Страница:
— Нет, мне нужно ровно два миллиона.
— Плюс мои комиссионные, — сказал он, все еще улыбаясь.
— Это слишком круто!
— Семьсот штук для тебя круто! — воскликнул Рассел, изобразив оскорбленность. — Ты, может, знаешь, где можно подешевле? Да ты вообще кого-нибудь знаешь?
— Конечно, я могу позвонить в Хьюстон. Уверена, Джо мне найдет...
— Давай, звони! Кстати, у меня такое ощущение, что ты немножко спешишь.
— И все равно это круто, — сказала она, мотая головой. — Семьсот тысяч, не многовато ли?
И она торгуется, когда ее чертова жизнь на кону!
«Мы с ним договоримся», — подумала она про себя.
— Ну, так что? — сказал Рассел. — Мы кончили эту болтовню?
— За такие деньги, я думаю, ты возьмешь на себя все дела, — заявила она.
Все еще торгуется.
— Какие дела?
— Договориться, закупить, продать травку...
— Скажу тебе хоть сейчас, что никто не станет продавать одиннадцать пакетов какому-то невидимке.
— О! Когда это ты стал невидимкой?
— Я тебе говорю, если они пронюхают, что я покупаю для кого-то еще, сразу же появятся «узи». Они предпочитают точно знать, с кем имеют дело.
— Я не могу с этим связываться, — сказала она.
На этот раз уже не торгуется! Просто думает об Уиллисе. Она боится: если нагрянет полиция, у Уиллиса могут быть неприятности.
— Тогда лучше не связывайся с перепродажей дурмана, — сказал Рассел. — Если все-таки тебе нужна эта сделка, я организую для тебя покупку. Ты там покажешься с деньгами и сама закупишь. А я позабочусь о дальнейшем.
— Я должна быть уверена, что ты сможешь все провернуть.
— Слушай меня! Если я не сумею прокрутить, ты мне и никеля не будешь должна! Идет?
— А что тогда мне делать с этими одиннадцатью пакетами?
— Занюхайся ими! — сказал Рассел со своей неизменной крокодильей улыбкой. — Когда тебе нужны эти деньги?
— Хотелось бы завтра днем.
— Это невозможно.
— Когда же?
— Раньше чем в четверг вечером я не проверну покупку, это самое раннее. Деньги у тебя?
— У меня аккредитив.
— Слушай, зайка, не смеши меня! В таком-то деле? Чек?
— Аккредитив — это то же, что и наличные.
— Так вот и обналичь его!
— Хорошо.
— А ты разбираешься в высокосортном кокаине?
— Немного.
— Достаточно, чтобы понять, что тебе не подсовывают сахарную пудру?
— Нет, конечно!
— Я тебя научу. Они наверняка ожидают, что ты проверишь эту хреновину. Здесь — целый чертов ритуал. Ты проверяешь, пробуешь на вкус, даешь им наличные, они подсовывают тебе дерьмо, и каждый идет своей дорогой. Если ты уклонишься от установленного ритуала, они посчитают, что ты подослана, и разнесут тебя на кусочки. Этот бизнес не бывает без некоторого риска.
— И когда ты выяснишь все наверняка?
— Завтра.
— Я тебе позвоню, — сказала она.
— Нет, позволь мне позвонить тебе.
— Нет! — сказала она.
— Почему «нет»?
— Просто «нет».
— Ладно, ты знаешь, как меня найти, — сказал Рассел и покачал головой, как бы говоря: трудно понять поведение проституток, когда-то зарабатывавших на жизнь лежа на спине. — Позвони мне в это же время. Если все пойдет, как я наметил, снять деньги лучше всего в четверг, а я дам знать, где они пожелают встретиться с тобой.
— Нет, так не пойдет! — возразила она. — Только один на один. И место выберу я!
— Они могут не согласиться.
— Я плачу хорошие деньги. Если им эти условия не нравятся, скажи им, пусть трахают друг друга, а мы найдем кого-нибудь другого!
— Суровая женщина! — сказал он и улыбнулся. — Пушка, что я тебе продал, цела?
— Нет.
— Послушай моего совета! Купи еще один пистолет. У меня ли, у кого-то другого — разницы нет. И на этот раз — побольше размером.
— Конкретно о каком револьвере ты говоришь? — спросила она.
— Знаете, мы уже этим занимались, — сказала миссис Хеннесси, — мы с отцом Майклом. Перевернули всю церковь вверх дном, когда искали дурман.
— Да, я знаю, — сказал Карелла, — его сестра мне говорила.
— Его сестра — очень приятная женщина, не правда ли?
— Да, — согласился Карелла, — очень приятная.
— Я так и подумала, когда впервые увидела ее, — сказала миссис Хеннесси, улыбнувшись своим мыслям.
— Когда это было?
— Незадолго до Пасхи, — сказала она, — где-то в день Святого Патрика.
Этот день каждый год выпадал на 17 марта. Вот уж действительно «незадолго до Пасхи», если в этом году Пасха пришлась на 15 апреля!
Карелла задумался: не тогда ли у отца Майкла завязалась интрига с этой таинственной дамой? В таком случае, почему он не сказал о ней сестре, хотя та очень настаивала?
— ...поиски наркотика? — говорил Хейз.
— Да, был звонок по телефону, — сказала миссис Хеннесси.
— Что за звонок?
— Как-то днем Крисси разговаривала по телефону, а я была в офисе, когда...
— Когда это было?
— Где-то в прошлом месяце.
— Когда в прошлом месяце?
— Примерно через неделю после того, как избили черного мальчика, — сказала миссис Хеннесси. — Звонили отцу Майклу. Он подошел к телефону, послушал несколько минут, сказал: «Не понимаю, о чем вы говорите», — и повесил трубку.
— Кто это был?
— Как «кто»?
— Кто говорил по телефону?
— О, я понятия не имею! Но отец Майкл повернулся к Крисси и сказал: «Крис, этот парень говорит...»
— Он так назвал ее, — спросил Хейз, — Крис?
— Да. Или иногда звал ее Крисси.
Хейз кивнул и ничего не сказал. Но Карелла заметил гримасу, проскользнувшую по его лицу.
— "Крис, этот парень говорит, что здесь, в церкви, спрятан наркотик и он хочет забрать его", — пересказала миссис Хеннесси.
— Так. Значит, по телефону говорил мужчина, — заключил Хейз.
— Я так предполагаю.
— А отец Майкл не говорил, кто это был? — спросил Карелла.
— Нет, сэр!
— Он не сказал, что это был Натан Хупер?
— Нет, сэр!
— А он не говорил, что это мог звонить негр?
