Март Михаил. Погашено кровью

   — И не зря. Моя империя тебе достанется. Ты мне как сын. Такие молодые и гениальные должны приходить нам на смену. Есть кому передать эстафету.
   Колюня уходил полный гордости и веры в свою гениальность и нужность. Он верил, что недалек тот день, когда в его руках окажется штурвал гигантского корабля. Он уже видел свое светлое будущее.

***

   Что касается Михаила Бронштейна, то он очень беспокоился за себя, семью и свое будущее, покрытое серым туманом.
   Подъезжая к коттеджу, он не переставал думать о страшном и ужасном, что в обиходе называют краем пропасти. И если старый волчара не поможет ему, то его песенка спета. Бронштейн не носил розовых очков и видел старого интеллигента с дворянскими корнями в волчьей шкуре и с острыми клыками.
   Велихов встретил гостя с распростертыми объятиями.
   — Мишенька! Что случилось, дорогой? Я начал беспокоиться. На дворе снег, гололед.
   — За меня или за деньги вы беспокоитесь?
   — Какой ты, право. Разве я выказываю тебе недоверие? Такого не было и быть не может.
   Бронштейну предложили кресло, которое освободил ушедший романтик несколькими минутами раньше. Гость поставил на стол портфель и устало сел в кресло.
   — Ваши деньги, Олег Кириллыч. На этом наше сотрудничество должно закончиться.
   — Ультиматум? — улыбаясь, спросил старик.
   — На меня косо смотрят. Я работаю в открытую. По-другому, к сожалению, нельзя. Такую операцию можно позволить себе один, ну два раза, а мы прем напролом. Двенадцать заходов…
   — Ну как мама? Как дети? Все устроились? — Несколько секунд в воздухе стояла тишина.
   — Да. Спасибо вам, семья уже на месте, и там все в порядке. Их хорошо приняли и устроили. Я вам благодарен, Олег Кириллович, за родственников, но я пока еще в этой стране и хожу под занесенным топором палача.
   — Оформляйте отпуск. С завтрашнего дня. Если ситуация обострится, то рисковать не следует. Всех денег не заработаешь. У вас, кажется, остался последний резерв?
   — Да. Несколько пунктов обмена валюты, но они не вытянут крупную сумму. Тысяч пятьдесят. Предел.
   — Не думайте обо мне. Я дам эту сумму вам. На дорогу. Обернете деньги и на следующей неделе получаете паспорт с визой. Приедете ко мне в понедельник. Я думаю, к среде вы воссоединитесь с семьей в Израиле и все ваши мучения кончатся.
   — Мне уже не верится. Но они и там меня достанут. Слишком крупная сумма фигурирует в обороте.
   — Я сделал вам документы на имя Хейфеца Михаила Моисеича. Даже Моссад носа не подточит. У вас остались здесь родственники?
   — Слава Богу, все выехали.
   — Тогда вы уходите без следов. Возьмите билет на Канарские острова, и пусть ваши сослуживцы увидят его. Отпуск — святое дело. По дороге пересядете на другой самолет с другим паспортом. Вот и все! Вы очень впечатлительны, Миша!
   — Нервишки расшалились.
   — У страха глаза велики. Возьмите себя в руки. Неделя пролетит быстро, и глазом моргнуть не успеете.
   Михаил Бронштейн не уходил с крыльями за спиной, подобно своему предшественнику, но курс лечения помог, и он немного успокоился. У него сложилось впечатление, будто ему сделали анестезию и удалили зуб, но вскоре заморозка отойдет и он вновь почувствует боль. Старик обладал какими-то гипнотическими приемами, и люди уходили от него в таком настроении, которого он добивался.
   Проводив гостя, Велихов подошел к телефону и набрал номер. Генерал Боровский побывал у старика два дня назад и получил от него три конверта с цифрами вместо имен. Боровский не вскрывал их. Он знал, что в каждом из них лежит инструкция для убийцы. А киллера он уже нашел. Ему хотелось поскорее начать святое дело в борьбе за справедливость, и каждый конверт жег ему сердце в нагрудном кармане пиджака. Велихов давал ему толчок к действию, и Боровский шел на этот шаг сознательно.
