Марвел Питер. В погоне за призраком, или Испанское наследство

   – Пожалуй, если вы не возражаете, я присяду с вами, – заявил шевалье, прерывая тщетные попытки Харта принять вертикальное положение и усаживаясь прямо на песок. – Однако вы оказались способным учеником! Я получил истинное наслаждение и очень рад, что смог быть вам полезным.
   – Простите, господин Амбулен, но позвольте в свою очередь поинтересоваться, почему вы вступились за меня? Ведь вы меня даже не знали, к тому же я – англичанин.
   – Настоящий дворянин всегда поспешит на помощь другому, особенно когда тот в одиночку бьется против простолюдинов! – возразил Амбулен. – Эти мерзавцы могли растерзать вас. Я не мог допустить, чтобы взбесившаяся чернь взяла верх над дворянином.
   – Вы благородный человек, шевалье! С благодарностью снимаю перед вами шляпу! – вскричал Уильям. Шляпа его снова валялась под пальмой на песке, но это нисколько не охладило его восторга. – У вас случайно нет при себе воды?
   – Конечно, конечно. – Роберт отцепил от пояса небольшую серебряную фляжку и протянул ее Харту.
   С наслаждением напившись и получив столь прекрасный пример чужого благородства, Уильям даже почувствовал прилив сил и снова попытался привести в порядок головной убор и отряхнуть пыль с одежды.
   – Однако мне показалось, что нам удалось удрать, – простодушно заметил он. – Как же вы меня нашли?
   – Правда, – согласился Амбулен. – Негодяи, которые бросились по вашим следам, быстро устали и угомонились. Но я не спеша двигался вдоль побережья и, миновав рощу, набрел на трактир. Вы были там не один, и я не стал вам докучать. Но теперь, когда ваши друзья уплыли...
   – Уплыли? Друзья? Вы хотите сказать...
   – Ну да, все, с кем вы пировали в корчме, – неуверенно сказал Амбулен. – По-моему, они все уплыли на тот корабль, что стоит в бухте. Я не знал, почему вас оставили здесь, поэтому решил дождаться, пока вы проснетесь, чтобы узнать, не требуется ли вам помощь.
   – Вы видели этого одноглазого? – живо спросил Уильям. – Знаете, это пират...
   – Да, я знаю, – просто сказал Амбулен. – Его здесь многие знают. Это Веселый Дик. Он был квартирмейстером у Черного Билла. Но говорят, что между ними с некоторых пор словно кошка пробежала. Ходили слухи, что Веселого Дика то ли повесили, то ли высадили на необитаемый остров. Но раз он все-таки здесь...
   – Вот как? – Уильям был озадачен. – Его повесили? Так говорят? И когда это произошло?
   – Да уж два-три месяца минуло, – сообщил Амбулен. – А вы разве не знали?
   – Откуда мне знать? Ведь я не пират, – сказал Уильям.
   – А я выбрался в Новый Свет, чтобы поплавать под черным флагом! Если попасть к верному капитану, то и самому можно словить удачу. Просто я никак не выберу, куда мне наняться. Скажу вам честно, все каперы, которые приходили сюда в порт, как-то не пришлись мне по душе. Может быть, мне просто не везет?
   – Вы хотите стать пиратом? – искренне удивился Уильям. – По собственной воле? Наняться на корабль?
   – Да, я с детства мечтал о том, чтобы поплавать по морям! – сказал Амбулен, и лицо его снова приняло мечтательное выражение. – Судовой врач Амбулен – неплохо звучит, как вам кажется?
   – Звучит неплохо, – согласился Уильям. – Но ведь вы почему-то так и не нанялись ни на один корабль.
   – Пока нет, – с легкостью согласился Амбулен. – Но здесь очень много перспектив для деятельного человека. Думаю, если как следует озаботиться... А у вас какие планы, сударь?
   Уильям вздохнул и обернулся. Солнце уже зашло. На фоне алеющей кромки заката силуэт флейта был виден столь отчетливо, словно был нарисован тушью на стекле фонаря.
   – Как это ни странно, – сказал он без восторга, – но я тоже собираюсь наняться на пиратский корабль.

Глава 9
Следы на воде

Карибское море. Мартиника. Барбадос

   Когда Лукреция увидела, как летит в воду большой якорь «Черной стрелы» и проваливается в зеленоватую пучину, обдав сверкающими брызгами крашенный в черно-белые цвета борт корабля, то у нее возникло странное ощущение, будто она своими глазами видит, как с ее души падает камень, невыносимым бременем давящий на нее долгие месяцы путешествия. Длительное плавание изматывало ее, и чем ближе были воды Карибского моря, тем сильнее натягивались ее нервы, заставляя ее метаться по каюте, как тигрицу в клетке.
