Макинтош Фиона. Дар Миррен

   Но его наследник вырос умным, алчным и бессердечным. Такое сочетание качеств в человеке, которому предстояло занять трон Моргравии, пугало. Этот день принес Магнусу новые разочарования – он возненавидел собственного сына.
   Тем временем Рокан продолжал бушевать и доказывать свою правоту, а Селимус провоцировал отца, приводя все новые и новые доводы в пользу суда над ведьмой. В конце концов, Магнусу все надоело, и он в приступе раздражения дал согласие на арест Миррен и привлечение ее к суду при условии, что оба немедленно покинут королевские покои и оставят его в покое. Если бы Магнус знал, что будет править королевством еще хотя бы лет шесть, он никогда не допустил бы ареста несчастной девушки. Но король чувствовал, что его время уходит, и уже не мог сопротивляться сложившимся обстоятельствам. Отчаяние не позволило ему спасти Миррен.
   Он даже не догадывался, к каким последствиям для страны приведет его вспышка раздражения и арест Миррен из Белупа.

ГЛАВА 3

   Селимус злился на Уила. Наследнику нравилось унижать сверстника, но Уил, которого Селимус ненавидел так же сильно, как и своего отца, держался с достоинством. Это портило Селимусу все удовольствие. Он хотел, чтобы Уил пресмыкался перед ним, будущим королем. Уил вызывал у принца неприятные чувства прежде всего потому, что был отпрыском Фергюса Тирска, человека, с которым Магнус проводил больше времени, чем со своим сыном. В детстве Селимус ревновал отца к рыжебородому воину. Мальчик нуждался в заботе и внимании короля, его похвале и участии.
   Но теперь Селимус ничего не ждал от отца, относясь к старику с нескрываемым презрением.
   Двенадцать лет назад, когда погибла Адана, между ним и отцом возникло отчуждение. Ходили слухи, что причиной ее смерти был вовсе не несчастный случай. Как ни старались няньки, они не могли уберечь сметливого четырехлетнего мальчика от мрачных сплетен. Селимус обожал мать. Она всегда холодно относилась к мужу, Моргравии и ее народу, но сына любила всем сердцем. Селимус пошел в нее. Он унаследовал от матери экзотическую внешность – смуглый цвет кожи, большие темно-карие глаза и иссиня-черные волосы. От отца ему достался только высокий рост. Адана не сомневалась, что ее сын в зрелом возрасте превратится в статного, импозантного мужчину. Он и в раннем возрасте был очарователен. К тому же Селимус отличался живым умом, за что его высоко ценила мать. Она пыталась руководить сыном и настраивала его против отца, которого называла «деревенщиной». Удавалось не всегда. Селимус тянулся к родителю, жаждал отцовской похвалы и внимания. К счастью для Аданы, король не проявлял к мальчику интереса и уделял мало времени общению с ним. Адана ненавидела рыжеволосого полководца даже больше, чем своего мужа, и пыталась убедить сына в том, что Фергюс является их врагом.
   – Король любит этого Тирска больше, чем нас, дитя мое, – говорила она. – Посмотри, как они сидят вместе, склонив друг к другу головы, как два заговорщика. Этот Тирск лукав и коварен, остерегайся его.
   Селимус понимал тогда не все слова, которые произносила мать, но улавливал их общий смысл. Адана обвиняла Тирска в казнокрадстве, издевалась над его супругой, застенчивой сдержанной женщиной.
   – Деревенщина женился на деревенщине! – шипела королева.
   Хотя Хелина Тирск казалась Селимусу довольно миловидной женщиной, он был слишком мал, чтобы иметь свое мнение и верил матери на слово. Когда у Тирсков родился первенец, Адана начала строить против него козни, заявив, что огненно-рыжие волосы являются печатью дьявола. Услышав, как она поносит сына его друга, Магнус чуть не набросился на жену с кулаками в присутствии Селимуса. Родители тогда сильно поругались. Они никогда не жили как одна дружная семья – не обедали и не играли вместе. Магнус редко заходил в покои жены, проводя все время в личных покоях, на плацу, в военных походах и на охоте. У него было много увлечений, которым он посвящал все свое время.
   Во время того крупного скандала, разгоревшегося в их семье, Селимус впервые почувствовал неприязнь к отцу. Магнус был страшен в гневе, и мальчик испугался за мать. Адана рухнула на пол так, словно муж ударил ее, хотя король в последнее мгновение отвел руку. Она вопила, корчась на каменных плитах, которыми был вымощен внутренний дворик, где происходила эта сцена, а потом встала и устремила на Магнуса ненавидящий взгляд.
