Макдональд Йен. Река Богов

   К тому времени, когда к обоим возвращается способность говорить, настенные часы в стиле ретро уже показывают двадцать минут двенадцатого. Марианна и Вишрам лежат рядом на коврике и под звуки приближающейся грозы пьют прямо из бутылки солодовый напиток из мини-бара.
   — Теперь я никогда не смогу смотреть на эту ткань так же, как раньше, — замечает Вишрам. — Где ты научилась подобным штучкам?
   — А кто тебе сказал, что меня нужно было учить? — Марианна Фуско перекатывается на бок. — Только вам, индийцам, обязательно нужен какой-нибудь гуру.
   Комнату освещают яркие вспышки молний. Вишрам вспоминает о фотографии, которую видел на первой странице своего сегодняшнего утреннего новостного сайта. Бледные лица: мужчина с открытым ртом и какой-то инопланетный, бесполый и прекрасный ньют, сжимающий в руках пачку банкнот. Чем они занимаются? — думает Вишрам. Чем в принципе могут заниматься? Да вообще чем бы они ни занимались, разве ради этого можно жертвовать карьерой и семьей? Он всегда воспринимал секс как нечто единое, как некий унифицированный набор действий и реакций, независимо от сексуальной ориентации. Но сегодня, лежа на полу с Марианной Фуско среди обрывков купальника и ткани, скрученной в змейку из множества узелков, которую он так любовно извлекал из нее, Вишрам начинает понимать, что секс — огромный континент, состоящий из множества самых немыслимых способов возбуждения и самых непредсказуемых реакций, столь же многоязыкий и с таким же разнообразием традиций, как и сама Индия.
   — Марианна, — говорит он, глядя в потолок. — Не уезжай.
   — Виш. — И снова придуманное ею прозвище. — На этот раз мне действительно нужно сказать тебе кое-что очень важное. — Она садится. — Виш, я говорила тебе, что меня нанял твой отец для наблюдения за передачей полномочий.
   — Нанял? Ах вот откуда столько профессионализма в том, чем мы только что занимались...
   — Знаешь, никто из тех профессиональных комиков, которых мне приходилось встречать, не пытался реальную жизнь превращать в комедию. Виш, на самом деле меня наняла другая компания. Я работаю на «Одеко».
   Вишраму кажется, что что-то вдавило его в пол. Мышцы расслабляются, руки падают вдоль тела, он помимо воли принимает позу трупа.
   — Ну что ж, теперь по крайней мере во всем появляется некий смысл, не так ли? Прежде чем прирезать парня, его надо лишить сил с помощью секса...
   — Эй! — Марианна Фуско наклоняется над ним. Ее волосы падают ему на лицо, она кажется мутным темным силуэтом на фоне окон. — Это неверно и несправедливо. Я вовсе не... шлюха на содержании у корпораций. Мы занимались тем, чем занимались, не потому, что секс был частью какого-то заговора. Черт, Вишрам Рэй. Я рассказала, потому что я доверяю тебе, потому что ты мне нравишься, потому что мне нравится заниматься сексом с тобой. Какие большие основания для доверия тебе нужны?
   Вишрам измеряет промежуток времени, который проходит между вспышкой молнии и раскатом грома. Один Одеко, два Одеко, три Одеко, четыре... Дождь вот-вот начнется.
   — Черт, я абсолютно ничего не понимаю в том, что происходит, — говорит он, вперив взгляд в потолок. — Кто за кем и за чем стоит, кто кого финансирует, кто на кого делает ставки, кто на кого работает и ради чего...
   — А ты думаешь, я понимаю? — отвечает Марианна Фуско, снова перекатываясь на бок и прижимая свое длинное, крепкое тело к телу Вишрама. Он чувствует мягкое прикосновение волос на ее лобке к своему бедру. И задумывается над тем, какие же еще «йонические» тайны скрывает эта женщина. — Я младший партнер в одной лондонской корпоративной юридической фирме. Мы занимаемся слиянием компаний и отчуждением собственности. Мы не очень большие специалисты в драмах плаща и шпаги, в кровавых аферах и теории заговоров.
