Страница:
— Дело в том... как это... он был чудесным, порядочным человеком и... слушай, я не знаю его сестры, поэтому не могу утверждать, говорит она правду или нет. Но если она тебе сказала, что он имел... любовную связь с какой-то женщиной... понимаешь, в это трудно поверить. В то, что у него была любовная связь с какой-то женщиной... наверное, она говорила, что у них была сексуальная связь, не так ли?
— Да, он сказал ей, что нарушил обет целомудрия.
— С какой-то женщиной.
— Да. С женщиной, которую, по его словам, он любил.
Крисси печально покачала головой.
— Как жаль, — сказала она, — что он не смог разобраться. Если это правда. То, что он любил женщину и не смог найти выход.
— Да, — согласился Хейз.
Только его и не хватало Мэрилин!
Национальный праздник!
Банки закрыты, офис ее биржевого агента — тоже, а два колпака из Аргентины дожидаются от нее сегодня ответа в половине четвертого. Она посмотрела на часы. Уже пять минут третьего. «Тик-так».
Одним из знакомых до того, как она встретилась с Уиллисом, мужчин был юрист по имени Чарльз Ингерсол Эндикотт-младший. Ему было уже под шестьдесят, а он все еще не мог расстаться с пережитком своих школьных дней — прозвищем «Чип», как будто мало у него в жизни было других тягот. Она набрала его номер телефона, надеясь, что он не отправился на выходной день куда-нибудь на лодке — плаванье под парусом было его страстью. Телефон прозвонил четыре раза, пять, шесть. Она уже хотела повесить трубку, как...
— Алло?
— Чип? — сказала она. — Это я, Мэрилин.
Она разговаривала с ним несколько месяцев назад. Вдруг Мэрилин спохватилась и чуть не ударилась в панику — а что, если он ее уже не помнит! Но когда в трубке послышался его глубокий, звучный и дружелюбный голос: «Мэрилин, Боже мой, как ты поживаешь?» — она тут же представила себе доброго друга, с которым они вдвоем провели столько удивительных часов в этом городе, где добрые друзья и добрые мужчины — редкость.
— Я — чудесно, Чип, а как ты? Надеюсь, я не помешала? — поинтересовалась она, вспомнив его красивое лицо и умные карие глаза. Он был старше ее на 31 год, мог быть ей отцом, которого она никогда не знала.
— Что-нибудь случилось? — ответил он вопросом на вопрос.
— Нет, нет, — проговорила она. — Я просто подумала о тебе и...
Ему бы она могла не лгать, он был для нее слишком хорошим другом, и она надеялась, что таким он и остался. Но в любом случае ей не следовало лгать тому, кто когда-то так много значил для нее...
— Мне нужен совет, — сказала она.
— Законный совет?
— Не совсем.
— Валяй, — сказал он, несколько озадаченный.
— Чип... сколько, ты думаешь, я могла бы получить по второй закладной за мой дом?
— Зачем? Что случилось?
— Ничего особенного. Мне нужны деньги, вот и все.
— И сколько?
— Много. Я бы тебя не беспокоила, но банки сегодня закрыты, а деньги мне нужны срочно.
— Ты меня тревожишь, Мэрилин!
— Я в не хотела этого. Я просто хотела бы прикинуть...
— Сколько стоил дом?
Перешли к делу.
— Семьсот пятьдесят.
— А на сколько нынешняя закладная?
— На пятьсот.
— Можешь рассчитывать примерно на сто тридцать пять тысяч. Это составит около восьмидесяти процентов его стоимости.
— Сколько времени это займет?
— Обычно целый месяц. А когда они тебе нужны?
— Вчера, — ответила она.
— Мэрилин, я не хочу знать, что тут за проблема, честно! Но если тебе нужны деньги, не надо ходить в банк. Я могу одолжить столько, сколько нужно.
— Спасибо, Чип, но...
— Я говорю вполне серьезно.
— У тебя под рукой есть два миллиона? — спросила она и подумала, что это удивительно, как она еще могла шутить.
В трубке — молчание.
— Что случилось? — сказал он.
— Подошло время выплатить старый долг.
— Проигралась?
— Нет.
— Что же тогда?
— Из прежней жизни, из старой жизни.
— Ты не хотела бы поговорить об этом?
— Нет, Чип, не думаю.
— Я могу достать пятьсот тысяч, — сказал он. — Вернешь, когда сможешь.
— Чип...
— Без процентов, без условий.
— Я так не могу.
— Ты так никогда и не узнаешь, как много ты значила для меня, — сказал он. — Приходи завтра ко мне в офис, я устрою трансфер[35].
— Не могу, Чип. Но все равно, спасибо.
— Если передумаешь...
— Вряд ли.
— Ведь мы были такими добрыми друзьями, — вдруг сказал он своим проникновенным голосом.
— Да, — согласилась она.
— Мне не хватает тебя, Мэрилин!
— Мне тебя тоже, — сказала она и вспомнила, что подразумевается под этим.
— Я вполне серьезно, Мэрилин! Если все-таки понадобятся деньги, позвони мне. Сюда. А я — все тот же. Позвони мне, а? Я в хотел время от времени с тобой толковать по душам. Ведь это возможно, правда?
— Конечно, Чип.
— Хорошо, — сказал он. — Будь здорова, дорогая!
И повесил трубку.
Она медленно опустила свою трубку.
Ее биржевого агента звали Хедли Филдс, но сегодня в его офис звонить было бесполезно, а домашнего номера у нее не было. Она отправилась в кабинет на втором этаже, стала разбираться в шкафу с деловыми бумагами и в папке со штемпелем «акции» раскопала самые последние банковские извещения. Взглянув на последнюю цифру в графе «Рыночная стоимость», выяснила, что согласно последнему квартальному извещению от 31 марта общая сумма ценностей на ее счете составила $ 496, 394. Из этой суммы $ 443, 036 было вложено в акции без фиксированного дохода, а остаток, чуть больше $ 50, 000 был помещен в то, что называлось «краткосрочный доходный фонд» под 8.6% прибыли. Мэрилин решила составить список всех имевшихся у нее акций:
500 штук — «Аббот Лабораториз», куплены в июне 2 года назад по цене $ 45.125 за штуку общей стоимостью $ 22,793. Сейчас акция стоит $ 54.75 или $ 27,435 в сумме — доход почти $ 5000...
300 штук — «Уолт Дисней Компани», куплены в апреле 2 года назад по $ 57.00 за штуку, сейчас стоят $ 78.50, а доход — $ 6,270.
500 штук — «Мортон Тиокол Инк.», приобретены в феврале прошлого года по $ 40.625 за штуку, сейчас их продают по $ 44.375, а общий выигрыш $ 1,657.
