Мартин Дебора. Леди туманов

   Ноги ее вдруг сами собой раздвинулись, так что он смог устроиться меж них.
   И снова она пережила невыразимое удовольствие, которое накрывало ее новой волной всякий раз, когда он начинал гладить лоно, пока Кэтрин не поняла, что ей необходимо нечто большее.
   То же самое переживал и Эван — о чем она могла судить и по его глазам, и по тому, как дрожала его рука. Но он по-прежнему проявлял терпение, и рука его — даже после того, как Кэтрин инстинктивно раздвинула ноги, требуя большего, — двигалась с нежной осторожностью.
   — Вот так, моя хорошая, — проговорил он, — раскройся, как раскрывается цветок. И я смогу войти в тебя.
   Кэтрин еще крепче вцепилась в его плечи, когда палец Эвана продвинулся чуть дальше в ее влажное, теплое, тесное лоно… И вдруг он приподнял ее, придвинул к себе… И вот уже не его палец вошел в нее… Кэтрин ощутила в себе нечто твердое, большое и горячее
   И в этот момент Кэтрин испугалась. Вспомнив о предстоящей боли, она попыталась вырваться из его рук, но он от этого, наоборот, лишь глубже проник в нее. Но тут же вдруг снова замер, словно наткнулся на некую преграду.
   Кэтрин взглянула на него широко распахнутыми растерянными глазами.
   — Эван? А ты… уверен, что мы все делаем так, как надо?
   Ему с трудом удалось заставить себя улыбнуться:
   — Уверен.
   Мускулы его рук были страшно напряжены. Он следил за каждым своим движением, за каждым жестом, хотя чувствовалось, насколько трудно это ему дается. Несмотря на странное ощущение, будто она оказалась его пленницей, Кэтрин, под влиянием новой накатившейся на нее жаркой волны, еще шире раскинула ноги, готовая принять его в себя… груди ее прижались к телу Эвана… и мужская плоть продвинулась, казалось, к самому сердцу Кэтрин и коснулась его.
   Она и в самом деле была его пленницей. И он никогда не отпустит ее от себя. Это читалось в выражении его темных блестящих глаз, в складках, что залегли у рта.
   А потом Эван снова начал двигаться. В какой-то момент она услышала, как он застонал и резким рывком преодолел то, что мешало им соединиться.
   Ей действительно было больно, как и предупреждал Эван. Но Кэтрин ожидала, что боль будет сильнее. Словно что-то тонкое разорвалось внутри — и только.
   Кэтрин шевельнула бедрами, полагая, что все закончилось. Но Эван понял это как приглашение, и начал равномерно подниматься и опускаться, не отрывая губ от ее рта. Он словно ставил на ней свою отметку, и Кэтрин чувствовала это в каждом рывке его бедер, в каждом движении его языка у себя во рту.
   Она и сама хотела отдать ему всю себя, осознала Кэтрин. Постоянно испытывать это ощущение тепла и радости, даже восторга. Кэтрин не понимала, почему, когда Эван входит в нее, медовый жар от лона расходится по всему телу. Но размышлять об этом у нее не было сил. Она просто отдалась волне наслаждения, которая сама диктовала, что надо делать в следующий миг, и, подхватив, несла Кэтрин все дальше и выше.
   — Дорогая моя… как… как это… хорошо, — пробормотал он, покрывая поцелуями ее лицо. — Ты даже не представляешь…
   — Я… представляю… — прошептала Кэтрин, откликаясь на его страсть сначала неуверенно, а потом все более безоглядно.
   Эван испытывал такое ощущение, словно Кэтрин была создана именно для него, устроена таким образом, чтобы ему было как можно лучше в ней. Словно она всю свою жизнь ждала его одного, чтобы теперь соединиться с ним в этом восхитительном танце.
   И чем быстрее, чем глубже, чем резче входил он в нее, тем стремительнее уносилась она куда-то вверх. Прикосновение его бедер к ее бедрам, его мучительно жадный взор, вызывающий головокружение, довели Кэтрин наконец до такого состояния, когда она полностью забыла обо всем, кроме желания открыться ему как можно больше…
   Все закончилось так, будто ее подхватил вихрь.
