Страница:
– С вашего позволения, я перейду к основному предмету нашей встречи, – отец Николя посмотрел на отца Шарля, и тот согласно кивнул. – Сын мой, я много раз испытывал твою преданность, и ты никогда не огорчал меня. Как я уже говорил сегодня, я хочу поручить тебе дело, от которого зависит процветание нашего ордена как в Старом, так и в Новом Свете.
Роберт с удивлением посмотрел на ректора и хотел было что-то сказать, но тот жестом остановил его.
– Мой мальчик, дела Общества и интересы всего католического мира требуют, чтобы ты немедленно отправился в Вест-Индию, в наши колонии на Карибских островах. Ты будешь искать человека по имени Роджер Рэли, незаконнорожденного сына сэра Кэрью Рэли и дочери корнуэльского эсквайра Кэтрин Литтон. Отец безрассудно подарил ему вещь колоссальной ценности – дневник его деда сэра Уолтера Рэли, фаворита королевы Елизаветы I. В нем зашифровано место, куда сэр Уолтер Рэли спрятал легендарные сокровища индейского касика. Скорее всего, он будет выступать под фальшивым именем или попытается еще каким-то образом запутать следы. Подробные инструкции и все необходимые сведения ты найдешь в этом письме. Ты отправишься на Мартинику из порта Ла Рошель на торговом судне «Морская дева», которое снимется с якоря утром 17 июля. У отца Пьера ты получишь все необходимые бумаги, почту для нашей коллегии на острове и деньги.
– Ноя...
– Сын мой, ты представишься судовым лекарем. Остальное в руках Божьих и в этих бумагах. Скорейшим образом доставь письма по назначению, в них – все необходимое для жизни наших новициатов и резиденций[40] в Новом Свете.
Воспитанный в строжайшей дисциплине «реrinde ас cadaver»[41], Роберт не осмелился более возражать, хотя он потрясенно взирал на то, как под ударами нескольких слов рушатся все его надежды на будущее.
– Ты воспитан нами как настоящий дворянин, и я думаю, ты сможешь действовать в любых обстоятельствах. Я заранее отпускаю тебе все грехи, коль они будут совершены к вящей славе Божией. В Вест-Индии ты не будешь одинок, там есть наши братья, и ты смело можешь прибегнуть к их помощи. Я дам тебе перстень провинциала, который ты вернешь по возвращении или уничтожишь в том случае, если обстоятельства сложатся против тебя. И запомни знак, по которому ты сможешь узнать братьев по ордену.
Ректор начертил в воздухе знак, который Роберт повторял до тех пор, пока не научился выполнять его механически.
Отец Николя позвонил, и в кабинет вошел адмонитор в длинной черной рясе с пелериной, держа на серебряном подносе посыпанную песком бумагу. Приняв ее в руки, Ле Блан тщательно отряхнул ее от песка и подал Роберту перо.
– Прочтите и поставьте здесь свою подпись.
Дрожащей рукой Роберт принял бумагу и подписал ее.
– Теперь, сын мой, опуститесь на колени и повторяйте за мной клятву, – произнес будущий генерал Общества Иисуса.
Роберт Амбулен опустился на колени и, бледнея от волнения, срывающимся голосом повторил за высокопочтенным отцом Шарлем де Нойелем слова присяги:
– Я, Роберт Амбулен, клянусь добровольно, в присутствии достопочтенного отца-провинциала Николя Ле Блана, что в точности исполню данное мне поручение и возвращусь в Общество, как скоро исполню его, или получу неопровержимые доказательства, что исполнить его невозможно, или получу на то приказание от достопочтенного отца Жана Ла Валлета, генерал-визитатора и префекта Антильских островов, прокуратора обители в Сен-Пьере, прихода Карбе, острова Мартиника, к которому в распоряжение я поступлю, как только прибуду на этот остров, и который будет для меня все время пребывания там духовником и советчиком. Я обязуюсь строго повиноваться полученным мною инструкциям и немедленно предоставить в распоряжение ордена искомое или сведения об оном в исполнение данной мной клятвы.
С ранней юности Роберт привык нести свои трудности и печали к святой Женевьеве, покровительнице Парижа. Вот и нынче, выйдя за ограду коллежа, он направил свои стопы вверх по улице к Мон-Сент-Женевьев, где высился храм, некогда построенный по просьбе самой Женевьевы королем Хлодвигом в честь апостолов Петра и Павла. В Средние века вокруг храма выросли жилые кварталы, известные ныне как предместье Св. Женевьевы, густо заселенное горожанами Как известно, деньги в Париже имеются только на строительство, и громаднейшие здания вырастают в нем точно по волшебству, а новые кварталы состоят исключительно из великолепных частных особняков. Увлечение постройками все же немного предпочтительнее увлечения картами или особами легкого поведения, так как, в тличие от первых двух, оно придает городу величие и благородство.
Но строительная мания пока еще не коснулась выросшего из предместья Св. Женевьевы знаменитого Латинского квартала – этого шумного убежища парижских школяров и бродяг. Столетиями не менялись его закоулки, дома и лавки, храня в себе аромат веков. Казалось, время замерло на этих улицах, и даже мода была бессильна что-либо здесь изменить.
И вот теперь, не обращая внимания на шумные компании учеников Сорбонны в мантиях, преподавателей с брыжами вокруг шеи, толпы студиозусов-медиков и студиозусов-юристов, толпившиеся возле книжных лавок и кофеен, Амбулен с опущенной долу головой шел испросить у святой защитницы Парижа благословения на предстоящее ему трудное путешествие.
Кованые ворота аббатства были гостеприимно распахнуты навстречу прихожанам, на высокой готической колокольне трубно ворковали голуби, а по двору, позвякивая четками и ключами, деловито сновали монахи в рясах.
