Страница:
Это напомнило ей о Шиллауне, и о дискуссиях по поводу кредитного дебета. Она набрала код отдела снабжения и заказала дополнительную обстановку, ковры с Гни, и к двум часам, когда Консера постучала в дверь, в комнате были стенные экраны, где смешивались самые разные элементы ледяной планеты с буйной флорой прожорливых планет Зобарона. Пугающий, но полнейший отход от действительности.
Консера, стройная женщина среднего роста, вошла в комнату, ахнула при виде экранов и вопросительно взглянула на Килашандру.
– Ох, разумно ли это? Мне бы и в голову не пришло соединить столь различные миры! Ну, пошли. У Него тяжелый характер, но без его уменья мы, певцы, оказались бы в ужасном положении. Он первоклассный мастер, и надо относиться с юмором к его причудам, – и она заскользила мелкими шажками по коридору. – Вы скоро узнаете, где что расположено. Мне кажется, очень приятно быть одной, а не в толпе, но у людей разные вкусы, – и Консера взглянула на Килашандру, чтобы увидеть, согласна ли она. – Конечно, мы отдалены от всех в Галактике, поэтому трудно найти кого-то совместимого по характеру. Вот восьмой уровень, где делается большая часть технической работы. В основном, естественно, для резчиков, потому что нам больше всех нужна техника. Вот мы и пришли.
Консера остановилась у открытого входа и с вроде бы неожиданной вежливостью пропустила Килашандру в маленькую комнату со стойкой, отгораживающей ее треть, а также с дверью, ведущей в мастерскую. Вход Килашандры, видимо, включил сигнал в мастерской, потому что в двери показался человек с красным лицом, испещренным угрюмыми морщинами.
– Вы и есть Килашандра? – спросил он и жестом велел ей подойти, а затем увидел идущую следом Консеру. – Я вам сказал, чтобы вы не ждали, Консера. Вообще нет такого острия, чтобы управлять им тремя пальцами. Отрастите, тогда и разговор будет. – Он сказал это так грубо, что Килашандра подумала, не перешло бы его недовольство Консерой на нее. – Покажите руки, – приказал он Килашандре. Она положила руки ладонями вверх на стойку. Мастер поднял брови, затем провел сильными пальцами по ее ладоням, растянул ей пальцы, чтобы увидеть, нет ли перемычек от постоянной практики, ощупал твердые мышцы вдоль кисти и большой палец. – Вы правильно пользовались своими руками, – сказал он, снова бросив предостерегающий взгляд на Консеру.
Только тогда Килашандра заметила, что два пальца на левой руке Консеры были отрезаны. Обрубки были розовато-белые, свежезалеченные, но очень странной формы. Килашандра подумала, что два недостающих сустава регенерируются, и ощутила тошноту.
– Если остаетесь – ведите себя тихо: а если уйдете – назад не торопитесь, это дело займет два три часа.
Консера предпочла уйти, что не улучшило настроение угрюмого техника. Килашандра по наивности полагала, что настроить резец – дело относительно простое. Оказалось, что этот процесс требовал нескольких дней. Сегодня она читала вслух для отпечатка голоса скучную запись по истории и развитию режущих приборов. Она узнала больше, чем хотела знать. Некоторые из более сложных механизмов оказывались ненадежными при перемене погоды. Другая ранее популярная модель была снята из-за высокого вольтажа разрядов – он вызвал обугливание тела, которое Килашандра видела на Шанкиле. Самым эффективным и надежным резцом, для которого требовался широкодиапазонный слух резчика, считался пьезоэлектрический прибор, преобразовывающий голосовую ноту и ритм в высокочастотные взрывные волны на ультразвуковом механизме, сконструированном и улучшенном варианте первоначального примитивного прибора Барри Милки. Певец придает режущему краю тон основной ноты того хрустального слоя, который он режет.
Один раз поставленный на рисунок голоса, прибор не может изменить. Производство таких резцов ограниченно Гильдией и дополнительно охраняется компьютерным агрегатом, закодированная программа которого известна только гильдмастеру и его исполнительному помощнику.
Как и говорила Консера, техник был весьма вспыльчивым человеком. Когда Килашандра читала вслух, он жаловался на различные обиды со стороны Гильдии и ее членов. Консера с ее требованием прибора с трехпальцевым управлением была одной из его проблем. Еще он жаловался, что ему полагались три недели рыбалки до возвращения на работу. Рыба как раз начала клевать, а Килашандра должна была петь октаву в тоне до.
Она спела несколько октав в разных ключах и решила, что здесь публика куда хуже, чем на судейском прослушивании. Она не пела с того дня, когда встретила Каррика, и теперь страдала от грубого звука. Когда Консера скользнула в комнату, Килашандра почувствовала великое облегчение.
– Завтра в это же время. Я сделаю слепки с ваших здоровых десяти пальцев, – техник бросил лукавый взгляд на Консеру.
Консера поспешно вывела Килашандру из офиса.
– Он обожает такие шуточки, – сказала она. – Я попросила всего лишь немного помощи, чтобы вернуться в Ряды и не тратить столько времени зря. – Она вошла в комнату с табличкой «Тренинг» и вздохнула. – Займемся вашим обучением в работе. – Она указала Килашандре, чтобы та села перед большим голограммным экраном, включила его и затемнила комнату. На экране появились гильдейские правила, предписания и инструкции. – Хоть у вас и Милки-переход, все равно вам нелегко будет совладать с этим.
– Токолом…
– Токолом знакомит только с основной информацией, пригодной для всех членов Гильдии независимо от их способностей. – В голосе Консеры слышалась враждебность. – Теперь вам нужно специализироваться и повторять, и повторять. – Она вздохнула. – Этим и занимаемся, – теперь ее голос выражал терпеливую покорность. – Если это сколько-нибудь вас утешит, я делаю это также и для себя, и всегда считала, что объяснять гораздо легче, чем запоминать. В общем холле вы можете услышать, что даже старейшие певцы тоже бормочут правила и предписания. Правда, вы не оцените этого упражнения, пока оно не станет жизненно-необходимым! Когда вы дойдете до этой точки, вам не обязательно помнить, как вы узнали то, что делаете. Потому что в тот момент вам не придет в голову ничего другое.
