Страница:
Елена смотрела на него:
– О чем ты думаешь?
– О том, во что не решался верить уже полгода.
Она без слов взяла его за руку. У него чуть не вырвалось рыдание, но он удержался.
Самолет приземлился в Гэтвике. Пройдя паспортный контроль, они расстались, как и договаривались, – Елена хотела пожить пару дней у своего дальнего родственника из Кракова – у того была бакалейная лавка в одном из многочисленных лондонских пригородов. А Стефан собирался продолжить путешествие.
– Я все-таки не понимаю, зачем ты туда едешь.
– Я, несмотря ни на что, все-таки полицейский. Я хочу все понять до конца.
– Но преступника же взяли! Одного из них, по крайней мере. И женщина погибла? Ты знаешь причину, знаешь мотивы. Что тут еще доискиваться?
– Всегда остаются белые пятна. А может быть, это простое любопытство. Если и связанное с моей работой, то не напрямую.
Она смотрела на него изучающее:
– В газетах писали, что один из полицейских был ранен, а другой подвергался смертельной опасности. Не ты ли? Когда-нибудь я дождусь, что ты расскажешь мне все по-человечески?
Стефан не ответил, только развел руками.
– Ты сам не знаешь, зачем ты туда едешь? Правда? Или чего-то недоговариваешь? Почему не сказать все, как есть?
– Я работаю над этим. Учусь говорить все, как есть. Но в данном случае все обстоит именно так – хочу открыть последнюю дверцу и узнать, что за ней кроется.
Он провожал ее взглядом, пока она не исчезла в толпе. Потом пошел на международный терминал. В голове снова возникла утренняя мелодия. Самолет взлетел строго по расписанию, 10.25. Хриплый громкоговоритель сообщил, что им предстоит около двух часов полета. Он закрыл глаза и открыл их только тогда, когда колеса застучали по взлетной полосе аэродрома Инвернесс в Шотландии. Пока Стефан шел к старомодному аэровокзалу, он успел заметить, что воздух чистый и прозрачный, как в Херьедалене. Свег окружали темные волны лесов, здесь пейзаж был совсем другим. Высокие, четко очерченные горы на севере, луга и пастбища. Небо совсем близко. Он взял ключ от заранее заказанной машины, немножко нервничая из-за левостороннего движения, и поехал в Инвернесс. Дорога была узкой. Его раздражал разболтанный рычаг переключения скоростей, он даже подумал, не стоит ли вернуться и поменять машину, но потом плюнул. Много крутить баранку не придется, до Инвернесса и обратно, ну, может быть, съездить куда-то еще.
Заказанная через бюро путешествий гостиница по имени «Олд Бленд» находилась в самом центре городка. Он довольно долго добирался, пару раз путался в круговых развязках, заставляя встречные машины с визгом тормозить. Доехав наконец, он вздохнул с облегчением и поставил машину на стоянку перед трехэтажным, красного кирпича зданием. Еще одна гостиница, скорее всего последняя по счету в его поисках. Где теперь человек, называвший себя Фернандо Херейра, он не знал. Несколько дней назад позвонил Джузеппе из Эстерсунда и сказал, что ни шведской полиции, ни Интерполу выследить его не удалось. Он наверняка уже в Южной Америке, под другим именем, настоящим, и Джузеппе очень сомневался, что его когда-нибудь удастся найти. И даже если его удастся найти, вряд ли его выдадут шведским властям. Джузеппе пообещал держать его в курсе. Потом он поинтересовался, как Стефан себя чувствует. Когда Стефан сообщил ему результаты последних анализов, он обрадовался.
– Я же тебе говорил! – весело засмеялся он. – Если бы ты и умер за это время, то только от страха. Я никогда в жизни не видел такую жалкую и запуганную личность, как ты.
– Может быть, ты не так много видел личностей, приговоренных к смерти и уже с петлей на горле. Вернее, в горле. Хотя, с другой стороны, тебя тоже подстрелили. Как твое плечо?
Джузеппе внезапно посерьезнел.
– До сих пор не могу понять – неужели она стреляла, чтобы убить? Мне хочется верить, что это не так, но, наверное, да, так оно и есть.
– А как плечо?
– Как замороженное. Но сейчас получше.
– А Эрик Юханссон?
– Я слышал, он хочет хлопотать о досрочной пенсии. Эта история его прямо подкосила. Я его встретил несколько дней назад – худой как тень.
Джузеппе вздохнул:
– Все могло быть и хуже.
– Как-нибудь возьму Елену в кегельбан. Будем сшибать кегли и думать о тебе.
– Когда убили Молина, мы понятия не имели, что нас ждет, – сказал Джузеппе. – Что наткнемся на такой айсберг! Вся сеть этих организаций, и главное – фашизм жив. Выглядит чуть по-иному, но жив!
Под конец разговора они обменялись несколькими фразами о Магнусе Хольмстрёме. Через неделю начнется суд. Парень молчит, но доказательств более чем достаточно. Его ждет большой срок.
Все было позади, но осталась одна ниточка, и Стефан хотел ее размотать. Он даже Джузеппе об этом не сказал. Эта ниточка была здесь, в Инвернессе. Версия убийства отца, придуманная Вероникой Молин, ее единственная и не особенно настойчивая попытка увести их с правильного пути, никем не была принята всерьез. Но кто-то все-таки скрывался под инициалом «М» в дневнике Герберта Молина! Стефан обратился к инспектору по имени Эвелин, она уже давно работала в буросской полиции. Они вместе разыскали список английских полицейских, приезжавших в 1971 году в Бурос. И даже нашли фотографию – она висела на стене в архиве. Снимок был сделан прямо перед зданием полиции. На фото был Олауссон и четверо полицейских из Англии, из них две женщины. Старшую звали Маргарет Симмонс. Интересно, что на самом деле знала Вероника Молин о поездке отца в Шотландию? Она называла другое имя. В ее версии женщину звали Моника.
Герберта Молина на снимке не было. Но он был где-то рядом. Именно тогда, в ноябре 1971 года, он встретил женщину по имени Маргарет, год спустя поехал навестить ее в Шотландию и оставил об этом событии запись в дневнике. Долгие прогулки в Дорнохе, на побережье к северу от Инвернесса. Может быть, стоит туда съездить, посмотреть, где они гуляли. Но Маргарет Симмонс переехала оттуда после ухода на пенсию в 1980 году. Эвелин прилежно помогала ему в розысках, даже не спрашивая, зачем это нужно. И наконец, в начале февраля, примерно тогда, когда он начал верить, что победит болезнь и вернется на работу, она позвонила и торжествующе сообщила ее адрес и номер телефона в Инвернессе.
И вот он здесь. Собственно, он не строил никаких планов. Позвонить ей сначала или просто прийти и постучать в дверь? Маргарет Симмонс было восемьдесят лет. Она вполне может болеть, плохо себя чувствовать. Она вообще может его не принять.
