На развалинах было полно мальчишек и девчонок. Но ни Сани, ни Наташи мы не увидели.
— Они уже дома, — уверила меня мама. — Пойдемте скорей.
На двери деревянного домика висел замок.
— Странно, — мама пошарила под дверью, нашла ключ и отперла дверь. — Наташа давно должна быть дома.
Я прошел в комнату. Первое, что бросилось мне в глаза, была кукла. Она сидела в нарядном платье на диване с поднятыми руками, словно приветствовала гостей.
— Чья это кукла? — удивился я.
— Наташина, — спокойно ответила мама.
— И что, Наташа с ней играет? — хмыкнул я.
— Конечно, ведь она еще ребенок, — Наташина мама расставляла на столе тарелки.
И вправду, ничего нет смешного. Наташин отец запрещал дочери играть в куклы, а природа и мама взяли свое.
— И сейчас себя ведет, как ребенок, — рассердилась Наташина мама. — Должна быть давно дома, пора обедать, и вы, Кирилл, уже проголодались.
Наташина мама схожа с моим папой еще в одном пунктике. Первым делом она спрашивает: «Есть хотите?», а если ты отвечаешь, что нет, она все равно не успокоится, пока не накормит.
Вдруг мама вскрикнул. Я оторвался от куклы и увидел, как Наташина мама медленно оседает на пол. Я кинулся к ней, подхватил маму и усадил на стул. В руке мама держала листок бумаги. Я понял, что этот листок и был причиной того, что она едва не упала.
Мама перечитала записку и поспешно бросила ее на стол, словно бумага пылала и жгла ей руки.
— Он оказался сильнее, — прошептала мама. — Снова победил он. Теперь уже окончательно и бесповоротно.
Она протянула мне листок, вырванный из школьной тетради.
— Вы опоздали, Кирилл. Читайте.
Я развернул листок, на котором торопливой рукой было выведено:
Но ничего, мысленно пообещал я своему другу, сегодня вечером я с тобой поговорю по-мужски.
А может, Саня оглушил Наташу и запихнул ее в рюкзак. Научился от Наташиного отца. В первобытном обществе вот так девушек и умыкали.
— Я действительно уговорила Наташу побыть со мной неделю, хоть пяток дней, — объяснила Наташина мама. — Но я думала, я была уверена, что она останется со мной, останется навсегда.
— Она к вам вернется, — сказал я.
— Вы так думаете, Кирилл? — встрепенулась мама. — Но почему?
— По письму видно, — убежденно произнес я.
Мама жадно накинулась на письмо и вновь пробежала его глазами.
— Здесь об этом ни слова.
— А между слов? То есть между строк?
— Пожалуй, вы правы, — лицо Наташиной мамы вновь осветилось надеждой. — Не будем отчаиваться, Кирилл. С нами поэзия, вся мировая литература.
Как я ни отнекивался, Наташина мама накормила меня до отвала, а сама даже не притронулась к еде.
А потом проводила меня на автостанцию. По дороге стала рассказывать о маленьком старинном городке, который она обожала.
— Я убеждена, каждый, кто побывал в нашем городке, обязательно захочет сюда приехать снова.
Описав прощальный круг, автобус катил по улице, а я все махал рукой — на площади замерла одинокая фигура Наташиной мамы.
Диссертация или я
За столом переговоров
Первое свидание Наташи
— Они уже дома, — уверила меня мама. — Пойдемте скорей.
На двери деревянного домика висел замок.
— Странно, — мама пошарила под дверью, нашла ключ и отперла дверь. — Наташа давно должна быть дома.
Я прошел в комнату. Первое, что бросилось мне в глаза, была кукла. Она сидела в нарядном платье на диване с поднятыми руками, словно приветствовала гостей.
— Чья это кукла? — удивился я.
— Наташина, — спокойно ответила мама.
— И что, Наташа с ней играет? — хмыкнул я.
— Конечно, ведь она еще ребенок, — Наташина мама расставляла на столе тарелки.
И вправду, ничего нет смешного. Наташин отец запрещал дочери играть в куклы, а природа и мама взяли свое.
— И сейчас себя ведет, как ребенок, — рассердилась Наташина мама. — Должна быть давно дома, пора обедать, и вы, Кирилл, уже проголодались.
Наташина мама схожа с моим папой еще в одном пунктике. Первым делом она спрашивает: «Есть хотите?», а если ты отвечаешь, что нет, она все равно не успокоится, пока не накормит.
Вдруг мама вскрикнул. Я оторвался от куклы и увидел, как Наташина мама медленно оседает на пол. Я кинулся к ней, подхватил маму и усадил на стул. В руке мама держала листок бумаги. Я понял, что этот листок и был причиной того, что она едва не упала.
Мама перечитала записку и поспешно бросила ее на стол, словно бумага пылала и жгла ей руки.
— Он оказался сильнее, — прошептала мама. — Снова победил он. Теперь уже окончательно и бесповоротно.
Она протянула мне листок, вырванный из школьной тетради.
— Вы опоздали, Кирилл. Читайте.
Я развернул листок, на котором торопливой рукой было выведено:
«Дорогая мама!Саня поработал. Наплел с три короба Наташе, как мучается и страдает ее отец, разжалобил девочку, вот она и уехала. А про Наташину мать Саня и не подумал.
Прости меня, но я должна ехать к папе. Мы с тобой договаривались, что через пять дней я получаю право выбора. И я выбрала — еду к папе. Я знаю, что ему без меня плохо.
Спасибо тебе за пять чудесных дней!
Твоя дочь Наташа.»
Но ничего, мысленно пообещал я своему другу, сегодня вечером я с тобой поговорю по-мужски.
А может, Саня оглушил Наташу и запихнул ее в рюкзак. Научился от Наташиного отца. В первобытном обществе вот так девушек и умыкали.
— Я действительно уговорила Наташу побыть со мной неделю, хоть пяток дней, — объяснила Наташина мама. — Но я думала, я была уверена, что она останется со мной, останется навсегда.
— Она к вам вернется, — сказал я.
— Вы так думаете, Кирилл? — встрепенулась мама. — Но почему?
— По письму видно, — убежденно произнес я.
Мама жадно накинулась на письмо и вновь пробежала его глазами.
— Здесь об этом ни слова.
— А между слов? То есть между строк?
— Пожалуй, вы правы, — лицо Наташиной мамы вновь осветилось надеждой. — Не будем отчаиваться, Кирилл. С нами поэзия, вся мировая литература.
Как я ни отнекивался, Наташина мама накормила меня до отвала, а сама даже не притронулась к еде.
