Мартин Дебора. Леди туманов

   Кэтрин словно не слышала его слов.
   — И ты вовсе не собирался писать книгу о народных преданиях. Это была всего лишь уловка… с помощью которой ты выведывал мои секреты. И ты скорее всего и в глаза не видел моего эссе. — Все, что она копила в себе, выплеснулось наружу. — За какую же дурочку ты меня принимал, сочиняя, будто пришел пешком… только, чтобы услышать мое мнение…
   — Это истинная правда, — запротестовал Эван. — Твое мнение очень много значило для меня. Именно поэтому мне было так трудно признаться во всем. После того как я понял, что ты ни в чем не виновата, меня начали мучить угрызения совести. Тем более что я очень хорошо понимал, как это обидит тебя. И, как видишь, не ошибался. Меньше всего на свете мне хотелось причинить тебе хоть малейшую боль…
   Кэтрин отвернула лицо. В его голосе звучала жалость, а это было невыносимо.
   — Н-н-е такая уж я слабая. И могла бы выдержать всю тяжесть правды. Ее груз легче, чем любой другой.
   — А я и не считал тебя слабой. — В его голосе не было и тени снисходительности. — Все, что я видел, доказывало, насколько отважно ты встречаешь трудности. И поступаешь, как считаешь нужным. Но и самые сильные и храбрые женщины уязвимы. Мне не хотелось заставлять тебя снова переживать боль обиды. И если кто из нас и повел себя трусливо, если кто и проявил слабость, так это я. Потому что боялся: а вдруг после того, как я признаюсь, ты… возненавидишь меня… А я просто не мог бы жить, зная, что бы ненавидишь меня. Так, как ты ненавидишь меня сейчас.
   Кэтрин покачала головой:
   — Тебе не следовало заходить в своем притворстве так далеко. Не стоило делать вид, что тебя влечет ко мне…
   — Боже! Неужели ты считаешь это притворством? Да разве это мыслимо? — Резким движением Эван повернул Кэтрин к себе и сверкающими глазами пробежал по ее лицу. Черты Эвана выражали страшное напряжение. —Желание нельзя изобразить. Уверяю тебя. Даже на одну долю секунды. Поверь, все то время, пока я целовал тебя, мне стоило неимоверных усилий сдержаться и не сорвать с тебя одежду. И даже когда я не знал, виновна ты или нет, желание не покидало меня.
   Его слова подействовали на нее ошеломляюще. До последней минуты она считала, что его страсть была лишь частью его игры. Но не обманывает ли он ее снова? Или, может быть, опять пытается пощадить ее чувства?
   Не решаясь взглянуть ему в лицо, чтобы не прочесть на нем себе приговор, Кэтрин попыталась отстраниться. Но Эван, обняв ее за талию, притянул к себе.
   — Это пугает тебя? — охрипшим голосом спросил он. — И меня тоже. Потому что еще никогда и ни одну женщину я не желал так сильно, как тебя.
   Кэтрин отвела взгляд. Если бы только она так страстно не хотела верить словам Эвана!
   — Почему, по-твоему, я пришел сегодня? — продолжал он. — Ведь никто меня не заставлял. Зачем мне было мокнуть под дождем и ждать, когда ты позволишь мне объясниться.
   — Зачем же ты пришел?
   Мягко обхватив свободной рукой ее подбородок, он смотрел на нее темными, как грозовое небо, глазами.
   — Потому что мне невыносима была мысль, что я больше никогда не увижу тебя. — Большим пальцем он провел по нижней губе Кэтрин. — Потому что не мог представить, что больше никогда не прикоснусь к тебе… не обниму… и не поцелую тебя…
   Последние слова он произнес на одном дыхании, и Кэтрин поняла, что сейчас он ее поцелует. И она не нашла в себе сил воспротивиться. Просто ждала, когда его губы прикоснутся к ее губам.
   И когда это случилось, дрожь прошла по ее телу. Дрожь удовлетворения от того, что она получила желаемое. Веки ее опустились сами собой, губы приоткрылись, и он впился в них медленным, чувственным поцелуем, от которого у нее перехватило дыхание… и рухнули все преграды, воздвигнутые ее волей.