Он вошел в вестибюль. Администратор, с трудом сдерживая могучий голос, приветливо показал ему его двенадцатый номер. На верхнем этаже, лифта нет, только скрипучая лестница. Он прошелся по мягкому ковру. Где-то был включен телевизор. Стефан подошел к окну. Снизу доносился шум уличного движения. Он поднял глаза и увидел горы, небо и море. Он открыл мини-бар, достал оттуда две крошечные бутылочки виски и выпил их, стоя у окна. Чувство свободы не покидало его, может быть, стало еще острее. Я возвращаюсь, подумал он. Я выжил. В старости буду вспоминать это время. Болезнь изменила мою жизнь, но не отняла ее.
Медленно вечерело. Он решил найти Маргарет Симмонс завтра. Над городом повис тихий моросящий дождь. Стефан вышел, спустился в гавань, наугад бродя от причала к причалу. Вдруг его охватило нетерпение. Время уходит, надо начинать работать. Все осталось при мне, а время уходит. Что это вообще за штука – время? Дыхание времени. Беспокойное дыхание, утро, переходящее в вечер и следующий день? Он не знал. Он вспоминал недели в Херьедалене, когда они сначала искали одного убийцу, потом двоих, как нечто почти нереальное. И потом – другое время, начавшееся девятнадцатого ноября, когда он в 9.15 переступил порог лучевого отделения. Как он сам представлял себе это? Как бы он обрисовал это время, если бы решил написать письмо самому себе? Никак. Время стояло неподвижно. Он жил так, как будто его тело было тюрьмой. И только в середине января, когда все – и облучение, и операция, – все было позади, к нему стало возвращаться чувство времени как чего-то подвижного, уходящего, чтобы никогда не возвратиться. Он зашел поесть в ресторанчик недалеко от гостиницы. Не успел взять в руки меню, как позвонила Елена:
– Ну как там в Шотландии?
– Замечательно. Только трудно ездить по левой стороне.
– Здесь идет дождь.
– Здесь тоже.
– Что ты делаешь?
– Собираюсь ужинать.
– Как движутся дела?
– Сегодня никак. Всем займусь завтра.
– Приезжай, как обещал.
– Конечно. Почему ты об этом говоришь?
– Во время болезни ты все время исчезал. Я не хочу, чтобы это опять повторилось.
– Я приеду, как сказал.
– Сейчас я буду есть настоящий польский ужин с родственниками. Я их раньше никогда не видела.
– Хотел бы я тоже там быть.
Она засмеялась:
– Врать ты не умеешь совершенно. Привет Шотландии!
Поев, он продолжил прогулку. Причалы, гавань, центр. Он сам не знал, куда идет и зачем, но какая-то неосознанная цель у него была.
Ночью Стефан спал как убитый.
На следующий день он встал очень рано. Над Ивернессом по-прежнему моросил дождь. После завтрака он набрал номер, найденный Эвелин. Ответил мужской голос:
– Симмонс.
– Меня зовут Стефан Линдман. Я ищу Маргарет Симмонс.
– По какому делу?
– Я из Швеции. Она была в Швеции в семидесятых годах. Я никогда с ней не встречался, но один полицейский, мой товарищ по службе, говорил мне о ней.
– Матери нет дома. Откуда вы звоните?
– Инвернесс.
– Она сегодня в Куллодене.
– А где это?
– Куллоден – поле битвы недалеко от Инвернесса. 1745 год. Последняя битва на шотландской земле. А что, в Швеции историю не учат?
– Шотландскую – недостаточно.
– Битва продолжалась полчаса. Шотландцы истекли кровью, англичане рубили всех, кто попадался на пути. Мама часто туда ездит. Три-четыре раза в год. Сначала гуляет по музею, там иногда бывают лекции с фильмами. Она говорит, что любит слушать голоса мертвых, лежащих в этой земле. Она считает, что таким образом готовится к смерти.
– А когда она приедет?
– К вечеру. Но она сразу ляжет спать. Как долго шведский полицейский собирается пробыть в Инвернессе?
– Завтра вечером уезжаю.
– Позвоните завтра с утра. Как, вы сказали, ваше имя? Стивен?
– Стефан.
Он повесил трубку. Стефан решил не ждать до завтра. Он спустился к администратору и попросил объяснить, как проехать в Куллоден. Тот одобрительно кивнул:
– Сегодня очень подходящий день. Погода точно такая же, как и в день битвы. Туман, сыро, ветерок.
Стефан выехал из Инвернесса. На этот раз он уже не путался на карусельных развязках. Он свернул с главной дороги и поехал по указателям. На стоянке виднелись два автобуса и несколько машин. Он огляделся. На поросшей вереском пустоши в нескольких сотнях метров друг от друга на шестах были укреплены два флага – красный и желтый. Он предположил, что там стояли войска. Вдали виднелись горы и сизая полоска моря. Неплохое место умирать выбрали полководцы для своих солдат, подумал он.
Он купил билет в музей. Там было довольно много школьников, два или три класса. Они толпились вокруг манекенов в мундирах, представляющих устрашающие сцены рукопашной битвы, и вели себя довольно шумно.
Он поискал взглядом Маргарет. Хотя снимок был сделан почти тридцать лет тому назад, он почему-то был уверен, что узнает ее. Но в музее ее не было. Он вышел и посмотрел, нет ли ее на поле. Но там было пусто. Только красный и желтый флаги полоскались на фоне серого неба. Стефан снова вошел в музей. Детей теперь вели в лекционный зал, и он пошел за ними. Не успел он зайти, как погас свет и засветился киноэкран. Он осторожно пробрался на свободное место в первом, ближайшем к выходу, ряду. Фильм продолжался минут тридцать, с оглушительными звуковыми эффектами. Когда зажегся свет, он остался сидеть. Дети толпились у выхода, учителя решительно, но не особенно успешно пытались их утихомирить.
Он огляделся. В заднем ряду сидела она. Он узнал ее сразу. На ней был черный дождевик. Она поднялась, опираясь на зонтик, и стала пробираться к выходу, выбирая место, куда поставить ногу. Она прошла мимо него, покосившись в его сторону. Он подождал, пока она выйдет, и пошел за ней. Дети куда-то исчезли. Около сувенирного киоска сидела пожилая дама с вязаньем. Из кафе поблизости доносились звуки радио и звон чашек.
Он пошел к выходу. Маргарет Симмонс направлялась к окружающей поле битвы невысокой стене. Он следовал за ней. Зонтик она не открыла, несмотря на то, что продолжал идти дождь. Он шел, размышляя, куда могла бесследно исчезнуть такая куча детей. Маргарет Симмонс пошла по одной из петляющих вокруг поля тропинок. Он решил, что действует правильно. Он должен узнать, почему Герберт Молин написал о ней в своем дневнике. Причем не просто написал – она была его единственной героиней. Там имелись короткие записи о том, как он перешел границу Норвегии, как ел мороженое и смотрел на девушек, потом страшные годы службы в СС – годы, превратившие его в подручного палача Вальдемара Леманна. И потом – Шотландия. Самый, пожалуй, подробный отрывок в дневнике. Гораздо подробнее и длиннее, чем, например, письма, которые он писал с фронта. Скоро он догонит ее и узнает последнюю загадку Герберта Молина.
