Джим рассмеялся.
– На это никто не может дать ответ. Я думаю, что это один из примеров того, как наши мечты расходятся с действительностью.
Пакет был завернут лишь в бумагу, не завязан и не склеен.
Выбрав подарок и проходя с ним мимо небольшого киоска, Спок обратил внимание на пожилую женщину, которая делала поразительные бумажные свертки лишь с помощью бумаги. Очарованный геометрией этого занятия, Спок некоторое время просто наблюдал за ней, а затем попросил ее завернуть подарок для Джима.
От прикосновения пакет развернулся не порвавшись. Увидев его содержимое, Джим тяжело опустился на стул.
– Может быть это – то внимание, которое важно? – спросил Спок.
– Нет, Спок. Боже мой, какая красота!
Он осторожно погладил пальцем кожаный переплет, взял книгу в руки и нежно, медленно, стараясь не повредить корешок, открыл.
– Я только недавно заметил твою любовь к старине.
Споку начало казаться, что он стал понимать эту слабость Джима, довольно странную, с тех пор как впервые заметил ее. Книга, например, соединяла в себе достоинства и недостатки творения чьих-то рук, это было удивительно приятно.
– Спасибо, Спок. Она мне очень нравится. – Он перелистал несколько страниц и прочел первые строки романа: «Это были лучшие времена, это были ужаснейшие времена…»
– Что ты хочешь этим сказать, Спок?
– Не содержанием, а самой книгой, подарком – в день рождения! ответил он. – Разве сейчас не лучшие времена?
Джим выглядел смущенным и недовольным, избегал взгляда Спока, и тот удивился: как может подарок, так порадовавший вначале, стать причиной ощущения неловкости? Споку снова показалось, что Джим чем-то сильно расстроен.
– Джим?
– Большое спасибо, Спок, – оборвал его Кирк, делая вид, что не слышит вопросительных интонаций в голосе Спока.
– Да, именно это и есть лучшие времена. Тебе кажется, нужно вернуться на «Энтерпрайз». До завтра… – И с этим ушел.
Спок поднял кусок бумаги и снова свернул его. Он пытался угадать, сможет ли он вообще понять людей когда-нибудь.
Глава 2
«Уверенный» – чаще всего именуемый членами экипажа – «эта старая посудина» – плыл в космическом пространстве к Альфа Цети VI, с ее двадцатью крошечными ненаселенными, совершенно похожими одна на другую планетками, которые до сих пор не были исследованы. Павел Чехов, старший дежурный офицер, на капитанском мостике (в капитанской рубке) заполнил бортжурнал и засекретил данные в памяти компьютера.
– Бортжурнал заполнен, капитан, – доложил он.
– Благодарю вас, Чехов.
Кларк Террелл откинулся на спинку капитанского кресла.
– Есть ли у нас данные пробного анализа на Альфа Цети VI?
– Да, сэр.
Чехов ввел данные, чтобы капитан, при необходимости, мог вывести их на экран, на котором сейчас было изображение Альфа Цети VI. Планета медленно вращалась перед ними, ее поверхность была окутана болезненно-желтым туманом. В составе атмосферы преобладали нитроген и суплированная окись: покрывающий поверхность песок тысячелетиями наносился и сдувался ураганами.
На Альфа Цети VI меньше всего можно было ожидать обнаружение жизни.
Но если экипажу повезет, то их надежды наконец-то оправдаются.
«И как раз вовремя», – подумал Чехов. «Нам нужна хоть небольшая удача».
Альфа Цети VI оказалась в списке кандидатов именно потому, что за последние шестьдесят лет никто так и не удосужился ее посетить: она была абсолютно безынтересна.
Когда планета вышла из зоны видимости, Террелл вывел на экран данные автоисследования, добавляя информацию, собранную ими уже по пути.
– Да, Павел, теперь я вижу, что показалось тебе противоречивым, сказал он. Капитан вновь взглянул на экран, поглаживая свою курчавую черную бородку.
По данным исследования в системе значилось – 20 планет: 14 маленьких, каменистых внутренних планет, 3 газовых гиганта и 3 внешних эксцентрических.
– Я думал над этим, капитан, – сказал Чехов. – Здесь возможны только два варианта: Альфа Цети VI исследовалась одной из самых ранних автоматических исследовательских станций, поэтому не всегда следует доверять их данным – архивные записи велись очень небрежно. Но возможен и другой вариант: со времени проведения исследований состояние системы могло измениться.
– Что-то не очень на то похоже.
– Да, конечно, сэр, шестьдесят лет – это ничтожно малый срок с точки зрения астрономии, возможность серьезных видимых изменений за этот срок минимальна. Ошибки пробного анализа – обычная вещь, капитан.
– Может быть, вы думаете, что вместо скалистого шара мы найдем цветущий сад?
– Боже мой! – вдруг выдохнул по-русски Чехов. – Боже мой, надеюсь, что это не так. Нет, сэр, наши исследования подтверждают прежние данные: скалы, лесок, коррозийная атмосфера.
– Трижды браво за коррозийную атмосферу, – воскликнул мистер Бич, и все в рубке рассмеялись.
– Согласен на все сто, мистер Бич, – сказал Террелл.
Несколько часов спустя, приближаясь к орбите, Чехов пристально разглядывал маленькую, уродливую планету, страстно желая, чтобы она оказалась именно тем, что они ищут. Он был сыт по горло этим путешествием.
Слишком мало было дела, зато слишком много свободного времени, которое нечем занять. От этого развиваются паранойя и депрессия, усиление которых он уже почувствовал на этом этапе путешествия.
Иногда ему даже казалось, что назначение сюда не было случайным невезением. Быть может это – наказание за какую-нибудь небрежность, или тайное недоброжелательство начальства?
Он пытался убедить себя в том, что эта мысль сама по себе абсурдна и, что гораздо хуже, если позволишь ей завладеть тобой, она станет навязчивой и озлобит тебя против всех. Кроме того, выходит, что и весь экипаж был наказан заодно с ним. Однако, эта команда нарушителей не была похожа нисколько на разочаровавшихся неудачников: у экипажа просто не было подобных проблем. Или, по крайней мере, так было до тех пор, пока они не подписали этот невыносимый контракт.
Кроме того, у капитана Террелла была отличная репутация: он не был похож на офицера, обреченного командовать ребятами, оказавшимися в тупике.
