Маклин Алистер. Полярная станция "Зебра"

   — Да нет, чуть попозже, спасибо, — вежливо ответил Свенсон. Очень жаль, что вам не повезло с ногой, Забринский. Как она?
   — Отлично, капитан, все отлично. В гипсовой повязке. — Он вытянул вперед негнущуюся ногу. — Здешний лекарь, доктор Джолли, сделал мне все чин-чином... А вам здорово досталось вчера вечером? — обратился он ко мне. — Доктору Карпентеру вчера вечером досталось очень здорово, сказал Свенсон. — А потом и нам всем тоже... Давайте сюда носилки. Вы первый, Забринский. А вы, Ролингс, не прикидывайтесь слабаком. До "Дельфина” всего-то пара сотен ярдов. Через полчаса мы вас всех заберем на борт.
   Я услышал позади какую-то возню. Доктор Джолли уже встал на ноги и помогал подняться капитану Фол-сому. Фолсом выглядел даже хуже, чем вчера, хотя лицо у него было почти все забинтовано.
   — Капитан Фолсом, — представил я полярников. -Доктор Джолли. А это коммандер Свенсон, капитан «Дельфина». Доктор Бенсон.
   — Доктор Бенсон? Вы сказали «доктор», старина? — Джолли .поднял брови, — Похоже, конкуренция в сфере раздачи таблеток обостряется. И коммандер...
   Ей-богу, ребята, мы рады видеть вас здесь.
   Сочетание ирландского акцента с английским жаргоном двадцатых годов как-то особенно резануло ухо. Джолли напомнил мне одного интеллигентного сингалезца, с которым когда-то свела меня судьба: тот примерно так же безалаберно смешивал чистый, правильный, даже дистиллированный язык Южной Англии с уличными словечками сорокалетней давности: "Железно, старина! Клево базаришь...”
   — Могу себе представить, — улыбнулся Свенсон. Он посмотрел на сгрудившихся на полу людей, которых можно было принять за живых только благодаря легкому пару, выходящему изо рта при дыхании, и улыбка его исчезла. Он обратился к капитану Фолсому:
   — Не найду слов, чтобы выразить соболезнование. Все это ужасно, просто ужасно.
   Фолсом пошевелился и что-то произнес, но мы не разобрали, что именно.
   Хотя ему только что наложили свежие повязки, это, кажется, не принесло облегчения: язык двигался нормально, а вот губы и щеки были так изуродованы, что в его речи не оставалось почти ничего человеческого. Левая сторона головы выглядела немного получше, но и она судорожно дергалась, а левый глаз был почти закрыт веком. И дело тут не в нервно-мышечной реакции на сильный ожог щеки. Просто он испытывал невероятные муки. Я спросил у Джолли:
   — Морфия нет больше?
   Мне казалось, что я оставил ему этого добра предостаточно.
   — Абсолютно ничего, — устало ответил Джолли. — Я израсходовал все.
   Без остатка.
   — Доктор Джолли трудился всю ночь напролет, — тихо заметил Забринский.
   — Восемь часов подряд. Ролингс, он и Киннерд. Без передышки.
   Бенсон мигом открыл свою медицинскую сумку. Увидев это, Джолли улыбнулся — из последних сил, но с видимым облегчением. Он тоже выглядел гораздо хуже, чем вчера вечером. В нем и так-то душа еле в теле держалась, а он ведь еще и трудился. Целых восемь часов подряд. Даже наложил Забринскому гипс на лодыжку. Хороший врач. Внимательный, не забывающий клятву Гиппократа. Теперь он имеет право на отдых. Теперь, когда прибыли другие врачи, он может и передохнуть. А вот раньше — ни в коем случае.
   Он стал усаживать Фолсома, я пришел ему на помощь. Потом он и сам опустился на пол, прислонившись к стене.
   — Извините, и все такое прочее. Ну, сами понимаете, — проговорил он.
   Его обросшее щетиной лицо скривилось в подобии улыбки. — Хозяева не очень-то гостеприимны.
