МакБейн Эд. Колыбельная

   Она вглядывалась в него...
   — Пожалуйста, положи пистолет на стол.
   ...не отрывая глаз.
   — Пожалуйста, Имоджен.
   Ожидание показалось вечностью. Сначала она кивнула.
   Он ждал.
   Она кивнула еще раз.
   Потом подошла к столу, посмотрела на него, потом на пистолет в своей руке, будто впервые увидела, снова кивнула, пристально посмотрела на Клинга и положила пистолет на стол. Он медленно подошел, взял пистолет, сунул его в карман и сказал: «Спасибо».
   Он надевал на нее наручники, когда Арчибальд, почувствовав себя в безопасности, закричал: «Сука!»

* * *

   Клинг позвонил в участок из кабинета управляющего домом, снизу.
   В вестибюле собрались люди. Все они знали, что на четвертом этаже была стрельба.
   Некоторые даже казались разочарованными — никто не убит. В этом районе, где жестокость — норма повседневной жизни, стрельба без трупа была чем-то вроде яиц всмятку без соли. В общем-то неплохо, если бы копа пристрелили.
   Немногие в этом районе любили полицейских. Некоторые из собравшихся начали высказываться по поводу Клинга, когда он выводил Имоджен.
   В этот момент на душе у него было не очень хорошо. Он думал, что система выбросит Имоджен, как грязное посудное полотенце. Девяносто шесть фунтов против десяти центов, что система уничтожит ее. Но двадцать минут назад он думал только о собственной шкуре. Слышать выстрелы и знать, что они предназначены тебе... Засада на великого детектива. Прекрасная семейная ссора вылилась в ситуацию «баба-с-пушкой», и все, о чем он мог думать в тот момент, сводилось к его собственной шкуре.
   Может быть, он заслужил эту ругань.
   Они вышли из здания на пронизывающий холод.
   Имоджен в наручниках.
   С одной стороны Арчибальд, сейчас, когда все уже закончилось, казавшийся наказанным. С другой Клинг, он поддерживал женщину за локоть, направляя к патрульной машине на углу.
   Он не обратил внимания на высокого стройного негра, стоящего в подъезде дома через дорогу. Этот мужчина наблюдал за ним.
   И звали его Льюис Рэндольф Гамильтон.