Вдоль тропы тут и там стояли надгробные камни. Но это были памятники не отдельным павшим солдатам, а целым шотландским кланам, погибшим под огнем английской артиллерии. Маргарет Симмонс гуляет на поле битвы, подумал он. Герберт Молин тоже несколько лет провел на поле боя. Но там он не погиб ни от пули, ни от снаряда. Смерть нашла его в глуши Херьедалена.
Маргарет остановилась и склонилась над одним из памятников. Стефан тоже задержал шаг. Она поглядела на него и пошла дальше. Он шел за ней – шведский полицейский, которому еще не исполнилось сорок лет, и англичанка, когда-то тоже служившая в полиции, а теперь занятая последними приготовлениями к смерти.
Они вышли на середину пустоши, как раз на полпути между красным и желтым флагами, и тут она остановилась и повернулась к нему. Она не отводила взгляда. Стефан увидел, что она сильно накрашена, небольшого роста, худая. Она нетерпеливо постукивала зонтиком по земле:
– Вы меня преследуете? Кто вы?
– Меня зовут Стефан Линдман. Я из Швеции, полицейский. Как и вы сами когда-то.
Она поправила прядь волос:
– Тогда вы наверняка говорили с моим сыном. Никто, кроме него, не знает, что я здесь.
– Он был очень приветлив.
– Что вы хотите?
– Когда-то вы были в Швеции, в городе под названием Бурос. Небольшой город, две церкви, две площади, грязная речка. Это было двадцать восемь лет назад, в 1971 году. Вы тогда встречались с полицейским по имени Герберт Молин. А на следующий год он навещал вас в Дорнохе.
Она молча изучала его.
– Я бы хотела продолжить прогулку, – сказала она. – Я должна привыкнуть к мысли о смерти.
Она пошла дальше. Стефан пристроился рядом.
– С другой стороны, – сказала она. – Слева я не хочу никого видеть.
Он перешел на другую сторону.
– Герберт умер? – вдруг спросила она.
– Умер.
– Старость, – кивнула она. – В старости все почему-то хотят знать, не умер ли кто. Сам того не замечая, становишься идиотом.
– Герберт Молин был убит.
Она вздрогнула и остановилась. Стефану показалось, что его спутница близка к обмороку. Но она, постояв несколько мгновений, снова двинулась.
– Что случилось? – спросила она после паузы.
– Его настигло его прошлое, – сказал Стефан. – Ему отомстили за его преступление во время войны.
– Преступника поймали?
– Нет.
– Почему?
– Он скрылся. Мы даже не знаем его имени. У него был аргентинский паспорт на имя некоего Херейры, живет он, скорее всего, в Буэнос-Айресе. Но мы совершенно уверены, что это не настоящее имя.
– А что сделал Молин?
– Убил своего учителя танцев, потому что тот был еврей.
Она вновь остановилась и посмотрела на пустошь.
– На этом месте произошла довольно странная битва, – сказала она. – Даже и не битва. Все было кончено очень быстро.
Она показала пальцем:
– Вот с этой стороны стояли мы, шотландцы, с той – англичане. Они стреляли из пушек. Шотландцы гибли как мухи. Когда они наконец бросились в атаку, было слишком поздно. Через полчаса здесь лежали тысячи убитых и раненых. Впрочем, они до сих пор здесь лежат-
Она опять пошла.
– Герберт Молин вел дневник, – сказал Стефан. – В основном о войне. Он был нацистом и добровольно сражался в СС. Но вы это, наверное, знаете?
Она не ответила, по-прежнему шла, постукивая зонтиком.
– Я нашел дневник, завернутый в непромокаемый плащ, на том месте, где его убили. Дневник, несколько фотографий и писем. Единственное, о чем он пишет более или менее подробно, – о своей поездке в Дорнох весной 1972 года. Там написано, что он совершал долгие прогулки с «М».
Она поглядела на него с удивлением:
– Он не писал мое имя полностью?
– Там было только «М». И больше ничего.
– Что он писал?
– Что вы совершали долгие прогулки.
– И что еще?
– Ничего больше.
Она шла и молчала. Стефан ждал. Потом она снова остановилась.
– Вот тут погиб мой предок, – сказала она. – Я из клана Мак-Леод, хотя моя фамилия по мужу Симмонс. Конечно, я точно не знаю, где погиб Ангус Мак-Леод. Но решила, что здесь. Именно здесь, и нигде больше.
– Я не мог понять, – сказал Стефан. – Что произошло?
– Он в меня влюбился. Что, конечно, было глупо, но влюбленность всегда глупа. Все мужчины – охотники, не важно, что за дичь перед ними – зверь или женщина. Он был не особенно привлекателен. Старался скрыть полноту. К тому же я была замужем. Я очень испугалась, когда он вдруг позвонил и сказал, что он в Шотландии. Это был первый и последний раз в моей жизни, когда я врала мужу. Каждый раз, когда я встречалась с Гербертом, я говорила, что у меня сверхурочная работа. Он пытался уговорить меня поехать с ним в Швецию.
Они дошли до конца поля боя. Она двинулась по тропинке вдоль низкой каменной стены. Только когда они добрались до небольшой калитки в стене, почти у самого ее начала, она вновь повернулась к Стефану:
– Я обычно пью чай в это время, а потом еще немного гуляю. Вы составите мне компанию?
– С удовольствием.
– Герберт всегда предпочитал кофе. Одного этого достаточно – как я смогла бы жить с человеком, презирающим чай?
Они зашли в кафетерий. За одним из столиков сидела компания молодых людей в шотландских юбках. Они тихо беседовали. Маргарет прошла к столику у окна, откуда открывался вид на поле, на Инвернесс и далекое море.
– Мне он не нравился, – вдруг решительно сказала она. – Он был очень привязан ко мне, хотя я с самого начала сказала ему, что его поездка не имеет смысла. У меня уже был муж. Другой вопрос, что он много пил. Но он был отцом моего сына, а это важнее всего. Первое, что я сказала Герберту, когда он позвонил, – чтобы он опомнился и возвращался в Швецию. Я уже думала, что он уехал, но он позвонил опять – на этот раз в полицию. Я боялась, что он будет названивать мне домой, поэтому решила встретиться с ним. Тогда он мне все и рассказал.
– Что он нацист?
– Что он был нацистом. Он сообразил, должно быть, что здесь, в Англии, мы очень хорошо знали, что такое Гитлер. Он утверждал, что раскаялся в своих прошлых поступках.
– И вы ему поверили?
– Даже не знаю. Для меня важно было только одно – чтобы он поскорее уехал.
– Но прогулки все же продолжались?
– Он начал, по-моему, воспринимать меня как исповедницу. Подчеркивал, что все это было ошибкой юности. Помню, что я боялась, как бы он вдруг не упал на колени во время прогулки. Честно говоря, это было довольно противно. Он хотел, чтобы я его простила. Как будто бы я священник или могу говорить от имени всех, кто пострадал от Гитлера.
– И что вы ему сказали?
– Что я его слушаю. Но облегчить ему муки совести я не могу.
Шотландцы в юбках вышли из кафетерия. Дождь усилился и начал хлестать по стеклам. Она посмотрела на Стефана:
– Так это было неправдой?
– Что?
– Что он раскаялся?
– Я уверен, что он оставался нацистом до самой смерти. Его мучил страх, что его настигнет возмездие. Но убеждений он не сменил. Мало этого – он заразил ими и дочь. Дочь тоже мертва.