Несмотря на убедительный тон Консеры, Килашандра нашла аргументацию обманчивой. Не имея выбора в программе обучения или в учителе, Килашандра настроила себя на запоминания правил насчет рабочих заявок, споров за них, репараций и наказаний и кучи всяких других правил, в которых они не нуждались, поскольку они были ясны каждому, имеющему хоть каплю здравого смысла.
Вернувшись в уединение своей квартиры и стенных экранов, она вызвала больницу и услышала, что Рембол слаб, но в полном сознании. Состояние Шиллауна, Джезри и Бартона было «удовлетворительно» в буквальном значении этого слова. Килашандра также ухитрилась извлечь из компьютера факт, что покалеченные певцы вроде Консеры и Бореллы приняли на себя роль наставников, потому что за это платили. Это объясняло их ядовитые замечания и противоречивое поведение.
На следующее утро, когда Консера проверяла, как Килашандра поняла каждый раздел вчерашнего предмета, она заметила, что Консера про себя тоже повторяет параграф, следующий за параграфом своей ученицы.
Послеобеденное время было проведено у Рыболова в мастерской, где делались слепки ее рук. Рыбак бормотал о том, что в течение жизни певца он делает сотни слепков. Он говорил ей, чтобы она не возвращалась к нему с жалобами на водяные мозоли на ладонях, потому что это не его вина, а мускулов.
Весь вечер Килашандра переделывала декорации своей комнаты.
Утром она занималась с Консерой, полчаса проводила с Рыбаком, который беспрерывно ворчал по поводу плохой утренней рыбалки, недоброкачественного пластика для работы и о привилегиях ранга. Килашандра решила, что если она станет сердиться на всякое язвительное замечание в ее адрес, она будет постоянно раздражена. Остаток дня Консера показывала ей формы кристалла, цвета и комбинации, какие ценились на рынке в данный момент. Черные кристаллы любой формы имели самую высокую продажную цену в любое время. Ей показывали департамент исследований, где ищут новое использование беллибранского кристалла. Там она заметила несколько человек, с такими же глазами, как у Интора.
В последующие дни она занималась на тренажере, имитирующем аэросани: «летала» против ветров мах-шторма. В конце первого урока она была такой разбитой, потной и дрожащей, словно полет был настоящим.
– Вы можете делать это гораздо лучше, – недовольно сказал инструктор, когда она вылезла из имитации. – Побудьте полчаса в баке и после обеда возвращайтесь сюда.
– В каком баке?
– В ванне, в радиационной жидкости. Рукоятки слева. Ступайте! Жду вас к трем часам.
Придя в ванную, она повернула левые рукоятки, и тут же хлынула вязкая жидкость. Килашандра установила желаемую температуру и с отвращением опустилась в ванну. Уже через несколько минут напряжение и стресс оставили ее мышцы, и она лежала на поверхности, пока жидкость не остыла. Днем инструктор ворчливо признался, что она работает лучше.
Через несколько дней половину утра занял одиночный тренировочный полет через Белое Море, где термальные схемы давали хорошую практику: активизировались все визуальные предупреждающие приборы, различные сирены, клаксоны и нервные раздражители. Килашандра немедленно повернула на север, к комплексу Гильдии и успокоилась, когда половина мониторов перестала действовать. Остальные трубили и мигали до тех пор, пока она не поставила сани в их гнездо и не выключила. Когда она пожаловалась инструктору на перегруженность предупреждениями, он посмотрел на нее долгим, уничтожающим взглядом.
– Предупреждение о приближающемся шторме никогда не может быть лишним, – сказал он. – Вы, певцы иной раз так же глухи, как некоторые из нас, ко всем вашим предосторожностям. Пока вы можете помнить совет – запомните: мах-шторм никому не даст второго шанса. Мы изо всех сил стараемся, чтобы у вас был хотя бы один. А теперь переключайтесь на выгрузку. На их пути – удар! – И он быстро отошел, помахивая рукой, чтобы привлечь внимание ангарного персонала.
Этот шторм не был расценен как сильный, и была предупреждена только южная часть континента.
Ангарный и полетный офицеры совещались, когда Килашандра проходила мимо них.
– Тридцать девять вернулись. Нет Киборгена. Он просто самоубийца!
– Он хвалился, что едет за черным. Если сумеет вспомнить, где его заявка…
У Килашандры не было предлога останавливаться и дослушать, но когда сани были вычищены и поставлены на место и ее отпустили, она осталась.
Ветер был не настолько силен, чтобы поднимать перегородки, так что Килашандра остановилась там, откуда могла следить за южным квадратом. Она также поглядывала на офицеров и видела, что они, пожав плечами и покачав головами, прекратили наблюдение.
Если Киборген действительно резал черный кристалл, Килашандра хотела бы разгружать его. Она не нуждалась в сортировочном этаже. Она утешала себя мысленно, что заработала сегодня премию за опасность и не перешла за красную черту, украшая свою комнату. Быть рекрутом имело свои выгоды.
Она пересекла ангар, чтобы вернуться домой, когда услышала звук, вернее сказать, почувствовала его, словно нервные окончания кто-то захлестнул ниткой и потянул. Она еще не вполне привыкла к улучшенному зрению и потрясла головой, чтобы убрать пятно с глаз, но оно оставалось, ныряло и качалось. Нет, это не тень в глазах, это сани, явно движущиеся к комплексу. Она подумала, не сообщить ли кому-нибудь, но увидела, что аварийщики лезут в тяжелые сани с лебедкой. В суматохе никто не заметил, что Килашандра присоединилась к бригаде.
Аварийной машине не пришлось долго лететь, потому, что сани врезались в холм недалеко от комплекса. На вызов кома пилот саней не ответил.
– Чертов дурень ждал слишком долго, – сказал Пилотный, нервно хлопая руками по бедрам. – Ведь предупреждали его, когда он уезжал, чтобы не задерживался! Но ведь им что говори, что нет – никогда ничего не слышат.
Он повторял это в различных вариантах, пока аварийная машине не подошла к саням, и поломку стало видно. Пилот аварийщика посадил свою машину в четырех шагах от саней певца.