Были и потери:
1000 штук — «Рипаблик Нью-Йорк Корп.», полтора года назад купила за $ 46,058, а сейчас они стоят $ 44,750, то есть убыток — $ 1,308.
500 штук — «Спрейг Тикнолоджиз Инк.», приобрела за $ 7872, а нынешняя их цена — $ 5812. Убыток — чуть более $ 2000.
...но в общем вложения, которые она сделала с момента переезда в этот город, выросли в цене больше, чем на $ 60,000. Хедли Филдс неплохо поработал на нее; она не стала бы продавать в убыток. Но сейчас это уже безразлично. Доходы уже не ее. Они вернутся в Аргентину.
Завтра утром она позвонит Хедли и даст распоряжение продавать все, а вырученную сумму перевести на ее банковский счет.
А тем временем ей еще надо позвонить Шеду Расселу.
Моренте, просмотрев документы, поступившие по телефаксу от Видоса, заметил, что тот, кого зовут Карлос Ортега, похоже, самое безобразное существо, какое ему пришлось видеть в жизни (а может, виной тут было качество изображения), а затем вновь перечитал для Уиллиса весь перечень преступлений Ортеги и Кастаньеды, совершенных этим дуэтом за последние 12 лет. Уиллис, которого Портолес уже ввел в курс дела, вежливо, но с нетерпением слушал. Этот перечень: оскорбление действием, вооруженное ограбление, изнасилование, убийство и прочее — только усиливал тревогу Хэла. Ведь с этими людьми имела дело Мэрилин! Это они хотят получить с нее деньги!
— Что меня здесь интересует, Майк, — вежливо сказал он, — так это имеется ли что-нибудь на них здесь?
— В нашем городе, вы хотите сказать?
— Или даже в этой стране, — уточнил Уиллис.
— Это очень распространенные имена, — сказал Моренте, — среди испанцев. Очень распространенные. Кастаньеда? Ортега? Самые заурядные имена. Вот если в вы мне сказали что-нибудь наподобие «Гойяс де Карранца» или «Паломар де лас Герас», или...
— Да, но так уж их зовут! — сказал Уиллис.
— О, я понимаю! Я просто говорю: компьютеру придется попотеть с этими именами. Для начала он выдаст вам четыре тысячи Ортег, вот увидите!
Но в действительности на распечатке значилось всего по восемьдесят три человека фамилии Ортега и имени Карлос в городской картотеке преступников и 47 Рамонов Кастаньеда. Однако, уже вооруженный документами из Буэнос-Айреса, Моренте знал даты рождения обоих, а кроме того, и рост, цвет волос, цвет глаз, шрамы, татуировки и тому подобное: все это он тоже ввел в компьютер и вот — каковы же были шансы: 10 000 000 к 1? — Он возник перед Уиллисом в виде досье на двух мужчин по имени Карлос Ортега, которые родились в один и тот же день и которые выглядели так же отталкивающе, как и тот Карлос Ортега, который приехал из Аргентины искать Мэрилин. Среди Рамонов Кастаньеда не нашлось таких, чья генеалогия совпадала бы с уже известной, принадлежавшей красавчику.
— Вы лучше позвоните в Буэнос-Айрес, попросите их прислать по «Федеральному экспрессу» хороший комплект фото, — сказал Моренте. — Потому что могу сказать хоть сейчас: с этим факсом не будет толку!
— А по-другому никак нельзя его вычислить?
— Ну, можно проверить по тюрьмам и одного из них вычеркнуть, — сказал Моренте. — Он отсиживает сейчас свои пять лет десять месяцев в Каслвью.
— А что известно о другом?
— "Карлос Ортега", — Моренте вслух прочитал с экрана, потом взглянул на факс и сказал: — «Карлос Ортега». — Переводя взгляд с экрана на бумагу, как зритель на теннисном матче, сравнивая текст и громко читая строки: — «42 года, родился 15 октября», — и бросил реплику, предназначенную Уиллису: — День рождения великих людей, — при этом не повышая голоса: — «Рост 6 футов 3 дюйма, вес 265 фунтов, глаза карие, ножевой шрам у правого глаза». Да они же близнецы, за исключением того, что ваш парень родился в Аргентине, а этот парень — в Сальвадоре.
— А как со сроками заключения?
— В тот раз, когда ваш был на свободе, этот парень сидел в тюрьме.
— Тогда это может быть один и тот же человек!
— Вы на минуточку забыли про Сальвадор!
— Возможно, это канцелярская ошибка.
— Конечно. Что угодно может быть канцелярской ошибкой.
— Сколько времени этот тип находится в Америке?
— Два года, — ответил Моренте, глядя на дисплей, и снова посмотрел на факс. — Как раз тогда, когда ваш парень был на свободе.
— А почему упрятали вашего типа?
— Наркотики.
— Где он сейчас?
— Естественно, на свободе.
— Есть ли что-нибудь в его документах о наркотиках?
— Ничего. Но здесь — целая семейная история! Его дядя, некий Альберто Идальго, был сутенером, научил его шарить по чужим карманам, когда тот был еще мальчишкой...
— Некий кто? — воскликнул Уиллис и бросился к факсу.
— Не разорвите эту заср... штуку! — предупредил Моренте.
— Где это написано?
— Вот здесь... Это называется на испанском: «Жить на доходы». И вот сюда взгляните! Он умер!
— Ортега?
— Нет, его дядя.
У Уиллиса перехватило дыхание.
— Идальго покончил с собой несколько лет назад. Цианистый калий.
— А они... известно, кто это сделал? — спросил Уиллис.
— Здесь не говорится. Это же досье на Ортегу, а не на его дядю!
— Его дядю, — тихо повторил Уиллис.
— Да. Я так и сказал.
Уиллис немного помолчал, затем спросил:
— Когда ваш тип вышел из тюрьмы?
— В октябре.
— Это невероятно!
— Это один и тот же человек? О, конечно, — сказал Моренте. — Но я бы не поставил на это и ломаного цента!
— У вас есть его адрес? — спросил Уиллис.
Как и его друг красавчик, он говорил только по-испански. В его голосе сквозило едва прикрытое раздражение; он заставил себя выглядеть цивилизованно. Она отлично знала, что он ей никогда не простит оскорбления, которое ему пришлось претерпеть. Она также знала, что, как только она передаст им эти деньги, он отомстит и убьет ее! Она еще не представляла себе, как выкрутится из этой ситуации. «Терпение!» — повторяла она про себя. Но голос все равно дрожал.
— Так есть у тебя деньги? — спросил он.