Он всегда говорил тихо и был прост в общении; если дни, затянувшиеся на недели, которые превратились в месяцы безрезультатных поисков, и раздражали его, то он ничем не проявлял свое недовольство. Это вам не Джим Кирк, но…
«Может быть, все дело именно в этом», думал Чехов. «Я слишком много последнее время думал о былых временах на «Энтерпрайзе», сравнивая это с моей нынешней работой, а это ведь несопоставимо. Но тогда, что же можно будет сравнить с тем временем?»
– Внимание. Вхождение в орбиту нормальное, мистер Бич?
– Да, сэр, все в норме, – ответил штурман.
– Что на экране наблюдения за поверхностью?
– Все без изменений, капитан.
На экране Чехова появился сигнал, который ему очень хотелось оставить незамеченным.
«Кроме… за исключением…»
– О, нет, только не это, – вздохнул кто-то. Все члены экипажа, повернувшись, смотрели на Чехова с разной степенью недоверия, раздражения и враждебности. На верхнем этаже капитанской рубки пробурчал тихое проклятие радист. Чехов взглянул на Террелла. Капитан вдруг весь ссутулился, но тут же заставил себя распрямиться и расслабиться.
– Только не говорите мне, что увидели нечто новенькое, – произнес он, поднялся и подошел взглянуть на полученные данные.
«Значит, и ему это уже осточертело. Даже ему», – подумал Чехов.
– Всего лишь меньший энергетический поток, – сказал Чехов, пытаясь смягчить эффект, произведенный его словами. – Это вовсе не означает биологическую активность.
– Я уже слышал это раньше, – ответил Террелл. – Могут ли быть неверно отрегулированы приборы? – спросил он.
– Я только что все проверил. Дважды, – добавил Чехов и тут же пожалел об этом.
– Может быть планета – на стадии добиологического развития, предположил Бич.
Террелл хмыкнул.
– Продолжайте, Стоуни, нам уже приходилось сталкиваться с этим раньше. Вот уж с чем Маркус меньше всего хотела бы связываться, так это с добиологической стадией.
– Может быть, она преддобиологическая, – скривился Бич.
На этот раз уже никто не смеялся.
– Ну, хорошо, свяжитесь с доктором Маркус. На худой конец мы можем предложить трансплантацию. В очередной раз.
Чехов покачал головой.
– Вы же прекрасно знаете, что она на это скажет.
– Вы же знаете мое мнение относительно вторжения в добиологическую систему, – сказала она. – Я не хочу принимать в этом никакого участия.
– Доктор, системам, о которых вы говорите миллионы лет!
– Капитан, мы сами были добиологической системой миллионы лет назад.
Где бы вы сейчас были, если бы кто-нибудь, придя на Землю, бывшую тогда адским вулканом, сказал бы: «В общем так, из этого все равно ничего путного не будет, давайте-ка здесь все переделаем»?
– Может быть нам бы теперь было все равно, – сказал Террелл.
Кэрол Маркус усмехнулась.
– Вот именно. Пожалуйста, не тратьте время на то, чтобы переубеждать меня; это не тема для дискуссии.
Она ждала его реакции: вряд ли можно сказать, что он был счастлив услышать это.
– Капитан, проект следующей стадии не будет завершен раньте, чем через три месяца, по крайней мере. Вас никто не подгоняет в ваших поисках, – она вдруг остановилась. Казалось, неизменно непоколебимый Кларк Террелл сейчас начнет рвать волосы из своей курчавой темной бородки.
– В чем дело? Что-то не так?
– Доктор, мы уже давно ищем место, подходящее для вашего эксперимента. Моя команда может потягаться с любым экипажем Звездного Флота. Они отличные ребята, но если я заставлю их еще три месяца этим заниматься, команда взбунтуется. Они еще могут бороться со скукой, но ведь это же последний предел.
– Я все понимаю, – ответила Маркус.
– Послушайте, а что если наши данные свидетельствуют о завершении эволюции, а не о начале? Что если там и остались только микробы на грани вымирания? И лишь немногие из них еще держатся? Тогда вы одобрите трансплантацию?
– Я не могу этого сделать. – Она начала было грызть ногти, но резко перестала: «Ты уже вышла из того возраста, в котором позволительно грызть ногти, Кэрол», – мысленно отчитала себя. – «Когда тебе уже сорок, их все-таки следует обрезать ножницами. Может быть, когда мне стукнет пятьдесят я и буду это делать».
– Неужели вы не можете хоть в чем-нибудь пойти на компромисс? сердито спросил Террелл.
– Послушайте, капитан. Это прозвучало не сколько иначе, чем мне бы хотелось, извините, – сказала она. – Планеты на которых особи находятся под угрозой воздействия собственной окружающей среды – довольно частое явление. Существуют особые правила проведения трансплантации и специально отведенные для этих организмов места.
– Что-то вроде зоопарка для микробов?
– Не только для микробов, но идея именно такая.
– Так о каком отрезке времени идет речь? – осторожно поинтересовался Террелл.
– Вы имеете в виду сколько времени вам придется ждать решения комиссии?
– Да, именно об этом я и спрашиваю.
– Обычно они действуют быстро – если будут медлить, то может быть слишком поздно. Но тем не менее, нужна информация. Почему бы вам не приземлиться и не исследовать эту планету?
– Мы собираемся это сделать.
– Я не хочу подавать вам ложных надежд, – быстро добавила она. – Если это окажется добиологическим шаром псевдопленочной конфигурации, даже вирусной колонией, то все. С другой стороны, вы получите благодарность не только в том случае, если вы найдете место для проведения эксперимента «Генезис», но и если обнаружите эволюционную линию, нуждающуюся в сохранении.
– Я продолжу поиски участка для проведения эксперимента, – ответил Террелл. Его изображение исчезло.
Кэрол Маркус тяжело вздохнула. Ей хотелось самой быть сейчас на борту «Уверенного», чтобы все проконтролировать. Но работа над экспериментом на данном этапе была очень сложной: она не могла все это бросить. К тому же, не было оснований не доверять Кларку Терреллу. Хотя вполне очевидно, что он философски равнодушно относится к ее требованиям об участке для эксперимента, для нее же это был этический вопрос. Она догадывалась, как к ней относятся члены экипажа: кучка умников-мечтателей, заперевшихся в башне из слоновой кости и жонглирующих колбами.
Она снова вздохнула.
