Манкелль Хеннинг. Возвращение танцмейстера

   – Если не поедешь, тебя захватит полицейская машина.
   – Что у вас там происходит?
   Эрик Юханссон вздохнул:
   – Вопросы задаю я. Сколько времени тебе надо, чтобы туда добраться?
   – Минут сорок. Неужели нельзя подождать до завтра?
   – Нет. Запиши мой номер и позвони, как приедешь.
   За окном падал и падал снег. Они ждали. Пелле Никлассон позвонил через тридцать семь минут.
   – Эрик Юханссон.
   – Откуда ты узнал?
   – Что я узнал?
   – Что машины нет на месте?
   Джузеппе и Стефан наклонились поближе к громкоговорителю:
   – То есть машина угнана?
   – Не знаю. По идее, отсюда угнать машину невозможно.
   – Может, объяснишь попонятнее?
   – Этот гараж очень дорогой, но безопасность обеспечивает на все сто. Это значит, ни одна машина не может выехать, пока мы не проверим, кто ее забирает.
   – Значит, все эти данные регистрируются?
   – В компьютере. Но я с ним не умею обращаться. Я по части обслуги. Компьютером занимаются другие.
   – Маттиас Сунделин?
   – Он шеф. Он ничем не занимается.
   Пелле не скрывал неприязни:
   – А о ком ты тогда говоришь?
   – Ну, другие ребята. Нас здесь пять человек. И еще уборщица. И шеф. Кто-то из них наверняка знает, когда исчезла машина. Но я их сейчас не найду.
   Стефан поднял руку:
   – Попроси послать по факсу их данные.
   – У тебя есть их данные?
   – Лежат где-то тут.
   Он поискал и вновь подошел к телефону.
   – Я нашел копии их водительских прав.
   – У тебя есть там факс?
   – Ну, с факсом я справлюсь. Но я не могу ничего слать без разрешения Сунделина.
   – Он все знает. У нас нет времени ждать, – сказал Эрик строго и дал ему номер факса.
   Черный факс стоял в коридоре за дверью. Эрик Юханссон проверил, не отключен ли он.
   Наконец, факс пискнул, зажужжал, и из него пополз лист бумаги. Четыре ксерокопии водительских прав. Текст было почти невозможно прочитать, лица – как черные тени. Аппарат еще раз жалобно пискнул и отключился. Они вернулись в кабинет. На откосе окна уже намело небольшой сугробчик. Они передавали друг другу копии. Эрик Юханссон записал четыре имени – Клас Херрстрём, Симон Люкас, Магнус Хольмстрём, Вернер Мякинен – и громко их произнес, одно за одним.
   Стефан не расслышал последнее имя. Он застрял на третьем. Он напряженно вглядывался в почти безликую тень, почти контур, и у него перехватило дыхание. Он был почти уверен.
   – Думаю, это он, – сказал он тихо.
   – Кто?
   – Магнус Хольмстрём. Я видел его на Эланде, когда был у Эрика Веттерстеда.
   Джузеппе, пересказывая Эрику события в Кальмаре, едва коснулся визита к Веттерстеду, но тот все равно запомнил.
   – Ты уверен?
   Стефан встал и поднес копию к лампе:
   – Это он. Я уверен.
   – Так ты думаешь, это он пытался застрелить водителя в синем «Гольфе»?
   – Я говорю только, что я видел Магнуса Хольмстрёма на Эланде. И что он законченный нацист.
   В комнате стало тихо.
   – Подключаем Стокгольм, – сказал Джузеппе. – Пусть съездят в гараж и пришлют нам нормальное фото этого парня. Интересно, где он сейчас?
   Зазвонил телефон. Пелле Никлассон хотел убедиться, что факс прошел.
   – Спасибо, – сказал Эрик, – прошел. Одного из служащих зовут Магнус Хольмстрём.
   – Магган.
   – Магган?
   – Мы его так называем.
   – Ты можешь найти его адрес?
   – Вряд ли. Он у нас недавно.
   – Но вы же должны знать адреса ваших работников?
   – Я могу посмотреть. Но этим не я занимаюсь.
   Прошло почти пять минут, пока он снова подошел к телефону.