   — Эван! — вскрикнула Кэтрин, прижав его к себе, ощущая как волны блаженства накатываются на нее одна за другой. — О-о-о-о!
   — Дорогая моя! — отозвался ей Эван и мощным толчком вошел в самую глубь Кэтрин. Что-то горячее заполнило ее — и любовники застыли как два изваяния, приникнув друг к другу. А потом Эван, распластавшийся на ее теле, уткнулся лицом ей в шею и пробормотал: — Моя сладкая… моя милая… моя нежная… Кэтрин!
   Он по-прежнему лежал сверху, и легкая волна судорог прокатывалась по его телу, как и по телу Кэтрин. А затем она расслабилась, погрузившись в состояние покоя и полного удовлетворения.
   — Тебе хорошо? — прошептал Эван, тихонько сжав губами мочку ее уха.
   Кэтрин только безмолвно кивнула в ответ. И вдруг осознала: это произошло. Она решилась… Отдала Эвану свою девственность, вопреки всем доводам своего разума. Теперь она падшая женщина.
   Но Кэтрин совершенно не ощущала себя таковой. Напротив, ее переполняли чувства радости и полноты жизни. И от всего этого она отказывалась так долго? Теперь она поняла, почему вдовы заводят любовников после смерти мужа. Отведав такое, они не могли отказать себе в возможности снова пережить нечто похожее.
   С другой стороны, вряд ли она с кем-то другим могла испытать то, что испытала с Эваном. Кэтрин была почти уверена в этом. Они были просто созданы друг для друга.
   Соскользнув с нее, Эван лег рядом, оставив руку на ее животе.
   — Тебе было очень больно?
   — Нет. Совсем немного.
   — Хорошо. — Не глядя на нее, Эван принялся обводить пальцем ее пупок, заставляя вздрагивать от каждого прикосновения. — Я был прав? Тебе ведь понравилось — хотя вначале было больно?
   Голос его дрогнул. Неужели он сомневается? Разве Эван не видел, что с ней творилось? Неужели боязнь, что ему не удалось заставить ее пережить наивысшее наслаждение, способна поколебать его уверенность в себе, в которой Кэтрин никогда не сомневалась?
   Эти мысли оттеснили стыдливость. Накрыв свой ладонью, Кэтрин сжала его руку и, глядя в его лицо, ставшее таким родным и близким за эти несколько дней, проговорила:
   — Ничего прекраснее я в жизни не испытывала. В глазах его вспыхнула радость.
   — Я никогда не переживал ничего подобного с другими женщинами. — И нежно прикоснулся губами к ее губам. — Но с той самой минуты, как я увидел тебя, я знал, что так оно и должно быть. Ты ведь особенная.
   «Особенная…» — повторила про себя Кэтрин с едва уловимым налетом разочарования. Да, конечно. Это оказалось чем-то особенным и для нее. Не только особенным, но и очень важным. И что же будет с ними дальше? Теперь, когда они пережили это… особенное… как же он поступит?
   Спросить его Кэтрин не хотела, боясь разрушить красоту этого момента. Но когда он коснулся ее губ в мягком, нежном поцелуе, в голове ее продолжала крутиться одна и та же мысль: «Что же теперь будет дальше?»

13.

   Эван проснулся с первыми лучами солнца. Приподнявшись на локте, он посмотрел на безмятежно спавшую Кэтрин. На губах ее пряталась улыбка. Шелковистые волосы разметались по подушке.
   Эвану захотелось обернуть одну прядь вокруг пальца, как он это делал ночью, но он побоялся разбудить Кэтрин. Он бы и сам поспал, но за годы жизни в Кембридже привычка вставать на рассвете стала такой стойкой, что Эван уже ничего не мог с собой поделать.
