Страница:
– «Колготки „Golden lady“ – уверенность в победе!»
– Может, и колготки. Так вот. Появились деньги, на той же студии «Европы» Земфира записала четыре или пять песен. С этой демо-кассетой приехала в Москву. Здесь жила у какой-то приятельницы. На пороге ее квартиры, между прочим, с ходу заявила: я звезда, прошу любить и жаловать.
– Маня тоже так.
– Что «тоже»? – сбился с темы Викулкин.
– Ну помнишь: «Я звезда, я звезда»...
– Господи, ужо мне эта Маня! – Кир не мог скрыть своего раздражения. – Давай дерябнем, а?
Выпили, я промокнул губы пресс-релизом мероприятия.
– Что было дальше?
– Хм. У той приятельницы гостевала подруга из Питера. Как услышала «я звезда», Земе и говорит: ты, типа, спой, изобрази что-нибудь на гитаре. Та изобразила. Те офигели...
Кир начал заметно косеть. Язык у него заплетался, словно девичья коса. Глотнув вискаря, он с трудом продолжил:
– Короче, у питерской были завязки в шоу-бизнесе, она взяла кассету Земфиры и, кажется, на вручении какой-то премии, отдала материал Лене Бурлакову. Тот тогда «Мумий Тролль» продюсировал. Лене понравилось, он позвонил в Уфу, Земе. Дальше ничего не знаю. Дальше надо у Бурлакова спрашивать.
– Ты, кстати, не забудь его телефон найти! А я тебе еще полтинник спишу. Идет?
– Полтинник? Договорились.
– Железно?
– Железно.
Концовку вечера помню смутно. Помню, впаривал Викулкину и трем девчонкам из балета, что весь этот чертов шоу-бизнес скоро накроется медным тазом. Да и не только шоу-бизнес.
– Через шесть лет Солнце лопнет! Вы думаете, отчего сейчас такие теплые зимы? Да на Солнце нынче сорок девять миллионов градусов по Фаренгейту против прежних двадцати семи!
В третьем часу ночи нас с Киром со скандалом вышвырнули из казино.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Я показал на окно. Японская тема еще действительно не изжила себя – луна раскачивалась в раме, как колокол, а это небесное светило – один из главных образов Басё. Тут же по ассоциации пришла в голову свежая пиар-мысль.
– Черт с ними, с хокку. Есть идея. Хочешь купить участок на Луне?
Маня улыбнулась:
– Почем нынче шесть соток?
– Валерий Меладзе застолбил бесплатно.
И я рассказал певунье, как было дело.
Я только приступил у него к обязанностям пресс-атташе. Требовались неожиданные фишки. На глаза попалась информация о некоем «Лунном посольстве». Ребята продавали участки на братце-месяце. Контактный телефон, адрес в Интернете. «Во аферисты!» – усмехнулся я, но тем не менее набрал номер.
Мне прочитали короткую пятиминутную лекцию, из которой следовало, что в 1983 году калифорниец Деннис Хоуп приватизировал Луну, Марс, Венеру, Юпитер и другие планеты Солнечной системы. «Все законно, через ООН», – заверили меня.
Первой г-н Хоуп стал распродавать Луну. В скором времени собственность на ней купили более 800 000 землян, среди них немало знаменитостей: Мик Джаггер, Джон Траволта, Рональд Рейган, Том Круз и даже наш Илья Лагутенко. Я наконец въехал в суть и предложил «посольским»: они бесплатно выделяют Меладзе участок, а Валера рассказывает о своем экзотическом приобретении во всех интервью.
Через пару дней ко мне приехал желтоватый, как сушеный кальмар, паренек, от которого за версту несло перегаром. Охая, занес в прихожую какую-то картину. Тут же выяснилось, что это не картина, а сертификат на право владения лунным участком.
– Место хорошее, – прогундосил, дыша в сторону, товарищ, – видимая сторона, в районе Залива Зноя. Престижное местечко, как у нас Жуковка или Барвиха. семьдесят два гектарчика – маленько меньше квадратного километра. Завтра лунный паспорт подвезем.
– Паспорт?
– Ну, типа будет господин Меладзе полноправным гражданином Луны. Юридический документ! Все как в банке, хозяин. – И тут «кальмар» неаппетитно скрючился. – О боже, как же мне хреново!
– С бодуна?
– С бодуна. Вчера с одним олигархом участочек обмывали. Кстати, там же прикупил, в Заливе Зноя. Так что соседями будете.
Я сжалился:
– Пивка?
– С превеликим удовольствием.
В застольной беседе выяснилось, каким образом г-н Хоуп отхватил такой фантастический в прямом смысле слова шмат недвижимости. Дельце провернул, надо сказать, очень грамотно. В 1980 году он направил в ООН заявку на владение небесной собственностью, обосновав свои притязания на планеты тем, что Договор об использовании космического пространства 1967 года запрещает государствам претендовать на космические объекты, но ничего не говорит о физических лицах.
– Погоди-погоди, – во все неземное я всегда въезжал с трудом. – «Будьте добры, помедленнее. Я записую».
– Ну вот ты, к примеру, мог претендовать на Марс или Юпитер. А Бразилия или Япония – нет. Понял?
– Ага. И что же, Хоупу вдруг ни с того ни с сего разрешили? Он что, один такой умный оказался?
– Он додумался до этого раньше всех. – «Кальмар», кажется, очухался и стал полупрозрачным, как натуральный глубоководный моллюск. – Из ООН ему, правда, так никто и не ответил.
– Вот те раз! А что же вы по телефону: «Все законно, через ООН»?
– Так никакого ответа вообще не прислали: ни да ни нет. Хоуп три года подождал, как положено...
– Где положено? Кем? Что?
– Ну, есть у них в Калифорнии какие-то юридические дырки-заковырки. – «Кальмар» нервно вильнул торпедообразным телом. – Если три года официальный орган не отвечает на заявку, можно объявлять себя хозяином собственности. Что-то в этом роде. Слушай, зачем тебе эта казуистика? Рональд Рейган, по-твоему, дурак? Или Том Круз? Это ж не прикол – они реально говорят: есть у нас собственность на Луне. Они ж в законах разбираются, наверное, не хуже тебя!
– Убедил. – Я долил парню пивка. – И что Хоуп?
– Что Хоуп?
– Ну, подождал три года, и дальше?
– Объявил себя официальным владельцем всех планет Солнечной системы, кроме, разумеется, Земли и Солнца.
– С Землей понятно, но почему Солнце нельзя?
– Неперспективная планеточка.