— Я совсем забыла, что сегодня — праздничный день, — отвечала она. — Все закрыто.
— Когда будут деньги? — спросил он.
— Завтра я наверняка смогу достать пятьсот, — сказала она. — Потом мне надо будет...
— Это — не два миллиона! — хрипло прорычал он.
Она чувствовала, что он с удовольствием заорал бы на нее, но вместо этого он говорил ровно, и от этого его слова звучали еще страшнее: «Это — не 2 миллиона!» Почти шепотом. «Это — не 2 миллиона!»
— Я понимаю, — сказала она. — Но, помните, вы предлагали кокаин...
«Ustedes fueron los que sugerieron la cocaina...»
— Si.
— И я подумала... Наверняка у вас есть контакты...
— Нет!
— Потому что было б значительно проще, если в я...
— Нет!
— ...отдала пятьсот...
— Нет, это нас не устраивает!
— ...а потом вы бы прокрутили дело...
— Нет! Пятьсот тысяч — не два миллиона!
— Конечно, нет. Но, уверена, вы понимаете...
Она пыталась апеллировать к его чувству справедливости...
— ...как трудно женщине заниматься эт...
— Надо было думать об этом до того, как убила моего дядю!
— Что вы сказали?! — воскликнула она.
— Nada[36], — буркнул он.
— Нет, что вы?..
— Когда у тебя будут два миллиона? — спросил он.
Он сказал, его дядю! Так тот сукин сын — его дядя? Вот в чем дело! Маленькая семейная вендетта? «Нам нужны два миллиона, зайка, но это еще и дело Моего Дяди — Знаменитого Сутенера Идальго!»
— Я пытаюсь кое с кем связаться, — сказала Мэрилин, — я же вам сказала: сегодня — праздничный день! Но я вам хотела вот что предложить. Если уж я решилась, то почему бы вам и вашему другу...
— Ты — тупая?
По-испански это «pesada». Или «твердолобая», или «упрямая». Que pesada eres!
— Мы предложили тебе кокаин как выход для тебя. Но это — твоя проблема, не наша! Мы не собираемся впутываться ни в какие противозаконные дела!
В ответ она разразилась хохотом.
— Ты врубаешься, что тебе говорят? — заорал он.
Она отлично поняла. Он не хотел рисковать. Она его должник, так пусть сама и выкарабкивается!
— А если я смогу достать только пятьсот тысяч? — спросила она.
— Ты же сказала, что с кем-то связалась...
— Нет, я сказала, что пытаюсь...
— Ну и делай, что надо, только делай это быстро!
— Я понятия не имею, как покупать, продавать наркотики! Я...
— Мисс!
Одно-единственное слово! «Senorita!»
На грани взрыва.
— Когда будут готовы деньги?
«Вернемся к нашим баранам. Хватит трепаться! Нам ни к чему брать эти пятьсот тысяч, вкладывать их в наркотики или в свиное брюхо! Если о чем-то можно переговорить, так это о сроках. Когда у тебя будут деньги?»
— Я еще не знаю. Если я куплю эту штуку... слушайте, я просто не знаю! Я никак не могу застать этого человека...
— Когда ты узнаешь!
— В том-то и дело! Пока я не...
— Когда?
— Если в вы дали мне время хотя бы до конца недели...
— Нет!
— Прошу вас! Я в самом деле стараюсь! Поверьте! Если б я до пятницы...
— Завтра!
— Я ничего не могу обещать к завт...
— Тогда в среду!
— Нельзя ли в четверг? — попросила она. — Умоляю вас!
Пресмыкаясь перед этим сукиным сыном.
— Пусть будет четверг, ладно?
— Не позднее! — сказал он и повесил трубку.
Город был полон туристов.
Конечно, это был День Поминовения, символическое начало лета, время, когда большинство американцев воскрешает в памяти не войну и кровопролитие, а прошлые летние сезоны... лето первого поцелуя, лето утерянной любви, лето сплошной тьмы, лето далекой музыки, лето девочек в желтых платьицах, лето за летом на волнах обжигающих воспоминаний — таков День Поминовения! Туристы приезжали в город вовсе не для того, чтобы вспомнить о погибших воинах или ушедших безвозвратно годах. Они прибывали сюда, чтобы отпраздновать начало сезона кукурузы с кочерыжкой и вареными лобстерами, джином и тоником, пивом, которое пенится дымком. Лето... Натуральный хлопок и красивые женщины!
Карелла перечитал свои докладные записки о беседах с Хупером и Корренте. Вопросов не было, но эти двое совершенно противоречили друг другу! Ему показалось, что здесь не исключается и третья перспектива, и Карелла отправился домой к Хуперам, чтобы побеседовать с одной Серонией. Ее мать сказала, где можно найти Серонию. Сама она зарабатывала на жизнь уборкой в домах белых и в офисах. Ползала на четвереньках и скребла полы. Ее дочь тоже ползала на четвереньках, но занималась абсолютно другого рода ремеслом. Карелла не догадывался, что девчонка была проституткой. Это было для него первой неожиданностью.
— Арестуй ее, — сказала ему миссис Хупер. — Только так она поймет!
Второй неожиданностью был вид Серонии.
Он нашел ее в центре города. Она стояла под афишей кинотеатра, где крутили пару порнофильмов третьей степени крутости. На ней была пурпурная атласная мини-юбка и лавандовая атласная же блузка. На шее — янтарные бусы. Желтый цветок в прическе. Кожаные фиолетовые туфельки на высоком каблуке в тон юбке и блузке. Одна рука — на бедре, в другой — маленький фиолетовый кошелек. Стоило проходящему мужчине обернуться на нее, как она посылала ему воздушный поцелуй, сопровождая его какими-то словами, шепотом. На вид ей было все 27. Хотя Карелла отлично знал, что ей всего лишь тринадцать лет.
— Свидания хочешь? — обратилась она к Карелле и послала ему воздушный поцелуй, но потом вдруг узнала его. Попробовала отвернуться, да поняла, что слишком поздно, не сбежать, и застыла, держа руку на бедре.
— Чего тебе? — спросила она.
— Есть несколько вопросов, — объяснил он.
— Хочешь арестовать меня?
— За что?
— Это не преступление стоять у кино, — заявила она.
— Согласен, — ответил он. — Можно угостить тебя чашечкой кофе?
— Я предпочла бы мороженое, — сказала она.
Они нашли кафе со столиками в глубине зала. За прилавком стояли свеженькие негритяночки в красно-синих костюмчиках. Они продавали двойные порции сахарного мороженого, зарабатывая по семь баксов в час. Сидя за столиком у окна, Карелла наблюдал за Серонией, которая ела банановое мороженое с шоколадно-фруктовым пюре, взбитыми сливками и вишневым ликером, и выслушивал ее мнение о том, что эти девицы за прилавком — сплошные задницы.