   А Кэтрин, похоже, проснется не скоро. Это хорошо. Ей надо восстановить силы. У нее была трудная ночь, несмотря на то, что Эван не стал брать ее второй раз.
   Хотя ему этого было мало… и ей тоже, судя по тому, с каким жаром она отдалась ему. На его плечах остались следы от ногтей, которыми она впилась в него в тот момент, когда первая волна наслаждения охватила ее.
   Одна только мысль об этом вызвала в нем возбуждение. Эван стиснул зубы. Ей необходимо отдохнуть от него. Какая бы страсть ни владела ею, нельзя забывать о том, что она была девственница. И все эти ощущения для нее новы и непривычны.
   Осознание этого, подобно ледяному душу, сразу сняло возбуждение. Девственница. Прежде ему не приходилось иметь дело с девушками. Он никогда не лишал женщин невинности. А у Кэтрин забрал. И что же ему теперь делать?
   Натянув одежду, позаимствованную у лакея, он вышел из комнаты и оглядел гостиную. Как он и думал, его высохшая и отглаженная одежда лежала на стуле возле двери. Подхватив ее, он вернулся назад и закрыл дверь.
   Не сводя глаз с все еще спавшей Кэтрин, Эван быстро переоделся. Ему надо подумать обо всем. А размышлять о случившемся, находясь рядом с лежавшей на постели Кэтрин, он не мог. Она выглядела такой соблазнительной. Если он задержится еще немного, то не сможет удержаться и начнет гладить ее… целовать… захочет снова войти в нее. Нет, здесь ему нельзя оставаться. Надо найти какое-то уединенное место, где он сможет хорошенько обдумать, что теперь делать.
   Едва он осторожно вышел, притворив за собой дверь, рой мыслей тотчас взметнулся вверх. Вчера, придя к Кэтрин, он не думал о последствиях. Им владело желание увидеться с ней, добиться ее прощения.
   Но стоило Эвану только взглянуть на нее, как он понял — этого мало. Услышать слова прощения и… покинуть ее? Он не в состоянии был уйти. Он и помыслить не мог о том, что больше никогда не увидит ее, никогда не сможет поговорить с ней, дотронуться до нее.
   Каким образом Кэтрин удалось так увлечь его, думал Эван, спускаясь по ступенькам. Несмотря на ее восхитительную кожу и удивительного цвета глаза, ему встречались женщины и покрасивее.
   Но ни одна из них не заставляла его переживать то, что он пережил с ней. И ни одна не давала ему ощущения такой глубокой уверенности в себе. Поистине королевского. Среди дам лондонского высшего общества — а это был небольшой круг — он был известен как друг Юстина, гений в своей области, но… сын фермера. Эван однажды случайно подслушал такой отзыв о себе: «Вообще-то неплохой малый, не будь он нищим валлийцем. Ну, вы понимаете, что я имею в виду».
   Эван очень хорошо понимал, что при этом имелось в виду. «Нищий валлиец» — это лживый, безнравственный субъект, который скорее украдет у тебя овцу, чем купит ее. Да, разумеется, работы Эвана чрезвычайно ценят критики, он получает самые высокие похвалы. Его научная репутация безупречна. Но едва он подступит ближе чем на три шага к девице из знатной семьи, как тут же неизбежно возникает вопрос о его происхождении.
   И кажется, единственная причина, по которой им увлеклась прелестная Генриетта, заключалась в том, что ее отец был купцом из Уэльса, разбогатевшим в столице. Эксцентричный старик ценил Эвана и как ученого, и как человека. Мистер Уильяме хотел, чтобы дочь вышла замуж за человека умного, а не за ловкого охотника за приданым.
   Правда, в отличие от Генриетты, Кэтрин ничего не знает о его происхождении. Она не представляет, что лет двадцать назад он мог бы только издали любоваться ею. Для нее Эван — замечательный ученый, которым она искренне восхищается… Может, только поэтому она так нужна ему? Как представительница тех женщин, которые, как правило, были для него недоступны?