– Что произошло?
– Ее убили в перестрелке с полицией. Она чуть не убила меня…
– Я старый человек, – сказала Маргарет. – У меня есть время. Или, вернее, у меня очень мало времени. Но я хочу выслушать все от начала до конца. Первый раз в жизни мне стал интересен Герберт Молин.
Потом, когда Стефан уже летел в Лондон, где его ждала Елена, он вдруг подумал, что только тогда, когда, сидя в кафетерии музея в Куллодене, он рассказывал всю историю Маргарет, он сам впервые осознал, что за события разыгрались прошедшей осенью в Херьедалене. Он как бы увидел все снова, кровавое танго, следы палаточного лагеря у черной воды. И самое главное, увидел самого себя, несчастного, подавленного, увидел как бы свою тень, колеблющуюся за кулисами мрачного дела об убийстве, тень, от которой он сейчас так хотел избавиться.
Он закончил свое повествование. Они некоторое время сидели молча и смотрели в окно. Дождь понемногу стихал. Она ничего не спрашивала, сидела и потирала нос своими тонкими старческими пальцами. Посетителей в Куллодене в этот день было мало. Девушки за стойкой читали проспекты туристических бюро.
– Дождь кончился, – сказала она. – Я хочу продолжить свою прогулку среди мертвых, и мне было бы приятно, если бы вы составили мне компанию.
– Когда началась война, мне было двадцать, – помолчав, сказала Маргарет. – Я тогда жила в Лондоне. Прекрасно помню эту страшную осень 1940 года. Беспрерывный вой воздушной тревоги, когда знаешь, что многие погибнут в эту ночь, но не знаешь, будешь ли ты среди них или тебе повезет. Как будто раскрылись врата ада и зло, не просто зло, абсолютное зло хлынуло на землю. Это не самолеты были там, в небе, – бесы, с хвостами и когтями, они, хохоча, бросали на нас бомбы. Потом, когда я уже работала в полиции, я поняла, что людей, злых по природе, не существует или их очень мало. Но обстоятельства делают из них злодеев.
– Мне очень хотелось бы знать, как Герберт Молин воспринимал самого себя.
– Считал ли Герберт, что он злодей?
– Вот именно.
Она подумала, прежде чем ответить. Они остановились позади каменного кургана – ей понадобилось завязать шнурок. Он хотел ей помочь, но она, протестуя, покачала головой.
– Герберт считал себя жертвой, – сказала она. – Во всяком случае, в те часы, когда он мне исповедовался. Теперь я понимаю, что это была ложь, Но тогда я об этом не думала. Я страшно боялась, что он настолько ошалеет от любви, что встанет под моим окном и начнет выть на луну.
– Но не выл?
– Слава создателю, нет.
– Что он сказал вам на прощанье?
– «Пока». И ничего больше. Может быть, попытался поцеловать, я уже не помню. Я была очень рада, что он исчез.
– И потом вы никогда больше о нем не слышали?
– Никогда. До сегодняшнего дня, разумеется. Сегодня явились вы и рассказали мне всю эту странную историю.
Они вновь дошли до конца и повернули назад.
– Я никогда не считала, что нацизм умер с Гитлером, – сказала она. – Презрение к людям, расизм, людоедские идеи сегодня так же актуальны, как и тогда. У них, может быть, другие имена, другие методы. Сегодня войска не встречаются на поле боя. Ненависть находит другое выражение, она подспудна. Эта страна, да не только эта, вся Европа вот-вот лопнет от своего презрения к слабым, к беженцам – все того же расизма. Я вижу это повсюду. И все время спрашиваю себя – а можем ли мы этому противостоять?
Стефан открыл калитку. Но она не пошла за ним.
– Я побуду здесь еще немного. Еще не наговорилась с мертвыми. Ваша история очень и очень поучительна. Но я так и не получила ответ на вопрос, который вертится у меня на языке.
– Какой?
– Зачем вы приехали?
– Любопытство. Хотелось знать, что за человек скрывается за инициалом «М» в дневнике. Хотелось знать, зачем он ездил в Шотландию.
– И все?
– И все.
Она снова откинула волосы с лица и улыбнулась:
– Желаю успеха.
– В чем?
– Может быть, вы когда-нибудь его найдете. Арона Зильберштейна, того, кто убил Герберта.
– Значит, он вам рассказывал о том, что случилось в Берлине?
– Он говорил о своем страхе. У человека по имени Лукас Зильберштейн, у его учителя танцев, был сын по имени Арон. Герберт боялся мести и всегда думал, что она явится к нему именно в лице этого мальчика. Он запомнил его на всю жизнь, мне кажется, он ему даже снился. Я почти уверена, что это именно он выследил и убил Герберта.
– Арон Зильберштейн?
– У меня хорошая память. Он называл именно это имя. А теперь время попрощаться. Я пошла к погибшим. А вы возвращайтесь к живым.
Она шагнула вперед и потрепала его по щеке. Он проводил ее взглядом – она уверенно шла по полю. Потом исчезла из виду. Вместе с ней ушли воспоминания о прошлой осени в Херьедалене. Где-то в архивах эстерсундской полиции лежит дневник, когда-то завернутый в старый дождевик, несколько фотографий и письма. Теперь он встретился с Маргарет Симмонс, и она не только рассказала ему о поездке Герберта Молина в Шотландию, но и назвала имя человека, которого они знали как Фернандо Херейру.
Он зашел в музей и купил открытку. Сел на скамейку и написал несколько слов Джузеппе.
Джузеппе,
В Шотландии идет дождь, но здесь очень красиво. Человека, убившего Герберта Молина, зовут Арон Зильберштейн.
Привет,
Стефан.
Он поехал назад в Инвернесс. Администратор обещал отправить открытку.
Делать было нечего, только ждать. Он долго гулял, поужинал в том же ресторане, что и вчера, и вечером долго говорил с Еленой. Он очень соскучился по ней, и теперь ему почему-то было легко ей об этом сказать.
На следующий день он улетел в Лондон. Из Гэтвика взял такси в гостиницу, где она остановилась. Они провели в Лондоне еще три дня.
В понедельник семнадцатого апреля Стефан вышел на работу. Первым делом он зашел в архив, где на стене висел снимок английской делегации, сделанный в 1971 году. Он снял ее и убрал в ящик с другими фотографиями.
Поставил ящик на место в дальнем углу.
Глубоко вздохнул.
Надо было приступать к работе. Он мечтал о ней уже давно.
Конец
Послесловие
– О чем ты думаешь?
– О том, во что не решался верить уже полгода.
Она без слов взяла его за руку. У него чуть не вырвалось рыдание, но он удержался.
Самолет приземлился в Гэтвике. Пройдя паспортный контроль, они расстались, как и договаривались, – Елена хотела пожить пару дней у своего дальнего родственника из Кракова – у того была бакалейная лавка в одном из многочисленных лондонских пригородов. А Стефан собирался продолжить путешествие.
– Я все-таки не понимаю, зачем ты туда едешь.
– Я, несмотря ни на что, все-таки полицейский. Я хочу все понять до конца.
