Страница:
– Слишком быстро все слепилось, – засомневался Макаревич. – С чего он голову потерял?
– А что, я уродка какая-нибудь? – хихикнула Плетнева.
– Нормально, – подала голос Изольда. – Кто он, в сущности, такой? Фокусник Петрушка.
– Не забывайте, что он обручен с Клавкой Шиффер, – строго заметила Настя. (Тогда Копперфильд еще действительно появлялся с белокурой немкой, но роман их был на излете.)
– Да, могут возникнуть юридические проблемы. – Макаревич стал набирать номер по сотовому. – Сейчас с адвокатом проконсультируюсь.
– Не, все классно, – сказала Аня, – но романтики нужно побольше подпустить. Романтики не хватает. После «Миража» мы могли бы погулять с Дэвидом по Арбату или я бы, к примеру, показала ему церковь в Хамовниках.
– Или Белорусский вокзал! – усмехнулась Изольда.
– Почему Белорусский? – спросил я.
– Потому что Плетнева там рядом живет, – ледяным тоном ответила Ишханишвили (у нее, кстати, и прозвище в тусовке было – Изо Льда).
– Вокзал отменяется, как и Арбат. – Мне эта идея не понравилась. – Дэвида всегда преследуют папарацци. Куда он – туда они. За вами бы, естественно, увязались. А фотки где? Где первые полосы газет: «Копперфильд бросил Шиффер ради русской певицы»?
Наконец Макаревич переговорил с юристом и оторвался от трубки. Приговор был окончательный и обжалованию, как говорится, не подлежал. Роман крутить можно, но минимум телодвижений в России. Все действо переносим в солнечную Калифорнию. Отечественные папарацци, может, до конца и не поверят, но и не проверят – не лететь же в Лос-Анджелес. А западные журналисты на возню в наших газетах внимания не обратят (как выяснилось позже, Алексей со своим юристом здесь очень даже ошибались).
Так и решили. Сразу после Нового года, то есть месяца полтора назад, «уехала» Аня Плетнева в Штаты. Жила у друзей, остановиться на вилле у Дэвида, по понятным причинам, не могла – вдруг Клавка Шиффер заявится. Встречались, соблюдая конспирацию, то у бензоколонки, то у кассы кинотеатра, то в дешевой привокзальной забегаловке, маскируясь под калифорнийских бомжей. Снимали номера в придорожных мотелях – приютах скоротечной любви...
Тут Макаревич мой спич прервал.
– С сексом надо поосторожнее, – проговорил, зорко взглянув на Плетневу. – Как ты, Ань, считаешь?
– Ну да, лучше не акцентировать на этом внимание. Пусть будут какие-нибудь романтические прогулки в зарослях кактусов, драка с неграми, к примеру. А что?
– С какими неграми? – рассмеялась Настя.
– Ну, мы ночью с Копперфильдом могли забраться в черный район, в Гарлем...
– Гарлем в Нью-Йорке, – сухо заметила Изольда.
– В местный Гарлем... Зашли в бар, там к нам негры привязались.
– И Копперфильд превратил их в кроликов, – заключил я. – Ха-ха! Нет, не пойдет. Не пойдет Копперфильд в черный район.
– Да, неправдоподобно звучит, – согласился Макаревич. – Но тут другая проблемка. Как мы в отсутствие Ани дописали новый альбом? Долго она тусовалась в Америке?
– А чего ей долго тусоваться? – проворковала Настя. – На пару недель смоталась – и обратно.
– Тогда нормально, – кивнул Макаревич. – Типа как раз на январские каникулы. И тут для правдоподобия вот что можно ввернуть. Мол, Плетнева редко выходила на связь. Голову потеряла из-за своей любви. Чуть ли не остаться в Америке собралась. Поэтому мы спонтанно решили переоформиться в дуэт. Помните, у нас была такая идея, когда Перова ушла? «Серебряная и Золотая» еще хотели назвать.
– Да, где-то эти две гитары до сих пор стоят – серебряная и золотая, – ввернула Изольда.
– А в чем фишка? – не догнал я. – В смысле зачем нам эта история?
– Для правдоподобия, я же говорю. Плетнева, узнав о дуэте, опомнилась, вернулась срочно в Россию, и мы дописали альбом, – пояснил Макаревич.
– Гениально! – захлопала в ладоши Настя.
– Главное, что гитары эти можно показать. Хоть какие-то вещдоки.
– А что с любовью? – спросила Плетнева. – Роман-то с Дэвидом у нас продолжается?
– Он звонит тебе каждую неделю, зовет замуж, – усмехнулся я.
– Э-э-э, поаккуратней с этим, – нахмурился продюсер. – Будем развивать историю в зависимости от реакции другой стороны. Так посоветовал юрист!
На том и остановились. И стали шлифовать всяческие детали. Я провел некое блиц-интервью от имени самых настырных журналюг.
– Почему вы до сих пор скрывали свой роман с Копперфильдом?
– Я ведь не так давно вернулась из Штатов, – быстро нашлась Плетнева.
– Кто оплачивал вашу поездку в Калифорнию? Макаревич? Дэвид?
После секундной паузы:
– Я не самая бедная девушка в России!
– Правильно, – кивнул Макаревич. – Копперфильда в денежные дела лучше не ввязывать. А меня... А я тут вообще при чем?
– По какому адресу жили в Лос-Анджелесе?
– Это вряд ли спросят, – заметил продюсер. – Кто из наших журналистов хорошо знает Лос-Анджелес?
– Ну да, согласен. Как вы проводили время? Появлялись вместе в общественных местах?
– Конечно нет. Он же официально обручен с Шиффер. Встречались тайком, у касс кинотеатров, у бензоколонок.. Ну и так далее, по плану.
– Совместные фото можете показать?
Тут Плетнева замялась.
– А что сказать про фото?
Выручил Макаревич:
– Есть такая правильная фраза – всему свое время. Все, пресс-конференция окончена!
– Сейчас, Леша, еще один вопрос. А какие-то дорогие подарки он делал, Ань?
– Всему свое время.
– Нет, по второму разу это не канает. Мы же можем какой-нибудь подарок придумать?
– Кольцо. Кольцо с камушком, – сказала Изольда.
И прочитала нам краткую лекцию о разделении камней на классы по Ферсману [17]. Мол, алмазы, сапфиры, рубины, изумруды относятся к первому классу. Но тут очень важно, чтобы камень был чистым и прозрачным, ровного густого тона.
– А почему важно? – задал я дилетантский вопрос.
– Мутный, с какими-нибудь трещинами и пятнами, скажем, сапфир – он даже ниже ценится, чем чистейший топаз или аметист. Камни формально из второго класса, но по стоимости порой не уступающие первому.
– Уйдешь со сцены – прямиком в ювелирный, оценщицей.
– Спасибо за совет, —скромно поблагодарила Изольда. – У Ани есть кольцо с рубином. Его и можно предъявить как подарок Копперфильда.