   — Теперь все, доктор Джолли, остальное мы сделаем сами, — тихо заметил Свенсон. — Всю необходимую помощь вы получите. Только один вопрос: эти люди — все они выдержат переноску?
   — А вот этого я не знаю, — Джолли сильно потер рукой налитые кровью слезящиеся глаза. — Просто не знаю. Некоторым за последнюю ночь стало намного хуже. Из-за холода. Вот эти двое. По-моему, у них пневмония. В домашних условиях их бы подняли на ноги за пару деньков, но здесь это может кончиться печально. Из-за холода, — повторил он. — Девяносто с лишним процентов энергии уходит не на борьбу с увечьями и заразой, а на выработку тепла. Иначе организм дойдет до точки...
   — Не расстраивайтесь, — сказал Свенсон. — Может, нам даже полчаса не потребуется, чтобы забрать вас всех на борт. Кого первого, доктор Бенсон? Ага, значит, доктор Бенсон, а не доктор Карпентер. Конечно, Бенсон корабельный врач, но все равно такое предпочтение показалось ему абсурдным. В его отношении ко мне вдруг стала заметна неприятная холодность — впрочем, чтобы угадать причину такой перемены, мне не надо было ломать голову.
   — Забринский, доктор Джолли, капитан Фолсом и вот этот человек, мгновенно сообщил Бенсон.
   — Киннерд, радиооператор, — представился тот. — Ну, приятели, мы уже и не надеялись, что вы вернетесь сюда. — это он обратился ко мне. Потом кое-как поднялся и встал перед нами, сильно пошатываясь. — Я сам могу идти.
   — Не спорьте, жестко бросил Свенсон. — Ролингс, перестаньте мешать эту бурду и вставайте. Пойдете с ними. Сколько времени вам понадобится, чтобы провести с лодки кабель, установить пару мощных электрообогревателей и освещение?
   — Одному?
   — Да вы что! Берите в помощь кого угодно!
   — Пятнадцать минут. И еще, сэр. я могу протянуть сюда телефон.
   — Да, это пригодится. Кто там с носилками — когда будете возвращаться, прихватите одеяла, простыни, горячую воду. Канистры с водой заверните в одеяла... Что еще, доктор Бенсон?
   — Пока больше ничего, сэр.
   — Тогда все. Отправляйтесь!
   Ролингс вынул ложку из котелка, попробовал свое варево, одобрительно чмокнул и печально покачал головой.
   — Стыд и позор, — горестно произнес он. — Настоящий стыд и позор. И отправился следом за носильщиками. Из восьми людей, лежащих на полу, четверо были в сознании. Водитель трактора Хьюсон, кок Нейсби и двое других, которые представились как Харрингтоны. Близнецы. Они даже обгорели и обморозились почти одинаково. Остальные четверо спали, или находились в глубоком обмороке. Мы с Бенсоном принялись их осматривать, причем Бенсон действовал куда осторожнее, чем я. С помощью термометра и стетоскопа он искал признаки пневмонии. Не думаю, что искать было трудно. Коммандер Свенсон с немалым любопытством осматривал помещение, то и дело бросая странные взгляды в мою сторону. Временами он принимался махать и хлопать руками по бокам, чтобы разогреться. Оно и понятно: на нем не было такого отменного меха, как на мне, а температура здесь, несмотря на печку, держалась, как в холодильнике.
   Первым я осмотрел человека, лежавшего на боку в правом углу помещения.
   Глаза у него были полузакрыты, так что виднелись только нижние полукружья зрачков, виски ввалились, лоб приобрел мраморно-белый оттенок, а свободная от повязки часть лица казалась на ощупь такой же холодной, как мраморный склеп на морозе.
   — Это кто? — спросил я.
   — Грант. Джон Грант, — ответил темноволосый невозмутимый водитель трактора Хьюсон. — Радиооператор. Помощник Киннерда... Что с ним?
   — Мертв. И умер уже довольно давно.
