МакБейн Эд. Вдовы

   — Да-да, — подтвердил Карелла. — Его ведь тоже убили, так? Вашего отца...
   Бетси зло осклабилась.
   — Однако начнем сначала, — продолжал Карелла. — С путаны. Сьюзен Брауэр. Кажется, это было во вторник ночью, семнадцатого числа: Что вы на это скажете?
   — Присутствие адвоката мне потребуется? — спросила она.
   — Только в том случае, если вы сами этого захотите. Только от вас зависит.
   — Потому что, — продолжала Бетси, — если начнутся все эти допросы, где я была, да когда и прочее дерьмо...
   — Да, мы собираемся спросить вас, где вы были, — сказал Браун.
   И подумал: «И прочее дерьмо».
   — Тогда, возможно, адвокат мне понадобится, — заявила Бетси.
   — Но зачем? Вы что, были где-нибудь не в том месте, где надо?
   — А я не помню, где была. Даже не знаю, когда это было.
   — Сегодня суббота, двадцать восьмое, — напомнил Карелла. — Значит, это было одиннадцать дней назад.
   — Во вторник. Ночью, — уточнил Браун.
   — Семнадцатого, — сказал Карелла.
   — Тогда я была в Вермонте.
   — А я думал, что вы туда поехали после похорон отца.
   — Я вернулась туда. Вер-ну-лась. Была там с начала июля.
   — Ваша мать знает об этом?
   — Я не даю ей отчета в своих действиях.
   — А где вы бываете в Вермонте? — спросил Браун.
   — Есть у меня там маленькое бунгало, подаренное папой. Думаю, он хотел меня немножко умаслить.
   — Где находится это бунгало?
   — Я же сказала: в Вермонте.
   — Но где именно?
   — Грин-Ривер. Домишко в густом лесу. Мне кажется, папа получил его от одного из клиентов в качестве гонорара. Это было еще до его женитьбы на маме. Домишко дышал на ладан, буквально разваливался, вот папа и спросил, хочу я его иметь или нет. Конечно, хочу, сказала я. Дареному коню в зубы не смотрят. Ведь так?
   А Карелла думал, что уж она-то своему папаше и стакана воды бы не дала, но от дома не отказалась.
   — Кстати, я часто там бываю, — сказала она, — спасаюсь от нашествия крысиной расы.
   — И ваша мать об этом не знает?! — спросил Браун. — Что вы часто спасаетесь там от нашествия крысиной расы?
   — Уверена, что мать об этом знает.
   — Но она не знала, что вы поехали именно туда первого июля.
   — В на-ча-ле июля. Пятого числа, точно. А я не помню, сказала ей или нет.
   — Но вы были там, когда была убита Сьюзен Брауэр. Правильно?
   — Если ее убили семнадцатого, значит, я была там. Да.
   — С кем-нибудь?
   — Нет. Езжу туда одна.
   — Каким транспортом?
   — Машиной.
   — Своей? Или берете напрокат?
   — У меня своя.
   — Итак, вы ездите в Вермонт на своей машине.
   — Да.
   — Одна-одинешенька?
   — Да.
   — А сколько времени уходит на дорогу?
   — Три, три с половиной часа, в зависимости от движения на трассе.
   — И столько же времени обратно?
   — Да.
   — Когда вы туда вернулись?
   — Не поняла.
   — Вы сказали, что поехали пятого...
   — О да. И вернулась, как только мне сестра позвонила.
   — Когда?
   — На следующий день после убийства отца. Она звонила, чтобы известить меня об этом.
   — Что он убит?
   — Да.
   — Выходит, сестра знала, что вы в Вермонте.
   — Да.
   — У них обеих, у матери и сестры, есть ваш номер телефона?
   — Да, у обеих.
   — Итак, на следующий день после убийства...
   — Да.
   — Позвонила сестра.
   — Да.
   — Стало быть, в субботу, двадцать первого.
   — Кажется, так.
   — В какое примерно время?
   — Рано утром.
   — И вы сказали, что вернетесь в город сразу после звонка?
   — Ну, я сначала матери позвонила. После разговора с сестрой.