   Нет, вряд ли. Ведь Эван заинтересовался ею, еще не зная, кто она такая. Смесь застенчивости и ума сразу угадывались в ней. Яркая и незаурядная, она даже не догадывалась о наличии в себе этих качеств. Очень привлекательная… но не уверенная в себе. Богатая… но не придающая значения этому.
   И еще. Несмотря на ее высокое происхождение, Кэтрин третируют так же, как всю жизнь третировали его, и Кэтрин изо всех сил старается скрыть свою боль от этого. И наблюдая, как храбро она отстаивает свое право жить по-иному, чем окружающие, Эван почувствовал желание защитить ее. Избавить от нападок невеж и невежд.
   И потому сейчас его охватила тревога. Теперь, когда он лишил ее девственности, следовало нести ответственность за этот поступок. На его совести ситуация, в которой оказалась Кэтрин. И он, безусловно, должен предложить ей выйти за него замуж. Это будет самое правильное. Даже если она откажется — из-за своей нелепой веры в заклятие, — предложить ей брак Эван обязан.
   Эван невольно представил Кэтрин в роли своей жены, и на губах его заиграла улыбка. Не только из-за того, что Кэтрин принадлежала к числу женщин, которые были способны понять и оценить его работы. Она была совершенством и в другом: внимательная, страстная… утонченная.
   Улыбка сошла с его лица, и он ускорил свои шаги по лестнице. Вот именно — утонченная. И богатая. Как он может сделать предложение такой женщине? У самого него практически нет состояния. Кэтрин решит, будто он захотел жениться, только чтобы поправить свои дела.
   Но существовал еще один важный момент. Содрогнувшись, Эван представил, что случится, если он вдруг забудется и покажет свою истинную, буйную натуру? Нежная, мягкая, деликатная Кэтрин просто не вынесет этого. Кэтрин видела его в припадке ярости. Но она была обращена на другого. А если вдруг это проявится по отношению к ней? Трудно измыслить, с чего вдруг он может разозлиться на Кэтрин. Но если все же такое случится? Если он не сумеет вовремя сдержаться?
   Эван заставил себя вспомнить, что произошло с Генриеттой. Его бывшая невеста считала, будто принимает предложение воспитанного джентльмена, серьезного ученого. Братья Генриетты были его студентами, и с самого начала она всегда выказывала ему свою симпатию. И Эван тоже вообразил себя влюбленным, хотя, как потом понял, его привлекал к ней лишь сам факт, что столь ангельское создание способно принимать его ухаживания.
   И все шло наилучшим образом. Когда он посватался, отец обрадовался и предложил Эвану войти в дело, после того как он покинет университет. Эван начал готовиться к уходу.
   И все рухнуло. В один прекрасный вечер Эван неожиданно пришел в дом, когда его не ждали. И застал свою невесту на балконе в объятиях незнакомого мужчины. Эван понятия не имел, что это ее кузен, который вернулся с военной службы после долгих лет разлуки. Эван не стал ни о чем спрашивать. Оторвав его от девушки, он принялся молотить несчастного что было сил и бил до тех пор, пока на крики Генриетты не сбежались слуги.
   Помолвка была расторгнута. Его поступок так перепугал девушку, что она решительно отказалась иметь с ним дело. Он до сих пор помнил, как она со слезами на глазах бросила ему в лицо: «Я думала, что вы хороший человек. А увидела зверя. Я не хочу выходит замуж за животное».
   Воспоминание о том разговоре снова болезненно кольнуло его. Нет, он не должен жениться. Ни на Кэтрин, ни на ком-либо еще… Во всяком случае, Кэтрин вообще не собирается выходить замуж, поскольку у нее нет этого чертова сосуда.
   Тогда что ему остается делать? Оборвать их связь? Этого он сделать не в силах. Кэтрин слишком глубоко вошла в его душу, вырвать ее оттуда невозможно. Он должен быть с нею. Любым способом. А если, продолжая жить в Лондоне, он станет при всяком удобном случае наезжать к ней в замок?