   — Умер? — резко спросил Свенсон. — Вы уверены? — Я бросил на него снисходительный взгляд профессионала и промолчал. Тогда он обратился к Бенсону: — Есть такие, кого нельзя переносить?
   — Я думаю, эти двое, — ответил Бенсон. Не обратив внимания на испытующие взгляды в мою сторону, он доверчиво вручил мне стетоскоп. Через минуту я выпрямился и кивнул.
   — Ожоги третьей степени, — сообщил Бенсон капитану. — Это снаружи.
   Кроме того, у обоих высокая температура, у обоих учащенный, слабый и неритмичный пульс, у обоих отек легких.
   — На борту «Дельфина» им будет гораздо лучше, — заметил Свенсон.
   — Переноска для них — верная смерть, — сказал я. — Даже если их как следует закутать, все равно придется нести их по морозу до корабля, втаскивать на борт, спускать по трапам. Они этого не выдержат.
   — Мы не можем без конца торчать в этой полынье, — заявил Свенсон. -Я беру ответственность за их переноску на себя.
   — Извините, капитан, — Бенсон твердо покачал головой. — Я полностью согласен с доктором Карпентером.
   Свенсон пожал плечами и промолчал. Вскоре вернулись моряки с носилками, а следом появился и Ролингс с тремя другими матросами, которые несли кабели, обогреватели, осветительные лампы и телефон.
   Через несколько минут заработало отопление, загорелся свет.
   Ролингс покрутил ручку полевого телефона и что-то коротко бросил в микрофон. Моряки уложили на носилки Хьюсона, Нейсби и близнецов Харрингтонов. Когда они ушли, я снял с крюка лампу Колмана.
   — Вам она теперь не нужна, — сказал я. — Я скоро вернусь.
   — Вы куда? — ровным голосом спросил Свенсон.
   — Я скоро вернусь, — повторил .я. — Просто осмотрюсь вокруг. Он постоял в нерешительности, затем отошел в сторону. Я шагнул через порог, завернул за угол и остановился. В домике послышалось жужжание ручки, потом кто-то заговорил по телефону. Разобрать слова мне не удалось, но я ожидал чего-то в этом роде.
   Штормовая лампа Колмана мигала и подрагивала на ветру, но не гасла.
   Ледяная пыль хлестала по стеклу, но оно не трескалось, очевидно, это был особый, высокопрочный сорт, который выдерживает перепад температур в несколько сотен градусов. Я направился по диагонали к единственному домику, уцелевшему в южном ряду. На наружных стенах — никакого следа-огня, золы или даже копоти. Рядом, должно быть, находился топливный склад — в этом же ряду, западнее, прямо по ветру: его расположение можно было определить более или менее точно по степени разрушения других домиков, чьи уцелевшие каркасы были чудовищно вздыблены и покорежены. Именно здесь был эпицентр пожара.
   К одной из стен оставшегося целым домика был пристроен капитальный сарай. Шесть футов высоты, шесть ширины, восемь футов в длину. Дверь не заперта. Деревянный пол, тускло поблескивающие алюминием стены и потолок, снаружи и внутри — большие черные обогреватели. От них отходили черные провода, и не требовалось смекалки Эйнштейна, чтобы догадаться: они идут вернее, шли — к разрушенному сейчас домику, где стояли генераторы. Стало быть, пристройка обогревалась круглые сутки. Занимавший почти все помещение небольшой приземистый трактор можно было завести в любое время одним нажатием кнопки. Но это раньше. А сейчас, чтобы только провернуть двигатель, понадобилось бы несколько сильных мужчин и три-четыре паяльные лампы. Я закрыл дверь и зашел в домик.
