Страница:
– Извините за смех. Все нормально. Огромное вам спасибо за все. Наверное, эти документы мне больше не понадобятся.
– Значит, закончили работу? – вежливо улыбнувшись, спросила архивистка.
Я хотел сказать что-то пафосное, как в фильмах про комсомол или забайкальскую стройку: мол, да нет же, реальная работа только начинается! Но отделался по привычке цитатой из Гайдая:
– «Начинаем действовать без шуму и пыли по вновь утвержденному плану».
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
– Значит, закончили работу? – вежливо улыбнувшись, спросила архивистка.
Я хотел сказать что-то пафосное, как в фильмах про комсомол или забайкальскую стройку: мол, да нет же, реальная работа только начинается! Но отделался по привычке цитатой из Гайдая:
– «Начинаем действовать без шуму и пыли по вновь утвержденному плану».
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
С мобильника я позвонил бывшему продюсеру Земфиры. Бурлаков жил неподалеку от «Мосфильма», легко согласился на разговор, и через полчаса я был в районе набережной Шевченко, рядом с его домом.
Мой деловой настрой несколько контрастировал с Лениным домашним прикидом: спортивные треники, шлепанцы, майка с экзотической надписью «Я видел НЛО в Розуэлле» [39]. Но не в смокинге же принимать гостей в собственной квартире? Из дальней комнаты звучала фонограмма какой-то детской песенки и собачий лай – в подпев. Через секунду в коридор вылетел коричневый боксер и, обслюнявив мне ботинки, вернулся к музицированию. Вскоре мы сидели с Бурлаковым на кухне-каморке и пили бергамотовый чай, неподдельно душистый.
– Прямо из Лондона, – заметил Леня.
– Вы?
– Чай.
Помнится, Кир Викулкин в своем кратком спиче о восхождении Земфиры запнулся на какой-то питерской девчонке, передавшей Бурлакову кассету уфимской певуньи. Не врал, халявщик! Леня с этого места и начал:
– В девяносто восьмом году на фестивале «Максидром» две девчонки из Питера, Ира и Юля, передали мне кассету, на которой было написано «Земфира». Тогда я каждый день разный материал получал. Положил ее в карман – и забыл. А через неделю, в Балашихе, я там жил одно время, решил прокрутить.
Первой песней шла «Минус 140», затем «Снег», третьей «Скандал». Я стал слушать «140» и сразу подумал: что за Лайма Вайкуле такая? Но тут слова: «Странно, трамваи не ходят кругами. А только от края до края». Я вспомнил Владивосток, я сам из Владика, представил, как ездил с одного конца города на другой. Нашу трамвайную остановку вспомнил. Короче, слова про трамваи меня очень задели. Я понял, что Земфира живет в каком-то провинциальном городе, где жизнь ограничена. От края города трамваи ходят – и до другого края... Стал слушать «Снег» – «Чистая Пугачева!» Особенно когда Земфира кричит – это потрясающе, голимая Алла! И тут подумал: какая клевая ситуация – одновременно и Вайкуле, и Пугачева. Одновременно и романтика, и витиеватость в подаче. Следующая песня «Скандал» – это же Агузарова!
– А чего, пардон, клевого в эклектике? – замысловато вырулил я.
Бурлаков подул на чай:
– А я вообще считаю: если артист напоминает сразу десять—пятнадцать проектов – это хороший артист, правильный, ни на что не похожий.
– Парадоксальная мысль.
– Мысль верная.
Леня достал из холодильника минералку без газов, долил в дымящуюся чашку.
– Ну вот, – продолжил, смакуя чай, как саке. – Я понял, что Земфира представляет собой по крайней мере трех певиц сразу, и я был уверен, что этой женщине, Земфире, года сорок два.
– А Ира и Юля ничего про нее не рассказывали?
– Ничего. Когда они мне кассету передавали, как раз выступал «Мумий Тролль», все волновались, было не до них. А на кассете ничего не было написано – просто «Земфира». Ни города, ни телефона, ни даже названия песен. Где-то через месяц я этим материалом реально заболел. Поставил как-то Илье Лагутенко, он тогда ко всему прочему являлся моим партнером по «Утекай звукозапись». Илья послушал и сказал, как и я вначале: «Лайма Вайкуле какая-то». И забыл. Но я решил Земфиру найти. Через тех девчонок, Иру и Юлю, раздобыл телефон. В августе девяносто восьмого, как сейчас помню, позвонил в Уфу. Говорю: «Мне бы Земфиру». «Это я», – отвечают. «Мне понравился ваш материал. Хотелось бы встретиться». Двадцать шестого августа Земфира должна была быть в Москве – ее какое-то радио пригласило записать пару песен. Договорились, что, как приедет, встречаемся у памятника Пушкину.
Она приехала и сразу позвонила. Я набрал для нее кучу наших пластинок, мы раскручивали тогда «DeadyuieK», «Туманный стон». Загрузил все это в свою новенькую «тойоту». Помню, припарковался у радио «Максимум» и, весь такой из себя пафосный – «Мумий Тролль» тогда был в зените славы, мы как раз готовили альбом «Шамора», – и вот, значит, весь в пафосе, иду к памятнику.
По телефону мы решили, что как-нибудь друг друга узнаем. Я высматривал в толпе ту самую, сорокалетнюю...
Тут я рассмеялся, представив Земфиру бальзаковского возраста: толстые ноги в капроновых носках, синяя растянутая кофта – рукава закатаны по локоть, клетчатая сумка челночницы, из которой иранским кальяном торчит гитара... Нарисовал картинку Лене, он тоже улыбнулся.
– Ну, немножко по-другому я ее представлял... Короче, чисто интуитивно выхватил ее из толпы: стоит такая, очень просто одетая, в кепке, джинсах. Как подросток. Сорвиголова, реально. Я офигел, когда это действительно оказалась она. На твоих глазах человек молодеет лет на двадцать...
Помню, где-то сели, и я начал хвастаться напропалую: мы то сделали, сё. А потом я задал Земфире вопрос, который всем артистам при первом знакомстве задаю: «Зачем тебе все это надо, чего ты хочешь?»
– «Сеня, а ты Софи Лорен видел? А кока-колу пил?» – Эта не очень популярная гайдаевская цитата застала Бурлакова врасплох.
Он в недоумении посмотрел на меня. Я торопливо ПОЯСНИЛ:
– Слава, деньги, фанаты.
Леня отхлебнул бергамота. Потыкав зубочисткой крошки на столе, продолжил, как бы пропустив все мои фразы мимо ушей:
– ...И если артист отвечает – мол, хочу петь, всю жизнь мечтал о сцене, я ему: а ты подумай сначала, вон у того человека, который идет по улице, у него есть желание тебя слушать?