   Поцелуй их длился, наверное, лишь несколько секунд, но они показались ей вечностью. И когда он оторвался от ее губ, Кэтрин совершенно растерялась. Как получилось, что ее тело сразу же предало ее? Как она может целоваться с мужчиной, который скорее всего думает только о том, как бы надеть на нее кандалы?
   Кажется, Эван тоже был потрясен, потому что, прижавшись лбом к ее лбу, пробормотал:
   — Ты и впрямь не испытываешь ненависти ко мне. Кэтрин не могла вымолвить ни слова. Ей просто нечего было сказать.
   — Я знаю, что не имел права целовать тебя, — прошептал Эван дрожащим голосом. — Но я три ночи не смыкал глаз, вспоминая, как целовал тебя тогда на кухне. И больше не мог вынести этой муки ожидания. Я так страстно хочу тебя…
   «Я так страстно хочу тебя»… Его слова эхом отозвались в ее сердце, изгоняя все прежние страхи.
   — Кэтрин… — пробормотал он, прижавшись губами к ее щеке.
   — Что?
   — Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня? Она посмотрела на него, и волна чувств захлестнула ее с головой. Тепло его тела несло… боль. Ей было невыносимо трудно собраться с мыслями… Это тепло превращалось в огонь, который пожирал ее…
   Со стоном высвободившись из его объятий, Кэтрин прошла к окну. Отбросив занавес, распахнув створки, она глотнула свежего воздуха и попыталась подавить эмоции и обратиться к своему разуму.
   Но сколько бы разум ни твердил ей, что поведение Эвана выходит за рамки того, что позволено джентльмену, сердце подсказывало, что она на его месте поступала бы точно так же. Если бы кто-то убил Боса, она бы нагромоздила горы лжи, лишь бы разоблачить убийцу. А ведь она знает Боса каких-то два года. В то время как Юстин и Эван дружили с самого детства.
   — Кэтрин? — повторил Эван, не двигаясь с места. — Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?
   Кэтрин медлила, хотя уже знала, что она ответит ему:
   — Думаю, что да.
   Он с трудом выдохнул:
   — Спасибо.
   Кэтрин не заметила, когда он подошел к ней. Просто вдруг снова почувствовала его рядом с собой. Пальцы Эвана пробежали по ее волосам, которые рассыпались по плечам, когда она снимала с себя мокрый плащ. И, отодвинув эту волнистую массу, он поцеловал ее в обнаженное плечо.
   Кэтрин снова задернула занавес, ощутив вдруг столь немыслимое по глубине желание, что это испугало ее. Одно дело — простить его. Другое — позволить ему стоять рядом, целовать, гладить ее… позволять ласкать. Бог знает куда это может завести…
   Эван снова поцеловал ее в шею. И новая волна дрожи пробежала по телу Кэтрин.
   — Теперь, когда ты получил прощение, можешь ехать к себе со спокойной совестью.
   — Но я не хочу уезжать. — Мягко положив руку ей на талию, Эван зарылся лицом в шелковистую волну волос. Потом его губы скользнули к уху, и он прошептал: — И мне кажется, ты тоже не хочешь, чтобы я уезжал от тебя.
   Тело Кэтрин снова предательски затрепетало.
   — Что я хочу — это не имеет значения.
   — Для меня это имеет огромное значение. — Эван снова повернул ее лицом к себе. Никогда она еще не видела его таким сосредоточенным и серьезным. — Это самое главное для меня.
   В полном молчании они смотрели друг на друга. Руки Эвана покоились на ее талии, и ему, похоже, было вполне довольно этого. Но огонь, пылающий в его глазах, обещал так много. И она вспомнила, что Эван — единственный мужчина, который сумел пробудить в ней желание, который одним поцелуем превратил ее в необузданную дикарку.
   Внезапный стук в дверь заставил их вздрогнуть. Эван опустил руки, однако глаз от ее лица не отвел ни на секунду.