– Мам, почему ты позволяешь им все это сваливать на тебя?
– Привет, Дэвид, – сказала она. – Я не слышала, как ты вошел.
Он подошел к пульту связи, за которым сидела Кэрол.
– Они лентяи, мам…
– Они просто устали. И если то, что они нашли действительно нуждается в трансплантации…
– Ну да, продолжай, мама. Это же военный тип мышления: «Никогда не откладывай на завтра то, что можно отложить в сторону сегодня». Если жизнь начинает эволюционировать, то…
– Я знаю, знаю, – перебила его Кэрол. – Надеюсь, ты помнишь, что я сама писала о риске?
– Да, мама, не переживай. По-моему все похоже на то, как ты это описывала.
– В том-то все и дело. Пожалуй, я не ошиблась и меня пугает мысль о том, что может произойти.
– Произойдет то, что твое имя будет стоять в одном ряду с именами Ньютона, Эйнштейна, Сурака…
– Скорее, с именем Дарвина, и, может быть, я посмертно подвергнусь тем же нападкам, что и он.
– Мне кажется, чтобы открыть обстрел, они не будут дожидаться твоей смерти.
– Ну, спасибо. Обрадовал! – с усмешкой сказала Кэрол. – Чего же еще мне ждать от людей, если даже мой собственный отпрыск не уважает меня.
– Ну вот, вечно я в опале. – Он быстро обнял ее. – Сыграем в бридж после обеда?
– Может быть. – Она все еще думала о своей беседе с Терреллом.
– Да, всякий раз, когда нам приходится иметь дело со Звездным Флотом, я тоже нервничаю, – сказал он.
– Это очень рискованно, – тихо произнесла она.
– Любое мало-мальски ценное открытие может обернуться смертельным оружием…
– О, боже, это мне отлично известно.
– Еще бы, – усмехнулся Дэвид, – ведь именно это ты вдалбливала мне в течение двадцати лет. – Затем сразу посерьезнев, добавил:
– Просто мы должны быть уверены, что эти военные не отстранят тебя от эксперимента.
Несомненно, кому-то этого очень хочется. Вот, например, тот подросший бойскаут, с которым ты общалась.
– Послушай, малыш. Уж кем-кем, а бойскаутом Джеймс Кирк никогда не был. – Меньше всего ей хотелось бы говорить о Джеймсе Кирке с сыном.
Указывая на маленькие контейнеры в руках у Дэвида, она спросила: Вчерашние?
– Да, только что из машины. – Он достал рентгеновские микроснимки, и они погрузились в работу.
«Я просто устал», – подумал он.
И это была правда: он устал. Но не только поэтому он не мог читать книгу Спока. Он осторожно закрыл ее, положил на стол рядом с собой и снова лег на тахту. Он отчетливо видел картины на дальней стене, даже тончайшие линии эротического рисунка Кверна, который был предметом его гордости.
Этот небольшой рисунок он приобрел очень давно, рисунок всегда висел у него за спиной в его кабинете на «Энтерпрайзе».
Многие из его старинных вещей были чужеземными произведениями искусства, собранными со всего света, но больше всего он любил творения своей культуры, особенно Викторианской эпохи в Англии. Он пытался угадать, знал ли об этом Спок, или же первое издание Диккенса просто счастливая догадка, совпадение.
Могла ли Споку прийти в голову подобная счастливая идея? Да он пришел бы в ужас. Джим усмехнулся.
Только последние 10 лет или чуть меньше красота старинных вещей переборола в нем нежелание обзаводиться собственностью, нежелание обременять себя вещами. Прошло уже немало времени с тех пор, как он жил лишь с небольшим чемоданом, не оглядываясь назад. Иногда ему хотелось вернуть те дни назад. Но это невозможно. Теперь он адмирал. У него слишком много обязанностей.
…Раздался звонок в дверь. Джим привстал и снова сел. Время слишком позднее для посетителей.
– Войдите, – сказал он. Сенсорное устройство, отреагировав на его голос, открыло дверь, и Леонард Маккой, сияющий, с кучей пакетов в руках вошел в комнату.
– Доктор, неужели вы?! – удивился Джим. – Какой заблудившийся транспортер занес вас ко мне?
Маккой встал в театральную позу и произнес:
– Quidquid id est, timeo Danaos dona ferentes.
– Как-как, еще разок?
– Ну, это на языке оригинала. Теперь люди говорят так: «Бойтесь ромулян, дары приносящих!» Не совсем, правда, точно, но вполне подходит, если еще учесть, что, – он пошарил рукой в одном из пакетов и вынул бутылку, полную жидкости цвета электрик, – это, с Днем рождения, Джим. – И он вручил Кирку пузатую асимметричную бутылку.
– Ромулянский эль? Старина, ведь это же запрещенная штука.
– Я употребляю его исключительно в медицинских целях. Не будь занудой.
Джим разглядывал этикетку «22…83?».
– Лекарство нужно слегка взболтать. Дай-ка мне сюда.
Джим вернул бутылку и, открыв Викторианский секретер вишневого дерева с зеркальными дверцами, достал две пивные кружки. Маккой наполнил их доверху.
– Послушай, или у меня галлюцинации, или он, в самом деле, дымится?
Маккой рассмеялся.
– Во время варки возможны оба варианта. – Он чокнулся с Джимом, твое здоровье, – и сделал большой глоток. Джим прихлебывал осторожно. Он хорошо помнил, как напиток отдает в голову. Цвет электрик был как раз подходящим оттенком: он почувствовал вкус так, словно легкий толчок, будто активный элемент тока, миновав органы пищеварения, прямо направился в мозг.
– Эх, – крякнул он, снова отпил, наслаждаясь одновременно и вкусом и эффектом. – А теперь, разверни это, – Маккой протянул ему пакет, завернутый в коричневую с позолотой бумагу.
Джим взял пакет, повертел его в руках и слегка встряхнул.
– Слушай, я даже боюсь. А что это?
Он еще глотнул эля, на этот раз сделав большой глоток, и пощупал тоненькую серебряную завязку. Странно: сегодня днем он без всяких усилий развернул подарок Спока. Нелепая идея пришла ему в голову, и он, смеясь, спросил:
– Может это контрабанда от Клинтонов?
– Это еще одна старинная вещичка для твоей коллекции. Твое здоровье!
– Он поднял кружку и снова выпил.
– Ну же, старина, что это?
Он развернул один угол.