– В каком смысле? Очень жарко? – «Кальмар» расхохотался и стал пунцовым.
– Не то слово. Жарко. Это в Африке жарко. Неперспективная в том смысле, что лет через шесть лопнет к чертовой матери!
– Иди ты!
– Ты думаешь, отчего сейчас такие теплые зимы? Раньше на Солнце было градусов двадцать семь – двадцать восемь по Фаренгейту...
– Как двадцать семь – двадцать восемь? Чего двадцать семь – двадцать восемь?
– Ну ты, командир, даешь. Миллионов градусов, естественно. Так вот, раньше двадцать семь – двадцать восемь, а сейчас, по мнению некоторых астрофизиков, аж сорок девять. Представляешь, как за один десяток лет нагрелось: с двадцати семи до сорока девяти!
– Все, значит? Всем кирдык?
– Ученые допускают такую возможность.
– Так на хрена тогда эти участки на Луне покупать? Тогда же всем кирдык – и Земле, и Луне.
– Это да, это да. Но ты погоди паниковать, не торопись. Может, что-то там наверху перемкнет, и Солнце остынет. Или ученые опять же... Что-то у тебя, командир, пиво теплое. Нет в холодильнике?
В глубокой задумчивости я достал холодное чешское.
– И вот, значит, братишка, – продолжил «кальмар», по-хозяйски вскрывая обе банки, – когда я об этом узнал, о Солнце, я понял: надо пить и гулять. А на остальное начхать!
– Здоровая мысль.
– Вот только денег катастрофически не хватает. – Товарищ пузырил пену на губах и вдруг заорал: – А Хоуп, сука, делиться не хочет! Гад, скотина!
– Ты чего? – Вопль «лунатика» выдернул меня из ступора.
– Знаешь, во сколько его хозяйство оценивается?
– Во сколько?
– По самым скромным подсчетам, в семьсот шестьдесят три триллиона долларов.
– Ни фига себе. Нереальная какая-то цифра.
– А нам головной американский офис всего десять процентов с каждого клиента дает.
– В смысле?
– Ну что ж ты такой, командир, непонятливый. Если б твой Меладзе заплатил нам, скажем, сто баксов, мы бы свои десять получили. Дошло наконец? Это разве деньги?
– «Будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса!»
«Кальмар» юмор оценил и, весь красно-коричневый, долго хохотал. Потом, помню, мне взбрело в голову почитать вслух Басё. У него, как я уже говорил, много хокку про луну. Это было актуально, в тему. «Кальмар» слушал задумчиво, изредка шевеля ручонками-плавниками.
– Куда? – недовольно принюхиваясь, спросил водила.
– В «лунное посольство», – пошутил я. – Вот вам деньги. В общем, товарищ объяснит.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
– Может, и колготки. Так вот. Появились деньги, на той же студии «Европы» Земфира записала четыре или пять песен. С этой демо-кассетой приехала в Москву. Здесь жила у какой-то приятельницы. На пороге ее квартиры, между прочим, с ходу заявила: я звезда, прошу любить и жаловать.
– Маня тоже так.
– Что «тоже»? – сбился с темы Викулкин.
– Ну помнишь: «Я звезда, я звезда»...
– Господи, ужо мне эта Маня! – Кир не мог скрыть своего раздражения. – Давай дерябнем, а?
Выпили, я промокнул губы пресс-релизом мероприятия.
– Что было дальше?
– Хм. У той приятельницы гостевала подруга из Питера. Как услышала «я звезда», Земе и говорит: ты, типа, спой, изобрази что-нибудь на гитаре. Та изобразила. Те офигели...
Кир начал заметно косеть. Язык у него заплетался, словно девичья коса. Глотнув вискаря, он с трудом продолжил:
– Короче, у питерской были завязки в шоу-бизнесе, она взяла кассету Земфиры и, кажется, на вручении какой-то премии, отдала материал Лене Бурлакову. Тот тогда «Мумий Тролль» продюсировал. Лене понравилось, он позвонил в Уфу, Земе. Дальше ничего не знаю. Дальше надо у Бурлакова спрашивать.
– Ты, кстати, не забудь его телефон найти! А я тебе еще полтинник спишу. Идет?
– Полтинник? Договорились.
– Железно?
– Железно.
Концовку вечера помню смутно. Помню, впаривал Викулкину и трем девчонкам из балета, что весь этот чертов шоу-бизнес скоро накроется медным тазом. Да и не только шоу-бизнес.
– Через шесть лет Солнце лопнет! Вы думаете, отчего сейчас такие теплые зимы? Да на Солнце нынче сорок девять миллионов градусов по Фаренгейту против прежних двадцати семи!
В третьем часу ночи нас с Киром со скандалом вышвырнули из казино.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
«А по протоколу за одно зеркальное разбитое стекло ваш муж заплатил 97 рублей 18 копеек. Откуда у него такие деньги?» – с этой цитатой я наконец разлепил глаза.
Меня охватила жажда реабилитации – я мало что помнил, но помнил, что сильно накуролесил.
Выпил литр минералки, пакет кефира, здоровую кружку аргентинского мате. Мгла слегка расступилась.
Теперь хотелось реабилитации моральной. Раньше я «послевчерашнего» принимался стирать вещи, в которых колобродил. Был у меня такой шизофренический заскок. Высунув язык, я тер намыленной щеткой джинсы, терзал воротничок и манжеты рубашки, драил ботинки. А несколько раз в порыве самобичевания просто сплавлял «пьяные» шмотки в мусорную кишку на лестнице. Так, однажды я лишил себя шикарной двусторонней черно-желтой куртки на синтепоне – похмельным утром обнаружилось бурое пятно на спине неизвестного происхождения (несмывающееся, между прочим). По весне сдуру выбросил любимый рюкзак цвета хаки, залитый то ли бензином, то ли керосином.
Где-то прочитал, что таким образом – «большой стиркой» и т. д. – человек пытается смыть свою внутреннюю грязь. Толковая мысль. Мое неустанное лжеочищение продолжалось до тех пор, пока знакомый врач-гомеопат не прописал месячный курс – капли и уколы. Помогло, но частично.
Теперь вместо мыла я брал в руки «Пословицы русского народа» Владимира Даля и читал вслух те мудрые мысли, где говорилось о пьянстве и гульбе.
Вот и в это утро, заварив еще крепчайшего мате, я начал с какой-то мазохистской интонацией в голосе:
– «За вино бьют, а на землю не льют. Пей, да ума не пропей!»