...Не помню, кому первому мы рассказали о «романе» Анны и Дэвида. Кажется, «Комсомольской правде». Нет, даже не о романе, о помолвке – кольцо с рубином было тому доказательством. Возник дикий ажиотаж Средний пальчик Ани, опоясанный рубиновым колечком, отпечатался на страницах многих газет. Плетневой оборвали телефон на «Белорусской», бабки во дворе не давали проходу: когда свадьба-то, рыженькая?
Но это были цветочки. Нежданно-негаданно проснулись иностранные корреспонденты, чего ни я, ни «лицеистки», ни в особенности Макаревич со своим юристом не ожидали. С одной стороны, это являлось подтверждением, как грамотно и крепко выстроена пиар-кампания, с другой – засмолило международным скандалом. Ух, как засмолило! Пару-тройку раз поговорив по телефону с западенцами, Леша перевел все стрелки на меня:
– Ты затеял, ты и разгребай.
Нет, я был не против, и некоторое время моя фантазия била через край. Если выражаться метафорически, я вещал то от имени папы Бенедикта IX, открывшего в 1033 году в Риме публичные дома, то (каюсь, намного реже) от лица Савонаролы, итальянского проповедника, пять веков спустя призывавшего к самобичеванию и отказу от удовольствий. В общем-то буйствовал я похлеще Боккаччо [18]. И если бы среди иностранных журналюг нашелся новый Джироламо Савонарола, он бы наверняка публично сжег диктофонные записи с моими новеллами, как в свое время сжигали «Декамерон» [19].
Опухнув от собственного пафоса, я как-то отчитался о «проделанной работе» Макаревичу. Леша застонал в трубку и выразился в том смысле, что завтра его закатают в эти газетные статьи, как Федю из «Операции „Ы“ в рулон обоев, и высекут на глазах мировой общественности связкой гитарных струн.
Я пробормотал в ответ: «Это же не наш метод!» И, по строгому указанию продюсера «Лицея», скрылся на даче у друга, в Салтыковке.
Постепенно, недельки через три, страсти улеглись.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
– А что, я уродка какая-нибудь? – хихикнула Плетнева.
– Нормально, – подала голос Изольда. – Кто он, в сущности, такой? Фокусник Петрушка.
– Не забывайте, что он обручен с Клавкой Шиффер, – строго заметила Настя. (Тогда Копперфильд еще действительно появлялся с белокурой немкой, но роман их был на излете.)
– Да, могут возникнуть юридические проблемы. – Макаревич стал набирать номер по сотовому. – Сейчас с адвокатом проконсультируюсь.
– Не, все классно, – сказала Аня, – но романтики нужно побольше подпустить. Романтики не хватает. После «Миража» мы могли бы погулять с Дэвидом по Арбату или я бы, к примеру, показала ему церковь в Хамовниках.
– Или Белорусский вокзал! – усмехнулась Изольда.
– Почему Белорусский? – спросил я.
– Потому что Плетнева там рядом живет, – ледяным тоном ответила Ишханишвили (у нее, кстати, и прозвище в тусовке было – Изо Льда).
– Вокзал отменяется, как и Арбат. – Мне эта идея не понравилась. – Дэвида всегда преследуют папарацци. Куда он – туда они. За вами бы, естественно, увязались. А фотки где? Где первые полосы газет: «Копперфильд бросил Шиффер ради русской певицы»?
Наконец Макаревич переговорил с юристом и оторвался от трубки. Приговор был окончательный и обжалованию, как говорится, не подлежал. Роман крутить можно, но минимум телодвижений в России. Все действо переносим в солнечную Калифорнию. Отечественные папарацци, может, до конца и не поверят, но и не проверят – не лететь же в Лос-Анджелес. А западные журналисты на возню в наших газетах внимания не обратят (как выяснилось позже, Алексей со своим юристом здесь очень даже ошибались).
Так и решили. Сразу после Нового года, то есть месяца полтора назад, «уехала» Аня Плетнева в Штаты. Жила у друзей, остановиться на вилле у Дэвида, по понятным причинам, не могла – вдруг Клавка Шиффер заявится. Встречались, соблюдая конспирацию, то у бензоколонки, то у кассы кинотеатра, то в дешевой привокзальной забегаловке, маскируясь под калифорнийских бомжей. Снимали номера в придорожных мотелях – приютах скоротечной любви...
Тут Макаревич мой спич прервал.
– С сексом надо поосторожнее, – проговорил, зорко взглянув на Плетневу. – Как ты, Ань, считаешь?
– Ну да, лучше не акцентировать на этом внимание. Пусть будут какие-нибудь романтические прогулки в зарослях кактусов, драка с неграми, к примеру. А что?
– С какими неграми? – рассмеялась Настя.
– Ну, мы ночью с Копперфильдом могли забраться в черный район, в Гарлем...
– Гарлем в Нью-Йорке, – сухо заметила Изольда.
– В местный Гарлем... Зашли в бар, там к нам негры привязались.
– И Копперфильд превратил их в кроликов, – заключил я. – Ха-ха! Нет, не пойдет. Не пойдет Копперфильд в черный район.
– Да, неправдоподобно звучит, – согласился Макаревич. – Но тут другая проблемка. Как мы в отсутствие Ани дописали новый альбом? Долго она тусовалась в Америке?
– А чего ей долго тусоваться? – проворковала Настя. – На пару недель смоталась – и обратно.
– Тогда нормально, – кивнул Макаревич. – Типа как раз на январские каникулы. И тут для правдоподобия вот что можно ввернуть. Мол, Плетнева редко выходила на связь. Голову потеряла из-за своей любви. Чуть ли не остаться в Америке собралась. Поэтому мы спонтанно решили переоформиться в дуэт. Помните, у нас была такая идея, когда Перова ушла? «Серебряная и Золотая» еще хотели назвать.
– Да, где-то эти две гитары до сих пор стоят – серебряная и золотая, – ввернула Изольда.
– А в чем фишка? – не догнал я. – В смысле зачем нам эта история?
– Для правдоподобия, я же говорю. Плетнева, узнав о дуэте, опомнилась, вернулась срочно в Россию, и мы дописали альбом, – пояснил Макаревич.
– Гениально! – захлопала в ладоши Настя.
– Главное, что гитары эти можно показать. Хоть какие-то вещдоки.
– А что с любовью? – спросила Плетнева. – Роман-то с Дэвидом у нас продолжается?
– Он звонит тебе каждую неделю, зовет замуж, – усмехнулся я.
– Э-э-э, поаккуратней с этим, – нахмурился продюсер. – Будем развивать историю в зависимости от реакции другой стороны. Так посоветовал юрист!
На том и остановились. И стали шлифовать всяческие детали. Я провел некое блиц-интервью от имени самых настырных журналюг.
– Почему вы до сих пор скрывали свой роман с Копперфильдом?