– Да ведь ты уже почти открыл!
Хотя ему стало казаться, что руки у него словно в перчатках, но почувствовал только твердую форму. Он перестал пытаться развернуть обертку целиком и разорвал ее.
– Я знаю, что это, – он взглянул на конструкцию из золота и стекла, бросил взгляд на Маккоя и снова – на подарок. – Он просто очарователен.
– Им четыреста лет. Сейчас уже не много осталось целых линз.
– Старик, это что?
– Очки.
Джим отхлебнул еще эля. Может быть, если не будет отставать от Маккоя, наконец поймет, о чем тот говорит!
– Для твоих глаз, – добавил доктор. – Они так же хороши на «Ретинаке 5»!..
– Но у меня аллергия на «Ретинаке 5», – раздраженно бросил Джим. Он расстроился от того, что не может воспользоваться лекарством для глаз, которое расхваливал доктор.
– В том-то все и дело!
Доктор снова наполнил кружки.
– С Днем рождения!
Джим взял очки. Золотая проволока соединяла два маленьких стеклянных полукружка, к каждому из которых были приделаны изогнутые дужки.
– Нет, не так нужно.
Маккой заправил дужки Джиму за уши. Изогнутая проволока очутилась на носу, поддерживая стекла чуть ниже уровня глаз.
– Вот это и есть очки. Да это была шутка насчет старинных линз. Они словно для тебя специально сделаны.
Джим вспомнил картинку в одной из старинных книг. Он чуть опустил очки на переносицу.
– Да вот так, – одобрительно отозвался Маккой.
– Посмотри-ка на меня, вверх. А теперь вниз, сквозь стекла. С этой штукой тебе должно быть очень удобно читать.
Джим поправил очки и с удивлением прищурился; он взял книгу, подарок Спока, открыл ее и обнаружил, что крохотный шрифт теперь стал отлично виден.
– Поразительно. Старина, я даже не знаю, что и сказать.
– Скажи: спасибо.
– Спасибо, – послушно повторил Джим.
– А теперь, давай выпьем еще.
Маккой опорожнил бутылку, вылив остатки эля в кружки.
Они сидели и пили. Эль оказывал свое обычное воздействие. Джим чувствовал себя почти так же, как когда-то, впервые ощутив невесомость его слегка мутило. Он никак не мог подобрать слова, хотя и чувствовал, что наступила долгая, неловкая пауза. Несколько раз Маккой порывался заговорить, но каждый раз что-то мешало ему. И Джим вдруг почувствовал, что ему лучше не слушать доктора, чтобы тот ни говорил. Он угрюмо уставился в кружку. Снова у него разыгралась паранойя. Зная, что все дело в выпивке, он даже не пытался никак облегчить свои страдания.
– Какого черта, Джим! – вдруг прервал молчание Маккой. – Что, черт возьми, с тобой происходит? У всех есть дни рождения. Почему твой мы справляем как поминки?
– Именно за этим ты и пришел? – огрызнулся Джим. – Мне не нужна твоя лекция.
– Тогда что же тебе нужно? Что ты делаешь здесь, сидя совсем один, в День рождения? Только не неси снова всей этой чепухи об играх для юнцов!
Ты просто вымотался и сам это отлично понимаешь. Дело ведь совсем не в возрасте. Все это от того, что ты играешь с компьютером вместо того, чтобы управлять космическим кораблем!
– Мне бы твое чувство поэзии, я бы многое сделал.
– Вот ведь бык упрямый! Тебе бы не следовало уходить с «Энтерпрайза» после «Вояжера».
Джим снова отхлебнул эля, желая чуть продлить первое оживление.
Теперь он вспомнил, почему пристрастился тогда к этому напитку.
Возбуждение эля оправдывало депрессию, к которой приводил. Хотя не вполне.
Он горько усмехнулся.
– Да, я кажется занимался пиратством, старина.
– И это – чушь. Если ты и позволил себе парочку смелых выходок, то им пришлось сместить тебя.
– Вряд ли во всем Звездном Флоте найдется адмирал, который будет пересылать байты из одного банка данных в другой с большей охотой, чем мечтать.
– Мы говорим не о каком-то там адмирале Звездного Флота. Речь идет о Джеймсе Т. Кирке.
– Который имеет дурную славу. Так что, вполне справедливо использовать это.
– Джим, этика – это одно, но ты же занимаешься самоистязанием.
– Есть правила и инструкции…
– За которыми ты прячешься.
– Да ну? И от чего же я прячусь?
– От самого себя – адмирала.
Джим сдержал готовый сорваться резкий ответ. После долгой паузы он произнес:
– Мне кажется, ты еще что-то хочешь посоветовать независимо от того, хочу ли этого я.
– Джим, не знаю почему, – то ли как доктору, то ли просто как другу мне кажется это очень важным. Верни свой корабль. Верни его, пока ты еще не стар. Пока ты еще не стал одним из экземпляров своей коллекции.
Джим взболтал остатки эля на дне кружки, поднял глаза и встретился взглядом с Маккоем.
Вздымаемый ураганным ветром песок скрипел на скафандре. Перед Чеховым вдруг возник капитан Террелл. Он осмотрелся и попытался связаться с кораблем.
– На это никто не может дать ответ. Я думаю, что это один из примеров того, как наши мечты расходятся с действительностью.
Пакет был завернут лишь в бумагу, не завязан и не склеен.
Выбрав подарок и проходя с ним мимо небольшого киоска, Спок обратил внимание на пожилую женщину, которая делала поразительные бумажные свертки лишь с помощью бумаги. Очарованный геометрией этого занятия, Спок некоторое время просто наблюдал за ней, а затем попросил ее завернуть подарок для Джима.
От прикосновения пакет развернулся не порвавшись. Увидев его содержимое, Джим тяжело опустился на стул.
– Может быть это – то внимание, которое важно? – спросил Спок.
– Нет, Спок. Боже мой, какая красота!
Он осторожно погладил пальцем кожаный переплет, взял книгу в руки и нежно, медленно, стараясь не повредить корешок, открыл.
– Я только недавно заметил твою любовь к старине.
Споку начало казаться, что он стал понимать эту слабость Джима, довольно странную, с тех пор как впервые заметил ее. Книга, например, соединяла в себе достоинства и недостатки творения чьих-то рук, это было удивительно приятно.