   Это совпадало с показаниями Глории Сэндерс.
   — О чем вы говорили с матерью?
   — Должна я или не должна приехать на похороны.
   Снова — совпадение.
   — И что вы решили?
   — Что поеду.
   — В котором примерно часу вы выехали из Вермонта?
   — Позавтракала, оделась, собрала кое-какие вещички... Скорее всего, это было в одиннадцать утра, когда я выехала.
   — Направились прямо в город?
   — Да.
   — И это заняло три, три с половиной часа, так? — спросил Браун.
   — Около того, да.
   Оба думали, что Вермонт — не Бог весть какой край света. За три часа можно добраться. Можно убить кого-нибудь здесь, в городе, ночью и улизнуть обратно в Вермонт аккурат к утру, к телефонному звонку. Свидетели могли бы видеть подозреваемого шатающимся по Вермонту, в булочной, баре, книжном магазине, и никто не смог бы сказать, были вы в своем домике в лесу ночью или совершили челночную поездку для убийства.
   — Вы знали, что, согласно завещанию отца, вы наследуете двадцать пять процентов его имущества? — спросил Карелла.
   — Да, я это знала.
   — Каким же образом?
   — Мам нам постоянно это говорила.
   — Что значит постоянно?
   — Ну, то и дело. Конечно, когда они обговаривали с отцом всяческие условия, мы были уже не дети, знаете... Это было всего два года назад. Мам твердила, что не даст ему развода, если он не включит нас в завещание. Меня и Лоис. Половина его состояния — нам пополам. Мы это знали всегда, мам постоянно об этом говорила с удовольствием и гордостью. Она понимала, какое большое дело для нас делала. И сделала.
   — Где вы были в пятницу ночью, мисс Шумахер? — спросил Браун.
   — Вермонт. Говорила же.
   Снова хипповая улыбочка. Вся в мамашу, это уж точно. И давайте без всяких штучек-дрючек, пожалуйста. Факты. Только факты... Да, мэм...
   — А здесь, в городе, не были?
   — Нет. Была в Вермонте.
   — С кем-нибудь?
   — Тоже уже говорила: одна. Всегда езжу туда одна.
   — Я не спрашиваю, ездили ли вы туда с кем-нибудь, — дружелюбно отозвался Браун. — Я интересовался, был ли кто-нибудь с вами в ту ночь, когда убили Маргарет Шумахер.
   — Нет. Была дома одна. Читала.
   — Что читали? — быстро спросил Карелла.
   — Не помню. Я много читаю всего.
   — Но какие именно книги?
   — В основном научную фантастику.
   — А вот всякие загадочные убийства...
   — Нет. Ненавижу этот жанр.
   — Вы сказали, что узнали об убийстве Маргарет из газет...
   — Да.
   — В вермонтских местных газетах?
   — Нет, я покупаю наши...
   — Наши газеты?
   — Да, поступающие отсюда, из этого города. Мы их там получаем, представьте себе.
   — И вот тогда-то вы и увидели первополосный заголовок?
   — В этой газете это было не на первой полосе, а на четвертой, в общеамериканской хронике.
   — Заметка об убийстве жены Шумахера.
   — Да, да, да, об убийстве его жены.
   Она вновь произнесла слово «жена» так глумливо, что это граничило с грязным ругательством.
   — И вы говорите, что возликовали...
   — Ну, возможно, это слишком громко сказано.
   — А сейчас как бы вы сказали?
   — Заметка меня просто-таки осчастливила.
   — Хм, новость о зверском убийстве женщины...
   — Да.
   — ...вас осчастливила.
   — Да.
   — Ей хладнокровно пробили голову и грудь...
   — Угу.
   — И, читая об этом, вы чувствовали себя счастливой.
   — Да, — сказала Бетси. — Я рада, что ее кто-то пришил.
   Сыщики уставились на нее.
   — Это была подлая сука, сломавшая нам жизнь. Обычно я молилась, чтобы она выпала из окна или чтобы ее автобус переехал. Но — ничего... Ладно, теперь-то уже ее кто-то достал. Хорошенько уделал. И — да, я счастлива. А вообще-то ликую, это самое подходящее слово. Переполнена ликованием оттого, что она сдохла. Правда, я бы хотела, чтобы ее прострелили дюжину раз, а не четыре.