   — Тогда расскажи мне, что же все-таки такое «Одеко»?
   — «Одеко» — международная группа венчурных капиталистов, базирующихся там, где легче укрываться от налогов. Они специализируются в суперсовременных технологиях и в том, что некоторые называют «серой» экономикой, то есть в отраслях промышленности, которые не являются незаконными в прямом смысле слова, но отличаются сомнительной репутацией, как, например, выпуск программного обеспечения, способного к самостоятельной эволюции. Они вкладывают деньги в «Кремниевые джунгли» в киберабадах во всех развивающихся странах, включая и некоего сундарбана здесь, в Варанаси.
   — И именно они дали деньги на ускоритель в научно-исследовательском центре. Я встречался с Чакраборти. Точнее, Чакраборти встречался со мной.
   — Я знаю. Чакраборти — мой посредник здесь, в Варанаси. Ты можешь мне не верить, но «Одеко» на самом деле заинтересована в успехе проекта нулевой точки.
   — Он сказал мне, что очень рад тому, что я собираюсь провести открытую демонстрацию результатов проекта. Я сообщил об этом только нашим друзьям из «Эн-Джена».
   — «Эн-Джен» не «Одеко».
   — Тогда каким же образом Чакраборти узнал об испытаниях?
   Марианна Фуско задумчиво закусывает губу.
   — Тебе придется спросить самого Чакраборти. Я не имею права раскрывать конфиденциальную информацию. Но мо жешь мне поверить, на все предложения «Эн-Джена» прекратить эксперимент «Одеко» ответит встречным предложением продолжить его, подкрепив соответствующим денежным вложением. И значительно большим, чем может предложить «Эн-Джен».
   — Хорошо, — говорит Вишрам Рэй и садится. — Так как я действительно намерен взять у них деньги, ты не могла бы организовать мне встречу с их посредником? При условии, конечно, что он еще не информирован о моих намерениях телепатически или каким-нибудь другим подобным способом. И потом, не могли бы мы как-нибудь снова заняться тем, чем только что занимались, и как можно скорее?
   Марианна Фуско отбрасывает назад свои все еще влажные и пахнущие хлором волосы.
   — Мне можно позаимствовать у тебя халат? Я думаю, мне будет неловко спускаться в лифте в таком виде.
   Через сорок минут Вишрам Рэй, уже принявший душ, одетый в костюм и напевающий что-то себе под нос, спускается на лифте сквозь стеклянную крышу атриума отеля. Автомобиль ждет его среди фургонов с оборудованием для спутниковой связи. Шелковая ткань с неразвязанными узелками все еще лежит в номере — возможно, для того, чтобы шокировать любопытную обслугу отеля.
   ***
   Бархатцы на черной воде...
   В открытой лодке стена из облаков кажется Вишраму молотом небесным, поднятым над ним. Ветер вызывает сильное волнение на реке. Буйволы теснятся поближе к берегу, подняв над водой раздутые ноздри. Они чувствуют изменение погоды. Купающиеся женщины из соображений скромности пытаются удержать подолы сари, чтобы ветер не слишком высоко задирал их. Это одно из вечных противоречий культуры его народа, написавшего и проиллюстрировавшего «Камасутру» и одновременно известного ханжеской стыдливостью и холодностью. Люди в промозглом, сыром христианском Глазго отличались гораздо большей страстностью.
   Лодочник, парень лет пятнадцати, с застывшей широкой улыбкой на лице сражается с волнами и сильным течением на внезапно разволновавшейся реке. Вишрам чувствует себя беззащитным перед вспышками молний. На заводах на противоположном берегу уже загораются огни.