— Они могли бы делать двести в час! — говорила она. — Им повезло.
Он понял, что она имеет в виду пятьдесят долларов за сеанс.
— Я хочу знать, что произошло в воскресенье на Пасху, — начал он.
— Нейт говорил тебе, что случилось, — сказала Серония.
— Хочу услышать, что он говорил тебе!
— То же, что и тебе!
— Я так не думаю.
— Послушай, парень, чего ты от меня добиваешься? Нейт сказал тебе все, почему ты не арестуешь тех членососов, которые разбили ему голову?
— У твоего брата был нож?
— Нет. Кто говорил тебе про нож?
— Он ходил на Одиннадцатую улицу продавать крэк?
— О, парень, не смеши меня!
— Его уличное прозвище — Мистер Крэк?
— Где ты услышал все это дерьмо, парень?
— Значит, кто-то лжет, Серония! Или твой брат, или парень по имени Бобби Корренте, который...
— А, тот сукин сын!
— Ты знаешь его?
— Да, знаю. Спроси меня, не он ли первым ударил битой!
— Тебе это сказал брат?
— Он мне сказал то, что сказал тебе.
— Он мне не говорил, что первым его ударил Бобби Корренте. По его словам, с напавшими на него парнями он не был знаком.
— Так и было.
— Но ты знаешь Корренте?
— Я видела его, это все.
— Где?
— Где-то тут.
— Что ты от меня скрываешь?
— Ничего. Ты знаешь Корренте, иди арестуй его. Это он пробил Нейту голову.
— Откуда тебе это известно?
— Просто догадываюсь.
— Так тебе рассказывал брат? Что Корренте первым ударил битой?
— Иди спроси Нейта.
— Я спрашиваю тебя.
— Я не могу тратить время на тебя, — сказала Серония, вытерла рот бумажной салфеткой и уже приготовилась было встать из-за столика, когда Карелла спросил ее:
— А не хочешь ли ты потерять время у нас в пригороде?
Он не испытывал никакой неловкости из-за того, что играет мускулами перед тринадцатилетней проституткой.
— Подождешь, когда подъедет полицейский автомобиль и подвезет тебя в Центр регистрации, — сказал он, как будто приковав ее к месту.
— По какому обвинению? — спросила Серония, крайне уверенная в себе. — Все равно мой парень вытащит меня оттуда через полчаса!
— Хорошо. Тогда пошли. Уверен, ему будет по душе внести за тебя залог.
— Ты хочешь меня запугать?
— Нет, я просто хочу привлечь тебя по статье 2-30.
— Никто не предлагал тебе никаких сексуальных услуг, парень!
— Это — твое слово против моего, — произнес он и встал. — Идем!
— Сядь! — сказала она. — Ты создаешь неуместную шумиху?
— Так ты расскажешь о Пасхе или нет?
— Они оба лгали! — выпалила она.
Да, это не «Расемон», то есть не совсем.
Насколько Карелла помнил, фильм «Расемон» был не о лжецах. Это был фильм о людях, которые видели одно и то же событие, но воспринимали его по-разному, так что каждый раз при пересказе оно выглядело совсем иначе. Слушая сейчас Серонию, сидя в кафе-мороженом с тринадцатилетней проституткой, пока она ковырялась во второй порции бананового мороженого, зная, что мужики старше ее на 30 — 40 лет глазеют на нее с улицы сквозь окна, Карелла ломал голову над вопросом: а эта версия, как ее изложил Нейт сразу после инцидента, эта версия — истинная! Или она тоже лжет?
В некой игре «Убийство» только убийце позволяется лгать, остальные игроки обязаны говорить правду. Но ведь это же не игра «Убийство»! Здесь погиб человек, который к тому же был и священником, а сейчас, похоже, все врут, и дай Бог, если врут только о том, что случилось в воскресенье на Пасху! Кроме того, в нескольких местах три истории совпадают, а потому еще труднее выяснить, кто из них наверняка лгал — или лжет — в своей версии происшествия на Одиннадцатой улице.
Серония, например, созналась, что уличное прозвище ее брата действительно Мистер Крэк и что на самом деле он слонялся вокруг начальной школы на Девятой улице, соблазнял малышей, предлагая им попробовать чуть-чуть крэка, разок, на никель купить, не такие уж большие деньги для десяти-одиннадцатилетних детей! Здесь, как, наверное, и в любом американском городе, дети все больше и больше позволяют себе вещи, предназначенные только для взрослых. Серония сообщает Карелле — и тут она, вероятно, права, будучи знатоком, — что за прошедшие три года число преступлений на сексуальной почве среди двенадцати-семнадцатилетних мальчишек возросло только на 28%, а среди мальчишек до двенадцати лет — на 200%! А так как насильник обычно набрасывается на того, кто слабее, жертвам женского пола этих новоявленных секс-преступников — всего от трех до семи лет! Так что Серония прониклась сознанием, что выполняет гражданский долг, потому что она вовлекает в секс потенциальных насильников, которые вместо этого могли бы гоняться за крошечными малышками!
Но это ни к селу ни к городу.
Речь о ее брате, да, он — торговец крэком! Но от этого он не становится плохим человеком. Ведь он — бизнесмен, удовлетворяющий потребности общества, а она — деловая женщина — в тринадцать лет она себя называет женщиной, а почему бы и нет, если учесть ее профессию — удовлетворение потребностей другой, но, может быть, родственной части общества. Все это было преподнесено Карелле на английском. Не совсем черном английском, но и не на языке Ее Величества Королевы.
А на Пасху, в воскресенье, как это бывает каждое воскресенье, под дождем или солнцем, в Рождество, Йом Киппур, или Рамадан Натан Хупер отправился в пригород на Одиннадцатую улицу не продавать крэк юным итальяшкам, собравшимся на ступеньках и морозящим свои задницы в своих праздничных нарядах, а покупать крэк у своего поставщика, юного Бобби Корренте...
— А ты не выдумываешь? — спросил Карелла.
— Я похожа на ту, которая выдумывает?
— Да, он сказал ей, что нарушил обет целомудрия.
— С какой-то женщиной.
— Да. С женщиной, которую, по его словам, он любил.
Крисси печально покачала головой.
— Как жаль, — сказала она, — что он не смог разобраться. Если это правда. То, что он любил женщину и не смог найти выход.
— Да, — согласился Хейз.
* * *
День Поминовения.Только его и не хватало Мэрилин!
Национальный праздник!