   Нет, это не выйдет. Слишком редко выпадает возможность отлучиться из университета. Видимо, придется убедить Кэтрин поехать с ним в Лондон. Эван задержался на последней ступеньке лестницы, ведущей в просторный зал, и обвел взглядом со вкусом убранное помещение. И отсюда, из родового замка, он собирается увезти ее в убогое жилье преподавателя? Предложить ей более чем двусмысленное положение любовницы, презираемой всеми? Это слишком унизительно для Кэтрин.
   Есть еще один вариант, о котором он не задумывался прежде. Уйти из университета и просто жить с Кэтрин здесь. Эван покачал головой и двинулся мимо ряда дверей в поисках какой-нибудь уединенной комнаты.
   Остаться здесь, рядом с ней? Заставить ее пренебречь общественным мнением, прослыть шлюхой среди тех, кто знает ее с детства, и произвести на свет кучу незаконнорожденных детишек? Тоже немыслимо. Даже если бы она согласилась, сам Эван не мог пойти на такое.
   Похоже, женитьба — все же единственный выход. Он не сомневался, хоть это было и весьма самонадеянно, что Кэтрин пойдет за него. Сегодняшняя ночь показала, что их близость значит для нее не меньше, чем для него.
   «Путь к душе женщины — через ее тело» — так, кажется, гласит пословица. И Эван нынешней ночью сделал все, чтобы пройти этот путь. Но достаточно ли этого Кэтрин? Ему вдруг страстно захотелось заглянуть в ее душу.
   Он открыл какую-то дверь, которая вроде бы должна была вести в кабинет, быстро вошел внутрь и огляделся. Улыбка коснулась его губ. Кабинет Кэтрин. Скорее всего. На кресле лежала ее шаль. Рядом, на столике — открытая шкатулка с принадлежностями для шитья. Стол. И стул — как в любом другом рабочем кабинете. Только стол был на изысканных гнутых ножках, как и стул, который наверняка подкосился бы, попробуй на него сесть Эван.
   Зато книжные полки выглядели более основательно. Похоже, их смастерили много-много лет назад, когда в доме еще подолгу жили мужчины. Желание посмотреть, какие книги нравится читать Кэтрин, заставило его подойти ближе к полкам.
   Не без удовольствия Эван отметил, что у Кэтрин и в самом деле имелась его книга о кельтских языках. Он обнаружил и другие научные труды. В основном связанные с мифами и легендами. У нее даже был экземпляр недолго просуществовавшего валлийского журнала.
   Он переходил от одной полки к другой, перебирая книги, по которым с радостью устанавливал круг ее интересов, пока вдруг случайно не задел чуть выдвинутую полку, которая неожиданно легко подалась внутрь.
   Потайная полка. Сейф в обычном книжном шкафу? Интересно, знает ли о нем Кэтрин?
   Движимый любопытством, он надавил еще сильнее, и хорошо смазанные шарниры выдвинули сейф целиком. Солнечный луч упал на него, высветив какое-то металлическое изделие. Нет, это скорее бронза, — заключил Эван. И вдруг похолодел. Перед ним стоял старинный массивный сосуд.
   В памяти всплыла та страшная ночь, когда был убит Юстин. Отправляясь на встречу с Леди Туманов он показал Эвану сосуд. Именно этот.
   Который, как уверяла Кэтрин, она так и не купила. «Боже!» — простонал он и, взяв сосуд в руки, принялся рассматривать его, терзаемый желанием убедиться, что произошла ошибка. Но ошибки не было. Он узнал этот сосуд сразу, хотя видел его лишь мельком. Но эту необыкновенную гравировку и эти загадочные письмена нельзя было спутать ни с чем. Кроме того, не будь это именно тот сосуд, который искала Кэтрин, зачем бы она его прятала? Ощущение, что она обманула его, обожгло сердце, будто к нему прикоснулись раскаленным железом. Это могло означать только одно: на самом деле Кэтрин встречалась с Юстином. И так искусно, так убедительно лгала, что он поверил ее словам и отбросил прочь все подозрения.