– Спасибо, Спок. Она мне очень нравится. – Он перелистал несколько страниц и прочел первые строки романа: «Это были лучшие времена, это были ужаснейшие времена…»
– Что ты хочешь этим сказать, Спок?
– Не содержанием, а самой книгой, подарком – в день рождения! ответил он. – Разве сейчас не лучшие времена?
Джим выглядел смущенным и недовольным, избегал взгляда Спока, и тот удивился: как может подарок, так порадовавший вначале, стать причиной ощущения неловкости? Споку снова показалось, что Джим чем-то сильно расстроен.
– Джим?
– Большое спасибо, Спок, – оборвал его Кирк, делая вид, что не слышит вопросительных интонаций в голосе Спока.
– Да, именно это и есть лучшие времена. Тебе кажется, нужно вернуться на «Энтерпрайз». До завтра… – И с этим ушел.
Спок поднял кусок бумаги и снова свернул его. Он пытался угадать, сможет ли он вообще понять людей когда-нибудь.
Глава 2
Бортовой журнал:
Космическая дата 8130.4.
Сверхсекретно. Запись в бортжурнале сделана командиром
Павлом Чеховым, дежурным офицером «Уверенного». Приближаемся к
Орбите Альфа Цети VI; продолжая поиск планеты, отвечающей
Требованиям эксперимента «Генезис»; мы исследовали уже 16 миров,
Но до сих пор наши поиски были безрезультатны.
«Уверенный» – чаще всего именуемый членами экипажа – «эта старая посудина» – плыл в космическом пространстве к Альфа Цети VI, с ее двадцатью крошечными ненаселенными, совершенно похожими одна на другую планетками, которые до сих пор не были исследованы. Павел Чехов, старший дежурный офицер, на капитанском мостике (в капитанской рубке) заполнил бортжурнал и засекретил данные в памяти компьютера.
– Бортжурнал заполнен, капитан, – доложил он.
– Благодарю вас, Чехов.
Кларк Террелл откинулся на спинку капитанского кресла.
– Есть ли у нас данные пробного анализа на Альфа Цети VI?
– Да, сэр.
Чехов ввел данные, чтобы капитан, при необходимости, мог вывести их на экран, на котором сейчас было изображение Альфа Цети VI. Планета медленно вращалась перед ними, ее поверхность была окутана болезненно-желтым туманом. В составе атмосферы преобладали нитроген и суплированная окись: покрывающий поверхность песок тысячелетиями наносился и сдувался ураганами.
На Альфа Цети VI меньше всего можно было ожидать обнаружение жизни.
Но если экипажу повезет, то их надежды наконец-то оправдаются.
«И как раз вовремя», – подумал Чехов. «Нам нужна хоть небольшая удача».
* * *
В начале экспедиции Чехов думал, что это утомительное, но недолгое и легкое задание. Неужели так сложно найти необитаемую планету? Теперь же, несколько месяцев спустя, он чувствовал, что взялся за утомительную, бесконечную и невыполнимую задачу. Необитаемых планет было предостаточно, но безжизненную планету, нужного размера, вращающуюся вокруг нужного светила в пределах его биосферы, в системе, не населенной никакими иными формами жизни; такую планету отыскать не так уж легко. Они исследовали уже пятнадцать планет, предполагаемых кандидатов, но каждый раз обнаруживались параметры, нарушавшие строгие условия эксперимента. Чехов устал. Весь экипаж тоже смертельно устал. Сначала корабль направился к планетам, хотя бы поверхностно исследованным предыдущими экспедициями, но теперь «Уверенный» уходил все дальше и дальше, туда, где до сих пор корабли Федерации не появлялись ни разу. Запросив у компьютера данные о системе Альфа Цети VI, Чехов вдруг обнаружил, что кроме допотопного отчета об автоматическом исследовании у них нет вообще никакой информации. Сначала он слегка удивился полному отсутствию данных, а затем и тому, что до сих пор вообще ничего не слышал об этой системе.Альфа Цети VI оказалась в списке кандидатов именно потому, что за последние шестьдесят лет никто так и не удосужился ее посетить: она была абсолютно безынтересна.
Когда планета вышла из зоны видимости, Террелл вывел на экран данные автоисследования, добавляя информацию, собранную ими уже по пути.
– Да, Павел, теперь я вижу, что показалось тебе противоречивым, сказал он. Капитан вновь взглянул на экран, поглаживая свою курчавую черную бородку.
По данным исследования в системе значилось – 20 планет: 14 маленьких, каменистых внутренних планет, 3 газовых гиганта и 3 внешних эксцентрических.
– Я думал над этим, капитан, – сказал Чехов. – Здесь возможны только два варианта: Альфа Цети VI исследовалась одной из самых ранних автоматических исследовательских станций, поэтому не всегда следует доверять их данным – архивные записи велись очень небрежно. Но возможен и другой вариант: со времени проведения исследований состояние системы могло измениться.
– Что-то не очень на то похоже.
– Да, конечно, сэр, шестьдесят лет – это ничтожно малый срок с точки зрения астрономии, возможность серьезных видимых изменений за этот срок минимальна. Ошибки пробного анализа – обычная вещь, капитан.
* * *
Террелл оглянулся назад и усмехнулся.– Может быть, вы думаете, что вместо скалистого шара мы найдем цветущий сад?
– Боже мой! – вдруг выдохнул по-русски Чехов. – Боже мой, надеюсь, что это не так. Нет, сэр, наши исследования подтверждают прежние данные: скалы, лесок, коррозийная атмосфера.
– Трижды браво за коррозийную атмосферу, – воскликнул мистер Бич, и все в рубке рассмеялись.
– Согласен на все сто, мистер Бич, – сказал Террелл.
Несколько часов спустя, приближаясь к орбите, Чехов пристально разглядывал маленькую, уродливую планету, страстно желая, чтобы она оказалась именно тем, что они ищут. Он был сыт по горло этим путешествием.
Слишком мало было дела, зато слишком много свободного времени, которое нечем занять. От этого развиваются паранойя и депрессия, усиление которых он уже почувствовал на этом этапе путешествия.
Иногда ему даже казалось, что назначение сюда не было случайным невезением. Быть может это – наказание за какую-нибудь небрежность, или тайное недоброжелательство начальства?