– Я ведь не так давно вернулась из Штатов, – быстро нашлась Плетнева.
– Кто оплачивал вашу поездку в Калифорнию? Макаревич? Дэвид?
После секундной паузы:
– Я не самая бедная девушка в России!
– Правильно, – кивнул Макаревич. – Копперфильда в денежные дела лучше не ввязывать. А меня... А я тут вообще при чем?
– По какому адресу жили в Лос-Анджелесе?
– Это вряд ли спросят, – заметил продюсер. – Кто из наших журналистов хорошо знает Лос-Анджелес?
– Ну да, согласен. Как вы проводили время? Появлялись вместе в общественных местах?
– Конечно нет. Он же официально обручен с Шиффер. Встречались тайком, у касс кинотеатров, у бензоколонок.. Ну и так далее, по плану.
– Совместные фото можете показать?
Тут Плетнева замялась.
– А что сказать про фото?
Выручил Макаревич:
– Есть такая правильная фраза – всему свое время. Все, пресс-конференция окончена!
– Сейчас, Леша, еще один вопрос. А какие-то дорогие подарки он делал, Ань?
– Всему свое время.
– Нет, по второму разу это не канает. Мы же можем какой-нибудь подарок придумать?
– Кольцо. Кольцо с камушком, – сказала Изольда.
И прочитала нам краткую лекцию о разделении камней на классы по Ферсману [17]. Мол, алмазы, сапфиры, рубины, изумруды относятся к первому классу. Но тут очень важно, чтобы камень был чистым и прозрачным, ровного густого тона.
– А почему важно? – задал я дилетантский вопрос.
– Мутный, с какими-нибудь трещинами и пятнами, скажем, сапфир – он даже ниже ценится, чем чистейший топаз или аметист. Камни формально из второго класса, но по стоимости порой не уступающие первому.
– Уйдешь со сцены – прямиком в ювелирный, оценщицей.
– Спасибо за совет, —скромно поблагодарила Изольда. – У Ани есть кольцо с рубином. Его и можно предъявить как подарок Копперфильда.
...Не помню, кому первому мы рассказали о «романе» Анны и Дэвида. Кажется, «Комсомольской правде». Нет, даже не о романе, о помолвке – кольцо с рубином было тому доказательством. Возник дикий ажиотаж Средний пальчик Ани, опоясанный рубиновым колечком, отпечатался на страницах многих газет. Плетневой оборвали телефон на «Белорусской», бабки во дворе не давали проходу: когда свадьба-то, рыженькая?
Но это были цветочки. Нежданно-негаданно проснулись иностранные корреспонденты, чего ни я, ни «лицеистки», ни в особенности Макаревич со своим юристом не ожидали. С одной стороны, это являлось подтверждением, как грамотно и крепко выстроена пиар-кампания, с другой – засмолило международным скандалом. Ух, как засмолило! Пару-тройку раз поговорив по телефону с западенцами, Леша перевел все стрелки на меня:
– Ты затеял, ты и разгребай.
Нет, я был не против, и некоторое время моя фантазия била через край. Если выражаться метафорически, я вещал то от имени папы Бенедикта IX, открывшего в 1033 году в Риме публичные дома, то (каюсь, намного реже) от лица Савонаролы, итальянского проповедника, пять веков спустя призывавшего к самобичеванию и отказу от удовольствий. В общем-то буйствовал я похлеще Боккаччо [18]. И если бы среди иностранных журналюг нашелся новый Джироламо Савонарола, он бы наверняка публично сжег диктофонные записи с моими новеллами, как в свое время сжигали «Декамерон» [19].
Опухнув от собственного пафоса, я как-то отчитался о «проделанной работе» Макаревичу. Леша застонал в трубку и выразился в том смысле, что завтра его закатают в эти газетные статьи, как Федю из «Операции „Ы“ в рулон обоев, и высекут на глазах мировой общественности связкой гитарных струн.
Я пробормотал в ответ: «Это же не наш метод!» И, по строгому указанию продюсера «Лицея», скрылся на даче у друга, в Салтыковке.
Постепенно, недельки через три, страсти улеглись.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Мой рассказ, несмотря на печальный финал, произвел на Маню благоприятное впечатление.
– Концептуально мыслишь. Валяй, ищи мне пару, – улыбнулась она. – Пару для пиару... В конце концов, Земфира же согласилась на шутовской роман с Петкуном [20]. Чем я хуже?
Тут мы дружно, правда, по разным поводам, рассмеялись. И на высоте 10 тысяч метров стали выбирать кандидатуру для Мани.
Вероятнее всего было договориться с «Би-2». Лева или Шура. Продюсер Саша Пономарев, конечно бы, поломался, как Никулин в ресторане «Ивушка»: мол, уважаю, но больше пить не буду. «А под дичь будешь?» – спросил бы я. «Под дичь буду», – возможно, ответил бы Пономарев.
– Самый лучший вариант – Лева или Шура из «Би-2».
– «Би-2»?
– Кстати, тогда, в спешке, я так и не дошел до способа раскрутки, который для тебя приемлем. Это когда ты уже песни какие-нибудь запишешь.
– Ну-ну, – оживилась и без того гиперактивная певунья.
– Идеальный для тебя вариант – вариант «Би-2». Всю историю долго сливать. В общем, их мастер-диск попал к Пономареву, продюсеру «Сплина».
– Случайно попал?
– Нет, не случайно, передали. Альбом ему понравился – и все закрутилось.
– То есть нужно просто отдать мою кассету Пономареву?
– Ну да, я его хорошо знаю.
– Откуда?
Пришлось все-таки вкратце рассказать историю «Би-2». Маня, царапая татуированного скорпиона (на прощание нас покусали неопознанные египетские насекомые), молча выслушала. Я ожидал если не оваций, то по крайней мере такого же благосклонного приема, как после баек о Копперфильде и Плетневой. Не тут-то было. Непредсказуемая Маня фыркнула на весь салон:
– Подумаешь, «Би-2»! Гении в белых тапочках! Не буду я крутить роман ни с Левой, ни с Шурой.
– Ты тише, тише...
– Они мне, если честно, вообще не в кайф. А что касается продюсера Пономарева, – певунья наконец понизила голос, – не отдам я ему свою кассету. Не люблю ни «Сплин», ни «Би-2». Не нравится он мне как продюсер, врубаешься?
– Ну да, – еле сдерживаясь, сердито пробормотал я. – «Наши люди в булочную на такси не ездят».
– Это ты к чему?
– Ни к чему. Выпить мне надо.
– Выпей, что ж. Давно ты, кстати, не цитировал из Гайдая.
– Родиной запахло.
– Ты не дуйся. У меня идея появилась. Во-первых, не забывай, с Пономаревым пришлось бы делиться. И сильно делиться.
– Ох, Маня, Маня! Со всеми придется делиться.
– С тобой нет.
– В каком смысле?