А потом проводила меня на автостанцию. По дороге стала рассказывать о маленьком старинном городке, который она обожала.
— Я убеждена, каждый, кто побывал в нашем городке, обязательно захочет сюда приехать снова.
Описав прощальный круг, автобус катил по улице, а я все махал рукой — на площади замерла одинокая фигура Наташиной мамы.
Диссертация или я
Еще на лестнице я услышал знакомый голос. Папа! Папа вернулся!
Я открыл дверь и пулей влетел в комнату.
— Папа!
Слегка развалившись, папа сидел на своем привычном месте — в кресле, но не дома, а на голубом экране.
— …Проблема сложнее, — вещал папа, — женщина изменилась, женщина хочет играть другую роль, не ту, что ей предназначила природа, а мужчина к этому не готов, он мыслит по старинке.
Не раздеваясь, я сел на стул. Мама сидела на диване, укутавшись в плед.
Она бросила на меня настороженный взгляд, но не проронила ни слова. Наверное, не хотела мешать папе, который отводил душу на экране.
— Но, с другой стороны, женщина, избавившаяся от домашних хлопот и забот о семье, теряет нечто… драгоценное, женственное, чему поклонялись мужчины веками, что они воспевали в поэзии, музыке…
— Ты мечтаешь ввести домострой, — решительно перебила мама папу.
А папа, словно услышав маму, очаровательно улыбнулся с экрана.
— Не подумайте, пожалуйста, милые женщины, что я зову вас во времена домостроя. Ни в коем случае, я за равноправие в семье. Более того, я считаю, что в семье не должно быть лидера.
— Чепуха на постном масле, — подала голос мама. — Семья это маленький коллектив, а коллектива без лидера не может быть.
Я ошалело крутил головой, переводя взгляд с папы на маму. У меня было полное ощущение того, что они говорят друг с другом.
— Мне могут возразить, — тут же подхватил папа на экране, — что в коллективе без лидера не обойтись. Так вот лидерами в сеьме должны быть дети…
— Это что-то новенькое, — сказала мама с неожиданным интересом.
— Собственно, во многих семьях так уже и есть, — продолжал папа, — дети сели на шею родителям. Итак, лидер в семье это сын…
— Пожалуй, ты прав, — задумчиво сказала мама.
Я не верил своим ушам — мама впервые согласилась с папой. Наедине папа ни разу не сумел убедить маму, а вот по телевизору ему это удалось. Великая сила искусства!
Передача закончилась, мама выключила телевизор и обратила свой взор на меня.
— Где ты был? — спросила мама.
— Ты же знаешь, — я почувствовал себя лидером, то есть самым главным в семье, и поэтому отвечал спокойно. — В маленьком старинном городке.
Я повесил в прихожей куртку, повернулся к зеркалу, чтобы причесаться, и не узнал себя. На меня смотрел подросший, здорово похудевший, почти стройный (что значит пять дней не вкушал папиных обедов), с обветренным, загорелым лицом (ежедневные прогулки по парку, поездка в старинный городок явно пошли мне на пользу) юноша. Отрадное впечатление немного портили очки. Но ничего — очки украшают современного мужчину.
— На экскурсии? — расспрашивала дотошно мама.
— На экскурсии, — подтвердил я, — ты знаешь, там развалины замка…
— И весь класс ездил? — перебила меня мама.
Тон, которым мама задала новый вопрос, должен был меня насторожить. Но непривычное ощущение лидера успело вскружить мне голову, и я потерял бдительность.
— Ага, весь класс ездил, и Калерия Васильевна, — врал я напропалую, не отрывая взгляда от своего изображения в зеркале.
— Когда ты научился обманывать? — взорвалась мама. — Сегодня приходила Калерия Васильевна и все мне рассказала.
— Все? — задал я дурацкий вопрос.
— Все-все, — подтвердила мама.
Значит, классная не дождалась, пока папа вернется из командировки, и нанесла маме визит вежливости. Теперь маме известно о том, сколько я двоек получил, и о том, как курю на переменках, и о том, конечно, что прогулял целый день без уважительной причины.
— Я не ожидала от тебя, что ты будешь мне врать, — мама никак не могла успокоиться. — Мне кажется, что я этого не заслужила.
— Но я и вправду был в маленьком старинном городке, — вставил я на свою беду.
— А до Калерии Васильевны ко мне приходила Санина мама, — мама нанесла мне решительный удар.
Итак, мама знает и о том, что мы попали в милицию. Представляю, в какой ужас это маму повергло.
— Мама, — попытался я оправдаться, — в милиции мы оказались случайно…
— Слишком много случайностей, — отрезала мама, — а я вижу четкую закономерность — ты превратился из прекрасного мальчика, отличника, гордости школы в отпетого хулигана, лоботряса и двоечника. Калерия Васильевна считает, что на тебя плохо влияет Наташа.
— Мое превращение произошло тогда, когда Наташа исчезла из города, — ухмыльнулся я.
— Как же это случилось? — задала новый вопрос мама.
У моей мамы и вправду научный склад мышления. Вон как все она четко вычислила и вывела кривую моего падения.
— Мама, но ты ведь мечтала, чтобы я был таким? — выложил я свой последний козырь.
— Я хотела, чтобы ты стал настоящим мужчиной, — мама побила и эту мою карту. — Скажи, ты делаешь это мне назло?
Я покачал головой. Зачем мне делать маме назло? Просто когда-то я мечтал стать настоящим мужчиной, но у меня все никак не получалось. А стоило папе уйти из дому, как я буквально в считанные дни превратился в настоящего пацана. Да, все началось после того, как папа совершил первый мужской поступок.
— Все, — решительно заключила мама. — Я беру отпуск и вплотную занимаюсь твоим воспитанием — до конца учебного года осталось всего ничего.
Я задумался. Что же это получается? Наташина мама взяла отпуск, чтобы переделать дочку. Моя мама собирается заняться моим воспитанием и для этого берет отпуск. Как ни крути, а мужчины добились своего — женщины вернулись к домашнему очагу.
Между прочим, какой там очаг, у нас электроплита, огня не видно и не слышно. Но всякий раз, когда папа, обвязав живот маминым передником, священнодействовал у плиты, мне казалось, что я вижу, как пылает огонь в печи, и слышу, как трещат поленья. Кстати, почему я называю передник маминым, если я никогда его не видел на маме?
А когда папа хлопнул дверью, очаг погас и тепло ушло из дома. Мама зябла, куталась в клетчатый плед и жаловалась, что в этом году очень рано перестали топить.
