почти все, благо, они были недороги. Но те амулеты выполнялись в виде массивных золотых подвесок, которые носили на широких, тоже золотых цепочках.
– Ее не хватятся?
– Нет. Ребята из отдела наркотиков сняли ее с южного курьера, регистрировать не стали. Отдали мне.
Марта не стала спрашивать, почему ее отдали манту из другого отдела, что он с ней делал – это не имело значения. Важно было только то, что он ей отдал эту неприметную коробочку. Тем самым доверив свою карьеру и вполне возможно свою жизнь.
Опустив тяжелый металлический прямоугольник в карман, лейтенант Марино застегнула молнию куртки. Жарко, конечно, но не ходить же светя кобурой по всему городу.
Конечно, Марта не собиралась рисковать всем только ради того, чтобы предупредить Кинби об обвинении.
Ему потребуется место, где можно было бы пересидеть и, если станет совсем плохо, документы и деньги, чтобы выбраться из города.
Наверняка все это у Кинби было, и Марта прекрасно понимала нерациональность своих действий.
И все же, если он действительно перешел дорогу Девятой комнате, то Марта и предположить не могла, какими методами Реннингтон будет пользоваться, чтобы вычислить Кинби. Мог потребоваться совершенно новый, незасвеченный пакет документов, а также наличные.
Как многие полицейские, достаточно повидавшие на своем веку, она организовала несколько захоронок на случай беды.
Всякое могло случиться – окажешься не в том месте не в то время, и придется спешно менять имя, хватать пачку банкнот и делать ноги, пока за тобой не явились, нет, не коллеги даже, а ребята в темных костюмчиках, служащие одной из семей, решившей, что убрать несговорчивого полицейского будет дешевле, нежели покупать его.
Или нужно будет вовремя шепнуть на ушко важному свидетелю о том, что в такой-то квартирке, в таком-то доме, его ждет неприметный портфель с комплектом документов и билетом до позабытой всеми на свете станции, где его никто не будет искать недели две. За время своей работы Марте два раза пришлось шептать свидетелям. Один, правда, до места назначения не добрался – растворился по дороге.
Быстро шагая по улице, девушка лихорадочно думала – с кем Кинби мог бы связаться? С кем? Кто-то, кого никто не принимает в расчет, о ком никогда не подумает Реннингтон.
Ночь воняла. Страхом, похотью, злобой, тягучей тоской, копившейся день ото дня и не находившей выхода.
Марта шла, уверенно впечатывая каблуки в мягкий асфальт, и настороженно поглядывала по сторонам. Она задыхалась от этой вони, вдруг, в одночасье, затопившей улицы.
Перебежав на противоположную сторону переулка, дворами срезала пару кварталов и вышла на ярко освещенную улицу Золотого квадрата. Здесь бурлила истерическая ночная жизнь. Подкатывали к помпезным казино длинные розовые авто, извергали на тротуар девиц в блестках и коротких плотных мужичков с цепкими взглядами.
Даже здесь, в центре лихорадочного веселья Марта чувствовала необычную напряженность, выпадающие из ритма тяжелые паузы, полные нехорошей тишины, излишне жесткие взгляды охранников, слишком поспешный шаг клиентов, старающихся как можно быстрее добраться до пуленепробиваемых дверей.
Долетел из открытых дверей гитарный аккорд, и Марта сбилась с шага. Секунду постояла и бросилась через дорогу, не обращая внимания на недовольные гудки автомобилей и пронзительные вопли велорикш.
На другой стороне улицы остановилась, прикурила, глядя в витрину перед собой. Через улицу за ней вроде бы никто не бросился, но это еще ни о чем не говорило. Двинувшись дальше вниз по улице, она свернула в узкий проулок, куда выходили двери служебных помещений варьете «Лунный гость», резко дернула потертую ручку.
Сунула в нос ошалевшему охраннику жетон и толкнула его вглубь коридора. Сама встала напротив двери.
Дверь нараспашку, в проеме – деловитая физиономия крепкого парня в сером костюме и хорошо отглаженной белой рубашке.
Марта резко, в полную силу бьет внутренним ребром ладони чуть выше галстучного узла.
Парень хрипит, хватается за горло.
Марта втаскивает его за галстук в коридор, с размаху всаживает квадратный мыс тяжелого ботинка в пах.
На полу – неподвижное скорчившееся тело. Марта перешагивает через него, стараясь не наступить в расплывающуюся вокруг искалеченного филера лужу мочи. Обернувшись, видит полные ужаса глаза охранника. Прикладывает палец к губам и пропадает в темноте проулка.
Низенькая стенка делит проулок надвое. По одну сторону – владения варьете, по другую – мусорные баки цирка братьев Блоу. Несет звериной вонью, спермой и перегаром.
Марта углубляется в квартал. Пересекает одну улицу за другой, останавливается в тихих переулках, прислушивается.
Никого.
Сжимает в кулаке подарок манта. Беззвучно шепчет: «Не подведи».
В голове – тягучий гитарный аккорд. Снова и снова. Густой, темный, словно капля крови.
Подземный переход.
Марта сбегает по ступенькам. Светло, блестит кафель. Морг. Холодная мертвая стерильность. Здесь всегда так.
Здесь живет Ночной Гитарист. Сейчас он стоит, привалившись спиной к колонне, ряд которых делит переход надвое. Марта видит только гитарный гриф да часть руки. Белая кожа, тонкие пальцы.
Низкий глухой голос:
– Здравствуй, Марта. Иди сюда. Рассказывай.
Кинби ткнул пальцами, между которыми дымилась сигарета, в сторону ярко освещенной пасти подземного перехода:
– Слышишь?
Марта поежилась. Из-под земли неслись медленные, полные холодной тоски гитарные аккорды.
– Жутковатая музыка. Но играет мастер.
– Сейчас его зовут Ночным Гитаристом. Когда-то я его знал, как Дэмьена Строкки.
Вампир вздохнул:
– Когда-то он был лучшим боевым мантом армии.
– Вы вместе служили? – изумилась Марта. – Но как…
– Да-да. Столько лет прошло, как он мог столько прожить, – Кинби махнул рукой. – Но… – Он посмотрел на Марту и улыбнулся так, что у Марты защемило в груди. – Дэмьен уже не человек. Не совсем человек.
Обхватив руку Кинби, Марта прижалась к ней щекой:
– Пойдем. Пойдем отсюда. Вон, на той стороне тихое пустое кафе. Если захочешь, расскажешь мне о Гитаристе.