   – Я лучше умру, чем позволю тебе еще раз прикоснуться ко мне, грязная свинья! – бросила она слова, которые, как потом оказалось, оказались пророческими.
   – Как тебе будет угодно, – холодно промолвил король и велел ей больше не показываться ему на глаза.
   Перепалку слышал не один Селимус. И когда вскоре после этого на охоте произошел несчастный случай, унесший жизнь королевы, по столице поползли мрачные слухи. Те, кто плохо знал Магнуса, не верили сплетням о его причастности к гибели жены. Но близкие друзья не сомневались, что король способен на подобный поступок. Так или иначе, случившееся на охоте в тот роковой день осталось для всех загадкой. При дворе об этом не говорили. Магнус никогда не обсуждал запретную тему даже с Фергюсом Тирском. Тайна гибели королевы Аданы была покрыта мраком, рассеять который не решался никто.
   Но Селимус продолжал постоянно думать о матери и причинах ее трагической смерти. Он слышал, как отец открыто угрожал Адане, и в день ее гибели поклялся отомстить. Но что мог сделать ребенок? Селимус молча ненавидел родителя, свято храня память о матери. Между тем Магнус попытался сблизиться с сыном, полагая, что теперь, когда жена не мешает их общению, они смогут подружиться. Однако было слишком поздно. Селимус отверг запоздалую любовь отца.
   Принц полагал, что Фергюс Тирск тоже был заинтересован в смерти Аданы, и люто возненавидел лучшего друга короля. Когда до Стоунхарта дошли слухи о гибели полководца, Селимус возликовал. Он надеялся, что горе подорвет здоровье короля, и тот умрет от душевной боли и одиночества. Но тут на Селимуса свалилась новая беда – к нему приставили отпрыска ненавистного Фергюса Тирска. Сынок как две капли воды походил на своего папашу.
   Селимус решил во что бы то ни стало выжить Уила из Стоунхарта. Как только сын Фергюса появился в замке, принц начал травить его, стремясь сломить дух Уила и заставить его уехать домой в Аргорн. Но Уилу, горевшему желанием выполнить последнюю волю отца, удавалось противостоять козням Селимуса. Принца бесил дерзкий взгляд рыжеволосого мальчишки, который с вызовом смотрел на пего, даже когда кланялся или преклонял колено.
   Селимус слышал, как изменился колокольный звон – вместо шести ударов по городу разносился протяжный гул, а это означало, что суд над ведьмой уже начался. И тут принца осенило. Он понял, что надо делать, чтобы наконец сломить дух чувствительного Тирска.
   – Меня не волнует, куда тебя послал король, ты должен выполнить мое поручение! – накинулся Селимус на перепуганного пажа. – Немедленно найди Тирска и приведи его сюда!
 
   Уил прогуливался с Элидом Доналом, своим приятелем. Судьба улыбнулась Уилу, и несколько месяцев назад во дворце появился новый мальчик. Уил хорошо знал его семью, и вскоре они с Элидом стали неразлучны. Оба чувствовали себя в столице чужими, и это обстоятельство сближало их.
   Герин поощрял их дружбу и, чтобы мальчики проводили больше времени вместе, взял Элида к себе в ученики. Теперь приятели обучались военному искусству у одного наставника. Однако Уил, к глубокому огорчению Герина, часто отлынивал от занятий, пропадая где-то вместе с Селимусом.
   Уил не хотел нарушать слово, данное королю, и пытался подружиться с принцем. Однако их отношения оставались все такими же натянутыми. В разговорах с Элидом, юношей открытым и искренним, он признавался в своей неприязни к принцу. Элид уговаривал приятеля не принимать все так близко к сердцу и смириться с судьбой. Если уж Уилу выпало на долю опекать Селимуса, то его долг следовать за ним повсюду, как тень, но при этом не принимать участия в чинимых принцем бесчинствах. Уил внимательно следил за принцем и оберегал его как мог от неприятностей. Часто он предупреждал напроказившего Селимуса о грозящей ему опасности разоблачения или отвлекал внимание тех, кто мог застать принца за непристойным занятием. Селимуса, ничего не знавшего о договоре между королем и сыном Фергюса, преданность последнего удивляла. Однако Уил не мог скрыть презрения к принцу, сквозившего в каждом его взгляде.