   Однообразные дни, попутный ветер, незамысловатая пища – все вызывало у Лукреции яростное раздражение. Порой ей хотелось, чтобы разразилась буря, чтобы ураганный ветер переломал мачты и волны смыли за борт половину команды. Или чтобы из синей дали вдруг вынырнул черный корабль с размалеванной тряпкой вместо флага и вступил с ними в жаркую схватку – чтобы грохотали пушки, трещали борта, с хрустом ломались и рвали канаты мачты, чтобы ручьями текла кровь – все равно, своя или чужая. Иссушившие ее сердце желание мести и неудовлетворенное тщеславие искали выхода, а ее тяга к разрушению себе подобных не находила выхода.
   Иногда, забившись в угол кровати и обхватив руками колени, она часами сидела так, уставившись в иллюминатор, и пыталась беспристрастно разобраться в своей кипящей страстями душе. Уже давно она не испытывала никакой радости ни от любви мужчин, ни от зависти женщин. Ее сердце снедала неутолимая жажда власти, все люди были для нее лишь игрушками, которые она привыкла ломать в бесконечных попытках понять, как они устроены. Временами жизнь представлялась ей длинной шахматной партией, в которой пешки выходили в ферзи, короли не могли переступить через клетку, а ладьи и офицеры бессмысленно гибли в угоду тому, кто переставляет фигуры. Она не хотела быть фигурой, она хотела быть игроком! Бессильная злоба на жизнь, в которой она давно не видела ни малейшего смысла и о которой когда-то так жарко молила, прискучила ей, и, заглядывая в себя, она с ужасом понимала, что давно уже умерла. Умерла в тот самый момент, когда сделала свой самый первый шаг к богатству и могуществу, предав свои наивные мечты и простодушную любовь.
   А ныне, ныне все золото мира не могло отбить привкуса той грязи, которой ей пришлось нахлебаться, прежде чем стать тем, кто она теперь. А кто она теперь?
   В бешенстве она только крепче сжимала кулаки, отчего ногти оставляли на ее ладонях глубокие кровоподтеки. И куда бы она ни поворачивала голову, взгляд ее то и дело натыкался на проклятую книжку, которую она и без Кольбера уже давно знала наизусть.
   В общем, два месяца плавания стоили ей двух лет жизни, и она жаждала только одного – наконец-то начать действовать.
   От нечего делать она было принялась опробовать свои чары на капитане, но вскоре и он начал ее безмерно раздражать. И хотя он непрерывно ухаживал за ней, отпускал комплименты и как мог старался скрасить ей тяготы долгого пути, Лукреция в конце концов начала при виде его испытывать приступы глубокой мизантропии.
   Но она была не настолько глупа, чтобы ссориться с человеком, который должен был служить ей опорой на ближайшие месяцы. И хотя под конец путешествия ей редко удавалось сдерживать вспышки гнева и вовремя прикусывать свой не в меру острый язык, она умела повернуть дело так, что в итоге шевалье все ей прощал и даже, против воли, вновь и вновь подпадал под действие ее обаяния.
   Когда «Черная стрела» встала наконец на рейде вблизи острова Мартиника, капитан Ришери первым делом предложил Лукреции нанести визит местному губернатору. Он предполагал, что в честь гостьи с рекомендательными письмами от Кольбера может быть устроен даже небольшой прием, который ее хоть как-то развлечет.
   – Вы недопонимаете, капитан, той миссии, с которой мы сюда прибыли, – возразила ему Лукреция. – Забудьте о том, кто меня послал. У вас на борту – вдова гугенота из Ла Рошели, которая зафрахтовала это судно для небольшой торговой кампании и переезда в колонии. Я не испытываю доверия к здешнему губернатору и полагаю, что любая тайна, которую знают двое, – знают все. Без особой нужды не стоит привлекать внимания к моей особе. Поэтому вы поступите сейчас следующим образом: отправляйтесь на берег и подыщите мне достойное жилье – с прислугой и ванной. Пока я буду отдыхать и приводить себя в порядок, вы нанесете визит губернатору и окрестным трактирщикам, где и соберете все сплетни, которые только есть на этом клочке земли. Особенно обращайте внимание на слухи о человеке по имени Давид Малатеста Абрабанель. Не пропускайте ни одного сведения о последних проделках пиратов, особенно Черного Билла. О себе говорите уклончиво. Никто не должен знать, что мы на самом деле ищем. Вечером я жду вас с новостями.