– Выгружайте кристалл, – закричал полетный, бросаясь к раздробленному носу саней, наполовину зарывшемуся в пыль.
Килашандра повиновалась приказу, но оглянулась на путь саней. На расстоянии она видела два следа от полозьев, где разбившиеся сани отскочили к окончательной остановке.
Грузовое отделение выдержало. Килашандра с интересом смотрела, как трое мужчин освобождали ближайший люк. Как только они появились с картонными коробками, она бросилась внутрь. Затем она услышала стоны хрустального певца и ругань полетного и помогавшего ему врача. Но едва она коснулась коробки, как тут же забыла о раненом, потому что мягкий, но весьма ощутимый шок пробежал по ее костям от рук к пяткам и голове. Она крепко вцепилась в раму, и ощущение рассеялось.
– Идите дальше. Везите этого парня в больницу, – сказала она вернувшимся членам команды.
Она подняла коробку и пошла, следя за каждым своим шагом и не обращая внимания на уговоры людей, прошедших мимо нее. Она согнулась под тяжестью коробки, когда кокон с раненым ловко поместили в аварийную машину.
В течение короткого перехода к комплексу она думала, почему здесь столько суматохи. Симбионт конечно залечит раны человека, дай ему только время. Она предполагала, что симбионт облегчает боль – Борелла, похоже, не испытывала никакого неудобства от своей огромной раны на бедре, и Консера в своих жалобах ничего не говорила о боли в регенерирующих пальцах.
Как только аварийщик приземлился, ожидающие врачи унесли певца. Сжимая в объятиях коробку, в которой, как она надеялась, был черный хрусталь, Килашандра пошла прямиком в сортировочную. Искать Интора не пришлось, так как он чуть не налетел на нее.
– Интор, – сказала она, протягивая ему коробку, – я думаю, что это черный.
– Черный? – удивился Интор, моргая и хмуро глядя на нее. – А, это вы… Что вы здесь делаете? – он повернулся в сторону больницы, а затем посмотрел вверх, на этаж рекрутов. – Никто не резал черный кристалл.
– Киборген должен был резать. Он разбился. Это из его саней. – Она толкнула коробку в грудь Интора. – Полетный офицер говорил, что Киборген поехал резать черный.
Вопреки своим привычкам Интор взял коробку. Килашандра внутренне злилась на его нерешительность. Она не хотела признаться в контактном шоке, который испытывала в санях Киборгена. Она ловко повернула Интора к его столу, и он, все еще растерянный, представил код певца к сканированию. Его руки поднялись, но снова опустились, когда он повернулся к Килашандре.
– Продолжайте, – сказала она, расстроенная его колебанием, – взгляните на них.
– Я знаю, какие они. А вы как узнали?
Нерешительность Интора исчезла, он почти укоризненно смотрел ей в глаза.
– Я чувствовала их. Откройте. Как режет Киборген?
Все еще глядя на нее, Интор открыл коробку и вынул кристалл. У Килашандры перехватило дыхание при виде тупого, неправильного пятнадцати сантиметрового сегмента. А Интор почтительно распаковал еще два куска и приложил их к первому.
– Он хорошо режет, – сказал Интор, внимательно изучая кристаллы. – Он режет очень хорошо. Точно проходит мимо трещин. Это и объясняет формы.
– Это его последняя резка, – произнес низкий голос гильдмастера.
Килашандра вздрогнула, обернулась и поняла, что Ланжеки подошел уже несколько секунд назад. Он кивнул ей и поманил кого-то их складского помещения.
– Принесите остальные резки Киборгена.
– Есть еще черные? – спросил Интор Килашандру.
Она дрожала, чувствуя внимательный взгляд Ланжеки.
– В этом боксе или во всем грузе?
– В том и другом, – сказал Ланжеки. Его глаза блеснули при попытке выиграть время.
– В боксе нет, – сказала она, проведя рукой вдоль пластины, и нервно сглотнула, искоса глядя на импозантную фигуру Ланжеки. Его одежда, раньше казавшаяся ей тусклой, блестела множеством нитей в неуловим рисунке, очень хорошо гармонирующем с рангом гильдмастера. Он коротко кивнул, и шесть коробок из саней Киборгена поставили на стол Интора.
– Есть еще черный? – спросил Интор.
Она снова сглотнула, вспомнила, как раздражала ее эта привычка у Шиллауна, и провела рукой над коробками. Она почувствовала странное покалывание в ладонях.
– Ничего похожего на первый, – сказала она растерянно.
Интор поднял брови, открыл один бокс и осторожно вынул горсть тусклых осколков. Другая коробка содержала такие же осколки.
– Триаду он вырезал первой и последней? – тихо спросил Ланжеки, поднимая осколок длиной в палец и разглядывая его неправильную форму.
– Разве он не сказал? – спокойно спросил Интор.
Ланжеки вздохнул и коротким движением головы ответил на вопрос.
– Я думала, что этот драгоценный симбионт лечит… – выпалила Килашандра помимо своей воли.
Взгляд Ланжеки заставил ее замолчать.
– У симбионта есть несколько ограничений: сознательное и постоянное злоупотребление – раз; возраст хозяина – два; добавим третий фактор: Киборген слишком долго оставался в Рядах, несмотря о штормовом предупреждении. – Он повернулся, чтобы взглянуть на три куска черного кристалла на весах и на кредитную оценку на дисплее.
Если Киборген умер, кто унаследует кредиты? – подумала она.
– Итак, Килашандра Ри, – снова заговорил Ланжеки, – вы оказались чувствительны к черным кристаллам и получили Милки-переход.
Килашандра смутилась от слов гильдмастера. Он выглядел таким отчужденным и далеким, как в тот день, когда она приехала на Шанкил с Карриком. Глаза его были особенно живыми. Чуть заметное движение его губ заставило Килашандру все время смотреть на его рот. Широкие, красивой формы губы больше отражали его мысли, чем глаза, лицо и тело. Не смеется ли он над ней? Нет, вероятно нет. Гильдмастер не славился юмором, к нему питали великое уважение и некоторый страх те люди, которые мало чего боялись и не уважали ничего, кроме денег. Она почувствовала, как ее плечи и спина напряглись, ожидая насмешки с его стороны.
