Страница:
— Но это еще не означает, будто Блэкберн — убийца. Всю свою жизнь он старается быть независимым, никто и ничто не могли заставить его покориться. С чего бы это он вдруг в корне поменял свои жизненные идеалы?
— Деньги, — сказала Нэн и прищелкнула языком.
— Но ему и раньше предлагали деньги. Кучу денег. Он отказывался от подобных предложений.
— Послушай, хватит прятать голову в песок! Если в «Спящих собаках» будет обнаружена хотя бы половина того, что там может быть найдено, то в этом мире очень многое стремительно изменится. И если Блэкберн работает на определенную группу людей, эти люди в мгновение ока приобретут чудовищное влияние.
— И все-таки я никак тебя не пойму.
— Тем хуже для тебя, — заметила Фолкнер. — Я же хочу сказать только одно. Европа сейчас переживает крупнейшие экономические преобразования за последние полвека. России чрезвычайно нужна твердая валюта. А картель — самая большая дойная корова, которая есть у русских. Если он потерпит крах, и русским не миновать краха. Нам бы этого очень не хотелось, пойми же ты наконец. Нам до зарезу нужно заполучить эту чертову шахту! — Она гневно выдохнула последние слова вместе со струей табачного дыма. — Я и так уже получила нагоняй из-за твоего несогласия с тем, чтобы Томас сделался экспертом по алмазным делам твоей дочери.
— Томас — работник ЦРУ.
— Вот именно! В этом ведь и заключается смысл этой затеи.
— Нет. В этом случае он не задумываясь сдаст Эрин в обмен на рудник, если, конечно, у него будет возможность совершить подобного рода обмен. — Уиндзор видел, как на лице Фолкнер появилось выражение еще большего раздражения. — Скажи, кто именно на тебя давит?
— Ты и сам прекрасно знаешь. Так что отвечать на твой вопрос — пустой звук.
Несколько мгновений Фолкнер, прикрыв глаза, молча попыхивала своей сигарой и только потом произнесла:
— Мне, конечно, не следовало бы говорить, но если я тебе не буду доверять полностью, то мне самое время пойти и перерезать себе горло. — Она загасила в пепельнице окурок. — Одно из двух. Или мы даем рекомендательное письмо Джейсону Стриту для Эрин, или же Штатам придется забыть о стратегических минералах, которые нам поставляет Конмин. Южная Африка не будет нам их продавать. И русские тоже. А это значит: Соединенным Штатам придется, мягко говоря, чрезвычайно худо.
Ответом на эти слова было молчание Уиндзора.
— Скажи хоть что-нибудь, Мэтт.
— Что тут скажешь? Мне, честно говоря, трудно поверить, что Конмин готов так далеко зайти, не будучи даже уверенным, что алмазный рудник вообще существует.
— Они готовы пойти еще дальше. Не то чтобы им самим очень уж этого хотелось, но тем не менее они вполне готовы. Ты отлично знаешь, где сейчас Эрин. Свяжись с ней. Можешь прямо сейчас, по моему телефону.
— Нет.
Фолкнер в крайнем недоумении уставилась на него.
— То есть как?
— Прежде я был полон амбиций. Дошел до того, что решился использовать собственную дочь в качестве источника дезинформации. С помощью Эрин я снабжал дезами советскую разведку. В частности, русского агента, известного под именем Ганс Шмидт. И едва не угробил собственную дочь.
Фолкнер слушала, не шелохнувшись. Ей была известна эта история, и ее интересовала истинная роль в ней Уиндзора. Теперь она узнала правду.
— Я уверял себя, что все будет нормально, — продолжал Уиндзор. — Тщательно изучил досье Шмидта, так тщательно, что запомнил его почти наизусть. Кроме этого, у меня были другие источники информации. Не будь он советским шпионом, лучшего зятя для своей дочери ни один отец и пожелать бы не мог. Он был умен, честолюбив, энергичен, словом, настоящий мужчина. Мне казалось, что он по-настоящему любит Эрин. Да и она была влюблена в него.
— А если бы удалось его завербовать, ты сразу приобрел бы прямой выход на Кремль, — сказала Фолкнер. — Причем как раз тогда, когда США тратили слишком много сил и времени для предотвращения желтой опасности.
— Да, — согласился Уиндзор. Он прикрыл глаза, понимая, что от проницательного взгляда Фолкнер наверняка не укроется его боль, вызванная былыми, но не забытыми до сих пор гневом, стыдом, ужасом.
Она вздохнула.
— Не нужно укорять себя. Ты ведь не мог знать, что он убежит, ранив твою дочь.
— Не мог. Но если бы я открыл Эрин то, что Ганс — советский агент, она непременно разорвала бы их помолвку. Ну, а так… — Уиндзор не докончил.
— Ну, а так твоя дочь очутилась в больнице. Но это не твоя вина. И кроме того, ты ведь с ними поквитался, — заметила, холодно улыбнувшись, Фолкнер. — Я бы даже сказала, хорошо поквитался.
Несколько секунд висела тишина. Фолкнер ждала. Вдруг Уиндзор сказал:
— Я больше не верю в такие категории, как абсолютное добро и абсолютное зло. Я делал то, что было нужно делать, и даже получил за свою работу знак отличия, — маленькую Золотую звезду. Потому что благодаря той информации, что Эрин невзначай выбалтывала своему жениху, русские оказались сбитыми с толку в том, что касалось наших секретных переговоров с Ираком. Целых три недели русские даже ни о чем не догадывались.
— Да, три недели — большой срок. Там каждый час был на вес золота, — заметила Фолкнер. — Это позволило нам добиться немалых успехов, Мэтт. Мы чуть было не привели к власти более умеренных лидеров.
— Чуть — не считается. Но за это мою дочь избили, изнасиловали, пытали. И все это проделал изощренный садист. С того дня Эрин не любит и не верит ни одному мужчине на свете. Семь лет! А ей нет еще и тридцати. И впереди у нее лишь кошмары, неверие, одиночество — до конца жизни.
Фолкнер скривилась, но спорить не стала.
— Все время, что я проводил у нее в больнице, я твердил себе, что никогда больше, ни при каких обстоятельствах не буду использовать невинных людей — кто бы они ни были — для достижения своих целей. Мы ведь с тобой играем в жестокую игру для взрослых. — Он посмотрел в черные глаза Фолкнер. — И потому мой ответ прежний: «Нет».
