МакБейн Эд. Колыбельная

   — Тогда вы не можете точно знать, где все это время был Скотт Хэндлер.
   — Он был там, когда мы ушли в спальню, и мы увидели его, когда вернулись, поэтому я сделал вывод, что...
   — Итак, вы отсутствовали до половины третьего?
   — Может, чуть позже...
   — Насколько позже?
   — Примерно до трех.
   — Ну-ну.
   — Или даже до половины четвертого, по-моему, так.
   — То есть фактически вас не было в течение двух с половиной часов?
   — Ага. Я так думаю. Получается, у Хэндлера было навалом времени для того, чтобы смотаться в пригород и обратно.
   — Вы сказали, она официантка? — задал Мейер следующий вопрос.
   — Подружка Скотта? Ну да.
   — Она говорила, в каком заведении работает?
   Льюис Рэндольф Гамильтон мерил шагами свой ковер.
   — Ты слышал? — спросил он Исаака.
   Исаак слышал. Филдс только что рассказал эту новость им обоим.
   — Ты уверен, что это был тот самый легавый? — переспросил Гамильтон.
   — Тот самый, — твердо ответил Филдс. — Это он продырявил Джеймса и Герберта. Если бы я не бросил биту, он бы и в меня влепил пулю.
   — В баре сидели, а?
   — Да, в «Лас-Пальмас». На Уолкер.
   — Сидели вместе в баре, разговаривая, как старые дружки?
   — Как братья, — уточнил Филдс.
   — Интересно, что наш Маленький Джо успел разболтать этому копу?.. — задумчиво произнес Гамильтон.
   Исаак недоумевающе посмотрел на него.
   Гамильтон подошел к Филдсу положил руку ему на плечо.
   — Спасибо, Эндрю, — сказал он. — Ты правильно поступил, когда решил вернуться. Забудь пока Маленького Джо, хорошо? Забудь о нем... на время.
   Филдс ошарашенно смотрел на него.
   — Ты не хочешь, чтобы я его пришил? — спросил он.
   — Эндрю, когда ты хочешь это сделать? Сейчас, при легавом? Да еще том, который знает тебя в лицо, а?
   Филдс внезапно забеспокоился. Он не понимал происходящего. Может, Гамильтон недоволен им? Может, он как-то облажался? Как тогда Джеймс с бейсбольными битами.
   — Они не видели меня, Льюис, — подумав, сказал он. — Ни один из них. Ни легавый, ни этот латинос.
   — Хорошо, — ответил тот.
   — Так что если ты хочешь, чтобы я его грохнул...
   — Что же он успел сказать этому легавому? — подумал вслух Гамильтон.

* * *

   Сказочка. Клингу было бы стыдно докладывать такое лейтенанту.
   Если верить Геррере, двадцать третьего января в порт приходит судно. В ночь на понедельник. Вообще пароход зарегистрирован где-то в Скандинавии, но приходит он из Колумбии. На борту будет груз — сто килограммов кокаина. Хорошая оптовая цена кокаина — от пятнадцати до двадцати пяти штук за килограмм, но так как шеф продает сразу всю партию, то и цена будет пониже — червонец за килограмм. Доступно любому пацану на улице. Из рук в руки перейдут миллион «зеленых» и уйма «ангельской пыли». Чувак, это целая куча кокаина! Падаешь в нее и занюхиваешься до смерти. На улицах в розницу этот товар потянет все двадцать с половиной миллионов монет.
   До сих пор звучало правдоподобно. Нормальная прибыль при розничной торговле «пудрой» составляет примерно 5:1. Ну а здесь — 12,5:1. Так что такого: товар отдали с оптовой скидкой, вот и все!
   Но дальше начиналось нечто... Братья Гримм вырвали бы на себе волосы от зависти.