Итак, сейчас мама с утра до вечера будет заниматься моим воспитанием. Правильно, чем маме еще заниматься, как не растить единственного ребенка?
Теперь мама задает мне все свои тысячу и один вопрос, а я должен буду на них ответить. У мамы железный характер — поблажки от нее не жди. Вон как она упорно сидит над своей диссертацией. Да, а как же диссертация? Если мама берется за меня, значит, откладывается диссертация. И наоборот. Мама берется за диссертацию и откладывает меня.
— Мама, а как диссертация? — спросил я вслух.
— Ты важнее любой диссертации, — улыбнулась мама.
Польщенный, что я стою больше диссертации, я не отстал от мамы, пока кое-что не узнал. Мама познакомила с результатами своей работы ученый совет, то есть совет, состоящий из ученых мужей. Мнения ученых мужей разделились. Одни похвалили, но сдержанно, а другие, самые разговорчивые, объявили мамину диссертацию неперспективной, то есть такой, над которой нет смысла работать. Вот почему мама без особого огорчения берет отпуск, чтобы поработать надо мной.
И тут я вспомнил, как однажды мое яркое выступление в мамину защиту спасло ее диссертацию. Тогда мне стукнуло полгода, и мы с мамой были неразлучны. Не могли расстаться не то что на день, а даже на несколько часов.
Мама как раз закончила кандидатскую диссертацию и такую сложную, что никто в нашем городе не мог ее понять, и потому маме пришлось ехать на защиту в столицу. Мама взяла с собой меня. Говорят, что я в то время был млекопитающимся, то есть питался материнским молоком, и потому, мол, не мог обойтись без мамы. Мне кажется, все было наоборот. Без моей помощи маме было бы трудно защититься. Могла ли противостоять ученому совету, состоящему сплошь из жещин, слабая, беззащитная женщина с ребенком на руках?
Как сейчас помню, сражалась мама отважно, отбивая все наскоки. И уже ученые мужи должны были склонить голову перед мамой и признать свое поражение, когда один самый въедливый задал маме каверзный вопрос. Мама на минутку задумалась. И тогда вместо мамы ответил я. По свидетельству современников, я вопил благим матом. Совет ученых мужей был сломлен, смят, повержен, разбит наголову. Ни у кого больше не возникало никаких вопросов. И все наперебой поздравляли маму с успешной защитой.
Правда, злые языки утверждают, будто орал я не потому, что защищал маму и ее диссертацию, а потому, что наступило время кормления и по зову инстинкта я требовал пищи. Ну что можно ответить на эти обвинения? Есть люди, которые во всем видят только плохое.
Как бы там ни было, но четырнадцать лет назад я помог маме защитить диссертацию. А сейчас, когда маме трудно, мы с папой бросили ее на произвол судьбы. Папа пустился в бега, и я пустился во все тяжкие. Да, мужчины — опора женщины… Надо что-то предпринять.
Я не успел ничего придумать, как к нам в дверь позвонили. Я открыл — на пороге стоял сияющий Наташин отец.
— Добрый вечер, — вежливо поздоровался он и позвал меня и маму. — Пойдемте ко мне, у меня для вас сюрприз.
Я догадывался, какой сюрприз меня ждет. Я увижу Наташу.
Мы поднялись наверх. Из распахнутой двери доносилась музыка.
В хорошо мне знакомой комнате танцевала Наташа в длинном платье. Я глядел на девочку и не мог проронить ни слова. Ее мама сказала правду — Наташа изменилась. Она стала еще прекраснее.
На Наташу с любовью и с удивлением пялили со стены глаза мотоциклисты, боксеры, хоккеисты. Они узнавали и не узнавали девочку.
— Она вернулась! Сама вернулась! — отец ликовал, как маленький.
— Добрый вечер, — поздоровалась Наташа, продолжая танцевать.
— Привет, — наконец, открыл рот и я.
— Магнитофон — подарок Наташе по случаю возвращения, — объяснил моей маме Наташин отец и задергался в такт музыке. — Танцуйте, что вы стоите?
Мама сбросила плед на тахту и пустилась в пляс. Я тоже задрыгал ногами рядом с Наташей. Хорошие сейчас танцы — каждый выпендривается как хочет.
И только сейчас я заметил в комнате постороннее лицо. Если говорить откровенно, это лицо мне было очень даже хорошо знакомо, потому что это был Саня. Но прежде Саня, как говорили в старину, не был вхож в дом. А сейчас он почетный гость, имеет заслуги перед Наташиным отцом — привез блудную дочь.
Саня танцевал своеобразно. То ли делал зарядку, наклоны влево и вправо, приседания, то ли плясал.
Я погрозил ему кулаком, мол, ответишь за то, что увез Наташу. Саня жестами показал, мол, попробуй сам свяжи Наташу; интересно, что у тебя получится.
Я знал — ничего не получится. Никто не заставит Наташу поступить против ее воли. Она сама вернулась к отцу и оставила мать точно так же, как пять дней назад бросила отца и уехала с матерью.
С хитрющим видом Саня поманил меня в коридор и, ни слова ни говоря, влепил пять щелбанов. Я потер лоб и подумал, а не много ли мне влетело сегодня за то, что я нашел Наташу. Ладно, ради Наташи все можно стерпеть.
Я открыл дверь и пулей влетел в комнату.
— Папа!
Слегка развалившись, папа сидел на своем привычном месте — в кресле, но не дома, а на голубом экране.
— …Проблема сложнее, — вещал папа, — женщина изменилась, женщина хочет играть другую роль, не ту, что ей предназначила природа, а мужчина к этому не готов, он мыслит по старинке.
Не раздеваясь, я сел на стул. Мама сидела на диване, укутавшись в плед.
Она бросила на меня настороженный взгляд, но не проронила ни слова. Наверное, не хотела мешать папе, который отводил душу на экране.
— Но, с другой стороны, женщина, избавившаяся от домашних хлопот и забот о семье, теряет нечто… драгоценное, женственное, чему поклонялись мужчины веками, что они воспевали в поэзии, музыке…
— Ты мечтаешь ввести домострой, — решительно перебила мама папу.
А папа, словно услышав маму, очаровательно улыбнулся с экрана.
— Не подумайте, пожалуйста, милые женщины, что я зову вас во времена домостроя. Ни в коем случае, я за равноправие в семье. Более того, я считаю, что в семье не должно быть лидера.
— Чепуха на постном масле, — подала голос мама. — Семья это маленький коллектив, а коллектива без лидера не может быть.