   — Мадам! — услышала Кэтрин голос дворецкого. — Прошло больше пяти минут. Прикажете мне войти?
   Кэтрин замерла, глядя на Эвана. Он не шевельнул и пальцем. Но в глубине его глаз промелькнул страх, что она сейчас прогонит его от себя.
   — Мадам? — повторил Бос, на этот раз уже с явной тревогой.
   — Я слышу вас, Бос, — отозвалась Кэтрин. Что же делать? Она просто не в силах оторваться от Эвана… Но если она позволит Босу войти, все будет кончено. По крайней мере, пока.
   — Я облегчу тебе ситуацию, Кэтрин, — тихо заговорил Эван. — И как только ты позовешь своего сторожевого пса, я уйду. Клянусь, я уйду и никогда больше не побеспокою тебя. — Он еще больше понизил голос: — Но если ты отошлешь его прочь, ты станешь моей. Я уложу тебя на эту постель и покажу, что мне хотелось сделать с первой минуты, когда я увидел тебя на озере.
   Обещание, сквозившее в его словах, в звуках его голоса, в напряженной позе, возбудило ее еще сильнее.
   — Выбор за тобой, — продолжал Эван. — Наверное, это несправедливо — заставлять тебя принимать решение, но я не могу больше выносить этой неопределенности. Не могу больше проводить ночи без сна, желая тебя всей силой своего существа. Если мне не дано владеть тобой, я должен уехать. Итак, выбор за тобой!
   Кэтрин даже было больно дышать. Выбор… Либо отослать его прочь и никогда больше не видеть, либо отдать ему все. Он просит так много… слишком много… не предлагая женитьбы или постоянной связи. Он предлагает лишь сиюминутное удовольствие. И после этого она станет подпорченным товаром для любого другого мужчины. Может даже забеременеть…
   Ей следует отчитать Эвана как следует и отправить прочь. Или самой убежать как можно скорее…
   И тогда одна томительная ночь будет проходить за другой. Какой смысл в замужестве, если все равно ни один мужчина не сможет притягивать ее с такой же силой, как Эван. Ни один не вызовет у нее такого уважения, восхищения… Ни с одним она не будет себя чувствовать так, как с ним… И никогда никого другого не захочет.
   Не отрывая взгляда от Эвана, она позвала:
   — Бос, входите, пожалуйста!
   Эван закрыл глаза. Мучительная боль исказила его лицо. В дверях появился дворецкий, и Кэтрин проговорила:
   — Сегодня вы мне больше не понадобитесь. Вы свободны до завтра.
   Эван распахнул глаза. И, не доверяя своему слуху, уставился на Кэтрин.
   — Мадам, но не хотите же вы, чтобы я оставил вас наедине с этим…
   — Вы свободны, — уже более жестко сказала Кэтрин, не в силах оторвать глаз от Эвана. А про себя взмолилась: «Ну пожалуйста, Бос. Побудьте сегодня не моим защитником, а просто слугой».
   Воцарилось долгое молчание. Было так тихо, что она, казалось, слышала, как падают капли воска на подсвечник.
   Наконец Бос тяжело вздохнул:
   — Как прикажете, мадам, — и вышел, закрыв за собой дверь.

12.

   Эван не мог поверить в это чудо. Они с Кэтрин были одни. Она сделала свой выбор. Несмотря на все, что произошло, несмотря на его обман, она выбрала его.
   — Боже, Кэтрин! — Он провел дрожащей рукой по ее щеке, все еще сомневаясь в реальности происходящего. — Когда ты позвала дворецкого, я подумал…
   — Если бы он не убедился, что ты не причинил мне вреда, он бы ни за что не ушел.
   — Как я счастлив, что ты отослала Боса. — Ладонь его задержалась на порозовевшей от смущения щеке Кэтрин. Теперь она принадлежит ему. По ее собственному желанию. — Мне трудно представить, что бы я выкинул, если бы ты… прогнала меня.