   Здесь размещались металлические столы, стулья, механизмы и новейшие приборы для автоматической записи и обработки всех, даже самых незначительных сведений о погоде в условиях Арктики. Что это за приборы, я не знал, да и не особо интересовался. Я знал, что это метеостанция, этого мне было достаточно. Я торопливо, но тщательно осмотрел станцию, но не сумел обнаружить чего-либо странного или неподходящего. В одном углу, на пустом деревянном ящике, стоял переносной радиопередатчик с головными телефонами-наушниками. Рядом, в коробке из крашеной фанеры, лежали пятнадцать элементов «Найф», соединенных в батарею. С крюка на стене свисала двухвольтовая контрольная лампочка. Я коснулся щупами лампочки наружных контактов батареи. Если бы в ней сохранилось хоть немного энергии, лампочка загорелась бы, но сейчас она даже не мигнула. Я оторвал кусочек провода от стоящей рядом лампы и замкнул контакты. Ни искорки. Киннерд не лгал, говоря, что батареи иссякли полностью. Впрочем, я и не думал, что он попробует солгать.
   Я направился в последний домик — домик, где лежали обгорелые останки семерых погибших во время пожара. Отвратительный запах горелого мяса и дизельного топлива стал еще сильнее, еще тошнотворнее. Я остановился в дверях, не испытывая никакого желания двигаться дальше. Снял меховые рукавицы и шерстяные варежки, поставил лампу на стол, вынул свой фонарик и опустился на колени над первым мертвецом.
   Прошло десять минут, пока я извлек то, что мне требовалось. Есть вещи, которых врачи, даже весьма загрубевшие патологоанатомы, стараются избежать.
   Это, во-первых, трупы, слишком долго находившиеся в море, во-вторых, трупы пострадавших от близкого подводного взрыва и, наконец, тела людей, которые буквально сгорели заживо. Скоро я ощутил дурноту — и все равно не собирался бросать это дело, пока не закончу.
   Дверь со скрипом отворилась. Я обернулся и увидел коммандера Свенсона.
   Он сильно припозднился, я ожидал его гораздо раньше. Следом появился и лейтенант Хансен с обернутой толстым сукном поврежденной рукой. Смысл телефонного разговора после моего ухода из жилого дома был ясен: коммандер вызывал подкрепление. Свенсон выключил свой фонарь, поднял защитные очки и опустил маску. Увиденное заставило его прищуриться, ноздри у него дрогнули от омерзительной вони, кровь мгновенно отхлынула от раскрасневшегося на морозе лица. Мы с Хансеном говорили ему, что зрелище тут малоприятное, но к такому он все-таки не был готов: очень редко реальность страшнее описания. Я уже было решил, что его вырвет, но тут скулы у него чуть заметно порозовели, и я понял, что он сумел взять себя в руки.
   — Доктор Карпентер, — произнес он, и чуть заметная хрипотца только подчеркнула сугубую официальность обращения. — Предлагаю вам немедленно вернуться на корабль, где вы будете находиться под домашним арестом.
   Надеюсь, вы сделаете это добровольно, в сопровождении лейтенанта Хансена. Я стремлюсь избежать каких-либо осложнений. Уверен, что и вы тоже. В противном случае, мы доставим вас на корабль сами. За дверью ждут моих распоряжений Ролингс и Мерфи.
   — Звучит вызывающе, коммандер, — заявил я в ответ. — Да нет прямо-таки враждебно. Ролингс и Мерфи могут там замерзнуть... — Я сунул руку в карман, где лежал пистолет, и внимательно посмотрел на Свенсона. — У вас что — умопомрачение?
   Свенсон взглянул на Хансена и кивнул в сторону двери. Хансен начал было поворачиваться, но приостановился, услышав, как я сказал:
   — Хотите продемонстрировать свою власть, так что ли? Даже не соизволите выслушать мои объяснения?
   Вид у Хансена был сконфуженный. Ему не нравилась вся эта затея.
   Подозреваю, что самому Свенсону тоже. Но он намеревался выполнить то, что считал своим долгом, спрятав чувства в карман.
   — Если вы не дурак, — заговорил капитан, — а я считаю вас исключительно умным человеком, то прекрасно понимаете, как я могу принять ваши объяснения.