   По ее лицу гуляла довольная улыбка.
   Такую улыбку не переспоришь.
   Зато узнавать теперь обязательно надо следующее: действительно ли в газетах было написано, что в Маргарет стреляли четыре раза.

* * *

   Наступала ночь.
   Они беседовали в гостиной дома, который до недавнего времени Анджела разделяла с Томми. Трехлетка Тесс — в кроватке, в боковой комнате. Анджела сказала брату, что жить не может без сигареты, но доктор запретил ей курить во время беременности. Карелла вдруг вспомнил о Глории Сэндерс. Та тоже умирала без сигареты, когда они встретились в клинике. Он не мог отделаться от навязчивой мысли: Пенн Хахллигэн описывал именно женщину, бегущую сквозь дождь. А возможно, эта идея сформировалась потому, что он уже и раньше знал: Шумахера пережили три женщины — две дочки и бывшая жена, ненавидевшие его.
   — Ничего, скоро закурю, — заявила Анджела.
   — Держись-ка подальше от дыма, — отозвался Карелла.
   — От этой привычки так просто не отделаешься, — сказала она, поеживаясь.
   Их отец не знал, что Анджела курила. А может, лишь притворялся, что не знает. Карелле вспомнилась одна семейная суббота, он тогда и сам курил. Давно это было. Анджела и Томми только поженились. Кажется, дело было на Пасху. А возможно, и на Рождество. Тогда собралась вся семья. Они едва закончили трапезу, а в итальянских семьях каждое блюдо — целое событие, праздник. Карелла похлопал себя по карманам, убедился, что сигареты кончились, и направился к пианино, бренча на котором, Анджела распевала песенки своего детства. Он спросил:
   — Сестричка, у тебя нет сигареты?
   А папаша с комическим ужасом прижал палец к губам: молчи, дескать, я не должен знать, что моя дорогая дщерь дымит. Ах, добрый старый лицемер...
   Карелла улыбнулся.
   — Говорят, что легче бросить героин, чем никотин, — сказала Анджела.
   — Но ты же бросила! Вот уже почти девять месяцев...
   — И все равно очень хочется.
   — Мне тоже.
   — Так вот: снова начну. Пусть только бэби народится.
   — Не стоит снова начинать...
   — Это еще почему?
   И вдруг заплакала.
   — Эй! — ласково позвал он.
   Она помотала головой.
   — Эй, ну-ка, довольно.
   Подняла руку, словно делая слабый знак протеста, все еще качая головой: нет-нет, оставь меня в покое. Но он все-таки подошел к ней, обнял, дал ей свой носовой платок.
   — Возьми, утри слезки.
   — Спасибо, — промолвила она, вытирая глаза. — Можно в него высморкаться?
   — С каких это пор ты спрашиваешь разрешения?
   Она высморкалась, всплакнула еще разок, снова вытерла глаза и вернула платок.
   — Неужели сигареты для тебя так важны? — спросил он.
   — Да не сигареты.
   — Ну-ка, расскажи.
   — Я так себе представила: а чего уж очень беспокоиться? Ну, продымлю мозги, умру от рака, кому какое дело?
   — Мне, например.
   — Тебе, конечно, — сказала она, собираясь опять заплакать.
   — Почему ты думаешь, что у Томми есть кто-то на стороне?
   — Знаю, и все.
   — Откуда?
   — По тому, как он себя ведет. Правда, ни разу не нашла платка с губной помадой, и от него не разит духами, когда приходит, но...
   — Но что «но»?
   — Просто знаю, Стив. Он себя ведет совсем по-другому. У него мысли где-то на стороне, у него есть там бабенка, знаю.
   — Как же он себя ведет?
   — Просто стал другим. Кашляет, ворочается всю ночь, словно думает о ком-то, не может заснуть...
   — Так. Что еще?
   — Я ему что-нибудь говорю, но его мысли витают где-то далеко. Я на него гляжу и вижу, что он не может сосредоточиться, думает о другой.