Глава 9

   На след Доктора Мартина Проктора детективов вывел Жирный Олли.
   Жирный Олли не осведомитель, он детектив 83-го участка.
   Викс не был таким жирным, как Толстяк Доннер, который стоил двух Олли. И все же по двум причинам Олли Викс и Доннер были схожи: оба они имели хороший слух и обоих никто не любил.
   Никто не любил Толстяка Доннера из-за его пристрастия к малолетним девочкам.
   Никто не любил Олли, потому что он был детективом, то есть быком. Более того, он был тем редким видом быка, который ненавидит всех.
   Копы 87-го участка все еще помнили походившего на Олли Викса своими замашками Роджера Хевиленда, пока того не швырнули в стеклянную витрину, что и послужило причиной его смерти. Никто не желал, точнее, вряд ли кто-нибудь желал, чтобы такая же печальная участь постигла Олли. Но все, кто с ним работал, просто мечтали, чтобы он принимал ванну каждый день. В ясную погоду, стоя по ветру, ты мог унюхать Олли на другом конце Гровер-парка.
   Утром в понедельник, на шестнадцатый день января, Жирный Олли появился в комнате детективов 87-го участка с таким видом, будто только что забил пару косяков с марихуаной. Он проследовал знакомым путем через решетчатую перегородку. Его живот, как и запах, шли впереди.
   Олли был одет в спортивную куртку поверх рубашки с открытым воротником, несмотря на холода, стоявшие в эти дни. Его щеки болезненно розовели, и он дышал, как человек, перенесший инфаркт. Олли Викс направился прямо к Карелле, который печатал, сидя за столом, хлопнул его по плечу и сказал:
   — Привет, Стив, мальчик мой, как делишки?
   Карелла вздрогнул.
   — Здравствуй, Олли, — ответил он, не выказав особой радости.
   — Ищешь Проктора, верно? — сказал Олли и приложил палец к своему носу, совсем как матерый мафиози. — Ты видишь перед собой нужного тебе человека.
   Карелла все еще надеялся, что Олли не имеет в виду того, что ему на самом деле нужно. — Мартин Проктор, — повторил Олли. — Звучит как-то по-еврейски, нет? Ты слышал когда-нибудь про какого-нибудь Мартина, который бы не был евреем?
   — Да. Про Мартина Шина, — сказал Карелла.
   — Он хуже, чем еврей, — сказал Олли. — Он — долбаный мексиканец. Его сына зовут Эмилио Эстевес, так какого-эдакого он пользуется американским именем Шин? В Нью-Йорке был такой епископ по фамилии Шин, нет? Так с какой стати этот долбаный мексикашка взял себе еврейское имя и ирландскую фамилию?
   Карелла пожалел, что был так неосторожен.
   Но Олли еще только разводил пары.
   — А возьми ты этих долбаных иммигрантов, они же специально меняют свои имена так, что никто не может сказать, что они долбаные иностранцы. Кого они хотят наколоть? Паршивый макаронник пишет книжку, а на обложке американское имя, но все-то знают, что на самом деле он — вонючий итальяшка. Каждый скажет: «Ты знаешь, как его зовут на самом деле? Он совсем не Ланс Бигло, он — Луиджи Манджиакавалло». Это известно всем. И все смеются у него за спиной. «Доброе утро, Ланс, как дела? Добрый вечер, мистер Бигло, ваш столик готов». Ему только кажется, что он кого-то надурил. Каждому известно, что он всего лишь итальяшка.
   — Как я, — сказал Карелла.
   — Это правда, — сказал Олли, — но ты — совсем другое дело.
   Карелла вздохнул.
   — Ладно, ты меня совсем запутал со своим долбаным Мартином Шином, — сказал Олли. — Ты хочешь узнать, что у меня есть на Проктора? Или хочешь потрепаться о мексиканцах, которые накладывают макияж на свои хари, чтобы облегчить себе жизнь?
   Карелла вздохнул еще раз. Он ни секунды не сомневался, что у Олли Викса есть выход на Мартина Проктора. Но он не хотел принимать одолжения от Жирного Олли. Услуги надо оплачивать, а те, которые оказал такой моральный урод, придется оплачивать по двойной цене. И хотя Олли Викс был хорошим копом — то, что о нем говорили, будто он очень хороший коп, было правдой, — Карелла не хотел становиться должником, не хотел, чтобы Олли в конце концов предъявил к оплате подписанный Кареллой вексель. Но тут особый случай, шестимесячная девочка и ее няня были убиты...
   — Что у тебя есть? — спросил он.
   — Да так, паренек интересный, — сказал Олли, копируя комика Филдса.
   Карелла посмотрел на него.
