Страница:
Ньюту надо куда-нибудь выбраться. Белый форт — ловушка, огромная бетонная машина смерти. Ньюту необходимо выбежать отсюда... Смешаться с толпой, смешаться с людьми. Они защитят тебя своими телами.
Тал поворачивает на следующей площадке, распахивает дверь и выбегает на террасу, расположенную под открытым небом.
Архитекторы Дилджит Раны в основном принадлежали к числу неолекорбюзианцев* [последователи архитектора Ле Корбюзье]. Они задумывали Белый форт как «деревню в небе» и потому включили в план широкие, залитые солнцем террасы, предназначенные для городского садоводства. Однако за время засухи и водопроводного кризиса большинство грядок на упомянутых террасах либо превратились в застойные скопления грязи и пыли, либо стали местом заботливого выращивания «травки», на что часто тратились последние капли драгоценной влаги. Одичавшие козы, которых отделяют пять поколений от их одомашненных и прирученных к городским условиям предков, пощипывают что-то на свалках мусора и на иссушенных солнцем огородиках. Они прекрасно удерживаются на бетонных карнизах и металлических ограждениях Белого форта, как их предки — на отвесных склонах гор. Роботы-охранники пытаются избавляться от них с помощью высоковольтных пушек. Но у коз развилось особое пристрастие к изоляции, которую они часто объедают.
Тал бежит. Козы смотрят на ньюта, задумчиво пожевывая. Матери хватают своих детей, убирая их с дороги обезумевшего извращенца. Старики, которые курят дешевые сигареты и разгадывают кроссворды под первыми лучами утреннего солнца, провожают Тала кивком головы. Им нравится движение, любое движение. Молодые люди, праздно прохаживающиеся по террасам, что-то кричат вслед и улюлюкают.
Химический выброс энергии в теле ньюта понижает свой уровень. Да и конституция Тала совсем не приспособлена для бега. Тал бросает взгляд через плечо, замечает в руках преследователей оружие. Черные пистолеты. И это сразу же все меняет на садовых террасах Белого форта. Женщины поспешно уводят детей. Старики прячутся. Молодые люди тоже куда-то мгновенно испаряются.
— Помогите!.. — кричит Тал.
Ньют хватает ведра, корзины, кучи бумаг — все, что способно хотя бы на секунду задержать преследователей, — и бросает назад. Сари, дхоти, лунги — дневная стирка многих семейств развешена на бесчисленных бельевых веревках вдоль террас. Тал ныряет под дхоби, с которых еще капает вода, и ударом руки выбивает стойки, удерживающие белье. Ньют слышит смачные ругательства, оглядывается и видит преследователей, запутавшихся в мокром зеленом сари. Убежище уже близко — служебный лифт в самом конце террасы. Туда заходит группа школьников. Тал успевает проскользнуть в закрывающиеся дверцы, пробежав мимо дрожащей учительницы. Лифт дергается и начинает опускаться. Ньют слышит голоса, поднимает голову и видит обоих подонков. Они перевешиваются через перила, прячут пистолеты. Стоя в толпе маленьких черноглазых школьниц в красивой чистенькой форме, Тал машет им рукой.
Час пик... Солнце заливает узкие ущелья улиц Варанаси обжигающим и слепящим светом. Тал лавирует между школьниками и служащими, едущими на велосипедах в идеально чистых белых рубашках, между уличными торговцами и носильщиками, между швейцарами и студентами со значками и в японской обуви, между телегами, груженными картонными коробками с нижним бельем фирмы «Люкс макроман» и изящными дамами под зонтиками велорикш. В любой момент кто-нибудь из этой толпы может узнать ньюта по фотографиям на первой странице сегодняшних газет, по бюллетеню «Новости за завтраком» на экране палма, по электронным табло, развешенным на каждом перекрестке. И достаточно одного крика, одной руки, хватающей за край куртки, одного восклицания «Эй, ты! Стой!» — и все хаотические мельтешение индивидуумов вокруг Тала мгновенно кристаллизуется в страшную агрессивную толпу, наделенную единым разумом, единой волей, единым устремлением.
Тал спускается по заваленным мусором ступенькам в СПРВ. Даже если убийцы и следовали за ньютом по запруженным на родом утренним улицам Варанаси, здесь, в лабиринтах метро громадного города, у них нет никакой возможности найти его. Тал ловко обходит очередь, выстроившуюся к аппарату, считывающему информацию с радужной оболочки, и подстраивается к женщинам, не позволяющим «Скоростным перевозкам района Варанаси» подобных вольностей со своими глазами. Ньют бросает пять рупий в щель и протискивается мимо барьера еще до того, как дамы из Нью-Варанаси успевают высказать вслух свое недовольство.
Тал поспешно проходит по платформе к женской секции. Быстрым взглядом ньют окидывает толпу в поисках возможных киллеров, пробирающихся сквозь напирающий со всех сторон человеческий поток. Как легко здесь смерти остаться незамеченной. Быстрый бесшумный удар в спину в момент, когда поезд выходит из туннеля. К тому же Тал начинает ощущать первые признаки физиологического спада: остатки искусственного адреналина вымываются из крови. Тала охватывает дрожь, он чувствует себя одиноким, маленьким и совершенно беззащитным. Накатывает волна одуряюще горячего наэлектризованного воздуха. Состав врывается на очередную станцию. Тал проезжает две остановки в женском вагоне и выходит, затем пропускает один... второй состав и садится в женскую секцию третьего. Ньют не знает, правильно ли поступает. Тал вообще не знает, что надо делать, если хочешь скрыться от киллеров в городском метро.
Управляемый компьютером поезд несется по подземельям Варанаси, тормозя у станций. Тал чувствует себя обнаженным среди женских тел. Он слышит их мысли: здесь тебе не место; мы не знаем, кем ты был раньше, но теперь ты явно не одна из нас, хиджра... И тут сердце Тала захолонуло от ужаса. Какая-то девушка-секретарша, зажатая между опорой и огнетушителем, раскрывает «Бхарат таймс». Но все ее внимание, к счастью, сосредоточено на последней полосе, на новостях крикета. Первая страница буквально вопит громадными буквами заголовка и фотографией на половину полосы. Ньют смотрит на самого себя: лицо, бледное от вспышки фотокамеры, глаза, расширившиеся, словно две полные луны.