   – Он оставил адрес своей матери в Бандхагене. Шеппставеген, 7А, для Хольмстрёма. Домашнего телефона не указано.
   – Как зовут мать?
   – Не знаю. Я могу ехать домой? Жена была не особенно рада, когда я сюда поперся.
   – Позвони ей и скажи, что еще немного задержишься. Тебе скоро позвонят из стокгольмской полиции.
   – А что происходит?
   – Ты сказал, что Хольмстрём у вас недавно?
   – Несколько месяцев. Он что, натворил что-нибудь?
   – Ну и как впечатление?
   – Что ты имеешь в виду? Как это – впечатление?
   – Ну, как он работает, что у него за привычки. Что-нибудь необычное… Когда он последний раз был на работе?
   – Скромный, рассудительный парень. Говорит мало. Нет, я ничего не могу о нем сказать. К тому же он с октября в отпуске.
   – Ну хорошо. Жди звонка.
   Джузеппе уже позвонил в полицию в Стокгольме. Стефан пытался узнать номер телефона Хольмстрёма, но названная фамилия, по данным телефонного бюро, по указанному адресу не числилась. Тогда он попытался узнать номер его мобильника, и тоже безрезультатно.
   Через двадцать минут телефоны замолчали. Эрик поставил кофе. Снег продолжался, хотя хлопья как будто стали пореже. Стефан поглядел в окно – земля была совершенно белой. Джузеппе вышел в туалет. Его не было минут пятнадцать.
   – Мои кишки этого не выдерживают, – сообщил он мрачно. – Запирает наглухо. С позавчерашнего дня не могу толком сходить.
   Они пили кофе и ждали. В начале второго позвонил дежурный оперативник из Стокгольма и сказал, что Магнуса Хольмстрёма в квартире его матери он не нашел. Мать, Марго, говорит, что не видела сына несколько месяцев. Он заходил иногда забрать почту, когда работал. Но где он живет, она не знает. Они продолжают поиск.
   Джузеппе позвонил в Эстерсунд прокурору Лёвандеру. Эрик сел за компьютер и начал что-то писать. Стефан вдруг подумал о Веронике Молин и ее брате. Неужели они в эту непогоду поехали в Свег? Разумнее было бы переночевать в Эстерсунде. Джузеппе закончил разговор с прокурором.
   – Завертелось, – сказал он. – Лёвандер понял, чем дело пахнет. Объявили еще один общенациональный розыск – ищут не только красный «Эскорт», но и человека по имени Магнус Хольмстрём, возможно вооруженного и представляющего серьезную опасность.
   – Надо было бы спросить мать, знает ли она о политических взглядах сына, – сказал Стефан. – Что за почту он получает? Может быть, у него в ее квартире есть компьютер с электронной почтой? – Где-то же он живет, – сказал Джузеппе. – Странно, конечно, что он получает почту на адрес матери, а сам живет где-то еще. Впрочем, молодежь так и делает, когда съезжает с родительских квартир – мотаются по приятелям или снимают ненадолго у кого-то квартиры. Тогда у него наверняка адрес в хотмейле.^[14]
   – Все это указывает на то, что он прячется, – вставил Эрик Юханссон. – Кто-нибудь знает, как сделать буковки побольше на этом экране?
   Джузеппе показал ему, как увеличить шрифт.
   – Может быть, стоит поискать его на Эланде, – сказал Стефан. – Все-таки я его видел именно там. И машина заправлена в Сёдерчёпинге.
   Джузеппе хлопнул себя по лбу.
   – Я точно переутомился, – сказал он. – Об этом надо было подумать с самого начала.
   Он рванул к себе телефон и снова начал звонить. Прошло немало времени, прежде чем ему удалось соединиться с тем самым дежурным, с которым он уже говорил. Пока он ждал, Стефан набросал ему описание дороги к даче Веттерстеда.
   В половине второго Джузеппе положил трубку. Эрик Юханссон продолжал писать. Снегопад почти прекратился. Джузеппе глянул на термометр.
   – Минус три, – сказал он. – Снег будет лежать. До завтра точно не растает.
   Он глянул на Стефана.
   – Мне кажется, нынче ночью ничего особенного уже не случится. Пусть все идет, как идет. Аквалангисты с утра начнут поиск оружия под мостом. До этого самое лучшее, что мы можем предпринять, – это поспать. Я пойду к Эрику. Никакого желания спать в гостинице.
