МакБейн Эд. Вдовы

   — Да нет, не надо, — сказал Уэйд. — Он и так заполучил почти два миллиона. И что? Призывает нас восстать и прикончить белый люд.
   — Он так не говорил, — возразил Бент.
   — Его жена говорила, там у себя дома, в Стране Алмазов, в ЮАР; сказала, что все мы, черные американцы, должны присоединиться к тамошним братьям, когда придет время драться с белыми в ЮАР. Ну разве не дерьмо все это, Чарли?
   — У нас связи с Африкой.
   — Ну ясно, конечно: можно подумать, что у миллионов черных этого города есть братья повсюду в южно-африканских анклавах.
   — Но есть же, есть связи, — настаивал Бент. — Как-никак, а мы говорим и о наших здешних корнях.
   — Какие еще тут корни?! Мои корни в Южной Каролине, где мама и папа родились, — сказал Уэйд. — А прежде — дедушка и бабушка. И знаешь, какие у них корни? Знаешь, откуда мои прабабки и прадеды? Из Ганы. Мы ее когда-то звали Золотой Берег. И уж это никак не по соседству с Южной Африкой.
   — Не забывай, сколько рабов оттуда, — не унимался Бент.
   — Нет. Большинство рабов не оттуда. Нет, сэр. Работорговля велась с Западной Африкой. Не веришь? Загляни в книжки, Чарли. Такие страны, как Дагомея, и Берег Слоновой Кости, и Гана, и Нигерия — все они у Гвинейского залива. Вот откуда шла работорговля. А иногда из Конго или Замбии. Ты что, об Африке вообще ничего не знаешь?
   — Да нет, я знаю, где все эти места. — Бент был явно оскорблен.
   — Нельсон Мандела просыпается, отсидев двадцать семь лет за решеткой, — сказал Уэйд, набирая пары, — и вот он приезжает сюда, еще шатаясь от долгой спячки, и вещает, как тип, который не знает, что уже весь мир сбросил с себя путы коммунизма. И призывает сцепить наши руки с руками наших черных южно-африканских братьев. Хотя, заметь себе, ни один из наших здешних братьев в первую голову не является выходцем оттуда. Он что, считает, что говорит с глупыми негритосами?
   — Мне кажется, он тут сделал кое-что неплохо, — сказал Бент.
   — А мне кажется, что он только все ухудшил, — категорически заявил Уэйд. — У нас здесь и так своих серьезных проблем невпроворот, и пышные парады в честь иностранных визитеров решить их не могут.
   — Тогда зачем ты жрешь жареного цыпленка? — спросил Уэйд. — Раз уж ты такой заклятый белый-пребелый, почему бы не скушать кусочек хлеба без протеина, намазанный бесхолестериновым маргарином?
   — Я — черный, — заявил Уэйд. — Поспорим на что хочешь, останешься без порток. Но я не южно-африканец, тоже спорю на что угодно... Ага, вот и она идет.
   Он глядел на дверь. Бент заглянул через его плечо. Оба увидели девчонку — невысокого изнуренного подростка, весом не более сорока килограммов. На ней были красные шведские сапожки, черная юбчонка-мини и лавандового оттенка блузка, полускрывавшая тощую, куриную грудь. Вьющиеся волосы гармонировали с цветом сапог. На лбу было явное клеймо потаскухи, а на всем лице буквально пропечатано: наркоманка. Полицейские вскочили и ринулись к двери. Уж эту-то они бы не упустили.
   — Мисс Симмс? — спросил Уэйд.
   Зайдя справа, он встал между нею и дверью. Теперь не ускользнет. Бент стоял слева.
   — Мы офицеры полиции, — сказал он, показывая жетон с эмблемой.
   Это ее никак не тронуло. Моргнув, покосилась на жетон, затем взглянула сначала на Бента, потом на Уэйда. Они подумали, что ее мозг окаменел от наркотика. На часах было чуть больше семи, впереди трудная ночь, а Долли уже полностью вырубилась из всего.
   — Мы хотели бы задать вам пару вопросов, — заявил Уэйд.
   — О чем? — спросила она.