   Ришери выполнил задание с блеском и присущей ему обстоятельностью. Уже через пару часов спустя за Лукрецией вернулась шлюпка, и второй помощник доставил ее в Фор-де-Франс, где Ришери уже нашел для нее приличную квартиру с прислугой и ванной, как она и просила. Красивый дом в итальянском стиле с небольшим внутренним двориком, заросшим причудливыми растениями, пришелся мадам Аделаиде – а пока мы будем звать ее так, как она хочет, – по вкусу. Из окон, предусмотрительно снабженных жалюзи, открывался живописный вид на лазурные воды залива, над которыми парили белоснежные чайки. По европейским понятиям стоило это жилище вполне сносно, и неизвестно, что принесло Лукреции большее удовлетворение – удобные комнаты или выгодная цена. Деньги она любила тратить только на себя.
   Вечером, отдохнув и посвежев, она устроилась в кресле прямо в саду и, достав из резной шкатулки трубку и кисет, велела принести угля. Наконец-то оно затянулась ароматным дымом с чувством глубокого удовлетворения. Да, как ни удивительно, но леди Бертрам пристрастилась к этому модному пороку еще при дворе Карла II, или Старины Роули, как иногда называли его придворные в честь одного из лучших жеребцов королевской конюшни; и теперь она спешила удовлетворить свое пристрастие, которое, впрочем, держала в секрете. Лукреция никогда не любила, чтобы о ней знали больше, чем она хочет, и теперь, с наслаждением вдыхая дым, она думала, что, возможно, половина ее раздражения на капитана была вызвана именно желанием покурить. Впрочем, то, что могла позволить себе леди Бертрам, не могла допустить мадам Аделаида Ванбъерскен, и посему она постаралась до прихода капитана тщательно уничтожить следы своего развлечения.
   Шевалье Ришери явился с началом сумерек и за ужином кратко поведал обо всем, что ему удалось узнать от местного общества. Перед тем как усесться за накрытый стол, он не упустил возможности преподнести Лукреции дежурный комплимент, сопровождаемый поцелуем руки и проникновенным взглядом. Лукреция, примиренная с жизнью ванной и выкуренной трубкой, приняла эти знаки внимания более благосклонно, чем обычно, мимолетно подумав, а не привязать ли к себе этого мужественного шевалье узами более приятными, чем служебные. И, хотя она предпочитала держать в отдалении людей, с которыми ей приходилось сотрудничать, она полагала, что любовная интрижка вовсе не повод для близости, посему окинула шевалье весьма недвусмысленным взглядом и улыбнулась.
   Заметив выражение ее лица, шевалье несколько удивился и, галантно улыбнувшись в ответ, спросил:
   – Что-то изменилось, мадам?
   – Мне кажется, сегодня прекрасный вечер и было бы глупо потратить его напрасно...
   Шевалье придвинул свое кресло поближе и, завладев ее рукой, нежно поднес ее к губам.
   Мадам руки не отняла и снова улыбнулась.
   – Итак, что-нибудь слышно о купце?
   – Только о нем все и говорят, сударыня! Пронесся слух, что Абрабанель отправил в Европу корабль с грузом серебра и пряностей для Вест-Индской компании и буквально на следующие сутки он стал легкой добычей Черного Билла.
   – Черного Билла?! – взволнованно повторила Лукреция, отнимая у шевалье свою руку. – Расскажите мне об этом подробнее!
   – Подробностей никто не знает, – покачал головой Ришери. – Но история темная. Говорят, будто «Голова Медузы» – так называлось это судно – появлялось и здесь, на Мартинике. И будто бы капитаном на ней был некий Веселый Дик...
   – Веселый Дик... Кажется, я однажды слышала это имя, но я не уверена... – Поборов волнение, Лукреция медленно отпила вина. – Ничего, продолжайте, продолжайте, капитан! Я внимательно вас слушаю.
   – Так вот, «Голова Медузы» появилась здесь почти сразу же после того, как на нее было совершено нападение. Заметьте, никаких признаков Черного Билла! Да он бы и не рискнул появиться на Мартинике. Веселый Дик – другое дело. Он никогда напрямую не конфликтовал с французами и к тому же...
   – Ну что? Что к тому же? – от нетерпения Лукреция пристукнула ладонью по ручке кресла.
