— В общем, — заключил папа, — испортили хорошие продукты, то есть хорошую пьесу.
— Все это очень интересно, — согласилась мама, — но, по-моему, ты не рационально используешь свои способности.
Папа виновато улыбнулся.
— Вместо того, чтобы писать свои…
Мама сделала паузу. Папа не сводил глаз с мамы — как она обзовет его творения?
— …статейки, — мама наконец нашла обидное слово, и папа застонал, как от зубной боли.
— Если бы ты бросил писать свои рецензии, — на ходу исправилась мама, — а также прекратил легкомысленные выступления по телевидению, ты бы давно мог сделать диссертацию. Была бы польза и людям и тебе.
— Ма-а-мо-о-чка! — капризно надув губы, протянул папа. — Ты делаешь уже вторую диссертацию. Неужели не хватит двух диссертаций на одну семью?
Моя мама очень хочет, чтобы мой папа занялся серьезным делом. Хотя бы таким, каким занимается она.
— Ну хорошо, не хочешь диссертацию, напиши книгу. Книга — это солидно, — не отставала мама.
Папа съежился в кресле, он хотел, чтобы его вовсе не было видно.
Моя мама очень любит папу, но так глубоко прячет свои чувства, что папа, наверное, о них и не догадывается.
— Мама, — прервал я проходящую в дружеской обстановке беседу родителей, — можно я попечатаю на твоей машинке?
— Нельзя, — покачала головой мама, — я еще немного отдохну и сама сяду за машинку.
— Бери мою, — охотно предложил папа, благодарный, что я вовремя пришел к нему на выручку.
— А что ты собираешься печатать? — спросила мама.
— Сочинение, — неопределенно ответил я.
— По-моему, сочинение пишут ручкой, — высказала сомнение мама.
— Когда это было? При царе Горохе! — папа встал за меня горой. — Сейчас домашние сочинения печатают только на машинке.
Мама пожала плечами, но спорить больше не стала, а раскрыла журнал.
В нашем доме было две машинки — папина и мамина, и каждая имела свой характер.
Мамина машинка стучала ровно, без пауз, делая остановки лишь для того, чтобы мама могла поменять лист бумаги.
Папина машинка начинала робко, неуверенно, а потом замолкала, и я знал, что папа или меряет шагами комнату, или лежит на тахте, глядя в потолок. И вдруг машинка оживала, начинала лихорадочно, взахлеб стучать. Значит, папу посетило вдохновение. В такие минуты к нему не рекомендовалось совать нос, а то папа мог бы его откусить.
А потом у папиной машинки пропадал голос, и она замолкала на день, два, а то и больше. Вероятно, вдохновение перепутало адрес и не могло найти папу. Но это длилось недолго. Вдохновение вновь посещало папу, и тогда машинка стучала азартно и весело.
Я пошел в папин кабинет и сел за машинку. Конечно, я и не думал печатать сочинение. Я хотел напечатать письмо Наташе.
Мне почему-то казалось, если я напишу ей от руки, она меня тут же разгадает. Хотя Наташа совершенно не знала моего почерка. Она и меня, если говорить откровенно, не замечала.
Характер папиной машинки передался и мне. Я стал колебаться.
Вообще, со мной сегодня творилось что-то неладное. Да разве только сегодня? Все семь дней, как в нашем доме появилась Наташа. Я говорил одно, а делал другое.
Еще минуту назад я не собирался печатать Наташе письмо. С какой некстати? Она на меня ноль внимания, а я ей письмо. Но внутренний голос твердил мне: «Напиши ей, вспомни, как тяжело ей было сегодня».
И я, повинуясь своему внутреннему голосу, застучал на машинке. И вот что у меня вышло.
А вскоре разразилась гроза — пришел Наташин отец.
Перехваченное письмо
Поверженная королева
Три испытания
— Все это очень интересно, — согласилась мама, — но, по-моему, ты не рационально используешь свои способности.
Папа виновато улыбнулся.
— Вместо того, чтобы писать свои…
Мама сделала паузу. Папа не сводил глаз с мамы — как она обзовет его творения?
— …статейки, — мама наконец нашла обидное слово, и папа застонал, как от зубной боли.
— Если бы ты бросил писать свои рецензии, — на ходу исправилась мама, — а также прекратил легкомысленные выступления по телевидению, ты бы давно мог сделать диссертацию. Была бы польза и людям и тебе.
— Ма-а-мо-о-чка! — капризно надув губы, протянул папа. — Ты делаешь уже вторую диссертацию. Неужели не хватит двух диссертаций на одну семью?
Моя мама очень хочет, чтобы мой папа занялся серьезным делом. Хотя бы таким, каким занимается она.
— Ну хорошо, не хочешь диссертацию, напиши книгу. Книга — это солидно, — не отставала мама.
Папа съежился в кресле, он хотел, чтобы его вовсе не было видно.
Моя мама очень любит папу, но так глубоко прячет свои чувства, что папа, наверное, о них и не догадывается.
— Мама, — прервал я проходящую в дружеской обстановке беседу родителей, — можно я попечатаю на твоей машинке?
— Нельзя, — покачала головой мама, — я еще немного отдохну и сама сяду за машинку.
— Бери мою, — охотно предложил папа, благодарный, что я вовремя пришел к нему на выручку.
— А что ты собираешься печатать? — спросила мама.
— Сочинение, — неопределенно ответил я.
— По-моему, сочинение пишут ручкой, — высказала сомнение мама.
— Когда это было? При царе Горохе! — папа встал за меня горой. — Сейчас домашние сочинения печатают только на машинке.
Мама пожала плечами, но спорить больше не стала, а раскрыла журнал.
В нашем доме было две машинки — папина и мамина, и каждая имела свой характер.
Мамина машинка стучала ровно, без пауз, делая остановки лишь для того, чтобы мама могла поменять лист бумаги.
Папина машинка начинала робко, неуверенно, а потом замолкала, и я знал, что папа или меряет шагами комнату, или лежит на тахте, глядя в потолок. И вдруг машинка оживала, начинала лихорадочно, взахлеб стучать. Значит, папу посетило вдохновение. В такие минуты к нему не рекомендовалось совать нос, а то папа мог бы его откусить.
А потом у папиной машинки пропадал голос, и она замолкала на день, два, а то и больше. Вероятно, вдохновение перепутало адрес и не могло найти папу. Но это длилось недолго. Вдохновение вновь посещало папу, и тогда машинка стучала азартно и весело.
Я пошел в папин кабинет и сел за машинку. Конечно, я и не думал печатать сочинение. Я хотел напечатать письмо Наташе.