– Благодарю вас, Килашандра Ри, за то, что вы так быстро обнаружили эту триаду, – произнес Ланжеки с легким поклонам. Затем повернулся и исчез так же быстро, как и появился.
Уставшая от напряжения Килашандра прислонилась к столу Интора.
– Всегда хорошо узнать черный, когда окажешься рядом с ним, – сказал Интор. – Самое трудное – найти его в первый раз.
– А во второй? – нахально спросила Килашандра.
Он испытующе посмотрел на нее.
– Вспомнить, где был первый раз!
Она простилась с ним, прошла через сортировочную к складам и снова в ангар – кратчайший путь до ее квартиры. Ангарный персонал был занят демонтажем саней Киборгена. Она поморщилась. Значит, поврежденная машина чинилась так долго и так часто, как требовалось хозяину при его жизни… а затем разбиралась. А сани Каррика тоже были разобраны?
Вдруг она остановилась, повернулась и уставилась на холмы в ту сторону, куда совершил свой последний полет Киборген, а затем почти бегом отправилась в ангарную Погодную, чтобы взглянуть на метеоснимок, всегда выставляемый и корректируемый каждую минуту.
– Этот шторм был с юго-востока? Он закончился?
Погодный офицер хмуро поднял глаза. Предупреждая отказ, Килашандра подняла руку с обручем на запястье. Офицер немедленно выстучал запись со спутника, которая показала формацию шторма. Ветер начался быстро и неожиданно, как большинство беллибранских штормов, прошел по широкому сектору Рядов и затем покатился к морю.
– Я была на аварийщике, который доставил сюда Киборгена и, видимо, уронила там свой запястный прибор. Могу я взять скиммер?
Метеоофицер пожал плечами.
– Договоритесь с полетным. В мою компетенцию входят только сведения о погоде.
Полетный вероятно подумал: надо же быть такой растяпой, чтобы уронить прибор – и дал подержанный скиммер. Она задержалась, чтобы посмотреть на все еще изображенный на аварийном экране возвратный путь аварийщика. Выйдя из офиса, она тут же сделала пометки на своем запястном приборе.
Она вывела скиммер из ангара и не торопясь отправилась к месту аварии. Она вдруг подумала, что Киборген, в попытке обогнать шторм, наверняка возвращался к комплексу самым прямым путем. Правда, она слышала от Консеры, что осторожные певцы защищают свои участки, пользуясь кружными дорогами туда и обратно, но Киборгену просто легче было лететь прямо, чтобы успеть добраться. Тем более, что его сани шли намного позади всех остальных в этом районе.
Получив эти сведения, она может установить точное время, когда было передано штормовое предупреждение, рассчитать максимальную скорость саней Киборгена, угол полета во время аварии, таким образом она сумеет определить район, где он резал черный кристалл. Может быть, она сумеет даже рассчитать, на сколько времени Киборген задержался на своей заявке, по витку времени, которое потребовалось для возвращения остальным тридцати девяти певцам.
Она подняла скиммер над местом аварии, отметила метки следа и царапину на голой скале. Она приземлилась и вылезла, чтобы посмотреть на них поближе. Царапина была глубже на северной стороне скалы, как если бы сани при ударе отклонились от курса. Она сделала заметки на запястном приборе, вернулась в скиммер и объехала весь квадрат сектора, ища еще какие-нибудь свидетельства поспешного последнего полета Киборгена.
Заход солнца сделал продолжение поисков бессмысленным. Она еще раз проверила точки направления и вернулась в комплекс.
Глава 7
Консера, стройная женщина среднего роста, вошла в комнату, ахнула при виде экранов и вопросительно взглянула на Килашандру.
– Ох, разумно ли это? Мне бы и в голову не пришло соединить столь различные миры! Ну, пошли. У Него тяжелый характер, но без его уменья мы, певцы, оказались бы в ужасном положении. Он первоклассный мастер, и надо относиться с юмором к его причудам, – и она заскользила мелкими шажками по коридору. – Вы скоро узнаете, где что расположено. Мне кажется, очень приятно быть одной, а не в толпе, но у людей разные вкусы, – и Консера взглянула на Килашандру, чтобы увидеть, согласна ли она. – Конечно, мы отдалены от всех в Галактике, поэтому трудно найти кого-то совместимого по характеру. Вот восьмой уровень, где делается большая часть технической работы. В основном, естественно, для резчиков, потому что нам больше всех нужна техника. Вот мы и пришли.
Консера остановилась у открытого входа и с вроде бы неожиданной вежливостью пропустила Килашандру в маленькую комнату со стойкой, отгораживающей ее треть, а также с дверью, ведущей в мастерскую. Вход Килашандры, видимо, включил сигнал в мастерской, потому что в двери показался человек с красным лицом, испещренным угрюмыми морщинами.
– Вы и есть Килашандра? – спросил он и жестом велел ей подойти, а затем увидел идущую следом Консеру. – Я вам сказал, чтобы вы не ждали, Консера. Вообще нет такого острия, чтобы управлять им тремя пальцами. Отрастите, тогда и разговор будет. – Он сказал это так грубо, что Килашандра подумала, не перешло бы его недовольство Консерой на нее. – Покажите руки, – приказал он Килашандре. Она положила руки ладонями вверх на стойку. Мастер поднял брови, затем провел сильными пальцами по ее ладоням, растянул ей пальцы, чтобы увидеть, нет ли перемычек от постоянной практики, ощупал твердые мышцы вдоль кисти и большой палец. – Вы правильно пользовались своими руками, – сказал он, снова бросив предостерегающий взгляд на Консеру.
Только тогда Килашандра заметила, что два пальца на левой руке Консеры были отрезаны. Обрубки были розовато-белые, свежезалеченные, но очень странной формы. Килашандра подумала, что два недостающих сустава регенерируются, и ощутила тошноту.
– Если остаетесь – ведите себя тихо: а если уйдете – назад не торопитесь, это дело займет два три часа.