– Грубо, но зримо.
– Я тоже так считаю. И вот, значит, спросил Земфиру, и она так жестко мне ответила: «Какое твое дело? Мне бог дал, я и пишу...» Другой бы обиделся, а я еще раз подумал: «Вот это ответ – это что-то невероятное!»
Леня подошел к газовой плите и зажег все четыре конфорки. Действительно похолодало – из освобожденных по весне оконных щелей тянул сквознячок.
– Что было дальше? – Я подумал о мамином вязаном свитере, с рукавами, как у Пьеро.
– Сейчас расскажу. Но я тут вспомнил еще прикол: Земфиру до меня слушали на «Фили-рекордз». И уже много позже мне тамошний директор с досадой говорил: «Блин, ну как же так, она же ко мне первому пришла! Как я ее упустил!» Короче, локти кусал. Тогда, когда она пришла, он просто не мог перебороть себя, не мог перетерпеть эту «наглую девчонку», как он выразился.
– А Земфира – наглая? – спросил я, почему-то вспоминая Маню.
– Да нет, она не наглая, она естественная. И мне, помнится, когда я только приехал в Москву, в девяносто пятом, и разговаривал с людьми, мне говорили: «Леня, ты что, бандит? Ты чего так разговариваешь?» А у нас во Владике такой говор просто – все равно как, скажем, в Самаре окают. Мы так привыкли говорить, и Земфира так привыкла. Нет, она не наглая...
В общем, у Земфиры сорвалась эта запись на радио, она уезжала в Уфу. Я попросил ее выслать еще материал. Кстати, поинтересовался, какую она сама музыку любит. «Massive attack», «Portishead» – она ответила. Меня это вполне устроило. Значит, у нее будет стильная, ни на что не похожая музыка. Что-то новое для отечественной ситуации.
Из Уфы Земфира стала отправлять кассеты поездом, самолетом, почтой. На каждой было песен по 5 – 6. И все мне нравились. Меня это совершенно выбило из колеи.
– Почему?
– Я так для себя определяю: если зацепила хотя бы одна песня из десяти, я уже готов этим заниматься. А у Земфиры мне из десяти нравились все десять. Это меня настолько шокировало – месяца два-три я не соображал, что делать. В общей сложности набралось порядка тридцати песен. Кстати, я потом просто запарился с их отбором для первого альбома.
– Мне бы ваши заботы! – вздохнул я, думая о Маниных уфимских «крохах».
Бурлаков снова с недоумением посмотрел на меня. Кажется, иногда его «терзали смутные сомненья». Действительно ли я журналист, напросившийся на интервью? Может, криминальный наводчик? Собачник, мечтающий украсть элитного боксера? Бывший любовник жены? (Ха-ха.) На самом деле документы Леня у меня не спрашивал. Я вообще удивляюсь беспечности звезд, популярных людей. Сколько ни брал в своей жизни интервью у знаменитостей, ни один не просил показать редакционное удостоверение. Я звонил им домой, на мобильный, представлялся – и мне назначали встречу в кафе, а еще чаще – в квартире или на даче. Ну ладно звезды – небожители, дети солнечного затмения! Ни один из их приближенных (жена, любовница, телохранитель, директор, администратор, менеджер, пресс-атташе, наконец) не спросил у меня ксиву...
Леня через минуту продолжил:
– Значит, с отбором были проблемы, я запарился просто. Например, в первый альбом так и не вошла моя любимая песня «Петарды». Там ощущения девочки, курсирующей между Уфой и Москвой, постоянно получающей отказы, но круто заряженной на достижение цели. Очень клевая песня, однако пришлось заменить ее на «Ариведерчи».
Я рассмеялся, с каким-то детским восторгом: так радуются, когда на день рождения дарят игрушки, одна другой лучше.
– «Ариведерчи» – это же хит. Представляю, что такое «Петарды». Почему же нельзя было заменить их на...
– Земфира просто боялась делать «Петарды», – перебил меня Бурлаков, – у нее что-то не клеилось с аранжировками... И еще один стопроцентный хит был – «Имя мне суицид». Настолько сильная песня, что я просто побоялся ее брать. Я нутром чуял: если она появится, мы получим десятки смертей, точно. Воздействие будет настолько сумасшедшим, что человек может выйти на крышу шестнадцатиэтажного дома и прыгнуть вниз. Еще чаю?
– Мне бы дурман-травы, – сострил я. – Вызывает ощущение легкой эйфории.
– Лучше жасминовый чай, – серьезно заметил Бурлаков.
– Почему?
– В больших количествах он, говорят, даже галлюцинации вызывает. Я где-то читал.
– Галлюцинаций не надо, нет. Налейте, пожалуйста, с бергамотом.
Мой деловой настрой несколько контрастировал с Лениным домашним прикидом: спортивные треники, шлепанцы, майка с экзотической надписью «Я видел НЛО в Розуэлле» [39]. Но не в смокинге же принимать гостей в собственной квартире? Из дальней комнаты звучала фонограмма какой-то детской песенки и собачий лай – в подпев. Через секунду в коридор вылетел коричневый боксер и, обслюнявив мне ботинки, вернулся к музицированию. Вскоре мы сидели с Бурлаковым на кухне-каморке и пили бергамотовый чай, неподдельно душистый.
– Прямо из Лондона, – заметил Леня.
– Вы?
– Чай.
Помнится, Кир Викулкин в своем кратком спиче о восхождении Земфиры запнулся на какой-то питерской девчонке, передавшей Бурлакову кассету уфимской певуньи. Не врал, халявщик! Леня с этого места и начал:
– В девяносто восьмом году на фестивале «Максидром» две девчонки из Питера, Ира и Юля, передали мне кассету, на которой было написано «Земфира». Тогда я каждый день разный материал получал. Положил ее в карман – и забыл. А через неделю, в Балашихе, я там жил одно время, решил прокрутить.
Первой песней шла «Минус 140», затем «Снег», третьей «Скандал». Я стал слушать «140» и сразу подумал: что за Лайма Вайкуле такая? Но тут слова: «Странно, трамваи не ходят кругами. А только от края до края». Я вспомнил Владивосток, я сам из Владика, представил, как ездил с одного конца города на другой. Нашу трамвайную остановку вспомнил. Короче, слова про трамваи меня очень задели. Я понял, что Земфира живет в каком-то провинциальном городе, где жизнь ограничена. От края города трамваи ходят – и до другого края... Стал слушать «Снег» – «Чистая Пугачева!» Особенно когда Земфира кричит – это потрясающе, голимая Алла! И тут подумал: какая клевая ситуация – одновременно и Вайкуле, и Пугачева. Одновременно и романтика, и витиеватость в подаче. Следующая песня «Скандал» – это же Агузарова!