   — «Эн-Джен» доставил меня на самолете в заповедник тигров. С вооруженной охраной. Меня там угостили по-настоящему хорошим обедом. А их стюардесса выглядела намного лучше, чем он...
   — Гм?.. — бормочет Чакраборти. Он стоит в середине лодки и рассеянно рассматривает великолепие береговой жизни. Вишраму это совсем не нравится. Он вспоминает старый номер из постановки «Парни и куклы» в драматическом кружке в колледже. «Сядь, ведь ты раскачиваешь лодку. А то дьявол утащит тебя под воду...» Что-то слишком часто приходят к нему сегодня ассоциации с христианскими концепциями греха, божьего суда и проклятия, думает Вишрам.
   — Я говорил, что сегодня на реке будет неспокойно. Лодочник улыбается. На нем чистая голубая рубашка, а зубы просто белоснежные.
   — Да, небольшое волнение, господин Рэй. — Чакраборти подносит палец к губам, а затем указывает им в сторону мерцающих гхатов. — Вас не успокаивает мысль о том, что вы завершите свой земной путь на этих ступенях, у этого берега, на глазах у множества людей?
   — Не могу сказать, чтобы я часто задумывался на подобную тему, — отвечает Вишрам и протягивает руку к планширу, когда в очередной раз лодку сильно накреняет набежавшей волной.
   — В самом деле? Но вам следовало бы побольше думать о таких вещах, господин Рэй. Я каждый день уделяю какое-то время мыслям о смерти. Они помогают сосредоточиться. Мысль о том, что когда-нибудь мы покинем обитель временного, индивидуального и перейдем в мир вселенского универсального, меня очень успокаивает. В этом, как мне кажется, — мокша Ганга. Мы воссоединяемся с рекой вечности, падая в нее, подобно капелькам дождя, и истории наших жизней вплетаются в поток времени. Скажите мне — вы ведь много жили на Западе, — правда ли, что они сжигают своих мертвых втайне, вдали от глаз людей, словно бы стыдясь?
   Вишрам вспоминает похороны в тусклом и грязном районе Глазго с невзрачными домами из песчаника. Покойную он практически не знал. Она снимала квартиру вместе с девушкой, с которой у Вишрама был небольшой роман, так как многие воспринимали ее как восходящую звезду режиссуры. Женщина погибла во время восхождения в Гленко, и Вишрам помнит ощущение шока, которое он пережил, получив известие об этом. Он помнит и ужас, который испытал в крематории. Сдержанное выражение скорби, хвалебная речь, произнесенная человеком, совершенно не знавшим покойную и перепутавшим имена всех ее друзей, Бах, записанный на пленку и зазвучавший в тот момент, когда запечатанный фоб, вздрогнув на постаменте, начал медленно опускаться вниз, в печь.
   — Правда, — отвечает Вишрам Чакраборти. — Они не могут смотреть на смерть, потому что она пугает их. Для них она конец всего.
   На засыпанных пеплом ступенях у реки процесс смерти и мокши непрерывен. У самой береговой линии погребальный костер вдруг почему-то развалился, и стали видны покачивающиеся плечи и голова покойника, по какой-то причине не тронутые огнем. Вот горящий человек, думает Вишрам. Ветер разносит дым и пепел над гхатом. Вишрам Рэй наблюдает за тем, как охваченное огнем тело сползает вниз, оседает и рассыпается на множество искр и обгорелых углей. И Вишрам думает, что Чакраборти прав. Гораздо лучше закончить свои дни здесь, умереть среди кипения жизни, оставить временное, индивидуальное — и перейти в вечное, вселенское.
   — Господин Чакраборти, мне нужна от вас очень большая сумма денег, — говорит Вишрам.
   — Какая?
   — Достаточная для того, чтобы выкупить часть компании, принадлежащую Рамешу.
   — На это потребуется около трехсот миллиардов рупий. Я могу дать вам названную сумму в американских долларах, если пожелаете.