– Но преступника же взяли! Одного из них, по крайней мере. И женщина погибла? Ты знаешь причину, знаешь мотивы. Что тут еще доискиваться?
– Всегда остаются белые пятна. А может быть, это простое любопытство. Если и связанное с моей работой, то не напрямую.
Она смотрела на него изучающее:
– В газетах писали, что один из полицейских был ранен, а другой подвергался смертельной опасности. Не ты ли? Когда-нибудь я дождусь, что ты расскажешь мне все по-человечески?
Стефан не ответил, только развел руками.
– Ты сам не знаешь, зачем ты туда едешь? Правда? Или чего-то недоговариваешь? Почему не сказать все, как есть?
– Я работаю над этим. Учусь говорить все, как есть. Но в данном случае все обстоит именно так – хочу открыть последнюю дверцу и узнать, что за ней кроется.
Он провожал ее взглядом, пока она не исчезла в толпе. Потом пошел на международный терминал. В голове снова возникла утренняя мелодия. Самолет взлетел строго по расписанию, 10.25. Хриплый громкоговоритель сообщил, что им предстоит около двух часов полета. Он закрыл глаза и открыл их только тогда, когда колеса застучали по взлетной полосе аэродрома Инвернесс в Шотландии. Пока Стефан шел к старомодному аэровокзалу, он успел заметить, что воздух чистый и прозрачный, как в Херьедалене. Свег окружали темные волны лесов, здесь пейзаж был совсем другим. Высокие, четко очерченные горы на севере, луга и пастбища. Небо совсем близко. Он взял ключ от заранее заказанной машины, немножко нервничая из-за левостороннего движения, и поехал в Инвернесс. Дорога была узкой. Его раздражал разболтанный рычаг переключения скоростей, он даже подумал, не стоит ли вернуться и поменять машину, но потом плюнул. Много крутить баранку не придется, до Инвернесса и обратно, ну, может быть, съездить куда-то еще.
Заказанная через бюро путешествий гостиница по имени «Олд Бленд» находилась в самом центре городка. Он довольно долго добирался, пару раз путался в круговых развязках, заставляя встречные машины с визгом тормозить. Доехав наконец, он вздохнул с облегчением и поставил машину на стоянку перед трехэтажным, красного кирпича зданием. Еще одна гостиница, скорее всего последняя по счету в его поисках. Где теперь человек, называвший себя Фернандо Херейра, он не знал. Несколько дней назад позвонил Джузеппе из Эстерсунда и сказал, что ни шведской полиции, ни Интерполу выследить его не удалось. Он наверняка уже в Южной Америке, под другим именем, настоящим, и Джузеппе очень сомневался, что его когда-нибудь удастся найти. И даже если его удастся найти, вряд ли его выдадут шведским властям. Джузеппе пообещал держать его в курсе. Потом он поинтересовался, как Стефан себя чувствует. Когда Стефан сообщил ему результаты последних анализов, он обрадовался.
– Я же тебе говорил! – весело засмеялся он. – Если бы ты и умер за это время, то только от страха. Я никогда в жизни не видел такую жалкую и запуганную личность, как ты.
– Может быть, ты не так много видел личностей, приговоренных к смерти и уже с петлей на горле. Вернее, в горле. Хотя, с другой стороны, тебя тоже подстрелили. Как твое плечо?
Джузеппе внезапно посерьезнел.
– До сих пор не могу понять – неужели она стреляла, чтобы убить? Мне хочется верить, что это не так, но, наверное, да, так оно и есть.
– А как плечо?
– Как замороженное. Но сейчас получше.
– А Эрик Юханссон?
– Я слышал, он хочет хлопотать о досрочной пенсии. Эта история его прямо подкосила. Я его встретил несколько дней назад – худой как тень.
Джузеппе вздохнул:
– Все могло быть и хуже.
– Как-нибудь возьму Елену в кегельбан. Будем сшибать кегли и думать о тебе.
– Когда убили Молина, мы понятия не имели, что нас ждет, – сказал Джузеппе. – Что наткнемся на такой айсберг! Вся сеть этих организаций, и главное – фашизм жив. Выглядит чуть по-иному, но жив!
Под конец разговора они обменялись несколькими фразами о Магнусе Хольмстрёме. Через неделю начнется суд. Парень молчит, но доказательств более чем достаточно. Его ждет большой срок.
Все было позади, но осталась одна ниточка, и Стефан хотел ее размотать. Он даже Джузеппе об этом не сказал. Эта ниточка была здесь, в Инвернессе. Версия убийства отца, придуманная Вероникой Молин, ее единственная и не особенно настойчивая попытка увести их с правильного пути, никем не была принята всерьез. Но кто-то все-таки скрывался под инициалом «М» в дневнике Герберта Молина! Стефан обратился к инспектору по имени Эвелин, она уже давно работала в буросской полиции. Они вместе разыскали список английских полицейских, приезжавших в 1971 году в Бурос. И даже нашли фотографию – она висела на стене в архиве. Снимок был сделан прямо перед зданием полиции. На фото был Олауссон и четверо полицейских из Англии, из них две женщины. Старшую звали Маргарет Симмонс. Интересно, что на самом деле знала Вероника Молин о поездке отца в Шотландию? Она называла другое имя. В ее версии женщину звали Моника.
Герберта Молина на снимке не было. Но он был где-то рядом. Именно тогда, в ноябре 1971 года, он встретил женщину по имени Маргарет, год спустя поехал навестить ее в Шотландию и оставил об этом событии запись в дневнике. Долгие прогулки в Дорнохе, на побережье к северу от Инвернесса. Может быть, стоит туда съездить, посмотреть, где они гуляли. Но Маргарет Симмонс переехала оттуда после ухода на пенсию в 1980 году. Эвелин прилежно помогала ему в розысках, даже не спрашивая, зачем это нужно. И наконец, в начале февраля, примерно тогда, когда он начал верить, что победит болезнь и вернется на работу, она позвонила и торжествующе сообщила ее адрес и номер телефона в Инвернессе.
И вот он здесь. Собственно, он не строил никаких планов. Позвонить ей сначала или просто прийти и постучать в дверь? Маргарет Симмонс было восемьдесят лет. Она вполне может болеть, плохо себя чувствовать. Она вообще может его не принять.
Он вошел в вестибюль. Администратор, с трудом сдерживая могучий голос, приветливо показал ему его двенадцатый номер. На верхнем этаже, лифта нет, только скрипучая лестница. Он прошелся по мягкому ковру. Где-то был включен телевизор. Стефан подошел к окну. Снизу доносился шум уличного движения. Он поднял глаза и увидел горы, небо и море. Он открыл мини-бар, достал оттуда две крошечные бутылочки виски и выпил их, стоя у окна. Чувство свободы не покидало его, может быть, стало еще острее. Я возвращаюсь, подумал он. Я выжил. В старости буду вспоминать это время. Болезнь изменила мою жизнь, но не отняла ее.