Мне почему-то казалось, если я напишу ей от руки, она меня тут же разгадает. Хотя Наташа совершенно не знала моего почерка. Она и меня, если говорить откровенно, не замечала.
Характер папиной машинки передался и мне. Я стал колебаться.
Вообще, со мной сегодня творилось что-то неладное. Да разве только сегодня? Все семь дней, как в нашем доме появилась Наташа. Я говорил одно, а делал другое.
Еще минуту назад я не собирался печатать Наташе письмо. С какой некстати? Она на меня ноль внимания, а я ей письмо. Но внутренний голос твердил мне: «Напиши ей, вспомни, как тяжело ей было сегодня».
И я, повинуясь своему внутреннему голосу, застучал на машинке. И вот что у меня вышло.
«Ты мне понравилась в ту же минуту, как я тебя увидел. И с тех пор (уже целых семь дней!) я только о тебе и думаю. Ты ко мне являешься даже во сне. Значит, я вижу тебя и днем и ночью. Поэтому я самый счастливый человек.Я перечитал свое послание, исправил ошибки и запечатал конверт. Потом спустился вниз и бросил письмо в Наташин почтовый ящик.
Тебе было сегодня нелегко. Но ты держалась мужественно. Я восхищался тобой. Знай, у тебя есть верный друг. В трудную минуту ты можешь на него, то есть на меня, опереться».
А вскоре разразилась гроза — пришел Наташин отец.
Перехваченное письмо
Я неточно выразился. Наташин отец не пришел, а ворвался в нашу квартиру, сметая все на своем пути.
Собственно, на его пути был один мой папа.
Папа вертелся у зеркала, примеряя новый галстук-бабочку. Хотя папа чуть ли не ежевечерне отправлялся в театр, все равно каждый поход в храм искусства был для него праздником, и потому папа облачался соответственно этому торжественному событию.
Папа посмотрел на себя в зеркало и остался собой доволен. Потому что вполголоса замурлыкал легкомысленную песенку Герцога из оперы «Риголетто»: «Сердце красавицы склонно к измене и к перемене, как ветер мая…»
Поскольку мой папа был влюблен в мою маму, я понял, он надеется, что мама к нему переменится, и у нас снова все будет хорошо. А вполголоса папа мурлыкал потому, что не хотел мешать маме, которая сидела за своей машинкой.
А я сидел за уроками. Правда, сегодня ничего не лезло мне в голову. Я представлял, как Наташа распечатывает конверт. Письмо приводит ее в восторг. Ей ужасно хочется узнать, кто его написал, но послание не подписано. Наташа теряется в догадках. Ей ни за что не докопаться, что я написал письмо. А тогда зачем было огород городить, то есть отправлять ей послание. Ведь я хотел, чтобы она узнала обо мне.
И в это время раздался нетерпеливый звонок. Чувствовалось, что тот, кто стоит за дверью, вовсе не намерен ждать, пока папа причешет остатки своих некогда пышных кудрей.
А я сразу похолодел. Вероятно, седьмой, неизвестный еще науке орган чувств подсказал мне: «Это по твою душу».
— А где Ромео? — раздался знакомый голос.
Я выглянул из комнаты. Это был действительно Наташин отец. Он потрясал перед носом моего папы распечатанным письмом. Я узнал конверт — это было мое письмо. Но каким образом оно оказалось в руках Наташиного отца? Неужели Наташа сама отдала? Нет, ни за что не поверю.
— Добрый вечер, может, вы объясните причину вашего визита, — с изысканной вежливостью произнес мой папа, и только тот, кто его хорошо, вроде меня, знал, мог догадаться, что папа едва сдерживает гнев.
— Добрый вечер, — вынужден был поздороваться Наташин отец, и глаза его зажглись — он увидел меня. — А, вот и Ромео. Между прочим, я вычислил, что это твоя работа.
— Простите, — мой папа был недоволен, что его бесцеремонно оттерли в собственной квартире, но законы гостеприимства были для него превыше всего, — простите, я не понял, кто вам нужен?
— Автор этого душещипательного романса, этого стихотворения в прозе, — Наташин отец поднял вверх разорванный в спешке конверт. — То есть ваш сын. Вот тут черным по белому напечатано, кто автор и где он живет.
Ну и растяпа я! Нарочно печатал на машинке, чтобы Наташа не узнала меня, а сам взял и на конверте, там, где ставится адрес отправителя, напечатал всю правду — и как меня зовут, и где я живу. Теперь понятно, почему Наташин отец так быстро меня разыскал. Но зачем Наташа отдала ему письмо? Неужели она ни во что меня не ставит, неужели я для нее нуль без палочки?
Между тем мой папа взял письмо, пробежал его глазами.
— Кир, это ты писал?
Я молча кивнул.
— Какой слог! — восхитился папа, перечитывая письмо. — Кир, твоей рукой водило вдохновение!
Наташин отец выхватил у моего папы письмо и потряс им уже перед моим носом.
— Я запрещаю тебе писать моей дочери и забивать ей голову всякой сентиментальной ерундой.
Я бросился, чтобы вырвать у него письмо. Но он был начеку и поднял руку с разорванным конвертом вверх, так, что я не мог достать.
— Вы не можете мне запретить писать вашей дочери, — с удивлением услыхал я свой дрожащий от волнения голос. — Хочу и буду.
— Как у вас оказалось письмо, адресованное вашей дочери?
На поле боя появилась моя мама.
— Проще простого, — невозмутимо ответил Наташин отец. — Я увидел в почтовом ящике письмо, распечатал его, и вот я здесь.
— Значит, ваша дочь письма не видела и даже не знает, что оно ей отправлено? — моя мама любила точность, хотя и я и она уже догадались, что до Наташи письмо не дошло.
Затаив дыхание, мы с папой следили за их перепалкой.
— Не хватало еще, чтобы она его увидела, — ухмыльнулся в бороду Наташин отец.
Мама протянула руку, недвусмысленно требуя, чтобы Наташин отец отдал письмо. Наташин отец покорно вернул распечатанный конверт. А мама отдала письмо мне и тем самым восстановила справедливость. Ведь если письмо не попадает тому, кому оно написано, значит, оно должно оставаться у того, кто его написал.
— А сейчас потрудитесь оставить дом, куда вы явились незваным гостем, — мама глядела прямо в глаза Наташиному отцу.
Мой папа подбежал к двери и картинно распахнул ее.
— Ну смотри, Ромео, еще одно письмо увижу, руки-ноги оторву и спички вставлю.