   Карелла кивнул.
   — И еще он... Ах, не хочу об этом.
   — Нет, говори, — сказал Карелла.
   — Вправду не хочу, Стив.
   — Анджела...
   — Ну — добил. Он больше не хочет заниматься со мной любовью. — Ох... — простонала она. — Ох... — схватилась за живот.
   — Сестричка?!
   — Ох, ох...
   — Да что с тобой?
   — Мне кажется, ой, ой, ой...
   — Это бэби?
   — Да. И я... — Она снова схватилась за живот.
   — В какую клинику? — тотчас спросил Карелла.

* * *

   В «дежурке» Карелла использовал телетайп для прямого «разговора» с Тедди. Он выстукивал ей послания, а в конце нажимал на клавиши "Ж" и "О", что означало «жду ответа». Но теперь ему пришлось звонить домой из клиники, из комнаты для посетителей, а, к сожалению, городские телефоны-автоматы пока еще не достигли высокого технологического уровня. Карелле ответила Фанни Ноулс.
   — Экономка Кареллы, — произнесла она.
   Он ясно представил, как она стоит за кухонным столом: пятидесятилетняя полная дама, волосы, крашенные хной, в пенсне, левая рука — лихо на бедре; всегда в такой позе, словно бросает некий вызов тем, кто вторгается в интимную жизнь полиции и покушается на святость домашнего очага.
   — Фанни, это я, — сказал он.
   — Да, Стив.
   — Я нахожусь в Твин Оукс, Тедди знает этот роддом, там близнецы родились.
   — Да, Стив.
   — Вы можете сказать ей, чтобы она поймала такси и приехала сюда. Анджела уже в хирургии.
   — Вы не хотите, чтобы я позвонила вашей матери?
   — Нет, я сам сейчас позвоню. Повторяю: Твин Оукс, родильное отделение.
   — Ясно.
   — Спасибо, Фанни. Все в порядке?
   — Да-да. Сейчас скажу Тедди.
   Он поблагодарил, повесил трубку, выудил из кармана монетку и набрал мамашин номер.
   — Алло? — произнесла она.
   Голос такой же ровный, без выражения каких-либо эмоций. Таким он стал после смерти отца.
   — Мама, — сказал он, — это я, Стив.
   — Да, солнышко?
   — Я здесь с Анджелой, в роддоме.
   — О Боже!
   — Все нормально, она уже в родильном, ты не хочешь...
   — Сейчас же приеду!
   — Клиника Твин Оукс, родовспомогательное отделение. Возьми такси.
   — Сейчас же! — отозвалась она, бросая трубку.
   Он тоже положил трубку на рычаг и подсел к лысеющему мужчине, выглядевшему крайне обеспокоенным.
   — У вас первенец? — спросил лысый.
   — Сестра рожает, — ответил Карелла.
   — Ах так! А у меня первенец.
   — Все будет хорошо, не беспокойтесь, — сказал Карелла. — Это великолепная клиника.
   — Да-то да, — отозвался мужчина.
   — У меня здесь близнецы родились.
   — Так-то оно так.
   Сколько же лет прошло... Мейер и Хейз расхаживали здесь по «ожидательной» в ногу с ним. Мейер утешал, твердил, что уж он-то трижды через это прошел и все — о'кей. Чего беспокоиться? Тедди наверху, в родильном... Близнецы. И вот теперь...
   — У нас будет парень, — заявил лысеющий человек.
   — Это же замечательно.
   — Да, но она-то хотела дочку!
   — Ничего, мальчики тоже очень милые.
   — А кто у вас? — спросил мужчина.
   — Или — или, — сказал Карелла.
   — Мы бы хотели назвать его Стэнли, в честь моего отца, — продолжал откровенничать лысеющий человечек.
   — Замечательно, — отозвался Карелла.
   — Но она хочет назвать его Эваном.
   — А что, Стэнли разве плохое имя?
   — Возможно, — сказал мужчина.
   Карелла взглянул на часы.