   Если верить Геррере, группировка собиралась провернуть сделку прямо здесь, в городе. Адреса он не знает, но может разузнать для Клинга, если Клинг обеспечит безопасность Герреры в следующие несколько дней. Чтобы эти парни не отправили его на дно реки в бочке с цементом. В назначенном месте и перейдет из рук в руки миллион долларов, после того, как клиент проверит качество товара и вес. Туда завалится Клинг со своими парнями, повяжет продавцов, покупателей, конфискует и деньги, и товар — конечно, если Геррера раздобудет адрес, по которому состоится сделка.
   — Идет, — кивнул Клинг.
   Он думал, на кой черт Геррере все это нужно.
   Клинг еще не спрашивал его об этом. Вместо чего спросил, как называется группировка.
   Геррера снова сказал, что она круче, чем «Шовер» или «Спенглер», даже круче, чем «Тель-Авив» — довольно странное название для выходцев с Ямайки, но тем не менее оно таким и было. Уходя в сторону от темы беседы, Геррера рассказал Клингу, почему жаки так странно называют свои банды — поссами. Наконец-то Клинг узнал, что это название они позаимствовали из ковбойских сериалов, которые, оказывается, очень популярныв странах Карибского бассейна. Клинг подумал, что это крайне интересно, если, конечно, соответствует действительности. Но все-таки он хотел узнать название группировки.
   — Я не знаю, как называется этот посс, — ответил Геррера.
   — Не знаешь, понятно.
   — Не знаю, — повторил пуэрториканец.
   — Эти парни хотят тебя пришить, но кто они такие, тебе неизвестно.
   — Мне известно, что те, кого ты арестовал, хотели меня убить.
   — А ты знал этих парней до того, как они пытались убить тебя?
   — Знал, — кивнул Геррера, — но кто они такие — нет.
   И здесь сказочка начала расти и расти, прямо как бобовое деревце у Жака.
   Или нос у Пиноккио.
   Если верить Геррере, он сидел в этом же баре «Лас-Пальмас», одной из кабинок в дальнем конце зала, и случайно подслушал разговор между тремя чернокожими из соседней кабинки.
   — Ну-ну, — хмыкнул Клинг.
   — Эти трое говорили о грузе, про который я только что тебе рассказал.
   — И они называли цифры и все остальное?
   — Да.
   — Сто килограммов...
   — Да.
   — Сниженная цена...
   — Да, все это.
   — И дату сделки. И все ее детали.
   — Да, кроме места. Я еще не знаю, где это состоится.
   — И ты все подслушал.
   — Да.
   — Они говорили о пароходе, везущем кокаин, и при этом достаточно громко, так, что ты их мог услышать.
   — Да, мог.
   — Ну-ну, — еще раз хмыкнул Клинг.
   Но если верить Геррере, они увидели, как тот выходил из бара, и поняли, что он все слышал. Наверно, они узнали у бармена, кто он такой, и в новогоднюю ночь попытались пришить.
   — Потому что ты узнал об этом судне.
   — Да.
   — И конечно, ты смог бы опознать этих парней, но их имен не знаешь.
   — Это правда, я не знал их имен.
   — Джеймс Маршалл, Эндрю Филдс и...
   — Конечно, сейчас я знаю их имена. Но тогда я их не знал.
   — Ты не знал.
   — Не знал.
   — Тогда чего им из-за тебя беспокоиться? Ты не знаешь, кто они такие, не знаешь, где состоится сделка, чего им из-за тебя так переживать?
   — Ну как же... — сказал Геррера задумчиво.
   — Вот именно как же, — передразнил его Клинг, — расскажи мне.
   — Я знал дату сделки....
   — Ну-ну.
   — ...и сколько «пудры» будет на борту парохода.
   — Давай, давай. А что за пароход?
   — Не знаю. Шведский какой-то или датский.
   — А может, финский?
   — Может быть.
   — Так чего им беспокоиться, этим трем парням? Они ведь упоминали посс, нет? Когда ты их подслушивал.
   — Ну, конечно. «Посс — то... посс — это...»
   — Но не название его.
   — Нет, название не упоминали.
   — Не фонтан, а?
   — Но я могу узнать это название...