   Трубку снял сам генерал.
   — Денис Спиридоныч, у меня есть некоторые пожелания. Используйте конверт под номером два.
   Велихов положил трубку, подошел к столу и допил свою рюмку с шартрезом. Пройдясь по гостиной, он остановился у окна. На мгновение ему показалось, будто на опушке что-то мелькнуло среди сосен. «Плохой знак, — решил Велихов. — Надо бы вырубить часть леса, слишком близко он прижимается к дому».
   Подумав об этом, старик тут же забыл о такой мелочи. Голова шла крутом от забот, рано еще потирать руки.

***

   Состав стоял в загоне. Узкоглазый низкорослый мужчина перескакивал со шпалы на шпалу и считал цистерны. Едва поспевая за энергичным человечком, здоровяк в треухе что-то пытался доказать, трезвоня своим басом над головой мужичка.
   — Не тем вы занимаетесь, Рахман Сабирыч. Я уже все пересчитал. Мне бы людей столько, а не вагонов.
   — На тебя надейся! Упрут вагон, а ты и не заметишь. Дрыхнешь много. Варлама проспал. Лешке череп прострелили, Генку с платформы срезало. А ты уже пятую ходку делаешь и все еще жив. В сено зарываешься?
   — А вам надо, чтобы я непременно сдох? — Здоровяк похлопал по карабину, висевшему на плече. — Если бы названные вами ребята стрелять умели, как я, то, может быть, живыми остались.
   Рахман резко остановился и, уперев короткие ручонки в бока, взглянул на собеседника снизу вверх.
   — Ты придурок, Куркин! Машинист дает два гудка, когда видит «сотню». Ты набираешь дурачков и выставляешь их на переднюю линию. Хан давно знает эти хитрости. Люди гибнут, а ты их долю себе берешь! Теперь будет по-другому. За каждый пролитый на землю литр спирта платить будешь ты.
   — Ага! Банда встретит нас пулеметами и прошьет весь состав. Я и так замучился пробки готовить. Зря ты, Сабирыч, на меня телегу катишь. Подбирай сам людей. Ищи снайперов. Так они тебе и будут за гроши головы свои подставлять.
   — Наберу. Нам бы до Москвы живыми доехать.
   — Конечно, самое страшное впереди. Через «дугу» проскочить бы, а там чепуха.
   — Нет, Куркин. Ты Хана не знаешь. Если у него вновь дело сорвется, он обойдет «дугу» и у перевала засаду устроит. Он только разведку боем провел и понял, что нас слишком мало, и теперь пойдет на риск. Потеря двух десятков всадников для него мелочь, если он возьмет состав.
   — Ты, пень косоглазый, меня обвиняешь, что я людей подставляю, а сам больше пяти человек не берешь. А денег себе на армию выписываешь. В первом вагоне под броней сидишь, а я отмазываюсь в дырявом пульмане. Может, плюнуть мне на тебя и уйти в тайгу, зайцев стрелять?!
   Рахман усмехнулся.
   — Не уйдешь. Жадность не пустит. Ты уже ни на что не пригоден. Из флота списали, из грузчиков выгнали, твое счастье, что карабин еще держать можешь. А то где бы ты по пять косых за рейс брал бы?
   — В долларах?
   Голос раздался откуда-то сбоку.
   — Я спрашиваю — в долларах?
   Они увидели двух солдат, сидевших на уложенных в штабель шпалах рядом с составом. Рахман осмотрелся по сторонам. Кроме двух парней, никого вокруг не было.
   — А вы куда направляетесь, воины?
   — Туда, где много платят, — ответил коренастый паренек с черными погонами.
   — И вы все слышали?
   — Еще бы. Привыкли орать, чтобы вся Сибирь вас слышала. Либо дело предлагайте, либо мы вас не видели.
   Рахман кивнул Куркину. Тот снял с плеча карабин и бросил солдату.