Уже на ступеньках кафе она решилась спросить:
– А Дэмьен, он один из… – Марта замялась.
Кинби озадаченно посмотрел на нее, потом, засмеявшись, махнул рукой:
– Нет, он не проклятый. Ты ведь знаешь Суранский лес?
Конечно же. Марта знала.
В ночь, когда пришли Боги, странный дождь, пригоршни которого бросал в темноту дикий ветер, навсегда изменил полосу густого леса, тянувшегося далеко на восток, к подножью Суранских гор.
Изменились и люди, попавшие под этот дождь.
Перестали быть людьми. Перестали стареть.
Многие считали, что и жить они перестали. Другие же, например, добберы, считали, что они теперь живут между мирами и могут слышать голоса Тысячеликой Тьмы. Правда, мало кто из людей понимал, что же это такое.
Как-то один из патрульных-добберов пытался ей это объяснить, но Марта почувствовала, что у нее начинает болеть голова. К тому же патрульный был на редкость косноязычен.
– Нас направили в Суранский лес, – Кинби говорил глуховатым голосом, неподвижно глядя в свою чашку. Руки непрерывно двигались – то хватали изящную чайную ложку, то вертели блюдце или комкали салфетку.
Марта мягко накрыла его ладонь своей, отобрала ложку, переставила чашку чуть дальше.
Бросив на нее короткий благодарный взгляд, Кинби улыбнулся.
– Эй… если не хочешь, не говори, – сказала Марта, поглаживая его холодную сухую ладонь.
– Нет-нет. Все нормально. Просто… иногда становится очень странно. Я рассказываю о событиях, произошедших задолго до твоего рождения, и понимаю что, для меня они произошли не больше месяца-двух назад. Так странно… Но я отвлекся. Итак, нас отправили в Суранский лес. Не весь отряд, только разведгруппу, укомплектованную добровольцами. Вызвались, конечно же, все, так что я отобрал десяток наиболее надежных и опытных бойцов. В том числе Дэмьена, манта-один отряда.
Вышли под вечер…
Кинби снова надолго замолчал.
– Тогда Переродившиеся только начали появляться. Все они выходили из леса. Ползли по бетонным плитам, оставшимся от разбомбленных заводских цехов, ночью танцевали в развалинах. Если видели людей – забирались на стены и висели там, словно гигантские ящерицы.
Откуда они приходили – точно никто не знал. Так – домыслы. Одни думали, что это эксперименты Аланая, другие считали – последствия того дождя, что изменил лес. Кстати, насколько другим стал лес, тогда тоже никто не знал. Да и сейчас не знает. Но тогда разведгруппы проходили по опушке, видели посиневшую траву, лианы, реагирующие на движение, и все.
Разведка с воздуха никаких результатов не дала – непроницаемое полотно сине-зеленого цвета, ни малейших просветов. Пытались высадить исследовательские группы с вертолетов, машины пропали. Люди тоже не вернулись.
А потом стало не до исследований. Войска Аланая со стороны Суранского леса не появлялись, и ладно. Оставили заслон вдоль опушки и забыли на время. Пока кому-то не пришла в голову светлая мысль – устроить глубокий рейд четырьмя группами. Первые три должны были разойтись веером. А за ними шла четвертая – наша.
Расчет был на то, что даже если первые три группы исчезнут, мы найдем их следы и сможем сориентироваться.
Так вот. Мы не нашли ни единого следа. С каждым шагом становилось все страшнее.
Буквально через час после того, как мы вошли в лес, отказали передатчики. Все. И обычные, и мант-устройства. Техножрецы Лантоя уверяли, что их побрякушки будут работать и в аду. Обманули.
Или ад совершенно не такой, как они представляли.
Может быть, мы действительно побывали в нем.
Сначала исчез подлесок. Сине-зеленая трава пропала. Истончилась, превратилась в полупрозрачные, полные тягучей жидкости нити, обвивающиеся вокруг древесных стволов.
Потом стали абсолютно чужими деревья. Не может таких деревьев быть. Неправильные они. Гладкие тонкие трубы, уходящие в небо. Ни сучьев, ни коры, ни следа корней. Слегка качаются от ветра, и тогда слышится тихое бульканье жидкости, медленно текущей по этим трубам.
Шли почти всю ночь.
Под утро остановились, я выслал в стороны две пары на разведку, приказал описать круги вокруг лагеря и возвращаться. Выставил двоих часовых, остальным приказал спать.
Пока не стало светать, сидел, слушал, смотрел, вдыхал воздух, пытался хоть что-нибудь учуять. Ничего.
Потом принял мерзость, которую для меня варили армейские костоправы, и надел шлем. С этой гадостью внутри и шлемом на голове я мог существовать днем. Но ощущения, конечно, отвратительные.
Через час разведчики не вернулись.
Я дал команду собираться и отступать.
Помню, один из бойцов упаковывал свой вещмешок и вдруг, без предупреждения, упал на спину и закричал. На одной ноте. С совершенно неподвижным лицом. Лежал, бессмысленно глядя в одну точку, и кричал «о-о-о-о-о»…
Это было неимоверно страшно.
Потом его лицо стало будто проваливаться внутрь себя. Даже не проваливаться, а… складываться. Словно кто-то складывал по квадратикам дорожную карту. Или игрушечный картонный домик. Тело при этом сохраняло полную неподвижность.
Помню, Дэмьен подскочил к нему, схватил автомат и вещмешок этого бедолаги и одним прыжком оказался рядом со мной. Поглядел на меня и шепнул:
– Ему не поможешь, командир.
И я скомандовал отход. Мы бросили своего товарища. Его тело еще долго было видно между труб-стволов, и мы все слышали это его «о-о-о-о».
Потом мы заблудились.
Даже смешно… Но мы заблудились. Ни единой засечки оставленной нами на стволах, ни одной вешки, никаких мант-маячков, что подвешивал Дэмьен.
Мы не понимали, утро сейчас, день или вечер. Через сине-зеленый потолок переродившихся крон лился жиденький мертвящий свет.
Даже я перестал чувствовать время.
Остановились часы.
Мы шли наугад, полностью доверившись Дэмьену. Он говорил, что ощущает очень слабые сигналы городской сферы. Как будто город за много тысяч километров от нас. Это было совершенно невозможно, но… Что такое невозможно в мире, куда пришли Боги?
Еще один боец упал и умер. Я вижу это ясно, как сейчас. Упал лицом вниз, вытянулся и застыл. Ни конвульсий, ничего. Вообще ничего. Просто перестал жить.