   Эрик выключил компьютер.
   – Мы сделали большой шаг вперед, – сказал он. – Мы теперь ищем двоих и даже знаем имена. Я думаю, это можно расценить как успех.
   – Троих, – сказал Джузеппе. – Правильнее сказать, мы ищем троих.
   Никто не возразил.
 
   Стефан надел куртку и вышел на улицу. Под ногами лежал чистый и мягкий снег, шаги были совершенно не слышны. Одинокие снежинки все еще медленно опускались на землю. Он несколько раз останавливался, чтобы оглянуться. Никого не было. Городок спал. Окно Вероники Молин было темным. Наверное, они все же остались в Эстерсунде, снова подумал он. Похороны завтра в одиннадцать, так что у них хватит времени вернуться в Свег с утра. В вестибюле два вчерашних парня, несмотря на поздний час, опять резались в карты. Они кивнули ему, когда он проходил мимо. Елене звонить слишком поздно. Она спит. Он разделся, принял душ и лег, думая о Магнусе Хольмстрёме. «Скромный, рассудительный», – сказал о нем Пелле Никлассон. Он наверняка может произвести такое впечатление, когда захочет. Но Стефан увидел в нем кое-что другое. Молодой парень, совершенно хладнокровный, опасный. У него не было никаких сомнений, что Магнус Хольмстрём вполне мог попытаться убить Фернандо Херейру. Вопрос только, он ли убил Авраама Андерссона. По-прежнему не стало ни на йоту понятнее – почему Эльза Берггрен взяла на себя вину. Может быть, конечно, она и в самом деле его убила. Но Стефан не мог поверить, что это было так, как она рассказывает. Однако вполне можно исходить из того, что Магнус Хольмстрём рассказал ей детали, о которых и слова не было в газетах, в частности о бельевой веревке.
   Система, подумал он. Теперь она ясней, не до конца, конечно, многих деталей не хватает. Но на некоторую глубину она уже просматривается.
   Он погасил свет. Подумал о предстоящих похоронах. Потом Вероника Молин вернется в мир, о котором он не имеет ни малейшего представления.
   Он уже засыпал, когда его разбудил звонок. Он сонно нащупал телефон в кармане куртки. Это был Джузеппе.
   – Разбудил?
   – Да.
   – Я сомневался, звонить ли. Но подумал, что тебе надо знать.
   – Что?
   – Горит дом Герберта Молина. Мы с Эриком в дороге. Сообщили четверть часа назад. Водитель снегоочистителя увидел пламя в лесу.
   Стефан потер глаза.
   – Ты слушаешь? – спросил Джузеппе.
   – Да.
   – По крайней мере, не надо беспокоиться, что кто-то пострадает. Горит полуразрушенный стрельбой дом, где никто не живет.
   Слышно было плохо. Голос Джузеппе все время исчезал. Потом разговор прервался, но через минуту Джузеппе позвонил снова:
   – Я просто хотел, чтобы ты знал.
   – И что означает этот пожар?
   – Единственное, что я могу подумать, что кто-то знал о дневнике, но не знал, что мы его уже нашли. Я позвоню, если что.
   – То есть ты считаешь, что дом подожгли?
   – Я ничего не считаю. Дом уже почти сгорел. Конечно, могут быть и другие причины. У них в Свеге очень хороший брандмейстер, Улоф Лун-дин. Еще не было случая, чтобы он не установил причину пожара. Пока.
   Стефан положил телефон на стол. Свет из окна квадратом лежал на белом снегу. Он думал о том, что сказал Джузеппе, но никак не мог собраться с мыслями. Он лег поудобнее.
   Он как будто бы шел в больницу, подымаясь в гору. Прошел мимо школы. Шел дождь. Или может быть, мокрый снег. Он неправильно выбрал обувь – решил приодеться. Черные туфли, он купил их год назад и почти не надевал. Надо было надеть сапоги или, по крайней мере, коричневые башмаки с толстой резиновой подошвой. Эти уже промокли.
   Но он тут же очнулся. Было слишком светло. Он встал, чтобы закрыть штору – фонарь у входа в гостиницу светил прямо в окно. Он выглянул на улицу и вздрогнул.