   Тусклые глаза не могли сфокусироваться на чем-либо. На устах полуулыбка. Они гадали, на каком зелье она «торчала». Глаза Бента автоматически скользнули по ее голым рукам. Никаких следов шприца на коже. А короткая юбка не скрыла бы уколов на ногах.
   — Давайте присядем, — предложил Бент.
   — Конечно, — согласилась она.
   Таить было нечего, все просто, обычно. Они подумали, что она легко расколется. Рутинная ситуация, почти совсем «вырубившаяся» проститутка и двое «легавых». Шли по одной улице, но по противоположным сторонам.
   Присели в глубине заведения. Правда, мимо шел в туалет нескончаемый поток посетителей. Уэйд и Бент решили, что они направлялись туда сделать понюшку-другую, но полицейские охотились на убийцу, а не на жалких рабов дурмана. В принципе, это уже стало представлять проблему, едва город начал обрастать южными трущобами. На пустяки уже можно не обращать внимания. Когда кругом убивают, некогда гонять юнцов, занимающихся малеванием скабрезных надписей-графитти на стенах. Некогда штрафовать водителей трейлеров за подачу сигналов в запрещенных местах. Не хватало сил ловить людей, влетающих в подземку, не заплатив за проезд. Когда все усилия направлены на бой с убийцами, насильниками и бандитами, все остальное выглядит обычными издержками цивилизации.
   — Расскажите нам о Сонни и Дикс, — сказал Уэйд.
   — Я их не знаю, — ответила Долли. — Могу я что-нибудь поесть? Я пришла сюда, чтобы поесть.
   — Разумеется. Что бы ты хотела, Долли?
   — Мороженое, — сказала она. — И пожалуйста, с шоколадом.
   Они взяли ей большую порцию шоколадного мороженого.
   Она вдруг сказала, что ей хотелось бы и с ореховой присыпкой.
   Официант взял вазочку, отнес к стойке и добавил присыпки. Когда он принес порцию, Долли немедленно взяла ложку и принялась уплетать мороженое.
   — Мнака, — заметила она. — Вкусненько.
   — Сонни и Дик, — сказал Бент. — Оба мужчины, оба черные.
   — Я люблю черных мужчин. — Подмигнув, она облизала губы.
   — Да, нам говорили.
   — Мнака, — снова произнесла она, облизав ложку.
   — Где они сейчас? — спросил Уэйд.
   — Я их не знаю.
   — Как фамилия Сонни? — допытывался Уэйд.
   — Да не знаю же. — Она снова зачерпнула ложкой мороженое, опять облизала ее.
   — А у Дика?
   — И его не знаю.
   — Помнишь, что было ночью в четверг?
   — Не-а.
   — Помнишь, где вы тогда были?
   — К сожалению, нет. Не-а. А где я была?
   — Примерно в десять вечера, немного позже. Помнишь?
   — Простите, нет.
   — Помнишь Слоун-стрит?
   — Не-а.
   — Дом 3341 по Слоун-стрит.
   — Очень хорошее мороженое, — сказала она. — Вам надо попробовать. Хотите? — Она протянула ложку Бенту.
   — На третьем этаже, — продолжал Уэйд. — Ты, Сонни и Дик. Варили наркоту на свечке.
   — Наркоту не употребляю. Я чистенькая.
   — Помнишь перестрелку?
   — Ничего я такого не помню. Можно еще мороженого?
   Они заказали вторую порцию. С присыпкой.
   — Нет, вы определенно должны попробовать, — проговорила она. — Такая мнака.
   — Один из твоих дружков заряжал девятимиллиметровый «узи», — сказал Уэйд.
   — У-у! Это еще что такое? — спросила она.
   — Большущий пистолет с магазином на двадцать пуль. Он в нас из него стрелял на лестнице, помнишь?
   — Я даже не знаю, где Слоун-стрит. — Долли передернулась.
   — Долли, слушай внимательно, — сказал Уэйд. — Отложи ложку и слушай.
   — Могу есть и слушать.
   — Отложи ложку, ласточка.
   — Я же вам сказала: могу...
   — А не то я тебе паршивую руку сломаю, — с угрозой произнес Уэйд.
   Она положила ложку на стол.
   — Один из твоих дружков убил человека!