Я ошалело крутил головой, переводя взгляд с папы на маму. У меня было полное ощущение того, что они говорят друг с другом.
— Мне могут возразить, — тут же подхватил папа на экране, — что в коллективе без лидера не обойтись. Так вот лидерами в сеьме должны быть дети…
— Это что-то новенькое, — сказала мама с неожиданным интересом.
— Собственно, во многих семьях так уже и есть, — продолжал папа, — дети сели на шею родителям. Итак, лидер в семье это сын…
— Пожалуй, ты прав, — задумчиво сказала мама.
Я не верил своим ушам — мама впервые согласилась с папой. Наедине папа ни разу не сумел убедить маму, а вот по телевизору ему это удалось. Великая сила искусства!
Передача закончилась, мама выключила телевизор и обратила свой взор на меня.
— Где ты был? — спросила мама.
— Ты же знаешь, — я почувствовал себя лидером, то есть самым главным в семье, и поэтому отвечал спокойно. — В маленьком старинном городке.
Я повесил в прихожей куртку, повернулся к зеркалу, чтобы причесаться, и не узнал себя. На меня смотрел подросший, здорово похудевший, почти стройный (что значит пять дней не вкушал папиных обедов), с обветренным, загорелым лицом (ежедневные прогулки по парку, поездка в старинный городок явно пошли мне на пользу) юноша. Отрадное впечатление немного портили очки. Но ничего — очки украшают современного мужчину.
— На экскурсии? — расспрашивала дотошно мама.
— На экскурсии, — подтвердил я, — ты знаешь, там развалины замка…
— И весь класс ездил? — перебила меня мама.
Тон, которым мама задала новый вопрос, должен был меня насторожить. Но непривычное ощущение лидера успело вскружить мне голову, и я потерял бдительность.
— Ага, весь класс ездил, и Калерия Васильевна, — врал я напропалую, не отрывая взгляда от своего изображения в зеркале.
— Когда ты научился обманывать? — взорвалась мама. — Сегодня приходила Калерия Васильевна и все мне рассказала.
— Все? — задал я дурацкий вопрос.
— Все-все, — подтвердила мама.
Значит, классная не дождалась, пока папа вернется из командировки, и нанесла маме визит вежливости. Теперь маме известно о том, сколько я двоек получил, и о том, как курю на переменках, и о том, конечно, что прогулял целый день без уважительной причины.
— Я не ожидала от тебя, что ты будешь мне врать, — мама никак не могла успокоиться. — Мне кажется, что я этого не заслужила.
— Но я и вправду был в маленьком старинном городке, — вставил я на свою беду.
— А до Калерии Васильевны ко мне приходила Санина мама, — мама нанесла мне решительный удар.
Итак, мама знает и о том, что мы попали в милицию. Представляю, в какой ужас это маму повергло.
— Мама, — попытался я оправдаться, — в милиции мы оказались случайно…
— Слишком много случайностей, — отрезала мама, — а я вижу четкую закономерность — ты превратился из прекрасного мальчика, отличника, гордости школы в отпетого хулигана, лоботряса и двоечника. Калерия Васильевна считает, что на тебя плохо влияет Наташа.
— Мое превращение произошло тогда, когда Наташа исчезла из города, — ухмыльнулся я.
— Как же это случилось? — задала новый вопрос мама.
У моей мамы и вправду научный склад мышления. Вон как все она четко вычислила и вывела кривую моего падения.
— Мама, но ты ведь мечтала, чтобы я был таким? — выложил я свой последний козырь.
— Я хотела, чтобы ты стал настоящим мужчиной, — мама побила и эту мою карту. — Скажи, ты делаешь это мне назло?
Я покачал головой. Зачем мне делать маме назло? Просто когда-то я мечтал стать настоящим мужчиной, но у меня все никак не получалось. А стоило папе уйти из дому, как я буквально в считанные дни превратился в настоящего пацана. Да, все началось после того, как папа совершил первый мужской поступок.
— Все, — решительно заключила мама. — Я беру отпуск и вплотную занимаюсь твоим воспитанием — до конца учебного года осталось всего ничего.
Я задумался. Что же это получается? Наташина мама взяла отпуск, чтобы переделать дочку. Моя мама собирается заняться моим воспитанием и для этого берет отпуск. Как ни крути, а мужчины добились своего — женщины вернулись к домашнему очагу.
Между прочим, какой там очаг, у нас электроплита, огня не видно и не слышно. Но всякий раз, когда папа, обвязав живот маминым передником, священнодействовал у плиты, мне казалось, что я вижу, как пылает огонь в печи, и слышу, как трещат поленья. Кстати, почему я называю передник маминым, если я никогда его не видел на маме?
А когда папа хлопнул дверью, очаг погас и тепло ушло из дома. Мама зябла, куталась в клетчатый плед и жаловалась, что в этом году очень рано перестали топить.
Итак, сейчас мама с утра до вечера будет заниматься моим воспитанием. Правильно, чем маме еще заниматься, как не растить единственного ребенка?
Теперь мама задает мне все свои тысячу и один вопрос, а я должен буду на них ответить. У мамы железный характер — поблажки от нее не жди. Вон как она упорно сидит над своей диссертацией. Да, а как же диссертация? Если мама берется за меня, значит, откладывается диссертация. И наоборот. Мама берется за диссертацию и откладывает меня.
— Мама, а как диссертация? — спросил я вслух.
— Ты важнее любой диссертации, — улыбнулась мама.
Польщенный, что я стою больше диссертации, я не отстал от мамы, пока кое-что не узнал. Мама познакомила с результатами своей работы ученый совет, то есть совет, состоящий из ученых мужей. Мнения ученых мужей разделились. Одни похвалили, но сдержанно, а другие, самые разговорчивые, объявили мамину диссертацию неперспективной, то есть такой, над которой нет смысла работать. Вот почему мама без особого огорчения берет отпуск, чтобы поработать надо мной.
И тут я вспомнил, как однажды мое яркое выступление в мамину защиту спасло ее диссертацию. Тогда мне стукнуло полгода, и мы с мамой были неразлучны. Не могли расстаться не то что на день, а даже на несколько часов.
Мама как раз закончила кандидатскую диссертацию и такую сложную, что никто в нашем городе не мог ее понять, и потому маме пришлось ехать на защиту в столицу. Мама взяла с собой меня. Говорят, что я в то время был млекопитающимся, то есть питался материнским молоком, и потому, мол, не мог обойтись без мамы. Мне кажется, все было наоборот. Без моей помощи маме было бы трудно защититься. Могла ли противостоять ученому совету, состоящему сплошь из жещин, слабая, беззащитная женщина с ребенком на руках?