   На улице стоял человек. В тени, свет на него почти не падал. На Стефане была белая майка – может быть, ее можно было разглядеть с улицы, несмотря на то, что в комнате темно? Вдруг человек на улице медленно поднял обе руки, словно под дулом пистолета. Словно сдаваясь.
   Потом повернулся и ушел.
   Стефан подумал на секунду, что все это ему показалось. Но следы на снегу были видны совершенно ясно.
   Он быстро оделся, схватил ключи и выскочил из номера. За стойкой никого не было, картежники тоже исчезли. Остались только разбросанные по столу карты. Он выскочил в темноту. Где-то недалеко он услышал постепенно стихающий звук мотора. Он постоял оглядываясь. Потом подошел к тому месту, где стоял незнакомец. Следы на снегу, четкие следы. Он ушел той же дорогой, что и пришел, мимо мебельного магазина.
   Стефан рассматривал отпечатки обуви. Следы на снегу образовали какой-то странный рисунок. Вдруг он сообразил, что видел этот рисунок и раньше.
   Человек, стоявший только что под окном, протанцевал танго на искрящемся свежем снегу.
   В тот раз это была кровь.

33

   Надо немедленно позвонить Джузеппе.
   Это единственное разумное решение.
   Но что-то ему мешало. Слишком все было нереально – следы на снегу, человек под окном, медленно поднимающий руки в умоляющем жесте.
   Он проверил, с собой ли у него телефон. Потом пошел по следу. Сразу за двориком гостиницы человеческий след пересекли отпечатки собачьих лап. Собака оставила за собой желтое пятно и перебежала улицу. Ночных пешеходов в Свеге почти не бывало, так что след, по которому он шел, был единственным. Уверенный, прямой шаг. На север, мимо мебельного магазина, к вокзалу. Он огляделся. Никого – ни людей, ни подозрительных теней, только след в снегу. У кондитерской ночной незнакомец остановился и обернулся. Потом перешел улицу, снова пошел на север и повернул налево, к пустому и темному зданию вокзала. Стефан пропустил какую-то машину и пошел дальше. У вокзала неизвестный снова остановился. Следы огибали торец вокзала и шли к перрону. Если все так, как казалось Стефану, то он преследует человека, убившего Герберта Молина. И не просто убившего – убившего зверски. Он пытал Молина, потом забил его насмерть кнутом и протащил по полу в кровавом танго. В первый раз он всерьез подумал, что этот тип вполне может оказаться сумасшедшим. То, что они все время истолковывали как некие рациональные, хорошо спланированные и хладнокровные действия, могло легко оказаться помешательством. Он повернулся, отошел к фонарю и набрал номер Джузеппе. Занято. Они сейчас на пожаре, подумал он. Джузеппе наверняка звонит кому-то, скорее всего Рундстрёму. Он выждал несколько минут, не спуская глаз с вокзала, потом набрал еще раз. Все еще занято. Позвонил третий раз. На этот раз механический женский голос вежливо известил, что абонент временно недоступен. Он сунул телефон в карман и начал лихорадочно думать, пытаясь принять какое-то решение. Потом пошел в обратном направлении, к Фьелльвеген. Пройдя длинный ряд складов, он повернул и оказался на железнодорожном полотне. Медленно, стараясь держаться в тени, он стал подходить к вокзалу с другой стороны. На запасном пути стоял старый товарный вагон. Он обошел его и оказался у вокзала. Вгляделся – следов не было видно. Он встал у вагона, пытаясь что-нибудь разглядеть.
   Мягкий снег заглушал все звуки. Поэтому он не слышал, как кто-то подошел к нему сзади и сильно ударил по затылку. Стефан потерял сознание и упал в снег.
 
   Он очнулся в полной темноте, ощущая пульсирующую боль в затылке. Сразу вспомнил – товарный вагон и как он старался разглядеть что-то в неверном свете фонаря. И удар молнии. Что произошло после этого, он не имел ни малейшего представления. Он сидел на стуле в каком-то помещении. Он попытался пошевелить руками – ничего не вышло. Ногами – то же самое. Он был крепко привязан к стулу, и к тому же на глазах у него была повязка.
   Ему стало очень страшно.