Через какое-то время льющийся сверху свет все же померк. Видимо, где-то там, в нормальном мире, наступила ночь.
И тогда пришли шепчущие тени.
Марта почувствовала, что страшно замерзла. В кафе было тепло, она крепко сжимала ладонями чашку с горячим кофе, но ее бил озноб. И не было сил пошевелиться. Сейчас существовал только глухой монотонный голос Кинби.
– Мы, четверо оставшихся, стояли, спина к спине, опасаясь включать фонари, а вокруг скользили сливающиеся с ночной тьмой, тонкие ломкие тени. Они непрерывно шептали, голоса накладывались друг на друга, то взлетая вверх, превращаясь в шепчущий крик, то стихая до чуть слышного шипения.
И я не знаю, как еще это описать – в них не чувствовалось никаких понятных нам эмоций. Так, словно они не подозревали о нашем присутствии и говорили между собой, но на самом деле они только играли. Но результат игры не слишком их заботил.
Несколько теней скользнуло вперед, обняли нас и я увидел, как растворяются фигуры моих товарищей А от меня они отпрянули.
И пропали.
Подняв голову, Кинби оглядел пустое кафе, словно не сразу поняв, где находится. Сделал знак официанту принести еще кофе, дождался, когда на стол поставят чашечку с неимоверно крепкой дымящейся жидкостью, и продолжил:
– Сам я так и не определил, сколько времени бродил там, держась на армейском снадобье днем и злости ночью. Как только наступала темнота, приходили тени и шептали. Сводили с ума. К счастью, – нехорошо ухмыльнулся Кинби и у Марты похолодело внутри, – я достаточно давно мертв и достаточно давно сошел с ума, так что у них не получилось. Л притрагиваться ко мне они боялись. Или не могли, уж не знаю.
Не помню, как оказался на той поляне. Вот только что стволы-трубы, глухое утробное бульканье, шепот…
И – идеально круглая поляна, в середине огромное сооружение, похожее на термитник. Белое, ажурное.
Прекрасное, но настолько чуждой красотой, что вызывает отвращение.
Дикая мешанина туннелей, часть их видна – снаружи фрагменты стен отсутствуют. Вокруг овальных входов вьются тени и шепот, шепот… Знаешь, как возле осиного улья. Вроде и негромкий, но настолько угрожающий, что понятно – не приближайся.
В одном из тоннелей, в открытой его части, я увидел Дэмъена. Он лежал, неподвижно глядел в потолок и кричал. Вокруг покачивались несколько теней, неторопливо, в такт крику.
Наверное, я не слишком хорошо соображал, что делаю. Сорвал с ремня гранату, выдернул чеку и бросил в одно из входных отверстий. А сам полез по стене этого термитника. Внизу бухнуло, термитник вздрогнул. Я был уже рядом со своим товарищем. Поднял, перекинул через плечо и начал спускаться. Дэмьен продолжал кричать. Это меля ужасно бесило, но останавливаться и что-то делать времени не было.
Потом я бежал и слушал монотонный крик. Мне было страшно опускать его на землю. Страшно заглядывать ему в лицо. Но пришлось это сделать, в конце, концов.
Лицо Дэмъена уже стало заостряться, глаза… белок пропал совсем, в никуда смотрели две лужицы тьмы.
Я не знал, как мне остановить все это. Поэтому полоснул себя ножом по запястью и сжал руку в кулак. Кровь у меня течет плохо, каждая капля долго собиралась, висела, потом лениво отрывалась и падала в его раззявленный рот.
Сколько я так сидел, сжимая и разжимая кулак, не знаю.
В конце концов Дэмьен замолчал.
Я поднял его, снова перекинул через плечо и пошел вперед.
Черед трое суток мы вышли к границе Города.
– А что случилось с ним потом? – убедившись, что Кинби не собирается продолжать, спросила Марта.
– Дэмьена списали. Его долго пытались лечить, он побывал и у Милосердных Сестер, и даже в самом Доме Леди Сновидений, и у техномагов Лантоя.
Им удалось отчасти спасти его разум. Но… мне пытались объяснять. Он уже не совсем принадлежит нашему миру. Он сам стал перекрестком многих пространств, но не может это контролировать, ею разрывают разные миры. Если бы он не был мантом, то просто стал бы Переродившимся – существом, потерявшим себя среди мириада пространств и реальностей. А так – его способности дали точку опоры, позволили сохранить хоть что-то.
Он пытался применять несколько раз свои умения.
– И как? – с надеждой спросила Марта.
Кинби лишь покачал головой в ответ.
– Это страшно.
И отказался отвечать на вопросы.
Сказал лишь, когда они уже выходили из кафе:
– Для него сделали специальные браслеты, блокирующие любые мант-способности. Теперь он может жить. Но жить инвалидом. Я слишком поздно пришел.
– Ты хочешь спросить, откуда я тебя знаю, если ни разу не видел? – продолжал глуховатый голос, пока Марта шла вдоль белых колонн. Звук шагов гулко отдавался в пустом переходе, но нисколько не заглушал слова. Казалось, именно они полностью заполняли белый кафельный объем перехода.
Голос смолк, в воздухе поплыли вязкие гитарные аккорды. Подойдя к гитаристу, Марта встала напротив, прислонилась спиной к колонне. Окинула собеседника внимательным взглядом.
Дэмьен был еще выше и тоньше, чем она ожидала после рассказа Кинби. Лицо пряталось в тени широкополой шляпы. Старой, потертой, с обвисшими полями. Черный свитер с высоким воротом, делающим шею еще тоньше и длиннее, серый пыльник до пят. Черные драные на коленях джинсы, высокие солдатские ботинки.
Тонкие нервные пальцы скользят по гитарному грифу.
Гитарист нависал над своим инструментом.
«Обвивался», – пришло в голову Марте. И сразу же она поняла, кого он ей напоминал. Змею. Нет, даже не змею.
Змея.
Гитарист поднял голову и взглянул на Марту.
Лейтенант Марино сглотнула. Сначала ей показалось, что у Гитариста нет глаз. Почти сразу поняла – есть. На нее смотрели два провала в темноту. Это были не просто черные глаза без белка. Не две лужицы черного цвета. Не колодцы. Именно провалы. Засасывающие, заставляющие голову кружиться.
Марте показалось, что она смотрит с огромной высоты на поверхность планеты, миллиарды лет не знавшей солнца. Она смотрела и видела там, на дне этих провалов, иссохшую черную равнину, полную трясущихся от холода призраков.
Поспешно отвела взгляд. Услышала тихий горький смех:
– Не бойтесь.