— Нет, сэр! Кроме того, что я вам уже рассказала, он ничего не говорил. «Этот парень сказал, что в церкви спрятан дурман и он хочет его забрать», — это слова отца Майкла. Ну, и тогда мы начали искать.
— Где вы искали?
— Везде!
— То есть?
— Везде! Эту церковь не ворошили и не убирали со дня окончания строительства, кругом пыль столетней давности! Есть такие щели и закоулки, о которых я даже и не подозревала! Тайные проходы...
— Тайные проходы? — спросил Хейз.
— Когда-то эта церковь была частью подземной дороги, — сказала миссис Хеннесси. — Бежавшие с Юга рабы прятались здесь.
— Все возвращается на круги своя, — глубокомысленно заметил Хейз.
Карелла, погруженный в свои мысли, пропустил замечание Хейза о том, что история имеет обыкновение повторяться. Ему вспомнилось, как Мэрилин Холлис подозревалась в отравлении, а Уиллис безнадежно влюбился в нее. Это осложнило дело — хотя все и кончилось хорошо. Карелла всегда всей душой был за счастливый конец. Но судя по тому, как изменилось лицо Хейза, когда он услышал, что священник называл своего секретаря то «Крис», то «Крисси», но не «Кристин», или «мисс Лунд», или «Черт с хвостиком», Карелла заподозрил, что его коллегу на этот раз забрало за живое, и он от всего сердца пожелал, чтобы Крисси Лунд оказалась незамешанной в этом деле.
Потому что если это она была той женщиной, которая шантажировала отца Майкла на Пасху...
Или еще хуже, если это она состояла в интимной связи со священником...
Или, что совсем плохо, если это она занималась прелюбодеянием и шантажом в одно и то же время...
— Покажите нам сначала доступные, простые места, — попросил Хейз миссис Хеннесси.
Она никогда не знала, были ли эти его пьяные... фортели, ну, вы сами знаете, как это называется... вызваны каким-то происшествием в магазине или они как-то связаны с календарем, с фазами Луны — как женские циклы. Она подозревала, что эти периоды помутнения рассудка имели какое-то сексуальное объяснение, что пьянство заменяет ему секс, заниматься которым он бросил еще тогда, когда впервые напился, и потом...
— Ты не согласна со мной? — спросил он.
— Я приготовила вкусный ужин, — робко проговорила она.
— И это значит, что тебе не по душе, так?
Он плеснул джина в невысокий толстостенный бокал поверх кубиков льда. Пальцы обвили стекло. Где-то вдали, на востоке послышался удар грома. Уже столько дней не выпадало ни капли дождя! Как его здесь заждались!
— Я задал тебе вопрос, Салли!
Она терялась в догадках: пьян он уже или нет. Обычно на это требовалось больше двух бокалов, как бы он их ни наливал. Ей очень не хотелось никаких скандалов. Но все равно, если он что-то задумал, тут уж порхай не порхай вокруг него, — предотвратить неизбежное она не в состоянии. Как будто кто-то нажимал кнопку внутри него, и тогда начинали крутиться и цепляться друг за друга все шестеренки, и ничем нельзя было остановить эту машину. Разве только сбежать! Удрать от машины! Далеко, далеко... Ей пришла в голову мысль, что, может, именно сейчас и надо все бросить, пока машина опять не раскрутилась.
— Салли?
— Да, Арт, — отозвалась она, и тут же до нее дошло, какую она совершила ошибку. Его имя — Артур, и он любил, когда его называли полным именем. Артур. Не Арт, не Арти. Имя Артур звучало величественно — Король Артур! А Арт или Арти — так зовут механиков в гараже! — Прости! — поправилась она.
— Ты до сих пор не ответила на мой вопрос! — ярился он.
Слава Богу. Он не придрался к тому, что она назвала его Арт, а не Артур. Может, в конце концов, все не так плохо! Может, сегодня вечером машина просто остановится до...
— Ты слышала мой вопрос, Салли?
— Прошу прощения, Артур...
Подчеркивая, что на этот раз она назвала его Артуром.
— ...Какой вопрос?
— Тебе не нравится мое пьянство?
— Ничего страшного, если ты делаешь это в меру. Я приготовила вкусный ужин, Артур...
— Что же за вкусный ужин ты нам сегодня приготовила? — насмешливо спросил он и, поднеся бокал к губам, осушил его.
За окном сверкали молнии, сопровождавшиеся раскатами грома.
— Жареный лосось, — быстро ответила она, — со свежим аспарагусом, который я купила у корейцев.
— Ненавижу аспарагус, — сказал он.
— А мне казалось, ты его любишь. Я думала, что ты ненавидишь брокколи.
— Я ненавижу аспарагус. И брокколи! — Он снова подошел к буфету, взял с подноса два кубика льда и бросил их в бокал. Она надеялась, что он больше не будет пить.
Он выпил еще одну порцию джина.
— Ты готовишь аспарагус, и брокколи, и цветную капусту, и все другие засранные овощи, которые я ненавижу, — сказал он, — брюссельскую капусту...
— Я думала, ты любишь...
— ...белокочанную и все это, — сказал он, поднеся бокал ко рту. — Человек дожил до сорока девяти лет, вот уже двадцать пять лет женат на одной и той же бабе, и, кажется, ей пора бы знать, что он любит, а что — не любит! Но нет, это жирной Салли не по уму...
Это оскорбление: «жирная Салли» — всегда ранило ее.
Он и сегодня собирался ее мучить!
— ...жирная Салли по-прежнему потешается над ним, готовит все, что ни взбредет в ее трепаную голову, не думая о том, что ее муж мог...
— Я долго думала...
— Заткнись! — рявкнул он.
«Мне надо уйти! — решила она. — В прошлый раз я слишком долго не осмеливалась и дождалась, пока не грянула буря, а потом было уже поздно. Пусть превратится в угли этот ужин, — подумала она, — наплевать, если в плите даже вспыхнет пожар, мне надо уйти! Прямо сейчас!»
Но она все колебалась.
Давая ему время на размышление.
Потому что в тот последний раз, когда она убежала к отцу Майклу, чтобы рассказать ему о том, что произошло, ей показалось, будто в доме стало чуть-чуть лучше. Это было... почти два месяца назад, в начале апреля, незадолго до Пасхи, как раз после того, как он написал это ужасное письмо. А ведь она просила его не писать, она предупреждала, что он выставит себя на посмешище перед всем приходом, но он заставил ее перепечатать письмо дома, а потом отнес в банк, чтобы сделать ксерокопии, неизвестно, сколько их ему понадобилось; говорил, что он возмущен тем, как священник превращает церковь в финансовую контору, это его точные слова. И, конечно, прихожане решили, что он — глупец, раз пишет такие дурацкие письма, а в следующее воскресенье отец Майкл прочел еще одну проповедь о деньгах, упомянув о письме, которое он получил, — письме, написанном Артуром... да, правильно, это было ровно за неделю до Пасхи, во второе воскресенье апреля. И он в ту ночь напился. А на следующее утро она побежала к отцу Майклу с опухшими глазами и разбитой губой...