Поезд несется дальше. Пассажиры покачиваются, как колоски на ветру. Тал отпускает поручень и пробирается по вагону. Ньют становится перед развернутой газетой, закрыв собой первую страницу. Девушка опускает газету, бросает взгляд на Тала, а затем, не проявив никакого интереса, вновь возвращается к сплетням о главном герое матча Мазумдаре и его намечающейся свадьбе. Подзаголовок в самом низу страницы гласит:
НЕСКОЛЬКО ЧЕЛОВЕК ПОГИБЛИ ВО ВРЕМЯ НАПАДЕНИЯ НА КЛУБ ИЗВРАЩЕНЦЕВ.
Перекрывая разноголосицу радиоприемников и людскую болтовню, раздается голос электронного диктора: «Вокзал Варанаси-Сити». Тал выскакивает на платформу, опережая медленно расползающееся пятно пассажиров. Время размышлять над увиденным заголовком наступит потом, когда шатабди отойдет от вокзала и, набрав скорость, окажется на расстоянии сотни километров от Варанаси.
Эскалатор выбрасывает Тала в главное помещение станции. Ньют, сверившись с палмом, уже нашел ближайший поезд. Экспресс на Колкату. Он идет прямо в Бенгал. Патна и Нанак могут подождать. Больше, чем новое лицо, Талу нужна новая страна. Бенгальцы — цивилизованный, культурный, терпимый народ. Колката станет новым домом для ньюта. Но очередь движется до безумия медленно, а толпы людей вокруг касс растут и растут. На бетонном полу зала ожидания среди листьев манго валяются страницы и клочья брошенных газет. Нищие копаются в мусоре, пытаясь что-то найти. Любой из них выдаст ньюта за пару рупий.
До отхода поезда еще целых тридцать минут.
Онлайновая продажа билета закрыта. На машинах автоматической выдачи билетов приклеены надписи «Не работает».
Проклятый Бхарат.
— Эй, дружище, хочешь купить билет побыстрее?
Спекулянт — совсем молодой человек с едва пробившимися усиками, в спортивном костюме, — протискивается поближе к ньюту и говорит тихим доверительным тоном. Он разворачивает перед Талом веер из билетов.
— Абсолютно надежно. Гарантия брони. Посмотришь и найдешь свое имя в списке пассажиров, без вопросов. Мы взломали компьютерную систему железных дорог Бхарата.
Взмах стареньким палмом — для большей убедительности. Ну-ну... Ньют не может позволить себе так рисковать... Ньют не может себе позволить так рисковать...
— Сколько?
Парень в спортивном костюме называет цену, услышав которую, в любое другое время, в любой другой ситуации ньют рассмеялся бы ему в лицо.
— Вот, вот, — говорит он и сует спекулянту пачку рупий.
— Подожди, подожди, вначале самое главное, — говорит парень, выводя Тал на платформу. — Какой поезд?
Тал говорит ему.
— Пошли со мной.
Он проталкивает Тала сквозь толпу, окружающую чайные ларьки, в которых сидят пассажиры утренних пригородных поездов, попивая сладкий чай с молоком из крошечных пластиковых чашечек. Спекулянт просовывает бланк билета в щель палма, предназначенную для печати, вводит идентификационный номер Тала, нажимает несколько кнопок.
— Готово! Доброго пути!..
Широко улыбаясь, он протягивает Талу билет. Но улыбка вдруг застывает у него на лице. Рот открывается. Едва заметная красная полоска появляется на адидасовской майке. Полоска превращается в медленный ручеек. Выражение лица меняется от глупого самодовольства на удивление и вдруг застывает в смертной маске. Парень падает на Тала. Женщина в лиловом сари издает вопль — и этот вопль подхвачен всей толпой.
Ньют видит поверх плеча убитого спекулянта человека в аккуратном костюме в стиле Неру. Он держит в руке черный пистолет с глушителем. Тал замечает его в мгновение между недобросовестно выполненным заданием и попыткой скрыться — или, напротив, попыткой завершить так неудачно начатое дело и покончить с ньютом здесь, прямо на глазах у всех.
И тут из толпы появляется мопед, который петляет между людьми, неистово сигналя. Мопедом управляет девушка, она несется прямо на стрелявшего, который услышал, увидел и отреагировал на ее появление долей секунды позже, чем нужно. Киллер с пистолетом поворачивается как раз в то мгновение, когда мопед врезается в него. Снова вопли, крики. Пистолет вылетает из руки убийцы. Человек падает на платформу, катится по ней, ударяется о поезд, проскальзывает между ним и краем платформы и падает на рельсы.
Девушка поворачивает мопед к Талу, а вся толпа тем временем бросается к поезду, чтобы увидеть, что произошло с человеком в пиджаке.
— Садитесь! — кричит незнакомка по-английски. Из-под вагона появляется рука. К ней тянутся другие руки, чтобы помочь вытащить упавшего на платформу. — Если хотите жить, садитесь на мой мопед!..
Тал понимает, что выхода у него нет. Девушка поворачивает мопед, ньют прыгает ей за спину, прижимается и хватается за нее руками. Она дает газ, мчится вперед сквозь толпу, собравшуюся на платформе, неистово сигналя, съезжает с края платформы. Мопед, подскакивая, мчится по путям, проносится под носом у местной электрички, летит дальше вдоль заваленной мусором кромки платформы, сигналит пешеходам, пытающимся коротким путем перебегать к своему поезду.
— Мне, конечно, следовало бы представиться, — бросает девушка через плечо. — Вы меня не знаете, но я в каком-то смысле чувствую себя в долгу перед вами.
— Что?.. — кричит Тал, прижимаясь щекой к ее спине.
— Меня зовут Наджья Аскарзада. Вы оказались втянуты во все это именно по моей вине.
29
30
Тал поворачивает на следующей площадке, распахивает дверь и выбегает на террасу, расположенную под открытым небом.
Архитекторы Дилджит Раны в основном принадлежали к числу неолекорбюзианцев* [последователи архитектора Ле Корбюзье]. Они задумывали Белый форт как «деревню в небе» и потому включили в план широкие, залитые солнцем террасы, предназначенные для городского садоводства. Однако за время засухи и водопроводного кризиса большинство грядок на упомянутых террасах либо превратились в застойные скопления грязи и пыли, либо стали местом заботливого выращивания «травки», на что часто тратились последние капли драгоценной влаги. Одичавшие козы, которых отделяют пять поколений от их одомашненных и прирученных к городским условиям предков, пощипывают что-то на свалках мусора и на иссушенных солнцем огородиках. Они прекрасно удерживаются на бетонных карнизах и металлических ограждениях Белого форта, как их предки — на отвесных склонах гор. Роботы-охранники пытаются избавляться от них с помощью высоковольтных пушек. Но у коз развилось особое пристрастие к изоляции, которую они часто объедают.