   — Мне просто нужно знать, что я могу рассчитывать на такую сумму.
   Господин Чакраборти отвечает без колебаний:
   — Можете.
   — И еще кое-что. Марианна сказала мне, что я могу кое о чем вас спросить и что только вы можете ответить на мой вопрос.
   — И какой же вопрос вы хотите задать, господин Рэй?
   — Что такое «Одеко», господин Чакраборти?
   Парень-лодочник перестает грести, и поток несет суденышко мимо погребальных костров к древнему храму, словно опускающемуся под тяжестью лет в засохшую грязь.
   — «Одеко» — одна из холдинг-компаний, занимающихся разработкой искусственного интеллекта третьего поколения, известного под названием «Брахма».
   — И я снова задам вам тот же вопрос, — говорит Вишрам.
   — И получите тот же ответ. — Чакраборти поворачивается к Вишраму. — Что вас не устраивает в моем ответе? Почему вы ему не верите?
   — Сарисины третьего поколения — не более чем научная фантастика.
   — Я могу вас заверить, что мой работодатель вполне реально существует. «Одеко» в самом деле холдинговая компания с венчурным капиталом. Просто так случилось, что венчурный капиталист — искусственный интеллект.
   — А Акты Гамильтона, а Сыщики Кришны...
   — Есть пространства, в которых сарисины превосходно могут существовать. В особенности в чем-то подобном международным финансовым рынкам, которым требуются довольно либеральные правила, чтобы эксплуатировать так называемую рыночную свободу. Названные сарисины принципиальным образом отличаются от нашего с вами интеллекта. Они распределены в пространстве и могут находиться одновременно в нескольких местах.
   — Вы хотите сказать, что... тот самый... «Брахма» — это фондовая биржа и что он реально существует?
   — Международные финансовые учреждения использовали сарисины низкого уровня для выполнения операций покупки и продажи, начиная еще с прошлого века. И по мере того как в геометрической прогрессии возрастала сложность финансовых трансакций, росла и сложность сарисинов.
   — Но кто занимался их разработкой?
   — «Брахма» не есть результат разработки. По крайней мере не в большей степени, чем вы, господин Рэй. Он результат эволюции.
   Вишрам качает головой. Жара на краю муссона ужасная, способная довести до безумия, выкачивающая все чувства и всю энергию.
   — «Брахма»?.. — спрашивает он слабым голосом.
   — Имя. Знак. Не более. Личность на Киберземле гораздо более сложный и неопределенный конструкт, чем у нас. Брахма в географическом смысле слова сущность, распределенная по множеству узлов и субкомпонентов, по сарисинам более низких уровней, которые, возможно, и не представляют, что являются частью большего разума.
   — И это... третье поколение... с радостью спешит выдать мне сто миллионов американских долларов?
   — И даже больше. Вы должны понять, господин Рэй, для такой сущности, как «Брахма», делать деньги проще простого. Не сложнее, чем для вас дышать.
   — Но почему, господин Чакраборти?
   Адвокат садится. Лодочник берется за весла, чтобы маленькое суденышко не выбросило пассажиров за борт в воды Ганга, который смывает с тех, кого принимает, всю их карму.
   — Мой работодатель желает видеть проект нулевой точки успешно завершенным и, кроме того, хочет оградить его от возможных посягательств.
   — И вновь — почему?
   Господин Чакраборти медленно, но весьма внушительно пожимает плечами в великолепного покроя черном пиджаке.
   — Названная сущность обладает финансовой возможностью уничтожить экономику целых государств, даже всего мира. Я не осведомлен об особенностях деятельности разума такого рода, господин Рэй. Но и он понимает человеческий мир только отчасти. В финансовой сфере, каковая является его экологической нишей, «Брахма» настолько же превосходит человеческий интеллект, насколько наш превосходит змеиный. Но если бы у вас появилась возможность вступить с ним в непосредственную беседу, он бы показался вам наивным и невротичным, даже немного аутичным.
