Страница:
– Она искала тебя. Просила передать, что тебя обвиняют в убийстве, – сказал Дэмьен.
Кинби молчал.
– Она тебя любила, ты знал?
– Я знаю, кто ее убил, – сказал Кинби. – И я убью их. Всех.
– Я задал тебе вопрос, Кинби, – мягко сказал Гитарист, – ты знаешь, что она тебя любила?
– Да. Я знал это. Но я не человек, друг мой, и делаю сейчас единственное, что могу.
– Я знаю, – так же мягко ответил Гитарист.
– Мне нужна твоя помощь, Дэмьен.
Гитарист улыбнулся и поднял согнутые руки, показывая запястья. Тяжелые серебряные браслеты наливались звездным сиянием.
– Они мне мешают.
– Тогда идем. – Резко поднялся Кинби и зашагал, не оглядываясь.
Он знал, что Дэмьен его догонит.
Той ночью в городе многие не спали.
Визжа покрышками, унеслись, переполошив тихие пригороды, несколько автомобилей с тонированными стеклами, падали, истощенные трансом, астралоты, обслуживающие линии повышенной секретности между некоторыми уважаемыми семействами, сбивались с ног полицейские.
Техножреца Юлиуса Ланга это не беспокоило. Он мирно почивал в своей маленькой квартирке, располагавшейся сразу же за мастерской квартального храма бога Лантоя.
Юлиус закрывал храм в 23:30 по часам, висящим над входом. В половину двенадцатого часы издавали длинный писк, жрец выходил из-за прилавка и принимался вежливо выпроваживать задержавшихся покупателей.
В храмах Лантоя не было алтарей. Каждое устройство, приобретенное в храме, являлось алтарем и воплощением бога. Каждая кредитка, уплаченная за протез или новые глазные линзы, радиоприемник или электрошокер, были жертвоприношением Лантою.
Юлиус искренне почитал своего бога.
И спал спокойно.
До тех пор, пока его не коснулась мертвенно-холодная рука. Он резко открыл глаза и тут же потянулся к пульту с кнопкой тревоги, постоянно лежавшему под подушкой.
– Не надо, Юлиус, – прошипел холодный тихий голос.
Щелкнул выключатель.
На жреца смотрели спокойные серые глаза. Нечеловечески спокойные. Не может быть таких глаз у живого человека, с ужасом осознал бедолага.
Одной рукой сероглазый зажимал своей жертве рот, другой…
От ужаса у Юлиуса полезли на лоб глаза, он забился на кровати, сдавленно мыча.
Кинби демонстративно снял свой огромный кольт с предохранителя.
– Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал, – сказал он и встал с кровати.
Только теперь Юлиус заметил, что незваный гость был не один.
Около стены на корточках сидел человек в сером плаще. Подняв голову, он грустно улыбнулся. Глаза его скрывались за стеклами черных очков, но Юлиусу почему-то это совсем не показалось смешным. Он не хотел, чтобы человек снимал их.
Мелодичным голосом второй посетитель сказал:
– Снимите их. Пожалуйста.
И вытянул руку.
Юлиус снова почувствовал, что глаза у него готовы выскочить из орбит.
Он знал эти браслеты.
За все время существования храмов Лантоя, жрецы изготовили лишь три пары таких устройств, наглухо перекрывающих любое воздействие на эмосферу и астрал-каналы пациентов. Две пары пришлось надевать насильно. Обладатель третьей канул в безвестность.
– В-вы понимаете, о ЧЕМ просите? Вы хоть представляете, какие силы блокирует этот браслет? – обратился он к человеку в плаще, игнорируя Кинби.
Собеседник кивнул.
– Сколько вы просуществуете без них? – спросил Юлиус с горечью.
Он больше не боялся. Стоявший напротив человек обрекал себя на безумие и гибель. Вопрос был только во времени.
– Трех дней мне хватит, а дальше – никто не знает, – пожал плечами человек в плаще и обнял жреца за плечи.
– Пойдемте. Время не ждет. Уверен, в вашей мастерской найдется все, что нужно.
Юлиус накинул старый махровый халат, пошарил под кроватью ногами, нащупывая тапочки.
Ему совершенно не хотелось знать, что будет делать эта странная пара после того, как он закончит ритуал Разъятия.
Войдя в мастерскую, жрец провел рукой по стене. Разгоняя тени, загорелись с тихим потрескиванием электрические светильники. Впрочем, комната так и осталась полутемной. Голые лампочки без абажуров осветили только рабочий стол жреца и витрину с кассовым аппаратом.
Подойдя к столу, Юлиус, поежившись, поплотнее запахнул полы халата, и задумчиво осмотрел разложенные инструменты.
– Подойдите сюда, – поманил он рукой Дэмьена и взял со стола аппарат на массивной треноге, похожий на увеличительное стекло в вычурной оправе.
– Кладите сюда руку, – велел он, указывая на бронзовую площадку, укрепленную в нижней части треножника.
Дэмьен без колебаний закатал рукав плаща и положил руку так, как показал жрец.
Тот изменил угол наклона линзы, пожевал губами и склонился над линзой.
Вглядевшись в знаки, покрывающие браслет, отпрянул и замахал руками:
– Я не могу! Я не буду этого делать! Вы безумец! Вы сами не представляете, что хотите сотворить!
Он не заметил движения Кинби. Только что тот стоял на противоположном конце комнаты, привалившись к дверному косяку, и вот он уже навис над ним и шипит в лицо:
– Сейчас вы снимете эти браслеты. И спокойно ляжете спать. Или я сделаю так, что каждое следующее мгновение вашего существования будет более мучительным, чем предыдущее.
– В-вы… можете убить меня, но я…
– Убить? – горько усмехнулся Кинби. – А кто говорил о смерти?
И Юлиус сдался.
Повинуясь его указаниям, Дэмьен положил на площадку линзы другую руку, и Юлиус долго записывал что-то, водя тонким черным стержнем по стеклянной пластине. На ней появлялись и тут же исчезали руны тайного языка техножрецов, с помощью которого они общались с консультационными машинами божества.
Кинби внимательно следил.
Сейчас все зависело от того, удастся ли толстяку снять браслеты Дэмьена.
Для себя Кинби уже решил, если заметит, что жрец пытается связаться с кем-нибудь, пристрелит его не медля ни секунды, и двинется в другой храм, и так, пока они не избавятся от мешающих его замыслам предметов.
О Дэмьене он не думал.
– Подойдите сюда, – сказал Юлиус, соскакивая со стула, он зашагал в глубь комнаты, где, теряясь в тенях, возвышался аппарат неопределенных очертаний.