«Напьемся – подеремся, проспимся – помиримся!»
«Пей досуха, чтоб не болело брюхо!»
«Сегодня пьян – не велик изъян. Не буян, так не пьян».
«Вино веселит, да от вина же и голова болит».
«Выпьем по полной, век наш недолгой».
«Такую горечь – горьким и запить».
«Степашка, есть ли другая баклажка?»
На последнем изречении я сломался. Хохотал долго, с минуту. И чуток отпустило. Да и собираться уже было пора: в полдень мы ланчевали с Маней в японском ресторане.
Певунья явилась тихая и задумчивая. Что случилось? Молчание. Может, интенсивный творческий процесс? Это как стоять у конвейера – ни на секунду не отвлечешься.
У конвейера мы, впрочем, и находились, в «Рисе и рыбе», заведеньице над кинотеатром «Ударник». Революционная система обжираловки: за 20 долларов можешь сметать все, что движется по кругу мимо твоего носа. Суси из макрели и угря, японская лапша удон, лосось под соусом тэрияки, пельмени из курицы – сюмай на пару. Певунья ничего не пропускала, ела, как всегда, жадно и быстро.
От саке, красного вина или домашнего пива категорически отказалась. Ну да, на «своей» территории Маня практически не пьет. И это хорошо, это правильно. Это просто прекрасно!
Когда она давилась маринованным дайконом, я все-таки прервал молчание:
– Слушай, может, нам плюнуть на любовный роман и разыграть японскую фишку, как у Буйнова?
– Почему?
– Во-первых, у нас свадьба на носу – только историю раскрутим, а тут сами... Во-вторых, пока ты не стала звездой, ты не представляешь, как трудно найти для тебя подходящую кандидатуру. Ну, известного человека, кто бы согласился.
– Плохой ты пресс-атташе.
– Да ладно, я серьезно! А с Японией, знаешь, как можно клево разыграть.
– Как?
Цепляя надушенный лепесток имбиря, я процитировал:
– «Самурай должен прежде всего постоянно помнить – помнить днем и ночью, с того утра, когда он берет в руки палочки...»
Маня перебила:
– Какой из девушки, блин, самурай?
– Да нет, – мял я пальцами зеленый шарик васаби – то ли горчицы, то ли хрена. – Можно задвинуть телегу, что ты родилась в Японии, в семье потомственного самурая. Отец хотел мальчика и потому воспитывал тебя с юных лет по этому... по «Бусидо». Своду правил, по которому должен жить настоящий самурай.
– Оригинально. – Видно было, что певунья объелась: в таких случаях она надувала щеки и выпячивала губы, словно дула в саксофон. – Оригинальная мысль. Вообще-то мамка говорила, что у нас в роду есть башкирская кровь. Но я же не узкоглазая? Где ты видишь характерные для жителей Страны восходящего солнца раскосые глаза?
– Фигня. Можно придумать, что у тебя была русская мать.
– Ну да. А отец на самом деле никакой не самурай, а резидент КГБ в Токио. Оригинально!
– Нет, ты сегодня точно не в духе. Выкладывай, что случилось?
Я слегка разнервничался и с досады надкусил шарик васаби. Тут же с проклятиями выплюнул. Во рту горело, и Маня заботливо влила в мою глотку апельсиновый фреш. Когда я пришел в себя, певунья улыбнулась:
– Нет, это хорошо, что ты начинаешь мыслить концептуально. Но дело даже не в том, что твою Японию заездил Буйнов...
– Вы в разных отсеках подлодки, – пробурчал я, дыша прерывисто, словно плыл с трубкой и маской к коралловым островам. – И потом, я же рассказывал, мы тогда с Буйновым соскочили с темы самураев на просто японскую.
– Не суть. Просто я, извини, не люблю узкоглазых. И как я буду играть эту роль?
Пальчиками, очень театрально, она растянула свои лопочущие глазенки и показала желтый от имбиря язык.
– Так ты расистка? О, это тоже очень хороший фишняк! «Начинаем действовать без шуму и пыли по вновь утвержденному плану»!
Цитата из Гайдая примирила нас. Я отказался от имбирной Японии, Маня передушила всех потенциальных героев-любовников. Тех, о ком, как говорится, грезила в ночи: Олега Ивановича Янковского, хоккеиста Павла Буре, а также (это было сказано с возмутительной «нетрадиционной» интонацией) грудастую и круглолицую Анну Курникову.
Лесбийский выпад я не мог не парировать, но сделал это крайне неуклюже:
– Ага, тогда уж лучше было Зверя пригласить!
Лицо Мани словно вывернули наизнанку – темная маска аборигена, копия той, что висела в квартире «Би-2». Но уже через секунду – ошеломляющий рассвет.
– Димку взорвали вместе с рестораном. Я вчера звонила в Казань, подруге. Хана Зверю.
О покойниках, конечно, или хорошо, или ничего, но тут и я не сдержал улыбки:
– Вот почему ты такая. Гамма чувств. Я понимаю. Не знаешь, печалиться ли, радоваться...
– Да что печалиться. Где-то жалко по-человечески. Но ведь редкая сволочь была! Одну гитару разорванную никогда ему не прощу.
– И когда это случилось?
– Как только мы уехали в Египет.
– Божья кара ему.
– Наверное. Так со мной нельзя. Сейчас вспоминаю – словно ужастик всю жизнь смотрела. И вот этот ужастик с его смертью кончился. Врубаешься? Я ведь его жутко боялась. Жутко. И даже когда в Москве жила, казалось, он всегда рядом. Незримо. Бестелесно, так сказать. Я словно в клетке, а он рядом, укротитель, дрессировщик хренов!
– Стало быть, сейчас птичка выпорхнула из клетки.
– Выпорхнула. Это такое суперское чувство – избавление от личной несвободы! Вот когда Земфира из меня вышла – это было избавление от творческой несвободы. А Зверь умер... Свобода, полная свобода!
Мое сентиментальное сердце дрогнуло, и я несколько раз старомодно поцеловал Маню в ладонь.
– Что с тобой? – хихикнула она.
– «Птичку жалко».
...Я, как всегда, отделался очередной цитатой. Мне и в голову не пришло осмыслить ситуацию, всерьез задуматься над фразами, имевшими затем поворотные последствия. Драматическая в сущности сцена моими стараниями превратилась в комический гэг.
Меня охватила жажда реабилитации – я мало что помнил, но помнил, что сильно накуролесил.
Выпил литр минералки, пакет кефира, здоровую кружку аргентинского мате. Мгла слегка расступилась.
