Страница:
Из-за этих лекций наш стюард Генри так свысока относится к тем, кому приходится сдерживать себя в еде. Сам-то он лопает за двоих, а все равно остается тощим, как щепка: видимо, какое-то нарушение обмена веществ. Но сам он утверждает, что это благодаря диете.
— Я смотрю, жизнь у вас не такая суровая, как у обычного врача.
— Да, конечно, конечно, — глаза у него повеселели. — А еще у меня есть одна левая работенка, точнее — хобби: ледовая машина. Тут я хоть и самоучка, но стал настоящим экспертом.
—А что об этом думает Генри?
— Что? Генри? — он расхохотался. — Моя машина совсем в другом роде.
Потом я вам ее покажу.
Генри принес мне еду. По-моему, метрдотелям ресторанов в некоторых так называемых пятизвездочных отелях Лондона стоило бы посмотреть, каким должен быть настоящий завтрак. Когда я наелся и заметил доктору Бенсону, что теперь понимаю, почему его лекции о вреде переедания не пользуются успехом, он проговорил:
— Коммандер Свенсон сказал, что вы, возможно, захотите посмотреть корабль. Я в вашем полном распоряжении.
— Очень любезно с вашей стороны. Но сперва я бы хотел побриться, переодеться и перекинуться парой слов с капитаном.
— Брейтесь, если хотите. У нас это не обязательно. А одежда... рубашка и штаны — вот и все, что мы здесь носим. Что касается капитана, то он передал, что немедленно даст вам знать, если случится что-либо интересное для вас.
Что ж, я все-таки побрился, и Бенсон повел меня на экскурсию по этому подводному городу. Признаюсь, по сравнению с «Дельфином» даже лучшие британские субмарины показались мне реликтами доледниковой эры. Ошеломляли уже размеры корабля. Чтобы разместить мощный двигатель, потребовалось соорудить корпус, примерно соответствующий надводному кораблю водоизмещением в 3000 тонн, и три палубы вместо одной у обычных субмарин. Большой объем в сочетании с умело подобранной светло-голубой окраской приборных и рабочих отсеков и переходов создавал невероятное впечатление легкости, воздушности и, более того, простора.
Бенсон, разумеется, первым делом повел меня в медпункт. Мне еще никогда не доводилось видеть такой крохотной и так превосходно оборудованной лечебницы, где можно было сделать все: от пломбирования зуба до сложнейшей полостной операции. При этом одну из свободных от оборудования переборок Бенсон использовал своеобразно: ничего медицинского, ничего утилитарного только множество увеличенных цветных кадров из мультфильмов, где были представлены все известные мне персонажи от Поупи до Пиноккио, а в центре красовался огромный, фута в два высотой, благообразный, при галстуке, медвежонок Йоги, старательно отпиливающий первое слово от таблички с надписью «Не кормите медведей». Фотографии занимали всю переборку, от пола до потолка.
— Обычно на кораблях предпочитают другие картинки, — заметил я.
— Да, у меня других тоже полно, — пояснил Бенсон. — Сами понимаете, какой у нас подбор фильмов. Но я решил обойтись без них, считаю, что они расшатывают дисциплину. А вот эти... Немного скрашивают больничную обстановку, верно? Ободряют болящих и страждущих, как хотелось бы надеяться.
Ну и... отвлекают их внимание, пока я торопливо разыскиваю нужную страницу в старом учебнике, чтобы освежить в памяти методы лечения.
Из медпункта мы прошли в кают-компанию, миновали офицерские каюты и спустились вниз, на палубу, где располагались кубрики для матросов. Бенсон показал мне сверкающие кафелем туалетные комнаты, аккуратную баталерку, а потом завел в столовую.
— Вот вам сердце корабля! — провозгласил он. — Именно это, а не ядерный реактор, как полагают некоторые штатские. Вы только поглядите вокруг. Радиоприемник, музыкальный автомат, проигрыватель, машины для приготовления кофе и мороженого, кинозальчик, библиотечка и наконец приют для наших картежников. Нет, ядерный реактор — чепуха по сравнению со всем этим. Если бы стародавние подводники могли все это увидеть, они бы в грозу перевернулись: по сравнению с пещерными условиями, в каких обитали они, мы выглядим изнеженными и развращенными. Что ж, может, это и так, а может, как раз наоборот: ведь нашим допотопным коллегам не приходилось сидеть под водой месяцами... Кстати, именно сюда я собираю народ поспать на моих лекциях об опасности переедания... — он повысил голос так, чтобы его услышали те семь или восемь человек, которые сидели здесь за столами, попивая кофе, покуривая и почитывая журнальчики. — Вот, доктор Карпентер, можете сами убедиться, каков эффект моих лекций о необходимости соблюдать диету и заниматься физическими упражнениями. Вы когда-нибудь видели вместе сразу столько распустившихся толстопузых тюфяков?
Сидевшие за столами жизнерадостно заулыбались. Бенсон, разумеется, преувеличивал, и моряки это прекрасно понимали. Каждый из них, несомненно, выглядел, как человек, который умеет управляться с ложкой и вилкой, но это была только часть правды. Как ни странно, все они, и крупные, и помельче, были чем-то схожи между собой и все напомнили мне Ролингса и Забринского: та же невозмутимость, та же спокойная, с ленцой, уверенность в себе, то же ощущение собственной ценности и незаменимости.
Бенсон добросовестно познакомил меня с каждым из присутствующих, поясняя, какие обязанности они выполняют на корабле, и, в свою очередь, оповестил всех о том, что я — врач Королевских военно-морских сил и прохожу здесь дополнительную подготовку. Видимо, так ему посоветовал Свенсон, это было недалеко от истины и не давало пищи для распространения слухов и сплетен.
Из столовой Бенсон провел меня в соседнее маленькое помещение.
— Отсек для очистки воздуха. А это техник Харрисон. Как тут играет наша волшебная шкатулка, Харрисон?
— Прекрасно, док, просто прекрасно. Окись углерода постоянно держится на уровне тридцати частей на миллион. — Он занес какие-то цифры в вахтенный журнал. Бенсон поставил там свою подпись, они обменялись еще парой реплик, и мы отправились дальше.
— Итак, половину дневных трудов я свалил с плеч одним росчерком пера, заметил Бенсон. — Полагаю, вас не особо интересует осмотр мешков с крупой, окороков, пакетов с картошкой и консервов самых разных наименований.
— Честно говоря, нет. А что?
