Маркеев Олег. Угроза вторжения

   – Куда?
   – Ой, даже не знаю... Нет, место знакомое. Я там однажды была. Совсем недалеко от Москвы. Поехали, а?
   – Нет, Настюх. Мне давно уже пора. Ты же час провалялась.
   – Серьезно? – Она посмотрела на будильник и безвольно упала на подушки.Ну и черт с тобой... Сама найду, – прошептала она, закрыв глаза. – Обязательно!
   Он поцеловал ее в висок и тихо вышел.

* * *

   Максимов резко выдохнул и распахнул глаза. Сразу же почувствовал колючее прикосновение ветра к горячей коже. Встал, захлопнул створку окна. Нож, так легко вырвавшийся в свободный полет, уткнулся острием в центральную стойку рамы. Точно в середину доски. Максимов хмыкнул. Раскачал лезвие и вырвал жало стилета из треугольной ямки.
   «Только этого мне еще не хватало! Мало того, что стреляют из-за каждого угла, так еще и парапсихологи подключились». – Он накинул рубашку на голые плечи и с ногами забрался на тахту.
   Он достаточно хорошо был осведомлен о возможностях современной парапсихологии как науки, впитавшей в себя все возможные тайные и еретические знания, смешав их с революционными открытиями в естественных науках.
   Возможности были колоссальные, но только при соответствующем обеспечении. Без серьезной научной и исследовательской базы в этой тонкой сфере дальше бабкиных заговоров и кодирования мужей-алкоголиков по их фотографиям, принесенным измученными женами, продвинуться было нельзя. А этот парень, державший девушку за руку, был именно из таких – с солидной базой, научной и финансовой. Он точно знал, как нужно вести человека через незримую паутину информационных полей к нужной точке, и знал, как помочь увидеть. Хуже всего, что он программировал ее дальнейшее поведение умело и настойчиво. Зная о последствиях и не боясь их.
   «Некто ищет повод вмещаться в наши игры, – сделал вывод Максимов. – В ближайшее время надо ждать гостей. Час от часу не легче! Сегодня берем депозитарий банка. А после этого счет пойдет на часы».
   Он откинулся на подушки и закрыл, глаза. С каждым днем, несмотря на все усилия и специальные приемы расслабления, усталость давала о себе знать. Он взял за правило отдыхать при малейшей возможности. Резерв сил был на исходе.
 
   Срочно Секретно т. Салину В. Н.
   Службой наружного наблюдения зафиксирован контакт объекта «Ассоль» с неизвестным мужчиной. Проведя полчаса в баре «Айриш Хаус», «Ассоль» и мужчина, объекту присвоено обозначение «Паж», направились на такси по адресу: ул.
   Адмирала Макарова, д. 4, кв. 68, установочные данные прилагаю.
   Проведя двадцать минут по данному адресу, «Ассоль» и «Паж» выехали на автомобиле ВАЗ 2105, 12-72 МО У, принадлежащем «Пажу», в направлении объекта «Плес».
   Прибыв на место, провели скрытое фотографирование объекта и находящихся на нем лиц.
   Старший бригады наружного наблюдения обращает внимание, что объект «Ассоль» владеет навыками обнаружения наружного наблюдения.
   Приложение:
   Паж – Хорошев Алексей Геннадиевич, 1969 г.р., студент пятого курса Института стран Азии, Африки и Латинской Америки при МГУ. Контакт с «Ассоль» с 1991 года. Привлекается ею как оператор и фотограф. В настоящее время работает крупье в казино «Азазелло». Имеет обширные контакты в полукриминальной среде, по линии матери – в среде творческой интеллигенции. К судебной ответственности не привлекался. Материалы компрометирующего характера по линии МВД на данное лицо имеются.