   – К тому же все были уверены, что Черный Билл давно покончил с Веселым Диком.
   – Как покончил?!
   – Не знаю, насколько можно верить молве, но, говорят, Черный Билл в один прекрасный день выбросил своего квартирмейстера за борт. В общем, пауки перегрызлись, как это часто бывает. То ли Веселый Дик задумал сместить капитана, то ли не так разделил добычу, но в любом случае мерзавец приговорил его к смерти. Однако добрая половина команды настояла, чтобы какой-то шанс Дику дали. Говорят, Черный Билл выполнил это пожелание – он не просто выбросил квартирмейстера на корм акулам, а оставил его привязанным к мачте затопленного им судна. Вообще-то это означало верную смерть – только еще более мучительную... Но вот видите, Веселый Дик неожиданно воскресает на том самом флейте, который взял на абордаж его злейший враг Билл. Не знаю, как вы, а я не могу разгадать эту загадку.
   – Что сталось с ним дальше? Где теперь эта «Голова Медузы»?
   Ришери пожал плечами.
   – Карибское море большое, – сказал он. – Они починили здесь такелаж, подлатали паруса и снялись с якоря. Кажется, с тех пор больше их никто не видел. Черный Билл тоже не давал о себе знать. Возможно, и тот и другой отдыхают сейчас на Тортуге. Нас будет интересовать их судьба?
   – Обязательно! Нас будет интересовать каждая мелочь, которая как-то связана с именем Абрабанеля.
   Ришери слегка наклонился к ней и многозначительно сказал:
   – Тогда вот вам самая великолепная мелочь, которая связана с этим именем, сударыня! Ходит слух, будто бы на «Голове Медузы» не было ни унции серебра! Вообще ничего, кроме бесполезного балласта. Об этом говорил какой-то моряк, который остался здесь, на Мартинике. Должен вам сказать, что Веселый Дик освободил всю команду трофейного судна. Всех до одного.
   – Всех до одного? – изумленно произнесла Лукреция, прижимая пальцы к вискам. – С захваченного судна, на котором не было ни унции серебра? Но на котором откуда-то взялся Веселый Дик, этот чертов висельник... Я ничего не понимаю! А впрочем...
   Она вдруг вскочила и порывисто прошлась по усыпанной галькой дорожке мимо пышно цветущих клумб. Ее зеленые глаза метали молнии. Капитан Ришери, который прежде никогда не видел свою спутницу в таком волнении, невольно залюбовался ею. Но при этом он еще испытывал смешанное с разочарованием беспокойство, так как эта женщина вновь ускользала от него. При этом он чувствовал себя так, словно оказался в лодке без весел, к тому же влекомый сильным подводным течением. Он даже явственно услышал, как ревут буруны вокруг рифов, о которые вот-вот разобьется его утлый челн.
   – Капитан, мы снимаемся с якоря! – резкий голос Лукреции развеял наваждение. – Послезавтра мы отплываем на Барбадос! Вам хватит суток, чтобы пополнить запасы воды и пищи?
   – Но, сударыня... – Ришери был растерян. – Половина команды на берегу. Вы сами говорили, что смертельно устали от плавания... Я не говорю о том, какое удивление вызовет наше отплытие у губернатора. Я предупредил его, что мы пробудем здесь не меньше недели...
   – Вас никто не уполномочивал делать заявления, капитан! – жестко заявила Лукреция. – И впредь будьте добры советоваться по этому поводу со мной! – Но, заметив огорченное лицо Ришери, она добавила уже более мягким тоном: – Вы человек военный, действуете по приказу самого министра Кольбера, чего вам бояться? Вы вольны поступать, как вам вздумается, без оглядки на любого губернатора, не так ли? А команду, я полагаю, можно вернуть на корабль. Для этого у вас существуют всякие боцманы, или как их там... Я не права?
   – Разумеется, сударыня. Но мне казалось, что небольшой отдых пойдет вам на пользу...
   Лукреции показалось, что, говоря о ней, он гораздо больше беспокоится о команде. Эта рассудительность взбесила ее.
   – Я уже отдохнула! – оборвала его Лукреция. – Не говорите вздора! Кстати, этот дом можно будет оставить за мной? Справьтесь об этом – я намерена сюда возвращаться. Разумеется, я готова платить за аренду, но на время нашего отсутствия она уменьшается втрое. Об этом можете сообщить владельцу. Что еще?
   – Барбадос – английская колония, – напомнил Ришери. – Появление французского военного корабля неизбежно привлечет внимание и не всем понравится.