— Там у нас, под ногами, вся носовая часть — фактически, наш трюм заполнена этими припасами. Страшное количество, я понимаю, но ведь на сотню человек и еды требуется страшное количество, если учесть, что в случае необходимости мы должны быть готовы сидеть под водой как минимум три месяца.
Стало быть, проверять наш НЗ мы не будем, а то для меня это сплошное расстройство. Отправимся лучше туда, где эту пищу готовят.
Мы заглянули в камбуз, маленькое квадратное помещение, сверкающее кафелем и нержавеющей сталью. Рослый, дородный кок в белой куртке встретил Бенсона улыбкой.
— Решили снять пробу сегодняшнего ленча, док?
— Ничего подобного, — холодно возразил Бенсон. -Доктор Карпентер, перед вами наш главный кок и мой злейший враг Сэм Макгуайер. Так в какой форме вы собираетесь пропихнуть эти вреднейшие калории в глотки наших парней?
— Пропихивать ничего не придется, док, — весело заверил Макгуайер. -В меню сегодня ни больше ни меньше как молочный суп, говяжье филе, жареная картошка и каждому по куску яблочного пирога — кто сколько осилит. Пища свежая и очень питательная.
Бенсона передернуло. Он ринулся было прочь из камбуза, но тут же остановился и ткнул в массивную медную трубу десяти дюймов диаметром, которая торчала над палубой фута на четыре. Трубу закрывала сверху откидная крышка, плотно затянутая болтами.
— Вот это может вас заинтересовать, доктор Карпентер. Что это, по-вашему?
— Герметичный котел для приготовления пищи под давлением?
— Похоже, не правда ли? Это наш мусоропровод. В давние времена, когда субмарина то и дело выныривала на поверхность, с отходами проблем не возникало: свалил за борт — и все дела. Но когда вы неделями сидите на глубине трехсот футов, тут уж на верхнюю палубу не прогуляешься, и отходы становятся проблемой. Эта труба уходит вниз до самого днища «Дельфина». Там находится прочный водонепроницаемый люк, связанный с этой крышкой, а специальное устройство исключает возможность того, что оба люка будут открыты одновременно. Если это, не дай Бог, случится, «Дельфину» крышка. Сэм или кто-то из его подчиненных собирает отходы в нейлоновый мешок или полиэтиленовый пакет, сует туда кирпичи для веса...
— Вы говорите — кирпичи?
— Да, именно кирпичи. Сэм, сколько у нас кирпичей на борту?
— Когда считали последний раз, было чуть больше тысячи, док.
— Прямо как на строительном складе, а? — ухмыльнулся Бенсон.
Кирпичи дают гарантию, что мешок с мусором пойдет ко дну и не всплывет на поверхность: даже сейчас, в мирное время, мы стараемся действовать скрытно.
В трубу помещается три или четыре мешка, крышка закрывается и стягивается болтами, а потом уже мешки выбрасываются под давлением. После этого нижний люк тоже закрывается. Просто, верно?
— Да-а...
Уж не знаю почему, но это хитроумное приспособление меня заинтересовало. Пройдет всего несколько дней, и мне припомнится этот необъяснимый интерес, и я даже подумаю, не стал ли я с годами ясновидящим. — Впрочем, эта ерунда не стоит особого внимания, жизнерадостно объявил Бенсон. — Подумаешь — та же канализация, только слегка усовершенствованная. Давайте двигаться дальше, а то путь впереди еще долгий.
Но, скажу вам, по-прежнему интересный.
Прямо из камбуза мы направились к массивной стальной двери в поперечной переборке. Чтобы пройти в эту дверь, нам пришлось отвинтить, а затем завинтить за собой восемь зажимов. — Носовой торпедный склад. — Бенсон понизил голос, потому что из шестнадцати коек, прикрепленных к переборкам или подвешенных между стеллажами с торпедами, почти половина была занята спящими или просто отдыхающими людьми. — Как видите, мы прихватили с собой только шесть торпед.
А вообще-то у нас здесь обычно хранится двенадцать, да плюс шесть прямо в торпедных аппаратах. Но сейчас вот эти шесть — это все, что мы взяли. На учениях НАТО, которые только что закончились, с двумя или тремя торпедами пришлось повозиться, они у нас самоновейшие и что-то там не ладится в радиоуправлении. Вот адмирал Гарви и приказал после возвращения на базу в Холи-Лох выгрузить их все для проверки. На «Ханли», это наша плавучая база, есть специалисты по таким вещам. Однако они взялись за дело только вчера утром, а тут эта операция по спасению станции "Зебра . Ну коммандер Свенсон и приказал прихватить с собой хотя бы шесть штук... — Бенсон улыбнулся. Знаете эти подводные шкиперы терпеть не могут выходить в море без торпед.
Они считают, что тогда уж лучше сидеть дома и никуда не соваться.
— Так эти торпеды не готовы к запуску?
— Понятия не имею... Вот это наше спящее воинство трудится изо всех сил, чтобы привести их в божеский вид.
— А сейчас они почему не работают?
— Потому, что еще до возвращения на базу шестьдесят часов подряд, без сна и отдыха, пытались найти причину неполадок, а заодно установить, исправны ли другие торпеды. Вот я и заявил шкиперу, что если ему охота подождать, пока они разнесут "Дельфин в клочья, пусть тогда разрешит нашим славным торпедистам работать и дальше. А они, между прочим, уже гуляют вокруг, как зомби, так сами скажите, можно ли позволить, чтобы зомби ковырялись в начинке этих суперсовременных машинок. Словом, капитан разрешил им отдыхать..
Бенсон прошагал вдоль тускло поблескивавших торпед и остановился у следующей стальной двери в поперечной переборке. Он открыл ее, но за ней, на расстоянии четырех футов, виднелась еще одна массивная дверь в точно такой же переборке. Порожкикомингсы возвышались дюймов на восемнадцать над палубой.
— Вижу, строя такие корабли, вы на авось не надеетесь, — заметил я. Сюда забраться не проще, чем в Английский банк.
— Так ведь под водой что современная ядерная субмарина, что старинная дизельная — один черт. Риск одинаковый, — пояснил Бенсон. — Да, мы стараемся предусмотреть все. Ведь сколько кораблей было потеряно раньше из-за того, что при столкновении не выдерживали переборки. Корпус «Дельфина» устоит под страшным давлением, но сравнительно слабый удар острого предмета может вскрыть его, как нож консервную банку. А чаще всего удар приходится в носовую часть. Вот на случай такого столкновения и устанавливаются специальные аварийные переборки. Кстати, наша лодка первая, где их поставили. Конечно, это затрудняет движение по кораблю, зато вы и представить себе не можете, насколько громче мы храпим по ночам.