Медленно вечерело. Он решил найти Маргарет Симмонс завтра. Над городом повис тихий моросящий дождь. Стефан вышел, спустился в гавань, наугад бродя от причала к причалу. Вдруг его охватило нетерпение. Время уходит, надо начинать работать. Все осталось при мне, а время уходит. Что это вообще за штука – время? Дыхание времени. Беспокойное дыхание, утро, переходящее в вечер и следующий день? Он не знал. Он вспоминал недели в Херьедалене, когда они сначала искали одного убийцу, потом двоих, как нечто почти нереальное. И потом – другое время, начавшееся девятнадцатого ноября, когда он в 9.15 переступил порог лучевого отделения. Как он сам представлял себе это? Как бы он обрисовал это время, если бы решил написать письмо самому себе? Никак. Время стояло неподвижно. Он жил так, как будто его тело было тюрьмой. И только в середине января, когда все – и облучение, и операция, – все было позади, к нему стало возвращаться чувство времени как чего-то подвижного, уходящего, чтобы никогда не возвратиться. Он зашел поесть в ресторанчик недалеко от гостиницы. Не успел взять в руки меню, как позвонила Елена:
– Ну как там в Шотландии?
– Замечательно. Только трудно ездить по левой стороне.
– Здесь идет дождь.
– Здесь тоже.
– Что ты делаешь?
– Собираюсь ужинать.
– Как движутся дела?
– Сегодня никак. Всем займусь завтра.
– Приезжай, как обещал.
– Конечно. Почему ты об этом говоришь?
– Во время болезни ты все время исчезал. Я не хочу, чтобы это опять повторилось.
– Я приеду, как сказал.
– Сейчас я буду есть настоящий польский ужин с родственниками. Я их раньше никогда не видела.
– Хотел бы я тоже там быть.
Она засмеялась:
– Врать ты не умеешь совершенно. Привет Шотландии!
Поев, он продолжил прогулку. Причалы, гавань, центр. Он сам не знал, куда идет и зачем, но какая-то неосознанная цель у него была.
Ночью Стефан спал как убитый.
На следующий день он встал очень рано. Над Ивернессом по-прежнему моросил дождь. После завтрака он набрал номер, найденный Эвелин. Ответил мужской голос:
– Симмонс.
– Меня зовут Стефан Линдман. Я ищу Маргарет Симмонс.
– По какому делу?
– Я из Швеции. Она была в Швеции в семидесятых годах. Я никогда с ней не встречался, но один полицейский, мой товарищ по службе, говорил мне о ней.
– Матери нет дома. Откуда вы звоните?
– Инвернесс.
– Она сегодня в Куллодене.
– А где это?
– Куллоден – поле битвы недалеко от Инвернесса. 1745 год. Последняя битва на шотландской земле. А что, в Швеции историю не учат?
– Шотландскую – недостаточно.
– Битва продолжалась полчаса. Шотландцы истекли кровью, англичане рубили всех, кто попадался на пути. Мама часто туда ездит. Три-четыре раза в год. Сначала гуляет по музею, там иногда бывают лекции с фильмами. Она говорит, что любит слушать голоса мертвых, лежащих в этой земле. Она считает, что таким образом готовится к смерти.
– А когда она приедет?
– К вечеру. Но она сразу ляжет спать. Как долго шведский полицейский собирается пробыть в Инвернессе?
– Завтра вечером уезжаю.
– Позвоните завтра с утра. Как, вы сказали, ваше имя? Стивен?
– Стефан.
Он повесил трубку. Стефан решил не ждать до завтра. Он спустился к администратору и попросил объяснить, как проехать в Куллоден. Тот одобрительно кивнул:
– Сегодня очень подходящий день. Погода точно такая же, как и в день битвы. Туман, сыро, ветерок.
Стефан выехал из Инвернесса. На этот раз он уже не путался на карусельных развязках. Он свернул с главной дороги и поехал по указателям. На стоянке виднелись два автобуса и несколько машин. Он огляделся. На поросшей вереском пустоши в нескольких сотнях метров друг от друга на шестах были укреплены два флага – красный и желтый. Он предположил, что там стояли войска. Вдали виднелись горы и сизая полоска моря. Неплохое место умирать выбрали полководцы для своих солдат, подумал он.
Он купил билет в музей. Там было довольно много школьников, два или три класса. Они толпились вокруг манекенов в мундирах, представляющих устрашающие сцены рукопашной битвы, и вели себя довольно шумно.
Он поискал взглядом Маргарет. Хотя снимок был сделан почти тридцать лет тому назад, он почему-то был уверен, что узнает ее. Но в музее ее не было. Он вышел и посмотрел, нет ли ее на поле. Но там было пусто. Только красный и желтый флаги полоскались на фоне серого неба. Стефан снова вошел в музей. Детей теперь вели в лекционный зал, и он пошел за ними. Не успел он зайти, как погас свет и засветился киноэкран. Он осторожно пробрался на свободное место в первом, ближайшем к выходу, ряду. Фильм продолжался минут тридцать, с оглушительными звуковыми эффектами. Когда зажегся свет, он остался сидеть. Дети толпились у выхода, учителя решительно, но не особенно успешно пытались их утихомирить.
Он огляделся. В заднем ряду сидела она. Он узнал ее сразу. На ней был черный дождевик. Она поднялась, опираясь на зонтик, и стала пробираться к выходу, выбирая место, куда поставить ногу. Она прошла мимо него, покосившись в его сторону. Он подождал, пока она выйдет, и пошел за ней. Дети куда-то исчезли. Около сувенирного киоска сидела пожилая дама с вязаньем. Из кафе поблизости доносились звуки радио и звон чашек.
Он пошел к выходу. Маргарет Симмонс направлялась к окружающей поле битвы невысокой стене. Он следовал за ней. Зонтик она не открыла, несмотря на то, что продолжал идти дождь. Он шел, размышляя, куда могла бесследно исчезнуть такая куча детей. Маргарет Симмонс пошла по одной из петляющих вокруг поля тропинок. Он решил, что действует правильно. Он должен узнать, почему Герберт Молин написал о ней в своем дневнике. Причем не просто написал – она была его единственной героиней. Там имелись короткие записи о том, как он перешел границу Норвегии, как ел мороженое и смотрел на девушек, потом страшные годы службы в СС – годы, превратившие его в подручного палача Вальдемара Леманна. И потом – Шотландия. Самый, пожалуй, подробный отрывок в дневнике. Гораздо подробнее и длиннее, чем, например, письма, которые он писал с фронта. Скоро он догонит ее и узнает последнюю загадку Герберта Молина.
Вдоль тропы тут и там стояли надгробные камни. Но это были памятники не отдельным павшим солдатам, а целым шотландским кланам, погибшим под огнем английской артиллерии. Маргарет Симмонс гуляет на поле битвы, подумал он. Герберт Молин тоже несколько лет провел на поле боя. Но там он не погиб ни от пули, ни от снаряда. Смерть нашла его в глуши Херьедалена.
Маргарет остановилась и склонилась над одним из памятников. Стефан тоже задержал шаг. Она поглядела на него и пошла дальше. Он шел за ней – шведский полицейский, которому еще не исполнилось сорок лет, и англичанка, когда-то тоже служившая в полиции, а теперь занятая последними приготовлениями к смерти.