Сложив руки в ритуальном молитвенном жесте, жрец поклонился и зашептал слова церемониального обращения к Лантою.
Аппарат загудел, оживая, вспыхнули огни маленьких лампочек на корпусе.
– Что это? – с подозрением спросил Кинби.
– Вообще-то, с помощью этой машины я провожу диагностические ритуалы и сеансы обслуживания аппаратов, милостью Лантоя вживленных в тела существ, коим необходима его мудрость и поддержка. Но сейчас мне придется использовать ее чудесные возможности для богохульного дела, – с тоской произнес Юлиус.
Вращая маленькое золотое колесо на боку аппарата, он открыл хрустальную крышку капсулы, устланной изнутри черным шелком, и приказал Дэмьену залезать.
Место в капсуле хватило как раз для того, чтобы человек разместился внутри, не сгибаясь.
Жрец поправил руки Дэмьена, уложив их в специальные углубления, и захлопнул крышку.
Кинби демонстративно взвел кольт, хотя этого и не требовалось.
Жрец лишь поморщился:
– Ах, оставьте. Я прекрасно знаю устройство этого примитивного орудия разрушения. Нет необходимости запугивать меня еще больше.
Взяв золотистый стержень, соединяющийся с аппаратом гибким шнуром, он принялся чертить на хрустале ритуальные знаки.
Гудение аппарата стало басовитым, крышка потемнела. По мере того как новые знаки вспыхивали и растворялись на поверхности капсулы, стекло чернело, наливалось тьмой, гудение аппарата превратилось в угрожающий вой, замигали лампы, освещающие комнату.
Невидимая злая сила высасывала энергию из окружающего пространства.
Юлиус побледнел и быстрее заводил стержнем по поверхности хрусталя. Гудение машины вышло за пределы слышимости, но Кинби продолжал воспринимать его как невыносимо низкую вибрацию, от которой содрогались внутренности и ныли зубы.
– Вы понимаете, что обрекаете своего друга на безумие и смерть? – спросил жрец.
Кинби пожал плечами, равнодушно глядя на Юлиуса:
– Надеюсь, вы ошибаетесь.
Из капсулы раздался короткий крик, в котором смешались боль, отчаянье и яростное торжество.
В тот же момент оборвалось гудение, перестали мигать лампы.
С шипением откинулась крышка капсулы.
Дэмьен с наслаждением покрутил кистями рук, глядя на бледные запястья.
Браслеты остались в капсуле – оплавленные, почерневшие.
На секунду Кинби показалось, что тени вокруг Гитариста несколько гуще, чем должны быть, словно он идет через комнату, полную дыма, и каждое его движение заставляет тени клубиться и менять очертания.
Жрец так и остался стоять возле своей машины, обессиленный, опустошенный.
Уже шагнув на порог, Дэмьен обернулся и сказал:
– Советую вам покинуть город, почтенный. И молчать о том, что произошло сегодня. Иначе я убью вас.
Это было произнесено абсолютно спокойно.
Даже равнодушно.
До рассвета оставалась пара часов.
Дэмьен и Кинби стояли возле храма-мастерской. Дэмьен ждал. Он то и дело неловко встряхивал кистями рук, растирал запястья, чужие, слишком легкие, без привычного груза браслетов.
– Что будем делать теперь? – задал он давно вертевшийся на языке вопрос. Не рассчитывая на долгую счастливую жизнь, он хотел использовать оставшееся время с максимальной пользой. Не для себя, так хоть для друга и его мертвой женщины.
Кинби протянул ему клочок бумаги:
– Это адрес моей секретарши Юринэ. Я поручил ей собрать сведения обо всех южанах, прибывших в Город за последние четыре дня. Во въездных документах есть фотографии. Мне они нужны к полудню. Я приеду к этому времени к ней на квартиру. Помоги девочке и охраняй ее.
– Хорошо. А ты?
– А мне надо сделать еще кое-что.
Дэмьен кивнул и зашагал вниз по переулку.
– И вот еще что, – сказал Кинби вдогонку.
– Да?
– Постарайся не напугать ее.
Кинби смотрел вслед уходящему другу и думал, что он действительно не понимает, что выпустил в мир.
Но ему было все равно.
Дэмьен поможет ему проникнуть в Дом Тысячи Порогов и, если потребуется, погибнет там.
Следовательно, поможет уничтожить тех, кто виноват в смерти Марты.
Только это имело значение.
Небо еще не начало сереть, но Кинби уже чувствовал приближение рассвета.
Еще один день без сна, еще одна ампула омерзительного зелья, позволяющего бодрствовать, снова мир через поляризованное стекло шлема, и убийственный солнечный свет, лижущий плотную кожу черного комбинезона.
Кинби поднял сумку, в которую уложил, покидая свое жилище, костюм и оружие, и пересек улицу.
Предстояло пройти пару кварталов до дома, где он оборудовал одно из своих убежищ.
Еще до поступления на службу в полицию, он начал готовить такие вот «лёжки» – покупал по фальшивым документам квартиры, арендовал ячейки вещевых складов и неприметные гаражи в спальных районах.
Вместо этого он пошел к дому Марты.
Это было глупо, опасно, этого нельзя было делать ни при каких обстоятельствах.
Закинув сумку с вещами за плечи на манер рюкзака, Кинби подтянулся и оказался на крыше гаража, стоявшего в глубине двора. Отсюда хорошо просматривался нужный дом.
У подъезда все еще стояла, лениво мигая маячком, патрульная машина, но того оживленного движения, что должно сопровождать активную фазу осмотра места преступления, уже не наблюдалось.
Стремительно промчавшись по стене, сгусток теней исчез в окне второго этажа. Не заскрипела рама, не звякнуло стекло…
Кинби осторожно закрыл окно лестничной площадки и боком, ступая на самый край ступеней, зашагал по лестнице.
Невыносимо пахло кровью. Он узнал запах Марты и скрипнул зубами. Чем ближе к площадке, на которой она умерла, тем сильнее становился запах.
Закружилась голова, перед глазами поплыли желтые пятна.
Лестничная площадка между четвертым и пятым этажами.
Запах оглушал, звоном отдаваясь в ушах, заставляя стискивать зубы. Темное пятно на кафельных плитках.
Опустившись на одно колено, вампир прикоснулся кончиками пальцев до пятна. Резко отдернул руку, с силой потер лицо.
Прошептал:
– Хоть что-нибудь. Ну, хоть что-нибудь.
Внутри было пусто и холодно. Он рассуждал с холодной логикой автомата.
Марту нельзя было трогать. Ее убили. Значит, те, кто это сделал, должны прекратить свое существование.