– А чего, пардон, клевого в эклектике? – замысловато вырулил я.
Бурлаков подул на чай:
– А я вообще считаю: если артист напоминает сразу десять—пятнадцать проектов – это хороший артист, правильный, ни на что не похожий.
– Парадоксальная мысль.
– Мысль верная.
Леня достал из холодильника минералку без газов, долил в дымящуюся чашку.
– Ну вот, – продолжил, смакуя чай, как саке. – Я понял, что Земфира представляет собой по крайней мере трех певиц сразу, и я был уверен, что этой женщине, Земфире, года сорок два.
– А Ира и Юля ничего про нее не рассказывали?
– Ничего. Когда они мне кассету передавали, как раз выступал «Мумий Тролль», все волновались, было не до них. А на кассете ничего не было написано – просто «Земфира». Ни города, ни телефона, ни даже названия песен. Где-то через месяц я этим материалом реально заболел. Поставил как-то Илье Лагутенко, он тогда ко всему прочему являлся моим партнером по «Утекай звукозапись». Илья послушал и сказал, как и я вначале: «Лайма Вайкуле какая-то». И забыл. Но я решил Земфиру найти. Через тех девчонок, Иру и Юлю, раздобыл телефон. В августе девяносто восьмого, как сейчас помню, позвонил в Уфу. Говорю: «Мне бы Земфиру». «Это я», – отвечают. «Мне понравился ваш материал. Хотелось бы встретиться». Двадцать шестого августа Земфира должна была быть в Москве – ее какое-то радио пригласило записать пару песен. Договорились, что, как приедет, встречаемся у памятника Пушкину.
Она приехала и сразу позвонила. Я набрал для нее кучу наших пластинок, мы раскручивали тогда «DeadyuieK», «Туманный стон». Загрузил все это в свою новенькую «тойоту». Помню, припарковался у радио «Максимум» и, весь такой из себя пафосный – «Мумий Тролль» тогда был в зените славы, мы как раз готовили альбом «Шамора», – и вот, значит, весь в пафосе, иду к памятнику.
По телефону мы решили, что как-нибудь друг друга узнаем. Я высматривал в толпе ту самую, сорокалетнюю...
Тут я рассмеялся, представив Земфиру бальзаковского возраста: толстые ноги в капроновых носках, синяя растянутая кофта – рукава закатаны по локоть, клетчатая сумка челночницы, из которой иранским кальяном торчит гитара... Нарисовал картинку Лене, он тоже улыбнулся.
– Ну, немножко по-другому я ее представлял... Короче, чисто интуитивно выхватил ее из толпы: стоит такая, очень просто одетая, в кепке, джинсах. Как подросток. Сорвиголова, реально. Я офигел, когда это действительно оказалась она. На твоих глазах человек молодеет лет на двадцать...
Помню, где-то сели, и я начал хвастаться напропалую: мы то сделали, сё. А потом я задал Земфире вопрос, который всем артистам при первом знакомстве задаю: «Зачем тебе все это надо, чего ты хочешь?»
– «Сеня, а ты Софи Лорен видел? А кока-колу пил?» – Эта не очень популярная гайдаевская цитата застала Бурлакова врасплох.
Он в недоумении посмотрел на меня. Я торопливо ПОЯСНИЛ:
– Слава, деньги, фанаты.
Леня отхлебнул бергамота. Потыкав зубочисткой крошки на столе, продолжил, как бы пропустив все мои фразы мимо ушей:
– ...И если артист отвечает – мол, хочу петь, всю жизнь мечтал о сцене, я ему: а ты подумай сначала, вон у того человека, который идет по улице, у него есть желание тебя слушать?
– Грубо, но зримо.
– Я тоже так считаю. И вот, значит, спросил Земфиру, и она так жестко мне ответила: «Какое твое дело? Мне бог дал, я и пишу...» Другой бы обиделся, а я еще раз подумал: «Вот это ответ – это что-то невероятное!»
Леня подошел к газовой плите и зажег все четыре конфорки. Действительно похолодало – из освобожденных по весне оконных щелей тянул сквознячок.
– Что было дальше? – Я подумал о мамином вязаном свитере, с рукавами, как у Пьеро.
– Сейчас расскажу. Но я тут вспомнил еще прикол: Земфиру до меня слушали на «Фили-рекордз». И уже много позже мне тамошний директор с досадой говорил: «Блин, ну как же так, она же ко мне первому пришла! Как я ее упустил!» Короче, локти кусал. Тогда, когда она пришла, он просто не мог перебороть себя, не мог перетерпеть эту «наглую девчонку», как он выразился.
– А Земфира – наглая? – спросил я, почему-то вспоминая Маню.
– Да нет, она не наглая, она естественная. И мне, помнится, когда я только приехал в Москву, в девяносто пятом, и разговаривал с людьми, мне говорили: «Леня, ты что, бандит? Ты чего так разговариваешь?» А у нас во Владике такой говор просто – все равно как, скажем, в Самаре окают. Мы так привыкли говорить, и Земфира так привыкла. Нет, она не наглая...
В общем, у Земфиры сорвалась эта запись на радио, она уезжала в Уфу. Я попросил ее выслать еще материал. Кстати, поинтересовался, какую она сама музыку любит. «Massive attack», «Portishead» – она ответила. Меня это вполне устроило. Значит, у нее будет стильная, ни на что не похожая музыка. Что-то новое для отечественной ситуации.
Из Уфы Земфира стала отправлять кассеты поездом, самолетом, почтой. На каждой было песен по 5 – 6. И все мне нравились. Меня это совершенно выбило из колеи.
– Почему?
– Я так для себя определяю: если зацепила хотя бы одна песня из десяти, я уже готов этим заниматься. А у Земфиры мне из десяти нравились все десять. Это меня настолько шокировало – месяца два-три я не соображал, что делать. В общей сложности набралось порядка тридцати песен. Кстати, я потом просто запарился с их отбором для первого альбома.
– Мне бы ваши заботы! – вздохнул я, думая о Маниных уфимских «крохах».
Бурлаков снова с недоумением посмотрел на меня. Кажется, иногда его «терзали смутные сомненья». Действительно ли я журналист, напросившийся на интервью? Может, криминальный наводчик? Собачник, мечтающий украсть элитного боксера? Бывший любовник жены? (Ха-ха.) На самом деле документы Леня у меня не спрашивал. Я вообще удивляюсь беспечности звезд, популярных людей. Сколько ни брал в своей жизни интервью у знаменитостей, ни один не просил показать редакционное удостоверение. Я звонил им домой, на мобильный, представлялся – и мне назначали встречу в кафе, а еще чаще – в квартире или на даче. Ну ладно звезды – небожители, дети солнечного затмения! Ни один из их приближенных (жена, любовница, телохранитель, директор, администратор, менеджер, пресс-атташе, наконец) не спросил у меня ксиву...