   – Вы правы, – кусая губы, согласилась Лукреция. – Но мы что-нибудь придумаем. В конце концов, мы же не воюем!..
   – Чему я очень рад, – мрачно добавил Ришери, поднимаясь. – Однако, поскольку мы послезавтра снимаемся, позвольте мне приступить к выполнению своих обязанностей!
   Лукреция подумала, что она, кажется, перегнула палку. Тем более ей самой не хотелось лишать себя маленьких радостей и так бездарно проводить остаток ночи. Поэтому она вплотную приблизилась к Ришери и, улыбаясь, произнесла:
   – Впрочем, капитан, я по-прежнему намерена приятно провести этот дивный вечер.
   Ришери остановился, и на лице его мелькнуло удивление.
   – Не бросите же вы даму на произвол судьбы? – лукаво продолжила она и метнула на Ришери обжигающий взгляд.
   Шевалье был не дурак, и, взглянув в изумрудные призывающие глаза, он коснулся ее холодных как мрамор губ.
 
   Капитан Ришери покинул спальню графини уже на рассвете.
   Закутавшись в мантилью, она вышла его проводить. Он долго целовал ее на прощание, пока наконец ей это не надоело и она не подтолкнула его к выходу. Сбежав с крыльца, он обернулся и, сняв шляпу, отвесил ей изящный поклон.
   – Аделаида, звезда моя, вы прекрасны! – воскликнул он. Во взгляде его она прочла восхищение и, сдерживая неуместную зевоту, послала ему на прощание воздушный поцелуй. Шевалье, окрыленный и счастливый, поспешил выполнять ее указания, а Лукреция, проводив взглядом его статную фигуру, покачала головой.
   – Ах, если бы военные были хоть чуточку умнее! – пробормотала она себе под нос. – Нет, впрочем, это лишнее! Будь они умнее, управляться с ними не было бы никакой возможности! Пусть все идет как идет. Однако как понять эту загадку? «Голова Медузы» с грузом несуществующего серебра... Или это пустая болтовня?
   Она вернулась в дом, задумчиво обрывая драгоценные кружева.
   В голове ее одна за другой вертелись самые различные комбинации, самые оригинальные предположения. Остановиться на одном из них она не могла, потому что слишком мало знала, – увы, слухи зачастую так и остаются слухами, не больше. Чтобы составить себе более ясное представление о случившемся, было необходимо попасть туда, откуда все началось. В одном Лукреция была уверена – большой добычи пираты на «Голове Медузы» точно не взяли. Будь там богатый груз – молва об этом уже облетела бы половину колоний. Было и кому разносить их по островам: пираты, команда «Медузы»... Одни бы трезвонили об этом из бахвальства, другие из сожаления, а возможно, и злорадства. Нет, серебра на «Голове Медузы» определенно не было. Но зато на ней был... Веселый Дик! И это так же верно, как то, что флейт с Барбадоса оказался пустышкой. Возможно, именно эта новость и есть то самое важное, из-за чего она пересекала океан и терпела общество неуклюжих грязных матросов. Веселый Дик...
   Однако как быть с тем, что рассказал Ришери? Ссора между квартирмейстером и капитаном – это серьезно. Ссора из-за денег вдвойне серьезнее. Черный Билл пустил по волнам своего квартирмейстера, в этом сомневаться не приходится. И уж во всяком случае, обратно к себе он его не взял бы. И тем не менее Веселый Дик оказывается на захваченном Биллом корабле. Что это может означать? Две загадки, ключ к которым наверняка лежит на Барбадосе. Нет, она совершенно права – она должна как можно скорее увидеть Давида Абрабанеля. Не поняв, что произошло с «Головой Медузы», она не сможет действовать дальше.
   Предаваясь размышлениям, миледи подумала, что все равно не уснет, и решила выпить кофе.
   Оборвав шнурок и еле разбудив меланхоличную Берту, она велела подать огня и завтрак в постель, а затем принялась набивать трубку.
 
   Ришери выполнил все как надо. К вечеру явились матросы с «Черной стрелы» и забрали дорожные сундуки. Лукреция же, которую снова навестил шевалье, осталась дома до утра.
   Отплытие назначили на пять часов пополуночи.
   Поднятые паруса отливали молочной белизной, в призрачном свете угасающих звезд атласные воды залива лениво колыхал прохладный ветерок. Фрегат медленно двинулся к выходу из бухты, а над островом не спеша разгоралась заря нового дня.