Он закрыл кормовую дверь, открыл носовую, и мы очутились в торпедном отсеке, узком и тесном помещении, где с трудом можно было развернуться, чтобы зарядить или разрядить торпедные аппараты. Сами аппараты, похожие на трубы с массивными задними крышками, стояли по три штуки на двух вертикальных стойках. Над ними виднелись направляющие с прочными такелажными цепями. Больше здесь ничего не было, в том числе и коек. И неудивительно: кому охота спать вне защиты аварийных переборок...
Мы стали продвигаться обратно к корме и уже добрались до столовой, когда нас перехватил матрос, пригласивший меня к капитану. Я последовал за ним по широкому главному трапу в центральный пост, а доктор Бенсон чуть приотстал, чтобы не показаться чересчур навязчивым. Коммандер Свенсон ждал меня у радиорубки.
— Доброе утро, доктор. Как спалось?
— Пятнадцать часов без просыпа. Как вам это нравится? А завтрак выше всяких похвал... Так что случилось, коммандер?
Что-то явно произошло: Свенсон не улыбался.
— Пришла депеша насчет станции «Зебра». Ее надо расшифровать, но это займет всего пару минут.
Не знаю, как насчет расшифровки, но мне показалось, что Свенсон и так прекрасно знает, о чем речь в этой депеше.
— А когда мы всплывали? — уточнил я. Радиоконтакт в подводном положении, как я знал, невозможен.
— С тех пор как прошли Клайд, ни разу. Сейчас мы держимся строго на глубине в триста футов. — Но депеша получена по радио?
— А как же еще? Времена меняются. Чтобы вести передачу, нам пока что приходится всплывать, но принимать сообщения мы можем даже на максимальной глубине. Где-то в штате Коннектикут расположен самый мощный в мире радиопередатчик, использующий сверхнизкие частоты, для него связаться с субмариной в подводном положении проще, чем любой другой радиостанции с надводным кораблем... Пока мы ждем, познакомьтесь с моими людьми.
Он представил мне кое-кого из команды центрального поста, причем ему, как и Бенсону, казалось, было совершенно безразлично, офицер это или матрос.
Наконец он подвел меня к сидевшему у перископа юноше, которого трудно было отличить от студента.
— Уилл Рейберн, — произнес Свенсон. — Обычно мы почти не обращаем на него внимания, но после того, как поднырнем под лед, он станет самой важной персоной на корабле. Наш штурман. Ну, что, Уилл, мы еще не потерялись?
— Мы сейчас вот здесь, капитан, — Рейберн ткнул пальцем в чуть заметную точку, высвеченную на табло, изображающем карту Норвежского моря. — Гиры и кинсы работают четко.
— Гиры — это, очевидно, гирокомпасы. А что такое кинсы?
— Не удивляйтесь, доктор Карпентер, — пояснил Свенсон. — Так лейтенант Рейберн именует аппаратуру КИНС — корабельной инерционной навигационной системы, Раньше она использовалась для наведения межконтинентальных ракет, а сейчас ее приспособили и для подводных лодок, особенно атомных. Впрочем, мне незачем утруждаться, дайте только Уиллу зажать вас в угол, и он заговорит вас до смерти всякими деталями... — Он снова взглянул на точку на карте. Как вам наша скорость, док? Довольны?
— Мне все еще трудно поверить, честно говоря, — сказал я.
— Мы вышли из Холи-Лох немного раньше, чем я рассчитывал, — еще не было семи, — пояснил Свенсон. — Я собирался провести несколько коротких погружений, чтобы проверить рули, но этого не потребовалось. Хоть в носовой части и не хватает двенадцати торпед, корабль, вопреки моим опасениям, отлично слушается руля. Он настолько велик, что ему безразлично, если где-то убрать или добавить пару тонн. Поэтому мы сразу же и двинулись...
Он остановился, чтобы взять у подошедшего матроса депешу, внимательно прочел ее, задумался. Потом дернул головой и отошел в дальний угол. Я последовал за ним. Он, по-прежнему без улыбки, глянул мне прямо в глаза.
— Мне очень жаль, — сказал он. — Майор Холлиуэлл, начальник дрейфующей станции... Вчера вы сказали, что он ваш близкий друг?
Во рту у меня пересохло. Я кивнул и взял у него депешу. Там было написано: "В 09.45 по Гринвичу британский траулер «Морнинг Стар», уже ловивший передачи дрейфующей станции «Зебра», получил оттуда еще одну радиограмму, отрывочную и трудную для расшифровки. В радиограмме сообщается, что майор Холлиуэлл, начальник станции, и еще трое не названных сотрудников тяжело пострадали или погибли, кто и сколько из четверых погибли, не указано. Все остальные, количество также не сообщается, находятся в очень тяжелых условиях, страдая от ожогов и стихии. Часть передачи относительно запасов пищи и горючего из-за плохих атмосферных условии и слабости сигнала разобрать не удалось. По отрывочным данным можно догадаться, что все уцелевшие находятся в одном домике и не в состоянии передвигаться из-за погоды. Удалось разобрать слова «ледовый шторм». Однако точные данные о скорости ветра и температуре получить не удалось.
Немедленно после получения этой радиограммы "Морнинг Стар” несколько раз пытался установить связь со станцией «Зебра». Ответа не получено.
По приказу Британского Адмиралтейства «Морнинг Стар» покинул район лова рыбы и движется к ледовому барьеру, чтобы действовать как пост радиоперехвата. Конец депеши".
Я сложил бумагу и вернул ее Свенсону. Он снова произнес:
— Мне очень жаль, Карпентер.
— Тяжело пострадали или погибли, — сказал я. — На сгоревшей станции, во льдах, зимой — какая тут разница? — Мой голос изменился до неузнаваемости, он звучал теперь сухо, плоско, безжизненно. — Джонни Холлиуэлл и трое его подчиненных... Джонни Холлиуэлл. Таких людей, как он, коммандер, встречаешь нечасто. Выдающийся человек. Ему было пятнадцать, когда погибли его родители, и он бросил школу, чтобы воспитать брата, который моложе него на восемь лет. Он надрывался, как каторжник, как раб на галерах, он пожертвовал своему младшему брату лучшие годы жизни, но заставил того шесть лет проучиться в университете. И только после этого подумал о себе, и только после этого наконец женился. Он оставил любимую жену и трех прекрасных малышей. Двух моих племянниц и шестимесячного племянника...