   Когда вы появились на борту «Дельфина» в Холи-Лох, мы с адмиралом Гарви отнеслись к вам в высшей степени подозрительно. Вы втерли нам очки своей басней о том, что вы — специалист по условиям выживания в Арктике и даже участвовали в создании этой станции. Когда это показалось нам недостаточным для того, чтобы взять вас с собой в плавание, вы рассказали довольно убедительную сказочку насчет передового поста обнаружения ракет. Нам показалось странным, что даже адмирал Гарви ничего об этом не слышал, но мы все-таки поверили вам. Огромная параболическая антенна, радары, компьютеры что с ними случилось, доктор Карпентер? Испарились? Так, что ли? Растаяли, как воздушные замки?
   Я набрал было воздуха, но все же не стал его прерывать.
   — Здесь никогда не было ничего подобного, ведь так? А сами вы по уши в дерьме, приятель. В чем именно дело, я не знаю, и пока что меня это мало интересует. Единственное, что меня заботит, это безопасность корабля, жизнь и здоровье команды и доставка уцелевших полярников обратно на родину. И тут уж полагаться на всякую липу я не собираюсь.
   — Просьба Британского Адмиралтейства, приказы вашего собственного начальника подводных операций — все это для вас липа?
   — У меня возникли очень сильные сомнения относительно того, как эти приказы получены, — угрюмо сказал Свенсон. — На мой вкус, доктор Карпентер, вы чересчур уж таинственны, да к тому же и лжете на каждом шагу, — А вот это уже грубо, коммандер, довольно грубо.
   — Что ж, не зря говорят, что правда глаза колет... Так вы согласны пойти на корабль добровольно?
   — Извините, я еще не закончил свое дело.
   — Понятно... Джон, пожалуйста...
   — Я вам все объясню. Вижу, что иного выхода нет. Вы собираетесь меня выслушать?
   — Еще одну побасенку? — он резко мотнул головой. — Нет!
   — А я еще не готов уйти отсюда. Тупик... Свенсон взглянул на Хансена, тот повернулся к выходу. Я сказал:
   — Ладно, если вы такой упрямый и не хотите даже выслушать меня, зовите своих бульдогов. К счастью, у нас сейчас целых три дипломированных врача. — А это еще к чему?
   — А вот к чему!..
   Разные виды оружия выглядят по-разному. Одни кажутся относительно безвредными, другие — уродливыми, некоторые имеют чисто деловой вид, а иные так и бьют в глаза злобностью и свирепостью. «Манлихер-шенауэр» у меня в руке выглядел откровенно свирепым. В свете лампы Колмана вороненый металл отсвечивал зловеще и угрожающе. Чтобы пугать людей, лучше орудия не придумаешь.
   — Вы не станете стрелять, — хладнокровно заявил Свенсон.
   — Мне надоело болтать. Мне надоело просить, чтобы меня выслушали.
   Давайте, приятель, тащите своих подручных.
   — Вы блефуете, мистер! — разъяренно воскликнул Хансен. — Вы не посмеете!
   — Нет уж, слишком многое поставлено на карту. Но вы можете проверить.
   Не будьте трусами, не прячьтесь за спины своих матросов. Не посылайте их под пули...
   — Я щелкнул предохранителем. — Попробуйте сами отобрать его у меня.
   — Стойте на месте, Джон, — быстро кинул Свенсон. — Он не шутит.
   Похоже, в этом своем чемоданчике с секретным замком вы прячете целый арсенал, горько добавил он.
   — Совершенно верно. Пулемет, шестидюймовую морскую пушку и многое другое. Но для таких вот небольших операций годится и небольшой пистолет...
   Так вы собираетесь меня выслушать?
   — Да, собираюсь.
   — Отправьте назад Ролингса и Мерфи. Мне вовсе не улыбается, чтобы кто-то еще об этом узнал. К слову, они, должно быть, промерзли до костей. Свенсон кивнул. Хансен подошел к двери, открыл ее, что-то коротко произнес и тут же вернулся. Я положил пистолет на стол, поднял фонарик и сделал несколько шагов. — Подойдите сюда и посмотрите, — сказал я. Они подошли. Оба прошли мимо стола с пистолетом, но даже не взглянули на него. Я остановился над одним из лежащих на полу обгоревших трупов. Свенсон приблизился вплотную, вгляделся повнимательнее. Остатки крови отхлынули у него от лица, какой-то странный звук вырвался из горла.