Наташин отец повернулся и пошел к выходу.
— Ну и наградил управдом соседом — питекантроп, пещерный житель.
Папа захлопнул за Наташиным отцом дверь, подлетел к маме и бухнулся перед ней на колени.
— Ма-а-ть! Ты была великолепна! Как Ермолова в роли Марии Стюарт!
— Ну что ты, встань! — мама зарделась, как девчонка. — Значит, это наш новый сосед? Но у него, по-моему, мальчик. Я видела его в джинсах, с боксерскими перчатками.
— У него девочка, — папа в одно мгновение очутился на ногах. — Угловатая, похожая на мальчишку. Очаровательное существо.
— У него и мальчик и девочка, — подал я голос.
Папа повернулся ко мне. В его глазах появился странный блеск, и папу неудержимо понесло:
— Страшный людоед заточил в замке красавицу, держит ее взаперти, на хлебе и воде, но отважный рыцарь, — папа положил мне на плечо руку, словно благословляя на подвиг, — преодолел все преграды и вырвал красавицу из лап людоеда… Кир, — встрепенулся папа, — доверь мне свое письмо, клянусь тебе, я доставлю его ей, что бы это мне ни стоило.
— Кирюша сам решит, что ему делать, — прервала мама папин монолог.
— Была бы честь предложена, — папа обиженно пожал плечами.
— По-моему, ты опаздываешь в театр, — уже мягче напомнила мама.
— Как сказал Шекспир, жизнь — театр, и все люди — актеры. Нутром чувствую, тут заваривается нечто настоящее.
Папа надел плащ, взял берет, поцеловал маму и пошел в театр.
— Ты вырос, а я и не заметила.
Мама виновато улыбнулась и пошла к своей машинке. А меня неудержимо потянуло на улицу.
— Мама, я пойду погуляю, — крикнул я и, схватив куртку, выскочил во двор.
Едва я очутился на улице, как сразу отыскал на седьмом этаже Наташино окно. Хотя в нем не горел свет, я почувствовал, как забилось у меня сердце. Я прикоснулся рукой — под моими пальцами зашуршала бумага. Я вынул письмо, которое так и не увидела сегодня Наташа. И когда она его увидит?
Под чьими-то ногами захрустел ледок. Я поспешно спрятал письмо в карман куртки.
Ко мне подошла женщина в лыжном костюме. Из-под вязаной шапочки выбивались седые коротко стриженные волосы. Во рту у нее торчала незажженная папироса.
Бабушка подняла голову и тоже посмотрела, как мне показалось, на Наташино окно.
— Спички у тебя есть? — ошарашила меня бабушка вопросом.
— Ну что вы! — искренне возмутился я. — Я не курю.
— Молодец, — похвалила меня бабушка и спросила: — Я, знаешь, что делаю, чтобы бросить курить?
— Что? — меня заинтересовала забавная бабушка.
— Не ношу с собой спичек, — выпалила бабушка и сообщила шепотом, точно по секрету: — Между прочим, она уехала с отцом на автомобиле.
— Кто? — Я сделал вид, что не понял, о ком говорит бабушка.
Бабушка глянула на часы и спохватилась:
— Ой, через пять минут передача начинается…
И бабушка припустила со всех ног через двор.
Любопытно, что за передача, ради которой бабушка забыла о спичках и так резво помчалась домой?
А потом мои мысли снова вернулись к Наташе. Что за ерунда получается? Никак мне не удается встретиться с Наташей! Во сне мешает ее братец, а наяву — отец. Что делать?
Тут я заметил, что наш двор опустел. Наверное, все пошли глядеть ту самую телепередачу. Я заторопился домой.
Не сбрасывая куртки, я включил телевизор. Еще не появилось изображение, а я уже услышал родной голос — по телевизору выступал папа. А вот он и сам собственной персоной.
Папу не узнать — на нем нет маминого передника.
— Сделай тише, — услышал я голос мамы. — И вообще тебе пора ложиться спать.
Я уменьшил громкость. Папа зашептал:
— Любовь — это самое сильное человеческое чувство. Именно она, любовь, и делает человека человеком, в конце концов.
Да, ради такой передачи можно забросить все дела. Я придвинул кресло поближе к телевизору и стал слушать и смотреть папу. Вместе с миллионами телезрителей.
Собственно, на его пути был один мой папа.
Папа вертелся у зеркала, примеряя новый галстук-бабочку. Хотя папа чуть ли не ежевечерне отправлялся в театр, все равно каждый поход в храм искусства был для него праздником, и потому папа облачался соответственно этому торжественному событию.
Папа посмотрел на себя в зеркало и остался собой доволен. Потому что вполголоса замурлыкал легкомысленную песенку Герцога из оперы «Риголетто»: «Сердце красавицы склонно к измене и к перемене, как ветер мая…»
Поскольку мой папа был влюблен в мою маму, я понял, он надеется, что мама к нему переменится, и у нас снова все будет хорошо. А вполголоса папа мурлыкал потому, что не хотел мешать маме, которая сидела за своей машинкой.
А я сидел за уроками. Правда, сегодня ничего не лезло мне в голову. Я представлял, как Наташа распечатывает конверт. Письмо приводит ее в восторг. Ей ужасно хочется узнать, кто его написал, но послание не подписано. Наташа теряется в догадках. Ей ни за что не докопаться, что я написал письмо. А тогда зачем было огород городить, то есть отправлять ей послание. Ведь я хотел, чтобы она узнала обо мне.
И в это время раздался нетерпеливый звонок. Чувствовалось, что тот, кто стоит за дверью, вовсе не намерен ждать, пока папа причешет остатки своих некогда пышных кудрей.
А я сразу похолодел. Вероятно, седьмой, неизвестный еще науке орган чувств подсказал мне: «Это по твою душу».
— А где Ромео? — раздался знакомый голос.
Я выглянул из комнаты. Это был действительно Наташин отец. Он потрясал перед носом моего папы распечатанным письмом. Я узнал конверт — это было мое письмо. Но каким образом оно оказалось в руках Наташиного отца? Неужели Наташа сама отдала? Нет, ни за что не поверю.
— Добрый вечер, может, вы объясните причину вашего визита, — с изысканной вежливостью произнес мой папа, и только тот, кто его хорошо, вроде меня, знал, мог догадаться, что папа едва сдерживает гнев.
— Добрый вечер, — вынужден был поздороваться Наташин отец, и глаза его зажглись — он увидел меня. — А, вот и Ромео. Между прочим, я вычислил, что это твоя работа.