Как сейчас помню, сражалась мама отважно, отбивая все наскоки. И уже ученые мужи должны были склонить голову перед мамой и признать свое поражение, когда один самый въедливый задал маме каверзный вопрос. Мама на минутку задумалась. И тогда вместо мамы ответил я. По свидетельству современников, я вопил благим матом. Совет ученых мужей был сломлен, смят, повержен, разбит наголову. Ни у кого больше не возникало никаких вопросов. И все наперебой поздравляли маму с успешной защитой.
Правда, злые языки утверждают, будто орал я не потому, что защищал маму и ее диссертацию, а потому, что наступило время кормления и по зову инстинкта я требовал пищи. Ну что можно ответить на эти обвинения? Есть люди, которые во всем видят только плохое.
Как бы там ни было, но четырнадцать лет назад я помог маме защитить диссертацию. А сейчас, когда маме трудно, мы с папой бросили ее на произвол судьбы. Папа пустился в бега, и я пустился во все тяжкие. Да, мужчины — опора женщины… Надо что-то предпринять.
Я не успел ничего придумать, как к нам в дверь позвонили. Я открыл — на пороге стоял сияющий Наташин отец.
— Добрый вечер, — вежливо поздоровался он и позвал меня и маму. — Пойдемте ко мне, у меня для вас сюрприз.
Я догадывался, какой сюрприз меня ждет. Я увижу Наташу.
Мы поднялись наверх. Из распахнутой двери доносилась музыка.
В хорошо мне знакомой комнате танцевала Наташа в длинном платье. Я глядел на девочку и не мог проронить ни слова. Ее мама сказала правду — Наташа изменилась. Она стала еще прекраснее.
На Наташу с любовью и с удивлением пялили со стены глаза мотоциклисты, боксеры, хоккеисты. Они узнавали и не узнавали девочку.
— Она вернулась! Сама вернулась! — отец ликовал, как маленький.
— Добрый вечер, — поздоровалась Наташа, продолжая танцевать.
— Привет, — наконец, открыл рот и я.
— Магнитофон — подарок Наташе по случаю возвращения, — объяснил моей маме Наташин отец и задергался в такт музыке. — Танцуйте, что вы стоите?
Мама сбросила плед на тахту и пустилась в пляс. Я тоже задрыгал ногами рядом с Наташей. Хорошие сейчас танцы — каждый выпендривается как хочет.
И только сейчас я заметил в комнате постороннее лицо. Если говорить откровенно, это лицо мне было очень даже хорошо знакомо, потому что это был Саня. Но прежде Саня, как говорили в старину, не был вхож в дом. А сейчас он почетный гость, имеет заслуги перед Наташиным отцом — привез блудную дочь.
Саня танцевал своеобразно. То ли делал зарядку, наклоны влево и вправо, приседания, то ли плясал.
Я погрозил ему кулаком, мол, ответишь за то, что увез Наташу. Саня жестами показал, мол, попробуй сам свяжи Наташу; интересно, что у тебя получится.
Я знал — ничего не получится. Никто не заставит Наташу поступить против ее воли. Она сама вернулась к отцу и оставила мать точно так же, как пять дней назад бросила отца и уехала с матерью.
С хитрющим видом Саня поманил меня в коридор и, ни слова ни говоря, влепил пять щелбанов. Я потер лоб и подумал, а не много ли мне влетело сегодня за то, что я нашел Наташу. Ладно, ради Наташи все можно стерпеть.
За столом переговоров
Следующий день было воскресение, и я с утра обложился учебниками — наверстывал упущенное, догонял ушедших вперед одноклассников.
Мама узнала у Калерии Васильевны, что мы проходили в эти дни, и я погрузился в океан знаний.
А мама стояла на страже. Она поднимала телефонную трубку и отвечала, что Кирилл не может подойти, потому как делает уроки.
С телефоном в тот день творилось что-то неладное, он трезвонил с самого утра. Спрашивали то Марину, то Галину, то аптеку, то милицию.
— Вокзал, — сказала мама, устав от звонков.
Иногда звонили, никого не звали и лишь сопели в трубку.
— Наверное, тебе звонит девочка и стесняется со мной говорить, — определила мама и разрешила: — Следующий раз сам подойдешь.
Когда вновь зазвонил телефон, я взял трубку.
— Наконец-то, — услышал я шумный вздох облегчения, и папа с места в карьер стал осыпать меня упреками. — Почему ты не подходишь? Кого я только не звал, и Марину, и Галину, а потом фантазия иссякла. Кстати, почему мама дома?
— Сегодня воскресенье, — напомнил я.
— Но она и по воскресеньям умудрялась работать, — сказал папа и обеспокоенно спросил: — Как у вас с обедом?
— Прекрасно, остался еще вчерашний, приготовленный тобой, — выпалил я и зажмурил глаза — что сейчас будет?
— А почему ты ничего не ел? — Как я и ожидал, папа выдал себя с головой. — Откуда ты знаешь, что я готовлю?
— А кто же еще? — вопросом на вопрос ответил я и добавил: — Папа, пора кончать эту игру.
— Какую игру? — не понял папа.
— Жизнь — слишком сложная штука, — и меня потянуло на изречения, от наследственности никуда не уйдешь. — Пора нам с тобой стать настоящими мужчинами. Я предлагаю тебе встретиться на нейтральной территории за столом переговоров.
— Когда? — спросил папа.
— Сегодня, — ответил я и добавил: — Промедление смерти подобно.
— Сейчас никак не могу, иду на утренний спектакль, потом на телевидение, — объяснил папа. — Давай в шесть вечера, в кафе у студии — помнишь, мы там с Саней были? Посидим, поговорим.
Мама была недовольна тем, что я слишком долго разговариваю по телефону и тем самым отвлекаюсь от уроков.
— Я вчера забыла задать тебе один вопрос, — сказала мама, когда я сел за стол. — Тебя не было целый день дома, а между тем был приготовлен обед.
— Что тут непонятного? Обед приготовил папа.
— А вчера, позавчера?
— И вчера, и позавчера, и третьего дня — тоже папа. Он приходил тайком и варил суп.
— Это очень мило с его стороны, — порозовела мама, но тут же скомандовала: — Занимайся!
Но не суждено мне было в тот день догнать своих ушедших вперед одноклассников.
К нам прибежала раскрасневшаяся Наташа. Она снова была в прежней форме — джинсы и кеды.
— Кир, — воскликнула она с порога. — Пошли играть в футбол. Мы все тебя ждем. И Глафира Алексеевна тоже.