– Я тут подумала, мыслишь ты концептуально. Почему бы тебе не совместить обязанности пресс-атташе и моего продюсера? Ну хотя бы временно.
– Ты серьезно?
– Абсолютно.
– Я, честно говоря, плохо в этом соображаю.
– Ничего, подучишься.
– А почему со мной не надо делиться? Я у тебя и так бесплатно пресс-секретарем работаю.
– Потому что все в семью, дурачок, все в семью!..
Самолет начал снижение. Мы не стали дальше выдумывать героев-любовников для нашего пиар-романа, но вдруг вспомнили о реальном «герое», о настоящем. О Димке-Звере.
– Как ты думаешь, Мань, он еще в Москве?
– Боишься?
– За тебя.
– Думаю, уехал. Кто там без него баранов будет резать?
– Каких баранов?
– Это его основная обязанность в семейном бизнесе – поставка баранов и их ликвидация.
—Что, прямо сам и режет?
– Ему это в кайф.
Я представил веселенькую картинку, если бы не ОМОН: лежу на полу кухни, связанный по рукам и ногам скотчем, ресторатор с оккультным лицом точит свой маньячный бебут [21]народным способом – о бутылку...
– Я думаю, Мань, тебе прямо сегодня нужно переезжать ко мне.
Певунья нервно поскребла скорпиона на лопатке.
– Не, пока не буду. Все-таки есть опасность, что Зверь тебя до сих пор пасет. Он коварный тип, мстительный.
– А тебя он не пасет? Может, у твоего подъезда околачивается!
– А я и к себе не собираюсь. У подружки поживу.
– У какой подружки?
– У той, которая компьютер мне обещала, из колледжа. Как раз и аранжировками наконец займусь.
Я пожал плечами. Я был совершенно спокоен после ее слов «...все в семью, дурачок!» И расстались мы легко – церемонным поцелуем в губы. Ну как нормальные супруги, не бравирующие на людях своей близостью.
– Концептуально мыслишь. Валяй, ищи мне пару, – улыбнулась она. – Пару для пиару... В конце концов, Земфира же согласилась на шутовской роман с Петкуном [20]. Чем я хуже?
Тут мы дружно, правда, по разным поводам, рассмеялись. И на высоте 10 тысяч метров стали выбирать кандидатуру для Мани.
Вероятнее всего было договориться с «Би-2». Лева или Шура. Продюсер Саша Пономарев, конечно бы, поломался, как Никулин в ресторане «Ивушка»: мол, уважаю, но больше пить не буду. «А под дичь будешь?» – спросил бы я. «Под дичь буду», – возможно, ответил бы Пономарев.
– Самый лучший вариант – Лева или Шура из «Би-2».
– «Би-2»?
– Кстати, тогда, в спешке, я так и не дошел до способа раскрутки, который для тебя приемлем. Это когда ты уже песни какие-нибудь запишешь.
– Ну-ну, – оживилась и без того гиперактивная певунья.
– Идеальный для тебя вариант – вариант «Би-2». Всю историю долго сливать. В общем, их мастер-диск попал к Пономареву, продюсеру «Сплина».
– Случайно попал?
– Нет, не случайно, передали. Альбом ему понравился – и все закрутилось.
– То есть нужно просто отдать мою кассету Пономареву?
– Ну да, я его хорошо знаю.
– Откуда?
Пришлось все-таки вкратце рассказать историю «Би-2». Маня, царапая татуированного скорпиона (на прощание нас покусали неопознанные египетские насекомые), молча выслушала. Я ожидал если не оваций, то по крайней мере такого же благосклонного приема, как после баек о Копперфильде и Плетневой. Не тут-то было. Непредсказуемая Маня фыркнула на весь салон:
– Подумаешь, «Би-2»! Гении в белых тапочках! Не буду я крутить роман ни с Левой, ни с Шурой.
– Ты тише, тише...
– Они мне, если честно, вообще не в кайф. А что касается продюсера Пономарева, – певунья наконец понизила голос, – не отдам я ему свою кассету. Не люблю ни «Сплин», ни «Би-2». Не нравится он мне как продюсер, врубаешься?
– Ну да, – еле сдерживаясь, сердито пробормотал я. – «Наши люди в булочную на такси не ездят».
– Это ты к чему?
– Ни к чему. Выпить мне надо.
– Выпей, что ж. Давно ты, кстати, не цитировал из Гайдая.
– Родиной запахло.
– Ты не дуйся. У меня идея появилась. Во-первых, не забывай, с Пономаревым пришлось бы делиться. И сильно делиться.
– Ох, Маня, Маня! Со всеми придется делиться.
– С тобой нет.
– В каком смысле?
– Я тут подумала, мыслишь ты концептуально. Почему бы тебе не совместить обязанности пресс-атташе и моего продюсера? Ну хотя бы временно.
– Ты серьезно?
– Абсолютно.
– Я, честно говоря, плохо в этом соображаю.
– Ничего, подучишься.
– А почему со мной не надо делиться? Я у тебя и так бесплатно пресс-секретарем работаю.
– Потому что все в семью, дурачок, все в семью!..
Самолет начал снижение. Мы не стали дальше выдумывать героев-любовников для нашего пиар-романа, но вдруг вспомнили о реальном «герое», о настоящем. О Димке-Звере.
– Как ты думаешь, Мань, он еще в Москве?
– Боишься?
– За тебя.
– Думаю, уехал. Кто там без него баранов будет резать?
– Каких баранов?
– Это его основная обязанность в семейном бизнесе – поставка баранов и их ликвидация.
—Что, прямо сам и режет?
– Ему это в кайф.
Я представил веселенькую картинку, если бы не ОМОН: лежу на полу кухни, связанный по рукам и ногам скотчем, ресторатор с оккультным лицом точит свой маньячный бебут [21]народным способом – о бутылку...
– Я думаю, Мань, тебе прямо сегодня нужно переезжать ко мне.
Певунья нервно поскребла скорпиона на лопатке.
– Не, пока не буду. Все-таки есть опасность, что Зверь тебя до сих пор пасет. Он коварный тип, мстительный.
– А тебя он не пасет? Может, у твоего подъезда околачивается!
– А я и к себе не собираюсь. У подружки поживу.
– У какой подружки?
– У той, которая компьютер мне обещала, из колледжа. Как раз и аранжировками наконец займусь.
Я пожал плечами. Я был совершенно спокоен после ее слов «...все в семью, дурачок!» И расстались мы легко – церемонным поцелуем в губы. Ну как нормальные супруги, не бравирующие на людях своей близостью.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Я проснулся, по египетской привычке, рано. Золотистый подарок Мавра показывал восемь часов каирского времени. Сдуру набрал мобильный Мани. Шуршание-шипение на том конце:
– Я сс-плю-уу...
– Ну спи, невеста.