Консера предпочла уйти, что не улучшило настроение угрюмого техника. Килашандра по наивности полагала, что настроить резец – дело относительно простое. Оказалось, что этот процесс требовал нескольких дней. Сегодня она читала вслух для отпечатка голоса скучную запись по истории и развитию режущих приборов. Она узнала больше, чем хотела знать. Некоторые из более сложных механизмов оказывались ненадежными при перемене погоды. Другая ранее популярная модель была снята из-за высокого вольтажа разрядов – он вызвал обугливание тела, которое Килашандра видела на Шанкиле. Самым эффективным и надежным резцом, для которого требовался широкодиапазонный слух резчика, считался пьезоэлектрический прибор, преобразовывающий голосовую ноту и ритм в высокочастотные взрывные волны на ультразвуковом механизме, сконструированном и улучшенном варианте первоначального примитивного прибора Барри Милки. Певец придает режущему краю тон основной ноты того хрустального слоя, который он режет.
Один раз поставленный на рисунок голоса, прибор не может изменить. Производство таких резцов ограниченно Гильдией и дополнительно охраняется компьютерным агрегатом, закодированная программа которого известна только гильдмастеру и его исполнительному помощнику.
Как и говорила Консера, техник был весьма вспыльчивым человеком. Когда Килашандра читала вслух, он жаловался на различные обиды со стороны Гильдии и ее членов. Консера с ее требованием прибора с трехпальцевым управлением была одной из его проблем. Еще он жаловался, что ему полагались три недели рыбалки до возвращения на работу. Рыба как раз начала клевать, а Килашандра должна была петь октаву в тоне до.
Она спела несколько октав в разных ключах и решила, что здесь публика куда хуже, чем на судейском прослушивании. Она не пела с того дня, когда встретила Каррика, и теперь страдала от грубого звука. Когда Консера скользнула в комнату, Килашандра почувствовала великое облегчение.
– Завтра в это же время. Я сделаю слепки с ваших здоровых десяти пальцев, – техник бросил лукавый взгляд на Консеру.
Консера поспешно вывела Килашандру из офиса.
– Он обожает такие шуточки, – сказала она. – Я попросила всего лишь немного помощи, чтобы вернуться в Ряды и не тратить столько времени зря. – Она вошла в комнату с табличкой «Тренинг» и вздохнула. – Займемся вашим обучением в работе. – Она указала Килашандре, чтобы та села перед большим голограммным экраном, включила его и затемнила комнату. На экране появились гильдейские правила, предписания и инструкции. – Хоть у вас и Милки-переход, все равно вам нелегко будет совладать с этим.
– Токолом…
– Токолом знакомит только с основной информацией, пригодной для всех членов Гильдии независимо от их способностей. – В голосе Консеры слышалась враждебность. – Теперь вам нужно специализироваться и повторять, и повторять. – Она вздохнула. – Этим и занимаемся, – теперь ее голос выражал терпеливую покорность. – Если это сколько-нибудь вас утешит, я делаю это также и для себя, и всегда считала, что объяснять гораздо легче, чем запоминать. В общем холле вы можете услышать, что даже старейшие певцы тоже бормочут правила и предписания. Правда, вы не оцените этого упражнения, пока оно не станет жизненно-необходимым! Когда вы дойдете до этой точки, вам не обязательно помнить, как вы узнали то, что делаете. Потому что в тот момент вам не придет в голову ничего другое.
Несмотря на убедительный тон Консеры, Килашандра нашла аргументацию обманчивой. Не имея выбора в программе обучения или в учителе, Килашандра настроила себя на запоминания правил насчет рабочих заявок, споров за них, репараций и наказаний и кучи всяких других правил, в которых они не нуждались, поскольку они были ясны каждому, имеющему хоть каплю здравого смысла.
Вернувшись в уединение своей квартиры и стенных экранов, она вызвала больницу и услышала, что Рембол слаб, но в полном сознании. Состояние Шиллауна, Джезри и Бартона было «удовлетворительно» в буквальном значении этого слова. Килашандра также ухитрилась извлечь из компьютера факт, что покалеченные певцы вроде Консеры и Бореллы приняли на себя роль наставников, потому что за это платили. Это объясняло их ядовитые замечания и противоречивое поведение.
На следующее утро, когда Консера проверяла, как Килашандра поняла каждый раздел вчерашнего предмета, она заметила, что Консера про себя тоже повторяет параграф, следующий за параграфом своей ученицы.
Послеобеденное время было проведено у Рыболова в мастерской, где делались слепки ее рук. Рыбак бормотал о том, что в течение жизни певца он делает сотни слепков. Он говорил ей, чтобы она не возвращалась к нему с жалобами на водяные мозоли на ладонях, потому что это не его вина, а мускулов.
Весь вечер Килашандра переделывала декорации своей комнаты.
Утром она занималась с Консерой, полчаса проводила с Рыбаком, который беспрерывно ворчал по поводу плохой утренней рыбалки, недоброкачественного пластика для работы и о привилегиях ранга. Килашандра решила, что если она станет сердиться на всякое язвительное замечание в ее адрес, она будет постоянно раздражена. Остаток дня Консера показывала ей формы кристалла, цвета и комбинации, какие ценились на рынке в данный момент. Черные кристаллы любой формы имели самую высокую продажную цену в любое время. Ей показывали департамент исследований, где ищут новое использование беллибранского кристалла. Там она заметила несколько человек, с такими же глазами, как у Интора.
В последующие дни она занималась на тренажере, имитирующем аэросани: «летала» против ветров мах-шторма. В конце первого урока она была такой разбитой, потной и дрожащей, словно полет был настоящим.
– Вы можете делать это гораздо лучше, – недовольно сказал инструктор, когда она вылезла из имитации. – Побудьте полчаса в баке и после обеда возвращайтесь сюда.
– В каком баке?
– В ванне, в радиационной жидкости. Рукоятки слева. Ступайте! Жду вас к трем часам.
Придя в ванную, она повернула левые рукоятки, и тут же хлынула вязкая жидкость. Килашандра установила желаемую температуру и с отвращением опустилась в ванну. Уже через несколько минут напряжение и стресс оставили ее мышцы, и она лежала на поверхности, пока жидкость не остыла. Днем инструктор ворчливо признался, что она работает лучше.