   Она промолчала. Только глазела на него, злая, потому что он не давал ей есть мороженое.
   — Ты знаешь, что один из твоих дружков — убийца?
   — Нет, я этого не знаю.
   — Мы думаем, что это Сонни, но, может, и Дик. Так или иначе...
   — Да не знаю я этих людей, пустой звук для меня.
   — Он убил отца одного полицейского, — сказал Уэйд.
   Долли заморгала.
   Он наклонился к ней поближе, давая ей возможность хорошо рассмотреть шрам от удара ножом, твердый и розоватый, над левым глазом... Гуляешь с черными, солнышко? О'кей! А как тебе нравится черный с таким красноречивым шрамом?
   — Отца полицейского, — повторил он подчеркнуто грозно.
   Возможно, она была «накачана» до бесчувствия еще минут десять назад, а может, все еще витала в облаках, сказать было трудно. Но теперь в ее тусклых, мертвых глазах появилась искринка. Она уже позволила словам различаться и запоминаться, а важнейшим разрешила проникать в сознание.
   — Знаешь, чем это пахнет? — спросил Бент. — Если кто-нибудь убивает отца у полицейского?
   — Не знаю никого по имени Сонни.
   — Это пахнет тем, — продолжал Бент, — что все полицейские города будут гнаться за убийцей, пока не настигнут и не схватят его. И пусть он тогда спасибо скажет, если останется в живых по дороге в трюм.
   — Не вешайте на меня всех собак, — сказала Долли. — Не знаю никакого Сонни.
   — Это хорошо, — спокойно заметил Уэйд. — Потому что, если ты его знаешь...
   — Говорю же, что не знаю.
   — ...и окажется, что ты стараешься ему помочь...
   — И Диза не знаю.
   — Диз? — мгновенно переспросил Уэйд. — Это его фамилия, имя? Диз?
   Долли еще не поняла, что проговорилась.
   — Диз? А дальше как?
   — Если я его не знаю, откуда мне знать, что такое Диз.
   — Но ты его знаешь, ведь верно, Долли?
   — Нет, я...
   — Ты знаешь их обоих. Так? Верно?
   Тут-то они навалились на нее вовсю, стали ее раскалывать и так и этак, слово за слово, вопрос за вопросом, не ожидая ответов, буквально молотили ее словесно, Уэйд справа, Бент слева. Долли сидела между ними с ложкой в руке, а мороженое таяло.
   — Сонни и Диз.
   — Двое черных убийц из-под Вашингтона.
   — Как их фамилии, Долли?
   — Скажи, как их фамилии!
   — Сонни, а как дальше?
   — Диз, а еще как?
   — Убили отца полицейского.
   — Хочешь пойти ко дну вместе с ними?
   — Упорствуешь, защищая двух чужаков?
   — Двух убийц?
   — Хочешь, чтобы каждый местный «легавый» и за тебя принялся? Тебе на хвост сел?
   — Да ты и вздохнуть не сможешь.
   — Утонешь вместе с подонками, Долли!
   — Отец полицейского, Долли!
   — Хочешь, чтобы на тебе это всю жизнь висело?
   — Я...
   Оба сразу же замолчали.
   В ожидании.
   Она смотрела на быстро таявшее мороженое.
   Они ждали.
   — Я ничего о них не знаю.
   — Ну-ну, — покачал головой Уэйд.
   — Я их видела только один раз, в четверг. Ночью.
   — Ну-ну.
   — И с тех пор больше не видела. Ничего больше не знаю...
   — Сладость моя, ищешь большой беды на свою голову? — спросил Уэйд.
   — Но я говорю вам правду!
   — Не-ет, морочишь голову, — сказал Бент. — Мы знаем, что ты с ними живешь.
   — Нет, не живу!
   — Ну, будь по-твоему. — Бент отодвинул кресло. — Пойдем, Рэнди.
   — Жди беды, детка, — сказал, вставая, Уэйд. — Большой беды. От каждого полицейского в городе. Будут тебя поджаривать, пока не сдохнешь. Ты вмешалась в наше дело, полицейское дело. Ясно? Речь идет об отце полисмена.