— Простите, — мой папа был недоволен, что его бесцеремонно оттерли в собственной квартире, но законы гостеприимства были для него превыше всего, — простите, я не понял, кто вам нужен?
— Автор этого душещипательного романса, этого стихотворения в прозе, — Наташин отец поднял вверх разорванный в спешке конверт. — То есть ваш сын. Вот тут черным по белому напечатано, кто автор и где он живет.
Ну и растяпа я! Нарочно печатал на машинке, чтобы Наташа не узнала меня, а сам взял и на конверте, там, где ставится адрес отправителя, напечатал всю правду — и как меня зовут, и где я живу. Теперь понятно, почему Наташин отец так быстро меня разыскал. Но зачем Наташа отдала ему письмо? Неужели она ни во что меня не ставит, неужели я для нее нуль без палочки?
Между тем мой папа взял письмо, пробежал его глазами.
— Кир, это ты писал?
Я молча кивнул.
— Какой слог! — восхитился папа, перечитывая письмо. — Кир, твоей рукой водило вдохновение!
Наташин отец выхватил у моего папы письмо и потряс им уже перед моим носом.
— Я запрещаю тебе писать моей дочери и забивать ей голову всякой сентиментальной ерундой.
Я бросился, чтобы вырвать у него письмо. Но он был начеку и поднял руку с разорванным конвертом вверх, так, что я не мог достать.
— Вы не можете мне запретить писать вашей дочери, — с удивлением услыхал я свой дрожащий от волнения голос. — Хочу и буду.
— Как у вас оказалось письмо, адресованное вашей дочери?
На поле боя появилась моя мама.
— Проще простого, — невозмутимо ответил Наташин отец. — Я увидел в почтовом ящике письмо, распечатал его, и вот я здесь.
— Значит, ваша дочь письма не видела и даже не знает, что оно ей отправлено? — моя мама любила точность, хотя и я и она уже догадались, что до Наташи письмо не дошло.
Затаив дыхание, мы с папой следили за их перепалкой.
— Не хватало еще, чтобы она его увидела, — ухмыльнулся в бороду Наташин отец.
Мама протянула руку, недвусмысленно требуя, чтобы Наташин отец отдал письмо. Наташин отец покорно вернул распечатанный конверт. А мама отдала письмо мне и тем самым восстановила справедливость. Ведь если письмо не попадает тому, кому оно написано, значит, оно должно оставаться у того, кто его написал.
— А сейчас потрудитесь оставить дом, куда вы явились незваным гостем, — мама глядела прямо в глаза Наташиному отцу.
Мой папа подбежал к двери и картинно распахнул ее.
— Ну смотри, Ромео, еще одно письмо увижу, руки-ноги оторву и спички вставлю.
Наташин отец повернулся и пошел к выходу.
— Ну и наградил управдом соседом — питекантроп, пещерный житель.
Папа захлопнул за Наташиным отцом дверь, подлетел к маме и бухнулся перед ней на колени.
— Ма-а-ть! Ты была великолепна! Как Ермолова в роли Марии Стюарт!
— Ну что ты, встань! — мама зарделась, как девчонка. — Значит, это наш новый сосед? Но у него, по-моему, мальчик. Я видела его в джинсах, с боксерскими перчатками.
— У него девочка, — папа в одно мгновение очутился на ногах. — Угловатая, похожая на мальчишку. Очаровательное существо.
— У него и мальчик и девочка, — подал я голос.
Папа повернулся ко мне. В его глазах появился странный блеск, и папу неудержимо понесло:
— Страшный людоед заточил в замке красавицу, держит ее взаперти, на хлебе и воде, но отважный рыцарь, — папа положил мне на плечо руку, словно благословляя на подвиг, — преодолел все преграды и вырвал красавицу из лап людоеда… Кир, — встрепенулся папа, — доверь мне свое письмо, клянусь тебе, я доставлю его ей, что бы это мне ни стоило.
— Кирюша сам решит, что ему делать, — прервала мама папин монолог.
— Была бы честь предложена, — папа обиженно пожал плечами.
— По-моему, ты опаздываешь в театр, — уже мягче напомнила мама.
— Как сказал Шекспир, жизнь — театр, и все люди — актеры. Нутром чувствую, тут заваривается нечто настоящее.
Папа надел плащ, взял берет, поцеловал маму и пошел в театр.
— Ты вырос, а я и не заметила.
Мама виновато улыбнулась и пошла к своей машинке. А меня неудержимо потянуло на улицу.
— Мама, я пойду погуляю, — крикнул я и, схватив куртку, выскочил во двор.
Едва я очутился на улице, как сразу отыскал на седьмом этаже Наташино окно. Хотя в нем не горел свет, я почувствовал, как забилось у меня сердце. Я прикоснулся рукой — под моими пальцами зашуршала бумага. Я вынул письмо, которое так и не увидела сегодня Наташа. И когда она его увидит?
Под чьими-то ногами захрустел ледок. Я поспешно спрятал письмо в карман куртки.
Ко мне подошла женщина в лыжном костюме. Из-под вязаной шапочки выбивались седые коротко стриженные волосы. Во рту у нее торчала незажженная папироса.
Бабушка подняла голову и тоже посмотрела, как мне показалось, на Наташино окно.
— Спички у тебя есть? — ошарашила меня бабушка вопросом.
— Ну что вы! — искренне возмутился я. — Я не курю.
— Молодец, — похвалила меня бабушка и спросила: — Я, знаешь, что делаю, чтобы бросить курить?
— Что? — меня заинтересовала забавная бабушка.
— Не ношу с собой спичек, — выпалила бабушка и сообщила шепотом, точно по секрету: — Между прочим, она уехала с отцом на автомобиле.
— Кто? — Я сделал вид, что не понял, о ком говорит бабушка.
Бабушка глянула на часы и спохватилась:
— Ой, через пять минут передача начинается…
И бабушка припустила со всех ног через двор.
Любопытно, что за передача, ради которой бабушка забыла о спичках и так резво помчалась домой?
А потом мои мысли снова вернулись к Наташе. Что за ерунда получается? Никак мне не удается встретиться с Наташей! Во сне мешает ее братец, а наяву — отец. Что делать?
Тут я заметил, что наш двор опустел. Наверное, все пошли глядеть ту самую телепередачу. Я заторопился домой.
Не сбрасывая куртки, я включил телевизор. Еще не появилось изображение, а я уже услышал родной голос — по телевизору выступал папа. А вот он и сам собственной персоной.
Папу не узнать — на нем нет маминого передника.
— Сделай тише, — услышал я голос мамы. — И вообще тебе пора ложиться спать.