   — Это кольцо, это золотое кольцо... — произнес он — и умолк.
   — Значит, про это я не соврал.
   — Да, не соврали... Я... Я даже не знаю, что сказать. Мне чертовски...
   — Да ладно, сейчас это уже не имеет значения, — грубо прервал я его. Посмотрите сюда. На спину. Извините, мне придется убрать немного угля.
   — Шея, — прошептал Свенсон. — Она сломана.
   — Вы так считаете?
   — Наверно, что-то тяжелое, может, какая-то балка в домике...
   Она, должно быть, свалилась...
   — Вы видели один из этих домиков. Там нет никаких балок. Посмотрите, здесь не хватает полутора дюймов позвоночника. Если бы что-то очень тяжелое свалилось ему на хребет и сломало его, то этот отломанный кусок остался бы на месте. А его здесь нет. Он просто вырван... Он был застрелен спереди, пуля попала в горло и прошла через шею насквозь. Пуля с мягким концом, это видно по размеру выходного отверстия, из пистолета крупного калибра, скажем, из «кольта», «люгера» или «маузера». Я объясняю достаточно понятно?
   — О Боже милосердный! — На этот раз Свенсон был действительно потрясен.
   Он всмотрелся в лежащие на полу останки, потом перевел взгляд на меня. Убит... Вы считаете, он был убит?
   — А кто это сделал? — яростно выкрикнул Хансен. — Кто, приятель, кто? И зачем, черт бы его побрал!
   — Я не знаю, кто это сделал.
   Свенсон продолжал глядеть на меня, глаза у него сузились.
   — Вы обнаружили это только что?
   — Я обнаружил это прошлой ночью.
   — Вы обнаружили это прошлой ночью... — Свенсон произнес это медленно, с расстановкой. — И все это время, уже на борту лодки, вы ни словом не обмолвились... Вы ничем себя не выдали... О Господи, Карпентер, вы просто бессердечны!
   — Да, конечно, — сказал я. — Видите пистолет вон там, на столе? Он бьет оглушительно, но когда я пристрелю того, кто это сделал, я даже глазом не моргну... Вы правы, я бессердечен.
   — Это у меня сорвалось. Извините. — Заметно было, что Свенсону с трудом удается взять себя в руки. Он взглянул на «манлихершенауэр», потом на меня, потом снова на пистолет. — Око за око — это уже в прошлом, Карпентер.
   Никому не позволено вершить суд собственноручно.
   — Перестаньте, а не то я расхохочусь. А в морге это неприлично.
   Кроме того, я указал вам еще не все. Есть еще кое-что. Я нашел это только что. Не прошлой ночью... — Я показал на другой труп на полу. — Хотите осмотреть этого человека?
   — Пожалуй, нет, — ровным голосом ответил Свенсон. — Может, вы лучше сами нам все скажете?
   — Да вам будет видно даже оттуда. Вот голова. Я приподнимаю ее.
   Видите?
   Крохотная дырочка впереди на лице, чуть правее середины, и огромная дыра на затылке. То же оружие. В руке у того же человека.
   Оба моряка не сказали ни слова. Оба были слишком потрясены.
   — А траектория у пули очень необычная, — продолжал я. — Как будто стрелявший лежал или сидел, а погибший стоял прямо перед ним...
   — Да... — Свенсон, казалось, не расслышал моих слов. — Убийство. Два убийства... Это работа для властей... Для полиции.
   — Конечно, — сказал я. — Для полиции. Давайте позвоним в местное отделение и попросим сержанта заглянуть к нам на пару минут.
   — Это не наша работа, — упрямо повторил Свенсон. — Как командир американского военного корабля, я несу полную ответственность за все происходящее и в первую очередь обязан сохранить корабль и доставить уцелевших полярников со станции «Зебра» обратно в Шотландию.