— Двух племянниц... Племянника... — Свенсон запнулся и уставился на меня. — О Господи, док! Это ваш брат? Брат?
В этот момент он даже не обратил внимание на разные фамилии. Я молча кивнул. Лейтенант Рейберн, с тревогой на лице, сунулся было к нам, но Свенсон только отмахнулся от него, даже не глянув. Он медленно покачал головой, а я отрывисто выпалил:
— Он твердый парень! Он должен выжить. Должен! Нам надо установить, где находится «Зебра». Мы обязаны это установить!
— Может быть, они и сами этого не знают, — проговорил Свенсон. Он с явным облегчением сменил тему. — Не забывайте, это дрейфующая станция. Кто знает, сколько дней погода мешала им определить свои координаты. А теперь, по всей видимости, все их секстанты, хронометры и радиопеленгаторы погибли в огне.
— Они должны знать свои координаты, пусть даже недельной давности.
Они должны иметь довольно точное представление о скорости и направлении дрейфа.
Так что они вполне могут хотя бы приблизительно определить свое нынешнее положение. Надо передать на «Морнинг Стар», чтобы оттуда постоянно вели передачу, запрашивая, где находится станция. Если вы сейчас всплывете, сумеете связаться с траулером?
— Навряд ли. Траулер находится на тысячи миль к северу от нас.
Его приемнику не хватит мощности, чтобы поймать наш сигнал... Если хотите, можно выразиться иначе: наш передатчик слабоват.
— У Би-Би-Си полным-полно мощнейших передатчиков. Установите связь с Адмиралтейством. Очень прошу, передайте им, пусть любым путем свяжутся с «Морнинг Стар» и попросят рыбаков непрерывно запрашивать «Зебру» о ее положении.
— Они там могут и сами это сделать, без посредников. — Разумеется, могут. Но они не могут услышать ответ. А "Морнинг Стар” может... Если, конечно, ответ будет. Кроме того, траулер продвигается все ближе к станции.
— Хорошо, мы всплывем прямо сейчас, — кивнул Свенсон. Он отошел от карты, у которой мы с ним разговаривали, и направился к пульту погружения.
Проходя мимо штурманского стола, спросил у штурмана: — Что вы хотели сказать, Уилл?
Лейтенант Рейберн повернулся ко мне спиной и снизил голос до шепота, однако я всегда отличался великолепным слухом. Он проговорил:
— Вы видели, какое у него было лицо, капитан? Я уж решил, что он сейчас развернется и врежет вам прямой справа.
— Я и сам так подумал, — вполголоса ответил Свенсон. — Но только на миг. По-моему, он в тот момент меня даже не видел.
Я твердым шагом двинулся к себе в каюту. Захлопнув дверь, тут же повалился на койку.
— Я смотрю, жизнь у вас не такая суровая, как у обычного врача.
— Да, конечно, конечно, — глаза у него повеселели. — А еще у меня есть одна левая работенка, точнее — хобби: ледовая машина. Тут я хоть и самоучка, но стал настоящим экспертом.
—А что об этом думает Генри?
— Что? Генри? — он расхохотался. — Моя машина совсем в другом роде.
Потом я вам ее покажу.
Генри принес мне еду. По-моему, метрдотелям ресторанов в некоторых так называемых пятизвездочных отелях Лондона стоило бы посмотреть, каким должен быть настоящий завтрак. Когда я наелся и заметил доктору Бенсону, что теперь понимаю, почему его лекции о вреде переедания не пользуются успехом, он проговорил:
— Коммандер Свенсон сказал, что вы, возможно, захотите посмотреть корабль. Я в вашем полном распоряжении.
— Очень любезно с вашей стороны. Но сперва я бы хотел побриться, переодеться и перекинуться парой слов с капитаном.
— Брейтесь, если хотите. У нас это не обязательно. А одежда... рубашка и штаны — вот и все, что мы здесь носим. Что касается капитана, то он передал, что немедленно даст вам знать, если случится что-либо интересное для вас.
Что ж, я все-таки побрился, и Бенсон повел меня на экскурсию по этому подводному городу. Признаюсь, по сравнению с «Дельфином» даже лучшие британские субмарины показались мне реликтами доледниковой эры. Ошеломляли уже размеры корабля. Чтобы разместить мощный двигатель, потребовалось соорудить корпус, примерно соответствующий надводному кораблю водоизмещением в 3000 тонн, и три палубы вместо одной у обычных субмарин. Большой объем в сочетании с умело подобранной светло-голубой окраской приборных и рабочих отсеков и переходов создавал невероятное впечатление легкости, воздушности и, более того, простора.
Бенсон, разумеется, первым делом повел меня в медпункт. Мне еще никогда не доводилось видеть такой крохотной и так превосходно оборудованной лечебницы, где можно было сделать все: от пломбирования зуба до сложнейшей полостной операции. При этом одну из свободных от оборудования переборок Бенсон использовал своеобразно: ничего медицинского, ничего утилитарного только множество увеличенных цветных кадров из мультфильмов, где были представлены все известные мне персонажи от Поупи до Пиноккио, а в центре красовался огромный, фута в два высотой, благообразный, при галстуке, медвежонок Йоги, старательно отпиливающий первое слово от таблички с надписью «Не кормите медведей». Фотографии занимали всю переборку, от пола до потолка.
— Обычно на кораблях предпочитают другие картинки, — заметил я.
— Да, у меня других тоже полно, — пояснил Бенсон. — Сами понимаете, какой у нас подбор фильмов. Но я решил обойтись без них, считаю, что они расшатывают дисциплину. А вот эти... Немного скрашивают больничную обстановку, верно? Ободряют болящих и страждущих, как хотелось бы надеяться.
Ну и... отвлекают их внимание, пока я торопливо разыскиваю нужную страницу в старом учебнике, чтобы освежить в памяти методы лечения.
Из медпункта мы прошли в кают-компанию, миновали офицерские каюты и спустились вниз, на палубу, где располагались кубрики для матросов. Бенсон показал мне сверкающие кафелем туалетные комнаты, аккуратную баталерку, а потом завел в столовую.