   — Спи крепко-крепко, — продолжил Бент, и они направились к выходу.
   — Постойте! — крикнула она.
   Они остановились, обернулись.
   — Могу я получить еще мороженого? — спросила она.

* * *

   Когда она под вечер вернулась в лавку, они уже поджидали ее, стоя у аквариума с тропическими рыбками. Рыбки скользили туда и сюда, вода пузырилась. Детективы болтали о фильме с Джеймсом Бондом. Там не то взрывается аквариум, не то еще что-то. Они старались вспомнить название фильма.
   Сначала они позвонили сюда и поговорили с помощницей Полины Уид, молоденькой девушкой. Она сказала, что хозяйка ушла перекусить и будет примерно через полчасика. Они поехали в центр города, где на Джефферсон-авеню располагался зоомагазинчик, точное название которого было «Бай и Уи. Щеночки». Помощницу, которой было шестнадцать лет, звали Ханна Кемп. Она хотела, когда подрастет, стать ветеринаром, а пока работала здесь после школьных занятий по вторникам и пятницам, в эти дни лавка была открыта до восьми вечера. Когда минут через пять Полина вошла, Ханна занималась с покупателем. Она показала рукой на детективов и что-то сказала Полине, что, они не расслышали. Полина, заглянув в закуток магазинчика с аквариумом, удивленно на них посмотрела и подошла туда, где они стояли, вспоминая, как же назывался тот фильм.
   — Эй, привет! — сказала она.
   — Здравствуйте, мисс Уид, — отозвался Карелла.
   — Продать вам немного рыбы? — Она улыбнулась.
   Блондинка, да красивая, да еще и голубоглазая; именно такой тип предпочитал убитый. Хотя улыбка несколько настороженная.
   — Мисс Уид, — сказал Карелла, — когда мы сюда позвонили, ваша помощница...
   — Ханна, — вставила она. — Превосходная девушка.
   — Да, она нам сказала, что вы отлучились, чтобы перекусить...
   — Да, да.
   — И что вы вернетесь примерно через полчаса.
   — И вот я тут как тут, — произнесла она с усмешкой.
   — Мисс Уид, были ли вы когда-нибудь замужем? — спросил Браун.
   — Нет, — ответила она удивленно. — Не была.
   — Я подумал, что Бай — фамилия мужа.
   — О нет, нет. Это девичья фамилия моей матери. Действительно, я употребила ее фамилию для названия лавки, Бай и Уи.
   — Байрли и Уид, — сказал Браун.
   — Да. «Бай и Уи». Сокращенно.
   — Миссис Уид, — вмешался в разговор Карелла, — когда мы сюда позвонили и попросили вас к телефону, Ханна сказала...
   — Превосходная девушка... — повторила она.
   Теперь она начала нервничать.
   — Так... Ханна сказала... Вот ее точные слова: «Бай отлучилась, чтобы где-нибудь перекусить».
   — Ага.
   — Она назвала вас Бай.
   — Ага.
   — Многие вас так называют?
   — Да, мне кажется, многие.
   — Сокращение от Байрли, это так?
   — Ну и что? Мое имя — Полина. И я думаю, что называть меня сокращенно, попроще — не Бог весть какой проступок, разве не так?
   — А вы сами себя называете Бай?
   — Да.
   — Как вы подписываетесь полностью?
   — Полина Байрли Уид.
   — Вы так все подписываете?
   — Да, все.
   — А при личной переписке? — спросил Браун.
   Она повернулась к нему.
   — И ее тоже так подписываю. Все так подписываю.
   — Значит, так. Вы зовете себя Бай, но бумаги подписываете полностью: Полина Байрли Уид. Верно?
   — Да.
   — Мисс Уид, — сказал Карелла, — у вас есть пишущая машинка?
   Ее глаза вспыхнули. Опасность. Берегись. Осторожнее. Это было буквально написано в глазах.
   — Мы можем получить ордер на обыск, — произнес Браун.
   — У меня есть машинка, — ответила она. — Да. Есть.
   — Та же самая, что была у вас в июне прошлого года?
   — А в июле прошлого года?
   — Да.
   — Можем мы на нее взглянуть? Пожалуйста.
   — Но почему?