   Селимус считал юного Тирска уродом и постоянно насмехался над его внешностью. Уил с достоинством сносил все оскорбления, понимая, что принц отчасти прав. Тем не менее обидные слова задевали за живое. Элид помогал другу успокоиться и советовал не терять чувство юмора. Приятели все переводили в шутку и часто, оставшись наедине, громко, заразительно хохотали, делясь друг с другом новостями придворной жизни.
   Герин твердо верил, что это Шарр в образе златовласого Элида послал им на помощь своего ангела. До переезда в столицу Уил редко смеялся, а, живя здесь, в Перлисе, в течение шести месяцев едва ли хотя бы раз улыбнулся. Но теперь, с появлением Элида, глаза его сияли весельем. Прямого и сурового Уила восхищали остроумие и живость Элида, его жизнелюбие и отходчивость. Элид в любой ситуации видел забавные стороны. Он был прекрасным рассказчиком, и о его таланте в Стоунхарте уже ходили легенды. Незначительное событие, такое, например, как падение парика с головы старика Берри, члена королевского совета, во время заседания, на котором он задремал, в пересказе Элида Донала обрастало множеством забавных подробностей и превращалось в увлекательную историю, вызывая у слушателей гомерический хохот.
   Уил любил Элида за приветливость, за способность рассмешить и за симпатию к Илене. Элид никогда не был против, если девочка выражала желание пойти на прогулку вместе с ними. Он развлекал ее с таким же удовольствием, с каким Илена общалась с ним. Девочка постепенно расцветала и превращалась в такую же красавицу, какой была ее мать. А мальчики взрослели и мужали. Герин надеялся, что Уил окрепнет физически и превратится в сильного, ловкого мужчину, способного повелевать людьми и командовать войском. Он разработал для юношей систему упражнений, которая хорошо развивала мускулатуру, и положительные результаты занятий были уже налицо.
   – Я сделаю тебя своим заместителем, обещаю, – сказал Уил, жуя яблоко.
   Мальчики лежали на берегу рва с водой, окружавшего Стоунхарт, и смотрели в бездонное небо. Хотя сияло яркое солнце, день был прохладным. Покинув пределы замка, Элид и Уил как будто оставили за спиной все неприятности и строили планы на будущее, мечтая о том, как будут вместе служить в королевском войске.
   – Думаешь, они тебе это позволят? – спросил Элид.
   Уил фыркнул.
   – Кто это «они»? Я буду сам принимать решения. Я – командующий королевского войска.
   – Это всего лишь звание.
   Уил пропустил слова друга мимо ушей.
   – Через несколько лет я встану во главе нашей армии, – продолжал он. – Отец всегда устанавливал в войске свои порядки, назначал командирами полков и отрядов тех, кому доверял.
   – А что, если… – начал было Элид, но замолчал, заметив появившегося на вершине насыпи пажа.
   – Ну, что еще им от нас нужно? – пробормотал Уил и окликнул пажа: – Эй, Джорн!
   Лицо мальчика просияло от радости, когда он увидел того, кого искал.
   – Вам приказано явиться в замок, господин Тирск, – сказал он.
   Уил, поморщившись, встал.
   – Кто тебя послал? Принц?
   Джорн кивнул, тяжело дыша.
   – Я уже с ног сбился, разыскивая вас. Принц вне себя от гнева.
   – Прекрасно, – усмехнулся Элид и тоже поднялся на ноги. – Таким мы его особенно любим.
   – А как ты нашел нас, Джорн? – спросил Уил.
   Паж на мгновение замялся.
   – Я обратился за помощью к вашей сестре, господин Тирск, – наконец смущенно ответил он. – Простите за дерзость, но мне необходимо было вас найти.
   – Все в порядке, Джорн, не переживай, – успокоил его Уил.
   – Да, ей ничего не грозит, – добавил Элид. – Мы всего лишь проткнем девчонку мечами, чтобы не болтала больше лишнего.
   Ошеломленный Джорн бросил на него испуганный взгляд.
   – Он шутит, – смеясь, промолвил Уил. – Можно подумать, что Элид Донал способен обидеть девочку, которую безумно любит.
   На мгновение Элид застыл от изумления, потом, размахнувшись, бросил в друга огрызок яблока, сбил Уила с ног, и они кубарем покатились вниз по склону насыпи. Бедный паж побежал вслед за ними.
   – Как ты смеешь так говорить! – воскликнул Элид, не зная, что ему теперь делать – смеяться или поколотить друга.
   – Все видят, что ты влюблен в нее.