Глава тридцать третья
ПОЖЕЛАЙ МНЕ УДАЧИ В БОЮ

Неприкасаемые

   Журавлев инструктировал его долго и нудно, хотя роль Максимова в предстоящей операции была проста: прижать Ярового и не дать ему поднять тревогу, пока гавриловские опера будут чистить депозитарий. Потом принять пакет векселей, отвезти на Крымский вал, где в холле Дома художников его будет ждать Ашкенази. Передать ему пакет, проехать «дорожкой», застраховав себя от возможного «хвоста», и вернуться домой.
   Максимов понимал, что занудством Журавлев компенсирует свое неучастие в операции: Гаврилов категорически запретил ему выходить из дома. Приученный прежней конторской жизнью «личным присутствием обеспечивать успех операции», Журавлев чувствовал себя не в своей тарелке. С утра сбрил щетину, проросшую на щеках за несколько дней болезни, даже надел костюм. Всем видом демонстрировал активность.
   Максимов слушал его вполуха, демонстрировать уважение к начальству научился давно. Его больше заботил сам Журавлев. От Максимова не скрылся неестественный румянец, раскрасивший свежевыбритые щеки Журавлева, и лихорадочный блеск глаз. Признаки были нехорошие. Судя по всему, Журавлев, съедаемый изнутри раком, вспыхнул, как догорающая свечка. Дальше – агония и медленное разложение.
   «Если Инга под видом снотворного колет ему морфин, тогда понятно, почему он до сих пор не ревет от боли. Тянут бедолагу до последнего. Гаврилова в гуманизме подозревать просто глупо. Самое лучшее, если бросит Журавлева за ненадобностью в какую-нибудь клинику. Нет, не будет этого. Своей смертью Журавлеву умереть не дадут», – подумал он и демонстративно посмотрел на часы.
   Половина третьего, у банка нужно быть к пяти.
   – Я все запомнил, Кирилл Алексеевич. Пора.
   Журавлев сразу же погрустнел, глаза сделались неприкаянными, как у брошенной собаки. Он со вздохом захлопнул блокнот.
   – Буду ждать твоего возвращения, – Он протянул Максимову руку. – Ни пуха!
   – Извините, но – к черту! – Максимов крепко пожал одутловатые пальцы Журавлева и встал.
   Тот, не разжимая пальцев, притянул Максимова к себе, заставил наклониться и прошептал:
   – А я пока поработаю. Думаю, через пару дней нам будет о чем переговорить.
   Максимов едва сдержался, так захотелось сказать, что все знает о болезни, и срок Журавлева уже отмерян, времени сыграть Кротова просто нет. Потом вспомнил, что Кротова он уже выиграл, сам, без помощи Журавлева. И торговаться, стало быть, бестолку. Выбор сделан.
   – Конечно, – кивнул он. И не оглядываясь – плохая примета! – пошел к дверям. Загадал, что если Журавлев его не окликнет, то все сегодня пройдет без неожиданностей. Едва взялся за ручку, сзади раздалось:
   – Максим!
   – Да? – он вздохнул и повернулся. Журавлев сидел в кресле у стола. Лицо, попав в тень, теперь казалось пепельно-серым.
   – Возвращайся!
   – Спасибо. Непременно вернусь.