   — Я должен задать вам еще один вопрос. Знает... знал ли... обо всем этом мой отец?
   Чакраборти качает головой.
   — Деньги могут быть переведены на ваш счет в течение часа.
   — И мне предстоит решить, кому я доверяю. Банде американских налетчиков от бизнеса со спутником на солнечной энергии, которые стремятся к тому, чтобы искромсать мою компанию на мелкие кусочки, или сарисину, зовущемуся именем бога и способному уничтожить все банковские счета на планете.
   — Очень точно сказано, сэр.
   — Не слишком легкий выбор, не так ли?
   Вишрам делает жест лодочнику. Тот налегает на левое весло и поворачивает маленькую лодчонку в сторону великого Гхата Дасашвамедха. Вишраму кажется, что он вдруг ощутил на нижней губе маленькую капельку дождя.

34
Наджья, Тал

   Шепот:
   — Он не может здесь оставаться.
   Воздух в помещении тяжелый и зловонный, но фигура на матраце спит сном Брахмы.
   — Это не «он», это ньют, — шепчет Наджья Аскарзада, обращаясь к Бернару.
   Они стоят в дверях темной комнаты, словно родители, наблюдающие за ребенком, страдающим от колик. С каждой минутой становится все темнее, а влажность возрастает. Газовые занавески висят прямо и кажутся тяжелыми и набрякшими.
   — Меня не интересует, как оно называется, но оно здесь не останется.
   — Бернар, ньюта пытались убить, — шипит Наджья ему на ухо.
   Ее проезд на мопеде по лужайке для поло мимо орущих садовников, а затем по веранде вокруг столиков и таращивших глаза постояльцев до самого номера Бернара казался ей смелым и блестящим. Где-нибудь спрятаться... В каком-нибудь месте, которое будет трудно отыскать... Когда они ввалились в комнату, Бернар не сказал ни слова. Ньют уже находился в полубессознательном состоянии и словно в бреду бормотал что-то об адреналине своим странным утрированным голосом. К тому времени, когда они уложили Тала в постель, ньют уже полностью отключился. Бернар снял с Тала туфли, а затем отошел, испуганный и озадаченный. После чего они с Наджьей еще долго стояли у дверей и спорили.
   — Ты и из меня теперь тоже делаешь мишень, — шипит Бернар. — Ты вообще ни о чем не думаешь. Вбегаешь, орешь во все горло и ждешь, что все будут от тебя в восторге, потому что ты настоящий герой.
   — Бернар, я всегда знала, что единственный осел, который тебя по-настоящему интересует, — это ты сам, но сейчас я узнаю о тебе действительно что-то новенькое. Ты спускаешься еще одной ступенькой ниже.
   Однако уколы колючей проволоки возбуждают. Наджье нравится любая активность. Опасность искушает ее. Ей кажется, что она участвует в захватывающей драме, в каком-то триллере. Заблуждение. Жизнь не кино. Кульминации и повороты сюжета — просто совпадения или сговор. Герой может смириться и с позором, и с провалом. В последних кадрах все положительные герои имеют шанс погибнуть. Никто из нас не смог бы выжить в кинотриллере, стань он реальностью.
   — Я не знаю, куда еще можно пойти, — признается Наджья слабым голосом.
   Бернар тихо выходит. По комнате распространяется горячий воздух, затхлый, пропитанный запахами пота и благовоний. Противомоскитные сетки и газовые занавеси вздуваются вокруг фигур, свернувшихся в эмбриональных позах. Наджья покусывает заусеницу у себя на большом пальце и думает, что еще можно сделать в сложившейся ситуации.