Вечером, в аэропорту, я все-таки подстраховался – попросил Женьку из «Петровки, 38» осмотреть двор, подъезд, прилегающие окрестности. Следов Зверя не было. Поутру еще раз высунулся в окно с отцовским биноклем.
– «Ох, красота-то какая! Лепота!» – процитировал я и тут же вспомнил о своем заброшенном исследовании.
Перед отъездом в Египет я успел отправить на «Мосфильм» список актеров и письмо с просьбой разрешить покопаться в архиве. Гаянэ, с которой мы тогда разговаривали, оказалась на месте. Связь была великолепной – я слышал, как соскребают последний снег с крыши над ее головой.
– Все подписали, но услуги у нас платные, – сказала Гаянэ. – Отбор личных дел, подготовка справок. И так далее.
– Господи, зачем это? Мне просто не хочется народ беспокоить. Давайте я сам приеду и все найду.
– Сами вы ничего не найдете. Мы тут искали девушку, актрису, по одному фильму, а нашли в другом.
– Как так?
– Она поменяла фамилию, когда вышла замуж.
– Понятно. Но вы знаете, мне личные дела, вся эта бюрократическая муть, извините, не очень нужна.
– А что вам нужно?
– Какие-нибудь воспоминания, случаи на съемках «Операции „Ы“.
– Ну вы даете! Вы когда-нибудь нанимались на работу? Какие в личных делах воспоминания?
– А что, в архиве только личные дела и есть?
– Ну нет. Биографические справки, творческие карточки. Альбомы фотопроб, сценарии.
– Вот это уже горячее!
– Мы вам все покажем, документы подготовят к завтрашнему дню. Но вы платить-то будете?
– Буду, буду я платить.
– Очень хорошо, – проговорила Гаянэ. – Да, и вы знаете, я еще раз уточнила: старика-алкаша с фразой «Огласите весь список, пожалуйста!» действительно играл сам Леонид Гайдай.
– И слава богу! Расходов меньше. Одни расходы, господи!
Положив трубку, я, честно говоря, выматерился. Не плюнуть ли вообще на этих гайдаевских персонажей? Второстепенные, а стоят, наверное, немалых денег! «Видали, как покойники стреляют?» – как правильно заметил Куравлев-Милославский в «Иване Васильевиче». Я начинал это исследование, чтобы не чувствовать себя простым газетным червем. Но сейчас есть Маня. И самовыражаться я могу аж в трех главных ролях: продюсера, пресс-атташе, мужа, наконец.
Я посмотрел на свое щетинистое отражение в трюмо. Продюсер! Где деньги, продюсер? Где взять хотя бы штуку баксов на ее первые пять песен?
Странное дело, от вчерашнего спокойствия не осталось и следа. Но тут позвонила Маня:
– Прошвырнемся по магазинам?
– Типа ищем свадебный наряд?
Певунья только хихикнула в ответ.
В «Бенетоне» купили нечто восточное – никак не могли слезть с египетской темы. Нет, ей шло: полупрозрачный бирюзовый балахон и свободные брюки-шаровары.
– И паранджу бы еще вместо фаты.
– Фаты не будет! – отрезала певунья.
– «Свадьбы не будет! Я ее украл, я ее и верну!» – процитировал с нервной усмешкой.
– Вернешь, куда ты денешься, – сказала Маня, но так, что я с этой ее фразой словно сосульку здоровенную проглотил. (Господи, что это меня так колбасит?)
– В каком-нибудь клипе балахон использую, – добавила, улыбаясь прямо-таки садистски.
– Ну-ну.
Спустились в торговые ряды под Манежной. Певунья искала подходящую маечку – в Хургаде не могла выбрать, ей-богу. Видя мое недовольство, посмурнела:
– Если нет денег, так и скажи.
Проницательная ты моя Хатшепсут! Все недовольство у нас, мужчин, только из-за денег.
Впрочем, я и сам не мог в точности сформулировать причину нахлынувшей хандры. (Версия «похмелье» напрашивается, но как-то уж слишком проста.) Да, неприятно: ночевала у таинственной подруги, нежданные расходы по Гайдаю, какой из меня, к черту, продюсер, категорично высказалась по поводу фаты, загадочная реакция на смешную, в сущности, цитату про свадьбу. Неприятно, но все это следствия. Конечно, вряд ли стоит анализировать что-либо в делах любовных, но сейчас я, словно Шурик, во второй раз попавший в квартиру Лиды, силился понять причину своего внутреннего беспокойства.
Ну да, конечно! Я вспомнил, как ранним египетским утром, поглощая тигровые креветки, певунья выдала мне нечто метафорическое об авторских правах на собственную душу, мысли, чувства. Скаламбурила еще в том смысле, что на чужой территории допуск ко всему этому не воспрещен (изначально, впрочем, речь шла о теле, о сексе, но не суть важно). Так вот чего я боюсь! Что все наши прежние договоренности здесь, на «своей», по определению Мани, территории, будут признаны недействительными. Ведь на драгоценные душу, мысли, чувства (и на тело?) наложено теперь табу – ее «авторские права».
Почему нет? Она ведь у нас такая непредсказуемая!
– Да нет, Маня, деньги есть, – пробормотал я, и она, конечно, даже краем не уловила горячее дыхание хамсина (проще говоря, того, что творилось у меня в душе). – Просто не люблю ходить по магазинам.
– Так, может, уйдем?
– Нет-нет. Извини, я в норме.
– Смотри.
В каком-то голландском шопе мы зависли на целых полчаса. И только на двенадцатой маечке (от нечего делать считал) певунья остановилась. Ничего особенного: идеально-белая, с треугольным вырезом.
– Что же ты так долго выбирала?
Молча поцеловала в губы. Ну надо же! Непривычные нежности на «своей»-то территории.
– Вот ты сейчас как продюсер должен принять ответственное решение, – певунья сморщила утиный носик.
– А что? Хорошая майка, бери.
—Нет, мы должны купить сто таких маек.
– Сейчас?!
– Испугался? Потом, после. Для моего первого выступления в клубе.
– Зачем столько-то? И для кого?
– Мы наляпаем на груди трафарет – мой портрет с надписью: «Вы знаете эту девочку!»
– И что?
– И бесплатно раздадим майки в клубе после выступления.
– Бесплатно? Ты на цену этой маечки посмотри.
– Ой, не мелочись, продюсер! Зато прикинь, сколько народу будет рассекать по Москве с моим фейсом. Бесплатный пиар, между прочим. За тебя работу делаю, пресс-секретарь! Ну что, берем?
– Тут бы на запись твоих песен денег наскрести, – вырвалось у меня.
И весьма кстати вырвалось. Маня сообщила, что через неделю, а может, и раньше она едет в Уфу записываться.
– Мань, нет у меня сейчас штуки баксов.
– Я нашла.
—Что? Где?
– Настя дает.
– Какая Настя?
– Подружка, у которой я сегодня ночевала.
– Под проценты, что ли?