   — Что мне, наверное, и следовало сделать, — неуверенно проговорила Кэтрин. — Напрасно я согласилась увидеться с тобой и…
   Эван, склонившись к ней, закрыл ей рот губами, не дав закончить фразу. Он не допустит, чтобы она пожалела о своем решении. Во всяком случае, сегодня. Прижав ее к себе, Эван отметил, что, хотя сама Кэтрин сомневалась в правильности этого выбора, тело ее не испытывало никаких колебаний. Руки ее сами собой обвили его шею, и она прильнула к Эвану с таким простодушием, словно не понимала, какой бесценный дар готова ему принести.
   Но Эван-то знал. Знал, что она ему отдает — свою девственность. И хотя Кэтрин считает, что ей не суждено выйти замуж, поэтому незачем хранить невинность, все же Эвану стало не по себе.
   Но минутное замешательство прошло, поскольку его оттеснило более сильное чувство: тело само отозвалось на близость Кэтрин, ее мягкость и податливость. Ему еще не приходилось иметь дело с женщиной, желание которой с такой зеркальной точностью отражало бы его собственное страстное, нетерпеливое желание. Что касается его бывшей невесты, то она напрочь отрицала даже возможность чего-то похожего на страсть, позволяя ему лишь слегка чмокать ее в губы. И стоило ему попытаться выйти за дозволенные рамки, как она тотчас начинала сердиться.
   У него, конечно же, были и другие женщины, хотя постоянных любовниц он никогда не заводил. Но на пирушках, куда его приводил Юстин, попадались недовольные своими мужьями жены, замужние сестры студентов… Одним словом, когда у него возникала потребность, ему без труда удавалось найти женщину, которая охотно делила с ним ложе.
   Эти ничего не значащие любовные развлечения, которые были по душе Юстину, представлялись малопривлекательными Эвану. Он занимался ими только в минуты крайней угнетенности. Но ни одна из женщин, с которыми он имел дело, не вызывала в нем таких ощущений, такого жара, томления, такого глубокого внутреннего желания.
   Близость с Кэтрин представлялась ему как нечто волнующее, трепетное и всепоглощающее. И когда он дрожащей от нетерпения рукой провел по ее восхитительно округлому бедру, а потом по груди, Кэтрин, застонав, подалась ему навстречу, словно чайка, бросившаяся навстречу ветру.
   В памяти снова всплыло, как увидел Кэтрин, выходящей из озера, — розовые соски, проглядывающие сквозь прозрачную сорочку, прекрасное тело облепила мокрая ткань… Как ему снова хотелось увидеть ее такой. А еще лучше — совсем обнаженной, чтобы он мог коснуться сверкающих белизной бедер и нежных завитков на лоне.
   Но вместо этого Эван продолжал целовать ее. И поцелуи его были томительными и долгими, словно ему хотелось испить всю сладость влажных и мягких губ Кэтрин до дна. Только когда он вдруг осознал, как трепещет ее тело в его руках, Эван оторвался от ее губ, чтобы скользнуть к подбородку, шее, ключицам… Ему хотелось бы всю ее покрыть поцелуями. Не помня, как ему удалось это сделать, Эван расшнуровал корсаж, расстегнул платье и тронул губами набухшие соски, ощущая, как Кэтрин впивается пальцами в его плечи.
   — О, Эван…
   Дрожащий голос Кэтрин заставил его пойти дальше: он обнажил обе ее груди, упиваясь тем, как она извивается в страстном нетерпеливом желании отдаться ему.
   Он не меньше ее изнывал от желания. Он жаждал обладать ею, лечь меж ее белых ног, которые обовьются вокруг его бедер… Ощутить вкус… каждого укромного уголка ее тела и… дать ей почувствовать себя… Он непременно сделает это, но только надо быть очень осторожным, очень нежным с любимой Кэтрин. Она ведь еще не знала мужчин. Он может испугать ее. Чего ему хотелось бы меньше всего на свете.
   Эван нежно сжал ее грудь, глядя на ее слепленные веки и полуоткрытые губы, — и горячая вдлна желания окатила его с новой силой.