Дверь в кабинет Фолкнер открылась. Двое вошедших встали по бокам Уиндзора. Огромным усилием воли он заставил себя подавить гнев, превративший его тело в сплошной комок нервов и мускулов. Если он потеряет над собой контроль, то никогда не сумеет помочь Эрин.
— Домашний арест? — сдавленным голосом спросил он.
— Сожалею, — ответила Фолкнер. — Еще вчера твоей дочери было отправлено письмо. Завтра Джейсон Стрит будет на ферме. И Эрин, таким образом, будет под его защитой.
Глава 27
Глава 28
— Деньги, — сказала Нэн и прищелкнула языком.
— Но ему и раньше предлагали деньги. Кучу денег. Он отказывался от подобных предложений.
— Послушай, хватит прятать голову в песок! Если в «Спящих собаках» будет обнаружена хотя бы половина того, что там может быть найдено, то в этом мире очень многое стремительно изменится. И если Блэкберн работает на определенную группу людей, эти люди в мгновение ока приобретут чудовищное влияние.
— И все-таки я никак тебя не пойму.
— Тем хуже для тебя, — заметила Фолкнер. — Я же хочу сказать только одно. Европа сейчас переживает крупнейшие экономические преобразования за последние полвека. России чрезвычайно нужна твердая валюта. А картель — самая большая дойная корова, которая есть у русских. Если он потерпит крах, и русским не миновать краха. Нам бы этого очень не хотелось, пойми же ты наконец. Нам до зарезу нужно заполучить эту чертову шахту! — Она гневно выдохнула последние слова вместе со струей табачного дыма. — Я и так уже получила нагоняй из-за твоего несогласия с тем, чтобы Томас сделался экспертом по алмазным делам твоей дочери.
— Томас — работник ЦРУ.
— Вот именно! В этом ведь и заключается смысл этой затеи.
— Нет. В этом случае он не задумываясь сдаст Эрин в обмен на рудник, если, конечно, у него будет возможность совершить подобного рода обмен. — Уиндзор видел, как на лице Фолкнер появилось выражение еще большего раздражения. — Скажи, кто именно на тебя давит?
— Ты и сам прекрасно знаешь. Так что отвечать на твой вопрос — пустой звук.
Несколько мгновений Фолкнер, прикрыв глаза, молча попыхивала своей сигарой и только потом произнесла:
— Мне, конечно, не следовало бы говорить, но если я тебе не буду доверять полностью, то мне самое время пойти и перерезать себе горло. — Она загасила в пепельнице окурок. — Одно из двух. Или мы даем рекомендательное письмо Джейсону Стриту для Эрин, или же Штатам придется забыть о стратегических минералах, которые нам поставляет Конмин. Южная Африка не будет нам их продавать. И русские тоже. А это значит: Соединенным Штатам придется, мягко говоря, чрезвычайно худо.
Ответом на эти слова было молчание Уиндзора.
— Скажи хоть что-нибудь, Мэтт.
— Что тут скажешь? Мне, честно говоря, трудно поверить, что Конмин готов так далеко зайти, не будучи даже уверенным, что алмазный рудник вообще существует.
— Они готовы пойти еще дальше. Не то чтобы им самим очень уж этого хотелось, но тем не менее они вполне готовы. Ты отлично знаешь, где сейчас Эрин. Свяжись с ней. Можешь прямо сейчас, по моему телефону.
— Нет.
Фолкнер в крайнем недоумении уставилась на него.
— То есть как?
— Прежде я был полон амбиций. Дошел до того, что решился использовать собственную дочь в качестве источника дезинформации. С помощью Эрин я снабжал дезами советскую разведку. В частности, русского агента, известного под именем Ганс Шмидт. И едва не угробил собственную дочь.
Фолкнер слушала, не шелохнувшись. Ей была известна эта история, и ее интересовала истинная роль в ней Уиндзора. Теперь она узнала правду.
— Я уверял себя, что все будет нормально, — продолжал Уиндзор. — Тщательно изучил досье Шмидта, так тщательно, что запомнил его почти наизусть. Кроме этого, у меня были другие источники информации. Не будь он советским шпионом, лучшего зятя для своей дочери ни один отец и пожелать бы не мог. Он был умен, честолюбив, энергичен, словом, настоящий мужчина. Мне казалось, что он по-настоящему любит Эрин. Да и она была влюблена в него.
— А если бы удалось его завербовать, ты сразу приобрел бы прямой выход на Кремль, — сказала Фолкнер. — Причем как раз тогда, когда США тратили слишком много сил и времени для предотвращения желтой опасности.
— Да, — согласился Уиндзор. Он прикрыл глаза, понимая, что от проницательного взгляда Фолкнер наверняка не укроется его боль, вызванная былыми, но не забытыми до сих пор гневом, стыдом, ужасом.
Она вздохнула.
— Не нужно укорять себя. Ты ведь не мог знать, что он убежит, ранив твою дочь.
— Не мог. Но если бы я открыл Эрин то, что Ганс — советский агент, она непременно разорвала бы их помолвку. Ну, а так… — Уиндзор не докончил.
— Ну, а так твоя дочь очутилась в больнице. Но это не твоя вина. И кроме того, ты ведь с ними поквитался, — заметила, холодно улыбнувшись, Фолкнер. — Я бы даже сказала, хорошо поквитался.
Несколько секунд висела тишина. Фолкнер ждала. Вдруг Уиндзор сказал:
— Я больше не верю в такие категории, как абсолютное добро и абсолютное зло. Я делал то, что было нужно делать, и даже получил за свою работу знак отличия, — маленькую Золотую звезду. Потому что благодаря той информации, что Эрин невзначай выбалтывала своему жениху, русские оказались сбитыми с толку в том, что касалось наших секретных переговоров с Ираком. Целых три недели русские даже ни о чем не догадывались.
— Да, три недели — большой срок. Там каждый час был на вес золота, — заметила Фолкнер. — Это позволило нам добиться немалых успехов, Мэтт. Мы чуть было не привели к власти более умеренных лидеров.
— Чуть — не считается. Но за это мою дочь избили, изнасиловали, пытали. И все это проделал изощренный садист. С того дня Эрин не любит и не верит ни одному мужчине на свете. Семь лет! А ей нет еще и тридцати. И впереди у нее лишь кошмары, неверие, одиночество — до конца жизни.
Фолкнер скривилась, но спорить не стала.