Через несколько дней половину утра занял одиночный тренировочный полет через Белое Море, где термальные схемы давали хорошую практику: активизировались все визуальные предупреждающие приборы, различные сирены, клаксоны и нервные раздражители. Килашандра немедленно повернула на север, к комплексу Гильдии и успокоилась, когда половина мониторов перестала действовать. Остальные трубили и мигали до тех пор, пока она не поставила сани в их гнездо и не выключила. Когда она пожаловалась инструктору на перегруженность предупреждениями, он посмотрел на нее долгим, уничтожающим взглядом.
– Предупреждение о приближающемся шторме никогда не может быть лишним, – сказал он. – Вы, певцы иной раз так же глухи, как некоторые из нас, ко всем вашим предосторожностям. Пока вы можете помнить совет – запомните: мах-шторм никому не даст второго шанса. Мы изо всех сил стараемся, чтобы у вас был хотя бы один. А теперь переключайтесь на выгрузку. На их пути – удар! – И он быстро отошел, помахивая рукой, чтобы привлечь внимание ангарного персонала.
Этот шторм не был расценен как сильный, и была предупреждена только южная часть континента.
Ангарный и полетный офицеры совещались, когда Килашандра проходила мимо них.
– Тридцать девять вернулись. Нет Киборгена. Он просто самоубийца!
– Он хвалился, что едет за черным. Если сумеет вспомнить, где его заявка…
У Килашандры не было предлога останавливаться и дослушать, но когда сани были вычищены и поставлены на место и ее отпустили, она осталась.
Ветер был не настолько силен, чтобы поднимать перегородки, так что Килашандра остановилась там, откуда могла следить за южным квадратом. Она также поглядывала на офицеров и видела, что они, пожав плечами и покачав головами, прекратили наблюдение.
Если Киборген действительно резал черный кристалл, Килашандра хотела бы разгружать его. Она не нуждалась в сортировочном этаже. Она утешала себя мысленно, что заработала сегодня премию за опасность и не перешла за красную черту, украшая свою комнату. Быть рекрутом имело свои выгоды.
Она пересекла ангар, чтобы вернуться домой, когда услышала звук, вернее сказать, почувствовала его, словно нервные окончания кто-то захлестнул ниткой и потянул. Она еще не вполне привыкла к улучшенному зрению и потрясла головой, чтобы убрать пятно с глаз, но оно оставалось, ныряло и качалось. Нет, это не тень в глазах, это сани, явно движущиеся к комплексу. Она подумала, не сообщить ли кому-нибудь, но увидела, что аварийщики лезут в тяжелые сани с лебедкой. В суматохе никто не заметил, что Килашандра присоединилась к бригаде.
Аварийной машине не пришлось долго лететь, потому, что сани врезались в холм недалеко от комплекса. На вызов кома пилот саней не ответил.
– Чертов дурень ждал слишком долго, – сказал Пилотный, нервно хлопая руками по бедрам. – Ведь предупреждали его, когда он уезжал, чтобы не задерживался! Но ведь им что говори, что нет – никогда ничего не слышат.
Он повторял это в различных вариантах, пока аварийная машине не подошла к саням, и поломку стало видно. Пилот аварийщика посадил свою машину в четырех шагах от саней певца.
– Выгружайте кристалл, – закричал полетный, бросаясь к раздробленному носу саней, наполовину зарывшемуся в пыль.
Килашандра повиновалась приказу, но оглянулась на путь саней. На расстоянии она видела два следа от полозьев, где разбившиеся сани отскочили к окончательной остановке.
Грузовое отделение выдержало. Килашандра с интересом смотрела, как трое мужчин освобождали ближайший люк. Как только они появились с картонными коробками, она бросилась внутрь. Затем она услышала стоны хрустального певца и ругань полетного и помогавшего ему врача. Но едва она коснулась коробки, как тут же забыла о раненом, потому что мягкий, но весьма ощутимый шок пробежал по ее костям от рук к пяткам и голове. Она крепко вцепилась в раму, и ощущение рассеялось.
– Идите дальше. Везите этого парня в больницу, – сказала она вернувшимся членам команды.
Она подняла коробку и пошла, следя за каждым своим шагом и не обращая внимания на уговоры людей, прошедших мимо нее. Она согнулась под тяжестью коробки, когда кокон с раненым ловко поместили в аварийную машину.
В течение короткого перехода к комплексу она думала, почему здесь столько суматохи. Симбионт конечно залечит раны человека, дай ему только время. Она предполагала, что симбионт облегчает боль – Борелла, похоже, не испытывала никакого неудобства от своей огромной раны на бедре, и Консера в своих жалобах ничего не говорила о боли в регенерирующих пальцах.
Как только аварийщик приземлился, ожидающие врачи унесли певца. Сжимая в объятиях коробку, в которой, как она надеялась, был черный хрусталь, Килашандра пошла прямиком в сортировочную. Искать Интора не пришлось, так как он чуть не налетел на нее.
– Интор, – сказала она, протягивая ему коробку, – я думаю, что это черный.
– Черный? – удивился Интор, моргая и хмуро глядя на нее. – А, это вы… Что вы здесь делаете? – он повернулся в сторону больницы, а затем посмотрел вверх, на этаж рекрутов. – Никто не резал черный кристалл.
– Киборген должен был резать. Он разбился. Это из его саней. – Она толкнула коробку в грудь Интора. – Полетный офицер говорил, что Киборген поехал резать черный.
Вопреки своим привычкам Интор взял коробку. Килашандра внутренне злилась на его нерешительность. Она не хотела признаться в контактном шоке, который испытывала в санях Киборгена. Она ловко повернула Интора к его столу, и он, все еще растерянный, представил код певца к сканированию. Его руки поднялись, но снова опустились, когда он повернулся к Килашандре.
– Продолжайте, – сказала она, расстроенная его колебанием, – взгляните на них.
– Я знаю, какие они. А вы как узнали?
Нерешительность Интора исчезла, он почти укоризненно смотрел ей в глаза.
– Я чувствовала их. Откройте. Как режет Киборген?
Все еще глядя на нее, Интор открыл коробку и вынул кристалл. У Килашандры перехватило дыхание при виде тупого, неправильного пятнадцати сантиметрового сегмента. А Интор почтительно распаковал еще два куска и приложил их к первому.