Теперь хотелось реабилитации моральной. Раньше я «послевчерашнего» принимался стирать вещи, в которых колобродил. Был у меня такой шизофренический заскок. Высунув язык, я тер намыленной щеткой джинсы, терзал воротничок и манжеты рубашки, драил ботинки. А несколько раз в порыве самобичевания просто сплавлял «пьяные» шмотки в мусорную кишку на лестнице. Так, однажды я лишил себя шикарной двусторонней черно-желтой куртки на синтепоне – похмельным утром обнаружилось бурое пятно на спине неизвестного происхождения (несмывающееся, между прочим). По весне сдуру выбросил любимый рюкзак цвета хаки, залитый то ли бензином, то ли керосином.
Где-то прочитал, что таким образом – «большой стиркой» и т. д. – человек пытается смыть свою внутреннюю грязь. Толковая мысль. Мое неустанное лжеочищение продолжалось до тех пор, пока знакомый врач-гомеопат не прописал месячный курс – капли и уколы. Помогло, но частично.
Теперь вместо мыла я брал в руки «Пословицы русского народа» Владимира Даля и читал вслух те мудрые мысли, где говорилось о пьянстве и гульбе.
Вот и в это утро, заварив еще крепчайшего мате, я начал с какой-то мазохистской интонацией в голосе:
– «За вино бьют, а на землю не льют. Пей, да ума не пропей!»
«Напьемся – подеремся, проспимся – помиримся!»
«Пей досуха, чтоб не болело брюхо!»
«Сегодня пьян – не велик изъян. Не буян, так не пьян».
«Вино веселит, да от вина же и голова болит».
«Выпьем по полной, век наш недолгой».
«Такую горечь – горьким и запить».
«Степашка, есть ли другая баклажка?»
На последнем изречении я сломался. Хохотал долго, с минуту. И чуток отпустило. Да и собираться уже было пора: в полдень мы ланчевали с Маней в японском ресторане.
Певунья явилась тихая и задумчивая. Что случилось? Молчание. Может, интенсивный творческий процесс? Это как стоять у конвейера – ни на секунду не отвлечешься.
У конвейера мы, впрочем, и находились, в «Рисе и рыбе», заведеньице над кинотеатром «Ударник». Революционная система обжираловки: за 20 долларов можешь сметать все, что движется по кругу мимо твоего носа. Суси из макрели и угря, японская лапша удон, лосось под соусом тэрияки, пельмени из курицы – сюмай на пару. Певунья ничего не пропускала, ела, как всегда, жадно и быстро.
От саке, красного вина или домашнего пива категорически отказалась. Ну да, на «своей» территории Маня практически не пьет. И это хорошо, это правильно. Это просто прекрасно!
Когда она давилась маринованным дайконом, я все-таки прервал молчание:
– Слушай, может, нам плюнуть на любовный роман и разыграть японскую фишку, как у Буйнова?
– Почему?
– Во-первых, у нас свадьба на носу – только историю раскрутим, а тут сами... Во-вторых, пока ты не стала звездой, ты не представляешь, как трудно найти для тебя подходящую кандидатуру. Ну, известного человека, кто бы согласился.
– Плохой ты пресс-атташе.
– Да ладно, я серьезно! А с Японией, знаешь, как можно клево разыграть.
– Как?
Цепляя надушенный лепесток имбиря, я процитировал:
– «Самурай должен прежде всего постоянно помнить – помнить днем и ночью, с того утра, когда он берет в руки палочки...»
Маня перебила:
– Какой из девушки, блин, самурай?
– Да нет, – мял я пальцами зеленый шарик васаби – то ли горчицы, то ли хрена. – Можно задвинуть телегу, что ты родилась в Японии, в семье потомственного самурая. Отец хотел мальчика и потому воспитывал тебя с юных лет по этому... по «Бусидо». Своду правил, по которому должен жить настоящий самурай.
– Оригинально. – Видно было, что певунья объелась: в таких случаях она надувала щеки и выпячивала губы, словно дула в саксофон. – Оригинальная мысль. Вообще-то мамка говорила, что у нас в роду есть башкирская кровь. Но я же не узкоглазая? Где ты видишь характерные для жителей Страны восходящего солнца раскосые глаза?
– Фигня. Можно придумать, что у тебя была русская мать.
– Ну да. А отец на самом деле никакой не самурай, а резидент КГБ в Токио. Оригинально!
– Нет, ты сегодня точно не в духе. Выкладывай, что случилось?
Я слегка разнервничался и с досады надкусил шарик васаби. Тут же с проклятиями выплюнул. Во рту горело, и Маня заботливо влила в мою глотку апельсиновый фреш. Когда я пришел в себя, певунья улыбнулась:
– Нет, это хорошо, что ты начинаешь мыслить концептуально. Но дело даже не в том, что твою Японию заездил Буйнов...
– Вы в разных отсеках подлодки, – пробурчал я, дыша прерывисто, словно плыл с трубкой и маской к коралловым островам. – И потом, я же рассказывал, мы тогда с Буйновым соскочили с темы самураев на просто японскую.
– Не суть. Просто я, извини, не люблю узкоглазых. И как я буду играть эту роль?
Пальчиками, очень театрально, она растянула свои лопочущие глазенки и показала желтый от имбиря язык.
– Так ты расистка? О, это тоже очень хороший фишняк! «Начинаем действовать без шуму и пыли по вновь утвержденному плану»!
Цитата из Гайдая примирила нас. Я отказался от имбирной Японии, Маня передушила всех потенциальных героев-любовников. Тех, о ком, как говорится, грезила в ночи: Олега Ивановича Янковского, хоккеиста Павла Буре, а также (это было сказано с возмутительной «нетрадиционной» интонацией) грудастую и круглолицую Анну Курникову.
Лесбийский выпад я не мог не парировать, но сделал это крайне неуклюже:
– Ага, тогда уж лучше было Зверя пригласить!
Лицо Мани словно вывернули наизнанку – темная маска аборигена, копия той, что висела в квартире «Би-2». Но уже через секунду – ошеломляющий рассвет.
– Димку взорвали вместе с рестораном. Я вчера звонила в Казань, подруге. Хана Зверю.
О покойниках, конечно, или хорошо, или ничего, но тут и я не сдержал улыбки:
– Вот почему ты такая. Гамма чувств. Я понимаю. Не знаешь, печалиться ли, радоваться...
– Да что печалиться. Где-то жалко по-человечески. Но ведь редкая сволочь была! Одну гитару разорванную никогда ему не прощу.