— Все время, что я проводил у нее в больнице, я твердил себе, что никогда больше, ни при каких обстоятельствах не буду использовать невинных людей — кто бы они ни были — для достижения своих целей. Мы ведь с тобой играем в жестокую игру для взрослых. — Он посмотрел в черные глаза Фолкнер. — И потому мой ответ прежний: «Нет».
Дверь в кабинет Фолкнер открылась. Двое вошедших встали по бокам Уиндзора. Огромным усилием воли он заставил себя подавить гнев, превративший его тело в сплошной комок нервов и мускулов. Если он потеряет над собой контроль, то никогда не сумеет помочь Эрин.
— Домашний арест? — сдавленным голосом спросил он.
— Сожалею, — ответила Фолкнер. — Еще вчера твоей дочери было отправлено письмо. Завтра Джейсон Стрит будет на ферме. И Эрин, таким образом, будет под его защитой.
Глава 27
Гуго ван Луйк забыл, в каком захолустье могут находиться алмазные рудники и алмазоносные участки. Например, Аргиль — такое пустынное, отдаленное место, что рабочих приходилось перебрасывать туда по воздуху, полностью обеспечивать им бытовые удобства, а после окончания срока, опять-таки по воздуху, возвращать их и посылать другую вахту. Это место могло похвастаться тем, что здешняя технология добычи алмазов шагает в ногу с принятой во всем мире: бараки, столовка, механические землечерпалки, устройства для дробления руды, конвейерные ленты, столы для просвечивания рентгеновскими лучами. Аргиль производила алмазы с завидной регулярностью. Хотя бывали и досадные оплошности, в результате которых раскалывались камни, из которых могли бы получиться бриллианты.
Ван Луйку хотелось бы, чтобы таких случаев было еще больше. Алмазная крошка чрезвычайно нужна. А хорошие ювелирные алмазы в настоящее время не пользуются спросом.
Вздохнув, ван Луйк откинулся на неудобную спинку самолетного кресла. Он был рад, что утомительное, хотя и необходимое посещение Аргиля подошло к концу. У него в папке уже лежали фотографии, на которых солидного вида мужчины в костюмах, улыбаясь в объектив фотокамеры, пожимали друг другу руки. Ван Луйку давным-давно осточертели все эти бесконечные рукопожатия и заверения в том, что благополучие мистера Икса и мистера Игрека чрезвычайно важно для мировой экономики.
Но тем не менее в который уже раз он с блеском и талантом хорошего актера отыграл свою роль. Не случайно ван Луйк в юности хотел быть артистом. Однако на шахту Аргиль он прибыл не из чувства уважения к предприятию, на котором добывается огромное количество бортов и небольшой объем желтых и розоватых ювелирных алмазов. Недаром вокруг Аргиля уже ходили кругами, вынюхивая, представители японского синдиката. Ван Луйк мог пожелать японцам только удачи.
Япония разрабатывала более дешевые технологии получения технических алмазов, что было на руку Конмину. Если японцы купят Аргиль, это несколько разрядит ситуацию. Они более умные, тонкие и терпеливые люди и смогут лучше австралийцев лавировать между интересами членов картеля.
Закрыв глаза, ван Луйк попытался отогнать головную боль, начинавшуюся, казалось, сразу за опущенными веками. Самолет набирал высоту, разрезая фюзеляжем разогретый полдневный воздух. Стояла ужасная жара, вместе с высокой влажностью воздуха вызывавшая постоянную головную боль. Ван Луйк прикрыл глаза. Ему оставалось только терпеть.
Только когда двухмоторный «Оттер» оказался над переливающимся внизу искусственным водоемом под названием Аргиль и зашел на посадку в Куну-нурре, ван Луйк открыл глаза и вытер платком влажное лицо и потную шею.
Начинался важнейший этап его поездки, ради которого он и прибыл в Австралию.
Скривившись при особенно сильном приступе боли, он взглянул в иллюминатор. Заболоченная земля, невысокие скалистые образования красно-коричневого цвета, колючие заросли — в таком обрамлении вдруг появился город. Когда самолет пошел на снижение, жара в салоне стала невыносимой.
Здешний климат неимоверно тяжел для человеческого организма. Первые английские поселенцы, которые избрали Западную Австралию для постоянного проживания, были, по мнению ван Луйка, едва ли не сумасшедшими.
«Оттер» мягко приземлился на размягченную солнцем полосу гудрона и подрулил к стоянке горнодобывающей компании рядом с пассажирским терминалом. Стюард открыл дверь и спустил трап.
— Вы успели вовремя, сэр, — сказал стюард, указав в направлении появившегося с юга самолета, заходившего на посадку. — Он отлетает через полтора часа.
Ван Луйк издал неопределенный звук, должный означать, что он все понял, и направился к терминалу. Настоящая цель его приезда займет буквально считанные минуты. Правда, ван Луйк не без основания полагал, что предстоящий разговор окажется не более приятным, чем поездка в Аргиль. Будь его воля, он никогда и близко бы не подошел к Джейсону Стриту.
Однако выбирать не приходилось. Привезенное им письмо было очень важным, его нельзя было переправить с обычным курьером. Но гораздо важнее, что начальство ван Луйка чрезвычайно недовольно тем, как он вел дело о наследстве Абеляра Уиндзора. Его отправили в эту поездку как мальчика на побегушках, не предоставив персональный самолет и полагавшихся по чину удобств. Уже одно это говорило о том, сколь сильно недовольство Конмина. В сущности, если ван Луйк не сумеет разрешить этот вопрос к удовлетворению картеля, то он будет конченым человеком вроде Джейсона Стрита.
В здании аэропорта голландец почувствовал приятный холодок на своем лице. Здесь воздух был кондиционированным. Контраст температур был приятен, однако вызвал мучительный приступ головной боли. Ван Луйк направился к двери с надписью «Бар». Внутри был относительный полумрак. Джейсон Стрит сидел на одном из пяти высоких стульев у обитой металлом стойки бара. Он беседовал с невысокого роста плотно сбитой женщиной — барменшей. Ван Луйк с несчастным видом оглядел крупного, в пыльных брюках защитного цвета и нечищенных ботинках мужчину. Шляпа Джейсона с широкими полями и ленточкой из змеиной кожи на тулье была заломлена на затылок, открывая почти ровную линию, отделявшую загорелое лицо от белого лба, всегда остававшегося закрытым.
— Вижу, вижу усталого туриста, — сказал Стрит. — Эй, приятель, не заинтересует ли тебя экскурсия в здешнюю глубинку?
Ван Луйк выдавил из себя улыбку.