   Его милая, застенчивая Кэтрин не та, за кого она себя выдает.
   Ошеломленный открытием, Эван даже не слышал, как дверь отворилась. Но когда нежный голосок спросил:
   — Эван, ты здесь? — он повернулся, сжимая сосуд в руках.
   Кэтрин, в белом шелковом капоте, с падающими на плечи завитками волос… казалась небесным созданием. Губы ее были розовыми… в глазах еще не растаяли остатки сна.
   Но она вовсе не ангел, мысленно выругавшись, напомнил он себе. И тотчас получил тому подтверждение, ибо, едва ее взгляд упал на сосуд в руках Эвана, Кэтрин побледнела как полотно.
   Выражение страха, промелькнувшее в ее глазах, также укрепило Эвана в его подозрениях:
   — Входи и закрой дверь, — коротко велел он. — Настало время нам объясниться начистоту.
   Кэтрин переступила порог, но так и не отпустила дверную ручку. Сердце ее бешено колотилось. Случилось самое ужасное. Сначала она, проснувшись, обнаружила, что его нет рядом. Самые противоречивые предположения пронеслись у нее в голове, пока она в поисках Эвана обежала дом. Но она уж, конечно, никак не ожидала обнаружить его в кабинете с бронзовым сосудом в руках.
   Поплотнее завернувшись в капот, она прошептала:
   — Представляю, о чем ты сейчас думаешь, но…
   — Закрой дверь, — прошипел Эван.
   Кэтрин без звука выполнила его приказ. Как ей объяснить все это? Как прорваться сквозь пламя ярости, бушующее в его глазах?
   Он потряс перед ней сосудом.
   — Это он?
   Прикусив губу, Кэтрин с трудом перевела дыхание. Никогда прежде ей не доводилось видеть Эвана в таком состоянии. Даже когда он кинулся на Дейвида, лицо его не было искажено такой страшной злобной гримасой.
   — Да. Тот самый.
   Выругавшись, Эван повернулся и швырнул сосуд о стенку. От удара со стены сорвалась картина. Кэтрин невольно отскочила назад.
   Она слышала звук шагов из зала по направлению к кабинету, потом чей-то шепоток, но Эван, похоже, не обращал внимания ни на что.
   — Нам надо объясниться до конца, — выдавил он из себя, сжав руки в кулаки. — Надо полагать, ты солгала, сказав, что вернулась из Лондона ни с чем?
   Скрестив дрожащие руки на груди, Кэтрин отступила е на шаг. Она не могла вымолвить ни слова. Его гнев поверг ее в ужас. Смотреть на разозленного Дейвида было достаточно неприятно. Но видеть Эвана в бешенстве было все равно, что заглянуть в пасть огнедышащего дракона.
   Поскольку Кэтрин хранила молчание, Эван сначала одним махом сбросил со стола лежавшие на нем бумаги, чернильницу и перья, а потом, не удержавшись, изо всех сил стукнул по нему кулаком:
   — Отвечай!
   — Д-да, — прошептала она помертвевшими губами. — Солгала.
   — Значит, ты виделась с Юстином? Ты купила у него сосуд? Или случилось нечто худшее? Твои люди украли сосуд еще до того, как Юстин успел дойти до постоялого двора?
   Она не сразу уразумела, что имеет в виду Эван. И когда смысл сказанного все-таки дошел до нее, ей едва не стало дурно:
   — Украли? Ты понимаешь, о чем ты говоришь? Не может быть, чтобы ты сам верил в это!
   — Вчера — нет. — Стиснув зубы, так что они скрипнули, Эван шагнул к ней. — Но тогда я не представлял, как легко тебе дается ложь. Тогда я не знал, насколько ты двулична.
   Эти несправедливые слова возмутили Кэтрин:
   — Как ты смеешь! Ты обманывал меня с той самой минуты, как появился здесь. Выдавая себя не за того, кто ты есть на самом деле…
   — Потому что хотел докопаться до истины, — парировал Эван. — А ты… ты покрываешь тяжкое преступление, перед которым моя ложь выглядит детским лепетом.