Они вышли на середину пустоши, как раз на полпути между красным и желтым флагами, и тут она остановилась и повернулась к нему. Она не отводила взгляда. Стефан увидел, что она сильно накрашена, небольшого роста, худая. Она нетерпеливо постукивала зонтиком по земле:
– Вы меня преследуете? Кто вы?
– Меня зовут Стефан Линдман. Я из Швеции, полицейский. Как и вы сами когда-то.
Она поправила прядь волос:
– Тогда вы наверняка говорили с моим сыном. Никто, кроме него, не знает, что я здесь.
– Он был очень приветлив.
– Что вы хотите?
– Когда-то вы были в Швеции, в городе под названием Бурос. Небольшой город, две церкви, две площади, грязная речка. Это было двадцать восемь лет назад, в 1971 году. Вы тогда встречались с полицейским по имени Герберт Молин. А на следующий год он навещал вас в Дорнохе.
Она молча изучала его.
– Я бы хотела продолжить прогулку, – сказала она. – Я должна привыкнуть к мысли о смерти.
Она пошла дальше. Стефан пристроился рядом.
– С другой стороны, – сказала она. – Слева я не хочу никого видеть.
Он перешел на другую сторону.
– Герберт умер? – вдруг спросила она.
– Умер.
– Старость, – кивнула она. – В старости все почему-то хотят знать, не умер ли кто. Сам того не замечая, становишься идиотом.
– Герберт Молин был убит.
Она вздрогнула и остановилась. Стефану показалось, что его спутница близка к обмороку. Но она, постояв несколько мгновений, снова двинулась.
– Что случилось? – спросила она после паузы.
– Его настигло его прошлое, – сказал Стефан. – Ему отомстили за его преступление во время войны.
– Преступника поймали?
– Нет.
– Почему?
– Он скрылся. Мы даже не знаем его имени. У него был аргентинский паспорт на имя некоего Херейры, живет он, скорее всего, в Буэнос-Айресе. Но мы совершенно уверены, что это не настоящее имя.
– А что сделал Молин?
– Убил своего учителя танцев, потому что тот был еврей.
Она вновь остановилась и посмотрела на пустошь.
– На этом месте произошла довольно странная битва, – сказала она. – Даже и не битва. Все было кончено очень быстро.
Она показала пальцем:
– Вот с этой стороны стояли мы, шотландцы, с той – англичане. Они стреляли из пушек. Шотландцы гибли как мухи. Когда они наконец бросились в атаку, было слишком поздно. Через полчаса здесь лежали тысячи убитых и раненых. Впрочем, они до сих пор здесь лежат-
Она опять пошла.
– Герберт Молин вел дневник, – сказал Стефан. – В основном о войне. Он был нацистом и добровольно сражался в СС. Но вы это, наверное, знаете?
Она не ответила, по-прежнему шла, постукивая зонтиком.
– Я нашел дневник, завернутый в непромокаемый плащ, на том месте, где его убили. Дневник, несколько фотографий и писем. Единственное, о чем он пишет более или менее подробно, – о своей поездке в Дорнох весной 1972 года. Там написано, что он совершал долгие прогулки с «М».
Она поглядела на него с удивлением:
– Он не писал мое имя полностью?
– Там было только «М». И больше ничего.
– Что он писал?
– Что вы совершали долгие прогулки.
– И что еще?
– Ничего больше.
Она шла и молчала. Стефан ждал. Потом она снова остановилась.
– Вот тут погиб мой предок, – сказала она. – Я из клана Мак-Леод, хотя моя фамилия по мужу Симмонс. Конечно, я точно не знаю, где погиб Ангус Мак-Леод. Но решила, что здесь. Именно здесь, и нигде больше.
– Я не мог понять, – сказал Стефан. – Что произошло?
– Он в меня влюбился. Что, конечно, было глупо, но влюбленность всегда глупа. Все мужчины – охотники, не важно, что за дичь перед ними – зверь или женщина. Он был не особенно привлекателен. Старался скрыть полноту. К тому же я была замужем. Я очень испугалась, когда он вдруг позвонил и сказал, что он в Шотландии. Это был первый и последний раз в моей жизни, когда я врала мужу. Каждый раз, когда я встречалась с Гербертом, я говорила, что у меня сверхурочная работа. Он пытался уговорить меня поехать с ним в Швецию.
Они дошли до конца поля боя. Она двинулась по тропинке вдоль низкой каменной стены. Только когда они добрались до небольшой калитки в стене, почти у самого ее начала, она вновь повернулась к Стефану:
– Я обычно пью чай в это время, а потом еще немного гуляю. Вы составите мне компанию?
– С удовольствием.
– Герберт всегда предпочитал кофе. Одного этого достаточно – как я смогла бы жить с человеком, презирающим чай?
Они зашли в кафетерий. За одним из столиков сидела компания молодых людей в шотландских юбках. Они тихо беседовали. Маргарет прошла к столику у окна, откуда открывался вид на поле, на Инвернесс и далекое море.
– Мне он не нравился, – вдруг решительно сказала она. – Он был очень привязан ко мне, хотя я с самого начала сказала ему, что его поездка не имеет смысла. У меня уже был муж. Другой вопрос, что он много пил. Но он был отцом моего сына, а это важнее всего. Первое, что я сказала Герберту, когда он позвонил, – чтобы он опомнился и возвращался в Швецию. Я уже думала, что он уехал, но он позвонил опять – на этот раз в полицию. Я боялась, что он будет названивать мне домой, поэтому решила встретиться с ним. Тогда он мне все и рассказал.
– Что он нацист?
– Что он был нацистом. Он сообразил, должно быть, что здесь, в Англии, мы очень хорошо знали, что такое Гитлер. Он утверждал, что раскаялся в своих прошлых поступках.
– И вы ему поверили?
– Даже не знаю. Для меня важно было только одно – чтобы он поскорее уехал.
– Но прогулки все же продолжались?
– Он начал, по-моему, воспринимать меня как исповедницу. Подчеркивал, что все это было ошибкой юности. Помню, что я боялась, как бы он вдруг не упал на колени во время прогулки. Честно говоря, это было довольно противно. Он хотел, чтобы я его простила. Как будто бы я священник или могу говорить от имени всех, кто пострадал от Гитлера.
– И что вы ему сказали?
– Что я его слушаю. Но облегчить ему муки совести я не могу.
Шотландцы в юбках вышли из кафетерия. Дождь усилился и начал хлестать по стеклам. Она посмотрела на Стефана:
– Так это было неправдой?
– Что?
– Что он раскаялся?
– Я уверен, что он оставался нацистом до самой смерти. Его мучил страх, что его настигнет возмездие. Но убеждений он не сменил. Мало этого – он заразил ими и дочь. Дочь тоже мертва.
– Что произошло?
– Ее убили в перестрелке с полицией. Она чуть не убила меня…
– Я старый человек, – сказала Маргарет. – У меня есть время. Или, вернее, у меня очень мало времени. Но я хочу выслушать все от начала до конца. Первый раз в жизни мне стал интересен Герберт Молин.