* * *

   Из кухни шел приятный аромат специй, обжариваемых в оливковом масле.
   «В Корее американский батальон отказался идти в атаку, потому что им не подвезли к завтраку положенный по контракту апельсиновый сок. Янки, конечно, сволочи, но чем я их хуже?» – подумал Максимов и пошел на запах.
   Дверь отрыл бесшумно, но Инга все равно оглянулась.
   – Ходишь, как кошка, а я все равно научилась тебя вычислять! – Она улыбнулась своей спокойной улыбкой.
   – "Вычислять", – передразнил ее Максимов. – Нахваталась!
   – С кем поведешься, так тебе и надо, – вздохнула Инга.
   – Чем так вкусно пахнет?
   – Рыбу жарю. Этот уникум, – Инга глазами указала на потолок, – сказал, что мозгу требуется фосфор.
   – Костик?
   – Ну а кто еще!
   Костя второй день не выходил из-за стола. Все три компьютера работали круглые сутки. К столу выходил с бледным до прозрачности лицом, наскоро ел и убегал наверх. Максимов несколько раз предлагал ему пойти в тир, но тот только вздыхал и отворачивался к монитору.
   – Зря смеешься, Инга. В знаниях – сила, не помню, кто сказал.
   – Интересно, что его жена по этому поводу сказала. – Инга посмотрела Максимову в глаза и отвернулась. Открыла кран и стала смывать прилипшую к рукам муку. – Подождешь немного? Скоро уже будет готово.
   – Некогда, Инга. Ехать пора. Дай что есть.
   – Немного вчерашнего борща осталось. И салат, если хочешь.
   – Очень даже хорошо. – Он прислонился к косяку, с удовольствием следя за ее движениями. «Редкий тип, даже по кухне двигается, как по сцене». – В брежневском ЦК был единственный умный человек...
   – А разве там были умные?
   – Я же говорю – один. Товарищ Косыгин. Он к завтраку заказывал борщ.
   Калорийно, питательно и не тянет в сон. Кстати, у тебя витамины есть?
   – Какие? – Голос ее чуть дрогнул, что не укрылось от Максимова, после разминки врезавшего заранее заготовленным вопросом.
   – Для дистрофиков. Ревит, ундевит и прочее? Она пожала плечами, открыла холодильник, перебрала коробочки и протянула ему одну.
   Максимов вытряс на ладонь целую пригоршню разноцветных шариков и отправил в рот.
   – Витаминный удар, – прокомментировала Инга. – Серьезная поездка?
   – Нет, – пробурчал с полным ртом Максимов. – Поди, принеси, пошел вон. За окном мелькнула тень.
   – Кто там, Кротов? – кивнул на окно Максимов. Инга, не сводя с него почему-то погрустневших глаз, кивнула.
   – С утра круги нарезает. После завтрака о чем-то с Журавлевым поспорили.
   Вот с тех пор и кружит. Зайдет на веранду, погреется – и опять.
   «Так, кое-что интересное я пропустил», – подумал Максимов.
   Инга подошла вплотную, сцепила руки за его спиной. Молча потерлась щекой о его грудь и отошла к плите.
   – Где есть будешь, Максим?
   – На веранде.
   Он отступил за порог. В Инге было все, что должно быть в женщине: покой и опасность. Счастье, если она твой друг. Опасней врага не придумать. Инга была врагом.

Когти Орла

   Кротов распахнул дверь и, увидев Максимова за столом, замер на пороге.
   Несколько секунд они смотрели в глаза друг другу. Потом Кротов отступил назад, оставив дверь открытой.
   Максимов встал и бесшумно вышел следом. Кротов кутался в теплую кофту, лицо было белым от холода. В его глазах Максимов прочел отчаянную решимость.
   Черный лис, обложенный со всех сторон, принял решение.
   – У меня было время все обдумать, Максим, – прошептал Кротов синими от холода губами. – Сделка висит на волоске. Но она должна, понимаете, должна состояться. Это и в ваших интересах.
   Максимов кивнул. С похищения векселей он не получал ни копейки, сам бог велел изобразить на лице заинтересованность.
   – Для вас нет невозможного, это я уже понял. – Кротов судорожно вздохнул.Любым путем обеспечьте успех сделки. Вы даже не понимаете, какие перспективы это откроет. И еще. – Он пристально посмотрел Максимову в глаза. – Знающие истинную цену вещам расплачиваются временем и информацией. Превратить их в деньги особого труда не составляет. Так вот, передайте Ашкенази: я требую, чтобы вы были на заключении сделки. То, что вы там увидите, и будет платой за... – Он сглотнул комок. – За канал отхода, как вы выражаетесь.
   – А «гномы» пустят меня в свой тайный мирок? – прошептал Максимов одними губами.
   Кротов вздрогнул, как будто Максимов прокричал эти слова на всю округу.
   Мало кто знает о закрытом братстве финансистов, прозванных «гномами» в память о маленьких хранителях сокровищ и кладов. Мало кто рискнет говорить о них вслух.
   Лицо Кротова на мгновение сделалось непроницаемым, как у человека, готового головой вниз броситься со скалы навстречу камням и прибою. Он снял с пальца перстень, вложил в ладонь Максимова.
   – Если вы тот, о ком я сейчас подумал, эта вещь вам поможет. – Кротов поднял на Максимова измученные глаза. – Если нет – погубит. Гарантирую. Это избавит меня от иллюзий. – Он сошел с крыльца. – И пусть все останется на своих местах.