– И когда это случилось?
– Как только мы уехали в Египет.
– Божья кара ему.
– Наверное. Так со мной нельзя. Сейчас вспоминаю – словно ужастик всю жизнь смотрела. И вот этот ужастик с его смертью кончился. Врубаешься? Я ведь его жутко боялась. Жутко. И даже когда в Москве жила, казалось, он всегда рядом. Незримо. Бестелесно, так сказать. Я словно в клетке, а он рядом, укротитель, дрессировщик хренов!
– Стало быть, сейчас птичка выпорхнула из клетки.
– Выпорхнула. Это такое суперское чувство – избавление от личной несвободы! Вот когда Земфира из меня вышла – это было избавление от творческой несвободы. А Зверь умер... Свобода, полная свобода!
Мое сентиментальное сердце дрогнуло, и я несколько раз старомодно поцеловал Маню в ладонь.
– Что с тобой? – хихикнула она.
– «Птичку жалко».
...Я, как всегда, отделался очередной цитатой. Мне и в голову не пришло осмыслить ситуацию, всерьез задуматься над фразами, имевшими затем поворотные последствия. Драматическая в сущности сцена моими стараниями превратилась в комический гэг.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
—Опять хокку? – Певунья доедала, морщась, имбирь.
—«В небе такая луна,
Словно дерево спилено под корень:
Белеет свежий срез».
Я показал на окно. Японская тема еще действительно не изжила себя – луна раскачивалась в раме, как колокол, а это небесное светило – один из главных образов Басё. Тут же по ассоциации пришла в голову свежая пиар-мысль.
– Черт с ними, с хокку. Есть идея. Хочешь купить участок на Луне?
Маня улыбнулась:
– Почем нынче шесть соток?
– Валерий Меладзе застолбил бесплатно.
И я рассказал певунье, как было дело.
Я только приступил у него к обязанностям пресс-атташе. Требовались неожиданные фишки. На глаза попалась информация о некоем «Лунном посольстве». Ребята продавали участки на братце-месяце. Контактный телефон, адрес в Интернете. «Во аферисты!» – усмехнулся я, но тем не менее набрал номер.
Мне прочитали короткую пятиминутную лекцию, из которой следовало, что в 1983 году калифорниец Деннис Хоуп приватизировал Луну, Марс, Венеру, Юпитер и другие планеты Солнечной системы. «Все законно, через ООН», – заверили меня.
Первой г-н Хоуп стал распродавать Луну. В скором времени собственность на ней купили более 800 000 землян, среди них немало знаменитостей: Мик Джаггер, Джон Траволта, Рональд Рейган, Том Круз и даже наш Илья Лагутенко. Я наконец въехал в суть и предложил «посольским»: они бесплатно выделяют Меладзе участок, а Валера рассказывает о своем экзотическом приобретении во всех интервью.
Через пару дней ко мне приехал желтоватый, как сушеный кальмар, паренек, от которого за версту несло перегаром. Охая, занес в прихожую какую-то картину. Тут же выяснилось, что это не картина, а сертификат на право владения лунным участком.
– Место хорошее, – прогундосил, дыша в сторону, товарищ, – видимая сторона, в районе Залива Зноя. Престижное местечко, как у нас Жуковка или Барвиха. семьдесят два гектарчика – маленько меньше квадратного километра. Завтра лунный паспорт подвезем.
– Паспорт?
– Ну, типа будет господин Меладзе полноправным гражданином Луны. Юридический документ! Все как в банке, хозяин. – И тут «кальмар» неаппетитно скрючился. – О боже, как же мне хреново!
– С бодуна?
– С бодуна. Вчера с одним олигархом участочек обмывали. Кстати, там же прикупил, в Заливе Зноя. Так что соседями будете.
Я сжалился:
– Пивка?
– С превеликим удовольствием.
В застольной беседе выяснилось, каким образом г-н Хоуп отхватил такой фантастический в прямом смысле слова шмат недвижимости. Дельце провернул, надо сказать, очень грамотно. В 1980 году он направил в ООН заявку на владение небесной собственностью, обосновав свои притязания на планеты тем, что Договор об использовании космического пространства 1967 года запрещает государствам претендовать на космические объекты, но ничего не говорит о физических лицах.
– Погоди-погоди, – во все неземное я всегда въезжал с трудом. – «Будьте добры, помедленнее. Я записую».
– Ну вот ты, к примеру, мог претендовать на Марс или Юпитер. А Бразилия или Япония – нет. Понял?
– Ага. И что же, Хоупу вдруг ни с того ни с сего разрешили? Он что, один такой умный оказался?
– Он додумался до этого раньше всех. – «Кальмар», кажется, очухался и стал полупрозрачным, как натуральный глубоководный моллюск. – Из ООН ему, правда, так никто и не ответил.
– Вот те раз! А что же вы по телефону: «Все законно, через ООН»?
– Так никакого ответа вообще не прислали: ни да ни нет. Хоуп три года подождал, как положено...
– Где положено? Кем? Что?
– Ну, есть у них в Калифорнии какие-то юридические дырки-заковырки. – «Кальмар» нервно вильнул торпедообразным телом. – Если три года официальный орган не отвечает на заявку, можно объявлять себя хозяином собственности. Что-то в этом роде. Слушай, зачем тебе эта казуистика? Рональд Рейган, по-твоему, дурак? Или Том Круз? Это ж не прикол – они реально говорят: есть у нас собственность на Луне. Они ж в законах разбираются, наверное, не хуже тебя!
– Убедил. – Я долил парню пивка. – И что Хоуп?
– Что Хоуп?
– Ну, подождал три года, и дальше?
– Объявил себя официальным владельцем всех планет Солнечной системы, кроме, разумеется, Земли и Солнца.
– С Землей понятно, но почему Солнце нельзя?
– Неперспективная планеточка.
– В каком смысле? Очень жарко? – «Кальмар» расхохотался и стал пунцовым.
– Не то слово. Жарко. Это в Африке жарко. Неперспективная в том смысле, что лет через шесть лопнет к чертовой матери!
– Иди ты!
– Ты думаешь, отчего сейчас такие теплые зимы? Раньше на Солнце было градусов двадцать семь – двадцать восемь по Фаренгейту...
– Как двадцать семь – двадцать восемь? Чего двадцать семь – двадцать восемь?
– Ну ты, командир, даешь. Миллионов градусов, естественно. Так вот, раньше двадцать семь – двадцать восемь, а сейчас, по мнению некоторых астрофизиков, аж сорок девять. Представляешь, как за один десяток лет нагрелось: с двадцати семи до сорока девяти!