Шорох одежды, тихий щелчок:
– Смотрите теперь. Не бойтесь, Марта.
Провалы исчезли, закрытые узкими черными очками. Теперь Гитарист стал просто очень худым и бледным человеком в потертой одежде. И очень молодым, удивленно отметила Марта. Она ожидала, что он будет выглядеть, как потрепанный жизнью, опустившийся мужик, типичный обитатель подземных переходов. Грязноватый, с отросшими ногтями, воняющий помойкой.
Худощавый человек, чисто выбритый. Пахнущий… Ничем.
Во всяком случае, Марта никакого запаха не уловила.
– Теперь, когда вы меня изучили, может быть, скажете, чем я обязан вашему визиту, госпожа Марино? – учтиво спросил Гитарист. Вопросительным знаком повис тягучий звук гитарной струны.
– Откуда вы меня знаете? – чувствуя себя на редкость глупо, спросила Марта.
– Голоса, голос-а-а, – шепнули тонкие бледные губы ее собеседника. – Они мне сказали. Что вы придете.
Марта решила не уточнять. Знал, значит знал.
– Мне надо оставить сообщение Кинби.
Человек осторожно опустил гитару, прислонил к колонне. Резко сполз по кафелю, уселся так, что острые колени оказались на уровне подбородка.
– Он не ходит ко мне. Слишком тяжело.
– Кому? – не удержалась от вопроса Марта.
– Ему. Он считает себя виноватым. Зря. Но не изменишь.
Гитарист говорил коротко, отрывисто. Слова слетали с губ, отсеченные друг от друга невидимым лезвием.
Марта присела на корточки напротив. Сидела и смотрела в непроницаемые стекла черных очков. Гитарист по-птичьи наклонил голову:
– Придет? Скоро?
– Не знаю, – пожала плечами Марта. – Думаю, скоро. Может, сегодня, под утро. Может, завтра.
– Опасно?
– Что опасно? – не поняла Марта.
– Ему. Ходить опасно?
Она молча кивнула. В горле внезапно встал комок. Тяжелый, холодный. Сглотнув, откашлялась.
– Передайте Кинби. Его обвиняют в убийстве. Обвинение «шитое». Заказное. Дело полностью под контролем Девятки, полицию к нему не подпускают. Пусть уходит из города на какое-то время. Если некуда – пусть попробует найти меня. Через вас, например. Я помогу документами и деньгами. Если же может уйти сам, пусть меня не ищет. Пусть уходит сразу.
Выговорившись, Марта почувствовала странное облегчение. Они ничем реально не помогла Кинби, она сделала глупость, потащившись через город среди ночи. Ну не среди ночи, сейчас всего лишь довольно поздний вечер, поправила она сама себя. Да еще теперь впереди маячит мерзкое объяснение с начальством и Девяткой. Как только тот топтун придет в себя, сразу же побежит стучать.
В мертвенном свете длинных трубчатых ламп Марта чувствовала себя на редкость глупо.
Зачем она сюда пошла? Как она собиралась разыскивать Кинби? Чем могла помочь?
Боги Воцарившиеся, вместо того чтобы идти к себе и наконец выспаться, она сидит в подземном переходе и вываливает сумасшедшему информацию, за которую ее с легкостью отдадут под суд.
И все равно на душе было легко. Она сделала все, что могла.
– Придет – скажу. Вы – осторожней.
Марта устало улыбнулась. Внезапно она почувствовала, насколько вымоталась. Располосованные тела в переулках, убийство Билла Грузовика, перестрелка в «Башне Итилора», теперь это нелепое обвинение…
– Я хочу в отпуск, – неожиданно пожаловалась она.
Гитарист ответил кривой, но на редкость дружелюбной улыбкой:
– Идите. Спите. Будут стучать – подушкой.
Марта непонимающе склонила голову и Гитарист уточнил:
– Накройтесь. Чтобы не слышать.
– А вы накрываетесь? – вдруг спросила Марта.
– Нет. Не помогает. – Пальцы нервно забегали по струнам, гулкую тишину перехода наполнили резкие звуки.
– Не помогает. Все равно слышу.
Он перестал играть, прижал струны ладонью. Задрал рукав плаща. Тонкое запястье охватывал тяжелый на вид браслет из потемневшего серебра.
– Кинби рассказывал?
Марта лишь молча кивнула.
– Идите. Спите. Скажу.
Взбежав по ступеням перехода, Марта глубоко вдохнула ночной воздух и неожиданно улыбнулась.
На душе было легко. Впервые за столько дней – легко. Она сделала то, что должна была, и плевать на все законы и плевать на безопасность и целесообразность.
Выйдя к центральным улицам, она поймала такси и с удовольствием развалилась на заднем сиденье.
Часть третья
Такую Марта видела впервые, хотя за время службы перевидала всякое – амулеты, обереги и прочие побрякушки, предназначенные для того, чтобы их владельца нельзя было обнаружить с помощью мант-сканирования или других приемов полицейских или гражданских служб.
Особенно любили такие штуки воры-домушники и автоугонщики – системами мант-безопасности пользовались в Городе почти все, благо, они были недороги. Но те амулеты выполнялись в виде массивных золотых подвесок, которые носили на широких, тоже золотых цепочках.
– Ее не хватятся?
– Нет. Ребята из отдела наркотиков сняли ее с южного курьера, регистрировать не стали. Отдали мне.
Марта не стала спрашивать, почему ее отдали манту из другого отдела, что он с ней делал – это не имело значения. Важно было только то, что он ей отдал эту неприметную коробочку. Тем самым доверив свою карьеру и вполне возможно свою жизнь.
Опустив тяжелый металлический прямоугольник в карман, лейтенант Марино застегнула молнию куртки. Жарко, конечно, но не ходить же светя кобурой по всему городу.
Конечно, Марта не собиралась рисковать всем только ради того, чтобы предупредить Кинби об обвинении.
Ему потребуется место, где можно было бы пересидеть и, если станет совсем плохо, документы и деньги, чтобы выбраться из города.
Наверняка все это у Кинби было, и Марта прекрасно понимала нерациональность своих действий.
И все же, если он действительно перешел дорогу Девятой комнате, то Марта и предположить не могла, какими методами Реннингтон будет пользоваться, чтобы вычислить Кинби. Мог потребоваться совершенно новый, незасвеченный пакет документов, а также наличные.
Как многие полицейские, достаточно повидавшие на своем веку, она организовала несколько захоронок на случай беды.