   Девушка вновь слышит хруст ребер убийцы в тот миг, когда она врезалась в него на мопеде. Свою собственную мгновенную реакцию и бег карсевака по платформе. Наджья начинает дрожать в душной темной комнате. Она не может овладеть собой, находит стул, садится и чувствует, что не в силах избавиться от ощущения ледяного холода, поднимающегося изнутри. Это же настоящее безумие, и ты в него вляпалась с головой. Ньют и юная шведская репортерша. Ты можешь в любой момент исчезнуть, и никто из десяти миллионов жителей Варанаси даже глазом не моргнет.
   Наджья ставит стул таким образом, чтобы в поле ее зрения были и дверь, и окно. Затем поворачивает деревянные жалюзи под таким углом, чтобы хорошо видеть, что происходит снаружи, но чтобы оттуда было бы трудно заглянуть внутрь. Она сидит и наблюдает за тем, как по полу движутся полоски света.
   ...Наджья, вздрогнув, просыпается от какого-то шума. От какого-то движения. Она застывает, затем бросается на кухню за французскими кухонными ножами. Распахивает дверь — фигура у холодильника поворачивается, — хватает нож. Он... Ньют...
   — Извините, извините, — говорит ньют странным детским голосом. — Есть у вас что-нибудь съестное? Я чувствую такой страшный голод.
   В холодильнике Бернара какие-то объедки и бутылка шампанского. Да уж, конечно... Ньют втягивает носом запах и берет что-то с полки.
   — Извините, извините, — говорит Тал. — Очень, очень сильный голод. Гормоны... Я слишком много их израсходовал.
   — Я могу приготовить для вас чаю, — предлагает Наджья, ей все еще хочется играть роль героини-спасительницы.
   — Чай, да. Чай, чудесно.
   Они сидят на матраце с маленькими стаканчиками в руках. Ньюту нравится чай в европейском стиле, черный, без сахара. Наджья вздрагивает от любой тени у ставен.
   — Я не знаю, как выразить вам свою благодарность...
   — Я ее не заслужила. Это я причина всех ваших неприятностей.
   — Вы то же самое говорили на вокзале, да. Но если бы не вы, на вашем месте оказался бы кто-то другой. И он не чувствовал бы себя таким виноватым.
   Наджья Аскарзада впервые в жизни так близко общается с ньютом. Она многое знает о них, знает, кто они такие, как можно стать ньютом, чем они занимаются друг с другом, и даже отчасти понимает, какое наслаждение они могут доставить друг другу. Наджья как истая скандинавка относится к ним с должной терпимостью, но ньют, сидящий рядом с ней, пахнет иначе, не так, как обычные люди. Наджья понимает, что запах возникает из-за манипуляций с гормонами и нейромедиаторами, но все равно боится, что Тал почувствует ее растерянность и примет за ньютофобию.
   — Я вспомнила... — говорит она. — Я посмотрела фотографии и вспомнила, где видела вас раньше.
   Тал хмурится. В золотистых сумерках выражение лица ньюта кажется чуждым, абсолютно инопланетным.
   — На студии.
   Тал обхватывает голову руками, закрывает глаза. Ресницы у ньюта длинные и кажутся Наджье очень красивыми.
   — Мне очень больно. Я не знаю, что и думать.
   — Я готовила интервью с Лал Дарфаном. Сатнам провел меня по студии. Сатнам дал мне фотографии.
   — Трезубец! — восклицает Тал. — Дерьмо!.. Он нас обоих подставил! А! — Ньют начинает дрожать, слезы струятся по щекам. Тал воздевает руки, чем-то напоминая прокаженного. — Мама Бхарат... они думали, что там живу я; попали не в ту квартиру...
   Дрожь переходит в истерические рыдания. Это усталость и шок. Наджья тихонько выходит, чтобы приготовить свежий чай. Она не хочет возвращаться до тех пор, пока не утихнут всхлипы и причитания. У нее совсем не афганский, а скорее североевропейский страх перед сильными эмоциями.
   — Еще чаю?