   Охотник превратился в дичь. Он попал в руки человека, за которым охотился, выслеживая его следы на снегу. Он нарушил все правила, пошел один, без прикрытия. Сердце отчаянно билось. Стефан повернул голову и охнул от резкой боли. Он вслушивался в темноту, пытаясь сообразить, сколько времени он пробыл без сознания.
   И где он находится? В помещении, это ясно, но в каком? В комнате чем-то пахло. Запах был ему знаком, но он никак не мог вспомнить откуда.
   Но он точно бывал здесь раньше.
   Через повязку забрезжил свет – кто-то зажег лампу. Он задержал дыхание и услышал приглушенные шаги. Ковер, подумал он. К тому же пол заметно вибрировал. Старый дом с деревянными полами. Я здесь уже был, совершенно точно.
   Вдруг слева от него раздался голос. Говорили медленно, на ломаном английском, голос был хрипловатый, и акцент был очень сильным.
   – Прошу извинения, что был вынужден вас нокаутировать. Но мы должны были встретиться.
   Стефан молчал. Каждое слово, сказанное им, могло оказаться роковым, если он и вправду имеет дело с сумасшедшим. Молчание было его единственной защитой.
   – Я знаю, что вы полицейский, – продолжал невидимый голос. – Откуда знаю – не важно.
   Он помолчал, как бы давая Стефану возможность высказаться. Стефан ждал.
   – Я устал. Путешествие затянулось. Я хочу домой. Но мне надо знать ответы на мои вопросы. Есть еще один человек, с которым я хочу поговорить. Отвечайте мне – кто я?
   Стефан попытался понять, что стояло за этими словами. Человек, говоривший с ним, был совершенно спокоен, ни малейших признаков волнения или гнева.
   – Я хочу слышать ответ, – повторил голос. – Вам ничего не грозит. Но я не могу допустить, чтобы вы увидели мое лицо. Еще раз – кто я?
   Надо было отвечать. Вопрос прозвучал очень настойчиво.
   – Я видел вас под окном в гостинице. Вы поднимали руки и оставили на снегу те же следы, что и в доме у Герберта Молина.
   – Я убил его. Я должен был его убить. Все эти годы я думал, что в последний момент начну сомневаться, но не сомневался ни секунды. Может быть, раскаюсь на смертном одре. Этого нам знать не дано.
   Стефан сильно вспотел. Убийца хочет поговорить, подумал он. Мне нужно время, чтобы сообразить, где я и что могу предпринять. Почему он сказал: «Все эти годы»? Это зацепка, эту тему надо продолжать.
   – Я понял, что это как-то связано с войной, – осторожно начал Стефан. – Во всяком случае, с очень давними событиями.
   – Герберт Молин убил моего отца.
   Он сказал это совершенно спокойно, медленно, каждое слово отдельно. Герберт Молин убил моего отца. Стефан ни на секунду не усомнился, что Фернандо Херейра, или как там его зовут, говорит правду.
   – А что случилось?
   – Гитлер уничтожил миллионы людей. Но каждая смерть сама по себе. Каждая смерть имеет свое лицо.
   Голос замолчал. Стефан ждал. Из того, что уже было сказано, он пытался вычленить самое важное. Все эти годы, это о годах после войны, теперь он знает, что Фернандо Херейра отомстил за отца. Он еще говорил – путешествие затянулось. И может быть, самое важное: естъ еще один человек, с которым я хочу поговорить. Кто-то, кроме меня, подумал Стефан. Кто?
   – Йозефа Леманна повесили, – внезапно сказал голос, – осенью сорок пятого. И это было справедливо, он погубил несчетное количество людей в концлагерях. Но должны были повесить и его брата, Вальдемара Леманна. Тот был еще хуже. Два братца, два чудовища, верно служивших своему господину. Тому были угодны стоны жертв. Один из братцев получил свое – веревку на шею. Другой исчез, и, может быть, по необъяснимой небрежности Всевышнего, все еще жив. Мне кажется, я иногда встречаюсь с ним на улицах. Впрочем, я даже не знаю, как он выглядел. Никогда не видел даже фотографии. Он был осторожнее, чем его брат, и это его спасло. К тому же он предпочитал действовать чужими руками. Самое большое удовольствие он получал, развращая других, превращая людей в чудовища. Он готовил сеятелей смерти.