   — Сохранить корабль? — переспросил я. — Значит, по-вашему, убийца на борту не подвергает корабль опасности?
   — Есть ли он... Будет ли он на борту — нам неизвестно.
   — Вы сами не верите тому, что говорите. Вам хорошо известно, что он будет на борту. Вы, как и я, прекрасно знаете, отчего возник этот пожар, вы чертовски хорошо знаете, что это вовсе не несчастный случай. Единственный элемент случайности в этом деле — это сила и площадь распространения огня. В этом убийца, скорее всего, просчитался. Но время и погодные условия были против него, а выбирать ему не приходилось. Как иначе он мог уничтожить следы преступления? Только устроив пожар достаточной силы. И он бы вышел сухим из воды, если бы сюда не прибыл я и если бы я не был убежден заранее, еще до отплытия, что в этом деле что-то нечисто. Но, разумеется, убийца принял все меры, чтобы не погибнуть самому. Так что, нравится вам или нет, коммандер, а придется взять убийцу на борт корабля.
   — Но ведь все эти люди обгорели, некоторые очень сильно...
   — А чего вы еще ожидали? Что этот проклятый мистер Икс предстанет перед нами целехоньким и здоровехоньким, без единой царапинки, и тут же расхвастается на весь мир, как он тут швырял направо и налево спички, а потом стоял и смотрел в сторонке, как все здорово полыхает? Нет, с волками жить — по-волчьи выть. Естественно, ему пришлось обгореть.
   — Ничего естественного тут нет, — возразил Хансен. — Он же не мог заранее знать, что у кого-то возникнут подозрения и начнется расследование...
   — Знаете, что я вам скажу? Вам и вашему капитану? Не суйте нос в работу детектива! — резко ответил я. — В этом деле замешаны птицы высокого полета с обширными и далеко идущими связями, а за ними прячется настоящий спрут, чьи щупальца тянутся даже в Холи-Лох. Вспомните диверсию на вашем судне...
   Зачем они сделали это, я не знаю. Но такие мастера своего дела, как эти, никогда и ничего не оставляют на волю случая. Они всегда предусматривают, что следствие будет вестись. И принимают все меры предосторожности. Так что в самый разгар пожара... А мы ведь еще не знаем, как это все происходило...
   Так вот, убийца, скорее всего, бросался в самое пекло и вытаскивал из огня обгоревших. Я бы удивился, если бы он этого не делал. Вот так он и сам обгорел.
   — О Господи! — У Свенсона уже зубы стучали от холода, но он даже не замечал этого. — Какой дьявольский замысел!
   — Теперь понятно? Боюсь, в корабельном уставе ничего по этому поводу не написано.
   — И что... Что нам теперь делать?
   — Вызовем полицию. В моем лице.
   — Что вы хотите сказать?
   — То, что сказал. У меня сейчас больше власти, больше официальной поддержки, больше прав, больше силы и больше свободы действий, чем у любого полицейского. Вы должны мне доверять. То, что я вам сказал, — чистая правда.
   — Я начинаю верить, что это правда, — задумчиво произнес Свенсон. — За эти последние двадцать четыре часа вы удивляете меня все больше и больше. Я старался убедить себя, что ошибаюсь, всего десять минут назад я еще убеждал себя, что ошибаюсь... Вы полицейский? Детектив?
   — Морской офицер. Секретная служба. Мои документы в чемодане, я имею право предъявить их только в чрезвычайном случае... — Сейчас не время было сообщать им, каким широким выбором документов я располагаю. — Этот случай чрезвычайный...
   — Но вы... Вы же врач!
   — Естественно. Кроме всего прочего, я еще и морской врач.
   Моя специальность — расследование диверсий в Вооруженных силах Соединенного королевства. Врач-исследователь это идеальное прикрытие. Обязанности у меня расплывчатые, я имею право совать нос во все дырки и закоулки, а как психологу мне позволительно беседовать с самыми разными людьми. Для обычного офицера это невозможно.