   – Что ты несешь! Илене нет еще и одиннадцати!
   – Да, но когда тебе стукнет двадцать, ей исполнится шестнадцать. Подходящий возраст для жениха и невесты. Не отрицай очевидного, Элид Донал. Ты положил глаз на мою младшую сестренку. Но тебе повезло, я не против вашего союза.
   – Какая чушь! Я больше не желаю говорить на эту тему, – заявил Элид.
   Однако предательский румянец, выступивший на его щеках, говорил о том, что догадки Уила верны.
   Уил усмехнулся, собираясь что-то возразить, но тут заметил дрожащего пажа.
   – О, Джорн, прости, пожалуйста! Сейчас иду. До скорого, Элид, и постарайся не попасть в неприятную историю, пока я буду общаться с принцем.
   – Будь осторожен, Уил. Этот человек опасен, дружба с ним не доведет до добра.
 
   Шестнадцатилетний Селимус был рослым юношей. За полгода он сильно раздался в плечах. Принц высился над Уилом, как гора. Сын Фергюса тоже подрос и возмужал за последнее время, но рядом с принцем казался невзрачным. Селимус был настоящим красавцем, но его лицо портило недовольное выражение.
   – Не заставляй меня больше так долго ждать тебя, Тирск, – раздраженно бросил он.
   – Прошу прощения, ваше высочество, – учтиво извинился Уил и поспешно спросил: – Чем могу быть полезен?
   Он по своему опыту знал, что если сразу не перейти к делу, то принц разгорячится и перейдет к оскорблениям.
   – Тебе повезло, что я сегодня нахожусь в хорошем расположении духа.
   – Рад слышать, ваше высочество. Могу ли я сделать его еще лучше?
   В душе Уил потешался над своими угодливыми манерами. Это Элид научил его говорить одно, а думать совсем другое. Тщеславный Селимус был падок на лесть и не замечал неискренности собеседника. Элид порадовался бы за ученика, если бы видел его сейчас.
   – Возвращайся к своим обязанностям! – рявкнул Селимус на пажа, и Джорн поспешно удалился, радуясь тому, что его наконец-то отпустили.
   Селимус устремил взгляд своих карих глаз на Уила. Король просил сына сблизиться с этим человеком. Селимус усмехнулся. Он ненавидел Уила Тирска и своего отца и мечтал только о том, чтобы Магнус поскорее умер и освободил трон. Принц отчаянно рвался к власти. Став королем, он положит конец династии Тирсков, командовавших в течение нескольких веков войском страны.
   Но пока Селимус вынужден был выполнять требования отца. Да и Уил в последнее время сделался услужлив и старался не раздражать принца. Селимус решил расширить его кругозор. Вряд ли король будет возражать против этого.
   Увидев коварную улыбку на лице Селимуса, Уил насторожился. Что еще задумал принц?
   – Пойдем со мной, – сказал Селимус, – я приготовил интересное развлечение. Тебе понравится.
   – Куда мы отправимся?
   – Это пока секрет. Сам увидишь.
 
   Ушибы и ссадины на теле Миррен начали заживать. Она сидела в темнице Стоунхарта, куда ее бросили несколько дней назад. На смену острой боли от мучившего ее голода пришло оцепенение. Миррен отказывалась от пересоленной пищи, которую бросали в камеру, поскольку знала, что ей не дадут пить, когда она будет умирать от жажды, хватаясь за саднящее горло. Такой рацион сводил человека с ума через несколько дней. Миррен слышала крики обезумевшей от нестерпимой жажды узницы, запертой в одной из камер темницы. Впрочем, преждевременная смерть Миррен Охотникам была невыгодна. Сначала ей предстояло пройти суровое испытание.
   Судебное разбирательство заключалось в допросе с пристрастием. Охотники надеялись под пытками вырвать у Миррен признание в том, что она ведьма. Девушка слышала заунывный колокольный звон, и ей хотелось упасть на сырой каменный пол и забиться в конвульсиях. Говорили, что именно так ведут себя ведьмы. Увидев такую картину, палачи приняли бы корчи за неоспоримое доказательство виновности и отменили бы пытки. Это избавило бы от страданий. Ее все равно убьют, так зачем терпеть лишние мучения?
   Внутренний голос уговаривал ее облегчить участь. Смерть неизбежна. Ее или сожгут на костре после жестоких пыток, или убьют, перерезав горло, если она сразу признает вину и покается. Костер пугал девушку больше, чем пытки и истязания. Она представляла, как ее окружит пламя, как языки огня начнут лизать слабую плоть.