— Только не сейчас. Вот в следующий раз приедем с супругой, тогда другое дело. Хорошо бы выработать такой маршрут, чтобы не надорваться.
Стрит улыбнулся и повернул голову к барменше.
— Две банки эля, красавица, и одну тебе.
Женщина выставила две банки эля «Кастльмэн», открыла их и пододвинула к клиентам. Стрит взял эль и направился с ван Луйком к небольшому столику в углу тесного бара. Барменша открыла свою банку и уселась за кассовый аппарат.
— Здесь нам никто не помешает, приятель, — сказал Стрит.
— Какой, к черту, я тебе приятель, — злобно прошептал ван Луйк сквозь зубы, чтобы, кроме Стрита, никто не расслышал его слов.
Стрит развязно опустился на стул, отпил из банки и осклабился.
— Нервничаем? Жара давит?
Голландец уселся спиной к двери, так что его слова никто не мог подслушать.
— Тише говори, ты, foutre[1]!
Стрит в достаточной мере знал французский, чтобы понять: его грубо оскорбили. И потому он еще шире улыбнулся.
— Уж не намерен ли ты, приятель, уволить меня?
— Вокруг кишмя кишит всякими паршивыми консультантами по безопасности, — заметил ван Луйк. — Как знать, может, я уже кого-нибудь взял на твое место.
Улыбка застыла на лице Стрита.
— Можешь нас свести. Я даже готов отдать ему право первого выстрела. Но этому человеку понадобится немало везения, так как второй возможности стрелять у него не будет. А вот когда я с ним разделаюсь, то возьмусь за тебя. Ты хорошо меня понял, приятель ?
Несколько секунд они пожирали друг друга глазами. Ван Луйк первым не выдержал, отвел взгляд и отпил зля, который был тепловатым и чуточку горчил.
— Ну, как успехи? — осведомился он.
— Какие, к черту, успехи?! Мне как минимум нужно пробраться на ферму. Только там я могу что-то сделать, но никак не раньше. И тебе это отлично известно.
— Думаю, у тебя есть какое-нибудь более эффективный план, чем автокатастрофа? — парировал ван Луйк.
Стрит широко улыбнулся.
— Конечно, приятель, можешь не сомневаться.
Головная боль внезапно усилилась настолько, что у ван Луйка даже занемели кончики пальцев.
— Ну и где же они сейчас? — неторопливо поинтересовался ван Луйк.
— На ферме, — ответил Стрит. — Где же еще им быть? Они проводят что-то вроде рекогносцировки, сличают данные карты и местность.
— Ну и?..
— Попотели как следует и успокоились.
— Уверен?
— У них ужасная радиосвязь, — с готовностью пояснил Стрит. — Скремблер в точности такой, как у меня в дарвинском офисе. А когда они пользуются спутниковой связью, вся их информация попадает прямиком ко мне.
Ван Луйк вновь отпил зля и подумал: откуда у него такая уверенность, что Стрит лжет?
— Как девчонка переносит здешний климат?
— Жара быстренько сбила с нее спесь. Она шипит, как кошка, которую моют. С Блэкберном у них понемногу дело разлаживается.
— А они что, были близки.
— Спали вместе.
Ван Луйк поморщился.
— А не удалось ли ей, случаем, найти ключ к «Заморочке»?
— Она постоянно перечитывает тексты.
— Отлично.
— А что?
— Если бы задачка была решена, над ней незачем было бы ломать голову. Как поживает мистер Блэкберн?
— Сущий змей, — весело констатировал Стрит. — Ему бы на голодном пайке посидеть.
— На голодном пайке? Разве на ферме не хватает провизии?
— Что жратва? Жратва не проблема. Секс — вот в чем вопрос. Они спят в одной комнате, но по разным углам.
— А ты, оказывается, умеешь собирать информацию.
— Это ведь моя работа, — скромно заметил Стрит. — Если не веришь, поезжай сам на ферму и убедись.
— Вот это удовольствие я лучше оставлю тебе. — С этими словами ван Луйк вытащил из кармана пиджака тонкий пакет в ярко-желтом пластике и бросил его на стол. — Только пока не открывай.
Стрит взглянул на пакет.
— Это еще что?
— Пропуск на ферму. Рекомендательное письмо к мисс Уиндзор. — Ван Луйк вытащил из другого кармана какую-то бумагу. — А это фотокопия.
Ни слова не говоря. Стрит прочитал бумагу и поднял на собеседника глаза.
— Настоящее? — без обиняков осведомился он.
— А разве это важно?
— Да нет, если подпись подделана профессионально.
— За подпись ты можешь быть спокоен.
— Интересно знать, кто это так стремится натянуть нос ЦРУ? Может, Конмин? — Стрит многозначительно посмотрел на ван Луйка. — А, может, правительство?
Ван Луйк забрал фотокопию, поднялся из-за стола и молча вышел.
Только когда самолет взмыл над Тихим океаном, таблетки несколько успокоили головную боль ван Луйка. Он даже задремал, и тут мысль, долгое время обретавшаяся в его подсознании, всплыла наконец на поверхность. Никогда прежде Стрит не упоминал ни о каком спутниковом скремблере в Дарвине. У него была всего одна линия, та самая, которую поставили по распоряжению ван Луйка.
Ван Луйку хотелось бы, чтобы таких случаев было еще больше. Алмазная крошка чрезвычайно нужна. А хорошие ювелирные алмазы в настоящее время не пользуются спросом.
Вздохнув, ван Луйк откинулся на неудобную спинку самолетного кресла. Он был рад, что утомительное, хотя и необходимое посещение Аргиля подошло к концу. У него в папке уже лежали фотографии, на которых солидного вида мужчины в костюмах, улыбаясь в объектив фотокамеры, пожимали друг другу руки. Ван Луйку давным-давно осточертели все эти бесконечные рукопожатия и заверения в том, что благополучие мистера Икса и мистера Игрека чрезвычайно важно для мировой экономики.
Но тем не менее в который уже раз он с блеском и талантом хорошего актера отыграл свою роль. Не случайно ван Луйк в юности хотел быть артистом. Однако на шахту Аргиль он прибыл не из чувства уважения к предприятию, на котором добывается огромное количество бортов и небольшой объем желтых и розоватых ювелирных алмазов. Недаром вокруг Аргиля уже ходили кругами, вынюхивая, представители японского синдиката. Ван Луйк мог пожелать японцам только удачи.