Но этого было мало. Этого не хватало, чтобы сохранилась личность, старательно, по мельчайшим крупицам, собираемая им на протяжении столетий. Уже не скрываясь, чуя,что в квартире никого, взлетел, перескакивая несколько ступеней, на площадку пятого этажа.
Снова резкий запах крови, уже чужой. Просто жидкости, вытекшей вместе с жизнью из здоровых сильных тел. Холодный медицинский запах химических реактивов, которыми обрабатывали пятна эксперты.
Брызги крови на стенах. Всего несколько пятен. Кинби нагнулся, присмотрелся внимательнее. Провел пальцами по стене, обернулся. Постояв несколько секунд, переместился и встал так, как стоял, нанося удары, Тишиг.
Посмотрев налево и направо, чуть изменил позу, выбросил вперед руку, нанося удар невидимым клинком.
Если бы его видел южанин, то наверняка удивился точности, с которой детектив воспроизвел его действия.
Но Тишиг его не видел и потому никаких корректив в свои действия не внес.
Ключи от своей квартиры Марта дала два года назад. Со словами: – Держи, пока я не передумала, и не вздумай вваливаться без предупреждения. – Кинула через весь кабинет, не успев Кинби открыть дверь.
Кинби не заходил ни разу.
Считал, что ему не место в этой части жизни лейтенанта Марты Марино, смешной кареглазой Марты, засыпавшей, крепко обхватив его руку, прижавшись к нему всем телом, Марты, смешно хмурившейся, когда приходилось обдумывать сложную задачу, хитрой и бесстрашной, взбалмошной и доброй Марты.
Бесшумно открыв дверь, Кинби оказался в тесной прихожей.
Направо узенький коридор в кухню, прямо – дверь в единственную комнату.
Что он рассчитывал здесь найти?
Ничего.
Только сейчас он понял, что должен был побывать здесь, чтобы в последний раз почувствовать Марту. Понять, от какой части ее жизни отказался два года назад.
Кинби не зажигал свет, это ему было не нужно.
Осторожно шагнул в комнату.
Узкая кровать вдоль стены. В изголовье тумбочка. Будильник, стакан с водой.
И браслет.
Бессильно сев, почти упав, на кровать, Кинби взял браслет и прижал его ко лбу.
Это украшение он подарил Марте несколько лет назад. Вещь из его далекого прошлого – массивная золотая спираль, украшенная тончайшим цветочным орнаментом.
Марта фыркнула и сказала, что никогда не будет его носить. Она вообще не носила никаких украшений, считая, что они стесняют ее движения, ужасно мешают печатать и цепляются за карманы в самый неподходящий момент.
Даже часов у нее не было.
Кинби так и не решился спросить, что случилось с браслетом.
Теперь он сидел на кровати и машинально вертел золотую спираль в руке.
Он не смог защитить Марту, хотя знал, что после той ночи, когда она застрелила убийцу Шесински, ей будет грозить опасность.
Кодекс чести южных орденов-корпораций требовал восстановления репутации и устранения тех, кто послужил причиной смерти их «изделий», как они называли своих убийц.
Еще он вспоминал слова мистера Джонсона, сказанные им незадолго до смерти:
– Дому Тысячи Порогов не отказывают.
Туда вели все дороги. Что ж, он хотел сделать это иначе, но теперь разрабатывать сложные планы и беспокоиться о безопасности окружающих стало бессмысленно.
Кинби окинул комнату растерянным взглядом.
На мгновение его охватило чувство жуткой беспомощности.
Что, неужели Марта никогда не войдет сюда? Она обязательно, обязательно должна войти. Вот, прямо сейчас. И с порога сморщить нос:
– Я же просила не заваливаться без предупреждения.
А потом улыбнуться, подойти и крепко обнять. И он снова ощутит чудесное тепло живого человека, доверяющего ему, любящего его…
Кинби разжал руку.
Он и не заметил, что все это время судорожно сжимал кулак.
На потертый ковер упала исковерканная золотая спираль.
Дэмьен шел по пустынным улицам спящего города, чувствуя, как постепенно пробуждаются те силы, что заставляли его кричать и безумно хохотать тогда, много лет назад.
Сопровождавший все эти годы шепот становился громче, из густых предрассветных теней, накопившихся за ночь в переулках, выступали смутные фигуры, провожали поворотами безглазых голов и отступали обратно в темноту.
Плыли, на глазах меняясь, очертания домов, обросли башнями, подъездами, балконами непривычных, чуждых для этого мира, очертаний.
Город двоился, троился, множился, кружился вокруг Дэмьена, голоса становились все громче, звук возрастал, превращаясь в режущий визг.
Гитарист сдавил голову руками, задыхаясь, упал на колени. Призрачные здания обступали со всех сторон, силуэты, десятилетиями таившиеся за плечом, обступали Дэмьена, кружились, наклоняясь, заглядывали в лицо.
Мант повалился на бок, подтянув колени к груди, скорчился в позе зародыша.
Но хладнокровный наблюдатель, годами прятавшийся внутри, лишь иронично хмыкнул:
– Собрался подыхать? Так хотя бы сделай это красиво. Иначе, спустя пару часов, тебя найдут здесь, еще живого, мычащего, слюнявого и обделавшегося. Ты хочешь, чтобы от тебя воняло дерьмом?
Гитарист зашипел. Рывком поднялся на колени. Уперся руками в теплый асфальт.
И, открыв глаза, поднял голову.
Силуэты отпрянули. Черные провалы, за которыми не было ничего, кроме пустоты, затягивали их в себя, губы маски, в которую превратилось лицо Дэмьена, кривила злая ухмылка.
Дэмьен зашептал. Ядовитые слова срывались с губ и таяли в предутреннем воздухе, оставляя после себя завитки зеленоватого дыма, постепенно сливающиеся в кольцо, смыкающееся вокруг стоящей на коленях фигуры.
Гитарист попытался сжать кулаки. Пальцы глубоко ушли в асфальт. Мостовая плавилась, не выдерживая исходившей от него силы. Реальность колебалась, подчиняясь его воле, сжимались пространства, населенные существами, что являются в кошмарах лишь Воцарившимся Богам, незримый прилив поднимался над городскими крышами, грозя обрушиться на спящий город.
Резко выпрямившись, Дэмьен сказал:
– Хватит.
И наступила тишина.
Он стоял, спокойно дыша, расслабленный и собранный одновременно, готовый к любому действию. Потом, когда-нибудь этот прилив затопит его, и создания кошмаров вовсю позабавятся с остатками разума. Но не сейчас.