   Послышался то ли всхлип, то ли вздох. Невидимый собеседник, разговаривая с ним, продолжал ходить по комнате. Вдруг что-то скрипнуло. Стефан слышал этот звук и раньше – стул или, может быть, диван, который скрипел именно так, когда на него садились. Но сам он на нем не сидел.
   Он вздрогнул, потому что сообразил, что уже сидел на этом же стуле. Теперь он был к нему привязан.
   – Я хочу домой, – вновь сказал голос. – Мне еще осталось прожить несколько лет. Но сначала я хочу знать, кто убил Авраама Андерссона. Есть ли моя вина в этой смерти. Я, конечно, уже ничего не могу изменить. Но я могу остаток моих дней ставить свечу у образа Пресвятой Богоматери и молить ее о прощении.
   – Вы ехали в синем «Гольфе», – сказал Стефан. – Вдруг кто-то встал на дороге и начал стрелять. Вы ушли. Не знаю, ранены вы или нет. Но тот, кто стрелял, скорее всего, убил и Авраама Андерссона.
   – Вы много знаете, – сказал голос. – Впрочем, вы полицейский, вам положено много знать. Вы к тому же должны сделать все от вас зависящее, Чтобы меня поймать, хотя на этот раз и получилось наоборот – это я вас поймал. Я не ранен. Вы правы, мне повезло. Я выскочил из машины и остаток ночи провел в лесу. Потом наконец решился продолжать путь.
   – Но вам же понадобилась машина.
   – Я заплачу за испорченную машину. Приеду домой и вышлю деньги.
   – Я имею в виду – после этого. Вы же должны были на чем-то сюда добраться.
   – Я нашел машину в гараже в каком-то доме на опушке. Не знаю, хватился ли кто ее. Дом выглядел пустым.
   Стефан заметил, что в голосе говорившего появились оттенки нетерпения. Надо осторожнее выбирать слова. Звякнула бутылка, потом послышался звук откручиваемой пробки. Несколько глотков. Пьет из бутылки, подумал Стефан. В комнате распространился слабый запах спирта.
   После этого последовал рассказ о том, что случилось пятьдесят четыре года назад. Короткий рассказ, ясный, четкий, даже сухой.
   – Вальдемар Леманн был учителем. Наставником палачей. Каким-то образом он познакомился с Гербертом Молином. Как – не знаю. Я даже не знал, кто убил отца, пока не встретился с Хёлльнером. Но то, что я узнал потом, достаточно, чтобы понять, что смерть Молина была заслуженной и справедливой.
   Опять звяканье бутылки, запах спирта, глотки. Он напивается, подумал Стефан. Он может потерять контроль над своими действиями.
   Страх усилился. У него было ощущение, что он заболевает.
   – Мой отец был учителем танцев. Танцмейстером. Мирный пожилой человек, обожавший учить людей танцевать. Особенно молодых и застенчивых учеников. В один прекрасный день Герберт Молин пришел к нему учиться танцевать. Кажется, у него была увольнительная на неделю, и он проводил отпуск в Берлине. Кто посоветовал ему пойти к отцу, мы никогда не узнаем. Но он стал учиться у отца. Особенно он хотел научиться танцевать танго. Каждый раз, когда он получал увольнительную, он приезжал в Берлин. Сколько раз точно – тоже не знаю. Но я помню этого молодого солдата – я видел его несколько раз. Я помню его лицо, и я узнал Герберта Молина, когда наконец нашел его.
   Говоривший встал, и опять раздался скрип мебели. Стефан внезапно вспомнил, где он слышал этот звук. На Эланде, у Эмиля Веттерстеда. Я схожу с ума, подумал он. Я же в Херьедалене, а не на Эланде.
   Человек снова начал говорить. На этот раз голос раздавался справа от Стефана. Он пересел на другой стул. Этот не скрипел. Еще одно воспоминание мелькнуло у Стефана в голове. Он уже обращал недавно внимание на стул, который не скрипит. Он должен вспомнить.