Банки закрыты, офис ее биржевого агента — тоже, а два колпака из Аргентины дожидаются от нее сегодня ответа в половине четвертого. Она посмотрела на часы. Уже пять минут третьего. «Тик-так».
Одним из знакомых до того, как она встретилась с Уиллисом, мужчин был юрист по имени Чарльз Ингерсол Эндикотт-младший. Ему было уже под шестьдесят, а он все еще не мог расстаться с пережитком своих школьных дней — прозвищем «Чип», как будто мало у него в жизни было других тягот. Она набрала его номер телефона, надеясь, что он не отправился на выходной день куда-нибудь на лодке — плаванье под парусом было его страстью. Телефон прозвонил четыре раза, пять, шесть. Она уже хотела повесить трубку, как...
— Алло?
— Чип? — сказала она. — Это я, Мэрилин.
Она разговаривала с ним несколько месяцев назад. Вдруг Мэрилин спохватилась и чуть не ударилась в панику — а что, если он ее уже не помнит! Но когда в трубке послышался его глубокий, звучный и дружелюбный голос: «Мэрилин, Боже мой, как ты поживаешь?» — она тут же представила себе доброго друга, с которым они вдвоем провели столько удивительных часов в этом городе, где добрые друзья и добрые мужчины — редкость.
— Я — чудесно, Чип, а как ты? Надеюсь, я не помешала? — поинтересовалась она, вспомнив его красивое лицо и умные карие глаза. Он был старше ее на 31 год, мог быть ей отцом, которого она никогда не знала.
— Что-нибудь случилось? — ответил он вопросом на вопрос.
— Нет, нет, — проговорила она. — Я просто подумала о тебе и...
Ему бы она могла не лгать, он был для нее слишком хорошим другом, и она надеялась, что таким он и остался. Но в любом случае ей не следовало лгать тому, кто когда-то так много значил для нее...
— Мне нужен совет, — сказала она.
— Законный совет?
— Не совсем.
— Валяй, — сказал он, несколько озадаченный.
— Чип... сколько, ты думаешь, я могла бы получить по второй закладной за мой дом?
— Зачем? Что случилось?
— Ничего особенного. Мне нужны деньги, вот и все.
— И сколько?
— Много. Я бы тебя не беспокоила, но банки сегодня закрыты, а деньги мне нужны срочно.
— Ты меня тревожишь, Мэрилин!
— Я в не хотела этого. Я просто хотела бы прикинуть...
— Сколько стоил дом?
Перешли к делу.
— Семьсот пятьдесят.
— А на сколько нынешняя закладная?
— На пятьсот.
— Можешь рассчитывать примерно на сто тридцать пять тысяч. Это составит около восьмидесяти процентов его стоимости.
— Сколько времени это займет?
— Обычно целый месяц. А когда они тебе нужны?
— Вчера, — ответила она.
— Мэрилин, я не хочу знать, что тут за проблема, честно! Но если тебе нужны деньги, не надо ходить в банк. Я могу одолжить столько, сколько нужно.
— Спасибо, Чип, но...
— Я говорю вполне серьезно.
— У тебя под рукой есть два миллиона? — спросила она и подумала, что это удивительно, как она еще могла шутить.
В трубке — молчание.
— Что случилось? — сказал он.
— Подошло время выплатить старый долг.
— Проигралась?
— Нет.
— Что же тогда?
— Из прежней жизни, из старой жизни.
— Ты не хотела бы поговорить об этом?
— Нет, Чип, не думаю.
— Я могу достать пятьсот тысяч, — сказал он. — Вернешь, когда сможешь.
— Чип...
— Без процентов, без условий.
— Я так не могу.
— Ты так никогда и не узнаешь, как много ты значила для меня, — сказал он. — Приходи завтра ко мне в офис, я устрою трансфер[35].
— Не могу, Чип. Но все равно, спасибо.
— Если передумаешь...
— Вряд ли.
— Ведь мы были такими добрыми друзьями, — вдруг сказал он своим проникновенным голосом.
— Да, — согласилась она.
— Мне не хватает тебя, Мэрилин!
— Мне тебя тоже, — сказала она и вспомнила, что подразумевается под этим.
— Я вполне серьезно, Мэрилин! Если все-таки понадобятся деньги, позвони мне. Сюда. А я — все тот же. Позвони мне, а? Я в хотел время от времени с тобой толковать по душам. Ведь это возможно, правда?
— Конечно, Чип.
— Хорошо, — сказал он. — Будь здорова, дорогая!
И повесил трубку.
Она медленно опустила свою трубку.
Ее биржевого агента звали Хедли Филдс, но сегодня в его офис звонить было бесполезно, а домашнего номера у нее не было. Она отправилась в кабинет на втором этаже, стала разбираться в шкафу с деловыми бумагами и в папке со штемпелем «акции» раскопала самые последние банковские извещения. Взглянув на последнюю цифру в графе «Рыночная стоимость», выяснила, что согласно последнему квартальному извещению от 31 марта общая сумма ценностей на ее счете составила $ 496, 394. Из этой суммы $ 443, 036 было вложено в акции без фиксированного дохода, а остаток, чуть больше $ 50, 000 был помещен в то, что называлось «краткосрочный доходный фонд» под 8.6% прибыли. Мэрилин решила составить список всех имевшихся у нее акций:
500 штук — «Аббот Лабораториз», куплены в июне 2 года назад по цене $ 45.125 за штуку общей стоимостью $ 22,793. Сейчас акция стоит $ 54.75 или $ 27,435 в сумме — доход почти $ 5000...
300 штук — «Уолт Дисней Компани», куплены в апреле 2 года назад по $ 57.00 за штуку, сейчас стоят $ 78.50, а доход — $ 6,270.
500 штук — «Мортон Тиокол Инк.», приобретены в феврале прошлого года по $ 40.625 за штуку, сейчас их продают по $ 44.375, а общий выигрыш $ 1,657.
Были и потери:
1000 штук — «Рипаблик Нью-Йорк Корп.», полтора года назад купила за $ 46,058, а сейчас они стоят $ 44,750, то есть убыток — $ 1,308.
500 штук — «Спрейг Тикнолоджиз Инк.», приобрела за $ 7872, а нынешняя их цена — $ 5812. Убыток — чуть более $ 2000.
...но в общем вложения, которые она сделала с момента переезда в этот город, выросли в цене больше, чем на $ 60,000. Хедли Филдс неплохо поработал на нее; она не стала бы продавать в убыток. Но сейчас это уже безразлично. Доходы уже не ее. Они вернутся в Аргентину.
Завтра утром она позвонит Хедли и даст распоряжение продавать все, а вырученную сумму перевести на ее банковский счет.
А тем временем ей еще надо позвонить Шеду Расселу.