— А Саня где?
— Саня на площадке, — рассмеялась Наташа. — Я его уговорила.
— А кто это Глафира Алексеевна? — поинтересовалась мама.
— Та самая одинокая пенсионерка, которой я разбил окно, — напомнил я.
— А теперь она нас тренирует, — добавила Наташа.
— Часок можешь поразмяться, — неожиданно разрешила мама.
Когда мы с Наташей пришли, тренировка шла вовсю.
— Кир, становись в нападение, вместе с Наташей, — командовала Глафира Алексеевна, — а Саня переходит в полузащиту. Саня, ты будешь диспетчером, организатором игры. И вообще на тебя вся надежда. Ты один стоишь целой команды.
Саня пыжится, гордится бабушкиной похвалой.
Я тоже радуюсь, что Глафира Алексеевна поставила меня в нападение, значит, не забыла мой меткий удар.
Бабушка прикладывала ко рту рупор, и потому ее голос гремел по всему двору.
Распахивались окна, в них появлялись любопытные головы. Болельщики выходили и на балконы. Конечно, это были мужчины. Кто, как не мужчины, самые заядлые любители и самые тонкие знатоки футбола? Наша игра им нравилась. Болельщики поддерживали нас криками и аплодисментами.
Мы носились по полю как угорелые. А Глафира Алексеевна то и дело подгоняла нас мудрыми советами:
— Кир, не жадничай, отдай мяч!
— Саня, снова перемудрил, играй попроще!
— Мальчики бегайте! Помните, движение, движение и еще раз движение — вот три кита, на которых стоит современный футбол.
Мы до того набегались, что едва переставляли ноги, и бабушка объявила:
— На сегодня хватит, пойдемте ко мне пить чай.
Маленькая бабушкина комната была тесновата для нашей команды. Кто сел за стол, кто на диван, кто на подоконник, а Саня расположился прямо на полу.
И чашек у Глафиры Алексеевны не хватало. Поэтому мы пили чай по очереди. Сане первому бабушка налила чай и подала кусок торта.
— Глафира Алексеевна, — с полным ртом полюбопытствовал Саня, — а какой сегодня праздник?
— Праздник? — переспросила бабушка. — Вроде нет никакого праздника.
— А почему торт и прочее? — не отставал мой друг.
Мы все уставились на Глафиру Алексеевну.
— Вы пришли ко мне в гости, вот и праздник, — сказала бабушка. — А еще в нашей команде теперь играешь ты, Саня.
— Ага, — сказал Саня, — профессионала из меня не вышло, пойду в любители…
— И Кир с сегодняшнего дня с нами, — перечисляла Глафира Алексеевна, — и Наташа вернулась — тоже праздник. Видишь, Саня, сколько праздников?
Мы с Наташей разливали чай и разносили торт.
— Теперь мы все вместе, — продолжала Глафира Алексеевна. — Вообще наша установка на собственные силы. Никаких игроков со стороны, я имею в виду, из соседнего двора. Наша опора — любители, самозабвенно преданные футболу, готовые ради него отречься от всего, например, от дурных привычек.
Руки бабушки привычно пошарили по столу в поисках папирос и спичек. Глафира Алексеевна устыдилась своего порыва и спрятала руки под стол. Я понял, как тяжело бабушке бороться со своей плохой привычкой, и спросил ее:
— Глафира Алексеевна, откуда вы так здорово разбираетесь в футболе?
— А вот отсюда, — Глафира Алексеевна показала на стоящий в углу телевизор. — Вы знаете, раньше я и представления не имела, что такое футбол и с чем его едят. А в прошлом году вышла на пенсию…
— Выходит, у вас наступили каникулы? — спросила Наташа.
— Верно, каникулы, — рассмеялась бабушка. — Куда податься пенсионеру? Спасибо сослуживцам, подарили цветной телевизор, вот я и пристрастилась к футболу. Ни одной игры не пропускаю и сейчас разбираюсь в футболе, как заправский болельщик.
— Значит, лучше любого тренера, — сказал Саня.
Мы пили чай и весело болтали обо всем на свете. Мы чувствовали себя у бабушки как дома, и даже еще лучше. Дома нас все время наставляли и учили. А бабушка позволяла нам вести себя, как нам хочется.
Я глядел на ее еще совсем молодое, загорелое лицо и думал, а почему мы ее называем бабушкой? Только потому, что она пенсионерка?
Когда я пришел домой, на кухне все гремело и грохотало. Мама воевала с кастрюлями. Увидев меня, мама спросила:
— Я отпустила тебя на часок, а прошло сколько?
— Прошло два, — ответил я, бросив взгляд на часы.
— Два часа двадцать одна минута, — мама любила точность. — Значит, больше сегодня ты на улицу не пойдешь.
Ну что ж, не пойду так не пойду. А папа? Меня же папа ждет в шесть часов в кафе у студии. Мама обижалась, что я не говорю ей правды. Ладно, выложу ей все как на духу.
— Мама, мы с папой договорились встретиться в шесть часов у студии, — твердо сказал я. — Как мне быть?
— Ты должен ехать, — разрешила мама, — но до шести еще уйма времени, и ты можешь позаниматься.
Действительно, самое выгодное — всегда говорить правду. Может, и папе рассказать правду? Надо подумать.
В назначенное время я открыл дверь кафе. Папа меня уже ждал. Ждал не один — стол ломился от заказанных блюд.
Папа слишком буквально воспринял мое предложение встретиться за столом переговоров. Раз за столом, значит, за обеденным. К тому же, поскольку папа не видел своими глазами, как я ел, он считал, что я плохо питаюсь. Несмотря на то, что ежедневно сам приходил и готовил обед.
— Ты похудел, — опечалился папа.
Чтобы не огорчать папу, я принялся за еду. Заморив червячка, я приступил к переговорам.
— Папа, как ты относишься к НТР, то есть к научно-технической революции? — задал я первый вопрос.
Папа опешил, потому что ждал совсем иного вопроса, но быстро собрался с мыслями и заговорил:
— Неоднозначно. Видишь ли, раньше вместе со всеми я разделял восторг успехами НТР, а сейчас я отчетливо вижу теневые стороны, например, загрязнение окружающей среды.
Теперь папу не остановишь. Но я сам виноват, втравил его в дискуссию. Но папа неожиданно прервал свою тираду и вернулся за стол переговоров.
— Неужели ты позвал меня, чтобы потрепаться о НТР? — папа был не в своей тарелке.