— У тебя очень плохая привычка, Салли, прерывать меня, — сердился он.
— О, я знаю, — тихо сказала она, все еще давая ему возможность развеять сомнения, все еще надеясь, что ее посещение священника изменило ситуацию в доме. Теперь Артуру известно, что кто-то еще в курсе того, что происходит в доме...
Но священник уже мертв.
Кто-то убил священника.
— ...даже когда я была еще девочкой, — оправдывалась она дрожащим голосом, — я обычно...
И осеклась.
«Опять прерываю! — подумала она. — Вот так все время!» Он стоял у буфета, добавляя льда в бокал. Она уже потеряла счет выпитым им порциям. За окном бушевали молнии под аккомпанемент грома, а затем в порывах дикого ветра хлынул дождь широкими полосами. Он все еще стоял, захмелевший, у буфета, держась за ручку формочки для льда. Формочка делилась с помощью ручки-рычага на маленькие симметричные ячейки и была уже пуста. Кончились ледяные кубики. А дождь за окном лил как из ведра.
— Мисс Зафтиг, — ухмыльнулся он, — кажется, так тебя называл твой маленький еврейчик?
— Да, он считал меня «zaftig», — сказала она, — но никогда не называл меня мисс Зафтиг.
«Не противоречь ему! — подумала она. — Соглашайся со всем, что он говорит!»
— Маленькая мисс Зафтиг побежала к этому трахнутому священнику.
— Прошу, если б ты не...
— Стирать свое грязное белье на людях!
— Оно не было бы грязным...
— Потащила наше грязное белье в церковь и копалась в нем перед священником!
— В следующий раз не...
Он ударил ее наотмашь. Все еще держа в руке формочку для льда на 12 кубиков, он ударил этой формочкой ее по лицу, правда, только поцарапав щеку, потому что это все-таки неэффективное оружие — алюминий; вряд ли вообще можно назвать его оружием.
А вот бутылка с джином — совсем другое дело!
Бутылка была зеленого цвета, прочная, а на ней — маленькая красная печать, удостоверяющая, что это — натуральный продукт, «Танкрей», отличная штука! Швырнув на пол решетку от формочки, он схватил бутылку за горлышко, рванул ее с буфета и завел назад, как это делают теннисисты при ударе справа: вместо ракетки — бутылка, а мяч летит на уровне плеча, размах! Глаза следят за мячом, а на высоте плеча — как раз ее голова!
Красное пятно крови отпечаталось на бутылке рядом с красной пробкой. Из открытого горлышка на запястье выплескивался джин, кровь била струей из глубокой раны и заливала ее левый глаз. Вид крови напугал его. Похоже, до него дошло, что он напал на нее со смертельно опасным оружием, что эта бутылка легко могла убить при малейшей его неосторожности! Он воскликнул: «О, неужели?», как будто осуждая ее за то, что она сама имела глупость схватить эту бутылку и использовать против себя же. «О, неужели?» и выбросил бутылку в раковину, нарочно расколотив ее, — осколки зеленого стекла взметнулись в воздух как раз в тот момент, когда их осветила желто-белым светом молния, вспыхнувшая за окном.
Грохотал гром.
Как ни странно, но сейчас Фарнс стал еще страшней.
Хотя в руках у него не было никакого оружия, кроме самих рук. Не осознавая силу и опасность своих мышц (а уж она-то знала это!), он надвигался на нее. А она стояла, прислонившись к двери. Кровь хлестала из раны на голове, левую руку она прижала к виску, а правую вытянула, как постовой полицейский, с растопыренными пальцами. «Не надо, Артур! — взмолилась она. — Пожалуйста, не надо!» Но он снова и снова повторял свое «О, неужели?», как будто возражая против того, что она только что сказала ему, или прося у нее дальнейших объяснений уже сказанному. «О, неужели?» При этом он продолжал бить ее по лицу снова и снова, методично, своими огромными кулаками он наказывал ее, словно она была виновата в его пьянстве.
Она дотянулась до ножа, лежавшего на сушилке.
И хладнокровно ударила его.
Глава 10
— Плюс мои комиссионные, — сказал он, все еще улыбаясь.
— Это слишком круто!
— Семьсот штук для тебя круто! — воскликнул Рассел, изобразив оскорбленность. — Ты, может, знаешь, где можно подешевле? Да ты вообще кого-нибудь знаешь?
— Конечно, я могу позвонить в Хьюстон. Уверена, Джо мне найдет...
— Давай, звони! Кстати, у меня такое ощущение, что ты немножко спешишь.
— И все равно это круто, — сказала она, мотая головой. — Семьсот тысяч, не многовато ли?
И она торгуется, когда ее чертова жизнь на кону!
«Мы с ним договоримся», — подумала она про себя.
— Ну, так что? — сказал Рассел. — Мы кончили эту болтовню?
— За такие деньги, я думаю, ты возьмешь на себя все дела, — заявила она.
Все еще торгуется.
— Какие дела?
— Договориться, закупить, продать травку...
— Скажу тебе хоть сейчас, что никто не станет продавать одиннадцать пакетов какому-то невидимке.
— О! Когда это ты стал невидимкой?
— Я тебе говорю, если они пронюхают, что я покупаю для кого-то еще, сразу же появятся «узи». Они предпочитают точно знать, с кем имеют дело.
— Я не могу с этим связываться, — сказала она.
На этот раз уже не торгуется! Просто думает об Уиллисе. Она боится: если нагрянет полиция, у Уиллиса могут быть неприятности.
— Тогда лучше не связывайся с перепродажей дурмана, — сказал Рассел. — Если все-таки тебе нужна эта сделка, я организую для тебя покупку. Ты там покажешься с деньгами и сама закупишь. А я позабочусь о дальнейшем.
— Я должна быть уверена, что ты сможешь все провернуть.
— Слушай меня! Если я не сумею прокрутить, ты мне и никеля не будешь должна! Идет?
— А что тогда мне делать с этими одиннадцатью пакетами?
— Занюхайся ими! — сказал Рассел со своей неизменной крокодильей улыбкой. — Когда тебе нужны эти деньги?
— Хотелось бы завтра днем.
— Это невозможно.
— Когда же?
— Раньше чем в четверг вечером я не проверну покупку, это самое раннее. Деньги у тебя?
— У меня аккредитив.
— Слушай, зайка, не смеши меня! В таком-то деле? Чек?