   — Очень, очень интересный, да, — сказал Олли, все еще копируя Филдса. — Позвольте нам напомнить вам в качестве аргумента, что одна дама содержит бардак на Восемьдесят третьем участке, который иные из нас, смертных, зовут своим родным домом, о, да. Позвольте нам продолжить, что эта дама по случайности в прошлом предоставляла определенные услуги и информацию определенным детективам в этом прекрасном городе, которые закрывали глаза на то, как дама ведет свой бизнес, я понятно выражаюсь, сэр?
   Карелла кивнул.
   Викс доил шлюху в 83-м участке.
   — Как ее имя? — спросил он.
   — Ах, ее имя. Могу заметить, сэр, что это не ваше собачье дело, о, да.
   — Ты не мог бы прекратить подделываться под Филдса? — спросил Карелла.
   — А ты понял, что это он? — сказал Олли, довольно улыбаясь. — Я и под Рональда Рейгана могу.
   — Не надо, — отказался Карелла.
   — Под Рональда Рейгана после того, как ему отрежут ноги.
   — Так что насчет этой шлюхи?
   — А кто сказал, что она шлюха?
   — Ну, по некоторым признакам я предположил, что она шлюха.
   — Кто бы она ни была, давай обсудим, что она рассказала мне как-то вечером...
   — Когда?
   — В субботу.
   — Что же именно?
   — Принимая во внимание мою преданность закону и вспомнив, что мы провели вместе несколько приятных минут...
   — Короче, Олли.
   — ...дама спросила, не знаю ли я, почему полиция ищет Мартина Проктора. Была очень странная ситуация, Стив. Обычно это я трахал ее. Но тут мы...
   «Вот и вся его сексуальная жизнь», — подумал Карелла. — ...оба голые, как негры в джунглях, и она пытается выкачать информацию из меня. Представляешь, как это смешно?
   Карелла молча ждал. Но вопрос Олли не был риторическим.
   — Ты же понимаешь, как это смешно выглядело, — повторил он.
   — Да, — сказал Карелла, — очень смешно.
   — Я хочу сказать, она скачет на мне, как долбаная индианка на пони, и спрашивает, почему копы ищут Проктора, о котором я вообще ни черта не слышал.
   — Ну и?
   — Я слез с постели и вытер моего приятеля занавеской... Ты знаешь этот прикол?
   — Нет.
   — Ну, это, — что делает еврей, чтобы возбудить жену? Он вытирает свой член занавеской. Ты врубился? Чтобы ее возбудить. Потому что еврейки...
   — Я понял, — сказал Карелла.
   — Конечно, на самом деле я не вытирал свой член занавеской, — ухмыльнулся Олли. — Я знаю, что я свинья, но уж не такая.
   — А что ты использовал? — поинтересовался Карелла. — Свой галстук?
   — Это очень смешно, — сказал Олли, но не засмеялся. — Плескаясь в ванне, она рассказала мне, что ее приятель дружит с Проктором и хотел бы знать, с чего бы это копы стали обнюхивать старую нору Проктора. И если я что-нибудь скажу об этом, она будет признательна, потому что мы — старые друзья и все такое. Поскольку сможет передать эту информацию своему приятелю, который — я так думаю, но она не подтвердила — передаст ее Проктору, спасая его от чего-то ужасного, что мы, копы, хотим предпринять против него. Я сказал ей, что попытаюсь разнюхать.
   — Так где он?
   — Проктор? Не все сразу. Ты не хочешь послушать, какой я великолепный детектив? О'кей, тогда не стану тебе рассказывать, как я вышел на этого испанского проходимца по имени Франсиско Паласио, он же Гаучо, он же Ковбой. Этот тип содержит такой магазинчик, в котором официально торгуют лечебными травами, сонниками, распятиями, телефонными справочниками, гадальными картами и прочей ерундой, но если ты зайдешь с черного хода, то тебе продадут хлысты, вибраторы, трусики с вырезом на самом интересном месте, что в общем-то не противозаконно.
   Я не расскажу тебе, как Ковбой спел мне про то, что другой стукач по имени Доннер расспрашивал об этом самом Мартине Прокторе, которого, похоже, разыскивают парни из Восемьдесят седьмого участка. И уж совсем ни слова о том, как до меня дошли слухи, что кто-то отсюда шлялся по дому 1146 на Парк-стрит, где, как известно, раньше жил Проктор, который, если верить Ковбою, нарушил правила условного освобождения, хотя и был очень осторожен. Я не расскажу тебе ничего такого, мой маленький Стиви, — закончил свою речь Олли. И заржал.
   — Что же тогда ты мне сообщишь?
   — Только не нынешний адрес Проктора, потому что я его не знаю.
   — Это ужасно, — ответил Карелла. — Тогда я не совсем понимаю, зачем ты здесь?
   — Помнишь, я тебе говорил об одной даме?
   — Ну?
   — Я знаю имя ее друга.