   — А потому что, мы думаем, вы написали несколько писем Артуру Шумахеру, — заявил Браун.
   — Ну, пожалуй, я и впрямь могла написать...
   — Эротические письма, — продолжил ее слова Карелла.
   — Можем мы осмотреть эту пишущую машинку? Ну, пожалуйста, — спросил Браун.
   — Я не убивала его, — сказала она.

* * *

   — Как это было? — спросила Долли. — Началось с шуточек. Понимаете? Я работала на авеню Каспер... Знаете? Каспер и Филдс, рядом со старым кладбищем. Кажется, Святого Августина. Там еще небольшие разрушенные мавзолейчики... Стояла в воротах.
   Ну, вечерами там стоит много девушек. Почему? Да потому что уйма машин проезжает мимо к скоростной трассе. Знаете, где это? Там-то я с этими парнями и повстречалась. Они шли по улице, приглядывались к товару. Зачем я вам это все говорю? Пытаюсь объяснить, что не хочу, чтобы мне отомстили за то, что кто-то укокошил старика у полицейского. Я их почти и не знаю, этих парней. Они начали с шуточек.
   — Когда это было? — спросил Уэйд.
   — В воскресенье, в прошлую ночь.
   — Почти неделю назад.
   — Да, почти.
   — Какое это число, Чарли?
   Бент достал целлулоидный календарик из записной книжки.
   — Двадцать второе, — сказал он. — Пять дней спустя после убийства отца Кареллы.
   — Итак, они подошли к тебе...
   — Ну да! И сказали, что вроде им понравилось, как я выгляжу. — Она поежилась. — И как, дескать, я посмотрю на любовь втроем? Я сказала, что обычно беру за это больше, они спросили сколько, сто пятьдесят, ответила я. Они сказали, что это годится, и мы пошли в номера, которые сдаются на время в отельчике рядом с большим залом на Каспер; ну, знаете, там, где свадьбы справляют и все такое. Вот так это и началось... — Она опять поежилась.
   — А как же вы очутились в брошенном доме на Слоун?
   — Ну, оказалось, что ребята были хорошо упакованы...+
   В кассе Тони Кареллы было двенадцать тысяч долларов.
   — ...А эти ребята помешаны на крэке, как и я. А кто не помешан? Но я — на свой манер. Я вышла за крэк замуж. И тогда мы заключили милую сделку. Знаете, что имею в виду? Я буду делать все, что они хотят, а они будут снабжать меня крэком.
   Простерший бизнес: примитивный бартер. И кстати, уже довольно обычный. Секс обменивают на наркоту. А поскольку всех она парализует полностью или хотя бы частично, то и секса-то почти не бывает. Когда крэк вступает на сцену, никто не думает о презервативах. Вот почему столько «ташущихся» девушек беременеют. А потом рождаются бэби, вопящие от недостатка кокаина. Замкнутый круг.
   — Не знаю, где они достали все эти деньги, — сказала она.
   «Убили из-за них человека», — подумал Уэйд.
   — Но, послушайте, кому какое дело? — продолжала она.
   «Двенадцать тысяч долларов», — пронеслось в голове Уэйда.
   — Ты мне, я тебе, рука руку моет, не правда ли? Ни о чем не спрашивай, лучше развесели, Скотта...
   — Но как же вы все-таки докатились до Слоун-стрит?
   — Думаю, что они были в бегах.
   — Что ты имеешь в виду?
   — Думаю, в ту ночь они обстряпали какое-то дельце. Позвонили мне, сказали, что не хотят возвращаться в хату. Они были такие напуганные...
   — И где же эта хата?
   — Мы предпочли пойти в этот дом, где балуются крэком, но тип на дверях посмотрел на нас в «глазок» и сказал: «Почем я знаю, кто вы такие?» Словно мы — «легавые». Понятно? — сказала она с сарказмом. — Я с тринадцати лет на панели и вдруг — на тебе! — как будто я подстава. Ха! А Сонни и Диз? Да ведь их только за бандитов и можно принять. Безошибочно... И вот этот парень в дверях мелет такую ерунду, и мы вынуждены гранить мостовую. Не очень, конечно, сложное дело, я-то им все время занимаюсь. Да и крэк можно купить на каждом углу. Но нам было бы легче и проще «смолить» в укрытии, а не болтаться в поисках крыши над головой. Да и боялись они идти в ту конуру, потому как Сонни и Диз думали, что «легавые» придут за ними туда... Вот так мы и очутились на Слоун-стрит, в этом, ха, здании. Но что за местечко, Боже ты мой! Крысы величиной с аллигаторов. Богом клянусь... Так, значит, это тогда были вы, парни? Ага?