— Аккредитив — это то же, что и наличные.
— Так вот и обналичь его!
— Хорошо.
— А ты разбираешься в высокосортном кокаине?
— Немного.
— Достаточно, чтобы понять, что тебе не подсовывают сахарную пудру?
— Нет, конечно!
— Я тебя научу. Они наверняка ожидают, что ты проверишь эту хреновину. Здесь — целый чертов ритуал. Ты проверяешь, пробуешь на вкус, даешь им наличные, они подсовывают тебе дерьмо, и каждый идет своей дорогой. Если ты уклонишься от установленного ритуала, они посчитают, что ты подослана, и разнесут тебя на кусочки. Этот бизнес не бывает без некоторого риска.
— И когда ты выяснишь все наверняка?
— Завтра.
— Я тебе позвоню, — сказала она.
— Нет, позволь мне позвонить тебе.
— Нет! — сказала она.
— Почему «нет»?
— Просто «нет».
— Ладно, ты знаешь, как меня найти, — сказал Рассел и покачал головой, как бы говоря: трудно понять поведение проституток, когда-то зарабатывавших на жизнь лежа на спине. — Позвони мне в это же время. Если все пойдет, как я наметил, снять деньги лучше всего в четверг, а я дам знать, где они пожелают встретиться с тобой.
— Нет, так не пойдет! — возразила она. — Только один на один. И место выберу я!
— Они могут не согласиться.
— Я плачу хорошие деньги. Если им эти условия не нравятся, скажи им, пусть трахают друг друга, а мы найдем кого-нибудь другого!
— Суровая женщина! — сказал он и улыбнулся. — Пушка, что я тебе продал, цела?
— Нет.
— Послушай моего совета! Купи еще один пистолет. У меня ли, у кого-то другого — разницы нет. И на этот раз — побольше размером.
— Конкретно о каком револьвере ты говоришь? — спросила она.
— Знаете, мы уже этим занимались, — сказала миссис Хеннесси, — мы с отцом Майклом. Перевернули всю церковь вверх дном, когда искали дурман.
— Да, я знаю, — сказал Карелла, — его сестра мне говорила.
— Его сестра — очень приятная женщина, не правда ли?
— Да, — согласился Карелла, — очень приятная.
— Я так и подумала, когда впервые увидела ее, — сказала миссис Хеннесси, улыбнувшись своим мыслям.
— Когда это было?
— Незадолго до Пасхи, — сказала она, — где-то в день Святого Патрика.
Этот день каждый год выпадал на 17 марта. Вот уж действительно «незадолго до Пасхи», если в этом году Пасха пришлась на 15 апреля!
Карелла задумался: не тогда ли у отца Майкла завязалась интрига с этой таинственной дамой? В таком случае, почему он не сказал о ней сестре, хотя та очень настаивала?
— ...поиски наркотика? — говорил Хейз.
— Да, был звонок по телефону, — сказала миссис Хеннесси.
— Что за звонок?
— Как-то днем Крисси разговаривала по телефону, а я была в офисе, когда...
— Когда это было?
— Где-то в прошлом месяце.
— Когда в прошлом месяце?
— Примерно через неделю после того, как избили черного мальчика, — сказала миссис Хеннесси. — Звонили отцу Майклу. Он подошел к телефону, послушал несколько минут, сказал: «Не понимаю, о чем вы говорите», — и повесил трубку.
— Кто это был?
— Как «кто»?
— Кто говорил по телефону?
— О, я понятия не имею! Но отец Майкл повернулся к Крисси и сказал: «Крис, этот парень говорит...»
— Он так назвал ее, — спросил Хейз, — Крис?
— Да. Или иногда звал ее Крисси.
Хейз кивнул и ничего не сказал. Но Карелла заметил гримасу, проскользнувшую по его лицу.
— "Крис, этот парень говорит, что здесь, в церкви, спрятан наркотик и он хочет забрать его", — пересказала миссис Хеннесси.
— Так. Значит, по телефону говорил мужчина, — заключил Хейз.
— Я так предполагаю.
— А отец Майкл не говорил, кто это был? — спросил Карелла.
— Нет, сэр!
— Он не сказал, что это был Натан Хупер?
— Нет, сэр!
— А он не говорил, что это мог звонить негр?
— Нет, сэр! Кроме того, что я вам уже рассказала, он ничего не говорил. «Этот парень сказал, что в церкви спрятан дурман и он хочет его забрать», — это слова отца Майкла. Ну, и тогда мы начали искать.
— Где вы искали?
— Везде!
— То есть?
— Везде! Эту церковь не ворошили и не убирали со дня окончания строительства, кругом пыль столетней давности! Есть такие щели и закоулки, о которых я даже и не подозревала! Тайные проходы...
— Тайные проходы? — спросил Хейз.
— Когда-то эта церковь была частью подземной дороги, — сказала миссис Хеннесси. — Бежавшие с Юга рабы прятались здесь.
— Все возвращается на круги своя, — глубокомысленно заметил Хейз.
Карелла, погруженный в свои мысли, пропустил замечание Хейза о том, что история имеет обыкновение повторяться. Ему вспомнилось, как Мэрилин Холлис подозревалась в отравлении, а Уиллис безнадежно влюбился в нее. Это осложнило дело — хотя все и кончилось хорошо. Карелла всегда всей душой был за счастливый конец. Но судя по тому, как изменилось лицо Хейза, когда он услышал, что священник называл своего секретаря то «Крис», то «Крисси», но не «Кристин», или «мисс Лунд», или «Черт с хвостиком», Карелла заподозрил, что его коллегу на этот раз забрало за живое, и он от всего сердца пожелал, чтобы Крисси Лунд оказалась незамешанной в этом деле.
Потому что если это она была той женщиной, которая шантажировала отца Майкла на Пасху...
Или еще хуже, если это она состояла в интимной связи со священником...
Или, что совсем плохо, если это она занималась прелюбодеянием и шантажом в одно и то же время...
— Покажите нам сначала доступные, простые места, — попросил Хейз миссис Хеннесси.
* * *
Каждый раз, когда он начинал накачиваться алкоголем до ужина, ее охватывало недоброе предчувствие. В такие дни он шел из магазина прямо домой и тут же принимался пить. Было всего лишь начало седьмого, а он уже принял на грудь два огромных бокала джина со льдом и допивал третий, сидя в кухне у буфета рядом с мойкой. Перед ним стояла формочка для льда. Джин «Танкрей» — он пил только лучшее! «Танкрей» или «Бифитер». В этом доме дешевый джин не держат! Как-то он спросил, знает ли она, что джин настаивают на ягодах можжевельника? А известно ли ей, что эти ягоды ядовиты? Она не понимала, шутит он или нет. Иногда он говорил такое, чтобы нарочно запутать ее. В такие минуты он становился жестоким.Она никогда не знала, были ли эти его пьяные... фортели, ну, вы сами знаете, как это называется... вызваны каким-то происшествием в магазине или они как-то связаны с календарем, с фазами Луны — как женские циклы. Она подозревала, что эти периоды помутнения рассудка имели какое-то сексуальное объяснение, что пьянство заменяет ему секс, заниматься которым он бросил еще тогда, когда впервые напился, и потом...