* * *

   Эйлин не сказала за последние двадцать минут ни одного слова. Она просто сидела, глядя на Карин.
   Карин тоже ничего не говорила. Они будто играли в гляделки. Эйлин посмотрела на часы.
   — Да? — спросила Карин.
   — Ничего.
   — Ты можешь уйти отсюда, когда захочешь, — сказала Карин. — Это не урок музыки.
   — А я и не знала.
   — Я имею в виду...
   — Да я...
   — Никто не заставляет тебя делать это.
   — ...здесь по собственной воле.
   — Точно.
   — Но это не значит...
   Эйлин умолкла и наклонила голову.
   — Не значит, что?
   — Не значит, что я не понимаю, для чего ты сидишь здесь. Ты ждешь, на чем бы подловить меня. — Ты на самом деле так думаешь?
   Эйлин не ответила.
   — Я хочу подловить тебя?
   — Ведь это твоя работа, не так ли? Вывернуть наизнанку любую мою фразу и сделать из нее преступление федерального масштаба.
   — Никогда не думала, что моя работа так...
   — Давай не будем говорить о твоей работе, хорошо? Причина, по которой я здесь, — мое желание бросить свою работу. А от тебя я не вижу никакой помощи в этом вопросе.
   — Но мы же только познакомились друг с другом...
   — Скажи мне хотя бы, сколько времени займет написать заявление об отставке?
   — Так ты хочешь именно такой помощи от меня?
   — Ты знаешь, что я...
   — Нет, не знаю.
   — Я хочу уйти, черт возьми! И кажется, я не могу сделать этого.
   — Видимо, ты не хочешь уходить.
   — Нет, хочу.
   — Прекрасно.
   — Ты знаешь, что хочу.
   — Да, ты мне говорила.
   — И это правда.
   — Хочешь уйти, потому что убила человека.
   — Да.
   — И боишься, что если останешься на работе...
   — Попаду в другую ситуацию, где должна буду применить оружие.
   — Снова стрелять из пистолета.
   — Да.
   — Снова убивать.
   — Да.
   — Ты этого боишься.
   — Да.
   — А чего ты еще боишься?
   — Что я должна сказать?
   — То, что думаешь. То, что чувствуешь.
   — А я знаю, о чем ты хочешь от меня услышать.
   — О чем же? — Я точно это знаю.
   — Так скажи мне.
   — Ты хочешь, чтобы я сказала «изнасилование».
   — Ну-ну.
   — Ты хочешь услышать, что я боюсь снова быть изнасилованной...
   — А ты боишься?
   — ...что я хочу уйти из полиции до того, как какой-нибудь сукин сын меня изнасилует.
   — Это то, чего ты боишься?
   Эйлин не ответила. В течение оставшихся пяти минут из отведенного ей часа она молча сидела, глядя на Карин. Наконец Карин улыбнулась и сказала:
   — Мне очень жаль, но наше время истекло. Увидимся в четверг, хорошо?
   Эйлин кивнула, взяла свою сумку и направилась к двери. Уже взявшись за ручку, она остановилась. Повернулась и сказала:
   — Да, я боюсь. И этого тоже.
   Открыла дверь и вышла.