   — Да, это были мы, — сказал Уэйд.
   — Мы от страха в штаны наделали. — Долли хихикнула, как в тот раз, ночью. — И деранули по пожарной лестнице.
   — Мы так и поняли.
   — Я чуть шею себе не сломала.
   — А где сейчас Сонни и Диз?
   — Я вам уже сказала все, что о них знаю.
   — Но не сказала, где они.
   — Не знаю, где.
   — Ты же говорила, что живете вместе...
   — Больше уже не живем.
   — Ты сказала, что у вас была конура.
   — Ну, это когда было!
   — Долли! — предостерег Уэйд.
   — Но ведь это правда, я не знаю.
   — Хорошо, — сказал он, — пойдем в участок. О'кей?
   — Нет, подождите чуток, — попросила она. — Пожалуйста.
   Допрос начался в тот же вечер в кабинете лейтенанта Бернса без двадцати десять. Потребовалось время, чтобы все там собрались Нелли Бранд притащилась через весь город из своей квартиры на южной окраине. Из того же района, из штаб-квартиры на Хай-стрит, заявился полицейский стенограф с видеокамерой. Адвокату Полины Уид, которого звали Генри Кан, понадобилось пересечь весь город, — он отправился из своей конторы, расположенной в восточной части города на улице Стоктон. И только Брауну, Карелле и Бернсу было достаточно перейти из «дежурки» в комнату, отведенную для допросов.
   Нелли приехала понюхать, действительно ли пахнет жареным. Во всяком случае, так она заявила, когда они посвятили ее в суть дела на основании предварительных допросов. Она была облачена в бежевый летний костюм, легкие туфли, при ней имелась сумка соломенного цвета. Неуложенные каштановые волосы разметались от движения, что создавало впечатление ураганной быстроты. Будто ее сюда и впрямь словно ветром занесло. Она знала, что ей, как помощнику прокурора, придется задавать большинство вопросов, а Карелла и Браун потребуются для воссоздания полноты картины специфическими деталями; она не ожидала возникновения особых затруднений. Адвокат Полины выглядел слабаком, но все же поди знай заранее. Высокий, худой, в неглаженом коричневом костюме, который гармонировал с водянистыми глазами, он сидел рядом с Полиной, на другой стороне стола, и изредка нашептывал что-то клиентке. Что именно, Нелли не могла расслышать. Пачка огнедышащих писем лежала перед Нелли, она их прочитала, как только приехала. Ну и письма. И они — от женщины, которую, казалось, заморозили навсегда.
   Карелла снова стал перечислять Полине ее права, но Кан перебил его, любезно указав, что все это они уже проходили, господин детектив. На что Карелла откликнулся так: это просто для протокола, господин советник. Оба произносили титулы друг друга так, что они приобрели уничижительный и даже обесчещивающий характер. Вдобавок Кан вульгарно помахал рукой: давай, мол, приступай к делу... Полина же, выслушав обоих, заявила, что ей известны ее права и она изъявляет желание ответить на заданные вопросы.
   Карелла взглянул на циферблат и, — чтобы это попало на видеопленку, — объявил, что сейчас девять часов пятьдесят минут вечера. Нелли приступила к допросу:
   Вопрос: Вы можете сказать, как вас зовут?
   Ответ: Полина Уид.
   В: Это ваше полное имя?
   О.: Да.
   В.: Я спрашиваю вас вот о чем, мисс Уид...
   Кан: Она уже ответила на вопрос.
   Бранд: Я не думаю, что это так. Я спрашиваю, значится ли данное имя в свидетельстве о рождении?
   Кан: Не возражаю. Продолжайте.