— Ты не согласна со мной? — спросил он.
— Я приготовила вкусный ужин, — робко проговорила она.
— И это значит, что тебе не по душе, так?
Он плеснул джина в невысокий толстостенный бокал поверх кубиков льда. Пальцы обвили стекло. Где-то вдали, на востоке послышался удар грома. Уже столько дней не выпадало ни капли дождя! Как его здесь заждались!
— Я задал тебе вопрос, Салли!
Она терялась в догадках: пьян он уже или нет. Обычно на это требовалось больше двух бокалов, как бы он их ни наливал. Ей очень не хотелось никаких скандалов. Но все равно, если он что-то задумал, тут уж порхай не порхай вокруг него, — предотвратить неизбежное она не в состоянии. Как будто кто-то нажимал кнопку внутри него, и тогда начинали крутиться и цепляться друг за друга все шестеренки, и ничем нельзя было остановить эту машину. Разве только сбежать! Удрать от машины! Далеко, далеко... Ей пришла в голову мысль, что, может, именно сейчас и надо все бросить, пока машина опять не раскрутилась.
— Салли?
— Да, Арт, — отозвалась она, и тут же до нее дошло, какую она совершила ошибку. Его имя — Артур, и он любил, когда его называли полным именем. Артур. Не Арт, не Арти. Имя Артур звучало величественно — Король Артур! А Арт или Арти — так зовут механиков в гараже! — Прости! — поправилась она.
— Ты до сих пор не ответила на мой вопрос! — ярился он.
Слава Богу. Он не придрался к тому, что она назвала его Арт, а не Артур. Может, в конце концов, все не так плохо! Может, сегодня вечером машина просто остановится до...
— Ты слышала мой вопрос, Салли?
— Прошу прощения, Артур...
Подчеркивая, что на этот раз она назвала его Артуром.
— ...Какой вопрос?
— Тебе не нравится мое пьянство?
— Ничего страшного, если ты делаешь это в меру. Я приготовила вкусный ужин, Артур...
— Что же за вкусный ужин ты нам сегодня приготовила? — насмешливо спросил он и, поднеся бокал к губам, осушил его.
За окном сверкали молнии, сопровождавшиеся раскатами грома.
— Жареный лосось, — быстро ответила она, — со свежим аспарагусом, который я купила у корейцев.
— Ненавижу аспарагус, — сказал он.
— А мне казалось, ты его любишь. Я думала, что ты ненавидишь брокколи.
— Я ненавижу аспарагус. И брокколи! — Он снова подошел к буфету, взял с подноса два кубика льда и бросил их в бокал. Она надеялась, что он больше не будет пить.
Он выпил еще одну порцию джина.
— Ты готовишь аспарагус, и брокколи, и цветную капусту, и все другие засранные овощи, которые я ненавижу, — сказал он, — брюссельскую капусту...
— Я думала, ты любишь...
— ...белокочанную и все это, — сказал он, поднеся бокал ко рту. — Человек дожил до сорока девяти лет, вот уже двадцать пять лет женат на одной и той же бабе, и, кажется, ей пора бы знать, что он любит, а что — не любит! Но нет, это жирной Салли не по уму...
Это оскорбление: «жирная Салли» — всегда ранило ее.
Он и сегодня собирался ее мучить!
— ...жирная Салли по-прежнему потешается над ним, готовит все, что ни взбредет в ее трепаную голову, не думая о том, что ее муж мог...
— Я долго думала...
— Заткнись! — рявкнул он.
«Мне надо уйти! — решила она. — В прошлый раз я слишком долго не осмеливалась и дождалась, пока не грянула буря, а потом было уже поздно. Пусть превратится в угли этот ужин, — подумала она, — наплевать, если в плите даже вспыхнет пожар, мне надо уйти! Прямо сейчас!»
Но она все колебалась.
Давая ему время на размышление.
Потому что в тот последний раз, когда она убежала к отцу Майклу, чтобы рассказать ему о том, что произошло, ей показалось, будто в доме стало чуть-чуть лучше. Это было... почти два месяца назад, в начале апреля, незадолго до Пасхи, как раз после того, как он написал это ужасное письмо. А ведь она просила его не писать, она предупреждала, что он выставит себя на посмешище перед всем приходом, но он заставил ее перепечатать письмо дома, а потом отнес в банк, чтобы сделать ксерокопии, неизвестно, сколько их ему понадобилось; говорил, что он возмущен тем, как священник превращает церковь в финансовую контору, это его точные слова. И, конечно, прихожане решили, что он — глупец, раз пишет такие дурацкие письма, а в следующее воскресенье отец Майкл прочел еще одну проповедь о деньгах, упомянув о письме, которое он получил, — письме, написанном Артуром... да, правильно, это было ровно за неделю до Пасхи, во второе воскресенье апреля. И он в ту ночь напился. А на следующее утро она побежала к отцу Майклу с опухшими глазами и разбитой губой...
— У тебя очень плохая привычка, Салли, прерывать меня, — сердился он.
— О, я знаю, — тихо сказала она, все еще давая ему возможность развеять сомнения, все еще надеясь, что ее посещение священника изменило ситуацию в доме. Теперь Артуру известно, что кто-то еще в курсе того, что происходит в доме...
Но священник уже мертв.
Кто-то убил священника.
— ...даже когда я была еще девочкой, — оправдывалась она дрожащим голосом, — я обычно...
И осеклась.
«Опять прерываю! — подумала она. — Вот так все время!» Он стоял у буфета, добавляя льда в бокал. Она уже потеряла счет выпитым им порциям. За окном бушевали молнии под аккомпанемент грома, а затем в порывах дикого ветра хлынул дождь широкими полосами. Он все еще стоял, захмелевший, у буфета, держась за ручку формочки для льда. Формочка делилась с помощью ручки-рычага на маленькие симметричные ячейки и была уже пуста. Кончились ледяные кубики. А дождь за окном лил как из ведра.
— Мисс Зафтиг, — ухмыльнулся он, — кажется, так тебя называл твой маленький еврейчик?
— Да, он считал меня «zaftig», — сказала она, — но никогда не называл меня мисс Зафтиг.
«Не противоречь ему! — подумала она. — Соглашайся со всем, что он говорит!»