   — Так же, как можешь узнать место, где состоится эта чертова сделка, а?
   — Точно.
   — Каким образом? — спросил Клинг. — Ведь эти ребята постараются тебя пришить. Как же ты станешь узнавать место, где они продадут это свое дерьмо?
   Геррера многозначительно улыбнулся.
   И началась другая сказочка.
   Двоюродный брат Герреры был штукатуром и жил в Бестауне, его жена убирала в доме у одного парня, выходца с Ямайки, а брат этого парня вращался в бандитских кругах и — что доподлинно известно — принадлежал к поссу Риима, но это не тот посс, о котором идет разговор. Геррера считал, что если жена его брата — то есть собственная невестка — задаст кому надо несколько точных вопросов об одном парне — то есть самом Геррере, — которого чуть было не пришили под Новый год, то она через три минуты будет знать название посса, где состоят эти три киллера. И сообщит Геррере, все остальное будет делом техники.
   — А почему ты решил, что не этот посс называется «Риима»? — спросил Клинг.
   — Что? — не понял Геррера.
   — Ты сказал, что «Риима» — это не тот посс, о котором мы говорим.
   — Моя невестка уже задала несколько вопросов, и это оказался не тот посс, парни из которого хотели меня пришить.
   — А почему, когда ты узнаешь название, все остальное будет легче?
   — Потому что у меня связи, — важно ответил Геррера, — среди людей, которые разбираются в таких вещах.
   — Каких вещах?
   — Во всех этих делах с поссами.
   Клинг взглянул на него. Геррера попросил еще сигару «Корона» и лимон. Клинг сказал:
   — Хосе, а что все это тебе дает?
   — Удовлетворение, — гордо поднял голову Геррера.
   — А-а, удовлетворение.
   — И, конечно... защиту. Ты мой должник.
   Клинг подумал: «Сейчас еще разок напомнит про мой долг».
   — Ты спас мне жизнь, — сказал Геррера.
   А Клинг сидел и размышлял, есть ли во всей этой бредятине, которой его тут кормили, хоть крупица правды. Или нет.

* * *

   Кафе «Пароход» было новомодным заведением, расположенным прямо на реке Дикс. Портсайд в юго-западной части города был задуман как торговый центр. Три ресторана отличались друг от друга только ценами: один был умеренно дорогим, второй — просто дорогим, а третий — очень дорогим. Дюжина шикарных магазинов. Но тинэйджеры, которые заполонили район, увы, не хотели посещать супердорогие рестораны и магазины с умопомрачительными ценами. Они желали всего лишь встречаться с другими подростками. Портсайд с его великолепным ландшафтом был для этого хорошим местом. Днем и ночью тинэйджеры сползались сюда отовсюду. В любое время года тысячами они бродили, собирались кучками на скамейках, гуляли по аллеям, держась за руки, и целовались под деревьями на набережных.
   В нашем городе не любят тинэйджеров. Поэтому взрослые перестали посещать Портсайд.
   И все бутики, и книжный магазин, и цветочный, и ювелирные салоны переехали отсюда. Их заменили магазинчики, в которых продаются серьги, джинсы, плейеры и кроссовки. Очень дорогой ресторан продержался шесть месяцев, а на его месте открылась дискотека «Спика». Просто дорогой ресторан тоже закрылся и стал закусочной «Макдоналдс». Кафе «Пароход» с умеренно высокими ценами выжило только потому, что оно на самом деле было переоборудованным пароходом, плававшим по реке и пришвартованным к одной из набережных. Тинэйджеры любят новшества.
   По словам Колби Строзерса, Лорейн Грир работала официанткой в кафе «Пароход».
   Детективы приехали туда в двадцать минут пятого.
   Менеджер сказал, что девушки, работающие в дневной смене, освободятся, как только приберут на столах, наполнят сахарницы, солонки и перечницы, убедятся, что на каждом столе есть кетчуп, — в общем, приготовят все для следующей смены. Он объяснил, что это входит в их обязанности. Привести в порядок рабочие места для следующей смены. Он указал на высокую молодую женщину с серебряным подносом.