— Вот вам сердце корабля! — провозгласил он. — Именно это, а не ядерный реактор, как полагают некоторые штатские. Вы только поглядите вокруг. Радиоприемник, музыкальный автомат, проигрыватель, машины для приготовления кофе и мороженого, кинозальчик, библиотечка и наконец приют для наших картежников. Нет, ядерный реактор — чепуха по сравнению со всем этим. Если бы стародавние подводники могли все это увидеть, они бы в грозу перевернулись: по сравнению с пещерными условиями, в каких обитали они, мы выглядим изнеженными и развращенными. Что ж, может, это и так, а может, как раз наоборот: ведь нашим допотопным коллегам не приходилось сидеть под водой месяцами... Кстати, именно сюда я собираю народ поспать на моих лекциях об опасности переедания... — он повысил голос так, чтобы его услышали те семь или восемь человек, которые сидели здесь за столами, попивая кофе, покуривая и почитывая журнальчики. — Вот, доктор Карпентер, можете сами убедиться, каков эффект моих лекций о необходимости соблюдать диету и заниматься физическими упражнениями. Вы когда-нибудь видели вместе сразу столько распустившихся толстопузых тюфяков?
Сидевшие за столами жизнерадостно заулыбались. Бенсон, разумеется, преувеличивал, и моряки это прекрасно понимали. Каждый из них, несомненно, выглядел, как человек, который умеет управляться с ложкой и вилкой, но это была только часть правды. Как ни странно, все они, и крупные, и помельче, были чем-то схожи между собой и все напомнили мне Ролингса и Забринского: та же невозмутимость, та же спокойная, с ленцой, уверенность в себе, то же ощущение собственной ценности и незаменимости.
Бенсон добросовестно познакомил меня с каждым из присутствующих, поясняя, какие обязанности они выполняют на корабле, и, в свою очередь, оповестил всех о том, что я — врач Королевских военно-морских сил и прохожу здесь дополнительную подготовку. Видимо, так ему посоветовал Свенсон, это было недалеко от истины и не давало пищи для распространения слухов и сплетен.
Из столовой Бенсон провел меня в соседнее маленькое помещение.
— Отсек для очистки воздуха. А это техник Харрисон. Как тут играет наша волшебная шкатулка, Харрисон?
— Прекрасно, док, просто прекрасно. Окись углерода постоянно держится на уровне тридцати частей на миллион. — Он занес какие-то цифры в вахтенный журнал. Бенсон поставил там свою подпись, они обменялись еще парой реплик, и мы отправились дальше.
— Итак, половину дневных трудов я свалил с плеч одним росчерком пера, заметил Бенсон. — Полагаю, вас не особо интересует осмотр мешков с крупой, окороков, пакетов с картошкой и консервов самых разных наименований.
— Честно говоря, нет. А что?
— Там у нас, под ногами, вся носовая часть — фактически, наш трюм заполнена этими припасами. Страшное количество, я понимаю, но ведь на сотню человек и еды требуется страшное количество, если учесть, что в случае необходимости мы должны быть готовы сидеть под водой как минимум три месяца.
Стало быть, проверять наш НЗ мы не будем, а то для меня это сплошное расстройство. Отправимся лучше туда, где эту пищу готовят.
Мы заглянули в камбуз, маленькое квадратное помещение, сверкающее кафелем и нержавеющей сталью. Рослый, дородный кок в белой куртке встретил Бенсона улыбкой.
— Решили снять пробу сегодняшнего ленча, док?
— Ничего подобного, — холодно возразил Бенсон. -Доктор Карпентер, перед вами наш главный кок и мой злейший враг Сэм Макгуайер. Так в какой форме вы собираетесь пропихнуть эти вреднейшие калории в глотки наших парней?
— Пропихивать ничего не придется, док, — весело заверил Макгуайер. -В меню сегодня ни больше ни меньше как молочный суп, говяжье филе, жареная картошка и каждому по куску яблочного пирога — кто сколько осилит. Пища свежая и очень питательная.
Бенсона передернуло. Он ринулся было прочь из камбуза, но тут же остановился и ткнул в массивную медную трубу десяти дюймов диаметром, которая торчала над палубой фута на четыре. Трубу закрывала сверху откидная крышка, плотно затянутая болтами.
— Вот это может вас заинтересовать, доктор Карпентер. Что это, по-вашему?
— Герметичный котел для приготовления пищи под давлением?
— Похоже, не правда ли? Это наш мусоропровод. В давние времена, когда субмарина то и дело выныривала на поверхность, с отходами проблем не возникало: свалил за борт — и все дела. Но когда вы неделями сидите на глубине трехсот футов, тут уж на верхнюю палубу не прогуляешься, и отходы становятся проблемой. Эта труба уходит вниз до самого днища «Дельфина». Там находится прочный водонепроницаемый люк, связанный с этой крышкой, а специальное устройство исключает возможность того, что оба люка будут открыты одновременно. Если это, не дай Бог, случится, «Дельфину» крышка. Сэм или кто-то из его подчиненных собирает отходы в нейлоновый мешок или полиэтиленовый пакет, сует туда кирпичи для веса...
— Вы говорите — кирпичи?
— Да, именно кирпичи. Сэм, сколько у нас кирпичей на борту?
— Когда считали последний раз, было чуть больше тысячи, док.
— Прямо как на строительном складе, а? — ухмыльнулся Бенсон.
Кирпичи дают гарантию, что мешок с мусором пойдет ко дну и не всплывет на поверхность: даже сейчас, в мирное время, мы стараемся действовать скрытно.
В трубу помещается три или четыре мешка, крышка закрывается и стягивается болтами, а потом уже мешки выбрасываются под давлением. После этого нижний люк тоже закрывается. Просто, верно?
— Да-а...
Уж не знаю почему, но это хитроумное приспособление меня заинтересовало. Пройдет всего несколько дней, и мне припомнится этот необъяснимый интерес, и я даже подумаю, не стал ли я с годами ясновидящим. — Впрочем, эта ерунда не стоит особого внимания, жизнерадостно объявил Бенсон. — Подумаешь — та же канализация, только слегка усовершенствованная. Давайте двигаться дальше, а то путь впереди еще долгий.
Но, скажу вам, по-прежнему интересный.
Прямо из камбуза мы направились к массивной стальной двери в поперечной переборке. Чтобы пройти в эту дверь, нам пришлось отвинтить, а затем завинтить за собой восемь зажимов. — Носовой торпедный склад. — Бенсон понизил голос, потому что из шестнадцати коек, прикрепленных к переборкам или подвешенных между стеллажами с торпедами, почти половина была занята спящими или просто отдыхающими людьми. — Как видите, мы прихватили с собой только шесть торпед.