— Маленькая мисс Зафтиг побежала к этому трахнутому священнику.
— Прошу, если б ты не...
— Стирать свое грязное белье на людях!
— Оно не было бы грязным...
— Потащила наше грязное белье в церковь и копалась в нем перед священником!
— В следующий раз не...
Он ударил ее наотмашь. Все еще держа в руке формочку для льда на 12 кубиков, он ударил этой формочкой ее по лицу, правда, только поцарапав щеку, потому что это все-таки неэффективное оружие — алюминий; вряд ли вообще можно назвать его оружием.
А вот бутылка с джином — совсем другое дело!
Бутылка была зеленого цвета, прочная, а на ней — маленькая красная печать, удостоверяющая, что это — натуральный продукт, «Танкрей», отличная штука! Швырнув на пол решетку от формочки, он схватил бутылку за горлышко, рванул ее с буфета и завел назад, как это делают теннисисты при ударе справа: вместо ракетки — бутылка, а мяч летит на уровне плеча, размах! Глаза следят за мячом, а на высоте плеча — как раз ее голова!
Красное пятно крови отпечаталось на бутылке рядом с красной пробкой. Из открытого горлышка на запястье выплескивался джин, кровь била струей из глубокой раны и заливала ее левый глаз. Вид крови напугал его. Похоже, до него дошло, что он напал на нее со смертельно опасным оружием, что эта бутылка легко могла убить при малейшей его неосторожности! Он воскликнул: «О, неужели?», как будто осуждая ее за то, что она сама имела глупость схватить эту бутылку и использовать против себя же. «О, неужели?» и выбросил бутылку в раковину, нарочно расколотив ее, — осколки зеленого стекла взметнулись в воздух как раз в тот момент, когда их осветила желто-белым светом молния, вспыхнувшая за окном.
Грохотал гром.
Как ни странно, но сейчас Фарнс стал еще страшней.
Хотя в руках у него не было никакого оружия, кроме самих рук. Не осознавая силу и опасность своих мышц (а уж она-то знала это!), он надвигался на нее. А она стояла, прислонившись к двери. Кровь хлестала из раны на голове, левую руку она прижала к виску, а правую вытянула, как постовой полицейский, с растопыренными пальцами. «Не надо, Артур! — взмолилась она. — Пожалуйста, не надо!» Но он снова и снова повторял свое «О, неужели?», как будто возражая против того, что она только что сказала ему, или прося у нее дальнейших объяснений уже сказанному. «О, неужели?» При этом он продолжал бить ее по лицу снова и снова, методично, своими огромными кулаками он наказывал ее, словно она была виновата в его пьянстве.
Она дотянулась до ножа, лежавшего на сушилке.
И хладнокровно ударила его.
Глава 10
Допрос состоялся в 87-м участке в кабинета лейтенанта Бернса, менее чем через полчаса после того, как из госпиталя «Генерал Грир» был выпущен Артур Левеллин Фарнс. Ему была оказана медицинская помощь по поводу ножевого ранения в левое предплечье и немедленно после этого было предъявлено обвинение в нападении 1-й степени: "С намерением нанести серьезные физические увечья другому лицу, нанесение таковых увечий этому или третьему лицу с применением смертоносного оружия или опасного предмета, что является уголовным преступлением класса "С" и влечет за собой наказание в виде лишения свободы на срок от трех до пятнадцати лет".
Чтобы подсластить пилюлю, Артуру также было предъявлено обвинение в попытке покушения на жизнь — уголовное преступление класса "В" — минимум три — максимум двадцать пять лет тюрьмы. В аналогичном преступлении обвинялась и его жена, Салли Луиза Фарнс, но в старом полицейском доме сложилось мнение, что ей легко будет отвертеться от обоих обвинений, объясняя случившееся самозащитой. И вот здесь в среду, в 10 часов утра собрались детективы, к ним присоединилась помощник окружного прокурора Нелли Бранд. Они пришли не столько для того, чтобы убедиться, что дело против Фарнса не развалится, — они знали: дело это крепкое, настоящее, — сколько для того, чтобы выяснить, как продвинулось расследование по делу об убийстве отца Майкла Берни.
Карелла пригласил Нелли тогда, когда понял, что они задержали жестокого человека, жена которого жаловалась отцу Майклу на оскорбления словом и действием. Этот же человек был и автором письма священнику, которое таило в себе чуть прикрытую угрозу расправы. По его собственному признанию, он заходил в церковь днем на Пасху. Этому есть как минимум один свидетель — Натан Хупер, — который сообщил, что слышал ожесточенный спор патера с каким-то мужчиной.
Нелли было 32 года. Ее живые голубые глаза и песочного цвета волосы, подстриженные в форме летящего клина, очень подходили к ее энергичному стилю. Сегодня утром она надела темно-синюю юбку и серый жакет, розовую, мужского покроя сорочку и узкий красно-синий репсовый галстук, а также синие туфельки на умеренных каблучках. Она очень нравилась Карелле; чем-то она ему напоминала его сестру Анжелу, хотя внешне не наблюдалось ни малейшего сходства.
Присев на краешек стола лейтенанта, она еще раз разъяснила Фарнсу его права, а потом спросила, твердо ли он решил обойтись без помощи адвоката. Как и большинство новичков, вдруг оказавшихся перед лицом закона, Фарнс заявил ей, что адвокат ему не нужен, потому что он ничего не сделал, а если кто здесь и совершил преступление, так это его жена! Карелла подумал, что любой мелкий уличный дешевый воришка требует адвоката, едва оказавшись в наручниках!
Нелли подробно объяснила Фарнсу, что он в любую минуту по желанию может прекратить допрос или затребовать адвоката, когда увидит в этом необходимость. Даже если сейчас он уклоняется от этого. Снова спросила его, все ли он понял. На что Фарнс весьма раздраженно ответил: «Конечно, понял! Я что, похож на идиота? Повторяю, моя жена пыталась убить меня!»
До применения закона Миранды — Эскобедо, слава Богу, весьма далеко, так что Нелли включила магнитофон, кивнула стенографисту, который придвинул к себе стопку блокнотов для записей, продиктовала в микрофон дату, то есть 30 мая 10 часов 07 минут, описала место и всех присутствующих, а потом приступила к допросу.
В: Назовите, пожалуйста, свое полное имя.
О: Артур Левеллин Фарнс.
В: Ваш адрес?
О: Гровер-парк, Южная улица, 157.
В: Номер квартиры?
О: 12С.
В: Вы живете в этой квартире, по этому адресу с вашей женой Салли Луизой Фарнс?
О: Да. Это она вчера ночью пыталась убить меня!