Он пытался убедить себя в том, что эта мысль сама по себе абсурдна и, что гораздо хуже, если позволишь ей завладеть тобой, она станет навязчивой и озлобит тебя против всех. Кроме того, выходит, что и весь экипаж был наказан заодно с ним. Однако, эта команда нарушителей не была похожа нисколько на разочаровавшихся неудачников: у экипажа просто не было подобных проблем. Или, по крайней мере, так было до тех пор, пока они не подписали этот невыносимый контракт.
Кроме того, у капитана Террелла была отличная репутация: он не был похож на офицера, обреченного командовать ребятами, оказавшимися в тупике.
Он всегда говорил тихо и был прост в общении; если дни, затянувшиеся на недели, которые превратились в месяцы безрезультатных поисков, и раздражали его, то он ничем не проявлял свое недовольство. Это вам не Джим Кирк, но…
«Может быть, все дело именно в этом», думал Чехов. «Я слишком много последнее время думал о былых временах на «Энтерпрайзе», сравнивая это с моей нынешней работой, а это ведь несопоставимо. Но тогда, что же можно будет сравнить с тем временем?»
– Внимание. Вхождение в орбиту нормальное, мистер Бич?
– Да, сэр, все в норме, – ответил штурман.
– Что на экране наблюдения за поверхностью?
– Все без изменений, капитан.
На экране Чехова появился сигнал, который ему очень хотелось оставить незамеченным.
«Кроме… за исключением…»
– О, нет, только не это, – вздохнул кто-то. Все члены экипажа, повернувшись, смотрели на Чехова с разной степенью недоверия, раздражения и враждебности. На верхнем этаже капитанской рубки пробурчал тихое проклятие радист. Чехов взглянул на Террелла. Капитан вдруг весь ссутулился, но тут же заставил себя распрямиться и расслабиться.
– Только не говорите мне, что увидели нечто новенькое, – произнес он, поднялся и подошел взглянуть на полученные данные.
«Значит, и ему это уже осточертело. Даже ему», – подумал Чехов.
– Всего лишь меньший энергетический поток, – сказал Чехов, пытаясь смягчить эффект, произведенный его словами. – Это вовсе не означает биологическую активность.
– Я уже слышал это раньше, – ответил Террелл. – Могут ли быть неверно отрегулированы приборы? – спросил он.
– Я только что все проверил. Дважды, – добавил Чехов и тут же пожалел об этом.
– Может быть планета – на стадии добиологического развития, предположил Бич.
Террелл хмыкнул.
– Продолжайте, Стоуни, нам уже приходилось сталкиваться с этим раньше. Вот уж с чем Маркус меньше всего хотела бы связываться, так это с добиологической стадией.
– Может быть, она преддобиологическая, – скривился Бич.
На этот раз уже никто не смеялся.
– Ну, хорошо, свяжитесь с доктором Маркус. На худой конец мы можем предложить трансплантацию. В очередной раз.
Чехов покачал головой.
– Вы же прекрасно знаете, что она на это скажет.
* * *
В лаборатории космической станции Регулос-1 доктор Кэрол Маркус, нахмурившись слушала сообщение капитана Террелла об информации, которую им удалось к этому времени собрать.– Вы же знаете мое мнение относительно вторжения в добиологическую систему, – сказала она. – Я не хочу принимать в этом никакого участия.
– Доктор, системам, о которых вы говорите миллионы лет!
– Капитан, мы сами были добиологической системой миллионы лет назад.
Где бы вы сейчас были, если бы кто-нибудь, придя на Землю, бывшую тогда адским вулканом, сказал бы: «В общем так, из этого все равно ничего путного не будет, давайте-ка здесь все переделаем»?
– Может быть нам бы теперь было все равно, – сказал Террелл.
Кэрол Маркус усмехнулась.
– Вот именно. Пожалуйста, не тратьте время на то, чтобы переубеждать меня; это не тема для дискуссии.
Она ждала его реакции: вряд ли можно сказать, что он был счастлив услышать это.
– Капитан, проект следующей стадии не будет завершен раньте, чем через три месяца, по крайней мере. Вас никто не подгоняет в ваших поисках, – она вдруг остановилась. Казалось, неизменно непоколебимый Кларк Террелл сейчас начнет рвать волосы из своей курчавой темной бородки.
– В чем дело? Что-то не так?
– Доктор, мы уже давно ищем место, подходящее для вашего эксперимента. Моя команда может потягаться с любым экипажем Звездного Флота. Они отличные ребята, но если я заставлю их еще три месяца этим заниматься, команда взбунтуется. Они еще могут бороться со скукой, но ведь это же последний предел.
– Я все понимаю, – ответила Маркус.
– Послушайте, а что если наши данные свидетельствуют о завершении эволюции, а не о начале? Что если там и остались только микробы на грани вымирания? И лишь немногие из них еще держатся? Тогда вы одобрите трансплантацию?
– Я не могу этого сделать. – Она начала было грызть ногти, но резко перестала: «Ты уже вышла из того возраста, в котором позволительно грызть ногти, Кэрол», – мысленно отчитала себя. – «Когда тебе уже сорок, их все-таки следует обрезать ножницами. Может быть, когда мне стукнет пятьдесят я и буду это делать».
– Неужели вы не можете хоть в чем-нибудь пойти на компромисс? сердито спросил Террелл.
– Послушайте, капитан. Это прозвучало не сколько иначе, чем мне бы хотелось, извините, – сказала она. – Планеты на которых особи находятся под угрозой воздействия собственной окружающей среды – довольно частое явление. Существуют особые правила проведения трансплантации и специально отведенные для этих организмов места.
– Что-то вроде зоопарка для микробов?
– Не только для микробов, но идея именно такая.
– Так о каком отрезке времени идет речь? – осторожно поинтересовался Террелл.
– Вы имеете в виду сколько времени вам придется ждать решения комиссии?
– Да, именно об этом я и спрашиваю.
– Обычно они действуют быстро – если будут медлить, то может быть слишком поздно. Но тем не менее, нужна информация. Почему бы вам не приземлиться и не исследовать эту планету?
– Мы собираемся это сделать.
– Я не хочу подавать вам ложных надежд, – быстро добавила она. – Если это окажется добиологическим шаром псевдопленочной конфигурации, даже вирусной колонией, то все. С другой стороны, вы получите благодарность не только в том случае, если вы найдете место для проведения эксперимента «Генезис», но и если обнаружите эволюционную линию, нуждающуюся в сохранении.
– Я продолжу поиски участка для проведения эксперимента, – ответил Террелл. Его изображение исчезло.