Сейчас он нужен Кинби. Тому, кто подарил ему годы, за которые он научился слушать шепоты, выуживать из них крупицы темного знания, обуздывать ужас, всегда таящийся за тонкой пленкой привычной реальности.
Благодаря которому получил крохотный шанс выжить и продолжить свое существование.
Подняв голову, Дэмьен посмотрел в начавшее сереть небо и двинулся дальше, посматривая по сторонам, в поисках названия нужной улицы.
Его ждала незнакомая Юринэ, которую нельзя было пугать.
Сидя в кресле посреди маленькой душной комнаты, Кинби с ненавистью смотрел на тяжелые пыльные портьеры. Там, отгороженный от него прямоугольниками ткани цвета давно свернувшейся крови, просыпался мир, отнявший у него Марту.
Скривившись, вампир вылил в рот содержимое ампулы. Скривившись, проглотил и откинулся в кресле.
Запрокинув голову, уставился в потолок.
Как всегда, после приема снадобья, мутило.
Тяжело дыша, он смотрел на растрескавшуюся побелку, ожидая, пока вязкий ком упадет в желудок и растечется тошнотворным огнем.
Перед глазами мелькали лица убитых. Бестолковая девица, решившая продать Ангельскую Звезду, Паланакиди – обескровленный, навсегда застывший в смертельном ужасе, Шесински – оседает, в груди клинок, Марта – нажимает на спусковой крючок, лицо искажено криком…
Марта, Марта. До этого момента он сам боялся себе признаться – не пойди она к Дэмьену, не попытайся разыскать его, Кинби, могла бы остаться в живых. Пусть под арестом, пусть отстранена от работы, но жива.
Он резко выпрямился в кресле.
Оглушенный известием о смерти Марты, он только сейчас понял, что именно сказал ему ночью Гловер.
Девятая комната обвиняет его в убийстве полицейских. Совершенном, судя по всему, ангелом, подчиненным Ангельской Звезде.
А значит это…
Детектив резко поднялся.
Пора было поговорить по душам с неизменно элегантным доббером Вуралосом.
Кинби надел шлем, посмотрел на часы, перед тем как захлопнуть стекло.
Если он поторопится, то успеет нанести визит до полудня и не опоздает на встречу с Юринэ и Дэмьеном.
Вуралоса считали странным все, начиная с соплеменников – за то, что жил один, и за пристрастие к человеческим костюмам и тонким галстукам, и заканчивая людьми-сослуживцами, тертыми парнями, за годы работы в самой могущественной и незаметной конторе Города повидавшими всякое.
Он жил не в улье и даже не в добберском квартале – как только появилась возможность, начал снимать квартиру. А поскольку служба хорошо оплачивалась, вскоре купил маленький дом на окраине Города, обнес его безобразной бетонной оградой, усаженной поверху битым стеклом, и подключил сразу к двум системам охранной сигнализации.
Последние полгода он появлялся в своем убежище только для того, чтобы выспаться. Это если повезет. Или, гораздо чаще, чтобы урвать несколько часов сна, сменить костюм и сорочку, принять ванну.
Вуралос полностью погрузился в операцию своего шефа. Чутьем хищника, он чувствовал, вот он – тот самый шанс, что может вознести его на вершины, о которых он и не мечтал ранее. Немного удачи, и не нужен будет этот жалкий домишко, хранящий его тайны, отпадет необходимость вообще что-либо скрывать. Он получит власть, настоящую, Большую Власть.
Ни разу не усомнился он в Реннингтоне, покорившем его безжалостностью и стальной, не ведающей ограничений морали логикой. Сделав один раз ставку на него, служил верно, постепенно став совершенно незаменимым.
Вуралос знал обо всех «серых» операциях Реннингтона, анонимных счетах, незарегистрированной группе астралотов, постоянно находившихся в распоряжении шефа и многом-многом другом. Одно время он готовился к тому, что Реннингтон попытается его устранить. Готовить спасательные «шантаж-пакеты» было совершенно бессмысленно, оставалось только надеяться на чутье и исчезать при первых же признаках опасности.
Вуралос уже начал готовить себе убежище в одном из закрытых ульев культа Тысячеликой Пустоты, но время шло, а никаких признаков немилости не появлялось.
В конце-концов отношения Вуралоса с шефом стали такими, что устранять его стало совершенно невыгодно – на то, чтобы подготовить ему замену, ушли бы годы, если не десятилетия.
Доббер понял, что еще на одну ступеньку приблизился к своей мечте о Большой Власти.
Когда Реннингтон впервые заговорил об Ангельской Звезде, Вуралос не придал информации слишком большого значения – в хранилищах Девятки находилось немало артефактов, за обладание которыми нелегальные манты или директора-монахи южных корпораций отдали бы не то что правую руку, а всю семью, включая прабабушек.
Но постепенно он оценил величие и изящество замысла Алекса Реннингтона.
Устройство, позволяющее получить абсолютную власть над независимыми, живущими только по своим законам ангелами…
А если изучить его и попробовать использовать для контроля над другими видами разумных?
А если…
Люди в таких случаях говорили – голова кружится от открывшихся перспектив.
Добберам головокружение было неведомо, но человеческое выражение Вуралосу нравилось.
К сожалению, вовремя перехватить артефакт не удалось, а ввязываться в открытое противостояние с Домом Тысячи Порогов не хотел даже Реннингтон. Оставалось внимательно наблюдать и ждать, когда они совершат ошибку.
Все шло своим чередом, пока в комбинацию не влез непредсказуемый Кинби. Шеф, узнав об этом, рассмеялся тихим мелким смешком и приказал не вмешиваться. Тогда Вуралос впервые засомневался, но решил оставить свои мысли при себе. Однако сигнализацию проверил и навестил небольшой храм Лантоя, где техножрецы специализировались на безумно дорогих охранных амулетах.
После чего несколько успокоился и снова с головой погрузился в работу.
События развивались стремительно, Вуралос метался между штаб-квартирой Девятки, Домом Тысячи Порогов, нелегальными лабораториями Реннингтона и жилищем храта Л'рена – старательно опекаемого жреца Аланая-Кукловода. В свое время Вуралос лично вывел его из-под судебной ответственности и доставил в тихий пригород, под круглосуточный надзор двух смен астропатов и мантов из спецотдела.
Последние часы непривычно возбужденный Л'рен хлестал усами воздух и говорил, что на границе реальности собираются странные, невиданные им ранее существа, пристально смотрят на Город, переговариваются между собой. Ждут.
Странное молчание хранили Воцарившиеся Боги. Верховные иерархи храмов Итилора и Леди Сновидений якобы ни о чем не подозревали, Окончательный Лодочник демонстрировал полное равнодушие, Лантой не появлялся…
Кинби молчал.