Я уменьшил громкость. Папа зашептал:
— Любовь — это самое сильное человеческое чувство. Именно она, любовь, и делает человека человеком, в конце концов.
Да, ради такой передачи можно забросить все дела. Я придвинул кресло поближе к телевизору и стал слушать и смотреть папу. Вместе с миллионами телезрителей.
Поверженная королева
Когда на следующий день я пришел в класс и увидел Наташу, то обрадовался и успокоился. Ну уж в школе мне никто не помешает с ней встречаться.
Но не тут-то было. На первой же переменке Наташу окружили мальчишки. После вчерашнего происшествия Наташа сразу стала популярной личностью. Забегали мальчишки и из других классов. Слава Наташи стала поистине общешкольной.
В общем, каждую переменку возле Наташи вились мальчишки. Наташа благосклонно принимала знаки внимания со стороны мужской половины класса, а женская половина ее попросту не интересовала.
Я, естественно, оказался в женской половине, и меня Наташа вовсе не замечала. Я для нее был человеком-невидимкой.
Я очень хотел виться вокруг Наташи, но не вился. Потому что я хотел видеться с ней наедине, а не вместе с классом.
А тут еще меня взяли в оборот девчонки. Их разбирало любопытство. Судя по всему, из Светы и Аллы они вытянули всю информацию, какую можно было извлечь. Но она показалась девчонкам недостаточной. К Наташе они не осмеливались лезть с расспросами — знали, что получат от ворот поворот.
Значит, единственным источником информации оставался я. На переменке девчонки вцепились в меня, вытащили в коридор и, прижав к окошку, отрезали все пути к отступлению. Я попытался вырваться, но где там! Не знаю, как в других школах, но в нашем классе все девчонки как на подбор — на две-три головы выше мальчишек. Поэтому из-за девчонок меня и вовсе не было видно, и я не мог подать сигнал бедствия. Всякий, кто проходил по коридору, наверное, думал, что девчонки уединились и шушукаются, и никто не догадывался, что они меня допрашивают.
Правда, одна возможность удрать у меня все-таки была — сигануть в окошко. Но я вовремя вспомнил, что наш класс находится на третьем этаже, и предпочел отвечать на вопросы.
— Выкладывай, что там было, — кивнув головой на учительскую, строго спросила Лялька.
Как пишут в ученых книгах, Лялька была в нашем классе неформальным лидером у девчонок, а если попросту — заводилой. К тому же совсем недавно вокруг нее вились мальчишки. Короче говоря, Лялька была королевой. Причем правящей. Я, хоть и считался старостой, никакой властью не обладал.
— Где? — я прикинулся непонятливым, чтобы выиграть время, потому что не знал, как выкручиваться.
— В учительской, — Лялька даже топнула ногой, от нетерпения ее лицо вдруг сделалось злым и некрасивым.
Неужели я когда-то был в нее влюблен и притом по уши? Это было сто лет тому назад, еще до появления Наташи. Вспомнив Наташу, я вновь обрел твердость духа.
— А я там не был, — ответил я.
— А где ты был? — словно с ножом к горлу, пристала ко мне Лялька.
— Я прогулял урок, — чистосердечно признался я.
— Ты, маменькин сыночек? — не поверила Лялька, а за ней и другие девчонки. — Не ври! Врать стыдно!
— Я не вру, я говорю правду, — крикнул я.
Вероятно, за плотной стеной девчонок мой крик прозвучал, как мышиный писк.
— Чтобы ты, пай-мальчик, и прогулял урок, такого быть не может, — не унималась Лялька. — Не виляй хвостом, отвечай, эту задаваку собираются вытурить из школы?
Ах, вот оно что! Лялька увидела, что все мальчишки переметнулись к Наташе. Девчонки пока держатся. Но Лялька сама была девчонка и знала, как ненадежны ее подруги. И потому Лялька была бы рада избавиться любым способом от соперницы. Даже с помощью педсовета.
— В нашей школе, — произнес я директорским голосом, — просто так, за здорово живешь, ученицами не бросаются. Их, если надо, перевоспитывают.
Лялька почувствовала, что моими устами глаголет директор, то есть истина, и, фыркнув, удалилась. За ней потянулись Света, Алла и остальные девчонки.
Я вздохнул с облегчением. Хотя понимал, что девчонки мне этого не простят. Особенно Лялька.
Не успели девчонки отойти, как меня взяли в плен мальчишки. Хотя мальчишки в нашем классе не были такими дылдами, как девчонки, а некоторые вообще с меня ростом, однако одноклассников я боялся больше, чем одноклассниц. С девчонками всегда можно договориться, на них слова действуют. К сожалению, у мальчишек самый весомый аргумент — кулак.
— Слушай, Наташка так и сказала, что она одна виновата? — мальчишки оказались более любопытными, чем девчонки. — Это правда?
— Правда, — подтвердил я.
— И ни на кого не валила, не выкручивалась?
Я покачал головой.
— Вот это по-мужски, — услышал я голос Сани.
Мальчишки расступились и пропустили моего друга. Теперь я спасен. Когда со мной Саня, меня никто и пальцем не тронет.
— Ну и девчонка! — восхищенно цокали мальчишки и один за другим исчезали.
Я благодарно посмотрел на Саню. От дальнейших расспросов я был избавлен.
— У тебя сегодня тренировка? — спросил я.
— Сегодня и ежедневно, — ответил Саня.
Мимо нас в окружении мальчишек прошла Наташа. Я проводил веселую компанию завистливым взглядом.
— А на сборы когда?
— Через две недели, — Саня даже не покосился на Наташу. — Билеты уже заказаны.
На некотором отдалении за мальчишками проследовала Лялька. Ну и ну! До чего унизилась королева! Бегает за мальчишками, словно обыкновенная девчонка.
— Счастливый, — протянул я. — Мы будем учиться, а ты станешь загорать на южном солнышке.
Через две недели Санин папа вез команду юниоров на Черное море, на сборы. Вместе с папой, естественно, летел и сын.
А на следующей переменке произошло событие, которое потрясло всю школу, и как ни удивительно, оказалось мне на руку.
Как и вчера, по коридору двигалась необычная процессия. Снова наша классная Калерия Васильевна вела нарушительницу покоя. На сей раз ею была Лялька.
На лице у нашей классной уже не было красных пятен — оно все пылало праведным гневом. А Лялька гордо шествовала рядом, не забывая, впрочем, стрелять глазами по сторонам — все ли мальчишки ее видять? Она добилась своего, в коридоре было полно мальчишек, и они провожали Ляльку взглядами, в которых недоумение смешивалось с восторгом.