А вообще-то у нас здесь обычно хранится двенадцать, да плюс шесть прямо в торпедных аппаратах. Но сейчас вот эти шесть — это все, что мы взяли. На учениях НАТО, которые только что закончились, с двумя или тремя торпедами пришлось повозиться, они у нас самоновейшие и что-то там не ладится в радиоуправлении. Вот адмирал Гарви и приказал после возвращения на базу в Холи-Лох выгрузить их все для проверки. На «Ханли», это наша плавучая база, есть специалисты по таким вещам. Однако они взялись за дело только вчера утром, а тут эта операция по спасению станции "Зебра . Ну коммандер Свенсон и приказал прихватить с собой хотя бы шесть штук... — Бенсон улыбнулся. Знаете эти подводные шкиперы терпеть не могут выходить в море без торпед.
Они считают, что тогда уж лучше сидеть дома и никуда не соваться.
— Так эти торпеды не готовы к запуску?
— Понятия не имею... Вот это наше спящее воинство трудится изо всех сил, чтобы привести их в божеский вид.
— А сейчас они почему не работают?
— Потому, что еще до возвращения на базу шестьдесят часов подряд, без сна и отдыха, пытались найти причину неполадок, а заодно установить, исправны ли другие торпеды. Вот я и заявил шкиперу, что если ему охота подождать, пока они разнесут "Дельфин в клочья, пусть тогда разрешит нашим славным торпедистам работать и дальше. А они, между прочим, уже гуляют вокруг, как зомби, так сами скажите, можно ли позволить, чтобы зомби ковырялись в начинке этих суперсовременных машинок. Словом, капитан разрешил им отдыхать..
Бенсон прошагал вдоль тускло поблескивавших торпед и остановился у следующей стальной двери в поперечной переборке. Он открыл ее, но за ней, на расстоянии четырех футов, виднелась еще одна массивная дверь в точно такой же переборке. Порожкикомингсы возвышались дюймов на восемнадцать над палубой.
— Вижу, строя такие корабли, вы на авось не надеетесь, — заметил я. Сюда забраться не проще, чем в Английский банк.
— Так ведь под водой что современная ядерная субмарина, что старинная дизельная — один черт. Риск одинаковый, — пояснил Бенсон. — Да, мы стараемся предусмотреть все. Ведь сколько кораблей было потеряно раньше из-за того, что при столкновении не выдерживали переборки. Корпус «Дельфина» устоит под страшным давлением, но сравнительно слабый удар острого предмета может вскрыть его, как нож консервную банку. А чаще всего удар приходится в носовую часть. Вот на случай такого столкновения и устанавливаются специальные аварийные переборки. Кстати, наша лодка первая, где их поставили. Конечно, это затрудняет движение по кораблю, зато вы и представить себе не можете, насколько громче мы храпим по ночам.
Он закрыл кормовую дверь, открыл носовую, и мы очутились в торпедном отсеке, узком и тесном помещении, где с трудом можно было развернуться, чтобы зарядить или разрядить торпедные аппараты. Сами аппараты, похожие на трубы с массивными задними крышками, стояли по три штуки на двух вертикальных стойках. Над ними виднелись направляющие с прочными такелажными цепями. Больше здесь ничего не было, в том числе и коек. И неудивительно: кому охота спать вне защиты аварийных переборок...
Мы стали продвигаться обратно к корме и уже добрались до столовой, когда нас перехватил матрос, пригласивший меня к капитану. Я последовал за ним по широкому главному трапу в центральный пост, а доктор Бенсон чуть приотстал, чтобы не показаться чересчур навязчивым. Коммандер Свенсон ждал меня у радиорубки.
— Доброе утро, доктор. Как спалось?
— Пятнадцать часов без просыпа. Как вам это нравится? А завтрак выше всяких похвал... Так что случилось, коммандер?
Что-то явно произошло: Свенсон не улыбался.
— Пришла депеша насчет станции «Зебра». Ее надо расшифровать, но это займет всего пару минут.
Не знаю, как насчет расшифровки, но мне показалось, что Свенсон и так прекрасно знает, о чем речь в этой депеше.
— А когда мы всплывали? — уточнил я. Радиоконтакт в подводном положении, как я знал, невозможен.
— С тех пор как прошли Клайд, ни разу. Сейчас мы держимся строго на глубине в триста футов. — Но депеша получена по радио?
— А как же еще? Времена меняются. Чтобы вести передачу, нам пока что приходится всплывать, но принимать сообщения мы можем даже на максимальной глубине. Где-то в штате Коннектикут расположен самый мощный в мире радиопередатчик, использующий сверхнизкие частоты, для него связаться с субмариной в подводном положении проще, чем любой другой радиостанции с надводным кораблем... Пока мы ждем, познакомьтесь с моими людьми.
Он представил мне кое-кого из команды центрального поста, причем ему, как и Бенсону, казалось, было совершенно безразлично, офицер это или матрос.
Наконец он подвел меня к сидевшему у перископа юноше, которого трудно было отличить от студента.
— Уилл Рейберн, — произнес Свенсон. — Обычно мы почти не обращаем на него внимания, но после того, как поднырнем под лед, он станет самой важной персоной на корабле. Наш штурман. Ну, что, Уилл, мы еще не потерялись?
— Мы сейчас вот здесь, капитан, — Рейберн ткнул пальцем в чуть заметную точку, высвеченную на табло, изображающем карту Норвежского моря. — Гиры и кинсы работают четко.
— Гиры — это, очевидно, гирокомпасы. А что такое кинсы?
— Не удивляйтесь, доктор Карпентер, — пояснил Свенсон. — Так лейтенант Рейберн именует аппаратуру КИНС — корабельной инерционной навигационной системы, Раньше она использовалась для наведения межконтинентальных ракет, а сейчас ее приспособили и для подводных лодок, особенно атомных. Впрочем, мне незачем утруждаться, дайте только Уиллу зажать вас в угол, и он заговорит вас до смерти всякими деталями... — Он снова взглянул на точку на карте. Как вам наша скорость, док? Довольны?
— Мне все еще трудно поверить, честно говоря, — сказал я.
— Мы вышли из Холи-Лох немного раньше, чем я рассчитывал, — еще не было семи, — пояснил Свенсон. — Я собирался провести несколько коротких погружений, чтобы проверить рули, но этого не потребовалось. Хоть в носовой части и не хватает двенадцати торпед, корабль, вопреки моим опасениям, отлично слушается руля. Он настолько велик, что ему безразлично, если где-то убрать или добавить пару тонн. Поэтому мы сразу же и двинулись...