   В.: Такое имя значится в вашем свидетельстве о рождении, Полина Уид?
   О.: Нет.
   В.: А какое там указано имя?
   О.: Полина Байрли Уид.
   В.: Значит, это ваше полное имя?
   О.: Да.
   В.: Спасибо. Какое происхождение у Байрли?
   О.: Это девичья фамилия моей матери.
   Кан: Извините, но какое все это имеет отношение к делу?
   Бранд: Мне думается, вы увидите, зачем я задала этот вопрос, мистер Кан.
   Кан: Я хочу это знать сейчас же. Вы тащите сюда мою клиентку глубокой ночью... Зачем?
   Бранд: Извините, мистер Кан. Если ваша клиентка не хочет отвечать на вопросы, то все, что она должна сделать, это...
   Кан: Ох уж только, пожалуйста, не читайте мне лекций по основам процессуального права... Можете?
   Бранд: Вы только скажите мне, мистер Кан, как вы намерены поступить. Хотите, чтобы я не задавала больше вопросов? Это ваша прерогатива. Ваша клиентка сказала, что ей известны ее права. Хочет она, чтобы я прекратила допрос? Если не хочет, пожалуйста, позвольте мне продолжать. О'кей?
   Кан: Давайте, давайте. Всегда эта старая песня...
   В.: Мисс Уид, зовет ли вас кто-нибудь уменьшительным именем — Бай?
   О.: Иногда.
   В.: А может быть, чаще, чем иногда?
   О.: В общем-то от случая к случаю.
   В.: И вы откликаетесь на имя Бай?
   О.: Да.
   В.: Если бы, допустим, я назвала вас так, вы бы откликнулись?
   О.: Да.
   В.: Как получилось это сокращение?
   О.: От Байрли.
   В.: Это, наверное, считается вашей второй фамилией?
   О.: Да.
   В.: Стало быть, все сие довольно обычно, не так ли? К вам обращаются по имени «Бай», и вы на это «Бай» отзываетесь?
   О.: Я иногда использую имя Бай. Но меня также называют Полиной. И Байрли тоже, подчас.
   В.: Вы подписываете письма этим именем?
   О.: Имеете в виду — Байрли?
   В.: Нет, Бай. Подписываете ли вы когда-либо письма именем Бай?
   О.: Иногда.
   В.: Мисс Уид, я показываю вам копии писем...
   Кан: Могу ли я их посмотреть? Пожалуйста...
   Бранд: Это копии писем, которые были найдены детективами Кареллой и Брауном в депозитном сейфе Артура Шумахера. Мы оберегаем оригиналы от лишнего прикосновения.
   Кан: Дайте мне их, пожалуйста.
   Бранд: Пожалуйста. Только пальцы не обожгите...
   (Допрос возобновился через четверть часа.)
   В.: Мисс Уид, вы писали эти письма?
   О.: Нет.
   В.: Вы не подписывали эти письма именем Бай?
   О.: Никто не подписывал так эти письма.
   В.: О да, извините. Вы абсолютно правы. Вы ведь напечатали имя Бай на этих письмах на машинке?
   О.: Нет. Я не писала этих писем.
   Бранд: Мы располагаем пишущей машинкой, обнаруженной детективами в вашем магазине...
   Кан: Какая еще машинка? Не вижу никакой машинки.
   Бранд: Она в лаборатории, мистер Кан. Была обнаружена в магазине «Бай и Уи» в доме 602 по Джефферсон-авеню. Сейчас ее исследуют как возможную улику.
   Кан: Улику? Какую улику?
   Бранд: Улика по делу об убийстве.
   Кан: Не вижу никакой связи, миссис Бранд. Уж простите. Если мисс Уид даже и писала эти письма... И я очень надеюсь, что у вас есть тому веские доказательства, поскольку сами письма и так нанесут урон репутации моей клиентки...
   Бранд: Для того машинка и отправлена в лабораторию, мистер Кан. И уж вы тоже меня простите, мы не «шьем» здесь уголовное дело, а только задаем вопросы подозреваемой, не так ли? Будет ли мне позволено продолжать? Или, как я уже предложила, не хотите ли вы остановить допрос сейчас же?
   Уид: Мне нечего скрывать.