Когда шествие исчезло за дверью учительской, Саня развел руками:
— Сбесились девчонки…
А я задумался. Увидев, что мальчишки один за другим покидают ее и переходят к Наташе, Лялька решилась на отчаянный шаг — она закурила. До сего дня не бравшая в рот сигареты, Лялька задымила — явно в пику Наташе.
Вскоре стало известно, что Лялька перестаралась. Пороху ей хватило лишь на то, чтобы с независимым видом продефилировать по коридору. А в учительской ей стало плохо. Прибежала доктор, приехали родители и отвезли дочку домой.
Вот так печально закончился выход Ляльки в новой для себя роли.
Наташа слушала, как девчонки ахают и охают, обсуждая происшествие с Лялькой, и загадочно улыбалась.
Вместо последнего урока состоялось собрание.
От перенесенных волнений в лице у нашей классной не было ни кровинки.
— Каждый день чепе! — негодовала Калерия Васильевна. — Девочки, опомнитесь! Вы же будущие матери!
Наташа решительно поднялась:
— А кто видел, чтобы я курила после этого?
И села, и по своей привычке уставилась в окно, словно пережидая, когда вся эта кутерьма закончится.
— Никто не видел, — согласилась Калерия Васильевна. — Кто еще хочет сказать?
Одна за другой поднялись Света и Алла. Они промямлили что-то о вреде курения и обещали никогда больше не прикасаться к сигаретам.
Классной понравились выступления девочек, и она принялась тормошить мужскую половину класса.
— А что же мальчики молчат?
— Потому что мальчики не курят, — бросил с места Саня, задетый за живое.
— Я скажу, — я поднялся и поправил очки. — Вы можете себе представить Мону Лизу Джоконду с сигаретой в зубах?
Как учил меня папа, я сделал паузу. Я глядел в затылок Наташи. Она медленно повернулась ко мне.
— Или Василису Прекрасную? — ободренный вниманием Наташи, я продолжал свой монолог. — Вот почему женщин боготворили поэты и художники, в их честь слагали стихи и писали картины. А сейчас? Про нынешних девчонок разве напишешь стихотворение или нарисуешь картину?
На губах у Наташи появилась загадочная улыбка — точь-в-точь как у Джоконды.
Я запнулся и сел. Мою мысль подхватила и развила Калерия Васильевна — она говорила о красоте истинной и мнимой.
Потом встал Саня. Мой друг был, как всегда, краток.
— Пусть попробует курильщик поиграть в футбол два тайма. Ручаюсь, что за десять минут он превратится в мокрую курицу.
Наташа, задумавшись, слушала Саню и не улыбалась. Это не ускользнуло от внимательного взгляда классной.
— Саня верно сказал, — похвалила Калерия Васильевна. — Спорт и курение не дружат.
Мы дали слово, что не будем курить нигде, никогда, ни за что и ни при какой погоде.
Когда мы шумно поднялись, классная сказала:
— Кирилл, я тебя попрошу остаться.
Я посмотрел с огорчением вслед Наташе и вздохнул:
— Хорошо.
— Я буду говорить с тобой без предисловий, — сказала Калерия Васильевна, когда мы остались вдвоем в классе. — Кирилл, мне нужна твоя помощь.
Наша классная преподавала математику, а математика, как известно, наука, которая довольствуется малым количеством слов. Вот и Калерия Васильевна не любила ходить вокруг да около, а сразу выкладывала то, что думает, излагала суть дела.
— Я готов вам помочь, — предложил я.
— Другого ответа я от тебя и не ждала, — Калерия Васильевна встала из-за стола. — Будь добр, проводи меня, по дороге все и обсудим.
Когда мы очутились на улице, я завертел головой по сторонам. У поворота на стадион мелькнула знакомая голубая куртка. Наташа сегодня была в гордом одиночестве. Ага, значит, мальчишки не знают, чью сторону — Наташи или Ляльки — им брать. А пока посчитали за лучшее держаться нейтралитета. Что за непостоянные существа, эти мужчины!
— Что нам делать с Наташей? — прямо поставила вопрос Калерия Васильевна.
— А что случилось? — испугался я и только сейчас заметил, что классная несет тяжелую сумку. — Позвольте, я возьму…
— Спасибо, — улыбнулась Калерия Васильевна, отдавая мне сумку. — Дело в том, что о Наташе и Ларисе надо ставить вопрос на педсовете.
— Не надо, — попросил я.
Мне пришлось увеличить скорость, потому что голубую куртку заслонили коричневые плащи. Чтобы не отстать от меня, классная тоже прибавила шагу.
— А как мне быть? — спросила Калерия Васильевна. — Мне кажется, что Наташа славная, интересная девочка…
— Это правда, — с удовольствием согласился я.
— Но сколько в ней глупой бравады, вообще наносного, курение, например, — продолжала классная. — Кто-то должен повлиять на нее в положительную сторону. Родители не в счет. Подруги у нее в классе есть?
— Пожалуй, нет, — я сбавил скорость, потому что голубая куртка замерла у витрины спортивного магазина.
— Я и сама знаю, — классная тоже зашагала помедленнее. — Да и тут необходимо мужское влияние. Вот если бы Саня согласился взять над Наташей шефство — лучшей кандидатуры не найти.
— Это почему не найти? — обиженно протянул я.
— Я видела, как Наташа внимательно его слушала, — объяснила Калерия Васильевна и вздохнула. — Но, это нереально… У Сани ежедневные тренировки.
— У него ни капли свободного времени, — поддакнул я.
— К сожалению, Саня отпадает, — задумчиво произнесла классная, — но другой кандидатуры я не вижу.
Мы остановились друг против друга, и Калерия Васильевна некоторое время пристально разглядывала меня.
— Нет, не вижу, — покачала она головой.
— А я?
— Ты? — обрадовалась Калерия Васильевна. — А и правда, ты. Если ты согласен, Кирилл, лучшего я бы ничего не желала.
— Я согласен, — торопливо произнес я, боясь, как бы классная не передумала.
— Ну и чудненько! — классная забрала у меня сумку и показала на голубую куртку, которая маячила впереди. — Тебе прямо? А мне направо. До свидания, спасибо, что поднес сумку. И помни — не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.
Мы распрощались с классной. Вот везет так везет. О такой удаче я и не мечтал. Теперь я могу видеть Наташу каждый день не только в школе, но и дома. Пускай попробует пещерный житель, ее папочка, выгнать меня. Кишка тонка!