   — Это Лорейн Грир, — сказал он.
   Длинные черные волосы, тонкая фигура, серо-голубые глаза — когда детективы подошли к ней и представились, они широко распахнулись.
   — Мисс Грир, — начал Карелла, — мы пытаемся найти одного человека, с которым — нам так кажется — вы знакомы.
   Девушка собирала с подносов ножи, вилки и ложки, пересчитывала и бросала в корзину с салфеткой, расстеленной на дне.
   — Не сбивайте меня со счета, — попросила она. Мейер решил, что она умножает количество своих столов на число посадочных мест, подсчитывая, сколько приборов ей понадобится.
   — Это Скотт Хэндлер, — сказал Карелла. — Извините, но я не знаю такого, — ответила она.
   В иллюминатор было видно, как мимо «Парохода» по реке потоком шли суда. Он плавно покачивался на волнах, которые они поднимали. Буксир с баржей. Красавица яхта. Пожарный катер. Лорейн время от времени искоса поглядывала на вход, словно ожидая кого-то. Оба детектива заметили это.
   — Мистер Строзерс сказал нам...
   — Извините, но я не знаю никого из этих людей.
   Что-то сверкнуло в ее глазах.
   Оба детектива резко повернулись к дверям.
   На пороге стоял парень под метр девяносто ростом, широкоплечий и узкобедрый блондин. Он был одет в красную клубную куртку с отделкой по манжетам и поясу, коричневые брюки, коричневые ботинки, коричневые кожаные перчатки. Он взглянул на детективов, стоящих рядом с Лорейн, тут же развернулся и пошел прочь.
   — Хэндлер! — заорал Карелла, и оба детектива рванулись за ним. Хэндлер — если это был он — пробежал по сходням и был уже на пристани, когда они выскочили из дверей. — Полиция! — крикнул Карелла, но на парня это не произвело никакого впечатления.
   Он едва не сшиб мальчишку, сосредоточенно уничтожавшего гамбургер, промчался к выходу из дока, и был уже на тротуаре метрах в двадцати впереди Мейера и Кареллы, несущихся за ним. Хэндлер — если это был он — повернул налево, направляясь параллельно набережной в деловую часть города.
   Уличные фонари уже зажглись. Наступил краткий промежуток между сумерками и настоящей темнотой. На реке прогудел буксир, где-то в двух кварталах отсюда взвыла сирена «скорой помощи», и наступила внезапная тишина. Ее расколол крик Кареллы «Полиция!», и это словно вернуло к жизни все городские шумы, голоса людей и машин и топот ботинок Хэндлера, бегущего впереди, — если это был он.
   Карелла не любил гоняться за людьми. Впрочем, как и Мейер. Ведь это не кино снимать. В кино ребята делают сорок дублей такой погони, и потом, на экране, все выглядит так, словно героический коп мчится как чемпион Олимпийских игр в беге на четыреста метров с барьерами, а жалкий воришка тянет только на бронзу. В жизни всего один дубль. Ты мчишься по тротуару за парнем, который лет на пятнадцать — двадцать моложе и гораздо лучше тренирован, а тебе остается только надеяться, что эти красные клубные куртки выдают не членам сборной по легкой атлетике и баскетболу. В жизни у тебя зверски ноют икры, легкие после первых ста метров горят огнем, и ты, задыхаясь, бежишь за парнем, которого скорее всего не сможешь поймать. Бежишь, глядя на уменьшающуюся красную куртку с белыми буквами на спине «Академия Прентисса», уже еле различимыми сквозь туман, который стоит в твоих тридцати-с-чем-то-летних глазах. Вряд ли ты прочтешь, что там написано на спине у этого мерзавца, если не знаешь этого заранее. В жизни ты видишь, как спина в красной куртке становится все дальше и дальше от тебя.
   — Он уходит! — уже хрипел Карелла.