Роберт осенил себя крестным знамением и вошел в притвор через высокий, украшенный резьбой портал, сводчатые двери которого были окованы листовой медью. Опустив кружку для пожертвований несколько монет, он омочил кончики пальцев святой водой из чаши и еще раз перекрестился. Только после этого он ступил под высокие своды церкви, прошел мимо рядов скамеек, над которыми в недосягаемой вышине парил расписанный фресками купол, и, не доходя до пресвитерия, свернул к боковому приделу, где находилась серебряная рака с мощами. Вокруг нее на каменных полках и серебряных свещницах теплились зажженные свечи. В нише за кованой алтарной перегородкой возвышалась статуя святой Женевьевы, перед которой так часто в невзгодах и радости коленопреклоненно молилось все парижское духовенство. Месса давно закончилась, время вечерни еще не пришло. Служки наполняли маслом огромные лампады на витых золотых цепях, мели каменный пол и собирали в специальные ящички свечные огарки.
Упав на колени, Роберт приник головой к прохладному серебру и горячо зашептал молитву.
Глава 8
Уильям заприметил это опозиционное заведение еще несколько дней назад, когда бродил по острову, поглощенный нерадостными мыслями о той скверной шутке, которую выкинула с ним Фортуна. Каким ветром занесло английского патриота на французский остров, и почему он так вызывающе поименовал сей приют для пустых желудков и пересохших глоток осталось неведомым, но от этой надписи на Уильяма повеяло ароматом далекого отечества, а скулы свело от нечаянных воспоминаний вкуса синеватого можжевелового пойла. Видимо, страшась подобных ассоциаций, хозяин и велел начертать слово «ром» на своей вывеске. Так или иначе, но, поддавшись ностальгии, Уильям избрал этот кабак своим штабом.
Здесь обитала самая пестрая публика – моряки с французских торговых судов, члены берегового братства, вольнонаемные работники с плантаций, мелкие фермеры, прибывшие на городской рынок, негры, индейцы, солдаты и буканьеры. Разношерстное племя этих бродяг, членом которого Уильям так неожиданно оказался, жило по своим, весьма своеобразным законам, и нужно было приспосабливаться к ним как можно скорее, потому что, лишенный корабля, груза, родины и надежд на будущее, он отныне был таким же бродягой, как и они. Впрочем, единственное, что у него осталось, – старая шпага и дворянское звание, – он не променял бы ни на что. Несколько ливров, которые он обнаружил в кармане камзола, пока еще кормили его, но они таяли гораздо скорее, чем снег под лучами весеннего солнца. Через два-три дня он должен был остаться без единого денье, без шляпы, без парика, без друзей, один в чужом краю, неважно изъясняющийся на французском, и, вдобавок с разбитой головой, которая не прекращала болеть с того самого момента, как его хватил по ней вероломный Кроуфорд.
Вспоминая события последних дней, Уильям сделал для себя неутешительный вывод – он совершенно не знает людей и по этой причине постоянно попадает впросак. Ничего удивительного, если теперь он станет предметом насмешек всего побережья. Уильям Харт, новоиспеченный поверенный, защищая груз серебра, вступил было в схватку с пиратами, но, не успев обнажить шпагу, пал от хорошего тумака, который ему отпустил его не слишком храбрый приятель! Ничего себе слава!
Низко опустив голову и не глядя по сторонам, Уильям быстро прошел сквозь зал и сел лицом ко входу в самом дальнем углу. Ему казалось, что все вокруг знают его печальную историю и втайне посмеиваются над ним.
Зато чертов Кроуфорд придерживался совсем другого мнения об их приключении. Уильям вспомнил, как тот отыскал его в парусной камере, когда «Голова Медузы» была уже в руках пиратов. Его двуличного приятеля было не узнать – он вырядился в кафтан с позументами, напялил на голову парик Уильяма и разговаривал с каким-то диким акцентом, словно английский был для него чужим языком.
Как ни был зол на него Уильям, он все-таки не сдержал любопытства и поинтересовался причинами столь удивительного превращения.
– Вас не узнать! – сказал он язвительно. – Помнится, вы очень красиво рассказывали о настоящих мужчинах, которые в нужный момент берутся за шпагу. Где же ваша доблесть, сэр? Вы посмели даже мне помешать вступить в схватку с мерзавцами! Не сочтите за грубость, но я желаю с вами драться! Вы позволили себе унизить меня, и это вам с рук не сойдет!
– Ваша горячность делает вам, честь, Уильям! – странно улыбаясь, сказал на это Кроуфорд. – Не скрою, поступил я с вами не слишком красиво, но зато по-братски. Мне стало жаль вашей юной, нерасцветшей жизни, и я решил не наступать дважды на одни и те же грабли. Ведь я понимал, что вы обязательно броситесь со своей шпажонкой крушить толпу злодеев... Но чудес не бывает. Вас бы покрошили мелко-мелко, как повар шинкует мясо для ирландского рагу. Не знаю, как вам, а мне было за вас обидно. А самолюбие ваше ничуть не пострадало, потому что уклонились от боя вы не по своей вине. Так что хотите – обижайтесь на меня, хотите – благодарите, а я ни в чем не раскаиваюсь. Шпагу я вам верну, как только мы разделаемся с главной проблемой, а вот парик – извините. Мне он еще пригодится.
Уильям был обескуражен таким простодушием. Не то чтобы он смирился с оскорблением, но притязания свои в отношении дуэли пока оставил – без шпаги разбираться с Кроуфордом он считал бессмысленным, помня чугунную тяжесть его кулака. К тому же сам он чувствовал себя неважно – болела голова, а все тело было вялым и непослушным, точно сделанным из ваты.
Кроуфорд не стал докучать Уильяму и вскоре исчез. Пробыв порядочное время в одиночестве, Уильям заскучал и выполз из своего убежища, чтобы найти кого-нибудь из команды. В трюме он нашел не просто кого-нибудь, а всю команду. Моряки находились в самом скверном расположении духа, и разговаривать с Уильямом никто не захотел. Ему только объяснили сквозь зубы, что корабль давно захвачен пиратами, всех заперли в трюме и теперь осталось только ждать решения Черного Билла. Жизнь и смерть команды находится в его руках.
– Вы что же, проспали потеху, сэр? – спросил кто-то из матросов насмешливо. – Хорошо, когда сон крепкий, – так и в преисподнюю отправишься, сам того не заметив.
Впрочем, шутника никто не поддержал, смеяться никому не хотелось. Все мрачно ждали, как разрешится их участь.