Тал бежит. Козы смотрят на ньюта, задумчиво пожевывая. Матери хватают своих детей, убирая их с дороги обезумевшего извращенца. Старики, которые курят дешевые сигареты и разгадывают кроссворды под первыми лучами утреннего солнца, провожают Тала кивком головы. Им нравится движение, любое движение. Молодые люди, праздно прохаживающиеся по террасам, что-то кричат вслед и улюлюкают.
Химический выброс энергии в теле ньюта понижает свой уровень. Да и конституция Тала совсем не приспособлена для бега. Тал бросает взгляд через плечо, замечает в руках преследователей оружие. Черные пистолеты. И это сразу же все меняет на садовых террасах Белого форта. Женщины поспешно уводят детей. Старики прячутся. Молодые люди тоже куда-то мгновенно испаряются.
— Помогите!.. — кричит Тал.
Ньют хватает ведра, корзины, кучи бумаг — все, что способно хотя бы на секунду задержать преследователей, — и бросает назад. Сари, дхоти, лунги — дневная стирка многих семейств развешена на бесчисленных бельевых веревках вдоль террас. Тал ныряет под дхоби, с которых еще капает вода, и ударом руки выбивает стойки, удерживающие белье. Ньют слышит смачные ругательства, оглядывается и видит преследователей, запутавшихся в мокром зеленом сари. Убежище уже близко — служебный лифт в самом конце террасы. Туда заходит группа школьников. Тал успевает проскользнуть в закрывающиеся дверцы, пробежав мимо дрожащей учительницы. Лифт дергается и начинает опускаться. Ньют слышит голоса, поднимает голову и видит обоих подонков. Они перевешиваются через перила, прячут пистолеты. Стоя в толпе маленьких черноглазых школьниц в красивой чистенькой форме, Тал машет им рукой.
Час пик... Солнце заливает узкие ущелья улиц Варанаси обжигающим и слепящим светом. Тал лавирует между школьниками и служащими, едущими на велосипедах в идеально чистых белых рубашках, между уличными торговцами и носильщиками, между швейцарами и студентами со значками и в японской обуви, между телегами, груженными картонными коробками с нижним бельем фирмы «Люкс макроман» и изящными дамами под зонтиками велорикш. В любой момент кто-нибудь из этой толпы может узнать ньюта по фотографиям на первой странице сегодняшних газет, по бюллетеню «Новости за завтраком» на экране палма, по электронным табло, развешенным на каждом перекрестке. И достаточно одного крика, одной руки, хватающей за край куртки, одного восклицания «Эй, ты! Стой!» — и все хаотические мельтешение индивидуумов вокруг Тала мгновенно кристаллизуется в страшную агрессивную толпу, наделенную единым разумом, единой волей, единым устремлением.
Тал спускается по заваленным мусором ступенькам в СПРВ. Даже если убийцы и следовали за ньютом по запруженным на родом утренним улицам Варанаси, здесь, в лабиринтах метро громадного города, у них нет никакой возможности найти его. Тал ловко обходит очередь, выстроившуюся к аппарату, считывающему информацию с радужной оболочки, и подстраивается к женщинам, не позволяющим «Скоростным перевозкам района Варанаси» подобных вольностей со своими глазами. Ньют бросает пять рупий в щель и протискивается мимо барьера еще до того, как дамы из Нью-Варанаси успевают высказать вслух свое недовольство.
Тал поспешно проходит по платформе к женской секции. Быстрым взглядом ньют окидывает толпу в поисках возможных киллеров, пробирающихся сквозь напирающий со всех сторон человеческий поток. Как легко здесь смерти остаться незамеченной. Быстрый бесшумный удар в спину в момент, когда поезд выходит из туннеля. К тому же Тал начинает ощущать первые признаки физиологического спада: остатки искусственного адреналина вымываются из крови. Тала охватывает дрожь, он чувствует себя одиноким, маленьким и совершенно беззащитным. Накатывает волна одуряюще горячего наэлектризованного воздуха. Состав врывается на очередную станцию. Тал проезжает две остановки в женском вагоне и выходит, затем пропускает один... второй состав и садится в женскую секцию третьего. Ньют не знает, правильно ли поступает. Тал вообще не знает, что надо делать, если хочешь скрыться от киллеров в городском метро.
Управляемый компьютером поезд несется по подземельям Варанаси, тормозя у станций. Тал чувствует себя обнаженным среди женских тел. Он слышит их мысли: здесь тебе не место; мы не знаем, кем ты был раньше, но теперь ты явно не одна из нас, хиджра... И тут сердце Тала захолонуло от ужаса. Какая-то девушка-секретарша, зажатая между опорой и огнетушителем, раскрывает «Бхарат таймс». Но все ее внимание, к счастью, сосредоточено на последней полосе, на новостях крикета. Первая страница буквально вопит громадными буквами заголовка и фотографией на половину полосы. Ньют смотрит на самого себя: лицо, бледное от вспышки фотокамеры, глаза, расширившиеся, словно две полные луны.
Поезд несется дальше. Пассажиры покачиваются, как колоски на ветру. Тал отпускает поручень и пробирается по вагону. Ньют становится перед развернутой газетой, закрыв собой первую страницу. Девушка опускает газету, бросает взгляд на Тала, а затем, не проявив никакого интереса, вновь возвращается к сплетням о главном герое матча Мазумдаре и его намечающейся свадьбе. Подзаголовок в самом низу страницы гласит:
НЕСКОЛЬКО ЧЕЛОВЕК ПОГИБЛИ ВО ВРЕМЯ НАПАДЕНИЯ НА КЛУБ ИЗВРАЩЕНЦЕВ.
Перекрывая разноголосицу радиоприемников и людскую болтовню, раздается голос электронного диктора: «Вокзал Варанаси-Сити». Тал выскакивает на платформу, опережая медленно расползающееся пятно пассажиров. Время размышлять над увиденным заголовком наступит потом, когда шатабди отойдет от вокзала и, набрав скорость, окажется на расстоянии сотни километров от Варанаси.