* * *
Человек, с которым Уиллис разговаривал в День Поминовения в офисе отдела идентификации, свободно говорил по-испански — его родители приехали сюда из Пуэрто-Рико еще в те дни, когда иммигрантов с того острова здесь называли «Морскими Тиграми». Дело в том, что на американский материк их доставил корабль под названием «Морской тигр», Харольд. Сержанта Мигеля Флорентино Моренте все сослуживцы звали Майком. Он попросил и Уиллиса называть его Майком. Это была любезность с его стороны, потому что в этом городе сержанты были старше по званию, чем детективы 1-й категории. А у Уиллиса вообще была третья!Моренте, просмотрев документы, поступившие по телефаксу от Видоса, заметил, что тот, кого зовут Карлос Ортега, похоже, самое безобразное существо, какое ему пришлось видеть в жизни (а может, виной тут было качество изображения), а затем вновь перечитал для Уиллиса весь перечень преступлений Ортеги и Кастаньеды, совершенных этим дуэтом за последние 12 лет. Уиллис, которого Портолес уже ввел в курс дела, вежливо, но с нетерпением слушал. Этот перечень: оскорбление действием, вооруженное ограбление, изнасилование, убийство и прочее — только усиливал тревогу Хэла. Ведь с этими людьми имела дело Мэрилин! Это они хотят получить с нее деньги!
— Что меня здесь интересует, Майк, — вежливо сказал он, — так это имеется ли что-нибудь на них здесь?
— В нашем городе, вы хотите сказать?
— Или даже в этой стране, — уточнил Уиллис.
— Это очень распространенные имена, — сказал Моренте, — среди испанцев. Очень распространенные. Кастаньеда? Ортега? Самые заурядные имена. Вот если в вы мне сказали что-нибудь наподобие «Гойяс де Карранца» или «Паломар де лас Герас», или...
— Да, но так уж их зовут! — сказал Уиллис.
— О, я понимаю! Я просто говорю: компьютеру придется попотеть с этими именами. Для начала он выдаст вам четыре тысячи Ортег, вот увидите!
Но в действительности на распечатке значилось всего по восемьдесят три человека фамилии Ортега и имени Карлос в городской картотеке преступников и 47 Рамонов Кастаньеда. Однако, уже вооруженный документами из Буэнос-Айреса, Моренте знал даты рождения обоих, а кроме того, и рост, цвет волос, цвет глаз, шрамы, татуировки и тому подобное: все это он тоже ввел в компьютер и вот — каковы же были шансы: 10 000 000 к 1? — Он возник перед Уиллисом в виде досье на двух мужчин по имени Карлос Ортега, которые родились в один и тот же день и которые выглядели так же отталкивающе, как и тот Карлос Ортега, который приехал из Аргентины искать Мэрилин. Среди Рамонов Кастаньеда не нашлось таких, чья генеалогия совпадала бы с уже известной, принадлежавшей красавчику.
— Вы лучше позвоните в Буэнос-Айрес, попросите их прислать по «Федеральному экспрессу» хороший комплект фото, — сказал Моренте. — Потому что могу сказать хоть сейчас: с этим факсом не будет толку!
— А по-другому никак нельзя его вычислить?
— Ну, можно проверить по тюрьмам и одного из них вычеркнуть, — сказал Моренте. — Он отсиживает сейчас свои пять лет десять месяцев в Каслвью.
— А что известно о другом?
— "Карлос Ортега", — Моренте вслух прочитал с экрана, потом взглянул на факс и сказал: — «Карлос Ортега». — Переводя взгляд с экрана на бумагу, как зритель на теннисном матче, сравнивая текст и громко читая строки: — «42 года, родился 15 октября», — и бросил реплику, предназначенную Уиллису: — День рождения великих людей, — при этом не повышая голоса: — «Рост 6 футов 3 дюйма, вес 265 фунтов, глаза карие, ножевой шрам у правого глаза». Да они же близнецы, за исключением того, что ваш парень родился в Аргентине, а этот парень — в Сальвадоре.
— А как со сроками заключения?
— В тот раз, когда ваш был на свободе, этот парень сидел в тюрьме.
— Тогда это может быть один и тот же человек!
— Вы на минуточку забыли про Сальвадор!
— Возможно, это канцелярская ошибка.
— Конечно. Что угодно может быть канцелярской ошибкой.
— Сколько времени этот тип находится в Америке?
— Два года, — ответил Моренте, глядя на дисплей, и снова посмотрел на факс. — Как раз тогда, когда ваш парень был на свободе.
— А почему упрятали вашего типа?
— Наркотики.
— Где он сейчас?
— Естественно, на свободе.
— Есть ли что-нибудь в его документах о наркотиках?
— Ничего. Но здесь — целая семейная история! Его дядя, некий Альберто Идальго, был сутенером, научил его шарить по чужим карманам, когда тот был еще мальчишкой...
— Некий кто? — воскликнул Уиллис и бросился к факсу.
— Не разорвите эту заср... штуку! — предупредил Моренте.
— Где это написано?
— Вот здесь... Это называется на испанском: «Жить на доходы». И вот сюда взгляните! Он умер!
— Ортега?
— Нет, его дядя.
У Уиллиса перехватило дыхание.
— Идальго покончил с собой несколько лет назад. Цианистый калий.
— А они... известно, кто это сделал? — спросил Уиллис.
— Здесь не говорится. Это же досье на Ортегу, а не на его дядю!
— Его дядю, — тихо повторил Уиллис.
— Да. Я так и сказал.
Уиллис немного помолчал, затем спросил:
— Когда ваш тип вышел из тюрьмы?
— В октябре.
— Это невероятно!
— Это один и тот же человек? О, конечно, — сказал Моренте. — Но я бы не поставил на это и ломаного цента!
— У вас есть его адрес? — спросил Уиллис.
* * *
Ровно в три тридцать ей позвонил урод.Как и его друг красавчик, он говорил только по-испански. В его голосе сквозило едва прикрытое раздражение; он заставил себя выглядеть цивилизованно. Она отлично знала, что он ей никогда не простит оскорбления, которое ему пришлось претерпеть. Она также знала, что, как только она передаст им эти деньги, он отомстит и убьет ее! Она еще не представляла себе, как выкрутится из этой ситуации. «Терпение!» — повторяла она про себя. Но голос все равно дрожал.
— Так есть у тебя деньги? — спросил он.
— Я совсем забыла, что сегодня — праздничный день, — отвечала она. — Все закрыто.
— Когда будут деньги? — спросил он.
— Завтра я наверняка смогу достать пятьсот, — сказала она. — Потом мне надо будет...