— Кстати, об окружающей среде, — продолжал я плести нити заговора. — Ты же знаешь, что мамина работа поможет сделать воздух и воду чище?
— Я знаю, — ответил папа и переполошился: — А что случилось?
— Мамина работа под угрозой, — выпалил я.
— Кто же ее противники? — воскликнул папа и сделал такой жест, словно сейчас выхватит шпагу и сразится с теми, кто угрожает нашей маме.
— Мы, — ответил я.
— Почему? — не понял папа.
— Вместо того, чтобы заниматься наукой и одарить человечество чистым воздухом, мама оставляет на полпути работу, потому что мы бросили ее на произвол судьбы.
Папа беспокойно заерзал на стуле.
— Но ты, по-моему, ее не бросил.
И тогда я рассказал папе о своих успехах за последние дни, чем вызвал у него прилив недюжинной энергии.
— Как ты мог до такого докатиться? — распалился папа.
— Папа, ты слышал о таком слове — безотцовщина?
Папа сник. Я понимал, что это нечестный прием, более того, это удар ниже пояса, но мне хотелось, чтобы папа услышал меня.
— Папа, — приободрил я отца, — у нас нет иного выхода — давай станем настоящими мужчинами.
Мама узнала у Калерии Васильевны, что мы проходили в эти дни, и я погрузился в океан знаний.
А мама стояла на страже. Она поднимала телефонную трубку и отвечала, что Кирилл не может подойти, потому как делает уроки.
С телефоном в тот день творилось что-то неладное, он трезвонил с самого утра. Спрашивали то Марину, то Галину, то аптеку, то милицию.
— Вокзал, — сказала мама, устав от звонков.
Иногда звонили, никого не звали и лишь сопели в трубку.
— Наверное, тебе звонит девочка и стесняется со мной говорить, — определила мама и разрешила: — Следующий раз сам подойдешь.
Когда вновь зазвонил телефон, я взял трубку.
— Наконец-то, — услышал я шумный вздох облегчения, и папа с места в карьер стал осыпать меня упреками. — Почему ты не подходишь? Кого я только не звал, и Марину, и Галину, а потом фантазия иссякла. Кстати, почему мама дома?
— Сегодня воскресенье, — напомнил я.
— Но она и по воскресеньям умудрялась работать, — сказал папа и обеспокоенно спросил: — Как у вас с обедом?
— Прекрасно, остался еще вчерашний, приготовленный тобой, — выпалил я и зажмурил глаза — что сейчас будет?
— А почему ты ничего не ел? — Как я и ожидал, папа выдал себя с головой. — Откуда ты знаешь, что я готовлю?
— А кто же еще? — вопросом на вопрос ответил я и добавил: — Папа, пора кончать эту игру.
— Какую игру? — не понял папа.
— Жизнь — слишком сложная штука, — и меня потянуло на изречения, от наследственности никуда не уйдешь. — Пора нам с тобой стать настоящими мужчинами. Я предлагаю тебе встретиться на нейтральной территории за столом переговоров.
— Когда? — спросил папа.
— Сегодня, — ответил я и добавил: — Промедление смерти подобно.
— Сейчас никак не могу, иду на утренний спектакль, потом на телевидение, — объяснил папа. — Давай в шесть вечера, в кафе у студии — помнишь, мы там с Саней были? Посидим, поговорим.
Мама была недовольна тем, что я слишком долго разговариваю по телефону и тем самым отвлекаюсь от уроков.
— Я вчера забыла задать тебе один вопрос, — сказала мама, когда я сел за стол. — Тебя не было целый день дома, а между тем был приготовлен обед.
— Что тут непонятного? Обед приготовил папа.
— А вчера, позавчера?
— И вчера, и позавчера, и третьего дня — тоже папа. Он приходил тайком и варил суп.
— Это очень мило с его стороны, — порозовела мама, но тут же скомандовала: — Занимайся!
Но не суждено мне было в тот день догнать своих ушедших вперед одноклассников.
К нам прибежала раскрасневшаяся Наташа. Она снова была в прежней форме — джинсы и кеды.
— Кир, — воскликнула она с порога. — Пошли играть в футбол. Мы все тебя ждем. И Глафира Алексеевна тоже.
— А Саня где?
— Саня на площадке, — рассмеялась Наташа. — Я его уговорила.
— А кто это Глафира Алексеевна? — поинтересовалась мама.
— Та самая одинокая пенсионерка, которой я разбил окно, — напомнил я.
— А теперь она нас тренирует, — добавила Наташа.
— Часок можешь поразмяться, — неожиданно разрешила мама.
Когда мы с Наташей пришли, тренировка шла вовсю.
— Кир, становись в нападение, вместе с Наташей, — командовала Глафира Алексеевна, — а Саня переходит в полузащиту. Саня, ты будешь диспетчером, организатором игры. И вообще на тебя вся надежда. Ты один стоишь целой команды.
Саня пыжится, гордится бабушкиной похвалой.
Я тоже радуюсь, что Глафира Алексеевна поставила меня в нападение, значит, не забыла мой меткий удар.
Бабушка прикладывала ко рту рупор, и потому ее голос гремел по всему двору.
Распахивались окна, в них появлялись любопытные головы. Болельщики выходили и на балконы. Конечно, это были мужчины. Кто, как не мужчины, самые заядлые любители и самые тонкие знатоки футбола? Наша игра им нравилась. Болельщики поддерживали нас криками и аплодисментами.
Мы носились по полю как угорелые. А Глафира Алексеевна то и дело подгоняла нас мудрыми советами:
— Кир, не жадничай, отдай мяч!
— Саня, снова перемудрил, играй попроще!
— Мальчики бегайте! Помните, движение, движение и еще раз движение — вот три кита, на которых стоит современный футбол.
Мы до того набегались, что едва переставляли ноги, и бабушка объявила:
— На сегодня хватит, пойдемте ко мне пить чай.
Маленькая бабушкина комната была тесновата для нашей команды. Кто сел за стол, кто на диван, кто на подоконник, а Саня расположился прямо на полу.
И чашек у Глафиры Алексеевны не хватало. Поэтому мы пили чай по очереди. Сане первому бабушка налила чай и подала кусок торта.
— Глафира Алексеевна, — с полным ртом полюбопытствовал Саня, — а какой сегодня праздник?
— Праздник? — переспросила бабушка. — Вроде нет никакого праздника.
— А почему торт и прочее? — не отставал мой друг.
Мы все уставились на Глафиру Алексеевну.
— Вы пришли ко мне в гости, вот и праздник, — сказала бабушка. — А еще в нашей команде теперь играешь ты, Саня.