– Да нет, просто так. Ты не переживай, продюсер, за пару концертов отобьем. Твоя задача как раз будет – сделать эти концерты.
Ну загрузила! Я только и смог с улыбочкой брякнуть:
– «А компот?»
– В смысле?
– А свадьба когда, если ты через неделю уезжаешь?
Маня расхохоталась, и пойми тут – над цитатой или надо мной.
– Заявление до отъезда подадим, – вымолвила наконец. – А там все равно три месяца ждать. Так ведь?
– Так.
– Свадьба... Ты что, думаешь, у нас будет свадьба с фатой и дурой-куклой на «Волге»? Не... Это не из моей оперы.
– При чем здесь куклы! – возмутился я, но мне заметно, заметно полегчало.
Образно говоря, египетская слепота снова накрыла меня, как тех детей на каирском базаре.
– Я сс-плю-уу...
– Ну спи, невеста.
Вечером, в аэропорту, я все-таки подстраховался – попросил Женьку из «Петровки, 38» осмотреть двор, подъезд, прилегающие окрестности. Следов Зверя не было. Поутру еще раз высунулся в окно с отцовским биноклем.
– «Ох, красота-то какая! Лепота!» – процитировал я и тут же вспомнил о своем заброшенном исследовании.
Перед отъездом в Египет я успел отправить на «Мосфильм» список актеров и письмо с просьбой разрешить покопаться в архиве. Гаянэ, с которой мы тогда разговаривали, оказалась на месте. Связь была великолепной – я слышал, как соскребают последний снег с крыши над ее головой.
– Все подписали, но услуги у нас платные, – сказала Гаянэ. – Отбор личных дел, подготовка справок. И так далее.
– Господи, зачем это? Мне просто не хочется народ беспокоить. Давайте я сам приеду и все найду.
– Сами вы ничего не найдете. Мы тут искали девушку, актрису, по одному фильму, а нашли в другом.
– Как так?
– Она поменяла фамилию, когда вышла замуж.
– Понятно. Но вы знаете, мне личные дела, вся эта бюрократическая муть, извините, не очень нужна.
– А что вам нужно?
– Какие-нибудь воспоминания, случаи на съемках «Операции „Ы“.
– Ну вы даете! Вы когда-нибудь нанимались на работу? Какие в личных делах воспоминания?
– А что, в архиве только личные дела и есть?
– Ну нет. Биографические справки, творческие карточки. Альбомы фотопроб, сценарии.
– Вот это уже горячее!
– Мы вам все покажем, документы подготовят к завтрашнему дню. Но вы платить-то будете?
– Буду, буду я платить.
– Очень хорошо, – проговорила Гаянэ. – Да, и вы знаете, я еще раз уточнила: старика-алкаша с фразой «Огласите весь список, пожалуйста!» действительно играл сам Леонид Гайдай.
– И слава богу! Расходов меньше. Одни расходы, господи!
Положив трубку, я, честно говоря, выматерился. Не плюнуть ли вообще на этих гайдаевских персонажей? Второстепенные, а стоят, наверное, немалых денег! «Видали, как покойники стреляют?» – как правильно заметил Куравлев-Милославский в «Иване Васильевиче». Я начинал это исследование, чтобы не чувствовать себя простым газетным червем. Но сейчас есть Маня. И самовыражаться я могу аж в трех главных ролях: продюсера, пресс-атташе, мужа, наконец.
Я посмотрел на свое щетинистое отражение в трюмо. Продюсер! Где деньги, продюсер? Где взять хотя бы штуку баксов на ее первые пять песен?
Странное дело, от вчерашнего спокойствия не осталось и следа. Но тут позвонила Маня:
– Прошвырнемся по магазинам?
– Типа ищем свадебный наряд?
Певунья только хихикнула в ответ.
В «Бенетоне» купили нечто восточное – никак не могли слезть с египетской темы. Нет, ей шло: полупрозрачный бирюзовый балахон и свободные брюки-шаровары.
– И паранджу бы еще вместо фаты.
– Фаты не будет! – отрезала певунья.
– «Свадьбы не будет! Я ее украл, я ее и верну!» – процитировал с нервной усмешкой.
– Вернешь, куда ты денешься, – сказала Маня, но так, что я с этой ее фразой словно сосульку здоровенную проглотил. (Господи, что это меня так колбасит?)
– В каком-нибудь клипе балахон использую, – добавила, улыбаясь прямо-таки садистски.
– Ну-ну.
Спустились в торговые ряды под Манежной. Певунья искала подходящую маечку – в Хургаде не могла выбрать, ей-богу. Видя мое недовольство, посмурнела:
– Если нет денег, так и скажи.
Проницательная ты моя Хатшепсут! Все недовольство у нас, мужчин, только из-за денег.
Впрочем, я и сам не мог в точности сформулировать причину нахлынувшей хандры. (Версия «похмелье» напрашивается, но как-то уж слишком проста.) Да, неприятно: ночевала у таинственной подруги, нежданные расходы по Гайдаю, какой из меня, к черту, продюсер, категорично высказалась по поводу фаты, загадочная реакция на смешную, в сущности, цитату про свадьбу. Неприятно, но все это следствия. Конечно, вряд ли стоит анализировать что-либо в делах любовных, но сейчас я, словно Шурик, во второй раз попавший в квартиру Лиды, силился понять причину своего внутреннего беспокойства.
Ну да, конечно! Я вспомнил, как ранним египетским утром, поглощая тигровые креветки, певунья выдала мне нечто метафорическое об авторских правах на собственную душу, мысли, чувства. Скаламбурила еще в том смысле, что на чужой территории допуск ко всему этому не воспрещен (изначально, впрочем, речь шла о теле, о сексе, но не суть важно). Так вот чего я боюсь! Что все наши прежние договоренности здесь, на «своей», по определению Мани, территории, будут признаны недействительными. Ведь на драгоценные душу, мысли, чувства (и на тело?) наложено теперь табу – ее «авторские права».
Почему нет? Она ведь у нас такая непредсказуемая!
– Да нет, Маня, деньги есть, – пробормотал я, и она, конечно, даже краем не уловила горячее дыхание хамсина (проще говоря, того, что творилось у меня в душе). – Просто не люблю ходить по магазинам.
– Так, может, уйдем?
– Нет-нет. Извини, я в норме.
– Смотри.
В каком-то голландском шопе мы зависли на целых полчаса. И только на двенадцатой маечке (от нечего делать считал) певунья остановилась. Ничего особенного: идеально-белая, с треугольным вырезом.
– Что же ты так долго выбирала?
Молча поцеловала в губы. Ну надо же! Непривычные нежности на «своей»-то территории.
– Вот ты сейчас как продюсер должен принять ответственное решение, – певунья сморщила утиный носик.
– А что? Хорошая майка, бери.
—Нет, мы должны купить сто таких маек.
– Сейчас?!