Япония разрабатывала более дешевые технологии получения технических алмазов, что было на руку Конмину. Если японцы купят Аргиль, это несколько разрядит ситуацию. Они более умные, тонкие и терпеливые люди и смогут лучше австралийцев лавировать между интересами членов картеля.
Закрыв глаза, ван Луйк попытался отогнать головную боль, начинавшуюся, казалось, сразу за опущенными веками. Самолет набирал высоту, разрезая фюзеляжем разогретый полдневный воздух. Стояла ужасная жара, вместе с высокой влажностью воздуха вызывавшая постоянную головную боль. Ван Луйк прикрыл глаза. Ему оставалось только терпеть.
Только когда двухмоторный «Оттер» оказался над переливающимся внизу искусственным водоемом под названием Аргиль и зашел на посадку в Куну-нурре, ван Луйк открыл глаза и вытер платком влажное лицо и потную шею.
Начинался важнейший этап его поездки, ради которого он и прибыл в Австралию.
Скривившись при особенно сильном приступе боли, он взглянул в иллюминатор. Заболоченная земля, невысокие скалистые образования красно-коричневого цвета, колючие заросли — в таком обрамлении вдруг появился город. Когда самолет пошел на снижение, жара в салоне стала невыносимой.
Здешний климат неимоверно тяжел для человеческого организма. Первые английские поселенцы, которые избрали Западную Австралию для постоянного проживания, были, по мнению ван Луйка, едва ли не сумасшедшими.
«Оттер» мягко приземлился на размягченную солнцем полосу гудрона и подрулил к стоянке горнодобывающей компании рядом с пассажирским терминалом. Стюард открыл дверь и спустил трап.
— Вы успели вовремя, сэр, — сказал стюард, указав в направлении появившегося с юга самолета, заходившего на посадку. — Он отлетает через полтора часа.
Ван Луйк издал неопределенный звук, должный означать, что он все понял, и направился к терминалу. Настоящая цель его приезда займет буквально считанные минуты. Правда, ван Луйк не без основания полагал, что предстоящий разговор окажется не более приятным, чем поездка в Аргиль. Будь его воля, он никогда и близко бы не подошел к Джейсону Стриту.
Однако выбирать не приходилось. Привезенное им письмо было очень важным, его нельзя было переправить с обычным курьером. Но гораздо важнее, что начальство ван Луйка чрезвычайно недовольно тем, как он вел дело о наследстве Абеляра Уиндзора. Его отправили в эту поездку как мальчика на побегушках, не предоставив персональный самолет и полагавшихся по чину удобств. Уже одно это говорило о том, сколь сильно недовольство Конмина. В сущности, если ван Луйк не сумеет разрешить этот вопрос к удовлетворению картеля, то он будет конченым человеком вроде Джейсона Стрита.
В здании аэропорта голландец почувствовал приятный холодок на своем лице. Здесь воздух был кондиционированным. Контраст температур был приятен, однако вызвал мучительный приступ головной боли. Ван Луйк направился к двери с надписью «Бар». Внутри был относительный полумрак. Джейсон Стрит сидел на одном из пяти высоких стульев у обитой металлом стойки бара. Он беседовал с невысокого роста плотно сбитой женщиной — барменшей. Ван Луйк с несчастным видом оглядел крупного, в пыльных брюках защитного цвета и нечищенных ботинках мужчину. Шляпа Джейсона с широкими полями и ленточкой из змеиной кожи на тулье была заломлена на затылок, открывая почти ровную линию, отделявшую загорелое лицо от белого лба, всегда остававшегося закрытым.
— Вижу, вижу усталого туриста, — сказал Стрит. — Эй, приятель, не заинтересует ли тебя экскурсия в здешнюю глубинку?
Ван Луйк выдавил из себя улыбку.
— Только не сейчас. Вот в следующий раз приедем с супругой, тогда другое дело. Хорошо бы выработать такой маршрут, чтобы не надорваться.
Стрит улыбнулся и повернул голову к барменше.
— Две банки эля, красавица, и одну тебе.
Женщина выставила две банки эля «Кастльмэн», открыла их и пододвинула к клиентам. Стрит взял эль и направился с ван Луйком к небольшому столику в углу тесного бара. Барменша открыла свою банку и уселась за кассовый аппарат.
— Здесь нам никто не помешает, приятель, — сказал Стрит.
— Какой, к черту, я тебе приятель, — злобно прошептал ван Луйк сквозь зубы, чтобы, кроме Стрита, никто не расслышал его слов.
Стрит развязно опустился на стул, отпил из банки и осклабился.
— Нервничаем? Жара давит?
Голландец уселся спиной к двери, так что его слова никто не мог подслушать.
— Тише говори, ты, foutre[1]!
Стрит в достаточной мере знал французский, чтобы понять: его грубо оскорбили. И потому он еще шире улыбнулся.
— Уж не намерен ли ты, приятель, уволить меня?
— Вокруг кишмя кишит всякими паршивыми консультантами по безопасности, — заметил ван Луйк. — Как знать, может, я уже кого-нибудь взял на твое место.
Улыбка застыла на лице Стрита.
— Можешь нас свести. Я даже готов отдать ему право первого выстрела. Но этому человеку понадобится немало везения, так как второй возможности стрелять у него не будет. А вот когда я с ним разделаюсь, то возьмусь за тебя. Ты хорошо меня понял, приятель ?
Несколько секунд они пожирали друг друга глазами. Ван Луйк первым не выдержал, отвел взгляд и отпил зля, который был тепловатым и чуточку горчил.
— Ну, как успехи? — осведомился он.
— Какие, к черту, успехи?! Мне как минимум нужно пробраться на ферму. Только там я могу что-то сделать, но никак не раньше. И тебе это отлично известно.
— Думаю, у тебя есть какое-нибудь более эффективный план, чем автокатастрофа? — парировал ван Луйк.
Стрит широко улыбнулся.
— Конечно, приятель, можешь не сомневаться.
Головная боль внезапно усилилась настолько, что у ван Луйка даже занемели кончики пальцев.
— Ну и где же они сейчас? — неторопливо поинтересовался ван Луйк.
— На ферме, — ответил Стрит. — Где же еще им быть? Они проводят что-то вроде рекогносцировки, сличают данные карты и местность.
— Ну и?..
— Попотели как следует и успокоились.
— Уверен?
— У них ужасная радиосвязь, — с готовностью пояснил Стрит. — Скремблер в точности такой, как у меня в дарвинском офисе. А когда они пользуются спутниковой связью, вся их информация попадает прямиком ко мне.