Потом, когда Стефан уже летел в Лондон, где его ждала Елена, он вдруг подумал, что только тогда, когда, сидя в кафетерии музея в Куллодене, он рассказывал всю историю Маргарет, он сам впервые осознал, что за события разыгрались прошедшей осенью в Херьедалене. Он как бы увидел все снова, кровавое танго, следы палаточного лагеря у черной воды. И самое главное, увидел самого себя, несчастного, подавленного, увидел как бы свою тень, колеблющуюся за кулисами мрачного дела об убийстве, тень, от которой он сейчас так хотел избавиться.
Он закончил свое повествование. Они некоторое время сидели молча и смотрели в окно. Дождь понемногу стихал. Она ничего не спрашивала, сидела и потирала нос своими тонкими старческими пальцами. Посетителей в Куллодене в этот день было мало. Девушки за стойкой читали проспекты туристических бюро.
– Дождь кончился, – сказала она. – Я хочу продолжить свою прогулку среди мертвых, и мне было бы приятно, если бы вы составили мне компанию.
– Когда началась война, мне было двадцать, – помолчав, сказала Маргарет. – Я тогда жила в Лондоне. Прекрасно помню эту страшную осень 1940 года. Беспрерывный вой воздушной тревоги, когда знаешь, что многие погибнут в эту ночь, но не знаешь, будешь ли ты среди них или тебе повезет. Как будто раскрылись врата ада и зло, не просто зло, абсолютное зло хлынуло на землю. Это не самолеты были там, в небе, – бесы, с хвостами и когтями, они, хохоча, бросали на нас бомбы. Потом, когда я уже работала в полиции, я поняла, что людей, злых по природе, не существует или их очень мало. Но обстоятельства делают из них злодеев.
– Мне очень хотелось бы знать, как Герберт Молин воспринимал самого себя.
– Считал ли Герберт, что он злодей?
– Вот именно.
Она подумала, прежде чем ответить. Они остановились позади каменного кургана – ей понадобилось завязать шнурок. Он хотел ей помочь, но она, протестуя, покачала головой.
– Герберт считал себя жертвой, – сказала она. – Во всяком случае, в те часы, когда он мне исповедовался. Теперь я понимаю, что это была ложь, Но тогда я об этом не думала. Я страшно боялась, что он настолько ошалеет от любви, что встанет под моим окном и начнет выть на луну.
– Но не выл?
– Слава создателю, нет.
– Что он сказал вам на прощанье?
– «Пока». И ничего больше. Может быть, попытался поцеловать, я уже не помню. Я была очень рада, что он исчез.
– И потом вы никогда больше о нем не слышали?
– Никогда. До сегодняшнего дня, разумеется. Сегодня явились вы и рассказали мне всю эту странную историю.
Они вновь дошли до конца и повернули назад.
– Я никогда не считала, что нацизм умер с Гитлером, – сказала она. – Презрение к людям, расизм, людоедские идеи сегодня так же актуальны, как и тогда. У них, может быть, другие имена, другие методы. Сегодня войска не встречаются на поле боя. Ненависть находит другое выражение, она подспудна. Эта страна, да не только эта, вся Европа вот-вот лопнет от своего презрения к слабым, к беженцам – все того же расизма. Я вижу это повсюду. И все время спрашиваю себя – а можем ли мы этому противостоять?
Стефан открыл калитку. Но она не пошла за ним.
– Я побуду здесь еще немного. Еще не наговорилась с мертвыми. Ваша история очень и очень поучительна. Но я так и не получила ответ на вопрос, который вертится у меня на языке.
– Какой?
– Зачем вы приехали?
– Любопытство. Хотелось знать, что за человек скрывается за инициалом «М» в дневнике. Хотелось знать, зачем он ездил в Шотландию.
– И все?
– И все.
Она снова откинула волосы с лица и улыбнулась:
– Желаю успеха.
– В чем?
– Может быть, вы когда-нибудь его найдете. Арона Зильберштейна, того, кто убил Герберта.
– Значит, он вам рассказывал о том, что случилось в Берлине?
– Он говорил о своем страхе. У человека по имени Лукас Зильберштейн, у его учителя танцев, был сын по имени Арон. Герберт боялся мести и всегда думал, что она явится к нему именно в лице этого мальчика. Он запомнил его на всю жизнь, мне кажется, он ему даже снился. Я почти уверена, что это именно он выследил и убил Герберта.
– Арон Зильберштейн?
– У меня хорошая память. Он называл именно это имя. А теперь время попрощаться. Я пошла к погибшим. А вы возвращайтесь к живым.
Она шагнула вперед и потрепала его по щеке. Он проводил ее взглядом – она уверенно шла по полю. Потом исчезла из виду. Вместе с ней ушли воспоминания о прошлой осени в Херьедалене. Где-то в архивах эстерсундской полиции лежит дневник, когда-то завернутый в старый дождевик, несколько фотографий и письма. Теперь он встретился с Маргарет Симмонс, и она не только рассказала ему о поездке Герберта Молина в Шотландию, но и назвала имя человека, которого они знали как Фернандо Херейру.
Он зашел в музей и купил открытку. Сел на скамейку и написал несколько слов Джузеппе.
Джузеппе,
В Шотландии идет дождь, но здесь очень красиво. Человека, убившего Герберта Молина, зовут Арон Зильберштейн.
Привет,
Стефан.
Он поехал назад в Инвернесс. Администратор обещал отправить открытку.
Делать было нечего, только ждать. Он долго гулял, поужинал в том же ресторане, что и вчера, и вечером долго говорил с Еленой. Он очень соскучился по ней, и теперь ему почему-то было легко ей об этом сказать.
На следующий день он улетел в Лондон. Из Гэтвика взял такси в гостиницу, где она остановилась. Они провели в Лондоне еще три дня.
В понедельник семнадцатого апреля Стефан вышел на работу. Первым делом он зашел в архив, где на стене висел снимок английской делегации, сделанный в 1971 году. Он снял ее и убрал в ящик с другими фотографиями.
Поставил ящик на место в дальнем углу.
Глубоко вздохнул.
Надо было приступать к работе. Он мечтал о ней уже давно.
Конец
Послесловие
Перед вами – роман. Это значит, что я не описывал события, людей и пейзажи так, как они есть или какими они были. Я позволял себе передвигать перекрестки, перекрашивать дома, а главное, конструировать цепь вымышленных событий, когда в этом возникала необходимость. То же касается и моих персонажей. Не думаю, чтобы в эстерсундской полиции был человек по имени Джузеппе. Это только один пример. Это означает также, что ни один человек не должен узнавать себя в героях моей книги, хотя определенного сходства с живыми людьми мне вряд ли удалось избежать. И если это так, то, пожалуйста, будьте уверены – это чистая случайность.
Но то, что солнце в Херьедалене в ноябре встает примерно без четверти восемь – это абсолютно точно. Среди всех этих фантазий есть и абсолютно верные и недвусмысленные факты.
Рассказать об этих фактах, как вы понимаете, и было главным намерением автора.
Гётеборг, сентябрь 2000
Хеннинг Манкеллъ
Но то, что солнце в Херьедалене в ноябре встает примерно без четверти восемь – это абсолютно точно. Среди всех этих фантазий есть и абсолютно верные и недвусмысленные факты.
Рассказать об этих фактах, как вы понимаете, и было главным намерением автора.
Гётеборг, сентябрь 2000
Хеннинг Манкеллъ