Леня через минуту продолжил:
– Значит, с отбором были проблемы, я запарился просто. Например, в первый альбом так и не вошла моя любимая песня «Петарды». Там ощущения девочки, курсирующей между Уфой и Москвой, постоянно получающей отказы, но круто заряженной на достижение цели. Очень клевая песня, однако пришлось заменить ее на «Ариведерчи».
Я рассмеялся, с каким-то детским восторгом: так радуются, когда на день рождения дарят игрушки, одна другой лучше.
– «Ариведерчи» – это же хит. Представляю, что такое «Петарды». Почему же нельзя было заменить их на...
– Земфира просто боялась делать «Петарды», – перебил меня Бурлаков, – у нее что-то не клеилось с аранжировками... И еще один стопроцентный хит был – «Имя мне суицид». Настолько сильная песня, что я просто побоялся ее брать. Я нутром чуял: если она появится, мы получим десятки смертей, точно. Воздействие будет настолько сумасшедшим, что человек может выйти на крышу шестнадцатиэтажного дома и прыгнуть вниз. Еще чаю?
– Мне бы дурман-травы, – сострил я. – Вызывает ощущение легкой эйфории.
– Лучше жасминовый чай, – серьезно заметил Бурлаков.
– Почему?
– В больших количествах он, говорят, даже галлюцинации вызывает. Я где-то читал.
– Галлюцинаций не надо, нет. Налейте, пожалуйста, с бергамотом.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Леня заваривал чай, а я вдруг вспомнил о шрамике на правом запястье Мани. «Имя мне суицид», точно. Поскольку наша небесная история начиналась в холодный период и певунья свои любимые маечки не носила, шрамик я заметил только в Египте. Когда мы, после ритуала изгнания дьявола, запутались в одеялах и простынях...
– Что это? Неужели плоды несчастной любви? – Я не хотел иронизировать, но после бурного секса меня несло.
Маня, хихикнув и надкусив апельсиновую дольку, начала лепить сказочку о том, как в классе девятом к ней, только что крутнувшей на катке двойной аксель («Боже, – перебил я певунью, – ты еще и фигурным катанием занималась?»), подвалили двое парней. «Пять баллов! – закричали они. – Пять баллов!» «Почему пять?» – обиделась Маня. «Ах да, шесть, шесть!»
Она стала дружить сразу с двумя. Не могла понять, в кого больше влюблена. Антон звал ее на вернисаж, Павел на дискотеку. Одному она назначала на семь вечера, другому на девять. Девушка разрывалась, а парни были великие спорщики. На спор они бились между собой с самого первого класса. Кто достанет со дна двухметровой ямы, залитой мазутной водой, мелкую монетку? Кто сумеет перебежать на красный свет центральную улицу? Сорвет парик с головы математички? Наконец, они поспорили на Маню.
В два часа ночи на двух мопедах, ревя, как голодные младенцы, они двинулись навстречу друг другу с противоположных концов улицы. От страшного грохота зажглись окна близлежащих домов. Ни Антон, ни Павел – никто не свернул. Два разбитых всмятку трупа – таков итог трагического пари. Узнав об этом, Маня и пыталась покончить с собой...
Вздернутый утиный носик и закушенные губки, зашитые, заклеенные скотчем, чтоб не расхохотаться... Блин, а я уже почти поверил! Великий мистификатор Маня! Мимо нашего балкона (мы все еще лежали в постели) пролетел дельтаплан, едва не задев спутниковую антенну на крыше отеля. Это было последней каплей – мы завизжали от смеха...
Когда успокоились, певунья призналась: лопнул бокал в руке, осколком порезало. Обычная бытовая история. Зашивали. Заживало. Великий мистификатор Маня. Пока Бурлаков разливал чай по чашкам, у меня вдруг мелькнуло: а не мистификация ли вся эта история с гибелью Сергея, сына композитора Сноровского? И даже – пулей просвистело в голове – со смертью Димки-Зверя? Но обдумать всерьез я это не успел. Леня, добавив по обыкновению ледяную минералку в бергамот, продолжил историю восхождения Земфиры:
– Из-за Земфиры у меня произошел первый разлад с Ильей Лагутенко.
– Почему?
– Он был против всех этих заморочек.
– Это для меня новость.
– Так получилось, что я уже начал записывать альбом и только потом позвонил Илье и сказал об этом. Он ответил: «Ну, записывай, что теперь делать». Он считал, что нужно группу «Мумий Тролль» развивать, а не вкладывать деньги в певиц из Уфы. Тем более, мы влетели тогда с «Deadушками» и «Туманным стоном». Попали под каток кризиса девяносто восьмого. Все, что «Мумий Тролль» заработал, мы потеряли на этих группах.
Запись Земфиры на мосфильмовской «Тон-студии» обошлась в восемь тысяч долларов. Приходилось урезать зарплаты всему коллективу «Мумиков», включая меня и Лагутенко. Но мы тогда активно гастролировали, и деньги находились. За запись первой Земфировской пластинки платили частями – по пятьсот, тысяче баксов.
– Илья, наверное, рвал и метал?
– Нет, вы не совсем правильно меня поняли. Лагутенко для Земфиры сделал очень много. Он, как бы это сказать... смягчил ее джазовые интонации, ресторанные. Она ведь одно время пела в кабаке.
– Я знаю, в «Лабиринте».
– Возможно. Илья положил ее музыку в форму рокопопса, софт-рока. Например, аранжировка песни «Анечка», я считаю, на шестьдесят процентов работа Лагутенко.
– Кстати, а вы какой-нибудь контракт с девушкой подписывали? – спросил я, в очередной раз думая о наших взаимоотношениях с Маней.
– Нет. Это был один из моих PR-ходов: я боялся, что Земфиру у меня заберут...
– Кто заберет?
– Охотников было много. Но забрать могли, только расторгнув мой контракт с ней и подписав свой. Поэтому я придумал сказку, что не подписывал с Земфирой никаких договоров.
– Ничего не понимаю.
– А нужно понять?
– Нужно, нужно. У меня одна девочка есть, очень талантливая. Потом расскажу.
– Ну хорошо. В ситуации якобы отсутствия контракта люди, которые потенциально хотели бы забрать Земфиру, они... не понимали, как это можно сделать. Такой вот у нас шоу-бизнес. Жизнь такая. Ведь контракт можно любой расторгнуть в России, вы ведь понимаете. За мной не было ни бандитов, ни банков. А как расторгнуть отсутствующий контракт?..