– Все, значит? Всем кирдык?
– Ученые допускают такую возможность.
– Так на хрена тогда эти участки на Луне покупать? Тогда же всем кирдык – и Земле, и Луне.
– Это да, это да. Но ты погоди паниковать, не торопись. Может, что-то там наверху перемкнет, и Солнце остынет. Или ученые опять же... Что-то у тебя, командир, пиво теплое. Нет в холодильнике?
В глубокой задумчивости я достал холодное чешское.
– И вот, значит, братишка, – продолжил «кальмар», по-хозяйски вскрывая обе банки, – когда я об этом узнал, о Солнце, я понял: надо пить и гулять. А на остальное начхать!
– Здоровая мысль.
– Вот только денег катастрофически не хватает. – Товарищ пузырил пену на губах и вдруг заорал: – А Хоуп, сука, делиться не хочет! Гад, скотина!
– Ты чего? – Вопль «лунатика» выдернул меня из ступора.
– Знаешь, во сколько его хозяйство оценивается?
– Во сколько?
– По самым скромным подсчетам, в семьсот шестьдесят три триллиона долларов.
– Ни фига себе. Нереальная какая-то цифра.
– А нам головной американский офис всего десять процентов с каждого клиента дает.
– В смысле?
– Ну что ж ты такой, командир, непонятливый. Если б твой Меладзе заплатил нам, скажем, сто баксов, мы бы свои десять получили. Дошло наконец? Это разве деньги?
– «Будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса!»
«Кальмар» юмор оценил и, весь красно-коричневый, долго хохотал. Потом, помню, мне взбрело в голову почитать вслух Басё. У него, как я уже говорил, много хокку про луну. Это было актуально, в тему. «Кальмар» слушал задумчиво, изредка шевеля ручонками-плавниками.
Мы молча дерябнули, и я вдохновенно продолжил:
– «Как быстро летит луна!
На неподвижных ветках
Повисли капли дождя».
«Бросил на миг
Обмолачивать рис крестьянин,
Глядит на луну».
«Где ты, луна, теперь?
Как затонувший колокол,
Скрылась на дне морском».
Тут мой благодарный слушатель качнулся на стуле и, взмахнув плавниками, рухнул на пол. Самое интересное – даже не пытался подняться. Унылый храп вознесся над прибрежными водами Японского моря. Я медлить не стал – еще начнет, как всякий добропорядочный моллюск, откладывать яйца на плавающие предметы. Растолкал, вытащил на улицу и посадил в такси.
– «Так легко-легко
Выплыла – и в облаке
Задумалась луна».
«Погостила и ушла
Светлая луна... Остался
Стол о четырех углах».
– Куда? – недовольно принюхиваясь, спросил водила.
– В «лунное посольство», – пошутил я. – Вот вам деньги. В общем, товарищ объяснит.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Маня из японского ресторана сразу двинула на Горбушку за струнами. Одобрив все мои начинания: покупку участка на Луне, контакты с Киром по клубам, встречу с Леней Бурлаковым. Я же, окрыленный, помчался на «Мосфильм».
В третьем часу уже стоял возле студийной кассы. К моему удивлению и стыду (хотел ведь трусливо соскочить, жадюга, скупердяй!), второстепенные персонажи «Операции „Ы“ обошлись мне всего в 1720 руб. 85 коп. Я вчетверо сложил разлапистую справку-счет и аккуратно втиснул в бумажник, подаренный Ксюхой во времена текиловой метели.
Выпендрился еще перед кассиршей:
– Какие копейки! Господи, сколько же мы сами будем стоить после смерти?
– Кому копейки, а кому гроб с музыкой, – мрачно отчеканили из окошка.
Архив был похож на гимнастический зал. От пола до потолка – турники с картонными коробками, забитые бахромчатой бумагой. Собачий холод, хотя на дворе середина весны. Моя проводница Елена расчистила единственный стол, сдвинув чьи-то папки на край, протерла тряпкой свободный пятачок:
– До вас здесь рылись в «Берегись автомобиля». Разлили моторное масло, – пошутила она с очаровательной улыбкой.
Я не удержался, открыл фотоальбом проб рязановского шедевра. На первой странице лучезарное лицо Леонида Куравлева. Оказывается, претендовал на роль Деточкина. На второй – великий Смоктуновский, чьи-то каракули в верхнем углу: «Утвержден». На следующей – сосредоточенное, как на паспорт, и в этом смысле неожиданное лицо Никулина. Тоже мечтал о роли благородного угонщика.
Заурчал, будто мартовский кот, голубь за окном, послышались чьи-то шаги. Словно со шпаргалками попался – быстро закрыл Рязанова, пододвинул груду Гайдая.
– Чайку не хотите?
– Большое спасибо. Жутко холодно.
– Обычная история. Отопление отключили, а весна забуксовала.
– Забуксовала, – согласился я. – Забуксовала, очень хорошее слово. Вы всех моих-то нашли?
– Кажется, всех. С вашим Уральским, правда, долго провозилась.
– Уральский, Уральский... «Подозревался» на роль старика-алкаша. А что с ним?
– Однофамилец обнаружился. Тоже В. Уральский. То ли Владимир, то ли Василий, я уже не помню. Перелопатила полархива, но вашего все же нашла. Вся в пыли, как в снегу.
Я не сказал Елене, что «Огласите весь список, пожалуйста!» уже идентифицирован – сам Гайдай играл. Молча поцеловал ей руку. Даже не смутилась – это у них, у интеллигентов, в порядке вещей. (Ха-ха.) Чай мне принесла мгновенно.
– Не буду вам мешать.
– «С обедом не опаздывайте», – процитировал я Верзилу-Смирнова, но так, себе под нос.
– Что вы сказали? – в недоумении обернулась Елена.
Вечное пребывание в тишине обостряет слух, я забыл.
– Шутка. «Бамбарбия. Киргуду».
– А-а-а. Если что, я в соседней комнате.
Я открыл верхнюю папку. Это были варианты сценария. Полистал. Елена минуту назад обмолвилась, что фильм сначала назывался «Смешные истории». Оказывается, более раннее название – «Несерьезные истории». А Шурика в сценарии, кстати, звали не Шурик, а Владик Арьков. Но это так, к слову.
Завальсировал мобильник (у меня Штраус в программе). Кир Викулкин.
– Тебе есть куда перезвонить?
– Я в ирландском пабе дую пиво.
– Какой там номер?