Он остановился, чтобы взять у подошедшего матроса депешу, внимательно прочел ее, задумался. Потом дернул головой и отошел в дальний угол. Я последовал за ним. Он, по-прежнему без улыбки, глянул мне прямо в глаза.
— Мне очень жаль, — сказал он. — Майор Холлиуэлл, начальник дрейфующей станции... Вчера вы сказали, что он ваш близкий друг?
Во рту у меня пересохло. Я кивнул и взял у него депешу. Там было написано: "В 09.45 по Гринвичу британский траулер «Морнинг Стар», уже ловивший передачи дрейфующей станции «Зебра», получил оттуда еще одну радиограмму, отрывочную и трудную для расшифровки. В радиограмме сообщается, что майор Холлиуэлл, начальник станции, и еще трое не названных сотрудников тяжело пострадали или погибли, кто и сколько из четверых погибли, не указано. Все остальные, количество также не сообщается, находятся в очень тяжелых условиях, страдая от ожогов и стихии. Часть передачи относительно запасов пищи и горючего из-за плохих атмосферных условии и слабости сигнала разобрать не удалось. По отрывочным данным можно догадаться, что все уцелевшие находятся в одном домике и не в состоянии передвигаться из-за погоды. Удалось разобрать слова «ледовый шторм». Однако точные данные о скорости ветра и температуре получить не удалось.
Немедленно после получения этой радиограммы "Морнинг Стар” несколько раз пытался установить связь со станцией «Зебра». Ответа не получено.
По приказу Британского Адмиралтейства «Морнинг Стар» покинул район лова рыбы и движется к ледовому барьеру, чтобы действовать как пост радиоперехвата. Конец депеши".
Я сложил бумагу и вернул ее Свенсону. Он снова произнес:
— Мне очень жаль, Карпентер.
— Тяжело пострадали или погибли, — сказал я. — На сгоревшей станции, во льдах, зимой — какая тут разница? — Мой голос изменился до неузнаваемости, он звучал теперь сухо, плоско, безжизненно. — Джонни Холлиуэлл и трое его подчиненных... Джонни Холлиуэлл. Таких людей, как он, коммандер, встречаешь нечасто. Выдающийся человек. Ему было пятнадцать, когда погибли его родители, и он бросил школу, чтобы воспитать брата, который моложе него на восемь лет. Он надрывался, как каторжник, как раб на галерах, он пожертвовал своему младшему брату лучшие годы жизни, но заставил того шесть лет проучиться в университете. И только после этого подумал о себе, и только после этого наконец женился. Он оставил любимую жену и трех прекрасных малышей. Двух моих племянниц и шестимесячного племянника...
— Двух племянниц... Племянника... — Свенсон запнулся и уставился на меня. — О Господи, док! Это ваш брат? Брат?
В этот момент он даже не обратил внимание на разные фамилии. Я молча кивнул. Лейтенант Рейберн, с тревогой на лице, сунулся было к нам, но Свенсон только отмахнулся от него, даже не глянув. Он медленно покачал головой, а я отрывисто выпалил:
— Он твердый парень! Он должен выжить. Должен! Нам надо установить, где находится «Зебра». Мы обязаны это установить!
— Может быть, они и сами этого не знают, — проговорил Свенсон. Он с явным облегчением сменил тему. — Не забывайте, это дрейфующая станция. Кто знает, сколько дней погода мешала им определить свои координаты. А теперь, по всей видимости, все их секстанты, хронометры и радиопеленгаторы погибли в огне.
— Они должны знать свои координаты, пусть даже недельной давности.
Они должны иметь довольно точное представление о скорости и направлении дрейфа.
Так что они вполне могут хотя бы приблизительно определить свое нынешнее положение. Надо передать на «Морнинг Стар», чтобы оттуда постоянно вели передачу, запрашивая, где находится станция. Если вы сейчас всплывете, сумеете связаться с траулером?
— Навряд ли. Траулер находится на тысячи миль к северу от нас.
Его приемнику не хватит мощности, чтобы поймать наш сигнал... Если хотите, можно выразиться иначе: наш передатчик слабоват.
— У Би-Би-Си полным-полно мощнейших передатчиков. Установите связь с Адмиралтейством. Очень прошу, передайте им, пусть любым путем свяжутся с «Морнинг Стар» и попросят рыбаков непрерывно запрашивать «Зебру» о ее положении.
— Они там могут и сами это сделать, без посредников. — Разумеется, могут. Но они не могут услышать ответ. А "Морнинг Стар” может... Если, конечно, ответ будет. Кроме того, траулер продвигается все ближе к станции.
— Хорошо, мы всплывем прямо сейчас, — кивнул Свенсон. Он отошел от карты, у которой мы с ним разговаривали, и направился к пульту погружения.
Проходя мимо штурманского стола, спросил у штурмана: — Что вы хотели сказать, Уилл?
Лейтенант Рейберн повернулся ко мне спиной и снизил голос до шепота, однако я всегда отличался великолепным слухом. Он проговорил:
— Вы видели, какое у него было лицо, капитан? Я уж решил, что он сейчас развернется и врежет вам прямой справа.
— Я и сам так подумал, — вполголоса ответил Свенсон. — Но только на миг. По-моему, он в тот момент меня даже не видел.
Я твердым шагом двинулся к себе в каюту. Захлопнув дверь, тут же повалился на койку.
Глава 3
— Наконец-то! — сказал Свенсон. — Вот он, Барьер!
Огромный цилиндрический корпус «Дельфина» то полностью скрывался под водой, то вылетал на поверхность, направленный точно на север нос раз за разом вспарывал крутые высокие волны. Мы делали сейчас не больше трех узлов, наши мощные двигатели на ядерном топливе проворачивали гигантский восьмифутовый спаренный винт лишь настолько, чтобы корабль не потерял управляемости. Хотя в тридцати футах под мостиком, на котором мы стояли, неустанно прощупывал окружающее пространство лучший в мире сонар, Свенсон не хотел искушать судьбу и старался исключить даже малейшую вероятность столкновения с айсбергом. Даже сейчас, в полдень, арктический небосвод покрывали тяжелые, мрачные тучи, а видимость была — как в густые сумерки. Термометр на мостике показывал температуру морской волны 28 градусов по Фаренгейту, а воздуха минус 16. Штормовой северо-восточный ветер беспрестанно срывал верхушки нескончаемых серо-стальных волн и осыпал отвесные стенки рубки, которую подводники называют «парусом», замерзающими на лету брызгами, так что казалось, будто мы находимся под ураганным пулеметным обстрелом.