– Хитро придумано.
– Мое ноу-хау.
Меня все больше интересовал вопрос денег, финансовых вложений в проект «Земфира». Леня уже сказал, во сколько обошлась запись на мосфильмовской «Тон-студии». В восемь тысяч долларов. При слове «Мосфильм» я вдруг вспомнил о гонорарах актеров, игравших в «Операции „Ы“. Никулин за Балбеса – 371 р. 55 к., Вицин за Труса – 327 р. 99 к., Владиславский за Завсклада – 130 р. 48 к... Причудливое пересечение двух совершенно разных историй.
Впрочем, лирику в сторону. Я спросил Бурлакова, может ли он рассказать о дальнейших затратах – мол, опять же мне это нужно для раскрутки моей девочки. На предельную откровенность я не рассчитывал, но Леня вдруг ушел в соседнюю комнату и вернулся с толстенной тетрадкой. Это был бухгалтерский талмуд. Он открыл его с торжественным видом, словно собирался что-то декламировать оттуда вслух. С разрешения Лени я аккуратно выписал в свой блокнотик некоторые расходы по первому этапу проекта «Земфира». Вот этот список:
«Общая сумма затрат – около 130 тысяч долларов.
Из них:
– авиабилет Земфиры Уфа – Москва – Уфа– $118.
– проживание в квартире в Новопеределкино (3. + музыканты) – $100.
– трансфер – $34,5.
– питание с 18.10.98 г. по 25.10.98 г. – $235. С 26.10 по 27.10 – $41.
– струны, палочки и т. д. для работы в студии – $82.
– репетиционный зал, снятый у группы «Браво», – $50».
С записанным на «Мосфильме» материалом Бурлаков и Земфира летят в Лондон, к знаменитому Крису Бэнди [40], для дальнейшей работы над альбомом. Некоторые расходы на поездку:
«– виза для Земфиры – $60.
– питание в Лондоне – $241.
– транспорт – $121.
– жилье – $286».
Тут Бурлаков, рассмеявшись, поведал одну забавную историю. Они с Земфирой жили у пакистанцев, которые сдают очень дешевые маленькие квартирки. Там только кровати – больше мебели никакой. И как-то Земфира открывала авторучку и чернилами запачкала ковер и стены – ручка будто «взорвалась». Мылом они целый день оттирали и замазывали эти пятна. Ни черта не получалось. Леня боялся, что хозяйка оштрафует их фунтов на пятьдесят, а в кармане перед отъездом оставалось всего двадцать. Хозяйка пришла и действительно жутко ругалась, но, слава богу, претензий не предъявила и не выгнала на дождливую лондонскую улицу...
«– мастеринг – $1280.
– аванс Земфире на шопинг в Лондоне – $830».
Когда все свели и отмастерили на студии, оказалось, нечем платить. Бурлаков ждал денег из Владивостока, но там (дело было в январе), образно выражаясь, замерзли почта, телеграф и телефон. Леня обратился к Лагутенко, тот как раз находился в Лондоне. На счету у него, по достоверным сведениям Бурлакова, лежало около 13 тысяч. Но лидер «Мумиков» ответил, что отдал деньги маме...
Леня вздохнул, захлопнул талмуд.
– В общем, я остался в Лондоне без копейки. В России кризис. Нам материал не отдают. Земфира на меня тогда сильно обиделась. «Что за фигня? – кричала она. – Что за безответственность?» Я собирал по крупицам необходимую сумму. Через «Western Union» мне высылали друзья по пятьсот, двести долларов. Мне в то время многие помогли.
– Но только не Илья...
– Ну, он помог в записи альбома, а потом, видимо, подумал, что у меня сносит крышу, что я решил все деньги угробить на Земфиру. А мы ведь наступивший девяносто девятый год объявили годом без концертов «Мумий Тролля», жили за счет того, что собрали раньше. Илья хотел подстраховаться – ведь, если бы Земфира провалилась, плакали эти тринадцать тысяч. Я бы, конечно, отдал, но когда...
У нас затем был очень напряженный период в отношениях. Он продолжался до тех пор, пока Земфира не стала популярной и не вернула все вложенные в нее деньги, пока мы на ней не заработали. До этого момента мне постоянно звонила мама Ильи с упреками: «Что ты делаешь? Мой Ильюша, ты его совсем забросил...»
В дальней комнате завыл боксер. Несколько раз ему меняли пластинку, а тут забыли. Бурлаков вспомнил, что и не выгуливал коричневого Карузо. Я кивнул с улыбкой: ничего-ничего, посижу в одиночестве, порефлексирую.
Мне ведь только дай порефлексировать. Или помечтать. Я подумал, как только боксер рявкнул «ариведерчи» и какашкой выкатился в дождь, вот если у нас с Маней все сложится благополучно, купим домик в Хорватии (я там был несколько лет назад), где-нибудь в районе Млини [41] .С красной черепичной крышей и окнами на Адриатическое море, где вода такая чистая и прозрачная, словно ее неделю гоняли через угольные фильтры. Три сакуры посадим во дворе. И все, и розы. Хотя, черт его знает, приживется ли в морском климате японская вишня?
Я был в Дубровнике в конце сентября. Кукольный город с мостовой, похожей на длинный лакированный ноготь. Все скользят. Многие падают, как собаки на льду. От центральной улицы город подымается вверх – уровень за уровнем, будто трибуна стадиона. На первом или втором ряду, в сувенирной лавке, среди патриотического хорватского фольклора, я увидел пластинку Земфиры, только что вышедшую в Москве. Фасад идентичный – цветочно-розовые обои. Зато внутри полный кавардак: «Снег» вместо второго места на пятом, там, где должны быть «Маечки». Десятая «Припевочка» вместо «СПИДа» на шестом. Ну и т. д. Пираты посетили сей бренный уголок Адриатики! Корсары! Одноногий Сильвер!..
Тут Ксюха позвонила на мобильник. Мамку положили в клинику, все в порядке.
– Маня с утра прорезалась, – сказал я.
– Ну и?
– Завтра-послезавтра приедет.
– Понятно.
Радости в ее голосе я не услышал.
Вернулся Бурлаков. Боксер убежал в свой певческий класс. Я спросил Леню, раз уж вспоминал только что о пиратах в Хорватии: мол, нагрелись, наверное, наши корсары на первом диске Земфиры? Леня с усмешкой ответил:
– Я как-то с одним региональным пиратом познакомился, так он мне прямо в глаза сказал: «Ты знаешь, сколько я твоей Земфиры продал? Пять миллионов экземпляров!» Понимаете, это один пират в одном регионе! А мы на тот момент легально всего тысяч шестьсот продали...