   Тал завертывается в простыню, кивает. Стакан дрожит в руке ньюта.
   — Откуда вы узнали, что я буду на вокзале?
   — Журналистская интуиция, — отвечает Наджья Аскарзада. Ей хочется прикоснуться к лицу ньюта, к такому голому, такому нежному черепу. — По крайней мере я бы именно так и поступила на вашем месте.
   — Ваша журналистская интуиция — великая вещь. Это же был полный идиотизм с моей стороны! Улыбаться, смеяться, танцевать и думать, что все меня любят! Новый ньют в городе, которого все хотят видеть, приглашают на большие вечера, в клуб...
   Наджья протягивает руку, чтобы коснуться ньюта, успокоить, согреть, и чувствует, что голова Тала склонилась к ней на грудь. Ее рука касается гладкой головы ньюта. Все равно что гладить котенка — одни кости и предельное напряжение. Пальцы девушки случайно прикасаются к ямочкам на руке ньюта — несколько рядов, похожих на симметричные следы от укусов насекомых. Наджья отдергивает руку.
   — Нет, здесь, пожалуйста, — говорит Тал. Она слегка дотрагивается до указанной точки и чувствует, как какие-то жидкости начинают течь под кожей. — И еще здесь. — Руки ньюта направляют ее пальцы поближе к запястью. — И здесь.
   По телу ньюта пробегает дрожь. Дыхание становится более равномерным. Мышцы напрягаются. Тал встает, слегка покачиваясь, и нервно проходит по комнате. Наджья чувствует запах предельного напряжения.
   — Я не могу представить, как вы живете, — говорит Наджья. — Ведь вы же способны сами выбирать собственные эмоции.
   — Мы выбираем не эмоции, а только реакции. И способны регулировать их силу. Поэтому, как правило, не живем дольше шестидесяти.
   Теперь Тал меряет комнату большими шагами, в сильнейшем беспокойстве, словно мангуста, пойманная в клетку. Ньют бросает опасливый взгляд в прорези жалюзи и быстро закрывает их.
   — Но как же вы можете?..
   — Делать такой выбор? Для красоты и этих лет достаточно.
   Наджья качает головой. Немыслимое громоздится на невероятное. Тал ударяет кулаком по стене.
   — Какой же идиотизм! Такие, как я, должны умереть, мы слишком глупы, чтобы жить.
   — Вы не единственный, я тоже глупа, я ведь полагала, что имею особый выход на Эн Кей Дживанджи.
   — Вы встречались с Дживанджи?
   — Я беседовала с ним по видео, и в тот раз он организовал встречу, во время которой Сатнам передал мне фотографии.
   Какая-то тень падает на ставни. Ньют и Наджья застывают от страха. Тал медленно опускается до тех пор, пока полностью не оказывается ниже линии подоконника. Ньют пальцем манит девушку, указывая ей место у стены. Прислушиваясь всем своим телом, Наджья крадется по циновкам. Раздается женский голос, который что-то говорит по-немецки. Спазм ужаса отступает, Наджья немного расслабляется. Какое-то мгновение ей казалось, что от страха ее может вырвать.
   — Мы должны уезжать из Бхарата. Они видели вас со мной, — шепчет Тал. — Теперь мы для них одно. Нам необходимо обеспечить для себя безопасный проезд.
   — А если пойти в полицию?
   — Неужели вы еще не поняли, по каким законам живет эта страна? Полиция подчиняется Саджиде Ране, а она заинтересована в моем исчезновении. А та полиция, что Саджиде Ране не подчиняется, состоит на содержании у Дживанджи. Нам нужно нечто такое, из-за чего стало бы опасно или слишком дорого нас убивать. Вы сказали, что беседовали с Дживанджи по видео. Я полагаю, вы достаточно разумная девушка и сохранили запись беседы. Покажите мне ее, пожалуйста. Возможно, там мы сумеем найти что-нибудь полезное.