* * *

   Копы любили разговаривать с Сэмми Педичини. Каждый раз, когда в городе совершалась крупная кража, копы наносили Сэмми короткий визит, задавая ему кучу вопросов. Сэмми всегда отвечал одно и то же. Что бы они ни расследовали, Сэмми к этому непричастен. Сэмми совершил ошибку десять лет назад и сейчас ничем противозаконным не занимается — он выучил свой урок.
   — Что бы там ни было, — сказал Сэмми Карелле, — я этого не делал.
   Карелла кивнул.
   — Я выучил свой урок в Каслвью и с тех пор чист.
   Мейер тоже кивнул.
   — Я играю на саксофоне в оркестре, который называется «Короли Ритма Ларри Фостера», — сообщил Сэмми, — мы играем для этих шестидесятилетних стариканов, которые были молодыми в сороковых. Они очень хорошие танцоры, хоть и старые перечницы. Мы выдаем весь репертуар Гленна Миллера, Гарри Джеймса, Чарли Спивака, Клода Торнхилла. Мы хорошо сыгрались. Можете удивляться, но у нас куча заказов. Я научился солировать на саксофоне. — Должно быть, ты чертовски хорошо это делаешь, — сказал Мейер, — зарабатываешь этим себе на жизнь.
   — Между прочим, хоть и звучит как издевка, это чистая правда. Я зарабатываю себе на жизнь, играя на саксофоне.
   — Именно так я и сказал, — улыбнулся Мейер.
   — Но вы имели в виду, что я все еще приворовываю на стороне. А это неправда.
   — Разве я говорил что-нибудь подобное? — удивился Мейер. Он повернулся к Карелле: — Стив, ты слышал?
   — Я не слышал, чтобы ты это говорил, — пожал плечами Карелла. — Мы ищем Мартина Проктора. Ты не знаешь, где его найти?
   — Он музыкант? — спросил Сэмми. — На чем он играет?
   — На фомке и отмычках, — ответил Мейер.
   — Он вор, — добавил Карелла. — Как ты.
   — Лично я играю на саксофоне. А что делает Проктор, понятия не имею, потому что не знаю такого человека.
   — Но твоя подружка с ним знакома, не так ли?
   — Какая подружка?
   — Твоя подружка, которая занимается проституцией и которая спрашивала одного детектива, нашего общего знакомого, почему полицейские рыщут вокруг старой квартиры Проктора.
   — Вот это новость! Честно говоря, я не прочь, чтобы моя подружка была проституткой. Выучила бы меня парочке фокусов, а? — сказал Сэмми и рассмеялся. Довольно нервно.
   — Проктор обчистил квартиру в новогоднюю ночь, — объяснил Карелла. — В доме на Гровер. В том же самом доме в ту же самую ночь было совершено двойное убийство.
   Сэмми издал долгий протяжный свист.
   — Вот именно, — кивнул Карелла.
   — Ну так где он? — спросил Мейер.
   — Если я не знаю этого парня, как я могу сказать, где он?
   — Ладно, тогда мы сейчас пойдем и повяжем твою подружку, — сказал Карелла.
   — За что?
   — За проституцию. Узнаем ее имя у детектива, о котором мы тебе говорили, вытащим за мягкое место с улицы и порасспросим ее о Мартине Прокторе. И будем держать за решеткой до тех пор... — А, так вы имеете в виду Мартина Проктора! Мне показалось, вы сказали Марвина Проктора.
   — Где он? — спросил Мейер.

* * *

   Гамильтон проводил Клинга от полицейского участка на Гровер-авеню до станции метро в трех кварталах оттуда, вошел вслед за ним в поезд, идущий в деловую часть города, и стал прямо у него за спиной. Бертрам А. Клинг. Детектив третьего разряда. Эту информацию Исаак получил из судебных дел. Исаак очень хорошо собирал информацию.
   Однако он оказывался не совсем на высоте, когда дело доходило до организации бизнеса комплексно и на высоком уровне. Вот почему Гамильтон не сказал ему о телефонном звонке Карлоса Ортеги в прошлом месяце из Майами. Или взять этого придурка Хосе Герреру, который на самом деле оказался паршивым вором. Исаак не понимал, что таких нельзя использовать в деле. Но надо отдать Исааку должное, он хорошо поработал, добывая информацию об этом копе. Бертрам А. Клинг. Свидетель по делу Герберта Трента, Джеймса Маршалла и Эндрю Филдса. Бертрам А. Клинг. Он не знал, что человек, стоящий у него за спиной в вагоне метро, Льюис Рэндольф Гамильтон, который собирается убить его, если наступит момент, который он сочтет подходящим, и испариться как дымок.
   В вагоне ехало около сорока негров.
   Это было на руку Гамильтону. Даже если в полицейской картотеке города и были его недавние фотографии — которых, насколько он знал, там не было, — но даже если в и были, в любом случае белый коп — такой, как Клинг, — не узнает его. Клинг, с его светлой шевелюрой и цветущим видом, из тех белых копов, которые думают, что все черные бандиты на одно лицо. На фотографиях из полицейских досье они наверняка различают их только по номерам. Им кажется, что все преступники-негры похожи на горилл. Гамильтон слишком много раз слышал это от белых легавых.
   На самом деле убить Клинга для него будет большим удовольствием и еще по одной причине.
   Он любил убивать людей.
   Дырявить их из своего здоровенного «магнума».
   Особенно он любил убивать копов. Он убил двух копов в Лос-Анджелесе. Они там до сих пор его ищут. Бородатого негра. Или бородатую гориллу. А Гамильтон бороду уже не носит. Сбрил ее в Хьюстоне, перед тем как поссу принять этот крупный груз из Мехико. В Хьюстоне он носил прическу в стиле «растафари».
   Гамильтон ненавидел копов.
   Ничего не зная о Клинге, он ненавидел его. И получил бы удовольствие от его смерти, даже если бы Геррера ничего ему не рассказал.
   Что было весьма возможно, потому что откуда Геррере узнать про груз Цу, который должен прибыть в следующий понедельник, когда даже Исаак еще не знал этого?
   Гамильтон стоял рядом с Клингом и улыбался при мысли о том, как удивились бы их соседи, узнав, что и он, и этот здоровенный блондин вооружены.