   — Кэтрин?.. — Он уткнулся губами в ее выгнутую шею. — Мне хочется увидеть тебя обнаженной. Позволь мне снять с тебя одежду?
   Глаза ее медленно распахнулись, и она густо порозовела.
   — Я не знаю… Я понятия не имею, что можно делать, а чего не следует…
   Дрожащими руками он быстро расстегнул до конца пуговицы и крючки.
   — Тогда не беспокойся. Я знаю, что тебе следует делать…
   Кэтрин замерла, позволяя ему завершить раздевание.
   — Конечно. Ты, наверное, проделывал это с бесчисленным количеством женщин…
   — Отнюдь нет, — перебил ее Эван. Какое счастье, что на ней не было всех этих нижних юбок. Всего лишь тонкая сорочка. Предощущение того, что уже в следующую секунду он увидит ее полностью раздетой, обжигало, как пламя. — И ни одна из них не вызывала у меня такого жгучего желания, как ты.
   Покончив с крючками, Эван снова повернул ее лицом к себе. Кэтрин была настолько смущена, что не могла поднять на него глаз. Прикоснувшись тыльной стороной ладони к ее пылающим щекам, Эван спросил:
   — Ты будешь чувствовать себя лучше, если я позволю тебе тоже снять с меня одежду?
   Глаза ее еще больше расширились.
   — Нет, от этого будет только хуже!.. О, Эван, я не должна этого делать, это дурно…
   — Разве тебе сейчас хуже? — спросил Эван, медленно снимая с Кэтрин прозрачную сорочку, так что она соскользнула сначала на талию, а потом на пол.
   — Да… но… — нерешительно проговорила Кэтрин, запнувшись, когда его взгляд пробежал по ее телу, по заострившимся от напряжения соскам… тонкой талии… округлым бедрам…
   Казалось, жар стыдливости и смущения охватил все ее тело, когда взгляд Эвана остановился на шелковистых завитках ее лона. Кэтрин инстинктивно попыталась прикрыться ладонью, но Эван отодвинул ее руку, пробормотав:
   — Пожалуйста… не мешай мне наслаждаться красотой твоего тела. Мне оно снилось ночами, моя милая Кэтрин!
   Ласковая нежность, с которой Эван проговорил эти слова, заставила ее снова вспыхнуть, и Кэтрин, полуотвернувшись, позволила ему рассмотреть себя с головы до ног. Едва уловимый запах сирени, исходивший от нее, заставил его вспомнить о том, что Кэтрин принадлежит к иному, нежели он, слою общества. К тому, где богатые люди ежедневно принимают ванны с сиреневой водой и одеваются в тонкие муслиновые ткани. К тому слою общества, до которого самому Эвану очень далеко.
   Мальчиком Эван издали глазел на таких, как она, — они изредка появлялись в Линвуде. Он восхищался их ухоженным видом и красивой одеждой — ведь сам он на своей ферме имел возможность вымыться всего лишь раз в неделю. И одежда его была из домотканого полотна и грубой шерстяной материи.
   Теперь, конечно, он принимал ванну столько раз, сколько ему хотелось. И одевался так же, как те люди, на которых он прежде взирал с немым восхищением. Но внутренний голос не уставал твердить Эвану, что он по-прежнему всего лишь простой парень, который только притворяется кем-то другим.
   И этот же голос зазвучал в нем сейчас снова, напомнив, что Эван не имеет никаких прав на эту прелестную женщину, с ее невинностью и чистотой. На даму столь благородного происхождения. Эван заставил этот голос замолчать. Кэтрин не из таких женщин, чтобы ее заботило его происхождение.
   Но самое главное, — она желала его. И только это имело значение.
   Встав на колено, он осторожно развязал подвязки, потом спустил чулки… пальцы его скользнули вверх, меж ее ног, и Кэтрин затрепетала.
   — Скажи мне, Кэтрин, неужто в этом есть хоть что-то дурное? — с трудом, хриплым от сдерживаемой страсти голосом, проговорил Эван. — С той минуты, как я увидел тебя, я просыпался каждую ночь, воображая, как нежна на ощупь твоя кожа и как восхитительны твои бедра.