   Коренастый паренек спрыгнул с бревен и поймал винтовку.
   — А ну-ка покажи, сколько ты стоишь? — ехидно спросил косолапый коротышка.
   Чижов передернул затвор, вскинул карабин на плечо и поднял в сторону фонарного столба. Выстрел последовал тут же. Сидевшая на проводах ворона разлетелась в клочья.
   — Давненько не видал такой стрельбы, — удивленно протянул Рахман.
   — Метров двадцать будет. Ладно, ребятки, вы мне нравитесь.
   Чижов вернул карабин хозяину.
   — Ну а теперь, папаша, сделай так, чтобы нам понравиться.
   — Три тысячи баксов на двоих. Половина сейчас, вторая половина в Москве. Харчи есть.
   — Мы тут про какую-то банду слышали.
   — За то и деньги платим. Сорок пять цистерн со спиртом через два дня должны быть в Москве. Между Омском и Курганом «железка» идет по Казахстану. Там орудует банда Хана. Две сотни ружей. Здесь за спирт можно много получить. Хан знает наш график.
   — Четверо против двух сотен?
   — В засаде не больше шестидесяти всадников. Поезд идет на большой скорости. Перестрелка может длиться десять минут. Если они не успеют уцепиться за состав, то отстанут. Важно не подпустить их близко. Полотно проходит по высокой насыпи, им трудно взбираться, и они идут следом, по путям. Кучный огонь по узкому коридору из трех стволов оправдывает себя.
   — И все же Хану удавалось отбить спирт?
   — Удавалось. Он выставил табун лошадей на дороге и сковал их цепями. Машинист наложил в штаны и остановил состав. Теперь на этом участке я сам встаю за штурвал. Я родился на «железке» в куче угля. Меня кониной не напугаешь.
   — Твой поезд шмонают? — спросил Белый.
   — Вы дезертиры?
   — Можешь так нас называть.
   — Эта дорога куплена. Нашему поезду зеленый свет до Москвы заказан. Очень большие люди дают добро на беспрепятственный путь. Никто к нам не суется. Да и шмонать нечего. Первый и последний вагоны числятся как почтовые, а остальное — железные бочки, сами видите.
   — Оружие есть?
   — Этого добра навалом. Даже минометы и гранаты, но пути подрывать не следует. Есть такая договоренность с руководством. Хан ее тоже соблюдает. Он знает: если взорвет пути, то его банду, как волков, с вертолетов расстреляют. А так война — наше личное дело, лишь бы график поездов не ломали. Здесь каждый сам за себя. Закон — тайга!
   — Договорились, Рахман, — сказал Чижов. — Гони первую половину и указывай место дислокации.
   Куркин отвел солдат в последний вагон. Оружия здесь хватало. Ящики с маркировкой принадлежали Российской армии. Куркин объяснил, что на Дальнем Востоке можно ракетные установки покупать, только они не пользуются спросом. В нижней части вагона вдоль всего периметра были предусмотрены маскировочные бойницы с фиксированными дверцами — открывай и пали по всем сторонам, а роль буфера играли мешки с песком, которые принимали ответный огонь на себя.
   — Не вагон, а крепость, — оглядываясь, сказал Чижов. — Вот только боеприпасы надо в железные ящики уложить. Одна зажигалка, и нет вагона.
   — Вагон менять будем. Рахман уже купил надежный, стальной ящик на колесах. Дожить бы.
   Куркин перевернул ящик, разложил газеты и нарезал хлеба и сала.
   — До Уральского хребта ни грамма. Сухой закон. А там пей сколько влезет. Спирт качественный. Мы его из Китая везем. У Благовещенска перегоняем состав на ту сторону, а получаем обратно уже со спиртом. Все хорошо, но по пути бандитов встречаем больше, чем шпал на дороге.
   — Опасная зона, — кивнул Белый.
   — Каждый раз я зарекаюсь, что все! Баста! Больше не поеду. Но куда деваться. Четверо детей. В ближайшие годы лучше не станет. Я за одну ходку привожу столько, сколько за пять лет не заработаешь.