Кэрол Маркус тяжело вздохнула. Ей хотелось самой быть сейчас на борту «Уверенного», чтобы все проконтролировать. Но работа над экспериментом на данном этапе была очень сложной: она не могла все это бросить. К тому же, не было оснований не доверять Кларку Терреллу. Хотя вполне очевидно, что он философски равнодушно относится к ее требованиям об участке для эксперимента, для нее же это был этический вопрос. Она догадывалась, как к ней относятся члены экипажа: кучка умников-мечтателей, заперевшихся в башне из слоновой кости и жонглирующих колбами.
Она снова вздохнула.
– Мам, почему ты позволяешь им все это сваливать на тебя?
– Привет, Дэвид, – сказала она. – Я не слышала, как ты вошел.
Он подошел к пульту связи, за которым сидела Кэрол.
– Они лентяи, мам…
– Они просто устали. И если то, что они нашли действительно нуждается в трансплантации…
– Ну да, продолжай, мама. Это же военный тип мышления: «Никогда не откладывай на завтра то, что можно отложить в сторону сегодня». Если жизнь начинает эволюционировать, то…
– Я знаю, знаю, – перебила его Кэрол. – Надеюсь, ты помнишь, что я сама писала о риске?
– Да, мама, не переживай. По-моему все похоже на то, как ты это описывала.
– В том-то все и дело. Пожалуй, я не ошиблась и меня пугает мысль о том, что может произойти.
– Произойдет то, что твое имя будет стоять в одном ряду с именами Ньютона, Эйнштейна, Сурака…
– Скорее, с именем Дарвина, и, может быть, я посмертно подвергнусь тем же нападкам, что и он.
– Мне кажется, чтобы открыть обстрел, они не будут дожидаться твоей смерти.
– Ну, спасибо. Обрадовал! – с усмешкой сказала Кэрол. – Чего же еще мне ждать от людей, если даже мой собственный отпрыск не уважает меня.
– Ну вот, вечно я в опале. – Он быстро обнял ее. – Сыграем в бридж после обеда?
– Может быть. – Она все еще думала о своей беседе с Терреллом.
– Да, всякий раз, когда нам приходится иметь дело со Звездным Флотом, я тоже нервничаю, – сказал он.
– Это очень рискованно, – тихо произнесла она.
– Любое мало-мальски ценное открытие может обернуться смертельным оружием…
– О, боже, это мне отлично известно.
– Еще бы, – усмехнулся Дэвид, – ведь именно это ты вдалбливала мне в течение двадцати лет. – Затем сразу посерьезнев, добавил:
– Просто мы должны быть уверены, что эти военные не отстранят тебя от эксперимента.
Несомненно, кому-то этого очень хочется. Вот, например, тот подросший бойскаут, с которым ты общалась.
– Послушай, малыш. Уж кем-кем, а бойскаутом Джеймс Кирк никогда не был. – Меньше всего ей хотелось бы говорить о Джеймсе Кирке с сыном.
Указывая на маленькие контейнеры в руках у Дэвида, она спросила: Вчерашние?
– Да, только что из машины. – Он достал рентгеновские микроснимки, и они погрузились в работу.
* * *
Джим Кирк подвинул ближе лампу, пытаясь уютнее устроиться на тахте, поднес книгу ближе к глазам, ту, что подарил ему Спок, затем отодвинул ее на вытянутую руку. Как бы ни старался, глаза не разбирали мелкий шрифт.«Я просто устал», – подумал он.
И это была правда: он устал. Но не только поэтому он не мог читать книгу Спока. Он осторожно закрыл ее, положил на стол рядом с собой и снова лег на тахту. Он отчетливо видел картины на дальней стене, даже тончайшие линии эротического рисунка Кверна, который был предметом его гордости.
Этот небольшой рисунок он приобрел очень давно, рисунок всегда висел у него за спиной в его кабинете на «Энтерпрайзе».
Многие из его старинных вещей были чужеземными произведениями искусства, собранными со всего света, но больше всего он любил творения своей культуры, особенно Викторианской эпохи в Англии. Он пытался угадать, знал ли об этом Спок, или же первое издание Диккенса просто счастливая догадка, совпадение.
Могла ли Споку прийти в голову подобная счастливая идея? Да он пришел бы в ужас. Джим усмехнулся.
Только последние 10 лет или чуть меньше красота старинных вещей переборола в нем нежелание обзаводиться собственностью, нежелание обременять себя вещами. Прошло уже немало времени с тех пор, как он жил лишь с небольшим чемоданом, не оглядываясь назад. Иногда ему хотелось вернуть те дни назад. Но это невозможно. Теперь он адмирал. У него слишком много обязанностей.
…Раздался звонок в дверь. Джим привстал и снова сел. Время слишком позднее для посетителей.
– Войдите, – сказал он. Сенсорное устройство, отреагировав на его голос, открыло дверь, и Леонард Маккой, сияющий, с кучей пакетов в руках вошел в комнату.
– Доктор, неужели вы?! – удивился Джим. – Какой заблудившийся транспортер занес вас ко мне?
Маккой встал в театральную позу и произнес:
– Quidquid id est, timeo Danaos dona ferentes.
– Как-как, еще разок?
– Ну, это на языке оригинала. Теперь люди говорят так: «Бойтесь ромулян, дары приносящих!» Не совсем, правда, точно, но вполне подходит, если еще учесть, что, – он пошарил рукой в одном из пакетов и вынул бутылку, полную жидкости цвета электрик, – это, с Днем рождения, Джим. – И он вручил Кирку пузатую асимметричную бутылку.
– Ромулянский эль? Старина, ведь это же запрещенная штука.
– Я употребляю его исключительно в медицинских целях. Не будь занудой.
Джим разглядывал этикетку «22…83?».
– Лекарство нужно слегка взболтать. Дай-ка мне сюда.
Джим вернул бутылку и, открыв Викторианский секретер вишневого дерева с зеркальными дверцами, достал две пивные кружки. Маккой наполнил их доверху.
– Послушай, или у меня галлюцинации, или он, в самом деле, дымится?
Маккой рассмеялся.
– Во время варки возможны оба варианта. – Он чокнулся с Джимом, твое здоровье, – и сделал большой глоток. Джим прихлебывал осторожно. Он хорошо помнил, как напиток отдает в голову. Цвет электрик был как раз подходящим оттенком: он почувствовал вкус так, словно легкий толчок, будто активный элемент тока, миновав органы пищеварения, прямо направился в мозг.