Я помчался вдогонку за Наташей, но ее и след простыл.
У витрины спортивного магазина я притормозил. Клюшки, шайбы, мячи, гантели, гири… Интересно, что могло тут привлечь внимание Наташи?
Но не тут-то было. На первой же переменке Наташу окружили мальчишки. После вчерашнего происшествия Наташа сразу стала популярной личностью. Забегали мальчишки и из других классов. Слава Наташи стала поистине общешкольной.
В общем, каждую переменку возле Наташи вились мальчишки. Наташа благосклонно принимала знаки внимания со стороны мужской половины класса, а женская половина ее попросту не интересовала.
Я, естественно, оказался в женской половине, и меня Наташа вовсе не замечала. Я для нее был человеком-невидимкой.
Я очень хотел виться вокруг Наташи, но не вился. Потому что я хотел видеться с ней наедине, а не вместе с классом.
А тут еще меня взяли в оборот девчонки. Их разбирало любопытство. Судя по всему, из Светы и Аллы они вытянули всю информацию, какую можно было извлечь. Но она показалась девчонкам недостаточной. К Наташе они не осмеливались лезть с расспросами — знали, что получат от ворот поворот.
Значит, единственным источником информации оставался я. На переменке девчонки вцепились в меня, вытащили в коридор и, прижав к окошку, отрезали все пути к отступлению. Я попытался вырваться, но где там! Не знаю, как в других школах, но в нашем классе все девчонки как на подбор — на две-три головы выше мальчишек. Поэтому из-за девчонок меня и вовсе не было видно, и я не мог подать сигнал бедствия. Всякий, кто проходил по коридору, наверное, думал, что девчонки уединились и шушукаются, и никто не догадывался, что они меня допрашивают.
Правда, одна возможность удрать у меня все-таки была — сигануть в окошко. Но я вовремя вспомнил, что наш класс находится на третьем этаже, и предпочел отвечать на вопросы.
— Выкладывай, что там было, — кивнув головой на учительскую, строго спросила Лялька.
Как пишут в ученых книгах, Лялька была в нашем классе неформальным лидером у девчонок, а если попросту — заводилой. К тому же совсем недавно вокруг нее вились мальчишки. Короче говоря, Лялька была королевой. Причем правящей. Я, хоть и считался старостой, никакой властью не обладал.
— Где? — я прикинулся непонятливым, чтобы выиграть время, потому что не знал, как выкручиваться.
— В учительской, — Лялька даже топнула ногой, от нетерпения ее лицо вдруг сделалось злым и некрасивым.
Неужели я когда-то был в нее влюблен и притом по уши? Это было сто лет тому назад, еще до появления Наташи. Вспомнив Наташу, я вновь обрел твердость духа.
— А я там не был, — ответил я.
— А где ты был? — словно с ножом к горлу, пристала ко мне Лялька.
— Я прогулял урок, — чистосердечно признался я.
— Ты, маменькин сыночек? — не поверила Лялька, а за ней и другие девчонки. — Не ври! Врать стыдно!
— Я не вру, я говорю правду, — крикнул я.
Вероятно, за плотной стеной девчонок мой крик прозвучал, как мышиный писк.
— Чтобы ты, пай-мальчик, и прогулял урок, такого быть не может, — не унималась Лялька. — Не виляй хвостом, отвечай, эту задаваку собираются вытурить из школы?
Ах, вот оно что! Лялька увидела, что все мальчишки переметнулись к Наташе. Девчонки пока держатся. Но Лялька сама была девчонка и знала, как ненадежны ее подруги. И потому Лялька была бы рада избавиться любым способом от соперницы. Даже с помощью педсовета.
— В нашей школе, — произнес я директорским голосом, — просто так, за здорово живешь, ученицами не бросаются. Их, если надо, перевоспитывают.
Лялька почувствовала, что моими устами глаголет директор, то есть истина, и, фыркнув, удалилась. За ней потянулись Света, Алла и остальные девчонки.
Я вздохнул с облегчением. Хотя понимал, что девчонки мне этого не простят. Особенно Лялька.
Не успели девчонки отойти, как меня взяли в плен мальчишки. Хотя мальчишки в нашем классе не были такими дылдами, как девчонки, а некоторые вообще с меня ростом, однако одноклассников я боялся больше, чем одноклассниц. С девчонками всегда можно договориться, на них слова действуют. К сожалению, у мальчишек самый весомый аргумент — кулак.
— Слушай, Наташка так и сказала, что она одна виновата? — мальчишки оказались более любопытными, чем девчонки. — Это правда?
— Правда, — подтвердил я.
— И ни на кого не валила, не выкручивалась?
Я покачал головой.
— Вот это по-мужски, — услышал я голос Сани.
Мальчишки расступились и пропустили моего друга. Теперь я спасен. Когда со мной Саня, меня никто и пальцем не тронет.
— Ну и девчонка! — восхищенно цокали мальчишки и один за другим исчезали.
Я благодарно посмотрел на Саню. От дальнейших расспросов я был избавлен.
— У тебя сегодня тренировка? — спросил я.
— Сегодня и ежедневно, — ответил Саня.
Мимо нас в окружении мальчишек прошла Наташа. Я проводил веселую компанию завистливым взглядом.
— А на сборы когда?
— Через две недели, — Саня даже не покосился на Наташу. — Билеты уже заказаны.
На некотором отдалении за мальчишками проследовала Лялька. Ну и ну! До чего унизилась королева! Бегает за мальчишками, словно обыкновенная девчонка.
— Счастливый, — протянул я. — Мы будем учиться, а ты станешь загорать на южном солнышке.
Через две недели Санин папа вез команду юниоров на Черное море, на сборы. Вместе с папой, естественно, летел и сын.
А на следующей переменке произошло событие, которое потрясло всю школу, и как ни удивительно, оказалось мне на руку.
Как и вчера, по коридору двигалась необычная процессия. Снова наша классная Калерия Васильевна вела нарушительницу покоя. На сей раз ею была Лялька.
На лице у нашей классной уже не было красных пятен — оно все пылало праведным гневом. А Лялька гордо шествовала рядом, не забывая, впрочем, стрелять глазами по сторонам — все ли мальчишки ее видять? Она добилась своего, в коридоре было полно мальчишек, и они провожали Ляльку взглядами, в которых недоумение смешивалось с восторгом.
Когда шествие исчезло за дверью учительской, Саня развел руками:
— Сбесились девчонки…
А я задумался. Увидев, что мальчишки один за другим покидают ее и переходят к Наташе, Лялька решилась на отчаянный шаг — она закурила. До сего дня не бравшая в рот сигареты, Лялька задымила — явно в пику Наташе.