* * *

   Максимов вел машину одной рукой, пальцы второй поглаживали перстень.
   Даже на ощупь он был настоящим. Платина с золотой печаткой, старинная, мастерская работа. Но дело было даже не в этом. От перстня исходила аура власти, невидимой и безоговорочной. Не один человек зарядил его своей неукротимой энергией, нечеловеческой силой отдавать приказы и способностью как должное воспринимать их выполнение.
   Последнюю фразу Кротова Максимов разгадал легко. А пароль, выгравированный на внутренней стороне перстня, никак не давался, Максимов знал многое о магических свойствах и власти, даруемой носящим подобные перстни. Но без пароля перстень был подобен пистолету без патронов – бесполезная игрушка, способная накликать неприятности. Не зная пароля, надевать подобные перстни не рекомендовалось. Профанов, претендующих на власть, тайные общества ликвидируют быстро и беспощадно.
   Он сбавил скорость, плавно ушел в правый ряд и остановил «Волгу» у обочины. Еще раз посмотрел на буквы, выгравированные на перстне, закрыл глаза и постарался забыть обо всем...

* * *

   Оперативники Гаврилова, наблюдавшие за неожиданно остановившейся «Волгой», облегченно вздохнули, когда она, простояв пять минут у обочины, рванулась с места и понеслась по Кутузовскому проспекту к Центру.