Время тянулось невыносимо медленно. Качаясь на волнах, флейт куда-то двигался. В трюме стояли невыносимая духота и зловоние. Моряки ничего не видели, кроме нескольких лучиков солнца, падавших вниз через световой люк. Однако когда начало темнеть, наверху сжалились и открыли трюм. Всем, кроме офицеров, приказали выходить. Уильям не знал, к какой категории отнести себя, и, пока он размышлял над этим, матросы успели выбраться на палубу. Капитан и три его помощника с напряженными лицами сидели, отвернувшись друг от друга, и прислушивались к тому, что происходит на корабле, пытаясь угадать, что намерены делать дальше пираты. Люки уже захлопнулись, и Уильям остался в компании офицеров. Он тоже был полон ужасных предчувствий, но никаких звуков расправы с палубы так и не донеслось.
Напротив, немного погодя в трюм спустился матрос по имени Джереми, который принес корзину с водой и пищей для офицеров. Он сообщил, что наверху происходит нечто непонятное и «Голова Медузы», которая до сих пор следовала за пиратским кораблем, в какой-то момент резко сменила курс, оторвалась от него и пошла на юго-запад; что командует сейчас на «Медузе» какой-то одноглазый пират и что его подручные настроены миролюбиво и даже предложили освободить команду флейта, чтобы легче было управляться с парусами.
– Они и вас освободят, сэр! – заявил Джереми капитану Ивлину. – Верьте слову! Только прежде они собираются до земли добраться.
Джереми мог радоваться – ему уже ничто не угрожало, кроме разве что контракта, который с ним могли пожелать заключить пираты. Судьба офицеров, видимо, еще обдумывалась.
Уильям совсем приуныл. Все происходящее он объяснил себе таким образом: пираты добрались до богатого груза и на радостях решили пощадить команду. Теперь их всех доставят в безопасное место, где предложат на выбор либо идти на службу к Черному Биллу, либо отправляться в пекло. Это был неплохой повод для того, чтобы проявить свое благородство и напоследок продемонстрировать всем образец мужества. Однако эта гордая мысль почему-то не вызвала сейчас у Харта восторга. Какой-то предательский голос нашептывал ему, что глупо рисковать жизнью после того, как ушел живым от Черного Пастора, и это действительно было похоже на правду. Уильям подумал, что принять решение он еще успеет, когда прибудет на место.
На место они прибыли поздно ночью. «Голова Медузы» бросила якорь в виду какого-то острова, а наутро все, кто пожелал, смогли сойти на берег. Пираты отпустили даже офицеров, забрав у них лишь оружие. Никаких предложений и условий они не делали. Это было невероятно, но они все ушли из лап Черного Билла целыми и невредимыми!
Вдохновленный таким исходом, Уильям сошел на берег острова одним из первых. Бог весть, что он ожидал там увидеть, но очень скоро ему стало ясно, что из одной беды он попал в другую, возможно еще более худшую, чем первая.
Как выяснилось, флейт находился во французских владениях, на острове Мартиника, гористом клочке земли, защищенном с восточной стороны полосой опасных подводных рифов и непроходимыми лесами. Жизнь здесь кипела в основном на западном побережье, где были удобные бухты и где стоял хорошо оснащенный форт, под прикрытием которого вели свои дела мореплаватели, торговцы и плантаторы. Жизнь на Мартинике, однако, протекала довольно своеобразно. Власть принадлежала французскому губернатору, который с большой охотой занимался тем, что торговал каперскими патентами. Из разговоров Уильям понял, что приобрести такой патент мог любой, кто владел кораблем и желал потрошить в открытом море испанские галеоны. Другими словами, морской разбой здесь поощрялся довольно открыто. Правда, удивительного в этом было немного – подобной деятельностью занимались и губернаторы английских колоний.
Выращивали на острове неизменные табак и сахарный тростник на продажу. Рабочие руки требовались постоянно, но сами работники с плантаций называли свою жизнь адом. Таким образом, Уильям оказался перед нелегким выбором. Ему нужно было на что-то решаться. Оставаться рабочим на плантациях – об этом не могло быть и речи. Уильям был намерен как можно скорее выбраться с острова. Но оказалось, что без денег на корабль его никто не хотел брать, а в его посулы расплатиться позже никто не верил. Капитаны предлагали Харту наняться к ним, но перспектива сделаться пороховой обезьяной в лапах у какого-нибудь капера его пугала. Это был выбор не для благородного человека, но Уильям с ужасом понял, что когда у него закончатся деньги, то о благородстве придется забыть.
С такими мыслями он в очередной раз явился в «Пустые бутылки», где уже несколько дней дожидался у моря погоды. Растягивая свои средства, Уильям ел один раз в сутки, и такая манера отнюдь не прибавляла ему бодрости.
Глотая слюни от запаха жареного мяса, несущегося из боковой пристройки, в которой размещалась кухня, Уильям мучительно прикидывал, ограничиться ли ему сегодня только небольшим куском черепахи или пропустить для бодрости стаканчик рома. Это был нелегкий выбор, и пока Уильям ломал над ним голову, кто-то опустился рядом с ним на деревянную скамью. Уильям повернул голову и, к своему удивлению, увидел рядом матроса с «Медузы», того самого Джереми, что приносил еду офицерам. До сих пор Уильям ни с кем из старых знакомых не сталкивался, все они как будто сквозь землю провалились.
– Добрый день, сэр! – учтиво приветствовал его Джереми. – Увидел, что вы сидите здесь совсем один, и решил составить компанию. Надеюсь, не будете в обиде?
– Конечно, не буду, – ответил Уильям, который и правда был рад видеть знакомое лицо. – А я уж решил, что тут никого с «Медузы» не осталось. Думал, все нанялись... м-м... на другие суда.
Джереми внимательно посмотрел на Уильяма и сказал осторожно:
– Что же, у моряка жизнь такая – на суше он вроде как не в своей тарелке. И то сказать, ничего тут на острове хорошего нет, сэр. Вам-то здесь, должно быть, совсем туго приходится, потому что вы – человек благородный. Но позвольте дать совет, сэр. Я подольше вас живу на свете и скажу прямо – иногда нужно и против совести поступить. Вы про свое благородство забудьте и нанимайтесь на какой-нибудь корабль! Выйдете в море, а там уж присмотритесь, что вам делать. А тут вы пропадете, сэр, помяните мое слово!