– Она тебя любила, ты знал?
– Я знаю, кто ее убил, – сказал Кинби. – И я убью их. Всех.
– Я задал тебе вопрос, Кинби, – мягко сказал Гитарист, – ты знаешь, что она тебя любила?
– Да. Я знал это. Но я не человек, друг мой, и делаю сейчас единственное, что могу.
– Я знаю, – так же мягко ответил Гитарист.
– Мне нужна твоя помощь, Дэмьен.
Гитарист улыбнулся и поднял согнутые руки, показывая запястья. Тяжелые серебряные браслеты наливались звездным сиянием.
– Они мне мешают.
– Тогда идем. – Резко поднялся Кинби и зашагал, не оглядываясь.
Он знал, что Дэмьен его догонит.
* * *
Той ночью в городе многие не спали.
Визжа покрышками, унеслись, переполошив тихие пригороды, несколько автомобилей с тонированными стеклами, падали, истощенные трансом, астралоты, обслуживающие линии повышенной секретности между некоторыми уважаемыми семействами, сбивались с ног полицейские.
Техножреца Юлиуса Ланга это не беспокоило. Он мирно почивал в своей маленькой квартирке, располагавшейся сразу же за мастерской квартального храма бога Лантоя.
Юлиус закрывал храм в 23:30 по часам, висящим над входом. В половину двенадцатого часы издавали длинный писк, жрец выходил из-за прилавка и принимался вежливо выпроваживать задержавшихся покупателей.
В храмах Лантоя не было алтарей. Каждое устройство, приобретенное в храме, являлось алтарем и воплощением бога. Каждая кредитка, уплаченная за протез или новые глазные линзы, радиоприемник или электрошокер, были жертвоприношением Лантою.
Юлиус искренне почитал своего бога.
И спал спокойно.
До тех пор, пока его не коснулась мертвенно-холодная рука. Он резко открыл глаза и тут же потянулся к пульту с кнопкой тревоги, постоянно лежавшему под подушкой.
– Не надо, Юлиус, – прошипел холодный тихий голос.
Щелкнул выключатель.
На жреца смотрели спокойные серые глаза. Нечеловечески спокойные. Не может быть таких глаз у живого человека, с ужасом осознал бедолага.
Одной рукой сероглазый зажимал своей жертве рот, другой…
От ужаса у Юлиуса полезли на лоб глаза, он забился на кровати, сдавленно мыча.
Кинби демонстративно снял свой огромный кольт с предохранителя.
– Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал, – сказал он и встал с кровати.
Только теперь Юлиус заметил, что незваный гость был не один.
Около стены на корточках сидел человек в сером плаще. Подняв голову, он грустно улыбнулся. Глаза его скрывались за стеклами черных очков, но Юлиусу почему-то это совсем не показалось смешным. Он не хотел, чтобы человек снимал их.
Мелодичным голосом второй посетитель сказал:
– Снимите их. Пожалуйста.
И вытянул руку.
Юлиус снова почувствовал, что глаза у него готовы выскочить из орбит.
Он знал эти браслеты.
За все время существования храмов Лантоя, жрецы изготовили лишь три пары таких устройств, наглухо перекрывающих любое воздействие на эмосферу и астрал-каналы пациентов. Две пары пришлось надевать насильно. Обладатель третьей канул в безвестность.
– В-вы понимаете, о ЧЕМ просите? Вы хоть представляете, какие силы блокирует этот браслет? – обратился он к человеку в плаще, игнорируя Кинби.
Собеседник кивнул.
– Сколько вы просуществуете без них? – спросил Юлиус с горечью.
Он больше не боялся. Стоявший напротив человек обрекал себя на безумие и гибель. Вопрос был только во времени.
– Трех дней мне хватит, а дальше – никто не знает, – пожал плечами человек в плаще и обнял жреца за плечи.
– Пойдемте. Время не ждет. Уверен, в вашей мастерской найдется все, что нужно.
Юлиус накинул старый махровый халат, пошарил под кроватью ногами, нащупывая тапочки.
Ему совершенно не хотелось знать, что будет делать эта странная пара после того, как он закончит ритуал Разъятия.
Войдя в мастерскую, жрец провел рукой по стене. Разгоняя тени, загорелись с тихим потрескиванием электрические светильники. Впрочем, комната так и осталась полутемной. Голые лампочки без абажуров осветили только рабочий стол жреца и витрину с кассовым аппаратом.
Подойдя к столу, Юлиус, поежившись, поплотнее запахнул полы халата, и задумчиво осмотрел разложенные инструменты.
– Подойдите сюда, – поманил он рукой Дэмьена и взял со стола аппарат на массивной треноге, похожий на увеличительное стекло в вычурной оправе.
– Кладите сюда руку, – велел он, указывая на бронзовую площадку, укрепленную в нижней части треножника.
Дэмьен без колебаний закатал рукав плаща и положил руку так, как показал жрец.
Тот изменил угол наклона линзы, пожевал губами и склонился над линзой.
Вглядевшись в знаки, покрывающие браслет, отпрянул и замахал руками:
– Я не могу! Я не буду этого делать! Вы безумец! Вы сами не представляете, что хотите сотворить!
Он не заметил движения Кинби. Только что тот стоял на противоположном конце комнаты, привалившись к дверному косяку, и вот он уже навис над ним и шипит в лицо:
– Сейчас вы снимете эти браслеты. И спокойно ляжете спать. Или я сделаю так, что каждое следующее мгновение вашего существования будет более мучительным, чем предыдущее.
– В-вы… можете убить меня, но я…
– Убить? – горько усмехнулся Кинби. – А кто говорил о смерти?
И Юлиус сдался.
Повинуясь его указаниям, Дэмьен положил на площадку линзы другую руку, и Юлиус долго записывал что-то, водя тонким черным стержнем по стеклянной пластине. На ней появлялись и тут же исчезали руны тайного языка техножрецов, с помощью которого они общались с консультационными машинами божества.
Кинби внимательно следил.
Сейчас все зависело от того, удастся ли толстяку снять браслеты Дэмьена.
Для себя Кинби уже решил, если заметит, что жрец пытается связаться с кем-нибудь, пристрелит его не медля ни секунды, и двинется в другой храм, и так, пока они не избавятся от мешающих его замыслам предметов.
О Дэмьене он не думал.
– Подойдите сюда, – сказал Юлиус, соскакивая со стула, он зашагал в глубь комнаты, где, теряясь в тенях, возвышался аппарат неопределенных очертаний.
Сложив руки в ритуальном молитвенном жесте, жрец поклонился и зашептал слова церемониального обращения к Лантою.