— Ага, — сказал Саня, — профессионала из меня не вышло, пойду в любители…
— И Кир с сегодняшнего дня с нами, — перечисляла Глафира Алексеевна, — и Наташа вернулась — тоже праздник. Видишь, Саня, сколько праздников?
Мы с Наташей разливали чай и разносили торт.
— Теперь мы все вместе, — продолжала Глафира Алексеевна. — Вообще наша установка на собственные силы. Никаких игроков со стороны, я имею в виду, из соседнего двора. Наша опора — любители, самозабвенно преданные футболу, готовые ради него отречься от всего, например, от дурных привычек.
Руки бабушки привычно пошарили по столу в поисках папирос и спичек. Глафира Алексеевна устыдилась своего порыва и спрятала руки под стол. Я понял, как тяжело бабушке бороться со своей плохой привычкой, и спросил ее:
— Глафира Алексеевна, откуда вы так здорово разбираетесь в футболе?
— А вот отсюда, — Глафира Алексеевна показала на стоящий в углу телевизор. — Вы знаете, раньше я и представления не имела, что такое футбол и с чем его едят. А в прошлом году вышла на пенсию…
— Выходит, у вас наступили каникулы? — спросила Наташа.
— Верно, каникулы, — рассмеялась бабушка. — Куда податься пенсионеру? Спасибо сослуживцам, подарили цветной телевизор, вот я и пристрастилась к футболу. Ни одной игры не пропускаю и сейчас разбираюсь в футболе, как заправский болельщик.
— Значит, лучше любого тренера, — сказал Саня.
Мы пили чай и весело болтали обо всем на свете. Мы чувствовали себя у бабушки как дома, и даже еще лучше. Дома нас все время наставляли и учили. А бабушка позволяла нам вести себя, как нам хочется.
Я глядел на ее еще совсем молодое, загорелое лицо и думал, а почему мы ее называем бабушкой? Только потому, что она пенсионерка?
Когда я пришел домой, на кухне все гремело и грохотало. Мама воевала с кастрюлями. Увидев меня, мама спросила:
— Я отпустила тебя на часок, а прошло сколько?
— Прошло два, — ответил я, бросив взгляд на часы.
— Два часа двадцать одна минута, — мама любила точность. — Значит, больше сегодня ты на улицу не пойдешь.
Ну что ж, не пойду так не пойду. А папа? Меня же папа ждет в шесть часов в кафе у студии. Мама обижалась, что я не говорю ей правды. Ладно, выложу ей все как на духу.
— Мама, мы с папой договорились встретиться в шесть часов у студии, — твердо сказал я. — Как мне быть?
— Ты должен ехать, — разрешила мама, — но до шести еще уйма времени, и ты можешь позаниматься.
Действительно, самое выгодное — всегда говорить правду. Может, и папе рассказать правду? Надо подумать.
В назначенное время я открыл дверь кафе. Папа меня уже ждал. Ждал не один — стол ломился от заказанных блюд.
Папа слишком буквально воспринял мое предложение встретиться за столом переговоров. Раз за столом, значит, за обеденным. К тому же, поскольку папа не видел своими глазами, как я ел, он считал, что я плохо питаюсь. Несмотря на то, что ежедневно сам приходил и готовил обед.
— Ты похудел, — опечалился папа.
Чтобы не огорчать папу, я принялся за еду. Заморив червячка, я приступил к переговорам.
— Папа, как ты относишься к НТР, то есть к научно-технической революции? — задал я первый вопрос.
Папа опешил, потому что ждал совсем иного вопроса, но быстро собрался с мыслями и заговорил:
— Неоднозначно. Видишь ли, раньше вместе со всеми я разделял восторг успехами НТР, а сейчас я отчетливо вижу теневые стороны, например, загрязнение окружающей среды.
Теперь папу не остановишь. Но я сам виноват, втравил его в дискуссию. Но папа неожиданно прервал свою тираду и вернулся за стол переговоров.
— Неужели ты позвал меня, чтобы потрепаться о НТР? — папа был не в своей тарелке.
— Кстати, об окружающей среде, — продолжал я плести нити заговора. — Ты же знаешь, что мамина работа поможет сделать воздух и воду чище?
— Я знаю, — ответил папа и переполошился: — А что случилось?
— Мамина работа под угрозой, — выпалил я.
— Кто же ее противники? — воскликнул папа и сделал такой жест, словно сейчас выхватит шпагу и сразится с теми, кто угрожает нашей маме.
— Мы, — ответил я.
— Почему? — не понял папа.
— Вместо того, чтобы заниматься наукой и одарить человечество чистым воздухом, мама оставляет на полпути работу, потому что мы бросили ее на произвол судьбы.
Папа беспокойно заерзал на стуле.
— Но ты, по-моему, ее не бросил.
И тогда я рассказал папе о своих успехах за последние дни, чем вызвал у него прилив недюжинной энергии.
— Как ты мог до такого докатиться? — распалился папа.
— Папа, ты слышал о таком слове — безотцовщина?
Папа сник. Я понимал, что это нечестный прием, более того, это удар ниже пояса, но мне хотелось, чтобы папа услышал меня.
— Папа, — приободрил я отца, — у нас нет иного выхода — давай станем настоящими мужчинами.
Первое свидание Наташи
В тот день здорово шла игра у Наташи. Словно шутя, она обводила защитников, забивала голы с любого расстояния.
Поэтому Саня чаще всего ей и пасовал. И сейчас он отвлек на себя внимание защитников и отбросил Наташе мяч.
Мяч долетел до Наташи, а она его не видит. Стоит, задумавшись, и на губах ее играет улыбка.
Обычно про таких людей говорят, что они витают в облаках. Но я знал, где Наташа витала — она брела по плитам маленького старинного городка, спускалась к дому-музею великого поэта.
— Ты играть сюда пришла или мечтать? — набросился Саня на девочку. — Такой пас ей выложил, как на блюдечке. Остальное, как говорится, дело техники.
Поэтому Саня чаще всего ей и пасовал. И сейчас он отвлек на себя внимание защитников и отбросил Наташе мяч.
Мяч долетел до Наташи, а она его не видит. Стоит, задумавшись, и на губах ее играет улыбка.
Обычно про таких людей говорят, что они витают в облаках. Но я знал, где Наташа витала — она брела по плитам маленького старинного городка, спускалась к дому-музею великого поэта.
— Ты играть сюда пришла или мечтать? — набросился Саня на девочку. — Такой пас ей выложил, как на блюдечке. Остальное, как говорится, дело техники.