   Она наверху уже двадцать минут. Он вдруг подумал о Томми. Ах, Томми должен был бы присутствовать здесь. Какие бы ни были у них проблемы, а должен... Он снова подошел к автомату, нашел номер гаража в записной книжке, набрал. Ждал долго, но никакого ответа. Повесил трубку, снова подсел к встревоженному лысеющему человеку.
   — А что у нее? У вашей сестры.
   — Не знаю, — пожал плечами Карелла.
   — Она проделала все тесты?
   — Думаю, да. Но ничего мне не сказала...
   — Должна была тестироваться. Тесты все вам показывают.
   — Ручаюсь, она их сделала.
   — Она замужем?
   — Да.
   — Где же муж?
   — Да вот сейчас только старался его найти.
   — Ого, — произнес человек и с подозрением взглянул на Кареллу.
   Тедди примчалась через десять минут. Лысый следил за тем, как они объяснялись с помощью жестов. Кстати, это всегда привлекало зевак. Да вылези крокодил из люка в центре города, и то это не вызвало бы такого скопления праздных. Лысый смотрел будто завороженный.
   Тедди спросила, звонил ли он матери. Он сказал, что звонил.
   — Я бы могла прихватить ее по дороге, — показала она знаками.
   — Ничего, и так все будет хорошо.
   У мужчины начали выпучиваться глаза. Летающие в воздухе пальцы начисто вымели из его головы тревогу о неизбежно грядущем сыне Стэнли.
   Мать Кареллы, появившаяся чуть позже, выглядела очень озабоченной. Всего одиннадцать дней назад она приезжала сюда, в морг этой клиники, для опознания мужа. Сегодня ее дочь была в «родилке», а иногда там бывает не все гладко.
   — Ну как она? — спросила мать. — Здравствуй, моя сладость. — Она поцеловала Тедди в щеку.
   — Ее подняли туда сорок минут назад, — сказал Карелла.
   — А Томми где?
   — Пытаюсь его найти, — ответил Карелла.
   Они обменялись взглядами с Тедди, но мать ничего не заметила. Тедди показала на пальцах, что сорок минут — это не так уж много. Карелла перевел ее слова матери.
   — Я знаю. — Мать потрепала Тедди по руке.
   — Анджела тебе говорила, кто у нее будет? — спросил Стив.
   — Нет. А тебе?
   — Тоже нет.
   — Ох уж мне эти секреты. — Мать округлила глаза. — С ней всегда так, с детства, помнишь?
   — Помню, — сказал Карелла.
   — Секреты, — повторила она Тедди, показав той свои губы. — Моя дочь. Всегда секреты.
   Тедди кивнула.
   — Мистер Гордон?
   Все обернулись. В дверях стоял доктор в забрызганном кровью халате. Лысеющий вскочил как ужаленный.
   — Да. Что?
   — Все замечательно, — сказал доктор.
   — Ну! Ну!
   — Ваша жена в полном порядке, — продолжал доктор.
   — Я вас заклинаю!
   — У вас сын, здоровый мальчик.
   — О, спасибо, спасибо. — Мужчина излучал сияние.
   — Вы сможете навестить их обоих минут через десять, я пошлю за вами сестру...
   Акушер Анджелы пришел через полчаса, очень усталый.
   — Все прекрасно, — сказал он. — И Анджела в порядке.
   Все доктора здесь такие, сперва говорят только о роженицах.
   — И близнецы тоже в порядке.
   — «Близнецы»?! — переспросил Карелла.
   — Пара великолепных здоровых девочек, — пояснил доктор.
   — Ага, секреты, — многозначительно произнесла мать и спросила Стива: — Где же Томми?
   — Я постараюсь его найти, — ответил Карелла.
   Сначала он проехал к дому, который Томми унаследовал у скончавшихся родителей. В комнате над гаражом ни огонька. Тем не менее Карелла поднялся наверх и постучал в дверь. Было всего четверть двенадцатого, но, возможно, Томми уже лег спать. Никто не отозвался. Карелла сошел вниз, к машине, чуточку поразмышлял, прежде чем включить зажигание, затем пустился в путешествие по этой части города.
   Он надеялся, что Томми не окажется в компании своей подружки в ночь, когда у него родились девочки-близняшки.