В: Мистер Фарнс! Вас приняли вчера вечером в 6.45 в отделении «Скорой помощи» при госпитале «Генерал Грир» по поводу ножевого ранения в левое предплечье?
О: Проклятье! Именно так!
В: И вас задержали на ночь для обследования в госпитале и...
О: Да, да!
В: ...и выпустили сегодня в 9.32 утра под охраной детективов Хейза и Кареллы...
О: Да!
В: ...которые доставили вас сюда, в 87-й участок, для допроса, верно?
О: Верно.
В: Вам сообщили, не так ли, что вам предъявлено обвинение в нападении 1-й степени — преступление класса "С"...
О: Да.
В: А также в покушении на убийство — преступление класса "В"?
О: Это моя жена хотела убить меня!
В: Но вам сообщили об этих обвинениях, выдвигаемых против вас?
О: Да.
В: И, конечно, вам разъяснили ваши права согласно решениям Верховного суда по закону Миранды — Эскобедо, и вы ответили, что вы уяснили эти права, не так ли?
О: Вы их мне читали, и я сказал, что понял.
В: И не воспользовались своим правом на адвоката, это верно?
О: Да.
В: Очень хорошо, мистер Фарнс...
Она придвинулась к нему поближе, давая понять своим видом, что все предыдущее — безделица, а сейчас она готова бросить перчатку.
В: ...вы не могли бы рассказать мне, каким образом вы получили ножевое ранение в плечо?
О: Она сошла с ума!
В: Кого вы имеете в виду, будьте любезны сказать?
О: Салли!
В: Вашу жену — Салли Луизу Фарнс?
О: Да!
В: Вы сказали, она сошла с ума?
О: Да!
В: Вы не могли бы объяснить мне, что вы понимаете под этим?
О: Она сошла с ума! Как вы думаете, что можно понимать под этим? Мы сидели на кухне, и вдруг она схватила нож и ударила меня! Спятила! Точно, спятила!
В: Где вы сидели на кухне?
О: За столом.
В: И что делали?
О: Разговаривали.
В: О чем?
О: Не помню.
В: Постарайтесь вспомнить.
О: Как я могу вспомнить, о чем мы разговаривали? Она ударила меня ножом, черт побери!
В: Вы не припомните, говорили ли вы своей жене, что у нее плохая привычка прерывать вас, когда вы...
О: Нет!
В: Именно так, как вы только что прервали меня.
О: Извините, если я вас прервал. Я думал, что вы кончили говорить.
В: Нет, я не закончила.
О: Тогда извините меня.
В: Но вы этого своей жене не говорили? Что у нее дурная привычка прерывать?
О: Не помню, может, и говорил. А вообще это дурная привычка! Вы сами только что сказали.
В: Не думаю, что я так сказала.
О: Но, кажется, вам не понравилось, когда я вас прервал?
В: А вам нравилось, когда вас прерывала ваша жена?
О: Друг друга прерывать неприлично.
В: Это вас раздражало? Когда ваша жена прерывала вас?
О: Это будет раздражать кого угодно! Если тебя постоянно прерывают. Полагаю, вы осознаете, не так ли, что она ударила меня ножом? Я хочу сказать, что не вижу во всем этом связи, прерывала она меня, прерывал я ее... Ножом ударили меня, об этом есть подтверждающие записи в госпитале, вы сами сказали о ножевом ранении в левое предплечье. Оно там появилось не по волшебству, это моя жена ранила меня, черт возьми!
В: А вы не припомните, говорили ли вы своей жене...
О: Вы слышали, что я только что сказал?
В: Да, мистер Фарнс, я вас слышала.
О: Тогда вы понимаете этот факт, что она ранила меня?
В: Да, сэр, понимаю. Она и сама призналась, что ранила вас.
О: Слава Богу, у нее хватило совести сделать это!
В: Вы не помните, говорили вы ей, что еще у нее есть дурная привычка стирать на публике ваше грязное белье?
О: Нет, не помню такого.
В: Тащить ваше грязное белье в церковь и копаться в нем перед священником?
О: Нет. Зачем мне это говорить?
В: Копаться перед отцом Майклом Берни?
О: Нет, нет!
В: И рассказывать о каких-то ваших личных проблемах?
О: У нас не было никаких личных проблем!
В: Мистер Фарнс! Вы били свою жену решеткой от формы для льда?
О: Нет!
В: Мистер Фарнс! Я показываю вам эту решетку, которая была изъята из квартиры 12С по Южной улице, 157, Гровер-парк и приобщена как улика детективами Кареллой и Хейзом из 87-го участка. Вы ее узнаете?
О: Нет.
В: Мистер Фарнс! Вы же знаете, что по прибытии сюда, в полицейский участок, у вас были сняты отпечатки пальцев?
О: Да, знаю.
В: И вы, конечно, в курсе, что в секторе отпечатков управления полиции могут быть сняты отпечатки пальцев с любых предметов и сопоставлены, предположим, с вашими, снятыми тут же, в полиции?
О: Да, я это знаю.
В: Вы по-прежнему утверждаете, что не узнаете этой решетки?
Чтобы подсластить пилюлю, Артуру также было предъявлено обвинение в попытке покушения на жизнь — уголовное преступление класса "В" — минимум три — максимум двадцать пять лет тюрьмы. В аналогичном преступлении обвинялась и его жена, Салли Луиза Фарнс, но в старом полицейском доме сложилось мнение, что ей легко будет отвертеться от обоих обвинений, объясняя случившееся самозащитой. И вот здесь в среду, в 10 часов утра собрались детективы, к ним присоединилась помощник окружного прокурора Нелли Бранд. Они пришли не столько для того, чтобы убедиться, что дело против Фарнса не развалится, — они знали: дело это крепкое, настоящее, — сколько для того, чтобы выяснить, как продвинулось расследование по делу об убийстве отца Майкла Берни.
Карелла пригласил Нелли тогда, когда понял, что они задержали жестокого человека, жена которого жаловалась отцу Майклу на оскорбления словом и действием. Этот же человек был и автором письма священнику, которое таило в себе чуть прикрытую угрозу расправы. По его собственному признанию, он заходил в церковь днем на Пасху. Этому есть как минимум один свидетель — Натан Хупер, — который сообщил, что слышал ожесточенный спор патера с каким-то мужчиной.
Нелли было 32 года. Ее живые голубые глаза и песочного цвета волосы, подстриженные в форме летящего клина, очень подходили к ее энергичному стилю. Сегодня утром она надела темно-синюю юбку и серый жакет, розовую, мужского покроя сорочку и узкий красно-синий репсовый галстук, а также синие туфельки на умеренных каблучках. Она очень нравилась Карелле; чем-то она ему напоминала его сестру Анжелу, хотя внешне не наблюдалось ни малейшего сходства.