Мороз забирал за живое. Одетый в шерстяную куртку и клеенчатый дождевик, я все равно не мог удержаться от дрожи. Высунувшись из-за брезента, который создавал только видимость укрытия, я взглянул туда, куда показывал Свенсон. Громкий стук его зубов не могли заглушить ни пронзительно-тонкое завывание ветра, ни барабанный грохот ледовой шрапнели.
Не дальше чем в двух милях от нас во всю ширину горизонта протянулась тонкая, серовато-белая полоса, казавшаяся с такого расстояния довольно прямой и ровной. Я видел Барьер и раньше, да и смотреть там особенно не на что, и все равно это такое зрелище, к которому человек никогда не привыкнет: ведь эта скромная, малоприметная полоса представляет собой кромку той ледовой шапки, что покрывает верхушку нашей планеты, которая простирается от места, где мы стоим, до Аляски в Западном полушарии. А нам предстоит нырнуть под этот массив, нам предстоит пройти под ним многие сотни миль, чтобы отыскать терпящих бедствие людей, которые, может быть, находятся на краю гибели, или которые, может быть, уже мертвы. Мы не знаем, куда занесло этих умирающих или уже расставшихся с жизнью людей, но мы обязаны с помощью чутья и Господа Бога отыскать их в этих простирающихся перед нами бесконечных пустынных ледовых просторах.
Депеша, переданная нам сорок девять часов назад, была последней.
После этого в эфире воцарилась тишина. Все прошедшие два дня траулер «Морнинг Стар» не прекращал радиопередачи, стараясь поймать ответный сигнал со станции «Зебра», но уходящая к северу, тускло отсвечивающая льдом пустыня по-прежнему хранила молчание. Ни слова, ни звука, ни малейшего шороха не долетало из этого царства зимы.
Восемнадцать часов назад русский атомный ледокол «Двина» подошел к Барьеру и, напрягая все силы, сделал попытку пробиться к сердцу этой страны льда. Считалось, что сейчас, когда зима еще только началась, лед не такой толстый и прочный, как в марте, а по расчетам оборудованная мощным корпусом и двигателями «Двина» могла пробить путь во льдах толщиной до восемнадцати футов. Специалисты полагали, что при хороших условиях «Двина» способна дойти даже до Северного полюса. Однако выяснилось, что толщина ледового поля значительно превышает норму, так что попытка «Двины» оказалась безуспешной.
Она, правда, сумела проложить себе путь на более чем сорок миль в глубину сплошных льдов, но там перед нею встала стена высотой около двадцати футов над уровнем моря, да к тому же уходящая в глубину еще на добрую сотню футов. Сообщалось, что «Двина» получила серьезные повреждения и сейчас не оставляет попыток вырваться из ледового плена.
Огромный цилиндрический корпус «Дельфина» то полностью скрывался под водой, то вылетал на поверхность, направленный точно на север нос раз за разом вспарывал крутые высокие волны. Мы делали сейчас не больше трех узлов, наши мощные двигатели на ядерном топливе проворачивали гигантский восьмифутовый спаренный винт лишь настолько, чтобы корабль не потерял управляемости. Хотя в тридцати футах под мостиком, на котором мы стояли, неустанно прощупывал окружающее пространство лучший в мире сонар, Свенсон не хотел искушать судьбу и старался исключить даже малейшую вероятность столкновения с айсбергом. Даже сейчас, в полдень, арктический небосвод покрывали тяжелые, мрачные тучи, а видимость была — как в густые сумерки. Термометр на мостике показывал температуру морской волны 28 градусов по Фаренгейту, а воздуха минус 16. Штормовой северо-восточный ветер беспрестанно срывал верхушки нескончаемых серо-стальных волн и осыпал отвесные стенки рубки, которую подводники называют «парусом», замерзающими на лету брызгами, так что казалось, будто мы находимся под ураганным пулеметным обстрелом.
Мороз забирал за живое. Одетый в шерстяную куртку и клеенчатый дождевик, я все равно не мог удержаться от дрожи. Высунувшись из-за брезента, который создавал только видимость укрытия, я взглянул туда, куда показывал Свенсон. Громкий стук его зубов не могли заглушить ни пронзительно-тонкое завывание ветра, ни барабанный грохот ледовой шрапнели.
Не дальше чем в двух милях от нас во всю ширину горизонта протянулась тонкая, серовато-белая полоса, казавшаяся с такого расстояния довольно прямой и ровной. Я видел Барьер и раньше, да и смотреть там особенно не на что, и все равно это такое зрелище, к которому человек никогда не привыкнет: ведь эта скромная, малоприметная полоса представляет собой кромку той ледовой шапки, что покрывает верхушку нашей планеты, которая простирается от места, где мы стоим, до Аляски в Западном полушарии. А нам предстоит нырнуть под этот массив, нам предстоит пройти под ним многие сотни миль, чтобы отыскать терпящих бедствие людей, которые, может быть, находятся на краю гибели, или которые, может быть, уже мертвы. Мы не знаем, куда занесло этих умирающих или уже расставшихся с жизнью людей, но мы обязаны с помощью чутья и Господа Бога отыскать их в этих простирающихся перед нами бесконечных пустынных ледовых просторах.
Депеша, переданная нам сорок девять часов назад, была последней.
После этого в эфире воцарилась тишина. Все прошедшие два дня траулер «Морнинг Стар» не прекращал радиопередачи, стараясь поймать ответный сигнал со станции «Зебра», но уходящая к северу, тускло отсвечивающая льдом пустыня по-прежнему хранила молчание. Ни слова, ни звука, ни малейшего шороха не долетало из этого царства зимы.
Восемнадцать часов назад русский атомный ледокол «Двина» подошел к Барьеру и, напрягая все силы, сделал попытку пробиться к сердцу этой страны льда. Считалось, что сейчас, когда зима еще только началась, лед не такой толстый и прочный, как в марте, а по расчетам оборудованная мощным корпусом и двигателями «Двина» могла пробить путь во льдах толщиной до восемнадцати футов. Специалисты полагали, что при хороших условиях «Двина» способна дойти даже до Северного полюса. Однако выяснилось, что толщина ледового поля значительно превышает норму, так что попытка «Двины» оказалась безуспешной.
Она, правда, сумела проложить себе путь на более чем сорок миль в глубину сплошных льдов, но там перед нею встала стена высотой около двадцати футов над уровнем моря, да к тому же уходящая в глубину еще на добрую сотню футов. Сообщалось, что «Двина» получила серьезные повреждения и сейчас не оставляет попыток вырваться из ледового плена.