– Спасибо тебе за заботу, Джереми, – кисло ответил Уильям. – Только мне теперь надеяться не на что. Впору здесь и оставаться. Я должен был ценный груз доставить. А где он теперь, груз этот? Пираты его в кабаках пропивают!
Джереми загадочно хмыкнул и смущенно почесал нос.
– Простите, сэр, но вы совсем молодой человек! И душа у вас, можно сказать, невинная. И я так полагаю, нашлись люди, которые воспользовались вашей неопытностью...
Уильям после этих слов густо покраснел и нарочито грубым тоном буркнул:
– Что ты мелешь? Чепуха какая-то! Что это ты имеешь в виду?
– Так ведь, сэр, вот тут какая штука! – развел руками моряк. – Вы-то полагаете, что у нас в трюме ценный груз находился, а на самом деле не было его там...
– Как не было?! – ошеломленно воскликнул Уильям, подавшись вперед и едва не схватив моряка за грудки. – Как не было?! Что ты выдумываешь?
– Да ничего я не выдумываю! – Джереми даже сплюнул в сердцах. – Все правда, до последнего слова! Хоть кого спросите. Пираты все мешки и ящики на корабле выпотрошили, а в них, кроме разного хлама, – ничегошеньки! Тряпье всякое, камни, песок... Совсем ничего!
Нчего не понимая, Уильям хлопал глазами. Он долго и недоверчиво смотрел на матроса, но выражение лица Джереми все-таки убедило его, что все сказанное – истинная правда.
– Вот дьявол! – воскликнул он наконец с почти детской обидой. – Я вез в Европу песок! Но как это могло случиться? Куда исчезло серебро?
– Позвольте вас угостить, сэр? – любезно произнес Джереми. – Стаканчик рома вам сейчас не повредит. И прошу вас, не говорите так громко – на серебро и золото тут каждая собака откликается.
Уильям посмотрел по сторонам. Действительно, головорезы за соседними столиками как будто бы начинали проявлять интерес к их разговору.
– Да что толку! – сказал он с отчаянием. – Все равно никакого серебра нет. Но куда же оно делось?!
– А никуда, сэр, – хладнокровно отозвался Джереми. – Я так думаю, что его никогда и не было.
Давая Уильяму возможность переварить эту новость, матрос отвернулся и махнул рукой хозяину таверны, толстому краснолицему человеку, заросшему до самых глаз рыжей курчавой бородой. Тот принес две глиняные кружки рома. Джереми поднял свою и кивнул Уильяму.
– Ваше здоровье, сэр! А насчет груза не сомневайтесь. Нарочно нам этот хлам сплавили. И Черный Билл у нас на траверзе неспроста оказался. Такие дела здесь случаются. Выпьем!
Следуя примеру Джереми, Уильям опрокинул в рот стакан. Тростниковый самогон обжег ему горло и пищевод так, что перехватило дыхание. Уильям помотал головой и поставил кружку на стол.
– А знаете что, сэр! – вдруг сказал Джереми. – Позвольте вам еще один совет дать. Бросайте вы эти раздумья и пойдемте со мной – есть один человек, который как раз команду набирает. По правде говоря, многие из наших к нему пошли. Это тот самый пират, что «Голову Медузы» сюда привел. Черт одноглазый. Он теперь бросил якорь в соседней деревне. Там поблизости укромная бухта есть – говорят, он туда нашу посудину и увел. Я вот тоже поискал-поискал, а теперь, пожалуй, все-таки к нему подамся.
– Одноглазый? – рассеянно переспросил Уильям. – Откуда же он взялся? Выходит, он тоже из шайки Черного Билла?
– Ходят слухи, что решил он от него отколоться! – шепотом сообщил Джереми, наклоняясь поближе к собеседнику. – А на Мартинику пошел, чтобы следы запутать. Но след следом, а медлить нельзя. Вот подлатает он немного флейт и поднимет паруса... Так что и нам с вами поторапливаться надо!
– И зачем же вам так спешить, джентльмены?! – вдруг раздался за спиной Уильяма довольно неприятный вкрадчивый голос. – Этот кабачок самое приятное место на всем побережье, особенно для тех, кто так бойко щебечет по-английски. Здесь и выпивка что надо, и обращение душевное. Может быть, вы думаете, что джентльмену здесь не с кем перекинуться в кости? Это не так, можете мне поверить...
Джереми и Уильям вздрогнули и разом уставились на говорящего. Господин, неслышно подошедший к их столу, выглядел как настоящий флибустьер – в коричневом засаленном кафтане, в грязной шляпе, надвинутой глубоко на лоб, с испитым скуластым лицом и крупными костлявыми руками. За спиной у него, едва не задевая земляной пол, болталась тяжелая абордажная сабля в когда-то богато отделанных серебром ножнах, а за пояс были заткнуты два пистолета. И что хуже всего, незнакомец был не один – его сопровождали еще двое вооруженных людей, один из которых чертами и невозмутимостью лица был похож на местного индейца-аравака, а у другого, курчавого мулата, обнаженные руки были сплошь покрыты шрамами, точно его некоторое время держали в мешке с дикими кошками. Вся эта троица была настроена очень решительно, а тон джентльмена с саблей был даже несколько вызывающ.
Роберт с удивлением посмотрел на ректора и хотел было что-то сказать, но тот жестом остановил его.
– Мой мальчик, дела Общества и интересы всего католического мира требуют, чтобы ты немедленно отправился в Вест-Индию, в наши колонии на Карибских островах. Ты будешь искать человека по имени Роджер Рэли, незаконнорожденного сына сэра Кэрью Рэли и дочери корнуэльского эсквайра Кэтрин Литтон. Отец безрассудно подарил ему вещь колоссальной ценности – дневник его деда сэра Уолтера Рэли, фаворита королевы Елизаветы I. В нем зашифровано место, куда сэр Уолтер Рэли спрятал легендарные сокровища индейского касика. Скорее всего, он будет выступать под фальшивым именем или попытается еще каким-то образом запутать следы. Подробные инструкции и все необходимые сведения ты найдешь в этом письме. Ты отправишься на Мартинику из порта Ла Рошель на торговом судне «Морская дева», которое снимется с якоря утром 17 июля. У отца Пьера ты получишь все необходимые бумаги, почту для нашей коллегии на острове и деньги.