   – Мне было двенадцать лет. Отец давал уроки дома. Когда в тридцать девятом году началась война, у него отобрали его танцевальную студию, и на наших дверях появилась шестиконечная звезда Давида. Он никогда об этом не говорил. Об этом никто не говорил. Один за одним исчезали наши друзья. Но отец не уезжал. У него был брат, он делал массаж Германну Герингу. Мы были как бы прикрыты. Нас никто не трогал – до тех пор, пока не явился Герберт Молин, чтобы учиться танцам.
   Голос его сорвался. Стефан лихорадочно пытался припомнить, где он находится. Это было первым условием, чтобы попытаться что-то предпринять. Человек, находившийся рядом с ним, был совершенно непредсказуем – он убил Герберта Молина, он пытал его, он делал все то же самое, что и те, о ком он рассказывал.
   Рассказ возобновился.
   – Я иногда заглядывал в комнату, где отец давал уроки. Как-то наши взгляды встретились. Он улыбнулся мне, этот молодой солдат. Мне он понравился. Молодой улыбающийся солдат в мундире. Поскольку он ничего не говорил, я, естественно, подумал, что он немец. Откуда я мог знать, что он из Швеции. Что произошло потом, я точно не знаю, знаю только, что он стал одним из подручных Вальдемара Леманна. По-видимому, Леманн каким-то образом узнал, что Молин берет уроки танцев у одного из этих поганых евреев, каким-то чудом оставшихся в Берлине и имеющих наглость вести себя так, как будто они такие же люди, как и другие. Не знаю, каким образом ему удалось превратить Молина в такое же чудовище, как он сам. Но он был по-своему талантлив, этот приказчик дьявола, Леманн. Как-то вечером Молин пришел на очередной урок. Я обычно сидел в прихожей, и мне было слышно, как отец отодвигает мебель к стенам – освобождает место для танцев. В комнате были красные занавеси и паркетный пол. Я слышал приветливый голос отца, когда он отсчитывал такты и говорил: «левая», «правая»… «не сутультесь, пожалуйста»… Но вдруг граммофон замолчал. Стало совершенно тихо. Я сначала думал, они сделали перерыв. Вдруг открылась дверь, и Герберт Молин почти выбежал из квартиры. Я видел его ноги в туфлях для танцев. Обычно отец после урока выходил, вытирая пот со лба, и улыбался. Но не на этот раз. В комнате было совершенно тихо. Я заглянул. Отец был мертв. Герберт Молин задушил отца его собственным брючным ремнем.
   Потом последовало продолжение. Стефану казалось, что человек кричит, хотя тот говорил негромко.
   – Он задушил отца его собственным брючным ремнем! И запихал ему в рот сломанную граммофонную пластинку. Этикетка была в крови. Это было танго, я успел это заметить. Всю жизнь я искал этого человека. И только по чистой случайности, встретив Хёлльнера, я узнал имя убийцы. Узнал, что отца убил швед, человек, которого никто не принуждал служить Гитлеру, никто не внушал бессмысленную и непонятную ненависть к евреям. К человеку, который помог ему преодолеть застенчивость, научил его танцевать. Я не знаю, что Леманн делал с Гербертом Молином, чем он его пугал, каким образом заразил его нацистским безумием. Это не так важно. В тот день он пришел к нам в дом не танцевать. Он пришел убить моего отца. Это было убийство, такое жестокое и бессмысленное, что нет слов. В комнате лежал мертвый отец, с брючным ремнем вокруг шеи. В эту минуту умер не только он. Умерла его жена, моя мать, умер я, умерли сестра и брат. Нет, мы, конечно, продолжали жить, мать, правда, недолго. Она сумела устроить так, что мы смогли уехать – последняя милость, полученная моим дядей от Геринга. В Швейцарии она покончила с собой. Остался один я. Брат и сестра не дожили до тридцати – брат спился, сестра отравилась, а я попал в Южную Америку. Я искал этого человека, этого юного солдата, убившего моего отца. Я потому и уехал в Южную Америку, что туда сбежало огромное количество нацистов. Я не мог себе представить, что он живет, а мой отец погиб от его руки. Наконец, я его нашел – старика, прячущегося здесь, в лесах. Я убил его, я дал ему последний урок танцев, и я был уже по дороге домой, когда узнал, что кто-то убил его соседа. И я хочу знать, есть ли в этом моя вина.