   Но вдруг, по счастливому совпадению или просто чудом — в этом городе чудес возможно все, — из-за угла перед Хэндлером вырулила патрульная полицейская машина, обслуживающая свой участок. Хэндлер — если это был он — развернулся на сто восемьдесят градусов и помчался наискосок через мостовую, увертываясь от машин. Он перебежал в их сторону на другую сторону улицы, где, без сомнения, на первом же углу хотел свернуть в северном направлении. Они предугадали этот маневр и уже мчались к тому же перекрестку. Карелла был чуть впереди Мейера, и парень оказался между ними. Увидев у них в руках пистолеты, он остановился и замер. Все участники забега, может быть, кроме него, выдохлись. Белые облачка пара, вырываясь изо рта, растворялись в воздухе.
   — Скотт Хэндлер? — выдохнул Карелла.
   — Да, это был он.

* * *

   Обе белые шлюхи были двумя порядками выше, чем те, которых люди Гамильтона выводили работать на улицах.
   Этих Гамильтон заказал из конюшни Розали Парчейз^[4] — ее фамилия вызывала интересные ассоциации, но тем не менее была подлинной. Розали — почтенная шестидесятилетняя дама и ее бизнес — «девушки по вызову» — пережил нашествие мафии, китайцев, теперь еще парней с Ямайки и «других разноцветных панков», как она их пренебрежительно называла. Розали торговала телятинкой, причем первосортной. Может быть, именно поэтому ее бизнес процветал, кто знает? В наши дни, когда дешевые двухдолларовые шлюхи наводняют дешевые придорожные мотели и показывают свои дешевые трюки своим дешевым клиентам, приятно сознавать, что, если настоящий ценитель захочет скаковую лошадь, а не клячу с живодерни, Розали предоставит ему это.
   Розали всегда носила шляпку, что стало ее фирменной маркой. Носила на улице, дома, в ресторане и даже в церкви.
   Копы так и звали Розали-"Шляпа".
   Еще в полиции звали ее шлюхой, пренебрегая тем фактом, что сама она никогда не предоставляла клиентам сексуальных услуг. Если вообще у нее были клиенты. Ибо для женщины, которая почти открыто содержала публичный дом столь долгие годы, было даже удивительно, как мало информации содержалось на нее в досье. Судя по тому, что было на нее у легавых, Розали легко могла сойти за модистку, содержащую шляпный магазин. Никто не понимал, почему ее даже ни разу не повязали. Никто не мог понять, отчего ее телефонные разговоры даже не пытались прослушивать. Слухи ходили, конечно, разные. Но, знаешь, парень, слухов и сплетен в любом бизнесе предостаточно.
   Некоторые в департаменте знали, что Розали росла в восточном Риверхеде вместе с малышом по имени Майкл Фаллон, и когда им стало по шестнадцать, они влюбились друг в друга. Также было известно, что после того, как Фаллон бросил ее и женился на другой — девушке по имени Пегги Шеа, Розали уехала в Техас, Сан-Антонио. Остальное, однако, было лишь домыслом и слухами.
   Правда ли, например, то, что бедняжка Розали с ее разбитым навеки сердцем подучилась на Диком Западе, поднатаскалась и стала хозяйкой борделя? Было ли правдой, что, вернувшись в город прикупить здесь новых шляпок и попытать счастья, она тут же охмурила Фаллона и стала его любовницей? И правда ли, что она все еще любовница Фаллона? Если да, то легко объяснить тот факт, что ее ни разу не задерживала полиция, — поскольку Майк Фаллон сам пошел служить в полицию и сейчас был шефом детективов города. Вот о чем шептались в кулуарах штаб-квартиры департамента.
   Девушек звали Касси и Лейн.
   Это не были их настоящие имена. Обе родились в Западной Германии, и в детстве их звали Клара Шилдкраут и Лоттхен Шмидт, но здесь, в Стране Равных Возможностей, они стали Касси Коул и Лейн Томас. Обеим едва исполнилось по двадцать, обе были блондинками, носили шпильки с ремешками, стягивающими лодыжки, и кружевное белье — Касси черное, а Лейн красное. И обе пребывали в полубессознательном состоянии из-за шампанского с кокаином. У Гамильтона и Исаака языки тоже слегка заплетались.