Эскалатор выбрасывает Тала в главное помещение станции. Ньют, сверившись с палмом, уже нашел ближайший поезд. Экспресс на Колкату. Он идет прямо в Бенгал. Патна и Нанак могут подождать. Больше, чем новое лицо, Талу нужна новая страна. Бенгальцы — цивилизованный, культурный, терпимый народ. Колката станет новым домом для ньюта. Но очередь движется до безумия медленно, а толпы людей вокруг касс растут и растут. На бетонном полу зала ожидания среди листьев манго валяются страницы и клочья брошенных газет. Нищие копаются в мусоре, пытаясь что-то найти. Любой из них выдаст ньюта за пару рупий.
До отхода поезда еще целых тридцать минут.
Онлайновая продажа билета закрыта. На машинах автоматической выдачи билетов приклеены надписи «Не работает».
Проклятый Бхарат.
— Эй, дружище, хочешь купить билет побыстрее?
Спекулянт — совсем молодой человек с едва пробившимися усиками, в спортивном костюме, — протискивается поближе к ньюту и говорит тихим доверительным тоном. Он разворачивает перед Талом веер из билетов.
— Абсолютно надежно. Гарантия брони. Посмотришь и найдешь свое имя в списке пассажиров, без вопросов. Мы взломали компьютерную систему железных дорог Бхарата.
Взмах стареньким палмом — для большей убедительности. Ну-ну... Ньют не может позволить себе так рисковать... Ньют не может себе позволить так рисковать...
— Сколько?
Парень в спортивном костюме называет цену, услышав которую, в любое другое время, в любой другой ситуации ньют рассмеялся бы ему в лицо.
— Вот, вот, — говорит он и сует спекулянту пачку рупий.
— Подожди, подожди, вначале самое главное, — говорит парень, выводя Тал на платформу. — Какой поезд?
Тал говорит ему.
— Пошли со мной.
Он проталкивает Тала сквозь толпу, окружающую чайные ларьки, в которых сидят пассажиры утренних пригородных поездов, попивая сладкий чай с молоком из крошечных пластиковых чашечек. Спекулянт просовывает бланк билета в щель палма, предназначенную для печати, вводит идентификационный номер Тала, нажимает несколько кнопок.
— Готово! Доброго пути!..
Широко улыбаясь, он протягивает Талу билет. Но улыбка вдруг застывает у него на лице. Рот открывается. Едва заметная красная полоска появляется на адидасовской майке. Полоска превращается в медленный ручеек. Выражение лица меняется от глупого самодовольства на удивление и вдруг застывает в смертной маске. Парень падает на Тала. Женщина в лиловом сари издает вопль — и этот вопль подхвачен всей толпой.
Ньют видит поверх плеча убитого спекулянта человека в аккуратном костюме в стиле Неру. Он держит в руке черный пистолет с глушителем. Тал замечает его в мгновение между недобросовестно выполненным заданием и попыткой скрыться — или, напротив, попыткой завершить так неудачно начатое дело и покончить с ньютом здесь, прямо на глазах у всех.
И тут из толпы появляется мопед, который петляет между людьми, неистово сигналя. Мопедом управляет девушка, она несется прямо на стрелявшего, который услышал, увидел и отреагировал на ее появление долей секунды позже, чем нужно. Киллер с пистолетом поворачивается как раз в то мгновение, когда мопед врезается в него. Снова вопли, крики. Пистолет вылетает из руки убийцы. Человек падает на платформу, катится по ней, ударяется о поезд, проскальзывает между ним и краем платформы и падает на рельсы.
Девушка поворачивает мопед к Талу, а вся толпа тем временем бросается к поезду, чтобы увидеть, что произошло с человеком в пиджаке.
— Садитесь! — кричит незнакомка по-английски. Из-под вагона появляется рука. К ней тянутся другие руки, чтобы помочь вытащить упавшего на платформу. — Если хотите жить, садитесь на мой мопед!..
Тал понимает, что выхода у него нет. Девушка поворачивает мопед, ньют прыгает ей за спину, прижимается и хватается за нее руками. Она дает газ, мчится вперед сквозь толпу, собравшуюся на платформе, неистово сигналя, съезжает с края платформы. Мопед, подскакивая, мчится по путям, проносится под носом у местной электрички, летит дальше вдоль заваленной мусором кромки платформы, сигналит пешеходам, пытающимся коротким путем перебегать к своему поезду.
— Мне, конечно, следовало бы представиться, — бросает девушка через плечо. — Вы меня не знаете, но я в каком-то смысле чувствую себя в долгу перед вами.
— Что?.. — кричит Тал, прижимаясь щекой к ее спине.
— Меня зовут Наджья Аскарзада. Вы оказались втянуты во все это именно по моей вине.
29
Банановый клуб
— К одиннадцати часам нескольким нарядам полиции, вооруженным лати, удается очистить улицы. Полицейские еще некоторое время преследуют отдельных карсеваков по узким улицам и переулкам города, но ведь те — всего лишь грубые, дурно воспитанные парни, «трудные» дети из неблагополучных семей, которые всегда найдут повод для хулиганства. Переулки слишком узки для пожарных машин, поэтому пожарным приходится тянуть шланги по улицам, соединяя по нескольку в один. Вода бьет фонтанчиками из не слишком герметичных швов. Жители Каши завистливо посматривают со своих веранд. Слишком поздно. Все кончено. Старый деревянный хавели рухнул и сейчас представляет собой кучу догорающих углей. Единственное, что могут теперь сделать пожарные, — это затоптать догорающее пожарище, предотвратив таким образом распространение огня на близлежащие строения. Многие пожарные падают, поскользнувшись на банановой кожуре.
Нападение было хорошо продумано и своих целей достигло. Просто поразительно, как быстро возник пожар, с какой скоростью огонь охватил все здание. Все вспыхнуло, словно трут. Всему виной долгая засуха, бесконечная засуха. Люди с носилками уносят трупы. Варанаси, город огня, город пожаров, город пепла... На тех, кому удалось выскочить из пылающего дома, обрушилась вся ярость шиваджистов. Переулок усеян мертвыми телами. На шее одного трупа автомобильная покрышка. Тело сохранилось, а от головы остался обугленный череп. Один из выскочивших из огня был пронзен трезубцем Шивы. Другому вспороли живот, вытащили внутренности, а вместо них вложили горящий пластик. Полицейские погасили огонь и куда-то утащили тело, стараясь как можно меньше его касаться. Они тоже боятся оскверняющего прикосновения хиджры, евнуха, бесполого существа.