– Он хорошо режет, – сказал Интор, внимательно изучая кристаллы. – Он режет очень хорошо. Точно проходит мимо трещин. Это и объясняет формы.
– Это его последняя резка, – произнес низкий голос гильдмастера.
Килашандра вздрогнула, обернулась и поняла, что Ланжеки подошел уже несколько секунд назад. Он кивнул ей и поманил кого-то их складского помещения.
– Принесите остальные резки Киборгена.
– Есть еще черные? – спросил Интор Килашандру.
Она дрожала, чувствуя внимательный взгляд Ланжеки.
– В этом боксе или во всем грузе?
– В том и другом, – сказал Ланжеки. Его глаза блеснули при попытке выиграть время.
– В боксе нет, – сказала она, проведя рукой вдоль пластины, и нервно сглотнула, искоса глядя на импозантную фигуру Ланжеки. Его одежда, раньше казавшаяся ей тусклой, блестела множеством нитей в неуловим рисунке, очень хорошо гармонирующем с рангом гильдмастера. Он коротко кивнул, и шесть коробок из саней Киборгена поставили на стол Интора.
– Есть еще черный? – спросил Интор.
Она снова сглотнула, вспомнила, как раздражала ее эта привычка у Шиллауна, и провела рукой над коробками. Она почувствовала странное покалывание в ладонях.
– Ничего похожего на первый, – сказала она растерянно.
Интор поднял брови, открыл один бокс и осторожно вынул горсть тусклых осколков. Другая коробка содержала такие же осколки.
– Триаду он вырезал первой и последней? – тихо спросил Ланжеки, поднимая осколок длиной в палец и разглядывая его неправильную форму.
– Разве он не сказал? – спокойно спросил Интор.
Ланжеки вздохнул и коротким движением головы ответил на вопрос.
– Я думала, что этот драгоценный симбионт лечит… – выпалила Килашандра помимо своей воли.
Взгляд Ланжеки заставил ее замолчать.
– У симбионта есть несколько ограничений: сознательное и постоянное злоупотребление – раз; возраст хозяина – два; добавим третий фактор: Киборген слишком долго оставался в Рядах, несмотря о штормовом предупреждении. – Он повернулся, чтобы взглянуть на три куска черного кристалла на весах и на кредитную оценку на дисплее.
Если Киборген умер, кто унаследует кредиты? – подумала она.
– Итак, Килашандра Ри, – снова заговорил Ланжеки, – вы оказались чувствительны к черным кристаллам и получили Милки-переход.
Килашандра смутилась от слов гильдмастера. Он выглядел таким отчужденным и далеким, как в тот день, когда она приехала на Шанкил с Карриком. Глаза его были особенно живыми. Чуть заметное движение его губ заставило Килашандру все время смотреть на его рот. Широкие, красивой формы губы больше отражали его мысли, чем глаза, лицо и тело. Не смеется ли он над ней? Нет, вероятно нет. Гильдмастер не славился юмором, к нему питали великое уважение и некоторый страх те люди, которые мало чего боялись и не уважали ничего, кроме денег. Она почувствовала, как ее плечи и спина напряглись, ожидая насмешки с его стороны.
– Благодарю вас, Килашандра Ри, за то, что вы так быстро обнаружили эту триаду, – произнес Ланжеки с легким поклонам. Затем повернулся и исчез так же быстро, как и появился.
Уставшая от напряжения Килашандра прислонилась к столу Интора.
– Всегда хорошо узнать черный, когда окажешься рядом с ним, – сказал Интор. – Самое трудное – найти его в первый раз.
– А во второй? – нахально спросила Килашандра.
Он испытующе посмотрел на нее.
– Вспомнить, где был первый раз!
Она простилась с ним, прошла через сортировочную к складам и снова в ангар – кратчайший путь до ее квартиры. Ангарный персонал был занят демонтажем саней Киборгена. Она поморщилась. Значит, поврежденная машина чинилась так долго и так часто, как требовалось хозяину при его жизни… а затем разбиралась. А сани Каррика тоже были разобраны?
Вдруг она остановилась, повернулась и уставилась на холмы в ту сторону, куда совершил свой последний полет Киборген, а затем почти бегом отправилась в ангарную Погодную, чтобы взглянуть на метеоснимок, всегда выставляемый и корректируемый каждую минуту.
– Этот шторм был с юго-востока? Он закончился?
Погодный офицер хмуро поднял глаза. Предупреждая отказ, Килашандра подняла руку с обручем на запястье. Офицер немедленно выстучал запись со спутника, которая показала формацию шторма. Ветер начался быстро и неожиданно, как большинство беллибранских штормов, прошел по широкому сектору Рядов и затем покатился к морю.
– Я была на аварийщике, который доставил сюда Киборгена и, видимо, уронила там свой запястный прибор. Могу я взять скиммер?
Метеоофицер пожал плечами.
– Договоритесь с полетным. В мою компетенцию входят только сведения о погоде.
Полетный вероятно подумал: надо же быть такой растяпой, чтобы уронить прибор – и дал подержанный скиммер. Она задержалась, чтобы посмотреть на все еще изображенный на аварийном экране возвратный путь аварийщика. Выйдя из офиса, она тут же сделала пометки на своем запястном приборе.
Она вывела скиммер из ангара и не торопясь отправилась к месту аварии. Она вдруг подумала, что Киборген, в попытке обогнать шторм, наверняка возвращался к комплексу самым прямым путем. Правда, она слышала от Консеры, что осторожные певцы защищают свои участки, пользуясь кружными дорогами туда и обратно, но Киборгену просто легче было лететь прямо, чтобы успеть добраться. Тем более, что его сани шли намного позади всех остальных в этом районе.
Получив эти сведения, она может установить точное время, когда было передано штормовое предупреждение, рассчитать максимальную скорость саней Киборгена, угол полета во время аварии, таким образом она сумеет определить район, где он резал черный кристалл. Может быть, она сумеет даже рассчитать, на сколько времени Киборген задержался на своей заявке, по витку времени, которое потребовалось для возвращения остальным тридцати девяти певцам.