   Милая вечеринка на закате дня имела место в просторном пентхаузе Гамильтона на Норд-Гровер-парк. Одновременно это была и деловая встреча. Здесь, на двадцать первом этаже, Гамильтону очень нравилось совмещать приятное с полезным. Девушки были вымуштрованы самой Розали Парчейз так, что за свои деньги клиент мог получить максимум удовольствия. Однако Исаак был не очень удовлетворен, ибо в основном занимался тем, что наполнял бокалы девушек шампанским и подсыпал на их карманные зеркальца отличный кокаин. Девушки нюхали его, сидя в глубоких креслах, широко расставив ноги, — это чтобы тебе было лучше видно, дорогой. Солнце почти село, и здесь, в окнах, выходящих на юг, его последние отблески были едва заметны.
   Девушки говорили с сильным немецким акцентом.
   — Классный кокаин, просто прелесть, — сказала Касси.
   — У нас вообще все вещи хорошие, — подмигнул Гамильтон Исааку.
   Ради такого случая они приоделись. Гамильтон был в зеленой шелковой пижаме и желтом шелковом халате. На ногах черные вельветовые туфли с гербом, похожим на бельгийский. Он выглядел, как Эдди Мэрфи, играющий Хьюго Хефнера. Исаак напялил на себя красную шелковую майку с короткими рукавами и глубоким вырезом и красные шелковые бермуды. Он был бос, но зато в темных очках и походил на дрессированную обезьяну с календаря.
   — Иди сюда, солнышко, — позвал он Лейн.
   Лейн была занята делом. Она усердно втягивала ноздрями горку кокаина. Свободной рукой девица потянулась к крючкам на своем красном лифчике и расстегнула его. Все еще нюхая кокаин, она начала поглаживать свою грудь. Исаак завороженно следил за ней.
   — Почему ты думаешь, что легавые что-то пронюхали? — рассеянно спросил он Гамильтона. — Потому что Геррера мог настучать им, — ответил Гамильтон.
   — Да что этот чертов латинос знает?
   — Нехороший, злой... — протянула Касси, оторвавшись наконец от зеркальца с кокаином. Розали учила ее, что называть испаноязычных латиносами нельзя ни в коем случае — ведь многие из ее клиентов, торговавших наркотиками, были по происхождению колумбийцами.
   — Ты закончила с этим дерьмом? — поинтересовался Гамильтон.
   — Пока что да, — уклончиво ответила Касси.
   Она была уже не в себе. Боже, какой классный порошок у этих двух нигеров!
   — Тогда иди ко мне, — улыбнулся Гамильтон.
   — О, да, — выдохнула она.
   Касси подошла к нему и уселась на ковер между его коленями, устраиваясь поудобнее. Бретелька лифчика сползла с правого плеча. Она потянулась поправить ее, но Гамильтон сказал:
   — Оставь.
   — О'кей, — прошептала она и спустила ее совсем, обнажив правую грудь. Гамильтон сжал ее рукой. Он начал ласкать Касси с почти отсутствующим видом. Ее сосок набух сразу же, так как она нанюхалась «пудры».
   — Ему нравятся сиськи, — сказала она Лейн.
   Та уже сидела на коленях у Исаака лицом к нему, обхватив его ногами. Он сжимал руками обе ее груди.
   — Этому тоже, — хихикнула Лейн.