Ван Луйк вновь отпил зля и подумал: откуда у него такая уверенность, что Стрит лжет?
— Как девчонка переносит здешний климат?
— Жара быстренько сбила с нее спесь. Она шипит, как кошка, которую моют. С Блэкберном у них понемногу дело разлаживается.
— А они что, были близки.
— Спали вместе.
Ван Луйк поморщился.
— А не удалось ли ей, случаем, найти ключ к «Заморочке»?
— Она постоянно перечитывает тексты.
— Отлично.
— А что?
— Если бы задачка была решена, над ней незачем было бы ломать голову. Как поживает мистер Блэкберн?
— Сущий змей, — весело констатировал Стрит. — Ему бы на голодном пайке посидеть.
— На голодном пайке? Разве на ферме не хватает провизии?
— Что жратва? Жратва не проблема. Секс — вот в чем вопрос. Они спят в одной комнате, но по разным углам.
— А ты, оказывается, умеешь собирать информацию.
— Это ведь моя работа, — скромно заметил Стрит. — Если не веришь, поезжай сам на ферму и убедись.
— Вот это удовольствие я лучше оставлю тебе. — С этими словами ван Луйк вытащил из кармана пиджака тонкий пакет в ярко-желтом пластике и бросил его на стол. — Только пока не открывай.
Стрит взглянул на пакет.
— Это еще что?
— Пропуск на ферму. Рекомендательное письмо к мисс Уиндзор. — Ван Луйк вытащил из другого кармана какую-то бумагу. — А это фотокопия.
Ни слова не говоря. Стрит прочитал бумагу и поднял на собеседника глаза.
— Настоящее? — без обиняков осведомился он.
— А разве это важно?
— Да нет, если подпись подделана профессионально.
— За подпись ты можешь быть спокоен.
— Интересно знать, кто это так стремится натянуть нос ЦРУ? Может, Конмин? — Стрит многозначительно посмотрел на ван Луйка. — А, может, правительство?
Ван Луйк забрал фотокопию, поднялся из-за стола и молча вышел.
Только когда самолет взмыл над Тихим океаном, таблетки несколько успокоили головную боль ван Луйка. Он даже задремал, и тут мысль, долгое время обретавшаяся в его подсознании, всплыла наконец на поверхность. Никогда прежде Стрит не упоминал ни о каком спутниковом скремблере в Дарвине. У него была всего одна линия, та самая, которую поставили по распоряжению ван Луйка.
Глава 28
Ежедневный рассвет знаменовался нестерпимо ярким светом и наступлением ужасной жары. Обитавшие на Кимберлийском плато большие хищные птицы лениво отчаливали с ветвей высоких деревьев и, несколько раз взмахнув крыльями, поднимались в самое пекло. Эрин торопливо переходила от одного штатива к другому, непрерывно нажимая на спуск фотоаппаратов, меняла фокусировку и камеры и вновь отщелкивала очередные кадры. Она действовала так быстро, что фотоаппараты едва успевали пожирать скармливаемую им пленку, отвечая Эрин непрерывными звуками «клик… клик… клик…». Наконец пленка кончилась, и наступила тишина. Эрин потянулась было к заранее заряженному третьему фотоаппарату, но поняла, что момент, когда черные пернатые хищники пробуждались, и улетали, к сожалению, прошел.
Эрин выпрямилась и со вздохом принялась снимать фотокамеры со штативов.
— Закончила? — поинтересовался Коул, выходя из тени акации.
Эрин вздрогнула от неожиданности. Она была так поглощена работой, что совсем забыла о присутствии Коула, о том, что он наблюдал за нею с револьвером в руках.
— Да, пока все.
Эрин взвалила всю свою технику на плечо и огляделась. Поднимавшееся над горизонтом солнце стремительно изменяло окрестный пейзаж. Мало-помалу девушка начинала жить в совершенно особом ритме, характерном для здешних жителей. Она уже привыкла рано вставать, чтобы насладиться относительной утренней прохладой. Бывали такие минуты, когда она чуть ли не с вожделением ожидала восхода солнца.
Несмотря на то, что светило взошло только минут пять назад, температура уже перевалила за восемьдесят девять градусов. Плотная пелена горячего воздуха не позволяла земле как следует остыть в ночные часы. Каждый последующий день был более жарким и влажным, нежели предыдущий, каждый день на небе собирались тучи, однако пока не пролилось ни капли дождя.
Сощурившись от яркого света, Эрин смотрела в небо, где грациозно парили птицы.
— Интересно, — негромко спросила она, глядя на них, — хищные птицы проводят столько часов подряд в воздухе потому, что могут, или потому, что должны?
— Наверное, они могут, потому что должны. Желая помочь Эрин, Коул хотел взять у нее сумку с камерами и задел ее руку. Эрин поморщилась, давая понять, что не нуждается в его помощи, а его прикосновения ей неприятны.
Коул, сжав губы, отошел. И хотя Эрин не решалась оспорить некогда выдвинутое им условие, чтобы она всегда была у него на глазах, тем не менее она давала понять, что отныне отношения между ними будут сугубо деловыми. Коулу все это, по правде говоря, не очень нравилось, но он решил не спорить, понимая, что если проявит излишнюю настойчивость, то лишь сильнее оттолкнет от себя Эрин.
Когда они шли к дому, с каждой акации слышались громкие крики неведомых птиц. Родник на участке Эйба и заросли левкоев превращали ферму в настоящий рай для разнообразных диких животных. В свою очередь, это существенно облегчало для Эрин поиски натуры для фотографий. За те два дня, что она провела на ферме, ей удалось запечатлеть четырнадцать различных представителей здешней фауны. Только теперь она поняла, почему в засушливых местах над источиками воды постоянно планируют хищные птицы: именно там легче всего подкараулить добычу.
— Какую шахту будем осматривать сегодня? — поинтересовалась Эрин.
— «Собаку-IV».
— Как, опять?
Коул кивнул.
— Но почему? — не удержалась Эрин от вопроса.
— Хотя бы потому, что шахта расположена неподалеку от одного местечка, куда мне не терпится заглянуть.
— Не там ли мы встретили ящерицу?
— Именно там.
— А, тогда отлично. Вдруг повезет, и я смогу ее снять крупным планом.
— Будем надеяться, нам подвернется самая хво-статая и самая зеленая, — сказал он.