Она подняла скиммер над местом аварии, отметила метки следа и царапину на голой скале. Она приземлилась и вылезла, чтобы посмотреть на них поближе. Царапина была глубже на северной стороне скалы, как если бы сани при ударе отклонились от курса. Она сделала заметки на запястном приборе, вернулась в скиммер и объехала весь квадрат сектора, ища еще какие-нибудь свидетельства поспешного последнего полета Киборгена.
Заход солнца сделал продолжение поисков бессмысленным. Она еще раз проверила точки направления и вернулась в комплекс.
Глава 7
Килашандра откинулась от терминала в своей комнате и заметила, что дисплей времени показывает раннее утро. Она устала, даже глаза жгло, и очень проголодалась. Но у нее была вся информация, какую она могла получить из банков Гильдии, и которая могла сузить поиск заявки Киборгена. Она занесла программу в свою личную запись и быстро подошла к блоку питания, чтобы заказать горячий суп. Хотя сведения были записаны, она не могла не думать о своем плане и обо всех препятствиях на пути к его осуществлению.
Киборген умер. Его заявка, где бы она ни находилась, теперь свободна, в соответствии с параграфами о заявках, об их получении и отметках, наказаниях за захват чужих заявок и тому подобное. Но сначала надо отыскать эту заявку. Как сказал Интор, это первая проблема. Хоть Килашандра имела некоторые соображения как ее разрешить, но она не имела саней, чтобы съездить на место и посмотреть, и не было резца, чтобы вырезать кристалл из «открытого» слоя. В своих рассуждениях она пришла к выводу, что Киборген разрабатывал свой участок по меньшей мере сорок лет. Сравнительный анализ показал, что двенадцать резок черного кристалла были сделаны из одного слоя, причем последний раз был сделан примерно девять лет назад. Вторая проблема, как утверждал Интор – запомнить.
Недавно, отдыхая от скучных занятий, Килашандра спросила Консеру, как певцы находят свой участок после долгого отсутствия, если их память так ненадежна.
– О, – легко ответила Консера, – я никогда не забываю сказать своим саням, чтобы они следили за ориентирами. В санях записан отпечаток моего голоса, так что это безопасно. – Она замялась, как обычно глядя мимо Килашандры, что было ее привычкой. – Правда, штормы иной раз изменяют ориентиры, так что разумнее записать контуры уровней, впадин и возвышенностей, они не так сильно изменяются от ветра. Кроме того, если режешь данный слой несколько раз, он резонирует. Так что, если запомнить хотя бы общее направление, найти точное место намного легче.
Килашандра доела суп и устало вытянулась на постели. Ее не удовлетворяла собранная информация. Следовало бы сузить поиск более старых заявочных отметок в географическом районе, высчитанном по высшей скорости старых саней Киборгена, со времени появления штормового предупреждения и зарегистрированной скорости штормового ветра.
Ее мучило одно: рекордер, записывающее устройство, саней Киборгена. Она видела, что сани были размонтированы, но не должны ли были техники спасти запись для информации, которая может понадобиться? Она не знала, может ли кто-нибудь разрушить голосовой код. Вообще-то, в правилах не говорилось, что Гильдия имеет законное право на подобные действия: по Правилам ФП, это страшное нарушение личных тайн, но Хартия особо не отрицала такого права за Гильдией в случае смерти ее члена.
Трег говорил, что личные записи неприкосновенны. Темнота и абсолютная тишина спальни успокоили ее сомнения. Гильдия могла проявить и действительно проявила некоторую безжалостность. Но обход предписаний и попранные законы вполне соответствуют человеческому становлению. Когда Гильдия запрещает, она так же защищает, иначе проклятая планета была бы оставлена споре и кристаллу на растерзание.
Киборген умер. Его заявка, где бы она ни находилась, теперь свободна, в соответствии с параграфами о заявках, об их получении и отметках, наказаниях за захват чужих заявок и тому подобное. Но сначала надо отыскать эту заявку. Как сказал Интор, это первая проблема. Хоть Килашандра имела некоторые соображения как ее разрешить, но она не имела саней, чтобы съездить на место и посмотреть, и не было резца, чтобы вырезать кристалл из «открытого» слоя. В своих рассуждениях она пришла к выводу, что Киборген разрабатывал свой участок по меньшей мере сорок лет. Сравнительный анализ показал, что двенадцать резок черного кристалла были сделаны из одного слоя, причем последний раз был сделан примерно девять лет назад. Вторая проблема, как утверждал Интор – запомнить.
Недавно, отдыхая от скучных занятий, Килашандра спросила Консеру, как певцы находят свой участок после долгого отсутствия, если их память так ненадежна.
– О, – легко ответила Консера, – я никогда не забываю сказать своим саням, чтобы они следили за ориентирами. В санях записан отпечаток моего голоса, так что это безопасно. – Она замялась, как обычно глядя мимо Килашандры, что было ее привычкой. – Правда, штормы иной раз изменяют ориентиры, так что разумнее записать контуры уровней, впадин и возвышенностей, они не так сильно изменяются от ветра. Кроме того, если режешь данный слой несколько раз, он резонирует. Так что, если запомнить хотя бы общее направление, найти точное место намного легче.
Килашандра доела суп и устало вытянулась на постели. Ее не удовлетворяла собранная информация. Следовало бы сузить поиск более старых заявочных отметок в географическом районе, высчитанном по высшей скорости старых саней Киборгена, со времени появления штормового предупреждения и зарегистрированной скорости штормового ветра.
Ее мучило одно: рекордер, записывающее устройство, саней Киборгена. Она видела, что сани были размонтированы, но не должны ли были техники спасти запись для информации, которая может понадобиться? Она не знала, может ли кто-нибудь разрушить голосовой код. Вообще-то, в правилах не говорилось, что Гильдия имеет законное право на подобные действия: по Правилам ФП, это страшное нарушение личных тайн, но Хартия особо не отрицала такого права за Гильдией в случае смерти ее члена.
Трег говорил, что личные записи неприкосновенны. Темнота и абсолютная тишина спальни успокоили ее сомнения. Гильдия могла проявить и действительно проявила некоторую безжалостность. Но обход предписаний и попранные законы вполне соответствуют человеческому становлению. Когда Гильдия запрещает, она так же защищает, иначе проклятая планета была бы оставлена споре и кристаллу на растерзание.