– Блин, что это у вас у всех сегодня с юмором?
– У кого это у вас?
– Ну, Маня с утра, Елена тут в архиве.
– В каком архиве? Ты что, к Мане вчера из казино укатил?
– К ней, – зачем-то соврал я. – А ты ревнуешь?
Внезапно связь прервалась. Я набрал мобильник Викулкина. «Абонент не отвечает или временно недоступен».
– Не понял юмора...
Я встал, прошелся вдоль архивных завалов. Казалось, документы шевелятся в коробках, как змеи в траве.
– Странный этот Кирилл!
Вернулся на рабочее место, подвинул к себе фотоальбом с пробами к «Операции „Ы“. Отчего-то помечен грифом „Хранить постоянно“. На „Берегись автомобиля“ такой гриф отсутствовал. Полистал альбом. Самое интересное – фото Демьяненко на роль Шурика не обнаружено. Зато полно других претендентов, и все неизвестные: некий Абдулов (но не знаменитый Александр Гаврилович, конечно), Эпштейн, Леньков... Ни лица, ни фамилии ни о чем не говорят. Да, впрочем, это и не мои герои! Поискал своих второстепенных – о, все тот же В. Уральский. Запылившаяся находка прекрасной Елены. Пробовался на роль повара. И взяли. Тот, кому Верзила-Смирнов говорит: „А компот?“ Но, увы, для моего исследования Виктор Васильевич не существует. Хотя его повар тоже как бы второстепенный персонаж – отсутствует крылатая фраза. Он вообще и рта за все время не раскрыл.
Немой. Не мой.
На этой шутливой ноте я открыл следующую папку. Там покоились различные постановления: сценарно-редакционной коллегии, мосфильмовского худсовета и т. д. Естественно, по фильму «Операция „Ы“. Взглянул на бойкого голубка за окном. Он все так же урчал и выстукивал коготками по подоконнику морзянку. Свободный человек! Господи, какая же скука смертная – сидеть в архиве и разбирать хреновый почерк секретарши редакционной коллегии!
Впрочем, местами было забавно:
«...Хотелось бы обратить внимание авторов на эпизод превращения Верзилы в негра. Этот трюк, в котором обыгрывается густо положенный черный грим и ожерелье из изоляторов, кажется нарочитым и необязательным».
«...В 3-й новелле – отвратительная мышь. План с мышью надо срезать».
«...Я считаю, что надо кончать снимать Моргунова и Пуговкина. Они неинтересны и надоели. Демьяненко не хватает крупного плана, за очками глаз не видно».
Больше ни черта не разобрал. Надо же, солидная организация, орденоносная. Могли бы и на машинке протоколы печатать.
Тут тихо, как хлороформная мышка, вкатилась Елена.
– Мы, к сожалению, закрываемся. Удалось что-нибудь интересное найти?
– Да как сказать... Так, поверхностно ознакомился. По моим второстепенным персонажам пока вообще ничего. Приду завтра, часов в двенадцать.
– Тогда всего хорошего. – И она протянула мне сухую, как документ, руку.
В третьем часу уже стоял возле студийной кассы. К моему удивлению и стыду (хотел ведь трусливо соскочить, жадюга, скупердяй!), второстепенные персонажи «Операции „Ы“ обошлись мне всего в 1720 руб. 85 коп. Я вчетверо сложил разлапистую справку-счет и аккуратно втиснул в бумажник, подаренный Ксюхой во времена текиловой метели.
Выпендрился еще перед кассиршей:
– Какие копейки! Господи, сколько же мы сами будем стоить после смерти?
– Кому копейки, а кому гроб с музыкой, – мрачно отчеканили из окошка.
Архив был похож на гимнастический зал. От пола до потолка – турники с картонными коробками, забитые бахромчатой бумагой. Собачий холод, хотя на дворе середина весны. Моя проводница Елена расчистила единственный стол, сдвинув чьи-то папки на край, протерла тряпкой свободный пятачок:
– До вас здесь рылись в «Берегись автомобиля». Разлили моторное масло, – пошутила она с очаровательной улыбкой.
Я не удержался, открыл фотоальбом проб рязановского шедевра. На первой странице лучезарное лицо Леонида Куравлева. Оказывается, претендовал на роль Деточкина. На второй – великий Смоктуновский, чьи-то каракули в верхнем углу: «Утвержден». На следующей – сосредоточенное, как на паспорт, и в этом смысле неожиданное лицо Никулина. Тоже мечтал о роли благородного угонщика.
Заурчал, будто мартовский кот, голубь за окном, послышались чьи-то шаги. Словно со шпаргалками попался – быстро закрыл Рязанова, пододвинул груду Гайдая.
– Чайку не хотите?
– Большое спасибо. Жутко холодно.
– Обычная история. Отопление отключили, а весна забуксовала.
– Забуксовала, – согласился я. – Забуксовала, очень хорошее слово. Вы всех моих-то нашли?
– Кажется, всех. С вашим Уральским, правда, долго провозилась.
– Уральский, Уральский... «Подозревался» на роль старика-алкаша. А что с ним?
– Однофамилец обнаружился. Тоже В. Уральский. То ли Владимир, то ли Василий, я уже не помню. Перелопатила полархива, но вашего все же нашла. Вся в пыли, как в снегу.
Я не сказал Елене, что «Огласите весь список, пожалуйста!» уже идентифицирован – сам Гайдай играл. Молча поцеловал ей руку. Даже не смутилась – это у них, у интеллигентов, в порядке вещей. (Ха-ха.) Чай мне принесла мгновенно.
– Не буду вам мешать.
– «С обедом не опаздывайте», – процитировал я Верзилу-Смирнова, но так, себе под нос.
– Что вы сказали? – в недоумении обернулась Елена.
Вечное пребывание в тишине обостряет слух, я забыл.
– Шутка. «Бамбарбия. Киргуду».
– А-а-а. Если что, я в соседней комнате.
Я открыл верхнюю папку. Это были варианты сценария. Полистал. Елена минуту назад обмолвилась, что фильм сначала назывался «Смешные истории». Оказывается, более раннее название – «Несерьезные истории». А Шурика в сценарии, кстати, звали не Шурик, а Владик Арьков. Но это так, к слову.
Завальсировал мобильник (у меня Штраус в программе). Кир Викулкин.
– Тебе есть куда перезвонить?
– Я в ирландском пабе дую пиво.
– Какой там номер?
– Блин, что это у вас у всех сегодня с юмором?
– У кого это у вас?
– Ну, Маня с утра, Елена тут в архиве.