Глава тридцать четвертая
НЕВИДИМЫЕ ПРАВИТЕЛИ

Цель оправдывает средства

   Всякий раз, оказываясь в этом кабинете, Ашкенази ловил себя на мысли, что время здесь прекращает свой безумный бег. За окнами могло происходить все, что только может произойти в этой потерявшей себя стране, но за плотными шторами, гасящими гул оживленной улицы, всегда царили покой и полумрак, едва размытый неяркой настольной лампой. Как гласила легенда, когда-то давно известная оперная Дива, не устояв перед хозяином кабинета, набросила на абажур свою шаль.
   Что произошло потом, какие клятвы и признания были произнесены в волнующем полумраке, окутавшем стены, не знал никто. Звезда оперы канула в небытие вечной магаданской ночи, а хозяин никому своих тайн не раскрывал. Осталась лишь шаль, навсегда укрывшая бронзового амура, держащего в руках горящий шар лампы.
   Соломон Исаевич редко покидал свое убежище в глубине огромного театра, где, сколько помнил Ашкенази, работал администратором. Он пережил многих: безвозвратно теряли голос истеричные примадонны, спивались герои-любовники, со скандалом снимали режиссеров, уходили в бомжи художники, не выдержавшие интриг, а Соломон Исаевич оставался администратором. Его даже не коснулась карающая длань Минкульта, когда среди молодой поросли артистов пошла мода не возвращаться с зарубежных гастролей. Он жил тихо и незаметно, знал обо всем происходящем в театре и вокруг него, но предпочитал не вмешиваться. Истеричная закулисная жизнь, казалось, умирала на пороге его кабинета. Здесь был оазис тишины, неспешных разговоров, тонких намеков и многозначительного молчания.
   «Я любопытный, поэтому должен жить долго. Хочется, знаете ли, узнать, чем же это все кончится», – говорил он самым непоседливым, пряча в умных глазах улыбку. И он, действительно, казался человеком вне времени. Лишь благородная седина и тонкая сеточка морщин вокруг глаз говорили, что Соломон Исаевич далеко не молод. Но аристократичность манер и гордая осанка до сих пор волновали дам, щедро одариваемых контрамарками на премьерные спектакли. Как шептали злые языки, Соломон Исаевич для сохранения здоровья до сих пор пользуется услугами молодых дарований из хореографического училища при театре. Слухи лишь укрепляли авторитет нестареющего бессменного администратора. Он знал свое место под солнцем, обустроил и обнес его незримой стеной полумрака и тишины и, само собой, имел право пользоваться некоторыми привилегиями хранителя очага искусства и храма красоты.
   Но почему же тогда при приближении этого благообразного пожилого мужчины мелко дрожали драгоценности на пышных бюстах мамаш, выведших подросшую молодежь на новогоднюю елку в Колонный зал? Почему папаши стискивали влажные ручонки чад и вытягивались, как ефрейторы на строевом смотре? Потому что Соломон Исаевич был Администратором.
   Ежегодно, фланируя в суете Колонного зала, он как заботливый садовник осматривал едва распустившиеся цветы. Его наметанному глазу достаточно было секунды, чтобы, сопоставив ребенка и напряженных, как на семейном фото, родителей, вынести решение: вести или нет. Забракованных, несших явные признаки вырождения или происходивших из семей, скомпрометировавших себя недостойным поведением, оставлял на откуп случая. У достойных, – а в ребенке, как в щенке, сразу видны порода и будущая стать, – случайностей быть не должно. Тот, кто способен далеко пойти и подняться высоко, должен достичь ему предназначенного.
   Но что останется от него, истрепанного в драках за с в о е с безродными и нечистыми, вообразившими, что им что-то полагается в этой жизни сверх отпущенного и предначертанного? Нет, его обязательно нужно поддерживать, вести по этой жестокой жизни.
   От всей общины в кабинет Соломона Исаевича стекались данные о подрастающей смене. Он раскладывал сложнейший пасьянс: подбирались учителя, в чьи классы должен был попасть выбранный отпрыск, велись переговоры с деканами факультетов, в нужный год готовыми обеспечить поступление в заранее определенный ВУЗ; молодого специалиста с новеньким дипломом должен был принять свой руководитель, научить всему, что не напишешь в учебниках, и, уходя на пенсию, передать бразды заматеревшему волчонку. Пути избранных ни в коем случае не должны были пересечься: к чему лишняя конкуренция между своими, хватит и чужих. Исключение делалось только для браков. Но и таинство Гименея Соломон Исаевич выверял жесткой логикой и далеко идущим расчетом. Сконструированный им союз не обещал семейного счастья, но гарантировал стопроцентный учет интересов породнившихся семей и общины. Отказавшиеся от пути, предначертанного рукой Соломона Исаевича, навсегда вычеркивались из его необъятной памяти. Дурак, коль он так уж хочет, имеет полное право идти, беззаботно насвистывая, по тропинке, ведущей в пропасть.
   Ни Ашекнази, ни его родители дураками себя не считали. Поэтому, выслушав Соломона Исаевича, лишь покорно вздохнули. Администратор, специально приглашенный на праздник совершеннолетия Саши Ашкенази, поковырявшись в рыбе-фиш и выпив полбокала сухого шампанского, с расстановкой произнес:
   «Мальчик пойдет далеко. Его мама не узнает горечи нищеты, это я вам говорю. Но! – Соломон Исаевич погрозил сконфузившемуся Саше сухим пальцем. – В таком возрасте уже спекулировать чеками! Оно вам надо, молодой человек? Вы умеете делать деньги, я это знаю. Но этого мало. Нужно уметь делать их осторожно! А вам этого, увы, не дано. Серьезного предпринимателя из вас не выйдет, слишком уж криминальный склад ума. К нашим деньгам вам и близко приближаться нельзя. Будете работать с чужими. И никакой эмиграции, молодой человек. Даже бросьте об этом думать!» – Он строго посмотрел на Сашину маму, только два дня назад получившую приглашение от неизвестных родственников, успешно обустраивающих обетованную землю.