— Это — не два миллиона! — хрипло прорычал он.
Она чувствовала, что он с удовольствием заорал бы на нее, но вместо этого он говорил ровно, и от этого его слова звучали еще страшнее: «Это — не 2 миллиона!» Почти шепотом. «Это — не 2 миллиона!»
— Я понимаю, — сказала она. — Но, помните, вы предлагали кокаин...
«Ustedes fueron los que sugerieron la cocaina...»
— Si.
— И я подумала... Наверняка у вас есть контакты...
— Нет!
— Потому что было б значительно проще, если в я...
— Нет!
— ...отдала пятьсот...
— Нет, это нас не устраивает!
— ...а потом вы бы прокрутили дело...
— Нет! Пятьсот тысяч — не два миллиона!
— Конечно, нет. Но, уверена, вы понимаете...
Она пыталась апеллировать к его чувству справедливости...
— ...как трудно женщине заниматься эт...
— Надо было думать об этом до того, как убила моего дядю!
— Что вы сказали?! — воскликнула она.
— Nada[36], — буркнул он.
— Нет, что вы?..
— Когда у тебя будут два миллиона? — спросил он.
Он сказал, его дядю! Так тот сукин сын — его дядя? Вот в чем дело! Маленькая семейная вендетта? «Нам нужны два миллиона, зайка, но это еще и дело Моего Дяди — Знаменитого Сутенера Идальго!»
— Я пытаюсь кое с кем связаться, — сказала Мэрилин, — я же вам сказала: сегодня — праздничный день! Но я вам хотела вот что предложить. Если уж я решилась, то почему бы вам и вашему другу...
— Ты — тупая?
По-испански это «pesada». Или «твердолобая», или «упрямая». Que pesada eres!
— Мы предложили тебе кокаин как выход для тебя. Но это — твоя проблема, не наша! Мы не собираемся впутываться ни в какие противозаконные дела!
В ответ она разразилась хохотом.
— Ты врубаешься, что тебе говорят? — заорал он.
Она отлично поняла. Он не хотел рисковать. Она его должник, так пусть сама и выкарабкивается!
— А если я смогу достать только пятьсот тысяч? — спросила она.
— Ты же сказала, что с кем-то связалась...
— Нет, я сказала, что пытаюсь...
— Ну и делай, что надо, только делай это быстро!
— Я понятия не имею, как покупать, продавать наркотики! Я...
— Мисс!
Одно-единственное слово! «Senorita!»
На грани взрыва.
— Когда будут готовы деньги?
«Вернемся к нашим баранам. Хватит трепаться! Нам ни к чему брать эти пятьсот тысяч, вкладывать их в наркотики или в свиное брюхо! Если о чем-то можно переговорить, так это о сроках. Когда у тебя будут деньги?»
— Я еще не знаю. Если я куплю эту штуку... слушайте, я просто не знаю! Я никак не могу застать этого человека...
— Когда ты узнаешь!
— В том-то и дело! Пока я не...
— Когда?
— Если в вы дали мне время хотя бы до конца недели...
— Нет!
— Прошу вас! Я в самом деле стараюсь! Поверьте! Если б я до пятницы...
— Завтра!
— Я ничего не могу обещать к завт...
— Тогда в среду!
— Нельзя ли в четверг? — попросила она. — Умоляю вас!
Пресмыкаясь перед этим сукиным сыном.
— Пусть будет четверг, ладно?
— Не позднее! — сказал он и повесил трубку.
* * *
В этот день по всей Америке ее граждане выстраиваются на тротуарах городов и городишек, больших и малых, и наблюдают парад, устраиваемый в честь павших во всех войнах. Сегодня ветераны всех поколений вспоминают свои пехотные взводы и эскадрильи бомбардировщиков, саперов и парашютные прыжки. Это — День Поминовения. День, когда отдаются почести погибшим. И день, напоминающий о начале лета. Сегодня по всей Америке распахивают двери теннисные корты и бассейны, по всей Америке сегодня лето принимает реальные очертания. Потому что сегодня — 28 мая, а до июня остается лишь 4 дня и он вот-вот ворвется, лето на подходе, лето уже почти здесь — таков День Поминовения!Город был полон туристов.
Конечно, это был День Поминовения, символическое начало лета, время, когда большинство американцев воскрешает в памяти не войну и кровопролитие, а прошлые летние сезоны... лето первого поцелуя, лето утерянной любви, лето сплошной тьмы, лето далекой музыки, лето девочек в желтых платьицах, лето за летом на волнах обжигающих воспоминаний — таков День Поминовения! Туристы приезжали в город вовсе не для того, чтобы вспомнить о погибших воинах или ушедших безвозвратно годах. Они прибывали сюда, чтобы отпраздновать начало сезона кукурузы с кочерыжкой и вареными лобстерами, джином и тоником, пивом, которое пенится дымком. Лето... Натуральный хлопок и красивые женщины!
Карелла перечитал свои докладные записки о беседах с Хупером и Корренте. Вопросов не было, но эти двое совершенно противоречили друг другу! Ему показалось, что здесь не исключается и третья перспектива, и Карелла отправился домой к Хуперам, чтобы побеседовать с одной Серонией. Ее мать сказала, где можно найти Серонию. Сама она зарабатывала на жизнь уборкой в домах белых и в офисах. Ползала на четвереньках и скребла полы. Ее дочь тоже ползала на четвереньках, но занималась абсолютно другого рода ремеслом. Карелла не догадывался, что девчонка была проституткой. Это было для него первой неожиданностью.
— Арестуй ее, — сказала ему миссис Хупер. — Только так она поймет!
Второй неожиданностью был вид Серонии.
Он нашел ее в центре города. Она стояла под афишей кинотеатра, где крутили пару порнофильмов третьей степени крутости. На ней была пурпурная атласная мини-юбка и лавандовая атласная же блузка. На шее — янтарные бусы. Желтый цветок в прическе. Кожаные фиолетовые туфельки на высоком каблуке в тон юбке и блузке. Одна рука — на бедре, в другой — маленький фиолетовый кошелек. Стоило проходящему мужчине обернуться на нее, как она посылала ему воздушный поцелуй, сопровождая его какими-то словами, шепотом. На вид ей было все 27. Хотя Карелла отлично знал, что ей всего лишь тринадцать лет.
— Свидания хочешь? — обратилась она к Карелле и послала ему воздушный поцелуй, но потом вдруг узнала его. Попробовала отвернуться, да поняла, что слишком поздно, не сбежать, и застыла, держа руку на бедре.
— Чего тебе? — спросила она.
— Есть несколько вопросов, — объяснил он.
— Хочешь арестовать меня?
— За что?