   Игровая площадка напротив дома была пуста. Дождик капал на качели и карусели. Рядом располагалась зона парковки, дождь стекал по автомашинам, теснившимся вокруг площадки. Карелла отыскал местечко у пожарного крана-гидранта, опустил на стекло козырек со словом «Полиция». Он запер машину и побежал под дождем вверх по улице. Карелла слишком долго был полицейским, чтобы не заметить и не распознать двух мужчин в седане, запаркованном наискосок от дома Томми. Подойдя к седану, Карелла постучал в окно, стекло опустилось.
   — Ну? — спросил мужчина, сидевший рядом с водителем.
   — Я Карелла из Восемьдесять седьмого, — сказал Стив и показал жетон, втягивая голову в плечи под дождем. — Что здесь происходит?
   — Садитесь в машину, — пригласил мужчина.
   Карелла открыл дверцу и сел. Дождь бил по крыше и лил по стеклам.
   — Я — Питере из Двадцать первого, — произнес водитель.
   — Макмиллэн, — представился его коллега.
   Оба были небриты. Такой видик культивировался сыщиками, когда приходилось вести наружное наблюдение. Выглядишь измочаленным тяжелой работой и плохо оплачиваемым. Да, собственно, так ведь оно и было, в сущности, без всяких там щетин и прочего марафета.
   — Вон, видите, впереди — фургон, там наши кинокамеры крутятся, — сказал Питере, и Карелла различил во тьме зеленый фургончик с надписью: «Сухая чистка шляп».
   — Этот дом у нас в осаде уже неделю, — сообщил Макмиллэн.
   — Который?
   — А из коричневого кирпича, с гаражом, — ответил Питерс.
   — Но почему? Что там творится?
   — Кокаин там творится, — сказал Макмиллэн.

Глава 10

   В понедельник утром, как правило, начальники несколько задерживались, но один из них, которого звали Питер Бернс, был уже тут как тут. Лейтенант Бернс в доходчивой форме втолковал собравшимся подчиненным то, что, как он считал, они были обязаны уяснить именно к этому дню.
   — Если вы застряли на месте, — объяснял он, — возвращайтесь к началу. Вы, я подчеркиваю, вы должны снова начать там, где случилось происшествие.
   Он сидел за столом в угловом кабинете, который узурпировал на правах командующего 87-м дивизионом. Плотно сбитый мужчина с серебреющей шевелюрой и суровыми голубыми глазами, налагавшими твердое немое вето на всякие глупости и праздную болтовню. Шестеро детективов внимали его словам. Четверо уже отчитались по делам, находящимся в их производстве. Но по-настоящему большое дело терпеливо ждало своего часа, время от времени слегка выпуская когти. Большое дело — убийство со многими жертвами, отбивающее чечетку, поющее, играющее на фортепиано, суперзвезда на фоне пустяковых сумасбродных статистов...
   Словно режиссер крупной телекомпании, поучающий ветеранов-сценаристов, каким образом находить ключ к такой рутине, как использование мотивировок в построении сюжета, лейтенант Бернс учил своих подчиненных основам их мастерства.
   — Это дело началось с мертвой девушки, — сказал он.
   Сьюзен Брауэр. Мертвая девушка. Двадцать два года. Конечно, девушка, хотя Шумахер-то уж точно считал ее женщиной.
   — Отсюда вы и должны начать все заново, — продолжал Бернс. — С мертвой девушки.
   — Если вас интересует мое мнение, — вставил Энди Паркер, — У вас уже есть преступник.
   Карелла думал о том же самом.
   — И этот преступник — дочка-хиппи, — сказал Паркер.
   Карелла подумал, что так оно и есть.
   Глядя на Паркера, на его неглаженый костюм, мятую рубашку и галстук, весь в пятнах, на небритые щеки и подбородок, Карелла уже, наверное, в сотый раз вспоминал сыщиков в засаде у дома Томми. Он еще не потолковал с ними, ибо не знал, как взяться за это деликатное дело. Он также еще не поведал Анджеле, что крутые изменения в поведении ее мужа не имели ничего общего с сексом на стороне, но были связаны с тем фактором, который большинство наркоманов считали куда более «кайфовым», чем любой изощренный секс... Он надеялся, что ни у Питерса, ни у Макмиллэна еще не было снимков Томми, входящего и выходящего из дома под наблюдением. Ну как можно быть таким оголтелым глупцом?