   Это было много лет назад. А сегодня постаревший и истрепанный жизнью Саша сидел напротив, но как и тогда, смущенно сопел, ожидая приговора Администратора.
   Выслушав Ашкенази, Соломон Исаевич долго молчал, поигрывая серебряным ножичком для разрезания бумаги. Ашкенази щурился, когда острый зайчик, соскользнув с лезвия, попадал в глаза. Заговорить первым он не решался. Вдруг вспомнилась старая хохма о хорошем адвокате.
   «Хороший адвокат – это обязательно старый еврей. Выслушав клиента, он обязательно молчит три дня, потому что думает, что сказать. А потом обязательно молчит еще день, потому что думает, говорить это или нет. Так вот, когда он, наконец, говорит, то это не обязательно то, о чем он так долго думал». Соломон Исаевич не был адвокатом, он был Администратором. Но, как в свое время узнал Ашкенази, он был одним из хранителей казны общины. Его слово было законом в любом деле, касавшемся пополнения или урона казны.
   – Вот там, – Соломон Исаевич указал ножом на противоположную стену, – там у меня висит Шагал. – Ашкенази послушно повернулся и посмотрел на едва видимую в полумраке картину. – А сзади – Репин. Подлинники, естественно. И мне не надо долго объяснять, что лучше, я это вижу сам. Но! – Он слегка пристукнул ножом по столу. – Марик Шагал – наш мальчик. Пусть у него не все получается, как нам того хочется, но он – наш. Это не делает его живопись лучше, но – делает ее другой. Ты понял, о чем я?
   Ашкенази только засопел, его давно отучили демонстрировать свою догадливость в разговоре с серьезными людьми.
   – Я о тебе, – вздохнув, продолжил Соломон Исаевич. – У тебя получается не так, как нам бы того хотелось. Но! Ты работаешь с людьми, у которых нет ничего святого, это надо учитывать. Именно поэтому я не виню тебя. Эти босяки и гопники привыкли все делать под нажимом. Сами такие и других ломают под себя.
   Но в наших делах нажим исключен, ты согласен?
   Ашекнази опять засопел.
   – Нажим исключен. – Соломон Исаевич отодвинулся в тень, теперь Ашкенази была видна лишь сухая кисть, поигрывающая ножом. – Я могу связать цепь, о которой просит Кротов, не выходя из этого кабинета. Думаю, ты бы и сам смог найти нужных людей. Но! Ты пришел ко мне. Почему?
   – Я подумал... Так будет лучше для всех нас.
   – И для тебя в первую очередь. Работать с Гогой дальше нельзя. Этот зарвавшийся уголовник погубит всех, это я тебе говорю! Кротов – совершенно другое дело. Он достаточно серьезный партнер. Если он решил вернуться, мы ему в этом поможем. Если он решил погубить Гогу, мы ему в этом обязаны помочь. За известный процент, естественно. Но! Чтобы было хорошо всем – ты понял меня? Ты будешь рядом с Кротовым и станешь служить ему верой и правдой. Ты должен узнать, кто, зачем и с какой перспективой реанимирует Кротова. Старых партнеров Кротова я знал, но прямых выходов не имел. Старые это дела или новые партнеры, не суть важно. Мы должны использовать шанс и получить выход на этих людей.
   Постараемся найти общие интересы. Если это получится, тебе придется устранить лишнее звено. Я имею в виду Кротова. Посредник – враг в любом деле, ты еще не забыл это правило?
   – Я помню его, Соломон Исаевич. Я помню все, чему вы меня учили.
   Соломон Исаевич надолго замолчал. Мертвую тишину в кабинете нарушал лишь мерный стук ножа по полированной столешнице. Загипнотизированный мерным, как удары метронома, звуком и яркими вспышками зайчика на лезвий ножа, Ашкенази вздрогнул, вновь услышав низкий голос Администратора.
   – Ты умный мальчик, Саша. Ты сразу же сообразил, что такие деньги – это уже политика! Так слушай, что тебе скажет старый Соломон, а он пережил многое и многих... Если я еще хоть что-нибудь понимаю в этой стране, Кротова они легализуют без особых проблем. Сейчас миллионерами назначают, как раньше назначали директорами заводов. Назначат и его. Но! – Нож резко ударил по столешнице. – Я хочу задать вопрос: а под какую программу будет делать деньги Крот? Выбор, увы, невелик. Либо военно-финансовая олигархия, как в Латинской Америке, либо возрождение партийного государства. Первый вариант меня не устраивает. Для него придется взбить волну патриотизма. А когда русские вспоминают о патриотизме, я начинаю плохо спать по ночам. Нация напрочь утратила традиции, тут уж ничего не поделать. Восстановлением церквей, памятниками расстрелянным царям и хороводами на Красной площади дело не поправишь. В итоге они получат обычный «квасной патриотизм», а от него до «бей жидов, спасай Россию» – лишь один шаг. Пролетарский интернационализм, хоть я и не отношу себя к пролетариям, меня устроил бы больше. Вот я и хочу спросить: помогая Кротову, не рубим ли мы сук, на котором сидим, как считаешь?
   – Соломон Исаевич! – Ашкенази прижал ладонь к пухлой груди. – Вчера я встречался с теми, к кому меня послал Крот. От них за версту пахнет Старой площадью. Клянусь мамой, это серьезные люди!
   – Ну, после Гоги тебе любой покажется серьезным! – хохотнул Администратор.
   – Сколько требует Крот за векселя? – неожиданно резко спросил он.
   – Тридцать пять. И, как всегда, десять процентов с оборота после реализации векселей.
   – М-да. Сумма не особо велика. Но достаточная, чтобы испортить себе жизнь.
   Или нет?
   Ашкенази почувствовал устремленный на него из полумрака холодный взгляд.
   Предупреждение было произнесено. Администратор принял решение.