– На чем мы остановились? – Я посмотрел на Бурлакова, нахально раскрыл талмуд. – Так: «Двадцать пятого ноль третьего девяносто девятого года – лечение ушей Земфиры – двадцать шесть долларов».
– Нет, мы говорили не об этом, – уверенно возразил Леня.
– Ну да. Вы с Лагутенко ссорились, пока Земфира не вернула все деньги... Кстати, а какие у вас с Земфирой были финансовые отношения, механизм возврата бабок и т. д. и т. п.?
– Все очень просто. До момента погашения долга мы получали восемьдесят процентов, а Земфира двадцать – от прибыли. После погашения наоборот: двадцать на восемьдесят.
– Долг – это вложенные в Земфиру средства?
– Совершенно верно. И договор мы подписали на три года. Может, хватит о деньгах, а?
– Секунду. Еще один вопрос. Сколько стоил первый клип? Ну, «Ариведерчи»?
– Там у меня в тетрадке записано – двенадцать тысяч шестьсот долларов. Но до «Ариведерчи» был «СПИД», вы в курсе?
– Да? Я этот клип не видел.
– А вы и не могли видеть – его забраковали. Мы его решили в Праге снимать, на студии детских сказок. С Земфирой должен был лететь Лагутенко. Как ни странно, в качестве стилиста. Он хотел ей помочь с выбором одежды, с макияжем и т. д. Но девушка настаивала, чтобы летел ее друг Аркадий [42] .
—Зачем?
– Не знаю. Она же непредсказуемая.
– Во-во, – поддакнул я, в который раз думая о Мане.
– Я Земфире говорю: у меня есть деньги на один билет – либо Илья, либо Аркадий. Мол, если полетит Аркаша, сама будешь себя одевать. «Угу», – ответила она.
Ну, они в Праге и оторвались по полной программе. Клип на самом деле получился неплохой, но как она там накрашена и одета, господи!..
– Как?
– Чистый Мэрилин Мэнсон. В принципе, это было круто. Но на ОРТ не прокатило. «СПИД» мы, кстати, снимали на свои деньги, тысяч пятнадцать вбухали.
– А что важнее на первом этапе – клипы на телевидении или ротация песен на радио? – спросил я, жуя сухарики из вазы.
– Наверное, радио, – ответил Бурлаков, поглаживая нервно хлюпающего боксера. – Но у меня с радийщиками всегда были фиговые отношения. Я за свою жизнь не устроил ни одной песни ни на одну станцию.
– Как так? А «Мумий Тролль»?
– И «Мумий Тролль» поначалу отказывались. Я уж не говорю о «Туманном стоне» или «Deadушках». И с Земфирой было то же самое, Только Миша Козырев поддержал, с «Нашего радио». С февраля девяносто девятого года он запустил в ротацию «СПИД». Песня зацепила, и пошла волна. «У тебя СПИД, и значит, мы умрем!» – пропел Бурлаков тихо.
Ему в унисон жутко завыл боксер.
– Умная собака, – заметил я. – Все понимает про СПИД.
– Что это? Неужели плоды несчастной любви? – Я не хотел иронизировать, но после бурного секса меня несло.
Маня, хихикнув и надкусив апельсиновую дольку, начала лепить сказочку о том, как в классе девятом к ней, только что крутнувшей на катке двойной аксель («Боже, – перебил я певунью, – ты еще и фигурным катанием занималась?»), подвалили двое парней. «Пять баллов! – закричали они. – Пять баллов!» «Почему пять?» – обиделась Маня. «Ах да, шесть, шесть!»
Она стала дружить сразу с двумя. Не могла понять, в кого больше влюблена. Антон звал ее на вернисаж, Павел на дискотеку. Одному она назначала на семь вечера, другому на девять. Девушка разрывалась, а парни были великие спорщики. На спор они бились между собой с самого первого класса. Кто достанет со дна двухметровой ямы, залитой мазутной водой, мелкую монетку? Кто сумеет перебежать на красный свет центральную улицу? Сорвет парик с головы математички? Наконец, они поспорили на Маню.
В два часа ночи на двух мопедах, ревя, как голодные младенцы, они двинулись навстречу друг другу с противоположных концов улицы. От страшного грохота зажглись окна близлежащих домов. Ни Антон, ни Павел – никто не свернул. Два разбитых всмятку трупа – таков итог трагического пари. Узнав об этом, Маня и пыталась покончить с собой...
Вздернутый утиный носик и закушенные губки, зашитые, заклеенные скотчем, чтоб не расхохотаться... Блин, а я уже почти поверил! Великий мистификатор Маня! Мимо нашего балкона (мы все еще лежали в постели) пролетел дельтаплан, едва не задев спутниковую антенну на крыше отеля. Это было последней каплей – мы завизжали от смеха...
Когда успокоились, певунья призналась: лопнул бокал в руке, осколком порезало. Обычная бытовая история. Зашивали. Заживало. Великий мистификатор Маня. Пока Бурлаков разливал чай по чашкам, у меня вдруг мелькнуло: а не мистификация ли вся эта история с гибелью Сергея, сына композитора Сноровского? И даже – пулей просвистело в голове – со смертью Димки-Зверя? Но обдумать всерьез я это не успел. Леня, добавив по обыкновению ледяную минералку в бергамот, продолжил историю восхождения Земфиры:
– Из-за Земфиры у меня произошел первый разлад с Ильей Лагутенко.
– Почему?
– Он был против всех этих заморочек.
– Это для меня новость.
– Так получилось, что я уже начал записывать альбом и только потом позвонил Илье и сказал об этом. Он ответил: «Ну, записывай, что теперь делать». Он считал, что нужно группу «Мумий Тролль» развивать, а не вкладывать деньги в певиц из Уфы. Тем более, мы влетели тогда с «Deadушками» и «Туманным стоном». Попали под каток кризиса девяносто восьмого. Все, что «Мумий Тролль» заработал, мы потеряли на этих группах.
Запись Земфиры на мосфильмовской «Тон-студии» обошлась в восемь тысяч долларов. Приходилось урезать зарплаты всему коллективу «Мумиков», включая меня и Лагутенко. Но мы тогда активно гастролировали, и деньги находились. За запись первой Земфировской пластинки платили частями – по пятьсот, тысяче баксов.
– Илья, наверное, рвал и метал?
– Нет, вы не совсем правильно меня поняли. Лагутенко для Земфиры сделал очень много. Он, как бы это сказать... смягчил ее джазовые интонации, ресторанные. Она ведь одно время пела в кабаке.
– Я знаю, в «Лабиринте».