   Паркер продолжал свою речь:
   — Начать хотя бы с завещания. Где найдешь более подходящий мотив для убийства?
   — Но это не начинается с мертвой девушки, — напомнил ему Бернс.
   — Она — дымовая завеса, очень простая и надежная, — убежденно и пылко отозвался Паркер.
   — А была она указана в завещании, — спросил Клинг, — мертвая девушка?
   Его мысли витали вокруг Эйлин Берк. По утрам в понедельник тяжко бывает приниматься за работу, особенно если она складывается ежедневно из сплошных убийств.
   — Нет, — ответил Браун. — В завещании только дочки, нынешняя жена...
   — Уже сама мертвая, — со знанием дела вставил Паркер.
   — А также ветеринар и продавщица щенков, — подытожил Браун.
   — По скольку причитается им? — спросил Хейз. — Этим двоим?
   — По десять «штук»! — сказал Карелла.
   — Суть в том, — заявил Паркер, — что дочкам отошла половина состояния. И если это — недостаточный резон...
   — Сколько? Как ты сказал? — переспросил Хейз. — Состояние?
   — Ты что, сегодня осатанел, что ли? — отозвался Паркер. — Ты кто, бухгалтер?
   — А я вот хочу знать, во сколько оценивается состояние. Ну и что? — вызывающе спросил Хейз.
   — Предполагается, что это уйма денег, — сказал Карелла. — У нас нет точных цифр.
   — Сколько бы ни было, — снова подал голос Паркер, — а достаточно, чтобы дочка-хиппи пустила слюнку.
   Для него это была рафинированная метафора, и он огляделся, словно проверяя, одобрили ли ее присутствующие.
   — А как насчет того, что она знала, что именно четыре пули прикончили даму? — спросил Уиллис.
   — Кстати, да, — произнес Карелла.
   — А в газетах это было?
   — Нет, но в одной телепередаче было.
   — Какой компании? — спросил Бернс.
   — Мы сейчас выясняем, — сказал Браун. — Могло быть «М энд М». Или кто-нибудь из бригады убийств проболтался.
   — Ах уж эта бригада. — Бернс кисло поморщился.
   — Это не значит, что липли влепила четыре пули в голову леди, — заявил Паркер, — чтобы избавиться от нее. Она старика укокошила, чтоб сграбастать свою четверть мешка...
   — При условии, что она знала об этом, — сказал Бернс.
   — Она это знала, Пит.
   — Еще от мамочки, — уточнил Паркер.
   — Что ж, обе дочки подросли за время развода, всего два года назад. И обе знали, что внесены в завещание.
   — а кто теперь наследует долю жены, раз она умерла? — спросил Клинг.
   — Завещала брату, в Лондоне.
   — Единственный наследник?
   — Угу. Но мы ему звонили, и он таки находился в своем Лондоне. Не приезжал в Штаты уже четыре года.
   — Забудьте о нем, — сказал Паркер. — Отсюда до Лондона, как до Луны. Дочка-хиппи охотилась за монетой. Дело закрыто. Точка.
   — Зачем же она еще двоих убила? — спросил Клинг.
   — Ненависть в чистом виде, — высказался Паркер.
   — Вы бы слышали, как она произносит слова «жена Шумахера», — добавил Карелла.
   — Да и первая жена тоже, — сказал Браун. — Вы бы только слышали. Она их обоих ненавидела. Старого мужа, новую жену...
   — Так же, как хиппи, — защитил свою версию Паркер.
   — Нет, нет, давайте потихоньку, — предложил Уиллис. — Старая леди ненавидит Шумахера. Раз.
   — Правильно, — кивнул Клинг.
   — Вот она и выметает его прочь. Плюс всех его баб.
   — Одним камнем двух птичек. Тр-рах! — сказал Клинг. — Любовницу и теперешнюю жену.