   Лукреция в одиночестве стояла на квартердеке и смотрела вдаль за пустой горизонт. Где-то там скитался человек, чье существование придавало ее жизни единственный смысл. Иногда Лукреция думала, что Господь Бог, если, конечно, Он существует, спас ее и сохранил его только для того, чтобы они еще раз встретились. Потом она вспомнила полные страсти ласки капитана, и губы ее исказила презрительная усмешка. Каждый раз, отдаваясь мужчине, она представляла себе, какую боль причиняет Роджеру, и мысли об этом доставляли ей мстительное наслаждение. Важно было другое – навсегда забыть о том, что она сама испытывала в объятиях Роджера. Отгоняя мучительные воспоминания, она забавлялась тем, что воображала себе, что бы он сделал с теми, кто наставляет ему рога.
   Помечтав немного подобным образом, Лукреция прощальным взглядом окинула оставшийся позади остров и отправилась в свою каюту, чтобы безмятежно проспать в ней до самого обеда.
   «Черная стрела» бросила якорь в Карлайлской бухте. Спустя некоторое время на борт фрегата поднялся помощник губернатора. Капитан Ришери церемонно приветствовал его и обратился с нижайшей просьбой позволить его кораблю остаться под защитой форта на неопределенное время, сославшись на необходимость произвести на судне ремонт и пополнить запасы продовольствия.
   Обходительность француза, щедро приправленная увесистым кошельком, произвела на помощника губернатора самое выгодное впечатление. А еще большее впечатление произвели на него зеленые глаза обворожительной пассажирки, которую он увидел на борту. Конечно, он не мог отказать столь прекрасной леди в гостеприимстве. Красавица приняла приглашение с благодарностью.
   Таким образом, Лукреции удалось совершенно естественно и безболезненно ступить на английский берег. Конечно, назовись она своим именем, к ее услугам был бы сам губернатор, но ее настоящее имя было последним, что бы она произнесла даже под пыткой.
   Помощник губернатора, совершенно очарованный неожиданной гостьей, сразу же представил ее господину Джексону как несчастную гугенотку, чье положение после смерти мужа-голландца невыносимо ухудшилось, и она была вынуждена покинуть Ла Рошель и перебраться сюда, в колонии, чтобы здесь спокойно доживать свои дни в трудах и молитве. Поскольку гостья оказалась вдовой подданного Голландских Штатов, поприветствовать ее явился и сам господин Давид Малатеста Абрабанель с дочерью.
   Найти общий язык с «земляками» не составило для Лукреции, или госпожи Аделаиды Ванбъерскен, большого труда. И хотя купец оказался твердым орешком, его юная дочь Элейна своей искренностью и прямотой заронила в душу Аделаиды немалые надежды. Из некоторых замечаний Элейны можно было понять, что девушка знает нечто интересное. Лукреция решила, что глупо упускать лишнюю возможность почерпнуть новые сведения, и принялась очаровывать Элейну, рассчитывая быстро завести с ней дружбу.
   После обеда, который из дипломатическиз соображений дал в честь гостей губернатор, Лукреция попросила Элейну сопровождать ее в прогулке по саду.
   – Простите, я так долго была в обществе простых матросов, – с виноватым видом призналась она, – что теперь мне просто хочется побыть наедине с женщиной, чье воспитание безупречно, а положение уважаемо. Я оставила во Франции близкую подругу, и мысль о том, что мне не с кем разделить теперь свои тревоги и надежды, приводит меня в отчаяние. Знаете, я сейчас подобна умирающему от жажды человеку, который видит перед собой источник чистой воды. Мне так хочется просто поговорить о предметах, которые близки и понятны женской душе, а может быть, и просто помолчать, глядя на эти прекрасные цветы... Знаете, там, где мы жили с мужем, тоже было много цветов! Когда я смотрю на этот сад, слезы застилают мне глаза. Я сразу вспоминаю свой дом, свою покойную мать... Вы поймете меня, моя милая!
   Результатом этого трогательного монолога были нежные объятья, в которые Элейна простодушно заключила свою новую подругу.
   Они углубились в сад и с задумчивым видом побрели вдоль клумбы. В тени пальм было прохладно и спокойно. Мужчины предпочли устроиться возле дома на террасе с трубками и бутылками хорошего вина, которое шевалье предусмотрительно захватил с собой.
   Метнув полный зависти взгляд на поднимающийся с террасы дымок, Лукреция приготовилась ко второму акту своей пьесы.