Аппарат загудел, оживая, вспыхнули огни маленьких лампочек на корпусе.
– Что это? – с подозрением спросил Кинби.
– Вообще-то, с помощью этой машины я провожу диагностические ритуалы и сеансы обслуживания аппаратов, милостью Лантоя вживленных в тела существ, коим необходима его мудрость и поддержка. Но сейчас мне придется использовать ее чудесные возможности для богохульного дела, – с тоской произнес Юлиус.
Вращая маленькое золотое колесо на боку аппарата, он открыл хрустальную крышку капсулы, устланной изнутри черным шелком, и приказал Дэмьену залезать.
Место в капсуле хватило как раз для того, чтобы человек разместился внутри, не сгибаясь.
Жрец поправил руки Дэмьена, уложив их в специальные углубления, и захлопнул крышку.
Кинби демонстративно взвел кольт, хотя этого и не требовалось.
Жрец лишь поморщился:
– Ах, оставьте. Я прекрасно знаю устройство этого примитивного орудия разрушения. Нет необходимости запугивать меня еще больше.
Взяв золотистый стержень, соединяющийся с аппаратом гибким шнуром, он принялся чертить на хрустале ритуальные знаки.
Гудение аппарата стало басовитым, крышка потемнела. По мере того как новые знаки вспыхивали и растворялись на поверхности капсулы, стекло чернело, наливалось тьмой, гудение аппарата превратилось в угрожающий вой, замигали лампы, освещающие комнату.
Невидимая злая сила высасывала энергию из окружающего пространства.
Юлиус побледнел и быстрее заводил стержнем по поверхности хрусталя. Гудение машины вышло за пределы слышимости, но Кинби продолжал воспринимать его как невыносимо низкую вибрацию, от которой содрогались внутренности и ныли зубы.
– Вы понимаете, что обрекаете своего друга на безумие и смерть? – спросил жрец.
Кинби пожал плечами, равнодушно глядя на Юлиуса:
– Надеюсь, вы ошибаетесь.
Из капсулы раздался короткий крик, в котором смешались боль, отчаянье и яростное торжество.
В тот же момент оборвалось гудение, перестали мигать лампы.
С шипением откинулась крышка капсулы.
Дэмьен с наслаждением покрутил кистями рук, глядя на бледные запястья.
Браслеты остались в капсуле – оплавленные, почерневшие.
На секунду Кинби показалось, что тени вокруг Гитариста несколько гуще, чем должны быть, словно он идет через комнату, полную дыма, и каждое его движение заставляет тени клубиться и менять очертания.
Жрец так и остался стоять возле своей машины, обессиленный, опустошенный.
Уже шагнув на порог, Дэмьен обернулся и сказал:
– Советую вам покинуть город, почтенный. И молчать о том, что произошло сегодня. Иначе я убью вас.
Это было произнесено абсолютно спокойно.
Даже равнодушно.
* * *
До рассвета оставалась пара часов.
Дэмьен и Кинби стояли возле храма-мастерской. Дэмьен ждал. Он то и дело неловко встряхивал кистями рук, растирал запястья, чужие, слишком легкие, без привычного груза браслетов.
– Что будем делать теперь? – задал он давно вертевшийся на языке вопрос. Не рассчитывая на долгую счастливую жизнь, он хотел использовать оставшееся время с максимальной пользой. Не для себя, так хоть для друга и его мертвой женщины.
Кинби протянул ему клочок бумаги:
– Это адрес моей секретарши Юринэ. Я поручил ей собрать сведения обо всех южанах, прибывших в Город за последние четыре дня. Во въездных документах есть фотографии. Мне они нужны к полудню. Я приеду к этому времени к ней на квартиру. Помоги девочке и охраняй ее.
– Хорошо. А ты?
– А мне надо сделать еще кое-что.
Дэмьен кивнул и зашагал вниз по переулку.
– И вот еще что, – сказал Кинби вдогонку.
– Да?
– Постарайся не напугать ее.
Кинби смотрел вслед уходящему другу и думал, что он действительно не понимает, что выпустил в мир.
Но ему было все равно.
Дэмьен поможет ему проникнуть в Дом Тысячи Порогов и, если потребуется, погибнет там.
Следовательно, поможет уничтожить тех, кто виноват в смерти Марты.
Только это имело значение.
Небо еще не начало сереть, но Кинби уже чувствовал приближение рассвета.
Еще один день без сна, еще одна ампула омерзительного зелья, позволяющего бодрствовать, снова мир через поляризованное стекло шлема, и убийственный солнечный свет, лижущий плотную кожу черного комбинезона.
Кинби поднял сумку, в которую уложил, покидая свое жилище, костюм и оружие, и пересек улицу.
Предстояло пройти пару кварталов до дома, где он оборудовал одно из своих убежищ.
Еще до поступления на службу в полицию, он начал готовить такие вот «лёжки» – покупал по фальшивым документам квартиры, арендовал ячейки вещевых складов и неприметные гаражи в спальных районах.
Вместо этого он пошел к дому Марты.
Это было глупо, опасно, этого нельзя было делать ни при каких обстоятельствах.
Закинув сумку с вещами за плечи на манер рюкзака, Кинби подтянулся и оказался на крыше гаража, стоявшего в глубине двора. Отсюда хорошо просматривался нужный дом.
У подъезда все еще стояла, лениво мигая маячком, патрульная машина, но того оживленного движения, что должно сопровождать активную фазу осмотра места преступления, уже не наблюдалось.
Стремительно промчавшись по стене, сгусток теней исчез в окне второго этажа. Не заскрипела рама, не звякнуло стекло…
Кинби осторожно закрыл окно лестничной площадки и боком, ступая на самый край ступеней, зашагал по лестнице.
Невыносимо пахло кровью. Он узнал запах Марты и скрипнул зубами. Чем ближе к площадке, на которой она умерла, тем сильнее становился запах.
Закружилась голова, перед глазами поплыли желтые пятна.
Лестничная площадка между четвертым и пятым этажами.
Запах оглушал, звоном отдаваясь в ушах, заставляя стискивать зубы. Темное пятно на кафельных плитках.
Опустившись на одно колено, вампир прикоснулся кончиками пальцев до пятна. Резко отдернул руку, с силой потер лицо.
Прошептал:
– Хоть что-нибудь. Ну, хоть что-нибудь.
Внутри было пусто и холодно. Он рассуждал с холодной логикой автомата.
Марту нельзя было трогать. Ее убили. Значит, те, кто это сделал, должны прекратить свое существование.