– Ноя...
– Сын мой, ты представишься судовым лекарем. Остальное в руках Божьих и в этих бумагах. Скорейшим образом доставь письма по назначению, в них – все необходимое для жизни наших новициатов и резиденций[40] в Новом Свете.
Воспитанный в строжайшей дисциплине «реrinde ас cadaver»[41], Роберт не осмелился более возражать, хотя он потрясенно взирал на то, как под ударами нескольких слов рушатся все его надежды на будущее.
– Ты воспитан нами как настоящий дворянин, и я думаю, ты сможешь действовать в любых обстоятельствах. Я заранее отпускаю тебе все грехи, коль они будут совершены к вящей славе Божией. В Вест-Индии ты не будешь одинок, там есть наши братья, и ты смело можешь прибегнуть к их помощи. Я дам тебе перстень провинциала, который ты вернешь по возвращении или уничтожишь в том случае, если обстоятельства сложатся против тебя. И запомни знак, по которому ты сможешь узнать братьев по ордену.
Ректор начертил в воздухе знак, который Роберт повторял до тех пор, пока не научился выполнять его механически.
Отец Николя позвонил, и в кабинет вошел адмонитор в длинной черной рясе с пелериной, держа на серебряном подносе посыпанную песком бумагу. Приняв ее в руки, Ле Блан тщательно отряхнул ее от песка и подал Роберту перо.
– Прочтите и поставьте здесь свою подпись.
Дрожащей рукой Роберт принял бумагу и подписал ее.
– Теперь, сын мой, опуститесь на колени и повторяйте за мной клятву, – произнес будущий генерал Общества Иисуса.
Роберт Амбулен опустился на колени и, бледнея от волнения, срывающимся голосом повторил за высокопочтенным отцом Шарлем де Нойелем слова присяги:
– Я, Роберт Амбулен, клянусь добровольно, в присутствии достопочтенного отца-провинциала Николя Ле Блана, что в точности исполню данное мне поручение и возвращусь в Общество, как скоро исполню его, или получу неопровержимые доказательства, что исполнить его невозможно, или получу на то приказание от достопочтенного отца Жана Ла Валлета, генерал-визитатора и префекта Антильских островов, прокуратора обители в Сен-Пьере, прихода Карбе, острова Мартиника, к которому в распоряжение я поступлю, как только прибуду на этот остров, и который будет для меня все время пребывания там духовником и советчиком. Я обязуюсь строго повиноваться полученным мною инструкциям и немедленно предоставить в распоряжение ордена искомое или сведения об оном в исполнение данной мной клятвы.
С ранней юности Роберт привык нести свои трудности и печали к святой Женевьеве, покровительнице Парижа. Вот и нынче, выйдя за ограду коллежа, он направил свои стопы вверх по улице к Мон-Сент-Женевьев, где высился храм, некогда построенный по просьбе самой Женевьевы королем Хлодвигом в честь апостолов Петра и Павла. В Средние века вокруг храма выросли жилые кварталы, известные ныне как предместье Св. Женевьевы, густо заселенное горожанами Как известно, деньги в Париже имеются только на строительство, и громаднейшие здания вырастают в нем точно по волшебству, а новые кварталы состоят исключительно из великолепных частных особняков. Увлечение постройками все же немного предпочтительнее увлечения картами или особами легкого поведения, так как, в тличие от первых двух, оно придает городу величие и благородство.
Но строительная мания пока еще не коснулась выросшего из предместья Св. Женевьевы знаменитого Латинского квартала – этого шумного убежища парижских школяров и бродяг. Столетиями не менялись его закоулки, дома и лавки, храня в себе аромат веков. Казалось, время замерло на этих улицах, и даже мода была бессильна что-либо здесь изменить.
И вот теперь, не обращая внимания на шумные компании учеников Сорбонны в мантиях, преподавателей с брыжами вокруг шеи, толпы студиозусов-медиков и студиозусов-юристов, толпившиеся возле книжных лавок и кофеен, Амбулен с опущенной долу головой шел испросить у святой защитницы Парижа благословения на предстоящее ему трудное путешествие.
Кованые ворота аббатства были гостеприимно распахнуты навстречу прихожанам, на высокой готической колокольне трубно ворковали голуби, а по двору, позвякивая четками и ключами, деловито сновали монахи в рясах.
Роберт осенил себя крестным знамением и вошел в притвор через высокий, украшенный резьбой портал, сводчатые двери которого были окованы листовой медью. Опустив кружку для пожертвований несколько монет, он омочил кончики пальцев святой водой из чаши и еще раз перекрестился. Только после этого он ступил под высокие своды церкви, прошел мимо рядов скамеек, над которыми в недосягаемой вышине парил расписанный фресками купол, и, не доходя до пресвитерия, свернул к боковому приделу, где находилась серебряная рака с мощами. Вокруг нее на каменных полках и серебряных свещницах теплились зажженные свечи. В нише за кованой алтарной перегородкой возвышалась статуя святой Женевьевы, перед которой так часто в невзгодах и радости коленопреклоненно молилось все парижское духовенство. Месса давно закончилась, время вечерни еще не пришло. Служки наполняли маслом огромные лампады на витых золотых цепях, мели каменный пол и собирали в специальные ящички свечные огарки.
Упав на колени, Роберт приник головой к прохладному серебру и горячо зашептал молитву.