– Возможно. Илья положил ее музыку в форму рокопопса, софт-рока. Например, аранжировка песни «Анечка», я считаю, на шестьдесят процентов работа Лагутенко.
– Кстати, а вы какой-нибудь контракт с девушкой подписывали? – спросил я, в очередной раз думая о наших взаимоотношениях с Маней.
– Нет. Это был один из моих PR-ходов: я боялся, что Земфиру у меня заберут...
– Кто заберет?
– Охотников было много. Но забрать могли, только расторгнув мой контракт с ней и подписав свой. Поэтому я придумал сказку, что не подписывал с Земфирой никаких договоров.
– Ничего не понимаю.
– А нужно понять?
– Нужно, нужно. У меня одна девочка есть, очень талантливая. Потом расскажу.
– Ну хорошо. В ситуации якобы отсутствия контракта люди, которые потенциально хотели бы забрать Земфиру, они... не понимали, как это можно сделать. Такой вот у нас шоу-бизнес. Жизнь такая. Ведь контракт можно любой расторгнуть в России, вы ведь понимаете. За мной не было ни бандитов, ни банков. А как расторгнуть отсутствующий контракт?..
– Хитро придумано.
– Мое ноу-хау.
Меня все больше интересовал вопрос денег, финансовых вложений в проект «Земфира». Леня уже сказал, во сколько обошлась запись на мосфильмовской «Тон-студии». В восемь тысяч долларов. При слове «Мосфильм» я вдруг вспомнил о гонорарах актеров, игравших в «Операции „Ы“. Никулин за Балбеса – 371 р. 55 к., Вицин за Труса – 327 р. 99 к., Владиславский за Завсклада – 130 р. 48 к... Причудливое пересечение двух совершенно разных историй.
Впрочем, лирику в сторону. Я спросил Бурлакова, может ли он рассказать о дальнейших затратах – мол, опять же мне это нужно для раскрутки моей девочки. На предельную откровенность я не рассчитывал, но Леня вдруг ушел в соседнюю комнату и вернулся с толстенной тетрадкой. Это был бухгалтерский талмуд. Он открыл его с торжественным видом, словно собирался что-то декламировать оттуда вслух. С разрешения Лени я аккуратно выписал в свой блокнотик некоторые расходы по первому этапу проекта «Земфира». Вот этот список:
«Общая сумма затрат – около 130 тысяч долларов.
Из них:
– авиабилет Земфиры Уфа – Москва – Уфа– $118.
– проживание в квартире в Новопеределкино (3. + музыканты) – $100.
– трансфер – $34,5.
– питание с 18.10.98 г. по 25.10.98 г. – $235. С 26.10 по 27.10 – $41.
– струны, палочки и т. д. для работы в студии – $82.
– репетиционный зал, снятый у группы «Браво», – $50».
С записанным на «Мосфильме» материалом Бурлаков и Земфира летят в Лондон, к знаменитому Крису Бэнди [40], для дальнейшей работы над альбомом. Некоторые расходы на поездку:
«– виза для Земфиры – $60.
– питание в Лондоне – $241.
– транспорт – $121.
– жилье – $286».
Тут Бурлаков, рассмеявшись, поведал одну забавную историю. Они с Земфирой жили у пакистанцев, которые сдают очень дешевые маленькие квартирки. Там только кровати – больше мебели никакой. И как-то Земфира открывала авторучку и чернилами запачкала ковер и стены – ручка будто «взорвалась». Мылом они целый день оттирали и замазывали эти пятна. Ни черта не получалось. Леня боялся, что хозяйка оштрафует их фунтов на пятьдесят, а в кармане перед отъездом оставалось всего двадцать. Хозяйка пришла и действительно жутко ругалась, но, слава богу, претензий не предъявила и не выгнала на дождливую лондонскую улицу...
«– мастеринг – $1280.
– аванс Земфире на шопинг в Лондоне – $830».
Когда все свели и отмастерили на студии, оказалось, нечем платить. Бурлаков ждал денег из Владивостока, но там (дело было в январе), образно выражаясь, замерзли почта, телеграф и телефон. Леня обратился к Лагутенко, тот как раз находился в Лондоне. На счету у него, по достоверным сведениям Бурлакова, лежало около 13 тысяч. Но лидер «Мумиков» ответил, что отдал деньги маме...
Леня вздохнул, захлопнул талмуд.
– В общем, я остался в Лондоне без копейки. В России кризис. Нам материал не отдают. Земфира на меня тогда сильно обиделась. «Что за фигня? – кричала она. – Что за безответственность?» Я собирал по крупицам необходимую сумму. Через «Western Union» мне высылали друзья по пятьсот, двести долларов. Мне в то время многие помогли.
– Но только не Илья...
– Ну, он помог в записи альбома, а потом, видимо, подумал, что у меня сносит крышу, что я решил все деньги угробить на Земфиру. А мы ведь наступивший девяносто девятый год объявили годом без концертов «Мумий Тролля», жили за счет того, что собрали раньше. Илья хотел подстраховаться – ведь, если бы Земфира провалилась, плакали эти тринадцать тысяч. Я бы, конечно, отдал, но когда...
У нас затем был очень напряженный период в отношениях. Он продолжался до тех пор, пока Земфира не стала популярной и не вернула все вложенные в нее деньги, пока мы на ней не заработали. До этого момента мне постоянно звонила мама Ильи с упреками: «Что ты делаешь? Мой Ильюша, ты его совсем забросил...»
В дальней комнате завыл боксер. Несколько раз ему меняли пластинку, а тут забыли. Бурлаков вспомнил, что и не выгуливал коричневого Карузо. Я кивнул с улыбкой: ничего-ничего, посижу в одиночестве, порефлексирую.
Мне ведь только дай порефлексировать. Или помечтать. Я подумал, как только боксер рявкнул «ариведерчи» и какашкой выкатился в дождь, вот если у нас с Маней все сложится благополучно, купим домик в Хорватии (я там был несколько лет назад), где-нибудь в районе Млини [41] .С красной черепичной крышей и окнами на Адриатическое море, где вода такая чистая и прозрачная, словно ее неделю гоняли через угольные фильтры. Три сакуры посадим во дворе. И все, и розы. Хотя, черт его знает, приживется ли в морском климате японская вишня?
Я был в Дубровнике в конце сентября. Кукольный город с мостовой, похожей на длинный лакированный ноготь. Все скользят. Многие падают, как собаки на льду. От центральной улицы город подымается вверх – уровень за уровнем, будто трибуна стадиона. На первом или втором ряду, в сувенирной лавке, среди патриотического хорватского фольклора, я увидел пластинку Земфиры, только что вышедшую в Москве. Фасад идентичный – цветочно-розовые обои. Зато внутри полный кавардак: «Снег» вместо второго места на пятом, там, где должны быть «Маечки». Десятая «Припевочка» вместо «СПИДа» на шестом. Ну и т. д. Пираты посетили сей бренный уголок Адриатики! Корсары! Одноногий Сильвер!..