Вокруг масса людей с кинокамерами самого разного типа. Операторы снимают происходящее крупным планом и сразу же передают отснятый материал в свои студии, где редакторам новостей предстоит, просмотрев его, решить, чью позицию занять относительно происшедшего: либералов, возмущенных поруганием элементарных прав человека, или популистов, разгневанных лицемерием правительства Раны. Эн Кей Дживанджи выступит с заявлением в 11:30.
Редакторам новостей нравятся сообщения, что приходят на гребне волны. Крикетные страсти выдохлись, не успев достичь кульминации, война ничего не дала, кроме демонстрации транспортов с солдатами, курсирующих взад-вперед по длинной изогнутой линии дамбы Кунда Кхадар. Но сексуальный скандал, который связывают с правительством Раны, явно вышел из-под контроля. И вот результат — множество обгорелых трупов и уличные столкновения. Один кадр прошел во всех утренних выпусках новостей: бедная слепая старушка становится жертвой ярости толпы, голова ее разбита дубинкой. Никто не может понять, почему у нее в руке оказался банан.
Нападение было хорошо продумано и своих целей достигло. Просто поразительно, как быстро возник пожар, с какой скоростью огонь охватил все здание. Все вспыхнуло, словно трут. Всему виной долгая засуха, бесконечная засуха. Люди с носилками уносят трупы. Варанаси, город огня, город пожаров, город пепла... На тех, кому удалось выскочить из пылающего дома, обрушилась вся ярость шиваджистов. Переулок усеян мертвыми телами. На шее одного трупа автомобильная покрышка. Тело сохранилось, а от головы остался обугленный череп. Один из выскочивших из огня был пронзен трезубцем Шивы. Другому вспороли живот, вытащили внутренности, а вместо них вложили горящий пластик. Полицейские погасили огонь и куда-то утащили тело, стараясь как можно меньше его касаться. Они тоже боятся оскверняющего прикосновения хиджры, евнуха, бесполого существа.
Вокруг масса людей с кинокамерами самого разного типа. Операторы снимают происходящее крупным планом и сразу же передают отснятый материал в свои студии, где редакторам новостей предстоит, просмотрев его, решить, чью позицию занять относительно происшедшего: либералов, возмущенных поруганием элементарных прав человека, или популистов, разгневанных лицемерием правительства Раны. Эн Кей Дживанджи выступит с заявлением в 11:30.
Редакторам новостей нравятся сообщения, что приходят на гребне волны. Крикетные страсти выдохлись, не успев достичь кульминации, война ничего не дала, кроме демонстрации транспортов с солдатами, курсирующих взад-вперед по длинной изогнутой линии дамбы Кунда Кхадар. Но сексуальный скандал, который связывают с правительством Раны, явно вышел из-под контроля. И вот результат — множество обгорелых трупов и уличные столкновения. Один кадр прошел во всех утренних выпусках новостей: бедная слепая старушка становится жертвой ярости толпы, голова ее разбита дубинкой. Никто не может понять, почему у нее в руке оказался банан.
30
Лиза
Там, за кокосовой кровлей, дождь превратил мир в сплошной поток. Пальмы, храм, магазинчики вдоль дороги, сама дорога, машины, снующие по ней, — все стало лишь размытыми серыми тенями, текучими, переходящими друг в друга, сливающимися, как на японских рисунках тушью. Свет фар грузовиков кажется тусклым и водянистым. Между громадной земной рекой и небом теперь нет границы.
В своем бесформенном пластиковом плаще Лиза Дурнау не видит даже конца мостков. В соседней хижине доктор Готце сидит на корточках у газовой горелки, которая обещает чай и уют. Лиза Дурнау вполне может обойтись без здешнего чая. Она пыталась научить их делать его просто с водой, но он все равно получается сладкий и обязательно с молоком. Каким наслаждением был бы сейчас охлажденный чай!.. Под не пропускающим воздух дождевиком Лиза буквально исходит по том. Дождевая вода потоками стекает со скатов крыш.
Дождь шел уже тогда, когда она приземлилась в Тируванантапураме. Мальчишка с зонтиком вел Лизу по бетонированной площадке через потоки воды к зданию аэропорта. Пассажиры второго класса из Европы бегут, ругаясь на ходу и накрывая головы куртками и газетами. Индийцы радостно мокнут под потоками дождя. Лизе Дурнау приходилось видеть много разновидностей дождя. Стальные серые весенние дожди на северо-востоке; мелкий моросящий дождь с пронизывающим ветром, льющий неделями, на северо-западе; ужасающие грозы средних штатов, подобные водопадам, низвергающимся с небес, приносящие так много проблем фермерам и электрикам. Но счастливого дождя она раньше никогда не видела. Такси, везшее Лизу к отелю, ехало, наполовину скрывшись в потоке воды и смываемом ею мусоре. Коровы стоят по колено в бескрайних лужах.
Велорикши взрезают колесами коричневые воды, отбрасывая по сторонам волны пивного цвета. Девушка видела, как наперерез такси плыла крыса, высоко подняв голову.
Сегодня, когда Лиза пробиралась между луж к мосткам, она заметила маленькую девочку, которая плыла вверх по заводи на плоту, связанном из трех бамбуковых шестов, и ухитрялась везти на нем еще старенький металлический горшок. Намокшие волосы девочки прилипли к голове, она напоминала какое-то лоснящееся морское млекопитающее, но лицо ее светилось от счастья.
Во время инструктажа в ЦРУ ей забыли сказать, что в Кералу пришел муссон.
Лизе Дурнау совсем не по душе быть правительственным шпиком. Не успела она вернуться из космического путешествия, как сразу же начались занятия. Первый инструктаж она получила, сидя в автобусе по пути в медицинский центр. Девушка еще чувствовала ужасную слабость, все тело ныло после возвращения к обычной земной гравитации. У нее даже не было времени переодеться, когда ее буквально схватили, посадили в машину и отправили на само лете в Нью-Йорк. В аэропорту Кеннеди, а затем в лимузине по пути в гостиницу, где для Лизы был заказан VIP-номер, с ней провели следующую часть инструктажа относительно связей с посольством и паролей. Внутри одного из абсолютно изолированных отсеков делового центра мужчина и женщина в строгих костюмах прочитали девушке целую лекцию по поводу правил использования локационного устройства. У выхода они вручили ей небольшой чемоданчик с подходящей одеждой ее размера, затем с довольно мрачным видом пожали Лизе руку и пожелали приятного путешествия и успешного выполнения задания. Девушка открыла чемодан, когда такси уже подъезжало к отелю. Как раз этого она и боялась. Рукава на футболке оказались совершенно не в ее вкусе, а нижнее белье было просто чудовищно. На самом дне чемодана лежали два элегантных черных костюма. Казалось, что сейчас из мини-бара появится Дейли Суарес-Мартин собственной персоной...