   — Тяжкое преступление? — Кэтрин не верила своим ушам. Как может мужчина, с которым она провела такую незабываемую ночь, обвинять ее в… — Ты хочешь сказать, что это я убила твоего друга?
   Эти слова, кажется, немного отрезвили его. Лицо Эвана искривилось:
   — Я не думаю, что ты сама орудовала ножом, — Он судорожно перевел дыхание. — Ты либо приказала убийце поджидать Юстина неподалеку от постоялого двора, либо отправила за ним вдогонку, когда он отказался продать сосуд. — Твердым, как камень, взглядом Эван смотрел на трепещущую женщину. — Я знаю, как сильно ты хотела заполучить сосуд.
   Кэтрин отшатнулась, будто он ударил ее:
   — Ты с ума сошел, — проговорила она почти шепотом. Лучше убежать от него и от его безумных обвинений. Повернувшись к двери, она попыталась приоткрыть ее, но Эван успел захлопнуть дверь раньше, чем Кэтрин удалось сделать это.
   Повернув ключ в замке, он положил его себе в карман и, глядя прямо ей в лицо, бросил:
   — Сошел с ума? Нет. Я не в своем уме, когда поверил тебе. Поверил, что ты невинна, как голубок. Я не придавал значения всем очевидным нелепостям твоего рассказа. Поверил, будто ты понятия не имеешь о том, что произошло.
   Теперь в его словах слышалась горечь:
   — Даже Куинли сказал, что мне не следовало верить тебе. Но я был… так влюблен, и… — Он запустил руки в волосы. — Боже! Я даже пригрозил употребить все свое влияние, чтобы его отстранили от дела, если он посмеет выдвинуть обвинение против тебя. Какой же я осел!
   Так, значит, благодаря его заступничеству мистер Куинли на время оставил ее в покое, поняла Кэтрин, глядя, как он с потерянным видом трет себе лоб. Нет, Эван не может верить во все эти ужасные вещи, в которых он только что обвинил ее. Он просто вышел из себя от гнева, обнаружив сосуд. Но как только с его глаз спадет пелена, он поймет, что она невиновна. Иначе быть не может.
   Нерешительный стук в дверь прервал ее размышления:
   — Мадам? — услышала она голос. — У вас там все в порядке?
   Это была одна из служанок. Эван обернулся к Кэтрин, глаза его сверкали, дыхание стало прерывистым. Он взглядом приказал ей отослать служанку.
   Кэтрин секунду помедлила. Находиться в запертой на ключ комнате с Эваном все равно что оказаться в клетке с диким зверем. Но ведь в глубине души он должен знать правду о Кэтрин. Надо только помочь ему увидеть, что она просто не в состоянии совершить ужасные вещи, в которых он ее обвинил.
   Впрочем, слишком долгая пауза могла встревожить служанку. Того и гляди, она бросится звать на помощь миссис Гриффитс или Боса, чтобы те отперли дверь. Кэтрин попыталась придать своему голосу спокойствие:
   — Все хорошо. Я… случайно разбила одну вещь. Ступай и попроси миссис Гриффитс приготовить завтрак. Я скоро приду.
   За дверью сначала послышалось какое-то бормотанье. Потом тот же голос спросил:
   — Может быть, позвать мистера Боса?…
   — Нет, нет! — Кэтрин тут же представила, как прореагирует Бос, если узнает о происходящем. — Ступайте, уходите все! Я позову, если мне что-нибудь понадобится.
   За дверью пошептались — наверное, служанки советовались, как им поступить, — и наконец послышались шаги по коридору. Кэтрин с облегчением вздохнула.
   Эван оперся о хрупкий стол и с сомнением посмотрел на нее:
   — Какая же ты умелая лгунья! Интересно, что сказали бы твои слуги, узнав о твоих делах. Наверное, даже твой драгоценный дворецкий не встал бы на твою защиту, узнай он правду.