Глава 8
Кавалеры Фортуны
Карибское море. Мартиника
Уильям шагал вдоль кривой немощеной улочки, держа курс на таверну, возле дверей которой непрестанно толпился народ. Сложенная из камня, кое-где неаккуратно обмазанного глиной, и крытая сухими стеблями тростника, она еще за пару сотен шагов бросалась в глаза своей незабываемой вывеской, на которой неким умельцем весьма натуралистично и со знанием дела был намалеван бородатый мужик с багровым носом, облаченный в некое подобие темно-синего кафтана, держащий в одной руке стакан, а в другой – перевернутую бутылку, из которой ничего не лилось. На бутылке для пущей ясности было большими буквами написано: «RUM». О принадлежности его к морской профессии ярко свидетельствовали широкие штаны ниже колена, грязные босые ноги и шикарно заткнутые за выписанный киноварью кушак огромный пистолет и абордажная сабля, красноречиво заляпанная той же красной краской. Над всей этой роскошью красовалось выведенное английскими двухфутовыми буквами название таверны: «AN EMPTU BOTTLE»[42]. Это странное уподобление бутылок морякам делалось понятным сразу же, стоило лишь войти внутрь этого заведения, где на полу, на столах и на скамьях в самых живописных позах валялось множество как первых, так и вторых. Кроме мертвецки пьяных людей у грубо срубленных столов и пустых бутылок под столами, это достойное заведение украшали две огромные дубовые бочки, стоявшие на козлах прямо возле входа, и развешанные по стенам оловянные и медные горшки и кастрюльки, от одного вида которых у голодного Уильяма засосало под ложечкой.Уильям заприметил это опозиционное заведение еще несколько дней назад, когда бродил по острову, поглощенный нерадостными мыслями о той скверной шутке, которую выкинула с ним Фортуна. Каким ветром занесло английского патриота на французский остров, и почему он так вызывающе поименовал сей приют для пустых желудков и пересохших глоток осталось неведомым, но от этой надписи на Уильяма повеяло ароматом далекого отечества, а скулы свело от нечаянных воспоминаний вкуса синеватого можжевелового пойла. Видимо, страшась подобных ассоциаций, хозяин и велел начертать слово «ром» на своей вывеске. Так или иначе, но, поддавшись ностальгии, Уильям избрал этот кабак своим штабом.
Здесь обитала самая пестрая публика – моряки с французских торговых судов, члены берегового братства, вольнонаемные работники с плантаций, мелкие фермеры, прибывшие на городской рынок, негры, индейцы, солдаты и буканьеры. Разношерстное племя этих бродяг, членом которого Уильям так неожиданно оказался, жило по своим, весьма своеобразным законам, и нужно было приспосабливаться к ним как можно скорее, потому что, лишенный корабля, груза, родины и надежд на будущее, он отныне был таким же бродягой, как и они. Впрочем, единственное, что у него осталось, – старая шпага и дворянское звание, – он не променял бы ни на что. Несколько ливров, которые он обнаружил в кармане камзола, пока еще кормили его, но они таяли гораздо скорее, чем снег под лучами весеннего солнца. Через два-три дня он должен был остаться без единого денье, без шляпы, без парика, без друзей, один в чужом краю, неважно изъясняющийся на французском, и, вдобавок с разбитой головой, которая не прекращала болеть с того самого момента, как его хватил по ней вероломный Кроуфорд.
Вспоминая события последних дней, Уильям сделал для себя неутешительный вывод – он совершенно не знает людей и по этой причине постоянно попадает впросак. Ничего удивительного, если теперь он станет предметом насмешек всего побережья. Уильям Харт, новоиспеченный поверенный, защищая груз серебра, вступил было в схватку с пиратами, но, не успев обнажить шпагу, пал от хорошего тумака, который ему отпустил его не слишком храбрый приятель! Ничего себе слава!
Низко опустив голову и не глядя по сторонам, Уильям быстро прошел сквозь зал и сел лицом ко входу в самом дальнем углу. Ему казалось, что все вокруг знают его печальную историю и втайне посмеиваются над ним.
Зато чертов Кроуфорд придерживался совсем другого мнения об их приключении. Уильям вспомнил, как тот отыскал его в парусной камере, когда «Голова Медузы» была уже в руках пиратов. Его двуличного приятеля было не узнать – он вырядился в кафтан с позументами, напялил на голову парик Уильяма и разговаривал с каким-то диким акцентом, словно английский был для него чужим языком.
Как ни был зол на него Уильям, он все-таки не сдержал любопытства и поинтересовался причинами столь удивительного превращения.
– Вас не узнать! – сказал он язвительно. – Помнится, вы очень красиво рассказывали о настоящих мужчинах, которые в нужный момент берутся за шпагу. Где же ваша доблесть, сэр? Вы посмели даже мне помешать вступить в схватку с мерзавцами! Не сочтите за грубость, но я желаю с вами драться! Вы позволили себе унизить меня, и это вам с рук не сойдет!
– Ваша горячность делает вам, честь, Уильям! – странно улыбаясь, сказал на это Кроуфорд. – Не скрою, поступил я с вами не слишком красиво, но зато по-братски. Мне стало жаль вашей юной, нерасцветшей жизни, и я решил не наступать дважды на одни и те же грабли. Ведь я понимал, что вы обязательно броситесь со своей шпажонкой крушить толпу злодеев... Но чудес не бывает. Вас бы покрошили мелко-мелко, как повар шинкует мясо для ирландского рагу. Не знаю, как вам, а мне было за вас обидно. А самолюбие ваше ничуть не пострадало, потому что уклонились от боя вы не по своей вине. Так что хотите – обижайтесь на меня, хотите – благодарите, а я ни в чем не раскаиваюсь. Шпагу я вам верну, как только мы разделаемся с главной проблемой, а вот парик – извините. Мне он еще пригодится.
Уильям был обескуражен таким простодушием. Не то чтобы он смирился с оскорблением, но притязания свои в отношении дуэли пока оставил – без шпаги разбираться с Кроуфордом он считал бессмысленным, помня чугунную тяжесть его кулака. К тому же сам он чувствовал себя неважно – болела голова, а все тело было вялым и непослушным, точно сделанным из ваты.