На следующий день Лиза взяла свою кредитную карточку и отправилась на базар, где заново наполнила врученный ей чемодан, заплатив за весь комплект одежды намного меньше цены пары трусиков «Аберкромби и Фитч». Комплект включал также и вещи, специально предназначенные для сырой погоды.
— Да, это стоит увидеть, — говорит доктор Готце.
Лиза Дурнау вздрагивает. Она задумалась, наблюдая за крупными каплями дождя, хлещущего по кровле. Доктор стоит с чашками чая в обеих руках. Чай такой, как она и предполагала, но он бодрит ее. Лодка пахнет сыростью и запущенностью. Ей неприятно думать о том, что Томас Лалл мог здесь закончить свои дни.
Лиза прочла тантрические символы на кокосовых циновках на крыше, обратила внимание и на название, написанное белой краской на носу. «Salve Vagina». Никакого сомнения, Томас здесь был. Лиза боялась найти здесь вещи, которые напомнили бы ей о нем. Вещи, которые рассказали бы о жизни Лалла без нее, без «Альтерры». О новом мире Томаса. Теперь же, когда она увидела, как мало здесь реальных свидетельств его жизни, насколько бедны и тесны три каюты, в которых он жил, опасения уступают место меланхоличным размышлениям. Словно она стоит над его могилой.
Доктор Готце приглашает девушку сесть на один из мягких диванов, стоящих вдоль стены. Лиза Дурнау вылезает из пластикового плаща и оставляет его на мягких циновках. Чай, в общем, неплохой, чувственный.
— Там, на «черном севере», они ведь начали войну из-за дождя. Народ там сплошь нецивилизованный. Деление на касты и все такое прочее... Итак, мисс Дурнау, что вам нужно от моего доброго друга Томаса Лалла?
Лиза Дурнау понимает, что существует два способа, с помощью которых она может разыграть эту и ей подобные сцены. Можно исходить из того, что Лалл рассказал своему доброму другу доктору Готце, что именно он оставил на Западе и кого... С другой стороны, она может воспользоваться рекомендациями, полученными на инструктаже, и сделать вид, что никто ничего не знает и знать не может.
Сейчас ты в Индии, Лиза.
Чип с фортепьянной сонатой Шуберта оказался на подушке.
— Мне поручено моим правительством найти Лалла и передать ему информацию. И если возможно, то и убедить его вернуться вместе со мной в Штаты.
— Какую же именно информацию вам нужно передать?
— К сожалению, я не вправе вам этого сказать, доктор Готце. Я могу сообщить только одно: данная информация научного свойства, и для ее интерпретации требуются познания и талант Лалла.
— Лалл... Вы его так называли?
— Он вам что-нибудь обо мне рассказывал?
— Достаточно, чтобы теперь меня удивил тот факт, что вы выполняете поручение своего правительства.
Нужно правильно отнестись к его словам. Лалл говорил Лизе, что она должна помешать им присобачивать гребаные «кока-кольные» баннеры на облака. Воспоминание о Томасе тем вечером в оксфордском студенческом баре живее и свежее, чем какие угодно ассоциации с ним, связанные с этим домом, который он совсем недавно оставил. Она не чувствует его присутствия здесь, под сплошным навесом из ливня. Лиза представляет Лалла бегущим под дождем... словно выдра, пробирающимся по тепловатой воде заводи, как та маленькая девочка на плоту со своим оловянным горшком.
Лиза Дурнау вытаскивает компьютер, открывает его. Доктор Готце сидит, скрестив ноги и поставив чашку с чаем на низкий резной кофейный столик.
— Вы правы. Скорее всего вы не поверите, но положитесь на мое слово: это правда.
Она вызывает на экране образ Лалла со Скинии.
— Профессор Лалл, — комментирует доктор Готце. — Но фотография не очень отчетливая. Зернистость великовата.
— Это потому, что данное изображение воспроизведено внеземным артефактом, обнаруженным НАСА внутри астероида Дарнли-285. Артефакт в научных кругах известен под названием «Скиния».
— А! Та самая скиния, святыня иудеев из Ковчега Завета...
— Мне кажется, вы не совсем правильно поняли то, что я вам сказала. Скиния представляет собой артефакт, изготовленный не людьми. Это творение внеземного разума.
— Я совершенно правильно вас понял, мисс Дурнау.
— Вы не удивлены?
— Вселенная — очень большое место. Я был бы значительно больше удивлен, если бы вы нашли доказательство противоположного.
Лиза ставит свой компьютер на стол между чашками с чаем.
— Есть кое-что еще, что вы должны понять. Астероид, о котором я веду речь, Дарнли-285, очень древний. Он старше Солнечной системы. Вы понимаете?
— Мисс Дурнау, я хорошо образован как в западной, так и в индийской космологии. Это действительно большое чудо, что данному объекту удалось пережить период всеобщего раз рушения в конце Двапара-юги. Возможно, то, что вы именуете Скинией, есть остаток Эры Истины.
— Причина, по которой я хочу найти Томаса Лалла, и вопрос, который я хочу ему задать: почему его лицо находится внутри камня, которому семь миллиардов лет?
— Вот уж действительно вопрос! — соглашается доктор Готце.
Дождь начинает капать сквозь кокосовую кровлю. Небольшая, но все увеличивающаяся лужица образуется на низеньком столике, украшенном тантрическими изображениями сплетающихся в объятиях любовников. Муссон повсюду: над Лизой Дурнау, под ней, за ней, перед ней. Он растворяет все, что раньше было вполне определенным, четким и непоколебимым. Этот дождь и эта Индия...