   — Твое настроение бодрым не назовешь, Куркин, — усмехнулся Чижов, откусывая сало с горбушкой.
   — Чего уж там. У нас больше трех ходок никто не выживал, а я в шестую пошел. Сколько веревочка ни вейся, а конец найдется. У Рахмана на шее целый поселок родни висит. В Москве его высоко ценят. Большие люди в эти игры играют. Восемь тысяч верст наш «летучий голландец» через всю страну сквозит, а ни в одном расписании не значится, нет этого поезда в природе.
   — Болтливый ты мужик, Куркин, — покачал головой Белый. — Десяти минут не прошло, а ты все карты на стол выложил.
   — Надо же выговориться когда-то. Через час в зону Хана въедем. И кто его знает, может, закрою я рот на веки вечные. Ну а тайны тут нет никакой. «Летучий голландец» остановить невозможно.
   — Ты прав, Куркин. Мы словно в другую страну попали. В другие времена. Так и жди появления батьки Махно или атамана Семенова. — Белый засмеялся.
   — Сумели такую страну в хаос превратить, сумеют на ее обломках новый мир построить.
   Куркин раскраснелся, словно кто-то с ним спорил. Он пытался что-то доказать, но говорил сам с собой, забывая о присутствующих. Белому нравился этот русский великан с голубыми добрыми глазами, в глубине которых спряталась обреченность.
   Поезд шел на высокой скорости. Последний вагон сильно болтало.
   Куркин замолк. Его напряжение передавалось ребятам в солдатских шинелях. Первые выстрелы стали облегчением.
   — Бери автоматы и залегай за мешки! Створки поднимай вверх и пали.
   Куркин отдал приказ, перекрестился и, схватив автомат, бросился на пол. Пули выбивали щепки из вагона, словно кто-то рубил его на дрова. Белый и Куркин открыли огонь из автоматов, Чижов взял карабин и выставил ствол наружу.
   — Главное, не дать им подобраться к вагонам. Здесь поезд описывает дугу и замедляет ход. Бей их, гадов косоглазых!
   Чиж отстреливал тех, кто ближе всех подбирался к вагонам.
   Всадников было не меньше сотни и стреляли они метко, на полном скаку. Среди общей массы выделялся один наездник на белом коне, которого окружала стена из шести человек на вороных лошадях. Чиж знал законы боя, которые используют азиаты. Без вожака они превращаются в безмозглое стадо, которым невозможно управлять. Но если вести прицельную стрельбу по определенной цели, то он пропустит шального ездока к поезду, а это уже проигрыш. Чижов решил бить по лошадям, выбивая их из-под ног налетчиков. Решение было правильным. Первые три аксакала на вороных конях слетели с лошадей в течение одной минуты. Белого скакуна удалось подбить с двух раз. Всадник перелетел через коня и едва не был затоптан собственной охраной. Все, кто шел позади, тут же повернули назад. Те, кто выскочил вперед, летели по инерции.
   — Хана срезали! — заявил Куркин. — Ух ты, мать твою!
   Горстка смельчаков в дюжину человек продолжала преследование до тех пор, пока не сократилась вдвое. Бой был выигран за десять минут.
   — Черт! Я даже испугаться не успел, — с гордостью заявил Белый.
   — Не так страшен черт, как его малюют, — усмехнулся Чижов. — А я думал, Хан — казах.
   — А кто же он? — удивился Куркин, вставая на ноги.
   — Стопроцентный монгол.
   — А его часом не Батый зовут? — спросил Белый.
   — Хан, он и есть Хан, — не понял вопроса Куркин.
   — Мне говорили, что много монголов ушли в степи Казахстана. Кочуют, воруют скот, лошадей, но чтобы на «железку» выходили, не слыхал.
   Куркин взглянул на Чижова.
   — Тебя как зовут, паренек?
   — Андрей.
   — Первозванный. Андрей Спаситель. Ловко ты их подкосил.