   Эван поднялся на ноги, но рука его по-прежнему медленно двигалась вверх, пока он не ощутил прикосновение мягких завитков.
   Кэтрин слабо вскрикнула, но не успела запротестовать. Он снова закрыл ей рот поцелуем и долго не отрывался от ее губ, а палец его тем временем пробирался сквозь шелковистые волоски.
   Лоно было влажным, горячим и пульсирующим — Эван застонал от наслаждения, ощутив это. Она желала его. Ее испуг еще не прошел, но желание оказалось сильнее страха.
   Когда пальцы Эвана скользнули в лощинку, он ждал, что Кэтрин начнет вырываться, но она только сильнее выгнулась навстречу ему.
   — Как хорошо, правда, моя девочка? — прошептал Эван.
   Кэтрин с трудом понимала, о чем он спрашивает, потому что его жадный рот, оторвавшись от ее губ, прильнул к груди. Но Кэтрин и в самом деле было хорошо, просто восхитительно. Каждое прикосновение Эвана отзывалось в ее теле дрожью… И еще глубинным томлением, какого она еще не испытывала прежде, — даже когда металась по ночам в своей одинокой постели.
   А пальцы Эвана! Они просто делали с ней чудеса. Когда один из них оказался у самого лона, Кэтрин пронзило ощущение неизъяснимого наслаждения. Нежно, но настойчиво, палец ласкал ее сокровенное место, и, когда она наконец расслабилась, волна горячего жара окатила ее с ног до головы. Это было так прекрасно, что Кэтрин показалось, будто она вот-вот растворится в блаженстве.
   Никто не говорил ей, что она будет чувствовать нечто подобное. В ночь накануне свадьбы бабушка определила занятие любовью как «обязанность, порой довольно приятную», но предупредила, что в первый раз это будет больно. И из бабушкиного описания самого акта Кэтрин отлично поняла, почему он связан с болью. Ибо вообще не представляла, как она может вытерпеть, чтобы нечто постороннее именно таким способом проникло в ее тело.
   Но пока боли не было. Никакой. Только невыносимое, жгучее желание, вызванное ласками Эвана, которое заставляло Кэтрин вцепиться изо всех сил сначала в его рубашку, а затем в бугрящиеся под ней плечи Эвана.
   И вдруг она почувствовала, что ей хочется ощутить его тело не сквозь ткань рубашки. Ощутить его кожу под своими ладонями, погладить его грудь. И пальцы Кэтрин сами собой потянулись к пуговицам. Она никогда раньше не раздевала мужчину и не представляла, как это надо делать. Но едва Эван разгадал ее намерение, он тотчас принялся помогать ей и снял рубашку через голову.
   Но не остановился на этом. Одним быстрым движением он стянул брюки и подштанники. После чего выпрямился перед ней — такой же нагой, как и она сама.
   Кэтрин была поражена тем, что предстало ее взору. Фигурой Эван вовсе не походил на человека, большую часть жизни занимавшегося научными изысканиями. Широкий разворот плеч, развитые мускулы. Могучую грудь делила надвое струйка волос, которая спускалась вниз, к столь же четко прочерченным мускулам живота, а затем и к…
   Зардевшись, Кэтрин вскинула глаза к лицу Эвана и по блеску в его глазах поняла, что он не собирается подсказывать, как ей справиться со своим замешательством.
   — Скажи мне, я первый мужчина, которого ты видишь обнаженным? — хрипло проговорил он.
   — Да.
   — Тогда, может быть, ты не просто посмотришь? — С загадочной улыбкой он взял ее руку и положил себе на грудь.
   Ощущение его тела вызвало у Кэтрин новую волну дрожи. Трепещущими пальцами она провела по мускулистой груди и чуть впалому животу. Когда ее пальцы прикоснулись к пупку, Эван вздрогнул, тело его еще больше напряглось.