Всякое могло случиться – окажешься не в том месте не в то время, и придется спешно менять имя, хватать пачку банкнот и делать ноги, пока за тобой не явились, нет, не коллеги даже, а ребята в темных костюмчиках, служащие одной из семей, решившей, что убрать несговорчивого полицейского будет дешевле, нежели покупать его.
Или нужно будет вовремя шепнуть на ушко важному свидетелю о том, что в такой-то квартирке, в таком-то доме, его ждет неприметный портфель с комплектом документов и билетом до позабытой всеми на свете станции, где его никто не будет искать недели две. За время своей работы Марте два раза пришлось шептать свидетелям. Один, правда, до места назначения не добрался – растворился по дороге.
Быстро шагая по улице, девушка лихорадочно думала – с кем Кинби мог бы связаться? С кем? Кто-то, кого никто не принимает в расчет, о ком никогда не подумает Реннингтон.
* * *
Ночь воняла. Страхом, похотью, злобой, тягучей тоской, копившейся день ото дня и не находившей выхода.
Марта шла, уверенно впечатывая каблуки в мягкий асфальт, и настороженно поглядывала по сторонам. Она задыхалась от этой вони, вдруг, в одночасье, затопившей улицы.
Перебежав на противоположную сторону переулка, дворами срезала пару кварталов и вышла на ярко освещенную улицу Золотого квадрата. Здесь бурлила истерическая ночная жизнь. Подкатывали к помпезным казино длинные розовые авто, извергали на тротуар девиц в блестках и коротких плотных мужичков с цепкими взглядами.
Даже здесь, в центре лихорадочного веселья Марта чувствовала необычную напряженность, выпадающие из ритма тяжелые паузы, полные нехорошей тишины, излишне жесткие взгляды охранников, слишком поспешный шаг клиентов, старающихся как можно быстрее добраться до пуленепробиваемых дверей.
Долетел из открытых дверей гитарный аккорд, и Марта сбилась с шага. Секунду постояла и бросилась через дорогу, не обращая внимания на недовольные гудки автомобилей и пронзительные вопли велорикш.
На другой стороне улицы остановилась, прикурила, глядя в витрину перед собой. Через улицу за ней вроде бы никто не бросился, но это еще ни о чем не говорило. Двинувшись дальше вниз по улице, она свернула в узкий проулок, куда выходили двери служебных помещений варьете «Лунный гость», резко дернула потертую ручку.
Сунула в нос ошалевшему охраннику жетон и толкнула его вглубь коридора. Сама встала напротив двери.
Дверь нараспашку, в проеме – деловитая физиономия крепкого парня в сером костюме и хорошо отглаженной белой рубашке.
Марта резко, в полную силу бьет внутренним ребром ладони чуть выше галстучного узла.
Парень хрипит, хватается за горло.
Марта втаскивает его за галстук в коридор, с размаху всаживает квадратный мыс тяжелого ботинка в пах.
На полу – неподвижное скорчившееся тело. Марта перешагивает через него, стараясь не наступить в расплывающуюся вокруг искалеченного филера лужу мочи. Обернувшись, видит полные ужаса глаза охранника. Прикладывает палец к губам и пропадает в темноте проулка.
Низенькая стенка делит проулок надвое. По одну сторону – владения варьете, по другую – мусорные баки цирка братьев Блоу. Несет звериной вонью, спермой и перегаром.
Марта углубляется в квартал. Пересекает одну улицу за другой, останавливается в тихих переулках, прислушивается.
Никого.
Сжимает в кулаке подарок манта. Беззвучно шепчет: «Не подведи».
В голове – тягучий гитарный аккорд. Снова и снова. Густой, темный, словно капля крови.
Подземный переход.
Марта сбегает по ступенькам. Светло, блестит кафель. Морг. Холодная мертвая стерильность. Здесь всегда так.
Здесь живет Ночной Гитарист. Сейчас он стоит, привалившись спиной к колонне, ряд которых делит переход надвое. Марта видит только гитарный гриф да часть руки. Белая кожа, тонкие пальцы.
Низкий глухой голос:
– Здравствуй, Марта. Иди сюда. Рассказывай.
Двумя годами ранее
Кинби ткнул пальцами, между которыми дымилась сигарета, в сторону ярко освещенной пасти подземного перехода:
– Слышишь?
Марта поежилась. Из-под земли неслись медленные, полные холодной тоски гитарные аккорды.
– Жутковатая музыка. Но играет мастер.
– Сейчас его зовут Ночным Гитаристом. Когда-то я его знал, как Дэмьена Строкки.
Вампир вздохнул:
– Когда-то он был лучшим боевым мантом армии.
– Вы вместе служили? – изумилась Марта. – Но как…
– Да-да. Столько лет прошло, как он мог столько прожить, – Кинби махнул рукой. – Но… – Он посмотрел на Марту и улыбнулся так, что у Марты защемило в груди. – Дэмьен уже не человек. Не совсем человек.
Обхватив руку Кинби, Марта прижалась к ней щекой:
– Пойдем. Пойдем отсюда. Вон, на той стороне тихое пустое кафе. Если захочешь, расскажешь мне о Гитаристе.
Уже на ступеньках кафе она решилась спросить:
– А Дэмьен, он один из… – Марта замялась.
Кинби озадаченно посмотрел на нее, потом, засмеявшись, махнул рукой:
– Нет, он не проклятый. Ты ведь знаешь Суранский лес?
Конечно же. Марта знала.
В ночь, когда пришли Боги, странный дождь, пригоршни которого бросал в темноту дикий ветер, навсегда изменил полосу густого леса, тянувшегося далеко на восток, к подножью Суранских гор.
Изменились и люди, попавшие под этот дождь.
Перестали быть людьми. Перестали стареть.
Многие считали, что и жить они перестали. Другие же, например, добберы, считали, что они теперь живут между мирами и могут слышать голоса Тысячеликой Тьмы. Правда, мало кто из людей понимал, что же это такое.
Как-то один из патрульных-добберов пытался ей это объяснить, но Марта почувствовала, что у нее начинает болеть голова. К тому же патрульный был на редкость косноязычен.
– Нас направили в Суранский лес, – Кинби говорил глуховатым голосом, неподвижно глядя в свою чашку. Руки непрерывно двигались – то хватали изящную чайную ложку, то вертели блюдце или комкали салфетку.
Марта мягко накрыла его ладонь своей, отобрала ложку, переставила чашку чуть дальше.
Бросив на нее короткий благодарный взгляд, Кинби улыбнулся.
– Эй… если не хочешь, не говори, – сказала Марта, поглаживая его холодную сухую ладонь.