   — Это тебе урок, Куркин, на следующий заход. Убирай вожака. Азиаты учились воевать у собственных лошадей. Все стадо идет следом за лидером. Они не думают, они повторяют то, что делает главный.
   — Буду знать. Только больше я никуда не пойду.
   Куркин вытянул руки вперед:
   — Видишь, как пальцы трясутся. Хватит.
   — Тогда наливай, пора, — предложил Белый.
   — Да. Закончим наш обед. Отвлекают.
   Сели вокруг ящика. Куркин достал из-под тулупа алюминиевую фляжку.
   — Все, хватит, отвоевался.
   — Ладно, забудь. — Белый похлопал здоровяка по плечу. — Тебя как звать?
   — Куркин.
   — А имя есть?
   — Вова.
   — Разливай, Вова. До Москвы путь долгий, а кошмары остались позади.
   — Неужели? — спросил Чижов.
   — Во всяком случае, те, что планировались на отрезок от точки А до точки Б.
   — Тебе виднее.

***

   Задание было стандартным, без особых выкрутасов, и Сомов оставался спокойным и холодным, как лягушка на листе болотной лилии. Он сидел на подоконнике между шестым и седьмым этажами и думал о предстоящей вечеринке, которую устраивал в честь своего отъезда в Ессентуки. Отдельный кабинет в «Арагви», шашлыки, девочки, вино и ночной поезд. Сомов устал, и зима действовала ему на нервы слякотью и серостью.
   Часы показывали четырнадцать ноль одну. Он находился в подъезде больше шести минут, что идет вразрез с инструкцией. К таким мелочам Сомов относился спокойно. Жизнь не вмещается в рамки догм и инструкций, она непредсказуема. У Сомова имелись причины считать себя везунчиком, и он оптимистично смотрел на любые события. Смерть сама знает, когда прийти за тобой, и если тебе суждено умереть от пули, то кирпич не свалится на голову.
   К подъезду дома подкатил темно-синий «мерседес». Шофер вышел из машины, обошел ее и открыл заднюю дверцу. Сначала появилась нога, а затем вся туша человека, похожего на старого неуклюжего слона. Он медленно направлялся к дому, держа в руках тяжелый кожаный портфель.
   Сомов спрыгнул с подоконника и, спустившись на лестничную клетку шестого этажа, встал возле раздвижных дверей лифта. Мотор подъемника загудел.
   Сомов оставался неподвижным. Он ждал человека с портфелем. Скрежет приближающейся кабины нарастал. И вот пришел момент, когда старая несмазанная телега остановилась. Двери разъехались в стороны. Взгляды двух человек встретились. Сомов улыбнулся.
   — Добрый день.
   Толстяк с портфелем и в старомодной фетровой шляпе не ответил, а лишь коротко кивнул. «Никто не хочет расшаркиваться перед смертью, — подумал Сомов, — а зря. Смерть надо уважать!»
   Молодой человек посторонился и позволил солидному господину выйти из кабины. Толстяк свернул влево, к шестьдесят девятой квартире. Сомов прижал ногой раздвижные двери и вынул руку из правого кармана, в которой находился пистолет с глушителем. Толстяк не видел, как черный ствол нацелился в его затылок. Четыре легких хлопка не разбудили бы спящую кошку. Старомодная шляпа отлетела, а лысый череп превратился в кровавый ком. Тяжелая туша повалилась на дверь и начала сползать вниз, оставляя на черной кожаной обивке бурые маслянистые пятна.
   Сомов бросил пистолет рядом с телом и вошел в лифт. Двери захлопнулись, подъемник со скрежетом пополз вниз. Сомов стянул с рук тонкие резиновые перчатки и вложил их в пустую пачку из-под сигарет. На площадке первого этажа он надел очки с простыми стеклами и вышел из дома.
   Падал мокрый снег, и Сомов поднял воротник куртки. «Мерседес» стоял на месте, а шофер не отрывал глаз от книги. Он любил читать боевики о наемных убийцах.