– Испугался? Потом, после. Для моего первого выступления в клубе.
– Зачем столько-то? И для кого?
– Мы наляпаем на груди трафарет – мой портрет с надписью: «Вы знаете эту девочку!»
– И что?
– И бесплатно раздадим майки в клубе после выступления.
– Бесплатно? Ты на цену этой маечки посмотри.
– Ой, не мелочись, продюсер! Зато прикинь, сколько народу будет рассекать по Москве с моим фейсом. Бесплатный пиар, между прочим. За тебя работу делаю, пресс-секретарь! Ну что, берем?
– Тут бы на запись твоих песен денег наскрести, – вырвалось у меня.
И весьма кстати вырвалось. Маня сообщила, что через неделю, а может, и раньше она едет в Уфу записываться.
– Мань, нет у меня сейчас штуки баксов.
– Я нашла.
—Что? Где?
– Настя дает.
– Какая Настя?
– Подружка, у которой я сегодня ночевала.
– Под проценты, что ли?
– Да нет, просто так. Ты не переживай, продюсер, за пару концертов отобьем. Твоя задача как раз будет – сделать эти концерты.
Ну загрузила! Я только и смог с улыбочкой брякнуть:
– «А компот?»
– В смысле?
– А свадьба когда, если ты через неделю уезжаешь?
Маня расхохоталась, и пойми тут – над цитатой или надо мной.
– Заявление до отъезда подадим, – вымолвила наконец. – А там все равно три месяца ждать. Так ведь?
– Так.
– Свадьба... Ты что, думаешь, у нас будет свадьба с фатой и дурой-куклой на «Волге»? Не... Это не из моей оперы.
– При чем здесь куклы! – возмутился я, но мне заметно, заметно полегчало.
Образно говоря, египетская слепота снова накрыла меня, как тех детей на каирском базаре.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
После шопинга Маня решила ехать к Насте. Я не возражал. Во-первых, девушку еще преследовал запах Зверя. Во-вторых, до Уфы нужно было закончить с аранжировками. А в-третьих (певунья сказала это с хитрющей улыбочкой), хоть она и против фаты и рюшек, с молоком мамки впитала: до свадьбы с женихом ни-ни. Вот тут мы вместе от души посмеялись.
– Езжайте с богом! – напутствовал я церемонно, с тем же поцелуем в губы, с каким мы расстались в аэропорту.
Мне и самому следовало заняться делом. Кандидатуру героя-любовника без Мани, пожалуй, не придумать, зато можно наладить связи с клубами: певунья говорила о двух-трех концертах после Уфы.
Я сразу вспомнил о Кире Викулкине – в Москве не было мало-мальски известного заведения, где бы не выпивал мой должник. Позвонил. Сонным голосом Кирюша забил мне стрелку в казино на Новом Арбате – вечером там намечалась очередная попсовая толкотня.
В девять я надел модные тигровые брюки, красную рубашку и вызвал такси. Я был в легком подпитии, когда сунулся в раздвижные объятия казино, и охрана минут десять прикидывала, пускать ли меня внутрь. Но тут появился Викулкин и, божась, поручился за меня.
– Триста! – отплатил я ему традиционным приветствием.
Помня о долге, Кир виновато склонил голову, затем по-мироновски энергично тряхнул ею и рассыпался в комплиментах:
– Великолепные брюки! От Версаче? Дольче и Габбана?
– Фамилию не помню, но товарищ получил некую «поощрительную премию на межобластном форуме современной одежды в Житомире».
Кир не догнал, даже не улыбнулся, он вообще был словно бутылка шампанского, взбаламученная и готовая вот-вот выстрелить в потолок.
– Цитата из «Бриллиантовой руки», – пояснил я. – Тебя чего так колбасит? С бодуна?
– С бодуна.
Вскоре мы уже сидели в баре напротив трех рулеточных столов. Я объяснил, что мне нужно, и даже пообещал скостить половину долга за оказанную услугу.
– А кому ты хочешь делать концерты? – осведомился, царапая бокал, Кир.
– Мане, Мане. Помнишь: «Есть только я и Земфира»?
– Этой долбанутой? Вы же разругались тогда.
– Почему долбанутой? – Я хотел сказать Викулкину, что певунья без пяти минут моя жена, но по каким-то необъяснимым причинам промолчал. – Почему долбанутой? Нормальная девчонка. Я у нее продюсером подвизался, временно. Я, между прочим, не исключаю, что она скоро затмит Земфиру.
– Ой-ой-ой! Идешь на поводу у этих баб. Ну ладно, если половину долга прощаешь... Считай, что несколько центровых клубов у тебя в кармане. Я почти всех артдиректоров знаю.
– Железно?
– Железно. Кстати, слышал последнюю сплетню о Земфире?
– Не-а.
Быстренько Кир пересказал мне нечто несусветное. Мол, год назад Зема на спор слузгала целый пакет кленовых семечек. Месяца через два у нее стал дико болеть живот. Со временем боль нарастала. Друзья заподозрили рак, настаивали на посещении онколога, но певица упиралась руками и ногами – она вообще никого не слушает и совершенно непредсказуема.
– Как Маня просто, – пробормотал я.
Кир пропустил это замечание мимо ушей.
– Итак, заподозрили рак, но Земфира уперлась. И вот как-то стояла она со своим бывшим продюсером Настей Калманович, курила, и вдруг изо рта у нее полезла ветка...
– Что-что?!
– Доктора, проведя обследование, обнаружили, что внутри Земфиры выросло настоящее дерево. Маленький клен. Кленик такой.
Я расхохотался. Неприлично громко. Успокоившись, серьезно заметил:
– Классный пиар-ход. Цепляет мгновенно. Не в курсе, кто у нее все эти фишки придумывает?
– Черт его знает. Я в какой-то газете прочитал. Может, кто-то из свиты придумывает. Или Бурлаков [22]по старой памяти. Кстати, не очень-то и удачная фишка. Вокалисты вообще семечки не грызут – засоряет связки. А также не жрут попкорн, шоколад и не пьют газировку.
– Но ты же сам сказал – Земфира непредсказуема.
– Ну да, ну да. Слушай, так что у тебя с этой Маней? Роман? Мне тут тоже одна бывшая егоза звонила. Та, помнишь, которая мочилась у Мавзолея?
– Помню-помню. «Мисс Голайтли». После разрыва с ней у тебя исчез комплекс хронической неправоты перед женщиной.
– Она. Сучка!
– Зачем звонила?
– Постарела, сука. Мужики все сбежали. Хотела, наверное, меня вернуть.
– А ты что?
– Послал ее к чертовой матери!
– Суров. Слушай, есть у тебя телефон Лени Бурлакова?
– А зачем тебе?
– Маня же хочет «затмить Земфиру». Я, как продюсер, должен знать, как уфимская певунья поднялась, через что прошла. Сама она не расскажет, может, Бурлаков расколется.