– В каком архиве? Ты что, к Мане вчера из казино укатил?
– К ней, – зачем-то соврал я. – А ты ревнуешь?
Внезапно связь прервалась. Я набрал мобильник Викулкина. «Абонент не отвечает или временно недоступен».
– Не понял юмора...
Я встал, прошелся вдоль архивных завалов. Казалось, документы шевелятся в коробках, как змеи в траве.
– Странный этот Кирилл!
Вернулся на рабочее место, подвинул к себе фотоальбом с пробами к «Операции „Ы“. Отчего-то помечен грифом „Хранить постоянно“. На „Берегись автомобиля“ такой гриф отсутствовал. Полистал альбом. Самое интересное – фото Демьяненко на роль Шурика не обнаружено. Зато полно других претендентов, и все неизвестные: некий Абдулов (но не знаменитый Александр Гаврилович, конечно), Эпштейн, Леньков... Ни лица, ни фамилии ни о чем не говорят. Да, впрочем, это и не мои герои! Поискал своих второстепенных – о, все тот же В. Уральский. Запылившаяся находка прекрасной Елены. Пробовался на роль повара. И взяли. Тот, кому Верзила-Смирнов говорит: „А компот?“ Но, увы, для моего исследования Виктор Васильевич не существует. Хотя его повар тоже как бы второстепенный персонаж – отсутствует крылатая фраза. Он вообще и рта за все время не раскрыл.
Немой. Не мой.
На этой шутливой ноте я открыл следующую папку. Там покоились различные постановления: сценарно-редакционной коллегии, мосфильмовского худсовета и т. д. Естественно, по фильму «Операция „Ы“. Взглянул на бойкого голубка за окном. Он все так же урчал и выстукивал коготками по подоконнику морзянку. Свободный человек! Господи, какая же скука смертная – сидеть в архиве и разбирать хреновый почерк секретарши редакционной коллегии!
Впрочем, местами было забавно:
«...Хотелось бы обратить внимание авторов на эпизод превращения Верзилы в негра. Этот трюк, в котором обыгрывается густо положенный черный грим и ожерелье из изоляторов, кажется нарочитым и необязательным».
«...В 3-й новелле – отвратительная мышь. План с мышью надо срезать».
«...Я считаю, что надо кончать снимать Моргунова и Пуговкина. Они неинтересны и надоели. Демьяненко не хватает крупного плана, за очками глаз не видно».
Больше ни черта не разобрал. Надо же, солидная организация, орденоносная. Могли бы и на машинке протоколы печатать.
Тут тихо, как хлороформная мышка, вкатилась Елена.
– Мы, к сожалению, закрываемся. Удалось что-нибудь интересное найти?
– Да как сказать... Так, поверхностно ознакомился. По моим второстепенным персонажам пока вообще ничего. Приду завтра, часов в двенадцать.
– Тогда всего хорошего. – И она протянула мне сухую, как документ, руку.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Горбоносый бомбардировщик с «магендавидом» на борту метал дерьмо в районе Северного Чертаново. Будто слон в цирке, напуганный трещоткой какого-нибудь сорванца из первого ряда. Те, кого, как Маню в Египте, отметила «рука Божья» (упало, короче, на голову), водили хоровод возле станции метро. Я же лежал в сугробе, придавленный кокосовой пальмой. Бомбардировщик пикировал прямо на меня. Дерьмо валило из его открытого люка огнедышащей лавой. Я жуткий копрофоб, и когда увесистый шмат, словно удар боксера, накрыл меня... Короче, весь в поту я проснулся и с минуту брезгливо рассматривал руки, подушку, одеяло перед собой. Утеревшись майкой, взглянул на клепсидру
[23], купленную на восточном базаре в Каире, там, где певунья обнимала слепых заразных детей. Часы показывали одиннадцать. Опаздываю. Я ведь сказал архивистке, что буду к двенадцати. У них же там один стол и очередь.
Пока стоял под душем, вспоминал, к чему снится дерьмо. Вот некоторые говорят – к деньгам, к славе. Фигня все это. Жизнь вскоре показала, что дерьмо снится к дерьму. Не успел я включить фен, звонок. Маня на проводе. Привет, хэлло, как дела, нормально.
– Я через час улетаю в Уфу.
– Ничего себе. Ты шутишь?
– Не шучу. Слышишь гул двигателей?
В трубке и вправду гудело. Самолеты, блин, с дерьмом. Вещие сны.
– Мне трудно понять. Что-то случилось?
– Я вчера вечером позвонила в Уфу, на студию. Мне сказали, есть «окно». Музыканты мои тоже свободны. Надо было принимать срочное решение. И Настя деньги достала. Настя, кстати, со мной летит.
– С тобой? – Полузабытое чувство ревности кольнуло меня в солнечное сплетение. – А продюсера с собой ты не могла взять? Я ведь все-таки твой продюсер.
– Настя дала деньги, это ее право. – Было явственно слышно, как Маня недовольно скрежетнула зубами.
– Понятно. То есть ничего не понятно. А как же наша свадьба? Точнее, мы же заявление в загс не подали.
– О господи! Ты слышал, что я сказала? Студия свободна, музыканты. Меня все ждут. Что важнее в конце концов?
Пока стоял под душем, вспоминал, к чему снится дерьмо. Вот некоторые говорят – к деньгам, к славе. Фигня все это. Жизнь вскоре показала, что дерьмо снится к дерьму. Не успел я включить фен, звонок. Маня на проводе. Привет, хэлло, как дела, нормально.
– Я через час улетаю в Уфу.
– Ничего себе. Ты шутишь?
– Не шучу. Слышишь гул двигателей?
В трубке и вправду гудело. Самолеты, блин, с дерьмом. Вещие сны.
– Мне трудно понять. Что-то случилось?
– Я вчера вечером позвонила в Уфу, на студию. Мне сказали, есть «окно». Музыканты мои тоже свободны. Надо было принимать срочное решение. И Настя деньги достала. Настя, кстати, со мной летит.
– С тобой? – Полузабытое чувство ревности кольнуло меня в солнечное сплетение. – А продюсера с собой ты не могла взять? Я ведь все-таки твой продюсер.
– Настя дала деньги, это ее право. – Было явственно слышно, как Маня недовольно скрежетнула зубами.
– Понятно. То есть ничего не понятно. А как же наша свадьба? Точнее, мы же заявление в загс не подали.
– О господи! Ты слышал, что я сказала? Студия свободна, музыканты. Меня все ждут. Что важнее в конце концов?