— Это не преступление стоять у кино, — заявила она.
— Согласен, — ответил он. — Можно угостить тебя чашечкой кофе?
— Я предпочла бы мороженое, — сказала она.
Они нашли кафе со столиками в глубине зала. За прилавком стояли свеженькие негритяночки в красно-синих костюмчиках. Они продавали двойные порции сахарного мороженого, зарабатывая по семь баксов в час. Сидя за столиком у окна, Карелла наблюдал за Серонией, которая ела банановое мороженое с шоколадно-фруктовым пюре, взбитыми сливками и вишневым ликером, и выслушивал ее мнение о том, что эти девицы за прилавком — сплошные задницы.
— Они могли бы делать двести в час! — говорила она. — Им повезло.
Он понял, что она имеет в виду пятьдесят долларов за сеанс.
— Я хочу знать, что произошло в воскресенье на Пасху, — начал он.
— Нейт говорил тебе, что случилось, — сказала Серония.
— Хочу услышать, что он говорил тебе!
— То же, что и тебе!
— Я так не думаю.
— Послушай, парень, чего ты от меня добиваешься? Нейт сказал тебе все, почему ты не арестуешь тех членососов, которые разбили ему голову?
— У твоего брата был нож?
— Нет. Кто говорил тебе про нож?
— Он ходил на Одиннадцатую улицу продавать крэк?
— О, парень, не смеши меня!
— Его уличное прозвище — Мистер Крэк?
— Где ты услышал все это дерьмо, парень?
— Значит, кто-то лжет, Серония! Или твой брат, или парень по имени Бобби Корренте, который...
— А, тот сукин сын!
— Ты знаешь его?
— Да, знаю. Спроси меня, не он ли первым ударил битой!
— Тебе это сказал брат?
— Он мне сказал то, что сказал тебе.
— Он мне не говорил, что первым его ударил Бобби Корренте. По его словам, с напавшими на него парнями он не был знаком.
— Так и было.
— Но ты знаешь Корренте?
— Я видела его, это все.
— Где?
— Где-то тут.
— Что ты от меня скрываешь?
— Ничего. Ты знаешь Корренте, иди арестуй его. Это он пробил Нейту голову.
— Откуда тебе это известно?
— Просто догадываюсь.
— Так тебе рассказывал брат? Что Корренте первым ударил битой?
— Иди спроси Нейта.
— Я спрашиваю тебя.
— Я не могу тратить время на тебя, — сказала Серония, вытерла рот бумажной салфеткой и уже приготовилась было встать из-за столика, когда Карелла спросил ее:
— А не хочешь ли ты потерять время у нас в пригороде?
Он не испытывал никакой неловкости из-за того, что играет мускулами перед тринадцатилетней проституткой.
— Подождешь, когда подъедет полицейский автомобиль и подвезет тебя в Центр регистрации, — сказал он, как будто приковав ее к месту.
— По какому обвинению? — спросила Серония, крайне уверенная в себе. — Все равно мой парень вытащит меня оттуда через полчаса!
— Хорошо. Тогда пошли. Уверен, ему будет по душе внести за тебя залог.
— Ты хочешь меня запугать?
— Нет, я просто хочу привлечь тебя по статье 2-30.
— Никто не предлагал тебе никаких сексуальных услуг, парень!
— Это — твое слово против моего, — произнес он и встал. — Идем!
— Сядь! — сказала она. — Ты создаешь неуместную шумиху?
— Так ты расскажешь о Пасхе или нет?
— Они оба лгали! — выпалила она.
Да, это не «Расемон», то есть не совсем.
Насколько Карелла помнил, фильм «Расемон» был не о лжецах. Это был фильм о людях, которые видели одно и то же событие, но воспринимали его по-разному, так что каждый раз при пересказе оно выглядело совсем иначе. Слушая сейчас Серонию, сидя в кафе-мороженом с тринадцатилетней проституткой, пока она ковырялась во второй порции бананового мороженого, зная, что мужики старше ее на 30 — 40 лет глазеют на нее с улицы сквозь окна, Карелла ломал голову над вопросом: а эта версия, как ее изложил Нейт сразу после инцидента, эта версия — истинная! Или она тоже лжет?
В некой игре «Убийство» только убийце позволяется лгать, остальные игроки обязаны говорить правду. Но ведь это же не игра «Убийство»! Здесь погиб человек, который к тому же был и священником, а сейчас, похоже, все врут, и дай Бог, если врут только о том, что случилось в воскресенье на Пасху! Кроме того, в нескольких местах три истории совпадают, а потому еще труднее выяснить, кто из них наверняка лгал — или лжет — в своей версии происшествия на Одиннадцатой улице.
Серония, например, созналась, что уличное прозвище ее брата действительно Мистер Крэк и что на самом деле он слонялся вокруг начальной школы на Девятой улице, соблазнял малышей, предлагая им попробовать чуть-чуть крэка, разок, на никель купить, не такие уж большие деньги для десяти-одиннадцатилетних детей! Здесь, как, наверное, и в любом американском городе, дети все больше и больше позволяют себе вещи, предназначенные только для взрослых. Серония сообщает Карелле — и тут она, вероятно, права, будучи знатоком, — что за прошедшие три года число преступлений на сексуальной почве среди двенадцати-семнадцатилетних мальчишек возросло только на 28%, а среди мальчишек до двенадцати лет — на 200%! А так как насильник обычно набрасывается на того, кто слабее, жертвам женского пола этих новоявленных секс-преступников — всего от трех до семи лет! Так что Серония прониклась сознанием, что выполняет гражданский долг, потому что она вовлекает в секс потенциальных насильников, которые вместо этого могли бы гоняться за крошечными малышками!
Но это ни к селу ни к городу.
Речь о ее брате, да, он — торговец крэком! Но от этого он не становится плохим человеком. Ведь он — бизнесмен, удовлетворяющий потребности общества, а она — деловая женщина — в тринадцать лет она себя называет женщиной, а почему бы и нет, если учесть ее профессию — удовлетворение потребностей другой, но, может быть, родственной части общества. Все это было преподнесено Карелле на английском. Не совсем черном английском, но и не на языке Ее Величества Королевы.
А на Пасху, в воскресенье, как это бывает каждое воскресенье, под дождем или солнцем, в Рождество, Йом Киппур, или Рамадан Натан Хупер отправился в пригород на Одиннадцатую улицу не продавать крэк юным итальяшкам, собравшимся на ступеньках и морозящим свои задницы в своих праздничных нарядах, а покупать крэк у своего поставщика, юного Бобби Корренте...
— А ты не выдумываешь? — спросил Карелла.
— Я похожа на ту, которая выдумывает?