* * *

   Клинг вышел из поезда на Броган-сквер и поднялся наверх. Было все еще морозно, но солнце уже начало светить чуть ярче. Сначала он позвонил Карин Левкович, договорился с ней о встрече и пошел по направлению к ее офису, который, кстати сказать, находился в здании штаб-квартиры департамента полиции. На уровне третьего этажа оно соединялось переходом с домом, в котором размещался уголовный суд. По переходу арестованных водили на судебные заседания. Два старых серых строения походили друг на друга как сиамские близнецы. Он поднялся по низким широким ступеням к подъезду, прошел через массивные бронзовые двери, показал удостоверение полицейскому в форме, который сидел у входа за столом, и поднялся лифтом на пятый этаж. Написанный от руки указатель подсказал ему верное направление к офису. Потом он наткнулся на другой указатель с буквами ПСАС, потом на такой же третий и наконец нашел наполовину застекленную дверь с вывеской «Психологическая служба акклиматизации при стрессах».
   Он посмотрел на часы: без пяти два.
   Постучал в дверь и вошел.
   Клинг оказался в маленькой приемной. Напротив входа — еще дверь, плотно закрытая. Два удобных кресла, лампа, вешалка с двумя пальто, несколько экземпляров журнала «Пипл». Клинг разделся, сел в одно из кресел и взял журнал с Майклом Джексоном на обложке. Через несколько секунд из кабинета вышел полный мужчина с испещренным прожилками носом старого пьяницы. Он направился к вешалке, снял свое пальто и вышел, не сказав Клингу ни слова. Он выглядел как тысяча других сержантов, которых знал Клинг. Секундой позже из кабинета вышла женщина.
   При виде ее он встал.
   — Детектив Клинг? — спросила она.
   — Да.
   — Я — Карин Левкович. Входите, пожалуйста.
   Короткие каштановые волосы, голубые глаза. Одета в серое платье, на шее жемчужное ожерелье, на ногах — кроссовки «Рибок». Он решил, что ей двадцать шесть — двадцать семь лет. Приятная улыбка.
   Клинг прошел в кабинет — не больше приемной. Деревянный стол, кресло за ним. Кресло перед ним. Несколько дипломов в рамке на стене. Фотография уполномоченного по делам полиции тоже в рамке. Другая фотография — портрет мэра.
   — Прошу вас, — сказала она, указывая на кресло перед столом. Клинг сел.
   Карин подошла к своему креслу.
   — Ваш звонок удивил меня, — сказала она. — Вы знаете, что Эйлин была здесь сегодня утром?
   — Нет.
   — А я думала, она...
   — Нет, она не знает, что я звонил вам. Это моя собственная идея.
   — Понятно.
   Она изучала его. Казалось, Карин принадлежит к типу женщин, которым нужно носить очки. Он задумался, нет ли у нее контактных линз. Ее глаза казались очень голубыми. Иногда такое бывает при контактных линзах.
   — Что бы вы хотели со мной обсудить? — спросила она.
   — Эйлин говорила вам, что мы прекратили встречаться?
   — Да.
   — Ну и?..
   — Что?
   — Что вы об этом думаете?
   — Мистер Клинг, прежде чем мы продолжим наш разговор...
   — Я знаю, конфиденциальность. Но я не прошу вас рассказывать, что Эйлин сообщила вам по секрету. Я хочу узнать вашу точку зрения на... — Я понимаю. Мою точку зрения. Но и тут есть определенная трудность, вам не кажется?
   — Нет, не кажется. Я хочу знать, считаете ли вы... этот... этот... хорошо, разрыв, только так я могу назвать происшедшее, считаете ли вы его хорошей идеей?
   — А если я вам скажу, что все, что хорошо для Эйлин, — хорошая идея?
   — Вы думаете, наш разрыв — это хорошо для Эйлин?
   Карин улыбнулась.
   — Прошу вас, пожалуйста... — сказала она.
   — Я не требую делать что-либо за спиной Эй...
   — Да? Не требуете?
   — Мисс Левкович... мне нужна ваша помощь.
   — Да?
   — Я... я в самом деле хочу быть с Эйлин. Пока она не справится со всем этим. Я думаю, что ее желание... расстаться — это неестественно.
   — Нет.
   Клинг смотрел на нее.
   — Нет, я не буду советовать ей возобновлять ваши отношения до тех пор, пока она сама этого не захочет.
   — Мисс Левкович...
   — Точка, — сказала Карин.