   Испытание, как объяснил Исповедник Лимберт, высокий человек с ястребиным носом, состояло из трех этапов.
   Первый этап она уже прошла. Один из помощников Исповедника изнасиловал ее, лишив девственности, а затем Миррен раздели догола, связали и начали пороть на глазах у десятка людей, одетых в длинные плащи с капюшонами, скрывавшими их лица. Это, по-видимому, были последователи вероучения Зерка. Миррен показалось, что их возбуждало ее нагое, корчившееся от боли тело и неистовые вопли.
   Прежде Миррен думала, что король Магнус ведет решительную борьбу с фанатиками, что он упразднил заведенные ими в стране жестокие порядки. Однако родители не разделяли наивность дочери и просили быть осторожной и осмотрительной.
   – Твои глаза могут привести к беде, дорогая моя, – говаривал отец Миррен. – Фанатики не обратят внимания на твою красоту и ум. Они заметят только одно, твои странные глаза, и испугаются, вспомнив старые предрассудки.
   Мать Миррен тоже постоянно беспокоилась за дочь и говорила, что глаза навлекут на нее беду.
   – В таком случае, выколи их! – воскликнула однажды в сердцах Миррен.
   Но родители пришли в ужас от таких слов. Миррен не хотела огорчать их, но ей надоела постоянная опека отца и матери. Они прятали ее от незнакомцев, которые случайно забредали в деревушку, и заставляли повязывать голову шарфами и платками, надвигая их низко на глаза. Миррен устала от постоянного страха родителей за ее жизнь.
   Девушка знала, что обречена страдать до конца своих дней. Ей хотелось изменить цвет глаз, чтобы избежать преследований Охотников за ведьмами. Миррен вспомнила встречу с приезжим господином в трактире постоялого двора. Резко ответив ему, она сразу же поняла, что накликала беду, и похолодела от ужаса. Но Миррен не могла промолчать, когда рука похотливого постояльца скользнула ей под юбку. От смрадного дыхания ей стало нехорошо, а, поняв, что ему нужно, она почувствовала отвращение к чужаку и бросила в лицо слова, исполненные презрения и негодования, за что и расплачивалась теперь.
   Но сдаваться и доставлять тем самым своим мучителям удовлетворение она не собиралась.
   Когда ее начали избивать кнутом, девушка кричала лишь первые несколько минут, а потом, стиснув зубы, замолчала и до конца пытки не проронила больше ни звука, решив, что палачи не услышат от нее не только признания, но даже стона.
   Одновременно избиению кнутом подвергалась еще одна женщина, намного старше Миррен. Она кричала, рыдала, молила о пощаде. Ее обвиняли в убийстве мужа, и никто из палачей не принимал во внимание многочисленные следы от ожогов и побоев на ее теле, переломы рук и ног. Несчастную истязал жестокий супруг, но никому не было до этого никакого дела. Бедняжка нашла в себе мужество убить изверга, но теперь расплачивалась за это жизнью.
   Наконец избиение прекратилось, и обе женщины, привязанные к бочкам, стали ловить ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание и унять дрожь. Спина Миррен превратилась в кровавое месиво. Девушка зажмурилась от нестерпимой боли, пытаясь подавить ее. Вскоре к ней подошли тюремщики, подняли и привязали к столбу. Ее спина оказалась прижатой к шершавому дереву, но Миррен старалась не замечать острую боль, от которой сводило ноги. В голове все смешалось, и от этого ей было легче переносить неимоверные страдания. Она все еще оставалась нагой, и стоявшие вокруг мужчины пялились на ее тело из всех углов. Но Миррен не замечала их. Она наблюдала за узницей, которую пытали в том же застенке.
   Палачи, по-видимому, приберегали Миррен для последующих развлечений. Они не могли допустить, чтобы она умерла от пыток, лишив их удовольствия видеть ее на костре, объятой пламенем.
   А женщину, обвинявшуюся в убийстве мужа, можно было не жалеть. Миррен видела, как ее сняли с бочки.
   – Суньте ее ноги в колодки, – распорядился Лимберт.
   Миррен закрыла глаза. Она знала, что сейчас произойдет.
   Еще раньше Лимберт с огромным удовольствием провел для Миррен экскурсию по камере пыток, подробно рассказав об имевшихся здесь орудиях и инструментах.
   Обмякшую, ослабевшую женщину подтащили к новому орудию пыток и усадили на скамью.