Рев, дождь, запах сточных вод, специй и разложения; бесконечный хаос транспорта; гниющий труп собаки с выступающими черными костями — в канаве, переполненной отбросами; вечно кружащие в поисках падали стервятники; облупившиеся здания, все в пятнах плесени; сладковатый запах спиртового топлива из сахарного тростника и перегорелого буйволиного масла, идущий от торговцев пури; дети, обступающие ее повсюду, вполне сытые и чистые, но все равно выпрашивающие рупии или даже просто карандаш; разносчики, торговцы, предсказатели, массажисты, под дождем набрасывающиеся на белую женщину. Люди... Народ. На расстоянии каких-нибудь ста метров от отеля Керала оглушает. Звуки, запахи, необычные образы и ощущения — все соединилось в массированное наступление на ее органы чувств. На Лизу Дурнау, дочь проповедника. Это был мир Томаса Лалла. И она должна смотреть на него глазами Томаса Лалла.
Лиза постриглась в салоне «Ганга Деви Бути». Стриг ее слепой парикмахер. И только после того, как девушка прикоснулась к короткому ежику, она поняла, что прическа у нее теперь тоже в стиле изображения со Скинии. Печать пророчества.
Лиза купила бутылку воды, легкую удобную одежду для дождя и в фотомастерской, приютившейся за священным фикусом, увешанным красными и оранжевыми брахманскими нитками, отпечатала несколько десятков фотографий Томаса Лалла, скопированных со своего маленького компьютера, который она начала про себя называть «Скрижалью». После этого девушка приступила к расследованию.
Рикше на вид было лет двенадцать. Лиза усомнилась в том, что такой костлявый недокормыш сможет куда-нибудь довезти пассажира, но он привязался к ней и шел целых три квартала, не отставая и повторяя: «Хеллоу, леди, хеллоу, леди», пока она пробиралась между зонтиками.
Лиза остановила его в том месте, где дорога сужалась у ворот форта.
— Ты говоришь по-английски?
— Индийский, американский или австралийский, леди?
В своем бесформенном пластиковом плаще Лиза Дурнау не видит даже конца мостков. В соседней хижине доктор Готце сидит на корточках у газовой горелки, которая обещает чай и уют. Лиза Дурнау вполне может обойтись без здешнего чая. Она пыталась научить их делать его просто с водой, но он все равно получается сладкий и обязательно с молоком. Каким наслаждением был бы сейчас охлажденный чай!.. Под не пропускающим воздух дождевиком Лиза буквально исходит по том. Дождевая вода потоками стекает со скатов крыш.
Дождь шел уже тогда, когда она приземлилась в Тируванантапураме. Мальчишка с зонтиком вел Лизу по бетонированной площадке через потоки воды к зданию аэропорта. Пассажиры второго класса из Европы бегут, ругаясь на ходу и накрывая головы куртками и газетами. Индийцы радостно мокнут под потоками дождя. Лизе Дурнау приходилось видеть много разновидностей дождя. Стальные серые весенние дожди на северо-востоке; мелкий моросящий дождь с пронизывающим ветром, льющий неделями, на северо-западе; ужасающие грозы средних штатов, подобные водопадам, низвергающимся с небес, приносящие так много проблем фермерам и электрикам. Но счастливого дождя она раньше никогда не видела. Такси, везшее Лизу к отелю, ехало, наполовину скрывшись в потоке воды и смываемом ею мусоре. Коровы стоят по колено в бескрайних лужах.
Велорикши взрезают колесами коричневые воды, отбрасывая по сторонам волны пивного цвета. Девушка видела, как наперерез такси плыла крыса, высоко подняв голову.
Сегодня, когда Лиза пробиралась между луж к мосткам, она заметила маленькую девочку, которая плыла вверх по заводи на плоту, связанном из трех бамбуковых шестов, и ухитрялась везти на нем еще старенький металлический горшок. Намокшие волосы девочки прилипли к голове, она напоминала какое-то лоснящееся морское млекопитающее, но лицо ее светилось от счастья.
Во время инструктажа в ЦРУ ей забыли сказать, что в Кералу пришел муссон.
Лизе Дурнау совсем не по душе быть правительственным шпиком. Не успела она вернуться из космического путешествия, как сразу же начались занятия. Первый инструктаж она получила, сидя в автобусе по пути в медицинский центр. Девушка еще чувствовала ужасную слабость, все тело ныло после возвращения к обычной земной гравитации. У нее даже не было времени переодеться, когда ее буквально схватили, посадили в машину и отправили на само лете в Нью-Йорк. В аэропорту Кеннеди, а затем в лимузине по пути в гостиницу, где для Лизы был заказан VIP-номер, с ней провели следующую часть инструктажа относительно связей с посольством и паролей. Внутри одного из абсолютно изолированных отсеков делового центра мужчина и женщина в строгих костюмах прочитали девушке целую лекцию по поводу правил использования локационного устройства. У выхода они вручили ей небольшой чемоданчик с подходящей одеждой ее размера, затем с довольно мрачным видом пожали Лизе руку и пожелали приятного путешествия и успешного выполнения задания. Девушка открыла чемодан, когда такси уже подъезжало к отелю. Как раз этого она и боялась. Рукава на футболке оказались совершенно не в ее вкусе, а нижнее белье было просто чудовищно. На самом дне чемодана лежали два элегантных черных костюма. Казалось, что сейчас из мини-бара появится Дейли Суарес-Мартин собственной персоной...
На следующий день Лиза взяла свою кредитную карточку и отправилась на базар, где заново наполнила врученный ей чемодан, заплатив за весь комплект одежды намного меньше цены пары трусиков «Аберкромби и Фитч». Комплект включал также и вещи, специально предназначенные для сырой погоды.
— Да, это стоит увидеть, — говорит доктор Готце.
Лиза Дурнау вздрагивает. Она задумалась, наблюдая за крупными каплями дождя, хлещущего по кровле. Доктор стоит с чашками чая в обеих руках. Чай такой, как она и предполагала, но он бодрит ее. Лодка пахнет сыростью и запущенностью. Ей неприятно думать о том, что Томас Лалл мог здесь закончить свои дни.
Лиза прочла тантрические символы на кокосовых циновках на крыше, обратила внимание и на название, написанное белой краской на носу. «Salve Vagina». Никакого сомнения, Томас здесь был. Лиза боялась найти здесь вещи, которые напомнили бы ей о нем. Вещи, которые рассказали бы о жизни Лалла без нее, без «Альтерры». О новом мире Томаса. Теперь же, когда она увидела, как мало здесь реальных свидетельств его жизни, насколько бедны и тесны три каюты, в которых он жил, опасения уступают место меланхоличным размышлениям. Словно она стоит над его могилой.