Присев на краешек стола лейтенанта, она еще раз разъяснила Фарнсу его права, а потом спросила, твердо ли он решил обойтись без помощи адвоката. Как и большинство новичков, вдруг оказавшихся перед лицом закона, Фарнс заявил ей, что адвокат ему не нужен, потому что он ничего не сделал, а если кто здесь и совершил преступление, так это его жена! Карелла подумал, что любой мелкий уличный дешевый воришка требует адвоката, едва оказавшись в наручниках!
Нелли подробно объяснила Фарнсу, что он в любую минуту по желанию может прекратить допрос или затребовать адвоката, когда увидит в этом необходимость. Даже если сейчас он уклоняется от этого. Снова спросила его, все ли он понял. На что Фарнс весьма раздраженно ответил: «Конечно, понял! Я что, похож на идиота? Повторяю, моя жена пыталась убить меня!»
До применения закона Миранды — Эскобедо, слава Богу, весьма далеко, так что Нелли включила магнитофон, кивнула стенографисту, который придвинул к себе стопку блокнотов для записей, продиктовала в микрофон дату, то есть 30 мая 10 часов 07 минут, описала место и всех присутствующих, а потом приступила к допросу.
В: Назовите, пожалуйста, свое полное имя.
О: Артур Левеллин Фарнс.
В: Ваш адрес?
О: Гровер-парк, Южная улица, 157.
В: Номер квартиры?
О: 12С.
В: Вы живете в этой квартире, по этому адресу с вашей женой Салли Луизой Фарнс?
О: Да. Это она вчера ночью пыталась убить меня!
В: Мистер Фарнс! Вас приняли вчера вечером в 6.45 в отделении «Скорой помощи» при госпитале «Генерал Грир» по поводу ножевого ранения в левое предплечье?
О: Проклятье! Именно так!
В: И вас задержали на ночь для обследования в госпитале и...
О: Да, да!
В: ...и выпустили сегодня в 9.32 утра под охраной детективов Хейза и Кареллы...
О: Да!
В: ...которые доставили вас сюда, в 87-й участок, для допроса, верно?
О: Верно.
В: Вам сообщили, не так ли, что вам предъявлено обвинение в нападении 1-й степени — преступление класса "С"...
О: Да.
В: А также в покушении на убийство — преступление класса "В"?
О: Это моя жена хотела убить меня!
В: Но вам сообщили об этих обвинениях, выдвигаемых против вас?
О: Да.
В: И, конечно, вам разъяснили ваши права согласно решениям Верховного суда по закону Миранды — Эскобедо, и вы ответили, что вы уяснили эти права, не так ли?
О: Вы их мне читали, и я сказал, что понял.
В: И не воспользовались своим правом на адвоката, это верно?
О: Да.
В: Очень хорошо, мистер Фарнс...
Она придвинулась к нему поближе, давая понять своим видом, что все предыдущее — безделица, а сейчас она готова бросить перчатку.
В: ...вы не могли бы рассказать мне, каким образом вы получили ножевое ранение в плечо?
О: Она сошла с ума!
В: Кого вы имеете в виду, будьте любезны сказать?
О: Салли!
В: Вашу жену — Салли Луизу Фарнс?
О: Да!
В: Вы сказали, она сошла с ума?
О: Да!
В: Вы не могли бы объяснить мне, что вы понимаете под этим?
О: Она сошла с ума! Как вы думаете, что можно понимать под этим? Мы сидели на кухне, и вдруг она схватила нож и ударила меня! Спятила! Точно, спятила!
В: Где вы сидели на кухне?
О: За столом.
В: И что делали?
О: Разговаривали.
В: О чем?
О: Не помню.
В: Постарайтесь вспомнить.
О: Как я могу вспомнить, о чем мы разговаривали? Она ударила меня ножом, черт побери!
В: Вы не припомните, говорили ли вы своей жене, что у нее плохая привычка прерывать вас, когда вы...
О: Нет!
В: Именно так, как вы только что прервали меня.
О: Извините, если я вас прервал. Я думал, что вы кончили говорить.
В: Нет, я не закончила.
О: Тогда извините меня.
В: Но вы этого своей жене не говорили? Что у нее дурная привычка прерывать?
О: Не помню, может, и говорил. А вообще это дурная привычка! Вы сами только что сказали.
В: Не думаю, что я так сказала.
О: Но, кажется, вам не понравилось, когда я вас прервал?
В: А вам нравилось, когда вас прерывала ваша жена?
О: Друг друга прерывать неприлично.
В: Это вас раздражало? Когда ваша жена прерывала вас?
О: Это будет раздражать кого угодно! Если тебя постоянно прерывают. Полагаю, вы осознаете, не так ли, что она ударила меня ножом? Я хочу сказать, что не вижу во всем этом связи, прерывала она меня, прерывал я ее... Ножом ударили меня, об этом есть подтверждающие записи в госпитале, вы сами сказали о ножевом ранении в левое предплечье. Оно там появилось не по волшебству, это моя жена ранила меня, черт возьми!
В: А вы не припомните, говорили ли вы своей жене...
О: Вы слышали, что я только что сказал?
В: Да, мистер Фарнс, я вас слышала.
О: Тогда вы понимаете этот факт, что она ранила меня?
В: Да, сэр, понимаю. Она и сама призналась, что ранила вас.
О: Слава Богу, у нее хватило совести сделать это!
В: Вы не помните, говорили вы ей, что еще у нее есть дурная привычка стирать на публике ваше грязное белье?
О: Нет, не помню такого.
В: Тащить ваше грязное белье в церковь и копаться в нем перед священником?
О: Нет. Зачем мне это говорить?
В: Копаться перед отцом Майклом Берни?
О: Нет, нет!
В: И рассказывать о каких-то ваших личных проблемах?
О: У нас не было никаких личных проблем!
В: Мистер Фарнс! Вы били свою жену решеткой от формы для льда?
О: Нет!
В: Мистер Фарнс! Я показываю вам эту решетку, которая была изъята из квартиры 12С по Южной улице, 157, Гровер-парк и приобщена как улика детективами Кареллой и Хейзом из 87-го участка. Вы ее узнаете?
О: Нет.
В: Мистер Фарнс! Вы же знаете, что по прибытии сюда, в полицейский участок, у вас были сняты отпечатки пальцев?
О: Да, знаю.
В: И вы, конечно, в курсе, что в секторе отпечатков управления полиции могут быть сняты отпечатки пальцев с любых предметов и сопоставлены, предположим, с вашими, снятыми тут же, в полиции?
О: Да, я это знаю.
В: Вы по-прежнему утверждаете, что не узнаете этой решетки?