Эрин улыбнулась, хотя раньше и давала себе слово держаться в разговоре с Коулом сугубо официально. Впрочем, с официальностью ничего не получилось. И виной тому были юмор Коула, его добродушие и интеллект. Его юмор действовал на Эрин сильнее, чем его мускулистое спортивное тело.
К чести Коула надо признать, что он не делал скоропалительных попыток затащить ее в постель. Хотя причина этого ей была неизвестна. Может, ласковая Лай окружила его своей заботой настолько, что в близости с Эрин у него не было никакой необходимости?
Хотя подобного рода мысли нередко приходили ей в голову, интуитивно Эрин понимала, что ничего у Коула с китаянкой быть не может. Все время, что они жили на ферме, Коул постоянно находился рядом. Они спали в одной комнате, летали вместе на вертолете.
Правда, Эрин порой думала, что Коула волнует не только ее безопасность. Может, он боялся оказаться наедине с китаянкой.
Губы Эрин сложились в горькую усмешку. Она хорошо помнила, что Коул отнюдь не выглядел испуганным, когда она застала его с Лай. Правда, нельзя сказать, что он ласкал китаянку с какой-то особой страстью. Он выглядел, как человек… уверенный в себе, терпеливый, немного любознательный, неторопливый.
Словом, форменный хищник!
Чувство неловкости охватило Эрин. Что бы там ни происходило меж Лай и Коулом в прошлом, их чувства, очевидно, были серьезными. Любили ли они, или ненавидели друг друга, или же то была любовь-ненависть — все это уже не играло никакой роли. Коул отдавал китаянке не только свое тело. Тогда, наверное, он не желал верить Эйбу, утверждавшему, что сплошь все женщины — лгуньи.
Эрин нашла для себя тень погуще. Было такое ощущение, словно ее все плотнее и плотнее укутывали горячими одеялами. Все ее тело покрылось испариной, а на груди и под мышками пот стекал тоненькими струйками. Мухи тучами носились в воздухе, но почему-то избегали ее. Может, из-за спрея против насекомых, которым Эрин нещадно обливалась.
Она очень жалела, что у нее нет какой-нибудь жидкости и против здешней чудовищной жары. Она уже начала замечать, что стала угрюмой, напряженной и раздражительной без причины.
Она полагала, что и Коул чувствует себя точно так же, но только ему удается лучше скрывать свои истинные чувства. Это тоже раздражало Эрин, которая хотела лишить его внешней невозмутимости.
— Сколько обычно длится здешняя жара? — спросила она.
— Пока не начнутся дожди.
Она раздраженно хмыкнула.
Коул искоса взглянул на девушку. Еще недавно очень бледная, Эрин уже немного загорела. На потемневшей коже хорошо заметны капельки пота. Коул снял свою шляпу и накрыл ею огненную копну красно-рыжих волос Эрин.
— Где твоя панама? Я же говорил тебе…
— И я тебе тысячу раз говорила, что не могу работать, когда шляпа налезает на глаза и закрывает мне поле зрения, — оборвав Коула, сказала Эрин. — А кроме того, мне отлично известно, что под палящими лучами солнца мы бываем только тогда, когда идем к дому, ведь снимаю я в тени.
Эрин, сорвав шляпу, вернула ее Коулу. Тот, однако, вновь водрузил шляпу ей на голову.
— Пусть будет у тебя, — сказал Коул. — Ведь еще какие-нибудь две недели назад ты сидела на леднике на противоположном краю земли и готовилась к очередной зимовке. А теперь забралась в печку, в самое ее нутро, и ожидаешь лета. Твой организм сбит с толку, ничего не может понять.
— Но ты здесь, кажется, чувствуешь себя отлично, — с отвращением сказала Эрин.
— Я перед этим был в Бразилии. Печки разные, но примерно та же температура и то же время года. И давай договоримся, что ты перестанешь тратить свою энергию, пытаясь доказать, будто можешь переносить здешний климат так же, как и я. Пока это тебе не удается. И, ради Бога, дай мне штативы.
Коул, не дожидаясь ответа, выхватил у нее увесистые треноги. Остальной путь они прошли молча. Когда наконец добрались до фермы, Лай поджидала их за столом, предусмотрительно поставленным под тент. Тент тянулся вдоль всего заднего двора. Под ним жили шестеро китайцев. Формально они должны были налаживать и обслуживать электронную связь. Однако Эрин не без основания подозревала, что китайцы также и охраняли всю эту электронику.
Лай выглядела загорелой и изящной, как фарфоровая статуэтка, насколько об этом позволяли судить шелковые слаксы и блузка цвета индиго. Она вежливо поклонилась Коулу и только затем удалилась в дом.
— Слушай, неужели она никогда не потеет? — вполголоса поинтересовалась Эрин.
— Камень никогда не потеет. Садись. Я принесу завтрак. Кофе, что ты варишь, такой крепкий, что мне иногда кажется: капни его на нержавеющую сталь — останется дырка.
Эрин выпрямилась и со вздохом принялась снимать фотокамеры со штативов.
— Закончила? — поинтересовался Коул, выходя из тени акации.
Эрин вздрогнула от неожиданности. Она была так поглощена работой, что совсем забыла о присутствии Коула, о том, что он наблюдал за нею с револьвером в руках.
— Да, пока все.
Эрин взвалила всю свою технику на плечо и огляделась. Поднимавшееся над горизонтом солнце стремительно изменяло окрестный пейзаж. Мало-помалу девушка начинала жить в совершенно особом ритме, характерном для здешних жителей. Она уже привыкла рано вставать, чтобы насладиться относительной утренней прохладой. Бывали такие минуты, когда она чуть ли не с вожделением ожидала восхода солнца.
Несмотря на то, что светило взошло только минут пять назад, температура уже перевалила за восемьдесят девять градусов. Плотная пелена горячего воздуха не позволяла земле как следует остыть в ночные часы. Каждый последующий день был более жарким и влажным, нежели предыдущий, каждый день на небе собирались тучи, однако пока не пролилось ни капли дождя.
Сощурившись от яркого света, Эрин смотрела в небо, где грациозно парили птицы.
— Интересно, — негромко спросила она, глядя на них, — хищные птицы проводят столько часов подряд в воздухе потому, что могут, или потому, что должны?
— Наверное, они могут, потому что должны. Желая помочь Эрин, Коул хотел взять у нее сумку с камерами и задел ее руку. Эрин поморщилась, давая понять, что не нуждается в его помощи, а его прикосновения ей неприятны.