– Нет, что у тебя с этой Маней все-таки, а? Телефон я, конечно, достану, но, насколько знаю, в истории Земфиры ничего особенного нет.
– Откуда ты знаешь? В той же газете, где про клен в животе, прочитал?
– Нет, я с одним мальчиком из ее свиты это... Дружил, короче. Сейчас все расскажу. Но сначала давай выпьем. Твоя очередь идти за виски.
Я обернулся и впервые визуально проштудировал зал. Мне сразу вспомнились коралловые рифы, подводный мир Красного моря: пурпурные, розовые, светло-бирюзовые, золотистые наряды. Главное, не стукнуться обо что-нибудь башкой, как Маня.
По версии Кира, на последних курсах музыкального училища Земфира со своим приятелем Владом Колчиным стала играть в разных уфимских ресторанах: в «Лабиринте», в каком-то злачном заведении при Доме культуры «Нефтяник». Колчин на саксофоне, она на клавишах. Пела иностранщину: Элтона Джона, «Guns’n Roses». Еще подрабатывала на местном отделении радиостанции «Европа плюс» – озвучивала рекламные ролики...
– Езжайте с богом! – напутствовал я церемонно, с тем же поцелуем в губы, с каким мы расстались в аэропорту.
Мне и самому следовало заняться делом. Кандидатуру героя-любовника без Мани, пожалуй, не придумать, зато можно наладить связи с клубами: певунья говорила о двух-трех концертах после Уфы.
Я сразу вспомнил о Кире Викулкине – в Москве не было мало-мальски известного заведения, где бы не выпивал мой должник. Позвонил. Сонным голосом Кирюша забил мне стрелку в казино на Новом Арбате – вечером там намечалась очередная попсовая толкотня.
В девять я надел модные тигровые брюки, красную рубашку и вызвал такси. Я был в легком подпитии, когда сунулся в раздвижные объятия казино, и охрана минут десять прикидывала, пускать ли меня внутрь. Но тут появился Викулкин и, божась, поручился за меня.
– Триста! – отплатил я ему традиционным приветствием.
Помня о долге, Кир виновато склонил голову, затем по-мироновски энергично тряхнул ею и рассыпался в комплиментах:
– Великолепные брюки! От Версаче? Дольче и Габбана?
– Фамилию не помню, но товарищ получил некую «поощрительную премию на межобластном форуме современной одежды в Житомире».
Кир не догнал, даже не улыбнулся, он вообще был словно бутылка шампанского, взбаламученная и готовая вот-вот выстрелить в потолок.
– Цитата из «Бриллиантовой руки», – пояснил я. – Тебя чего так колбасит? С бодуна?
– С бодуна.
Вскоре мы уже сидели в баре напротив трех рулеточных столов. Я объяснил, что мне нужно, и даже пообещал скостить половину долга за оказанную услугу.
– А кому ты хочешь делать концерты? – осведомился, царапая бокал, Кир.
– Мане, Мане. Помнишь: «Есть только я и Земфира»?
– Этой долбанутой? Вы же разругались тогда.
– Почему долбанутой? – Я хотел сказать Викулкину, что певунья без пяти минут моя жена, но по каким-то необъяснимым причинам промолчал. – Почему долбанутой? Нормальная девчонка. Я у нее продюсером подвизался, временно. Я, между прочим, не исключаю, что она скоро затмит Земфиру.
– Ой-ой-ой! Идешь на поводу у этих баб. Ну ладно, если половину долга прощаешь... Считай, что несколько центровых клубов у тебя в кармане. Я почти всех артдиректоров знаю.
– Железно?
– Железно. Кстати, слышал последнюю сплетню о Земфире?
– Не-а.
Быстренько Кир пересказал мне нечто несусветное. Мол, год назад Зема на спор слузгала целый пакет кленовых семечек. Месяца через два у нее стал дико болеть живот. Со временем боль нарастала. Друзья заподозрили рак, настаивали на посещении онколога, но певица упиралась руками и ногами – она вообще никого не слушает и совершенно непредсказуема.
– Как Маня просто, – пробормотал я.
Кир пропустил это замечание мимо ушей.
– Итак, заподозрили рак, но Земфира уперлась. И вот как-то стояла она со своим бывшим продюсером Настей Калманович, курила, и вдруг изо рта у нее полезла ветка...
– Что-что?!
– Доктора, проведя обследование, обнаружили, что внутри Земфиры выросло настоящее дерево. Маленький клен. Кленик такой.
Я расхохотался. Неприлично громко. Успокоившись, серьезно заметил:
– Классный пиар-ход. Цепляет мгновенно. Не в курсе, кто у нее все эти фишки придумывает?
– Черт его знает. Я в какой-то газете прочитал. Может, кто-то из свиты придумывает. Или Бурлаков [22]по старой памяти. Кстати, не очень-то и удачная фишка. Вокалисты вообще семечки не грызут – засоряет связки. А также не жрут попкорн, шоколад и не пьют газировку.
– Но ты же сам сказал – Земфира непредсказуема.
– Ну да, ну да. Слушай, так что у тебя с этой Маней? Роман? Мне тут тоже одна бывшая егоза звонила. Та, помнишь, которая мочилась у Мавзолея?
– Помню-помню. «Мисс Голайтли». После разрыва с ней у тебя исчез комплекс хронической неправоты перед женщиной.
– Она. Сучка!
– Зачем звонила?
– Постарела, сука. Мужики все сбежали. Хотела, наверное, меня вернуть.
– А ты что?
– Послал ее к чертовой матери!
– Суров. Слушай, есть у тебя телефон Лени Бурлакова?
– А зачем тебе?
– Маня же хочет «затмить Земфиру». Я, как продюсер, должен знать, как уфимская певунья поднялась, через что прошла. Сама она не расскажет, может, Бурлаков расколется.
– Нет, что у тебя с этой Маней все-таки, а? Телефон я, конечно, достану, но, насколько знаю, в истории Земфиры ничего особенного нет.
– Откуда ты знаешь? В той же газете, где про клен в животе, прочитал?
– Нет, я с одним мальчиком из ее свиты это... Дружил, короче. Сейчас все расскажу. Но сначала давай выпьем. Твоя очередь идти за виски.
Я обернулся и впервые визуально проштудировал зал. Мне сразу вспомнились коралловые рифы, подводный мир Красного моря: пурпурные, розовые, светло-бирюзовые, золотистые наряды. Главное, не стукнуться обо что-нибудь башкой, как Маня.
По версии Кира, на последних курсах музыкального училища Земфира со своим приятелем Владом Колчиным стала играть в разных уфимских ресторанах: в «Лабиринте», в каком-то злачном заведении при Доме культуры «Нефтяник». Колчин на саксофоне, она на клавишах. Пела иностранщину: Элтона Джона, «Guns’n Roses». Еще подрабатывала на местном отделении радиостанции «Европа плюс» – озвучивала рекламные ролики...