– Эх, – крякнул он, снова отпил, наслаждаясь одновременно и вкусом и эффектом. – А теперь, разверни это, – Маккой протянул ему пакет, завернутый в коричневую с позолотой бумагу.
Джим взял пакет, повертел его в руках и слегка встряхнул.
– Слушай, я даже боюсь. А что это?
Он еще глотнул эля, на этот раз сделав большой глоток, и пощупал тоненькую серебряную завязку. Странно: сегодня днем он без всяких усилий развернул подарок Спока. Нелепая идея пришла ему в голову, и он, смеясь, спросил:
– Может это контрабанда от Клинтонов?
– Это еще одна старинная вещичка для твоей коллекции. Твое здоровье!
– Он поднял кружку и снова выпил.
– Ну же, старина, что это?
Он развернул один угол.
– Да ведь ты уже почти открыл!
Хотя ему стало казаться, что руки у него словно в перчатках, но почувствовал только твердую форму. Он перестал пытаться развернуть обертку целиком и разорвал ее.
– Я знаю, что это, – он взглянул на конструкцию из золота и стекла, бросил взгляд на Маккоя и снова – на подарок. – Он просто очарователен.
– Им четыреста лет. Сейчас уже не много осталось целых линз.
– Старик, это что?
– Очки.
Джим отхлебнул еще эля. Может быть, если не будет отставать от Маккоя, наконец поймет, о чем тот говорит!
– Для твоих глаз, – добавил доктор. – Они так же хороши на «Ретинаке 5»!..
– Но у меня аллергия на «Ретинаке 5», – раздраженно бросил Джим. Он расстроился от того, что не может воспользоваться лекарством для глаз, которое расхваливал доктор.
– В том-то все и дело!
Доктор снова наполнил кружки.
– С Днем рождения!
Джим взял очки. Золотая проволока соединяла два маленьких стеклянных полукружка, к каждому из которых были приделаны изогнутые дужки.
– Нет, не так нужно.
Маккой заправил дужки Джиму за уши. Изогнутая проволока очутилась на носу, поддерживая стекла чуть ниже уровня глаз.
– Вот это и есть очки. Да это была шутка насчет старинных линз. Они словно для тебя специально сделаны.
Джим вспомнил картинку в одной из старинных книг. Он чуть опустил очки на переносицу.
– Да вот так, – одобрительно отозвался Маккой.
– Посмотри-ка на меня, вверх. А теперь вниз, сквозь стекла. С этой штукой тебе должно быть очень удобно читать.
Джим поправил очки и с удивлением прищурился; он взял книгу, подарок Спока, открыл ее и обнаружил, что крохотный шрифт теперь стал отлично виден.
– Поразительно. Старина, я даже не знаю, что и сказать.
– Скажи: спасибо.
– Спасибо, – послушно повторил Джим.
– А теперь, давай выпьем еще.
Маккой опорожнил бутылку, вылив остатки эля в кружки.
Они сидели и пили. Эль оказывал свое обычное воздействие. Джим чувствовал себя почти так же, как когда-то, впервые ощутив невесомость его слегка мутило. Он никак не мог подобрать слова, хотя и чувствовал, что наступила долгая, неловкая пауза. Несколько раз Маккой порывался заговорить, но каждый раз что-то мешало ему. И Джим вдруг почувствовал, что ему лучше не слушать доктора, чтобы тот ни говорил. Он угрюмо уставился в кружку. Снова у него разыгралась паранойя. Зная, что все дело в выпивке, он даже не пытался никак облегчить свои страдания.
– Какого черта, Джим! – вдруг прервал молчание Маккой. – Что, черт возьми, с тобой происходит? У всех есть дни рождения. Почему твой мы справляем как поминки?
– Именно за этим ты и пришел? – огрызнулся Джим. – Мне не нужна твоя лекция.
– Тогда что же тебе нужно? Что ты делаешь здесь, сидя совсем один, в День рождения? Только не неси снова всей этой чепухи об играх для юнцов!
Ты просто вымотался и сам это отлично понимаешь. Дело ведь совсем не в возрасте. Все это от того, что ты играешь с компьютером вместо того, чтобы управлять космическим кораблем!
– Мне бы твое чувство поэзии, я бы многое сделал.
– Вот ведь бык упрямый! Тебе бы не следовало уходить с «Энтерпрайза» после «Вояжера».
Джим снова отхлебнул эля, желая чуть продлить первое оживление.
Теперь он вспомнил, почему пристрастился тогда к этому напитку.
Возбуждение эля оправдывало депрессию, к которой приводил. Хотя не вполне.
Он горько усмехнулся.
– Да, я кажется занимался пиратством, старина.
– И это – чушь. Если ты и позволил себе парочку смелых выходок, то им пришлось сместить тебя.
– Вряд ли во всем Звездном Флоте найдется адмирал, который будет пересылать байты из одного банка данных в другой с большей охотой, чем мечтать.
– Мы говорим не о каком-то там адмирале Звездного Флота. Речь идет о Джеймсе Т. Кирке.
– Который имеет дурную славу. Так что, вполне справедливо использовать это.
– Джим, этика – это одно, но ты же занимаешься самоистязанием.
– Есть правила и инструкции…
– За которыми ты прячешься.
– Да ну? И от чего же я прячусь?
– От самого себя – адмирала.
Джим сдержал готовый сорваться резкий ответ. После долгой паузы он произнес:
– Мне кажется, ты еще что-то хочешь посоветовать независимо от того, хочу ли этого я.
– Джим, не знаю почему, – то ли как доктору, то ли просто как другу мне кажется это очень важным. Верни свой корабль. Верни его, пока ты еще не стар. Пока ты еще не стал одним из экземпляров своей коллекции.
Джим взболтал остатки эля на дне кружки, поднял глаза и встретился взглядом с Маккоем.
* * *
Ветер буквально сбил Чехова с ног, когда тот вышел из-под защиты транспортера. Альфа Цети VI была одним из самых мерзких, негостеприимных мест, где ему когда-либо приходилось быть. На Альфа Цети VI было еще хуже, чем зимой в Сибири.Вздымаемый ураганным ветром песок скрипел на скафандре. Перед Чеховым вдруг возник капитан Террелл. Он осмотрелся и попытался связаться с кораблем.