Но этого было мало. Этого не хватало, чтобы сохранилась личность, старательно, по мельчайшим крупицам, собираемая им на протяжении столетий. Уже не скрываясь, чуя,что в квартире никого, взлетел, перескакивая несколько ступеней, на площадку пятого этажа.
Снова резкий запах крови, уже чужой. Просто жидкости, вытекшей вместе с жизнью из здоровых сильных тел. Холодный медицинский запах химических реактивов, которыми обрабатывали пятна эксперты.
Брызги крови на стенах. Всего несколько пятен. Кинби нагнулся, присмотрелся внимательнее. Провел пальцами по стене, обернулся. Постояв несколько секунд, переместился и встал так, как стоял, нанося удары, Тишиг.
Посмотрев налево и направо, чуть изменил позу, выбросил вперед руку, нанося удар невидимым клинком.
Если бы его видел южанин, то наверняка удивился точности, с которой детектив воспроизвел его действия.
Но Тишиг его не видел и потому никаких корректив в свои действия не внес.
Ключи от своей квартиры Марта дала два года назад. Со словами: – Держи, пока я не передумала, и не вздумай вваливаться без предупреждения. – Кинула через весь кабинет, не успев Кинби открыть дверь.
Кинби не заходил ни разу.
Считал, что ему не место в этой части жизни лейтенанта Марты Марино, смешной кареглазой Марты, засыпавшей, крепко обхватив его руку, прижавшись к нему всем телом, Марты, смешно хмурившейся, когда приходилось обдумывать сложную задачу, хитрой и бесстрашной, взбалмошной и доброй Марты.
Бесшумно открыв дверь, Кинби оказался в тесной прихожей.
Направо узенький коридор в кухню, прямо – дверь в единственную комнату.
Что он рассчитывал здесь найти?
Ничего.
Только сейчас он понял, что должен был побывать здесь, чтобы в последний раз почувствовать Марту. Понять, от какой части ее жизни отказался два года назад.
Кинби не зажигал свет, это ему было не нужно.
Осторожно шагнул в комнату.
Узкая кровать вдоль стены. В изголовье тумбочка. Будильник, стакан с водой.
И браслет.
Бессильно сев, почти упав, на кровать, Кинби взял браслет и прижал его ко лбу.
Это украшение он подарил Марте несколько лет назад. Вещь из его далекого прошлого – массивная золотая спираль, украшенная тончайшим цветочным орнаментом.
Марта фыркнула и сказала, что никогда не будет его носить. Она вообще не носила никаких украшений, считая, что они стесняют ее движения, ужасно мешают печатать и цепляются за карманы в самый неподходящий момент.
Даже часов у нее не было.
Кинби так и не решился спросить, что случилось с браслетом.
Теперь он сидел на кровати и машинально вертел золотую спираль в руке.
Он не смог защитить Марту, хотя знал, что после той ночи, когда она застрелила убийцу Шесински, ей будет грозить опасность.
Кодекс чести южных орденов-корпораций требовал восстановления репутации и устранения тех, кто послужил причиной смерти их «изделий», как они называли своих убийц.
Еще он вспоминал слова мистера Джонсона, сказанные им незадолго до смерти:
– Дому Тысячи Порогов не отказывают.
Туда вели все дороги. Что ж, он хотел сделать это иначе, но теперь разрабатывать сложные планы и беспокоиться о безопасности окружающих стало бессмысленно.
Кинби окинул комнату растерянным взглядом.
На мгновение его охватило чувство жуткой беспомощности.
Что, неужели Марта никогда не войдет сюда? Она обязательно, обязательно должна войти. Вот, прямо сейчас. И с порога сморщить нос:
– Я же просила не заваливаться без предупреждения.
А потом улыбнуться, подойти и крепко обнять. И он снова ощутит чудесное тепло живого человека, доверяющего ему, любящего его…
Кинби разжал руку.
Он и не заметил, что все это время судорожно сжимал кулак.
На потертый ковер упала исковерканная золотая спираль.
* * *
Дэмьен шел по пустынным улицам спящего города, чувствуя, как постепенно пробуждаются те силы, что заставляли его кричать и безумно хохотать тогда, много лет назад.
Сопровождавший все эти годы шепот становился громче, из густых предрассветных теней, накопившихся за ночь в переулках, выступали смутные фигуры, провожали поворотами безглазых голов и отступали обратно в темноту.
Плыли, на глазах меняясь, очертания домов, обросли башнями, подъездами, балконами непривычных, чуждых для этого мира, очертаний.
Город двоился, троился, множился, кружился вокруг Дэмьена, голоса становились все громче, звук возрастал, превращаясь в режущий визг.
Гитарист сдавил голову руками, задыхаясь, упал на колени. Призрачные здания обступали со всех сторон, силуэты, десятилетиями таившиеся за плечом, обступали Дэмьена, кружились, наклоняясь, заглядывали в лицо.
Мант повалился на бок, подтянув колени к груди, скорчился в позе зародыша.
Но хладнокровный наблюдатель, годами прятавшийся внутри, лишь иронично хмыкнул:
– Собрался подыхать? Так хотя бы сделай это красиво. Иначе, спустя пару часов, тебя найдут здесь, еще живого, мычащего, слюнявого и обделавшегося. Ты хочешь, чтобы от тебя воняло дерьмом?
Гитарист зашипел. Рывком поднялся на колени. Уперся руками в теплый асфальт.
И, открыв глаза, поднял голову.
Силуэты отпрянули. Черные провалы, за которыми не было ничего, кроме пустоты, затягивали их в себя, губы маски, в которую превратилось лицо Дэмьена, кривила злая ухмылка.
Дэмьен зашептал. Ядовитые слова срывались с губ и таяли в предутреннем воздухе, оставляя после себя завитки зеленоватого дыма, постепенно сливающиеся в кольцо, смыкающееся вокруг стоящей на коленях фигуры.
Гитарист попытался сжать кулаки. Пальцы глубоко ушли в асфальт. Мостовая плавилась, не выдерживая исходившей от него силы. Реальность колебалась, подчиняясь его воле, сжимались пространства, населенные существами, что являются в кошмарах лишь Воцарившимся Богам, незримый прилив поднимался над городскими крышами, грозя обрушиться на спящий город.
Резко выпрямившись, Дэмьен сказал:
– Хватит.
И наступила тишина.
Он стоял, спокойно дыша, расслабленный и собранный одновременно, готовый к любому действию. Потом, когда-нибудь этот прилив затопит его, и создания кошмаров вовсю позабавятся с остатками разума. Но не сейчас.
Сейчас он нужен Кинби. Тому, кто подарил ему годы, за которые он научился слушать шепоты, выуживать из них крупицы темного знания, обуздывать ужас, всегда таящийся за тонкой пленкой привычной реальности.