   Сейчас они говорили по-немецки. Кстати, Розали категорически запрещала делать это при клиентах, которые могут подумать, что девушки обсуждают их. Но сейчас все было о'кей, потому что Гамильтон и Исаак сами говорили на диалекте ямайских креолов, который девушки не знали. Поэтому Касси и Лейн сплетничали, словно домохозяйки на заднем дворе. Конечно, если не принимать во внимание то, что во рту одной из них был Гамильтон, а другая, оседлав Исаака, скакала и прыгала на нем. Гамильтон взглянул вниз на двигающуюся взад-вперед белокурую голову Касси, отхлебнул шампанского и пропел на диалекте Исааку куплет какой-то песенки. Тот тоже отпил из своего бокала и сказал Лейн на очень понятном английском, что ей лучше повернуться спиной к нему. Лейн так и сделала, комментируя по-немецки Касси, что если он захочет трахнуть ее в задницу, о чем первоначально не договаривались, то вечеринку придется признать паршивой.
   Вечеринка и была паршивой, но по другой причине. Исаак с Гамильтоном обсуждали убийство.
   Гамильтон сказал, что если Хосе Геррера в знак благодарности или по какой-то другой причине, такой же невероятной, рассказал блондинистому копу что-нибудь об этой операции, то они оба стали опасны, коп даже больше, чем Геррера. В таком случае легавого надо пришить, и очень быстро. Заставить его заткнуться на случай, если он еще не обсуждал их делишки с кем-нибудь в департаменте. Или, если уже разгласил информацию, грохнуть его, как предупреждение остальным.
   — Мы должны сделать заявление, чувак, — сказал на диалекте Гамильтон.
   Пусть легавые поймут: туда, где вращаются в обороте миллионы долларов, никто не должен совать свой нос.
   — Особенно, если учесть все бабки, которые они от нас получают, — ответил Исаак.
   — Этот легавый упоминался в газетах? — спросил Гамильтон.
   — Я узнаю его имя.
   Лейн стояла перед ним с широко расставленными ногами, согнувшись и держа руки на бедрах. Она глядела на Гамильтона, а Исаак трахал ее сзади. Лицо Лейн ничего не выражало. Внезапно Гамильтону до смерти захотелось ее.
   — Ты, иди сюда, — сказал он.
   — Я?
   — Нет, Адольф Гитлер.
   Имя Адольфа Гитлера было для Лейн лишь туманным отзвуком того, что случилось давным-давно. Но она хорошо знала, кто здесь босс. Девушка освободилась от Исаака, многообещающе взглянув на него через плечо и улыбнувшись. Потом сложила губы в улыбку, так, как учила ее Розали, и подошла походкой, какой обучила ее та же Розали, к дивану, где расположились Гамильтон и Касси.
   Исаак хорошо знал, что не стоит сейчас показывать свое недовольство.
   Он налил еще шампанского и стал смотреть, как девушки трудятся над Гамильтоном.
   — Я возьму легавого на себя, — сказал Гамильтон на диалекте. — Зачем тебе это?
   — Потому что никто из них не знает, как я выгляжу. — Гамильтон широко улыбнулся, а продолжил для девушек. — Да, очень хорошо, мне это нравится!
   — Ему это нравится, — сказала по-немецки Лейн.
   — Могу поспорить, что нравится, — ответила ей Касси.
   — И тогда мы заберем у испашки, — Гамильтон перешел на диалект, — то, что он у нас украл.
   — Пусть он кончит тебе, — сказала по-немецки Лейн.
   — Ладно, — ответила та по-английски.

* * *

   Карелла беседовал с Лорейн в комнате для допросов.
   Мейер допрашивал Скотта в комнате детективов.
   Лорейн казалось, что она играет в известном театре, лондонском «Палладиуме» например. Все внимание сосредоточено на ней. Наконец она звезда! Возможно, в соседней комнате за туманным зеркалом, висящим на стене, стоят, затаив дыхание, сотни копов.
   Она видела достаточно фильмов и знала о зеркалах, прозрачных с одной стороны. Но за ней сквозь это зеркало, которое действительно было прозрачным, на самом деле никто не наблюдал. Лорейн этого не знала и решила дать копам представление, которое бывает раз в жизни. Одному копу, если уж быть точным.
   А Скотту в этот момент казалось, что он беседует со священником.
   Он догадался, что Мейер — еврей, но их разговор все равно был похож на исповедь.