– Нет-нет. Все нормально. Просто… иногда становится очень странно. Я рассказываю о событиях, произошедших задолго до твоего рождения, и понимаю что, для меня они произошли не больше месяца-двух назад. Так странно… Но я отвлекся. Итак, нас отправили в Суранский лес. Не весь отряд, только разведгруппу, укомплектованную добровольцами. Вызвались, конечно же, все, так что я отобрал десяток наиболее надежных и опытных бойцов. В том числе Дэмьена, манта-один отряда.
Вышли под вечер…
Кинби снова надолго замолчал.
– Тогда Переродившиеся только начали появляться. Все они выходили из леса. Ползли по бетонным плитам, оставшимся от разбомбленных заводских цехов, ночью танцевали в развалинах. Если видели людей – забирались на стены и висели там, словно гигантские ящерицы.
Откуда они приходили – точно никто не знал. Так – домыслы. Одни думали, что это эксперименты Аланая, другие считали – последствия того дождя, что изменил лес. Кстати, насколько другим стал лес, тогда тоже никто не знал. Да и сейчас не знает. Но тогда разведгруппы проходили по опушке, видели посиневшую траву, лианы, реагирующие на движение, и все.
Разведка с воздуха никаких результатов не дала – непроницаемое полотно сине-зеленого цвета, ни малейших просветов. Пытались высадить исследовательские группы с вертолетов, машины пропали. Люди тоже не вернулись.
А потом стало не до исследований. Войска Аланая со стороны Суранского леса не появлялись, и ладно. Оставили заслон вдоль опушки и забыли на время. Пока кому-то не пришла в голову светлая мысль – устроить глубокий рейд четырьмя группами. Первые три должны были разойтись веером. А за ними шла четвертая – наша.
Расчет был на то, что даже если первые три группы исчезнут, мы найдем их следы и сможем сориентироваться.
Так вот. Мы не нашли ни единого следа. С каждым шагом становилось все страшнее.
Буквально через час после того, как мы вошли в лес, отказали передатчики. Все. И обычные, и мант-устройства. Техножрецы Лантоя уверяли, что их побрякушки будут работать и в аду. Обманули.
Или ад совершенно не такой, как они представляли.
Может быть, мы действительно побывали в нем.
Сначала исчез подлесок. Сине-зеленая трава пропала. Истончилась, превратилась в полупрозрачные, полные тягучей жидкости нити, обвивающиеся вокруг древесных стволов.
Потом стали абсолютно чужими деревья. Не может таких деревьев быть. Неправильные они. Гладкие тонкие трубы, уходящие в небо. Ни сучьев, ни коры, ни следа корней. Слегка качаются от ветра, и тогда слышится тихое бульканье жидкости, медленно текущей по этим трубам.
Шли почти всю ночь.
Под утро остановились, я выслал в стороны две пары на разведку, приказал описать круги вокруг лагеря и возвращаться. Выставил двоих часовых, остальным приказал спать.
Пока не стало светать, сидел, слушал, смотрел, вдыхал воздух, пытался хоть что-нибудь учуять. Ничего.
Потом принял мерзость, которую для меня варили армейские костоправы, и надел шлем. С этой гадостью внутри и шлемом на голове я мог существовать днем. Но ощущения, конечно, отвратительные.
Через час разведчики не вернулись.
Я дал команду собираться и отступать.
Помню, один из бойцов упаковывал свой вещмешок и вдруг, без предупреждения, упал на спину и закричал. На одной ноте. С совершенно неподвижным лицом. Лежал, бессмысленно глядя в одну точку, и кричал «о-о-о-о-о»…
Это было неимоверно страшно.
Потом его лицо стало будто проваливаться внутрь себя. Даже не проваливаться, а… складываться. Словно кто-то складывал по квадратикам дорожную карту. Или игрушечный картонный домик. Тело при этом сохраняло полную неподвижность.
Помню, Дэмьен подскочил к нему, схватил автомат и вещмешок этого бедолаги и одним прыжком оказался рядом со мной. Поглядел на меня и шепнул:
– Ему не поможешь, командир.
И я скомандовал отход. Мы бросили своего товарища. Его тело еще долго было видно между труб-стволов, и мы все слышали это его «о-о-о-о».
Потом мы заблудились.
Даже смешно… Но мы заблудились. Ни единой засечки оставленной нами на стволах, ни одной вешки, никаких мант-маячков, что подвешивал Дэмьен.
Мы не понимали, утро сейчас, день или вечер. Через сине-зеленый потолок переродившихся крон лился жиденький мертвящий свет.
Даже я перестал чувствовать время.
Остановились часы.
Мы шли наугад, полностью доверившись Дэмьену. Он говорил, что ощущает очень слабые сигналы городской сферы. Как будто город за много тысяч километров от нас. Это было совершенно невозможно, но… Что такое невозможно в мире, куда пришли Боги?
Еще один боец упал и умер. Я вижу это ясно, как сейчас. Упал лицом вниз, вытянулся и застыл. Ни конвульсий, ничего. Вообще ничего. Просто перестал жить.
Через какое-то время льющийся сверху свет все же померк. Видимо, где-то там, в нормальном мире, наступила ночь.
И тогда пришли шепчущие тени.
Марта почувствовала, что страшно замерзла. В кафе было тепло, она крепко сжимала ладонями чашку с горячим кофе, но ее бил озноб. И не было сил пошевелиться. Сейчас существовал только глухой монотонный голос Кинби.
– Мы, четверо оставшихся, стояли, спина к спине, опасаясь включать фонари, а вокруг скользили сливающиеся с ночной тьмой, тонкие ломкие тени. Они непрерывно шептали, голоса накладывались друг на друга, то взлетая вверх, превращаясь в шепчущий крик, то стихая до чуть слышного шипения.
И я не знаю, как еще это описать – в них не чувствовалось никаких понятных нам эмоций. Так, словно они не подозревали о нашем присутствии и говорили между собой, но на самом деле они только играли. Но результат игры не слишком их заботил.
Несколько теней скользнуло вперед, обняли нас и я увидел, как растворяются фигуры моих товарищей А от меня они отпрянули.
И пропали.
Подняв голову, Кинби оглядел пустое кафе, словно не сразу поняв, где находится. Сделал знак официанту принести еще кофе, дождался, когда на стол поставят чашечку с неимоверно крепкой дымящейся жидкостью, и продолжил:
– Сам я так и не определил, сколько времени бродил там, держась на армейском снадобье днем и злости ночью. Как только наступала темнота, приходили тени и шептали. Сводили с ума. К счастью, – нехорошо ухмыльнулся Кинби и у Марты похолодело внутри, – я достаточно давно мертв и достаточно давно сошел с ума, так что у них не получилось. Л притрагиваться ко мне они боялись. Или не могли, уж не знаю.