Глава тридцать пятая
КАК ОГРАБИТЬ БАНК

Когти Орла

   Печоре
   В компьютерной сети МИ КБ мною обнаружен проект договора о соучреждении банка в безналоговой зоне (Кипр). Планируется открытие кредитной линии для данного банка. Часть финансовых операций МИКБ срочно переориентируется под вновь открываемый банк. В состав учредителей вошел «Лотус-банк», ранее являвшийся основным зарубежным контрагентом МИКБ.
   Бруно
 
   Норду Зафиксировано создание дополнительного финансового центра. Предполагаю, что таким образом ведется подготовка к возможному обострению внутриполитической ситуации в стране. Времени и оперативных возможностей для получения доступа в систему связи данного центра нет.
   Печора
 
   Печоре
   Форсировать подготовку финальной части операции.
   Норд

* * *

   Охранник пошарил взглядом по куртке Максимова, места под ней вполне хватило бы, чтобы спрятать автомат. Максимов непринужденно распахнул куртку, сунул пальцы под ремень.
   – Душновато тут у вас. – В холле банка витал удушливый запах синтетического ковра. Одну стену занимал огромный экран, звук отключили, и пантерообразные мулатки на нем извивались в немом оргазме. Сидевшие в мягких креслах три толстяка время от времени бросали взгляд на этот безумный телевизор для глухих, страдающих близорукостью, и опять принимались копаться в стопке бумаг на столе.