   Настоящий убийца тем временем свернул на дорожку, миновал машину и нырнул в арку. Проходя мимо мусорного контейнера, Сомов оглянулся. Ни души. Он бросил в мусорную кучу очки и мятую пачку из-под сигарет.
   В десяти шагах у тротуара стояла белая «шестерка» с грязными номерами. Сомов сел в машину и включил двигатель. В те секунды, пока разогревался двигатель, убийца сорвал с головы черный парик и тонкую полоску усов, приклеенную под носом. Налет кавказской внешности исчез мгновенно с появлением редких рыжих волос и исчезновением грубых черных усов. Наклейки были брошены в пакет и убраны под сиденье.
   Машина плавно тронулась с места и направилась к центру города, теряясь в общем потоке движения.
   Спустя пятнадцать минут Сомов свернул направо и выскочил на Олимпийский проспект. Три машины ГАИ и десяток нарушителей вели знакомую всем войну. Полосатый жезл мелькнул перед капотом Сомова.
   — Сволочи! — рыкнул Сомов.
   Он знал маршрут наизусть и мог проехать его с закрытыми глазами.
   Он точно знал, что знака здесь не было и они его выставили, чтобы стричь лохов.
   Белая «шестерка» остановилась впереди остальных машин, но водитель из автомобиля не вышел. Сомов наблюдал в зеркало заднего вида, как ленивый гаишник, переваливаясь с ноги на ногу, приближался к его «Жигулям». Сомов опустил стекло.
   Лейтенант потребовал документы и не реагировал на возмущение водителя. Он делал свою работу, и спорить с ним не имело смысла. Сомов подал права и техталон лейтенанту. Тот ознакомился с бумагами и холодно сказал:
   — Пройдите к «форду», там составят протокол. — Гаишник повернулся и направился назад, где стоял вышеназванный автомобиль, унося с собой документы. Сомов ударил кулаком по рулевому колесу Только теперь он понял, что его спокойствие лишь видимый фарс, а на самом деле он уже на грани нервного срыва. Сделав несколько глубоких вдохов, Сомов вышел из машины.
   Бодров был контролером с большим стажем и огромным опытом. В свое время он, как и Сомов, работал «подъездником», что не требовало большой квалификации и оплачивалось унизительно низкими ставками. Теперь Бодров поднялся на несколько ступеней вверх и имел право при необходимости ликвидировать ликвидаторов. Сегодняшнее задание ему не нравилось. Бодров имел высокий статус и контролировал снайперов, а тут ему всучили «бродягу». Но когда машина Сомова свернула на запрещающий знак, то Бодров напрягся. Он затормозил за десять метров до поворота и вышел из машины.
   Поведение киллера ему стало непонятным. Знак виден издали, при «отходе» риск исключен. Бодров подошел к светофору и увидел вереницу машин и гаишников. Теперь картина прояснилась. Знак на подставке — ловушка для чайников. Но три машины ГАИ слишком много для жидкой кашки. Бодров видел, как остановили машину его подопечного и как к ней направился стригач. В эту секунду требовалось принять решение. Впервые Бодров почувствовал неуверенность.
   Когда Сомов вышел из арки, контролер понял, что операция прошла успешно. Бодров стоял на другой стороне улицы больше часа и видел прибытие Сомова и отход. Ничего не говорило о том, что за ним ведут наблюдение. Бригадир выставил пост у соседнего дома. Женщина гуляла с ребенком в садике и наблюдала за подъездом. Чисто. Сигналов тревоги не поступало. Бодров развернулся и поехал следом за Сомовым. Рядом работала видеокамера с широкоугольным объективом, и все машины с их номерами фиксировались на пленке.
   Бодров оставался спокойным и продолжал вести Сомова по маршруту отхода. Дважды он передавал его на попечение коллег и срезал углы. Возле Олимпийского проспекта Бодров вновь взял Сомова под свой контроль, и тут Сомов действовал механически и не видел знака, что говорит о его напряжении. В кармане контролера находился пульт дистанционного управления. Стоило ему нажать кнопку, и белая «шестерка» взлетит в воздух. Потеря Сомова ничего не значила для организации, арест Сомова внесет сумятицу в ряды его коллег. Второй провал за месяц — непозволительная роскошь. Но тут был и другой фактор.