Не помню, как оказался на той поляне. Вот только что стволы-трубы, глухое утробное бульканье, шепот…
И – идеально круглая поляна, в середине огромное сооружение, похожее на термитник. Белое, ажурное.
Прекрасное, но настолько чуждой красотой, что вызывает отвращение.
Дикая мешанина туннелей, часть их видна – снаружи фрагменты стен отсутствуют. Вокруг овальных входов вьются тени и шепот, шепот… Знаешь, как возле осиного улья. Вроде и негромкий, но настолько угрожающий, что понятно – не приближайся.
В одном из тоннелей, в открытой его части, я увидел Дэмъена. Он лежал, неподвижно глядел в потолок и кричал. Вокруг покачивались несколько теней, неторопливо, в такт крику.
Наверное, я не слишком хорошо соображал, что делаю. Сорвал с ремня гранату, выдернул чеку и бросил в одно из входных отверстий. А сам полез по стене этого термитника. Внизу бухнуло, термитник вздрогнул. Я был уже рядом со своим товарищем. Поднял, перекинул через плечо и начал спускаться. Дэмьен продолжал кричать. Это меля ужасно бесило, но останавливаться и что-то делать времени не было.
Потом я бежал и слушал монотонный крик. Мне было страшно опускать его на землю. Страшно заглядывать ему в лицо. Но пришлось это сделать, в конце, концов.
Лицо Дэмъена уже стало заостряться, глаза… белок пропал совсем, в никуда смотрели две лужицы тьмы.
Я не знал, как мне остановить все это. Поэтому полоснул себя ножом по запястью и сжал руку в кулак. Кровь у меня течет плохо, каждая капля долго собиралась, висела, потом лениво отрывалась и падала в его раззявленный рот.
Сколько я так сидел, сжимая и разжимая кулак, не знаю.
В конце концов Дэмьен замолчал.
Я поднял его, снова перекинул через плечо и пошел вперед.
Черед трое суток мы вышли к границе Города.
– А что случилось с ним потом? – убедившись, что Кинби не собирается продолжать, спросила Марта.
– Дэмьена списали. Его долго пытались лечить, он побывал и у Милосердных Сестер, и даже в самом Доме Леди Сновидений, и у техномагов Лантоя.
Им удалось отчасти спасти его разум. Но… мне пытались объяснять. Он уже не совсем принадлежит нашему миру. Он сам стал перекрестком многих пространств, но не может это контролировать, ею разрывают разные миры. Если бы он не был мантом, то просто стал бы Переродившимся – существом, потерявшим себя среди мириада пространств и реальностей. А так – его способности дали точку опоры, позволили сохранить хоть что-то.
Он пытался применять несколько раз свои умения.
– И как? – с надеждой спросила Марта.
Кинби лишь покачал головой в ответ.
– Это страшно.
И отказался отвечать на вопросы.
Сказал лишь, когда они уже выходили из кафе:
– Для него сделали специальные браслеты, блокирующие любые мант-способности. Теперь он может жить. Но жить инвалидом. Я слишком поздно пришел.
* * *
– Ты хочешь спросить, откуда я тебя знаю, если ни разу не видел? – продолжал глуховатый голос, пока Марта шла вдоль белых колонн. Звук шагов гулко отдавался в пустом переходе, но нисколько не заглушал слова. Казалось, именно они полностью заполняли белый кафельный объем перехода.
Голос смолк, в воздухе поплыли вязкие гитарные аккорды. Подойдя к гитаристу, Марта встала напротив, прислонилась спиной к колонне. Окинула собеседника внимательным взглядом.
Дэмьен был еще выше и тоньше, чем она ожидала после рассказа Кинби. Лицо пряталось в тени широкополой шляпы. Старой, потертой, с обвисшими полями. Черный свитер с высоким воротом, делающим шею еще тоньше и длиннее, серый пыльник до пят. Черные драные на коленях джинсы, высокие солдатские ботинки.
Тонкие нервные пальцы скользят по гитарному грифу.
Гитарист нависал над своим инструментом.
«Обвивался», – пришло в голову Марте. И сразу же она поняла, кого он ей напоминал. Змею. Нет, даже не змею.
Змея.
Гитарист поднял голову и взглянул на Марту.
Лейтенант Марино сглотнула. Сначала ей показалось, что у Гитариста нет глаз. Почти сразу поняла – есть. На нее смотрели два провала в темноту. Это были не просто черные глаза без белка. Не две лужицы черного цвета. Не колодцы. Именно провалы. Засасывающие, заставляющие голову кружиться.
Марте показалось, что она смотрит с огромной высоты на поверхность планеты, миллиарды лет не знавшей солнца. Она смотрела и видела там, на дне этих провалов, иссохшую черную равнину, полную трясущихся от холода призраков.
Поспешно отвела взгляд. Услышала тихий горький смех:
– Не бойтесь.
Шорох одежды, тихий щелчок:
– Смотрите теперь. Не бойтесь, Марта.
Провалы исчезли, закрытые узкими черными очками. Теперь Гитарист стал просто очень худым и бледным человеком в потертой одежде. И очень молодым, удивленно отметила Марта. Она ожидала, что он будет выглядеть, как потрепанный жизнью, опустившийся мужик, типичный обитатель подземных переходов. Грязноватый, с отросшими ногтями, воняющий помойкой.
Худощавый человек, чисто выбритый. Пахнущий… Ничем.
Во всяком случае, Марта никакого запаха не уловила.
– Теперь, когда вы меня изучили, может быть, скажете, чем я обязан вашему визиту, госпожа Марино? – учтиво спросил Гитарист. Вопросительным знаком повис тягучий звук гитарной струны.
– Откуда вы меня знаете? – чувствуя себя на редкость глупо, спросила Марта.
– Голоса, голос-а-а, – шепнули тонкие бледные губы ее собеседника. – Они мне сказали. Что вы придете.
Марта решила не уточнять. Знал, значит знал.
– Мне надо оставить сообщение Кинби.
Человек осторожно опустил гитару, прислонил к колонне. Резко сполз по кафелю, уселся так, что острые колени оказались на уровне подбородка.
– Он не ходит ко мне. Слишком тяжело.
– Кому? – не удержалась от вопроса Марта.
– Ему. Он считает себя виноватым. Зря. Но не изменишь.