   Она замерла, но он с легким стоном потянул ее руку ниже и… прижал к своей возбужденной плоти. Кэтрин попыталась вырвать руку, но Эван ее не отпустил. Сжимая ее руку в своей, он заставил ее пробежать пальцами вверх и вниз по его плоти, удовлетворяя любопытство Кэтрин, в котором она стыдилась признаться даже самой себе. Эван содрогнулся всем телом, когда, погладив нежную кожу, ладонь легла на округлую шелковистую головку.
   Но тут она допустила ошибку — опустила глаза и взглянула на его затвердевшую плоть. Ее охватил испуг: и все это должно войти в нее? Но каким образом? Да ее же разорвет пополам!
   В ужасе Кэтрин попробовала отдернуть руку, но он поднял ее к губам и принялся один за другим целовать каждый палец.
   — Скажи мне, моя дорогая, — прошептал он, — кто-нибудь рассказывал тебе о том, что делают в постели мужчина и женщина?
   Не в силах взглянуть на него, Кэтрин кивнула.
   — И говорили, что тебе будет больно? Кэтрин снова кивнула, еще менее уверенно. Он потер ее руку о свою щеку:
   — Поверь мне, эта боль непродолжительна. Покачав головой, она попыталась податься назад, но
   Эван взял обеими руками ее лицо в свои ладони и, глядя в самую глубь ее души, проговорил:
   — Я бы не стал обманывать тебя, Кэтрин, даже ради того, чтобы удовлетворить свою страсть. Сначала ты испытаешь легкую боль, но она сразу же исчезнет. И после этого ты испытаешь наслаждение. Я сделаю все, чтобы оно было как можно полнее.
   Он покрыл поцелуями ее лицо.
   — Все, на что я способен… — добавил он низким голосом. И прежде чем она успела что-либо ответить, поднял на руки и понес к кровати.
   Кэтрин не отрывала от него глаз, пока он укладывал ее на постель. Ей никак не удавалось смирить страх. Она уже хотела было запротестовать, попросить Эвана не делать этого…
   Но как она могла — после того, как сама недвусмысленно разрешила ему остаться? Если бы она сразу сказала «нет», то Эван бы ушел. Но и этого она тоже не хотела.
   Кажется, Эван осознал опасения Кэтрин, потому что лег рядом и, глядя в испуганное лицо, принялся нежно гладить ее.
   — Ты должна говорить мне, когда тебе будет особенно приятно. Это поможет мне доставить тебе удовольствие.
   Кэтрин отвела взгляд, чувствуя смущение и неловкость. Тогда Эван накрыл ее набухшую грудь ладонью и большим пальцем начал поглаживать сосок круговыми движениями.
   — Забудь про стыд, Кэтрин. Можно быть сдержанной за пределами спальни. Но когда мы одни — веди себя смелее. Иначе как я смогу узнать, доставляет ли тебе удовольствие мое прикосновение или нет? Ответь, тебе нравится? — спросил он, нежно сжимая сосок.
   Молодая женщина по-прежнему молчала. Тогда Эван попытался убрать руку с ее груди, но Кэтрин накрыла ее своей ладонью и умоляюще взглянула на него.
   Смутная улыбка пробежала по губам Эвана. Он снова заговорил своим низким, осевшим голосом, звук которого вызывал в ней дрожь возбуждения:
   — Вот так… Совсем не обязательно говорить. Позволь говорить своему телу.
   После этих слов Кэтрин перестала смущаться. Конечно, гораздо легче говорить с ним на языке прикосновений. Она сможет подвести его руку ко всем точкам своего тела, которые горели по ночам, жаждая прикосновений.
   И он послушно выполнял каждое ее желание, пока она не утолила этой жажды, а потом снова приник к ее губам. Сначала с нежной осторожностью, а потом все с большим нетерпением раздвинул ее губы, чтобы прикоснуться языком к ее языку. И когда она медленно передвинула его руку ниже, то ему не требовалось другой подсказки: его рука скользнула меж ее ног, пальцы принялись ласкать ее лоно с такой чувственной нежностью, какую она и представить себе не могла…