Тут Ксюха позвонила на мобильник. Мамку положили в клинику, все в порядке.
– Маня с утра прорезалась, – сказал я.
– Ну и?
– Завтра-послезавтра приедет.
– Понятно.
Радости в ее голосе я не услышал.
Вернулся Бурлаков. Боксер убежал в свой певческий класс. Я спросил Леню, раз уж вспоминал только что о пиратах в Хорватии: мол, нагрелись, наверное, наши корсары на первом диске Земфиры? Леня с усмешкой ответил:
– Я как-то с одним региональным пиратом познакомился, так он мне прямо в глаза сказал: «Ты знаешь, сколько я твоей Земфиры продал? Пять миллионов экземпляров!» Понимаете, это один пират в одном регионе! А мы на тот момент легально всего тысяч шестьсот продали...
– На чем мы остановились? – Я посмотрел на Бурлакова, нахально раскрыл талмуд. – Так: «Двадцать пятого ноль третьего девяносто девятого года – лечение ушей Земфиры – двадцать шесть долларов».
– Нет, мы говорили не об этом, – уверенно возразил Леня.
– Ну да. Вы с Лагутенко ссорились, пока Земфира не вернула все деньги... Кстати, а какие у вас с Земфирой были финансовые отношения, механизм возврата бабок и т. д. и т. п.?
– Все очень просто. До момента погашения долга мы получали восемьдесят процентов, а Земфира двадцать – от прибыли. После погашения наоборот: двадцать на восемьдесят.
– Долг – это вложенные в Земфиру средства?
– Совершенно верно. И договор мы подписали на три года. Может, хватит о деньгах, а?
– Секунду. Еще один вопрос. Сколько стоил первый клип? Ну, «Ариведерчи»?
– Там у меня в тетрадке записано – двенадцать тысяч шестьсот долларов. Но до «Ариведерчи» был «СПИД», вы в курсе?
– Да? Я этот клип не видел.
– А вы и не могли видеть – его забраковали. Мы его решили в Праге снимать, на студии детских сказок. С Земфирой должен был лететь Лагутенко. Как ни странно, в качестве стилиста. Он хотел ей помочь с выбором одежды, с макияжем и т. д. Но девушка настаивала, чтобы летел ее друг Аркадий [42] .
—Зачем?
– Не знаю. Она же непредсказуемая.
– Во-во, – поддакнул я, в который раз думая о Мане.
– Я Земфире говорю: у меня есть деньги на один билет – либо Илья, либо Аркадий. Мол, если полетит Аркаша, сама будешь себя одевать. «Угу», – ответила она.
Ну, они в Праге и оторвались по полной программе. Клип на самом деле получился неплохой, но как она там накрашена и одета, господи!..
– Как?
– Чистый Мэрилин Мэнсон. В принципе, это было круто. Но на ОРТ не прокатило. «СПИД» мы, кстати, снимали на свои деньги, тысяч пятнадцать вбухали.
– А что важнее на первом этапе – клипы на телевидении или ротация песен на радио? – спросил я, жуя сухарики из вазы.
– Наверное, радио, – ответил Бурлаков, поглаживая нервно хлюпающего боксера. – Но у меня с радийщиками всегда были фиговые отношения. Я за свою жизнь не устроил ни одной песни ни на одну станцию.
– Как так? А «Мумий Тролль»?
– И «Мумий Тролль» поначалу отказывались. Я уж не говорю о «Туманном стоне» или «Deadушках». И с Земфирой было то же самое, Только Миша Козырев поддержал, с «Нашего радио». С февраля девяносто девятого года он запустил в ротацию «СПИД». Песня зацепила, и пошла волна. «У тебя СПИД, и значит, мы умрем!» – пропел Бурлаков тихо.
Ему в унисон жутко завыл боксер.
– Умная собака, – заметил я. – Все понимает про СПИД.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
У нас дома жила умная кошка Сильва. И доберманша Магда. Когда Магда жрала из своей тюремной миски, к ней лучше не подходи. А Сильве захотелось поиграть. И нарвалась. Псина цапнула ее за морду и вывихнула кошечке челюсть. Кости у Сильвы куриные. Перышки просто. Она не мяукала от боли – ругалась благим матом, не замолкая ни на секунду. Челюсть набок, язык наружу. Я стал звонить ветеринару. Магда чувствовала свою вину, скулила и терлась носом о мои колени. Айболит сказал, что у юных кошечек (а Сильва была еще нецелованной девочкой) кости действительно такие хрупкие, что вправить их нет никакой возможности. Приводите, мол, на усыпляющий укол. Как только он произнес эти слова, матерящаяся Сильва вдруг поднялась на задние лапы и одним движением левой вправила себе челюсть...
– ...Потом появился «Реал рекордз», – несмотря на мою полудрему, продолжал свой рассказ Бурлаков. – С двадцать седьмого апреля начал эфириться по телику клип «Ариведерчи». Восьмого мая состоялась презентация альбома, десятого пластинка ушла в продажу.
– А первый концерт когда был?
– Платный?
– Да любой. Нужно до выхода альбома устраивать концерты, или лучше – после?
– Это в разных случаях по-разному. У меня практика такая. Вот, скажем, первый диск «Мумий Тролля» «Морская» вышел двадцать четвертого апреля девяносто седьмого года. Но мне еще в марте клуб «Парижская жизнь» предлагал пятьсот баксов за концерт. За месяц до релиза пластинки. Я отказался. Мы договорились не выступать, не пускать группу в тур, пока она не будет стоить две тысячи долларов.
– ...Потом появился «Реал рекордз», – несмотря на мою полудрему, продолжал свой рассказ Бурлаков. – С двадцать седьмого апреля начал эфириться по телику клип «Ариведерчи». Восьмого мая состоялась презентация альбома, десятого пластинка ушла в продажу.
– А первый концерт когда был?
– Платный?
– Да любой. Нужно до выхода альбома устраивать концерты, или лучше – после?
– Это в разных случаях по-разному. У меня практика такая. Вот, скажем, первый диск «Мумий Тролля» «Морская» вышел двадцать четвертого апреля девяносто седьмого года. Но мне еще в марте клуб «Парижская жизнь» предлагал пятьсот баксов за концерт. За месяц до релиза пластинки. Я отказался. Мы договорились не выступать, не пускать группу в тур, пока она не будет стоить две тысячи долларов.