Гитарист говорил коротко, отрывисто. Слова слетали с губ, отсеченные друг от друга невидимым лезвием.
Марта присела на корточки напротив. Сидела и смотрела в непроницаемые стекла черных очков. Гитарист по-птичьи наклонил голову:
– Придет? Скоро?
– Не знаю, – пожала плечами Марта. – Думаю, скоро. Может, сегодня, под утро. Может, завтра.
– Опасно?
– Что опасно? – не поняла Марта.
– Ему. Ходить опасно?
Она молча кивнула. В горле внезапно встал комок. Тяжелый, холодный. Сглотнув, откашлялась.
– Передайте Кинби. Его обвиняют в убийстве. Обвинение «шитое». Заказное. Дело полностью под контролем Девятки, полицию к нему не подпускают. Пусть уходит из города на какое-то время. Если некуда – пусть попробует найти меня. Через вас, например. Я помогу документами и деньгами. Если же может уйти сам, пусть меня не ищет. Пусть уходит сразу.
Выговорившись, Марта почувствовала странное облегчение. Они ничем реально не помогла Кинби, она сделала глупость, потащившись через город среди ночи. Ну не среди ночи, сейчас всего лишь довольно поздний вечер, поправила она сама себя. Да еще теперь впереди маячит мерзкое объяснение с начальством и Девяткой. Как только тот топтун придет в себя, сразу же побежит стучать.
В мертвенном свете длинных трубчатых ламп Марта чувствовала себя на редкость глупо.
Зачем она сюда пошла? Как она собиралась разыскивать Кинби? Чем могла помочь?
Боги Воцарившиеся, вместо того чтобы идти к себе и наконец выспаться, она сидит в подземном переходе и вываливает сумасшедшему информацию, за которую ее с легкостью отдадут под суд.
И все равно на душе было легко. Она сделала все, что могла.
– Придет – скажу. Вы – осторожней.
Марта устало улыбнулась. Внезапно она почувствовала, насколько вымоталась. Располосованные тела в переулках, убийство Билла Грузовика, перестрелка в «Башне Итилора», теперь это нелепое обвинение…
– Я хочу в отпуск, – неожиданно пожаловалась она.
Гитарист ответил кривой, но на редкость дружелюбной улыбкой:
– Идите. Спите. Будут стучать – подушкой.
Марта непонимающе склонила голову и Гитарист уточнил:
– Накройтесь. Чтобы не слышать.
– А вы накрываетесь? – вдруг спросила Марта.
– Нет. Не помогает. – Пальцы нервно забегали по струнам, гулкую тишину перехода наполнили резкие звуки.
– Не помогает. Все равно слышу.
Он перестал играть, прижал струны ладонью. Задрал рукав плаща. Тонкое запястье охватывал тяжелый на вид браслет из потемневшего серебра.
– Кинби рассказывал?
Марта лишь молча кивнула.
– Идите. Спите. Скажу.
Взбежав по ступеням перехода, Марта глубоко вдохнула ночной воздух и неожиданно улыбнулась.
На душе было легко. Впервые за столько дней – легко. Она сделала то, что должна была, и плевать на все законы и плевать на безопасность и целесообразность.
Выйдя к центральным улицам, она поймала такси и с удовольствием развалилась на заднем сиденье.
Часть третья
ОСКОЛКИ
Дверь подъезда поддалась, как всегда, с трудом. Марта с тоской посмотрела на лестницу. Тащиться на пятый этаж…
Навалилась усталость. Разом. Словно мешок с песком на плечи скинули. Плюнув на собственные правила, Марта нажала кнопку вызова лифта.
Скрипучая кабинка остановилась, судорожно дернувшись. Со скрипом ушли в пазы двери.
Перекатывая из одного угла рта в другой длинную зубочистку, на нее смотрел здоровенный жлоб в сером костюме и белой рубашке с галстуком.
Второй жлоб прихлопнул мясистой ладонью закрывающуюся дверь и почти дружелюбно спросил:
– Лейтенант Марино?
Марта уже сунула руку за спину и сейчас сжимала в руке рубчатую рукоять пистолета:
– Предположим. А вот вы кто такие?
Спрашивая, Марта уже знала ответ, и внутри поднималась тоскливая обреченность.
Жлоб-один молча ткнул в лицо черное удостоверение с серебряными буквами. Второй даже не удостоил ответом.
– Очень рада, агент Родни. И по какому поводу такая встреча?
– Выйдите для начала, – мотнул головой жлоб-два, продолжавший держать дверь лифта.
Отпустив пистолет, Марта вышла из кабины и встала, стараясь держаться спиной к стене, так, чтобы оба агента Девятки оставались в поле зрения.
– Повторяю вопрос, что вы здесь делаете?
– Лейтенант Марино, мы имеем ордер на ваше задержание, в связи с вашими противоправными действиями, нападением на сотрудника Агентства, а также необходимостью допросить вас в связи с недавним нападением на сотрудников полиции, совершенных вашим любовником Кинби.
Навалилась усталость. Разом. Словно мешок с песком на плечи скинули. Плюнув на собственные правила, Марта нажала кнопку вызова лифта.
Скрипучая кабинка остановилась, судорожно дернувшись. Со скрипом ушли в пазы двери.
Перекатывая из одного угла рта в другой длинную зубочистку, на нее смотрел здоровенный жлоб в сером костюме и белой рубашке с галстуком.
Второй жлоб прихлопнул мясистой ладонью закрывающуюся дверь и почти дружелюбно спросил:
– Лейтенант Марино?
Марта уже сунула руку за спину и сейчас сжимала в руке рубчатую рукоять пистолета:
– Предположим. А вот вы кто такие?
Спрашивая, Марта уже знала ответ, и внутри поднималась тоскливая обреченность.
Жлоб-один молча ткнул в лицо черное удостоверение с серебряными буквами. Второй даже не удостоил ответом.
– Очень рада, агент Родни. И по какому поводу такая встреча?
– Выйдите для начала, – мотнул головой жлоб-два, продолжавший держать дверь лифта.
Отпустив пистолет, Марта вышла из кабины и встала, стараясь держаться спиной к стене, так, чтобы оба агента Девятки оставались в поле зрения.
– Повторяю вопрос, что вы здесь делаете?
– Лейтенант Марино, мы имеем ордер на ваше задержание, в связи с вашими противоправными действиями, нападением на сотрудника Агентства, а также необходимостью допросить вас в связи с недавним нападением на сотрудников полиции, совершенных вашим любовником Кинби.