* * *

   Гамильтон увидел, как он сбегает по ступеням старого здания штаб-квартиры департамента полиции и идет быстрой походкой. Похож на человека, которого кто-то разозлил. Светлые волосы развеваются на ветру. Гамильтон ненавидел этот город. Никогда не знаешь, что будет в нем с погодой через минуту.
   Сейчас солнце светило очень ярко. Но ветер был просто свирепым. Его порывы гнали газеты вдоль тротуара, люди шли, согнувшись, в раздуваемых ветром пальто. Он держался за Клингом, зная, что в этом переполненном людьми районе, наводненном полицейскими, как тараканами, у него нет шансов, застрелив Клинга, спокойно уйти. «Боже, как быстро он идет!»
   Гамильтону приходилось поторапливаться, чтобы не отстать от Клинга.
   «Куда, черт возьми, он направился?»
   Коп уже прошел мимо входа в метро.
   Куда это он? Небольшой парк был оазисом спокойствия и тишины в этом городе — сосредоточении благ цивилизации. Но Клинг помнил, были времена, когда он расследовал здесь одно преступление за другим. Берт купил сандвич в закусочной на Джексон и зашел сюда перекусить. Садись на одну из скамеек, ешь свой сандвич на солнышке и думай, о чем угодно, только не об адвокате, важно поднимающем палец и желающем знать, действительно ли коп соблюдал букву закона, когда производил арест. Кругом было совсем пусто. «Слишком ветрено для прогулок», — подумал он. Расположенный между двумя офисами на Джексон, парк представлял собой длинный прямоугольник с кирпичной стеной в дальнем конце. Тонкая струйка воды, омывая кирпичи, стекала с этой стены, даже сейчас, в разгар зимы. Клинг решил, что воду подогревают. Деревья в парке росли беспорядочно. Их было всего около дюжины, под каждым стояла скамейка. Когда Клинг вошел в парк, только одна из скамеек была занята.
   Женщина читала книгу.
   Звуки улицы, рев машин внезапно исчезли, их заглушил плеск воды, тихо струящейся по кирпичной стене. Клинг уселся на скамейку, чтобы видеть это.
   Он сидел спиной ко входу в парк.
   Чуть погодя женщина посмотрела на часы, поднялась и ушла.
   Гамильтон не мог поверить в эту удачу!
   Сидит в парке, спиной ко входу, и вокруг — никого, только Бертрам А. Клинг!
   Уж слишком все просто. Он почти пожалел об этом. Подойти к нему сзади, всадить пулю в затылок. Типично гангстерский стиль. Может быть, они даже подумают, что это работа мафии. Восхитительно. Он не мог дождаться момента, когда расскажет об этом Исааку.