Благодаря которому получил крохотный шанс выжить и продолжить свое существование.
Подняв голову, Дэмьен посмотрел в начавшее сереть небо и двинулся дальше, посматривая по сторонам, в поисках названия нужной улицы.
Его ждала незнакомая Юринэ, которую нельзя было пугать.
* * *
Сидя в кресле посреди маленькой душной комнаты, Кинби с ненавистью смотрел на тяжелые пыльные портьеры. Там, отгороженный от него прямоугольниками ткани цвета давно свернувшейся крови, просыпался мир, отнявший у него Марту.
Скривившись, вампир вылил в рот содержимое ампулы. Скривившись, проглотил и откинулся в кресле.
Запрокинув голову, уставился в потолок.
Как всегда, после приема снадобья, мутило.
Тяжело дыша, он смотрел на растрескавшуюся побелку, ожидая, пока вязкий ком упадет в желудок и растечется тошнотворным огнем.
Перед глазами мелькали лица убитых. Бестолковая девица, решившая продать Ангельскую Звезду, Паланакиди – обескровленный, навсегда застывший в смертельном ужасе, Шесински – оседает, в груди клинок, Марта – нажимает на спусковой крючок, лицо искажено криком…
Марта, Марта. До этого момента он сам боялся себе признаться – не пойди она к Дэмьену, не попытайся разыскать его, Кинби, могла бы остаться в живых. Пусть под арестом, пусть отстранена от работы, но жива.
Он резко выпрямился в кресле.
Оглушенный известием о смерти Марты, он только сейчас понял, что именно сказал ему ночью Гловер.
Девятая комната обвиняет его в убийстве полицейских. Совершенном, судя по всему, ангелом, подчиненным Ангельской Звезде.
А значит это…
Детектив резко поднялся.
Пора было поговорить по душам с неизменно элегантным доббером Вуралосом.
Кинби надел шлем, посмотрел на часы, перед тем как захлопнуть стекло.
Если он поторопится, то успеет нанести визит до полудня и не опоздает на встречу с Юринэ и Дэмьеном.
* * *
Вуралоса считали странным все, начиная с соплеменников – за то, что жил один, и за пристрастие к человеческим костюмам и тонким галстукам, и заканчивая людьми-сослуживцами, тертыми парнями, за годы работы в самой могущественной и незаметной конторе Города повидавшими всякое.
Он жил не в улье и даже не в добберском квартале – как только появилась возможность, начал снимать квартиру. А поскольку служба хорошо оплачивалась, вскоре купил маленький дом на окраине Города, обнес его безобразной бетонной оградой, усаженной поверху битым стеклом, и подключил сразу к двум системам охранной сигнализации.
Последние полгода он появлялся в своем убежище только для того, чтобы выспаться. Это если повезет. Или, гораздо чаще, чтобы урвать несколько часов сна, сменить костюм и сорочку, принять ванну.
Вуралос полностью погрузился в операцию своего шефа. Чутьем хищника, он чувствовал, вот он – тот самый шанс, что может вознести его на вершины, о которых он и не мечтал ранее. Немного удачи, и не нужен будет этот жалкий домишко, хранящий его тайны, отпадет необходимость вообще что-либо скрывать. Он получит власть, настоящую, Большую Власть.
Ни разу не усомнился он в Реннингтоне, покорившем его безжалостностью и стальной, не ведающей ограничений морали логикой. Сделав один раз ставку на него, служил верно, постепенно став совершенно незаменимым.
Вуралос знал обо всех «серых» операциях Реннингтона, анонимных счетах, незарегистрированной группе астралотов, постоянно находившихся в распоряжении шефа и многом-многом другом. Одно время он готовился к тому, что Реннингтон попытается его устранить. Готовить спасательные «шантаж-пакеты» было совершенно бессмысленно, оставалось только надеяться на чутье и исчезать при первых же признаках опасности.
Вуралос уже начал готовить себе убежище в одном из закрытых ульев культа Тысячеликой Пустоты, но время шло, а никаких признаков немилости не появлялось.
В конце-концов отношения Вуралоса с шефом стали такими, что устранять его стало совершенно невыгодно – на то, чтобы подготовить ему замену, ушли бы годы, если не десятилетия.
Доббер понял, что еще на одну ступеньку приблизился к своей мечте о Большой Власти.
Когда Реннингтон впервые заговорил об Ангельской Звезде, Вуралос не придал информации слишком большого значения – в хранилищах Девятки находилось немало артефактов, за обладание которыми нелегальные манты или директора-монахи южных корпораций отдали бы не то что правую руку, а всю семью, включая прабабушек.
Но постепенно он оценил величие и изящество замысла Алекса Реннингтона.
Устройство, позволяющее получить абсолютную власть над независимыми, живущими только по своим законам ангелами…
А если изучить его и попробовать использовать для контроля над другими видами разумных?
А если…
Люди в таких случаях говорили – голова кружится от открывшихся перспектив.
Добберам головокружение было неведомо, но человеческое выражение Вуралосу нравилось.
К сожалению, вовремя перехватить артефакт не удалось, а ввязываться в открытое противостояние с Домом Тысячи Порогов не хотел даже Реннингтон. Оставалось внимательно наблюдать и ждать, когда они совершат ошибку.
Все шло своим чередом, пока в комбинацию не влез непредсказуемый Кинби. Шеф, узнав об этом, рассмеялся тихим мелким смешком и приказал не вмешиваться. Тогда Вуралос впервые засомневался, но решил оставить свои мысли при себе. Однако сигнализацию проверил и навестил небольшой храм Лантоя, где техножрецы специализировались на безумно дорогих охранных амулетах.
После чего несколько успокоился и снова с головой погрузился в работу.
События развивались стремительно, Вуралос метался между штаб-квартирой Девятки, Домом Тысячи Порогов, нелегальными лабораториями Реннингтона и жилищем храта Л'рена – старательно опекаемого жреца Аланая-Кукловода. В свое время Вуралос лично вывел его из-под судебной ответственности и доставил в тихий пригород, под круглосуточный надзор двух смен астропатов и мантов из спецотдела.
Последние часы непривычно возбужденный Л'рен хлестал усами воздух и говорил, что на границе реальности собираются странные, невиданные им ранее существа, пристально смотрят на Город, переговариваются между собой. Ждут.
Странное молчание хранили Воцарившиеся Боги. Верховные иерархи храмов Итилора и Леди Сновидений якобы ни о чем не подозревали, Окончательный Лодочник демонстрировал полное равнодушие, Лантой не появлялся…