Доктор Готце приглашает девушку сесть на один из мягких диванов, стоящих вдоль стены. Лиза Дурнау вылезает из пластикового плаща и оставляет его на мягких циновках. Чай, в общем, неплохой, чувственный.
— Там, на «черном севере», они ведь начали войну из-за дождя. Народ там сплошь нецивилизованный. Деление на касты и все такое прочее... Итак, мисс Дурнау, что вам нужно от моего доброго друга Томаса Лалла?
Лиза Дурнау понимает, что существует два способа, с помощью которых она может разыграть эту и ей подобные сцены. Можно исходить из того, что Лалл рассказал своему доброму другу доктору Готце, что именно он оставил на Западе и кого... С другой стороны, она может воспользоваться рекомендациями, полученными на инструктаже, и сделать вид, что никто ничего не знает и знать не может.
Сейчас ты в Индии, Лиза.
Чип с фортепьянной сонатой Шуберта оказался на подушке.
— Мне поручено моим правительством найти Лалла и передать ему информацию. И если возможно, то и убедить его вернуться вместе со мной в Штаты.
— Какую же именно информацию вам нужно передать?
— К сожалению, я не вправе вам этого сказать, доктор Готце. Я могу сообщить только одно: данная информация научного свойства, и для ее интерпретации требуются познания и талант Лалла.
— Лалл... Вы его так называли?
— Он вам что-нибудь обо мне рассказывал?
— Достаточно, чтобы теперь меня удивил тот факт, что вы выполняете поручение своего правительства.
Нужно правильно отнестись к его словам. Лалл говорил Лизе, что она должна помешать им присобачивать гребаные «кока-кольные» баннеры на облака. Воспоминание о Томасе тем вечером в оксфордском студенческом баре живее и свежее, чем какие угодно ассоциации с ним, связанные с этим домом, который он совсем недавно оставил. Она не чувствует его присутствия здесь, под сплошным навесом из ливня. Лиза представляет Лалла бегущим под дождем... словно выдра, пробирающимся по тепловатой воде заводи, как та маленькая девочка на плоту со своим оловянным горшком.
Лиза Дурнау вытаскивает компьютер, открывает его. Доктор Готце сидит, скрестив ноги и поставив чашку с чаем на низкий резной кофейный столик.
— Вы правы. Скорее всего вы не поверите, но положитесь на мое слово: это правда.
Она вызывает на экране образ Лалла со Скинии.
— Профессор Лалл, — комментирует доктор Готце. — Но фотография не очень отчетливая. Зернистость великовата.
— Это потому, что данное изображение воспроизведено внеземным артефактом, обнаруженным НАСА внутри астероида Дарнли-285. Артефакт в научных кругах известен под названием «Скиния».
— А! Та самая скиния, святыня иудеев из Ковчега Завета...
— Мне кажется, вы не совсем правильно поняли то, что я вам сказала. Скиния представляет собой артефакт, изготовленный не людьми. Это творение внеземного разума.
— Я совершенно правильно вас понял, мисс Дурнау.
— Вы не удивлены?
— Вселенная — очень большое место. Я был бы значительно больше удивлен, если бы вы нашли доказательство противоположного.
Лиза ставит свой компьютер на стол между чашками с чаем.
— Есть кое-что еще, что вы должны понять. Астероид, о котором я веду речь, Дарнли-285, очень древний. Он старше Солнечной системы. Вы понимаете?
— Мисс Дурнау, я хорошо образован как в западной, так и в индийской космологии. Это действительно большое чудо, что данному объекту удалось пережить период всеобщего раз рушения в конце Двапара-юги. Возможно, то, что вы именуете Скинией, есть остаток Эры Истины.
— Причина, по которой я хочу найти Томаса Лалла, и вопрос, который я хочу ему задать: почему его лицо находится внутри камня, которому семь миллиардов лет?
— Вот уж действительно вопрос! — соглашается доктор Готце.
Дождь начинает капать сквозь кокосовую кровлю. Небольшая, но все увеличивающаяся лужица образуется на низеньком столике, украшенном тантрическими изображениями сплетающихся в объятиях любовников. Муссон повсюду: над Лизой Дурнау, под ней, за ней, перед ней. Он растворяет все, что раньше было вполне определенным, четким и непоколебимым. Этот дождь и эта Индия...
Рев, дождь, запах сточных вод, специй и разложения; бесконечный хаос транспорта; гниющий труп собаки с выступающими черными костями — в канаве, переполненной отбросами; вечно кружащие в поисках падали стервятники; облупившиеся здания, все в пятнах плесени; сладковатый запах спиртового топлива из сахарного тростника и перегорелого буйволиного масла, идущий от торговцев пури; дети, обступающие ее повсюду, вполне сытые и чистые, но все равно выпрашивающие рупии или даже просто карандаш; разносчики, торговцы, предсказатели, массажисты, под дождем набрасывающиеся на белую женщину. Люди... Народ. На расстоянии каких-нибудь ста метров от отеля Керала оглушает. Звуки, запахи, необычные образы и ощущения — все соединилось в массированное наступление на ее органы чувств. На Лизу Дурнау, дочь проповедника. Это был мир Томаса Лалла. И она должна смотреть на него глазами Томаса Лалла.
Лиза постриглась в салоне «Ганга Деви Бути». Стриг ее слепой парикмахер. И только после того, как девушка прикоснулась к короткому ежику, она поняла, что прическа у нее теперь тоже в стиле изображения со Скинии. Печать пророчества.
Лиза купила бутылку воды, легкую удобную одежду для дождя и в фотомастерской, приютившейся за священным фикусом, увешанным красными и оранжевыми брахманскими нитками, отпечатала несколько десятков фотографий Томаса Лалла, скопированных со своего маленького компьютера, который она начала про себя называть «Скрижалью». После этого девушка приступила к расследованию.
Рикше на вид было лет двенадцать. Лиза усомнилась в том, что такой костлявый недокормыш сможет куда-нибудь довезти пассажира, но он привязался к ней и шел целых три квартала, не отставая и повторяя: «Хеллоу, леди, хеллоу, леди», пока она пробиралась между зонтиками.
Лиза остановила его в том месте, где дорога сужалась у ворот форта.
— Ты говоришь по-английски?
— Индийский, американский или австралийский, леди?