   Взрыв в центре Москвы насторожит оперативников и всполошит сонное начальство на Петровке. Ход грубый и неуместный. Пока гаишник приближался к белой «шестерке», Бодров не пришел к однозначному решению и медлил. Он видел, как гаишник передал документы водителю «форда» и вышел с жезлом на середину улицы. В ту же минуту из «шестерки» на свет Божий вынырнул Сомов и, озираясь по сторонам, направился к «форду». Теперь взрыв не имел смысла. У контролера не хватило аргументов для принятия решения. А аргумент имелся: если руководство поручило ему контролировать обычную операцию, то для этого имелись веские причины. Бодров и сам удивлялся своему заданию, но следовало не удивляться, а действовать. Его смутил один вопрос: как опера могли вычислить маршрут отхода?
   Расчет на смекалку Бодрова себя не оправдал. Когда Сомов подошел к патрульной машине, контролер потерял свои функции и мог лишь выполнять роль обычного наблюдателя — зеваки.
   Те, кто готовил операцию с противоположной стороны, действовали методом «снег на голову» и даже не подумали о существовании взрывного устройства. Несколько невинных владельцев «Жигулей» и работников милиции могли взлететь на воздух. Подполковник милиции Ефимов родился в другое время. Он учился воевать у бандитов с газырями на груди черкески и кинжалом на поясе там, где все позволено и все хорошо, если враг повержен, а ты отплясываешь лезгинку на крышке его гроба.
   Сомов дождался, когда очередной нарушитель освободит переднее сиденье «форда», и занял его место рядом с водителем в лейтенантских погонах.
   Кто-то еще сидел в машине на заднем сиденье, но нарушитель не посмотрел назад.
   Капитан устало повернул голову.
   — Фамилия!
   — Сомов.
   Капитан прищурил глаза и внимательно осмотрел сидевшего рядом человека. Он впервые видел наемного убийцу, не киношного, а настоящего. Обычный человек, не зверь, не громила, а так, ни то ни се! За двадцать минут до встречи он и трое его напарников на других машинах прибыли на Олимпийский и выставили привезенный знак на угол проспекта. Десяток машин было остановлено без особых причин, а скорее, для видимости работы. Массовка играла натурально, возмущениям не было предела. Инструкции получали по ходу операции от майора, который разгуливал с жезлом в лейтенантских погонах. Руководил операцией подполковник Ефимов, которого работники управления видели впервые. Поверх мундира Ефимов накинул обычный серый пуховик и застегнул его на одну пуговицу. Сейчас его погоны могли смутить зевак и автомобилистов, они ему понадобятся при задержании преступника. Последним, кто получал от Ефимова инструкции, был безликий очкарик, сидевший на заднем сиденье «форда».
   — А главное, не дрейфь, Гоша. Дело пустяшное, а раздуть его можно, как воздушный шар. У тебя все в порядке?
   Ефимов постучал по кожаной сумке, стоявшей в ногах очкарика.
   — Не беспокойтесь. После операции к вам на кривой козе не подъедешь, знаю я вас, оперативников. Заранее два-три вопроса.
   — Валяй, Гоша.
   — Первый вопрос напрашивается сам собой. Что вы будете делать, если киллер поедет другой дорогой?
   — Наши посты стоят на всем пути следования убийцы, и при малейшем отклонении от курса мы получим сигнал. Но рация молчит, значит, все идет так, как надо. И запомни, Гоша: это интервью ты брал в моем кабинете. Во время нашего разговора позвонил телефон, и я выехал на задержание, а ты увязался за мной. Жертву спасти не удалось, и мы ринулись в погоню. Работники ГАИ при задержании опасного преступника проявили себя как классные профессионалы. — Ефимов подмигнул капитану, который повернул назад голову и слушал сумбурный бред шального подполковника. — Преступник был схвачен здесь, в центре Москвы. Жертв нет.