Кроуфорд не стал докучать Уильяму и вскоре исчез. Пробыв порядочное время в одиночестве, Уильям заскучал и выполз из своего убежища, чтобы найти кого-нибудь из команды. В трюме он нашел не просто кого-нибудь, а всю команду. Моряки находились в самом скверном расположении духа, и разговаривать с Уильямом никто не захотел. Ему только объяснили сквозь зубы, что корабль давно захвачен пиратами, всех заперли в трюме и теперь осталось только ждать решения Черного Билла. Жизнь и смерть команды находится в его руках.
– Вы что же, проспали потеху, сэр? – спросил кто-то из матросов насмешливо. – Хорошо, когда сон крепкий, – так и в преисподнюю отправишься, сам того не заметив.
Впрочем, шутника никто не поддержал, смеяться никому не хотелось. Все мрачно ждали, как разрешится их участь.
Время тянулось невыносимо медленно. Качаясь на волнах, флейт куда-то двигался. В трюме стояли невыносимая духота и зловоние. Моряки ничего не видели, кроме нескольких лучиков солнца, падавших вниз через световой люк. Однако когда начало темнеть, наверху сжалились и открыли трюм. Всем, кроме офицеров, приказали выходить. Уильям не знал, к какой категории отнести себя, и, пока он размышлял над этим, матросы успели выбраться на палубу. Капитан и три его помощника с напряженными лицами сидели, отвернувшись друг от друга, и прислушивались к тому, что происходит на корабле, пытаясь угадать, что намерены делать дальше пираты. Люки уже захлопнулись, и Уильям остался в компании офицеров. Он тоже был полон ужасных предчувствий, но никаких звуков расправы с палубы так и не донеслось.
Напротив, немного погодя в трюм спустился матрос по имени Джереми, который принес корзину с водой и пищей для офицеров. Он сообщил, что наверху происходит нечто непонятное и «Голова Медузы», которая до сих пор следовала за пиратским кораблем, в какой-то момент резко сменила курс, оторвалась от него и пошла на юго-запад; что командует сейчас на «Медузе» какой-то одноглазый пират и что его подручные настроены миролюбиво и даже предложили освободить команду флейта, чтобы легче было управляться с парусами.
– Они и вас освободят, сэр! – заявил Джереми капитану Ивлину. – Верьте слову! Только прежде они собираются до земли добраться.
Джереми мог радоваться – ему уже ничто не угрожало, кроме разве что контракта, который с ним могли пожелать заключить пираты. Судьба офицеров, видимо, еще обдумывалась.
Уильям совсем приуныл. Все происходящее он объяснил себе таким образом: пираты добрались до богатого груза и на радостях решили пощадить команду. Теперь их всех доставят в безопасное место, где предложат на выбор либо идти на службу к Черному Биллу, либо отправляться в пекло. Это был неплохой повод для того, чтобы проявить свое благородство и напоследок продемонстрировать всем образец мужества. Однако эта гордая мысль почему-то не вызвала сейчас у Харта восторга. Какой-то предательский голос нашептывал ему, что глупо рисковать жизнью после того, как ушел живым от Черного Пастора, и это действительно было похоже на правду. Уильям подумал, что принять решение он еще успеет, когда прибудет на место.
На место они прибыли поздно ночью. «Голова Медузы» бросила якорь в виду какого-то острова, а наутро все, кто пожелал, смогли сойти на берег. Пираты отпустили даже офицеров, забрав у них лишь оружие. Никаких предложений и условий они не делали. Это было невероятно, но они все ушли из лап Черного Билла целыми и невредимыми!
Вдохновленный таким исходом, Уильям сошел на берег острова одним из первых. Бог весть, что он ожидал там увидеть, но очень скоро ему стало ясно, что из одной беды он попал в другую, возможно еще более худшую, чем первая.
Как выяснилось, флейт находился во французских владениях, на острове Мартиника, гористом клочке земли, защищенном с восточной стороны полосой опасных подводных рифов и непроходимыми лесами. Жизнь здесь кипела в основном на западном побережье, где были удобные бухты и где стоял хорошо оснащенный форт, под прикрытием которого вели свои дела мореплаватели, торговцы и плантаторы. Жизнь на Мартинике, однако, протекала довольно своеобразно. Власть принадлежала французскому губернатору, который с большой охотой занимался тем, что торговал каперскими патентами. Из разговоров Уильям понял, что приобрести такой патент мог любой, кто владел кораблем и желал потрошить в открытом море испанские галеоны. Другими словами, морской разбой здесь поощрялся довольно открыто. Правда, удивительного в этом было немного – подобной деятельностью занимались и губернаторы английских колоний.
Выращивали на острове неизменные табак и сахарный тростник на продажу. Рабочие руки требовались постоянно, но сами работники с плантаций называли свою жизнь адом. Таким образом, Уильям оказался перед нелегким выбором. Ему нужно было на что-то решаться. Оставаться рабочим на плантациях – об этом не могло быть и речи. Уильям был намерен как можно скорее выбраться с острова. Но оказалось, что без денег на корабль его никто не хотел брать, а в его посулы расплатиться позже никто не верил. Капитаны предлагали Харту наняться к ним, но перспектива сделаться пороховой обезьяной в лапах у какого-нибудь капера его пугала. Это был выбор не для благородного человека, но Уильям с ужасом понял, что когда у него закончатся деньги, то о благородстве придется забыть.
С такими мыслями он в очередной раз явился в «Пустые бутылки», где уже несколько дней дожидался у моря погоды. Растягивая свои средства, Уильям ел один раз в сутки, и такая манера отнюдь не прибавляла ему бодрости.
Глотая слюни от запаха жареного мяса, несущегося из боковой пристройки, в которой размещалась кухня, Уильям мучительно прикидывал, ограничиться ли ему сегодня только небольшим куском черепахи или пропустить для бодрости стаканчик рома. Это был нелегкий выбор, и пока Уильям ломал над ним голову, кто-то опустился рядом с ним на деревянную скамью. Уильям повернул голову и, к своему удивлению, увидел рядом матроса с «Медузы», того самого Джереми, что приносил еду офицерам. До сих пор Уильям ни с кем из старых знакомых не сталкивался, все они как будто сквозь землю провалились.
– Добрый день, сэр! – учтиво приветствовал его Джереми. – Увидел, что вы сидите здесь совсем один, и решил составить компанию. Надеюсь, не будете в обиде?