Вскоре стало известно, что Лялька перестаралась. Пороху ей хватило лишь на то, чтобы с независимым видом продефилировать по коридору. А в учительской ей стало плохо. Прибежала доктор, приехали родители и отвезли дочку домой.
Вот так печально закончился выход Ляльки в новой для себя роли.
Наташа слушала, как девчонки ахают и охают, обсуждая происшествие с Лялькой, и загадочно улыбалась.
Вместо последнего урока состоялось собрание.
От перенесенных волнений в лице у нашей классной не было ни кровинки.
— Каждый день чепе! — негодовала Калерия Васильевна. — Девочки, опомнитесь! Вы же будущие матери!
Наташа решительно поднялась:
— А кто видел, чтобы я курила после этого?
И села, и по своей привычке уставилась в окно, словно пережидая, когда вся эта кутерьма закончится.
— Никто не видел, — согласилась Калерия Васильевна. — Кто еще хочет сказать?
Одна за другой поднялись Света и Алла. Они промямлили что-то о вреде курения и обещали никогда больше не прикасаться к сигаретам.
Классной понравились выступления девочек, и она принялась тормошить мужскую половину класса.
— А что же мальчики молчат?
— Потому что мальчики не курят, — бросил с места Саня, задетый за живое.
— Я скажу, — я поднялся и поправил очки. — Вы можете себе представить Мону Лизу Джоконду с сигаретой в зубах?
Как учил меня папа, я сделал паузу. Я глядел в затылок Наташи. Она медленно повернулась ко мне.
— Или Василису Прекрасную? — ободренный вниманием Наташи, я продолжал свой монолог. — Вот почему женщин боготворили поэты и художники, в их честь слагали стихи и писали картины. А сейчас? Про нынешних девчонок разве напишешь стихотворение или нарисуешь картину?
На губах у Наташи появилась загадочная улыбка — точь-в-точь как у Джоконды.
Я запнулся и сел. Мою мысль подхватила и развила Калерия Васильевна — она говорила о красоте истинной и мнимой.
Потом встал Саня. Мой друг был, как всегда, краток.
— Пусть попробует курильщик поиграть в футбол два тайма. Ручаюсь, что за десять минут он превратится в мокрую курицу.
Наташа, задумавшись, слушала Саню и не улыбалась. Это не ускользнуло от внимательного взгляда классной.
— Саня верно сказал, — похвалила Калерия Васильевна. — Спорт и курение не дружат.
Мы дали слово, что не будем курить нигде, никогда, ни за что и ни при какой погоде.
Когда мы шумно поднялись, классная сказала:
— Кирилл, я тебя попрошу остаться.
Я посмотрел с огорчением вслед Наташе и вздохнул:
— Хорошо.
— Я буду говорить с тобой без предисловий, — сказала Калерия Васильевна, когда мы остались вдвоем в классе. — Кирилл, мне нужна твоя помощь.
Наша классная преподавала математику, а математика, как известно, наука, которая довольствуется малым количеством слов. Вот и Калерия Васильевна не любила ходить вокруг да около, а сразу выкладывала то, что думает, излагала суть дела.
— Я готов вам помочь, — предложил я.
— Другого ответа я от тебя и не ждала, — Калерия Васильевна встала из-за стола. — Будь добр, проводи меня, по дороге все и обсудим.
Когда мы очутились на улице, я завертел головой по сторонам. У поворота на стадион мелькнула знакомая голубая куртка. Наташа сегодня была в гордом одиночестве. Ага, значит, мальчишки не знают, чью сторону — Наташи или Ляльки — им брать. А пока посчитали за лучшее держаться нейтралитета. Что за непостоянные существа, эти мужчины!
— Что нам делать с Наташей? — прямо поставила вопрос Калерия Васильевна.
— А что случилось? — испугался я и только сейчас заметил, что классная несет тяжелую сумку. — Позвольте, я возьму…
— Спасибо, — улыбнулась Калерия Васильевна, отдавая мне сумку. — Дело в том, что о Наташе и Ларисе надо ставить вопрос на педсовете.
— Не надо, — попросил я.
Мне пришлось увеличить скорость, потому что голубую куртку заслонили коричневые плащи. Чтобы не отстать от меня, классная тоже прибавила шагу.
— А как мне быть? — спросила Калерия Васильевна. — Мне кажется, что Наташа славная, интересная девочка…
— Это правда, — с удовольствием согласился я.
— Но сколько в ней глупой бравады, вообще наносного, курение, например, — продолжала классная. — Кто-то должен повлиять на нее в положительную сторону. Родители не в счет. Подруги у нее в классе есть?
— Пожалуй, нет, — я сбавил скорость, потому что голубая куртка замерла у витрины спортивного магазина.
— Я и сама знаю, — классная тоже зашагала помедленнее. — Да и тут необходимо мужское влияние. Вот если бы Саня согласился взять над Наташей шефство — лучшей кандидатуры не найти.
— Это почему не найти? — обиженно протянул я.
— Я видела, как Наташа внимательно его слушала, — объяснила Калерия Васильевна и вздохнула. — Но, это нереально… У Сани ежедневные тренировки.
— У него ни капли свободного времени, — поддакнул я.
— К сожалению, Саня отпадает, — задумчиво произнесла классная, — но другой кандидатуры я не вижу.
Мы остановились друг против друга, и Калерия Васильевна некоторое время пристально разглядывала меня.
— Нет, не вижу, — покачала она головой.
— А я?
— Ты? — обрадовалась Калерия Васильевна. — А и правда, ты. Если ты согласен, Кирилл, лучшего я бы ничего не желала.
— Я согласен, — торопливо произнес я, боясь, как бы классная не передумала.
— Ну и чудненько! — классная забрала у меня сумку и показала на голубую куртку, которая маячила впереди. — Тебе прямо? А мне направо. До свидания, спасибо, что поднес сумку. И помни — не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.
Мы распрощались с классной. Вот везет так везет. О такой удаче я и не мечтал. Теперь я могу видеть Наташу каждый день не только в школе, но и дома. Пускай попробует пещерный житель, ее папочка, выгнать меня. Кишка тонка!
Я помчался вдогонку за Наташей, но ее и след простыл.
У витрины спортивного магазина я притормозил. Клюшки, шайбы, мячи, гантели, гири… Интересно, что могло тут привлечь внимание Наташи?
Три испытания
Не откладывая дела в долгий ящик, я решил сегодня же навестить Наташу.