   – Свяжите ей руки, – приказал Лимберт.
   – Умоляю, сжальтесь надо мной! – простонала несчастная.
   И Миррен крепче зажмурилась. Ей хотелось заткнуть уши, но она не могла это сделать. Миррен знала, что убийце не будет пощады, по крайней мере до тех пор, пока обвиняемая не признается в содеянном.
   Ступни несчастной поставили в колодки, снабженные тисками. После предыдущего истязания она пребывала в полуобморочном состоянии и не понимала, что ее ожидает еще более жестокая пытка. Тюремщику достаточно было сжать тиски, чтобы раздробить своей жертве кость голени. Женщина истошно закричала и сделала признание, которого добивался судья, сказав, что преступление было умышленным, и она ни в чем не раскаивается.
   Мирреп поняла, что Исповеднику не нужна правда. Лимберт выбивал признания, жестоко пытая воров, убийц и грабителей, но своим основным долгом считал уничтожение ведьм и колдунов, которых называл проклятием общества. Он старался поскорее покончить с пожилой женщиной, убившей мужа, и сосредоточить все внимание на Миррен, обвинявшейся в колдовстве.
   Отец рассказывал, что, по слухам, бабушка и дедушка Лимберта были ярыми последователями вероучения Зерка. Их единственная дочь сорок лет назад погибла от руки женщины, подозревавшейся в занятиях магией. С раннего детства Лимберт проникся ненавистью ко всем ведьмам и колдунам. Причем к ним он относил широкий круг людей, среди которых были знахари и знахарки. Лимберт считал, что они, дабы излечить недуги, призывают на помощь дьявола. Родители Миррен, пребывавшие в постоянном страхе за свою дочь, целенаправленно собирали сведения о Лимберте. Этот человек славился суровостью и фанатичным рвением. Он привлекал обвиняемого к суду только в том случае, если был совершенно уверен, что его осудят. Миррен знала, что ее глаза достаточное доказательство для признания виновной в колдовстве.
   Миррен тяжело вздохнула. Ей было до слез жаль бедную женщину, которую так жестоко пытали. Подписывая ей смертный приговор, Лимберт бросил на стоявшую у столба жертву злорадный взгляд, и криво усмехнулся. Миррен поняла, что он хотел сказать. Ей предстояло пройти через страшные муки. Пожилую женщину тем временем выволокли из камеры. Больше о ней никто ничего не слышал. Возможно, ее казнили в тот же день.
   Помощник Лимберта, тот, который утром изнасиловал ее, отвязал Миррен от столба. Разматывая веревки и обдавая девушку своим смрадным дыханием, он шептал ей непристойности. Когда веревки сняли, Миррен упала на грязный пол. Насильник схватил ее за волосы и поднял на ноги. Несмотря на страшную боль, Миррен не издала ни звука.
   – Отведи ее в камеру, – приказал Лимберт. Мужество Миррен не тронуло его каменное сердце. – Ведьма Миррен из Белупа подвергнется пыткам второй степени через три дня. – Исповедник взглянул на девушку. – Думаю, у тебя будет достаточно времени, чтобы зализать раны, моя дорогая. – Он засмеялся, довольный своей шуткой, и добавил: – И, быть может, тогда у тебя развяжется язык.
   Так она снова оказалась в темнице и теперь старалась понять, сколько времени прошло и когда за ней снова явятся костоломы Лимберта, чтобы продолжить истязания. Миррен не знала, день сейчас или ночь. Камера без окон была тесной и душной. От коридора, откуда проникал сырой спертый воздух, ее отгораживали решетки. Миррен сидела на корточках, накинув на голое тело рваное, кишащее насекомыми одеяло. Тем не менее, она была благодарна судьбе за этот клочок грязной, вонючей ткани, спасавший от промозглого холода.
   Миррен вспомнила родителей, но не проронила ни единой слезинки, словно утратила способность плакать. А вот при мысли о маленьком беспомощном щенке, оставленном на произвол судьбы, из глаз покатились слезы. Нейв всегда забавлял ее. Кто теперь позаботится о нем? Сломленная горем мать, даже если и останется в живых, не сможет ухаживать за ним.
   – О, с каким наслаждением я отомстила бы этим людям за все, что они со мной сделали, – прошептала Миррен. – Если бы я действительно была ведьмой, я расправилась бы с ними.
   – Не беспокойся, дитя мое, – услышала она вдруг тихий голос. – Ты не ведьма, но ты непременно отомстишь своим мучителям.