– Конечно, не буду, – ответил Уильям, который и правда был рад видеть знакомое лицо. – А я уж решил, что тут никого с «Медузы» не осталось. Думал, все нанялись... м-м... на другие суда.
Джереми внимательно посмотрел на Уильяма и сказал осторожно:
– Что же, у моряка жизнь такая – на суше он вроде как не в своей тарелке. И то сказать, ничего тут на острове хорошего нет, сэр. Вам-то здесь, должно быть, совсем туго приходится, потому что вы – человек благородный. Но позвольте дать совет, сэр. Я подольше вас живу на свете и скажу прямо – иногда нужно и против совести поступить. Вы про свое благородство забудьте и нанимайтесь на какой-нибудь корабль! Выйдете в море, а там уж присмотритесь, что вам делать. А тут вы пропадете, сэр, помяните мое слово!
– Спасибо тебе за заботу, Джереми, – кисло ответил Уильям. – Только мне теперь надеяться не на что. Впору здесь и оставаться. Я должен был ценный груз доставить. А где он теперь, груз этот? Пираты его в кабаках пропивают!
Джереми загадочно хмыкнул и смущенно почесал нос.
– Простите, сэр, но вы совсем молодой человек! И душа у вас, можно сказать, невинная. И я так полагаю, нашлись люди, которые воспользовались вашей неопытностью...
Уильям после этих слов густо покраснел и нарочито грубым тоном буркнул:
– Что ты мелешь? Чепуха какая-то! Что это ты имеешь в виду?
– Так ведь, сэр, вот тут какая штука! – развел руками моряк. – Вы-то полагаете, что у нас в трюме ценный груз находился, а на самом деле не было его там...
– Как не было?! – ошеломленно воскликнул Уильям, подавшись вперед и едва не схватив моряка за грудки. – Как не было?! Что ты выдумываешь?
– Да ничего я не выдумываю! – Джереми даже сплюнул в сердцах. – Все правда, до последнего слова! Хоть кого спросите. Пираты все мешки и ящики на корабле выпотрошили, а в них, кроме разного хлама, – ничегошеньки! Тряпье всякое, камни, песок... Совсем ничего!
Нчего не понимая, Уильям хлопал глазами. Он долго и недоверчиво смотрел на матроса, но выражение лица Джереми все-таки убедило его, что все сказанное – истинная правда.
– Вот дьявол! – воскликнул он наконец с почти детской обидой. – Я вез в Европу песок! Но как это могло случиться? Куда исчезло серебро?
– Позвольте вас угостить, сэр? – любезно произнес Джереми. – Стаканчик рома вам сейчас не повредит. И прошу вас, не говорите так громко – на серебро и золото тут каждая собака откликается.
Уильям посмотрел по сторонам. Действительно, головорезы за соседними столиками как будто бы начинали проявлять интерес к их разговору.
– Да что толку! – сказал он с отчаянием. – Все равно никакого серебра нет. Но куда же оно делось?!
– А никуда, сэр, – хладнокровно отозвался Джереми. – Я так думаю, что его никогда и не было.
Давая Уильяму возможность переварить эту новость, матрос отвернулся и махнул рукой хозяину таверны, толстому краснолицему человеку, заросшему до самых глаз рыжей курчавой бородой. Тот принес две глиняные кружки рома. Джереми поднял свою и кивнул Уильяму.
– Ваше здоровье, сэр! А насчет груза не сомневайтесь. Нарочно нам этот хлам сплавили. И Черный Билл у нас на траверзе неспроста оказался. Такие дела здесь случаются. Выпьем!
Следуя примеру Джереми, Уильям опрокинул в рот стакан. Тростниковый самогон обжег ему горло и пищевод так, что перехватило дыхание. Уильям помотал головой и поставил кружку на стол.
– А знаете что, сэр! – вдруг сказал Джереми. – Позвольте вам еще один совет дать. Бросайте вы эти раздумья и пойдемте со мной – есть один человек, который как раз команду набирает. По правде говоря, многие из наших к нему пошли. Это тот самый пират, что «Голову Медузы» сюда привел. Черт одноглазый. Он теперь бросил якорь в соседней деревне. Там поблизости укромная бухта есть – говорят, он туда нашу посудину и увел. Я вот тоже поискал-поискал, а теперь, пожалуй, все-таки к нему подамся.
– Одноглазый? – рассеянно переспросил Уильям. – Откуда же он взялся? Выходит, он тоже из шайки Черного Билла?
– Ходят слухи, что решил он от него отколоться! – шепотом сообщил Джереми, наклоняясь поближе к собеседнику. – А на Мартинику пошел, чтобы следы запутать. Но след следом, а медлить нельзя. Вот подлатает он немного флейт и поднимет паруса... Так что и нам с вами поторапливаться надо!
– И зачем же вам так спешить, джентльмены?! – вдруг раздался за спиной Уильяма довольно неприятный вкрадчивый голос. – Этот кабачок самое приятное место на всем побережье, особенно для тех, кто так бойко щебечет по-английски. Здесь и выпивка что надо, и обращение душевное. Может быть, вы думаете, что джентльмену здесь не с кем перекинуться в кости? Это не так, можете мне поверить...
Джереми и Уильям вздрогнули и разом уставились на говорящего. Господин, неслышно подошедший к их столу, выглядел как настоящий флибустьер – в коричневом засаленном кафтане, в грязной шляпе, надвинутой глубоко на лоб, с испитым скуластым лицом и крупными костлявыми руками. За спиной у него, едва не задевая земляной пол, болталась тяжелая абордажная сабля в когда-то богато отделанных серебром ножнах, а за пояс были заткнуты два пистолета. И что хуже всего, незнакомец был не один – его сопровождали еще двое вооруженных людей, один из которых чертами и невозмутимостью лица был похож на местного индейца-аравака, а у другого, курчавого мулата, обнаженные руки были сплошь покрыты шрамами, точно его некоторое время держали в мешке с дикими кошками. Вся эта троица была настроена очень решительно, а тон джентльмена с саблей был даже несколько вызывающ.