Коул, сжав губы, отошел. И хотя Эрин не решалась оспорить некогда выдвинутое им условие, чтобы она всегда была у него на глазах, тем не менее она давала понять, что отныне отношения между ними будут сугубо деловыми. Коулу все это, по правде говоря, не очень нравилось, но он решил не спорить, понимая, что если проявит излишнюю настойчивость, то лишь сильнее оттолкнет от себя Эрин.
Когда они шли к дому, с каждой акации слышались громкие крики неведомых птиц. Родник на участке Эйба и заросли левкоев превращали ферму в настоящий рай для разнообразных диких животных. В свою очередь, это существенно облегчало для Эрин поиски натуры для фотографий. За те два дня, что она провела на ферме, ей удалось запечатлеть четырнадцать различных представителей здешней фауны. Только теперь она поняла, почему в засушливых местах над источиками воды постоянно планируют хищные птицы: именно там легче всего подкараулить добычу.
— Какую шахту будем осматривать сегодня? — поинтересовалась Эрин.
— «Собаку-IV».
— Как, опять?
Коул кивнул.
— Но почему? — не удержалась Эрин от вопроса.
— Хотя бы потому, что шахта расположена неподалеку от одного местечка, куда мне не терпится заглянуть.
— Не там ли мы встретили ящерицу?
— Именно там.
— А, тогда отлично. Вдруг повезет, и я смогу ее снять крупным планом.
— Будем надеяться, нам подвернется самая хво-статая и самая зеленая, — сказал он.
Эрин улыбнулась, хотя раньше и давала себе слово держаться в разговоре с Коулом сугубо официально. Впрочем, с официальностью ничего не получилось. И виной тому были юмор Коула, его добродушие и интеллект. Его юмор действовал на Эрин сильнее, чем его мускулистое спортивное тело.
К чести Коула надо признать, что он не делал скоропалительных попыток затащить ее в постель. Хотя причина этого ей была неизвестна. Может, ласковая Лай окружила его своей заботой настолько, что в близости с Эрин у него не было никакой необходимости?
Хотя подобного рода мысли нередко приходили ей в голову, интуитивно Эрин понимала, что ничего у Коула с китаянкой быть не может. Все время, что они жили на ферме, Коул постоянно находился рядом. Они спали в одной комнате, летали вместе на вертолете.
Правда, Эрин порой думала, что Коула волнует не только ее безопасность. Может, он боялся оказаться наедине с китаянкой.
Губы Эрин сложились в горькую усмешку. Она хорошо помнила, что Коул отнюдь не выглядел испуганным, когда она застала его с Лай. Правда, нельзя сказать, что он ласкал китаянку с какой-то особой страстью. Он выглядел, как человек… уверенный в себе, терпеливый, немного любознательный, неторопливый.
Словом, форменный хищник!
Чувство неловкости охватило Эрин. Что бы там ни происходило меж Лай и Коулом в прошлом, их чувства, очевидно, были серьезными. Любили ли они, или ненавидели друг друга, или же то была любовь-ненависть — все это уже не играло никакой роли. Коул отдавал китаянке не только свое тело. Тогда, наверное, он не желал верить Эйбу, утверждавшему, что сплошь все женщины — лгуньи.
Эрин нашла для себя тень погуще. Было такое ощущение, словно ее все плотнее и плотнее укутывали горячими одеялами. Все ее тело покрылось испариной, а на груди и под мышками пот стекал тоненькими струйками. Мухи тучами носились в воздухе, но почему-то избегали ее. Может, из-за спрея против насекомых, которым Эрин нещадно обливалась.
Она очень жалела, что у нее нет какой-нибудь жидкости и против здешней чудовищной жары. Она уже начала замечать, что стала угрюмой, напряженной и раздражительной без причины.
Она полагала, что и Коул чувствует себя точно так же, но только ему удается лучше скрывать свои истинные чувства. Это тоже раздражало Эрин, которая хотела лишить его внешней невозмутимости.
— Сколько обычно длится здешняя жара? — спросила она.
— Пока не начнутся дожди.
Она раздраженно хмыкнула.
Коул искоса взглянул на девушку. Еще недавно очень бледная, Эрин уже немного загорела. На потемневшей коже хорошо заметны капельки пота. Коул снял свою шляпу и накрыл ею огненную копну красно-рыжих волос Эрин.
— Где твоя панама? Я же говорил тебе…
— И я тебе тысячу раз говорила, что не могу работать, когда шляпа налезает на глаза и закрывает мне поле зрения, — оборвав Коула, сказала Эрин. — А кроме того, мне отлично известно, что под палящими лучами солнца мы бываем только тогда, когда идем к дому, ведь снимаю я в тени.
Эрин, сорвав шляпу, вернула ее Коулу. Тот, однако, вновь водрузил шляпу ей на голову.
— Пусть будет у тебя, — сказал Коул. — Ведь еще какие-нибудь две недели назад ты сидела на леднике на противоположном краю земли и готовилась к очередной зимовке. А теперь забралась в печку, в самое ее нутро, и ожидаешь лета. Твой организм сбит с толку, ничего не может понять.
— Но ты здесь, кажется, чувствуешь себя отлично, — с отвращением сказала Эрин.
— Я перед этим был в Бразилии. Печки разные, но примерно та же температура и то же время года. И давай договоримся, что ты перестанешь тратить свою энергию, пытаясь доказать, будто можешь переносить здешний климат так же, как и я. Пока это тебе не удается. И, ради Бога, дай мне штативы.
Коул, не дожидаясь ответа, выхватил у нее увесистые треноги. Остальной путь они прошли молча. Когда наконец добрались до фермы, Лай поджидала их за столом, предусмотрительно поставленным под тент. Тент тянулся вдоль всего заднего двора. Под ним жили шестеро китайцев. Формально они должны были налаживать и обслуживать электронную связь. Однако Эрин не без основания подозревала, что китайцы также и охраняли всю эту электронику.
Лай выглядела загорелой и изящной, как фарфоровая статуэтка, насколько об этом позволяли судить шелковые слаксы и блузка цвета индиго. Она вежливо поклонилась Коулу и только затем удалилась в дом.
— Слушай, неужели она никогда не потеет? — вполголоса поинтересовалась Эрин.
— Камень никогда не потеет. Садись. Я принесу завтрак. Кофе, что ты варишь, такой крепкий, что мне иногда кажется: капни его на нержавеющую сталь — останется дырка.