Уже вечером я понял, что тревога бабушки была не напрасной.
Вечером в нашу квартиру ворвался Наташин отец. Я открыл ему и, честно говоря, немного струхнул. Но сегодня отцу нужен был не я, поэтому он отодвинул меня со своего пути и ворвался в наш дом.
— Где ваш муж? — набросился он на маму.
Я думал, что сейчас она вышвырнет его за порог, выдворит за пределы нашей квартиры, но мама, как и утром, отвечая на мой вопрос, лишь растерянно пожала плечами.
— Суду все ясно, — Наташин отец бухнулся в кресло. — Обкрутил, обвел вокруг пальца. Артист, ничего не скажешь, артист.
— Что произошло? — спросила мама.
— От меня ушла жена и дочку с собой увела, — Наташин отец вынул из кармана листок бумаги. — И записку оставила: «…чтобы спасти от дурного влияния отца».
Наташин отец протянул моей маме записку, но мама читать ее не стала.
— Я очень сожалею, но при чем тут мой муж?
Вот оно что случилось. Так ему и надо, этому пещерному жителю с высшим образованием. А Наташина мама какая молодчина! Взяла и увела от него дочку. Интересно, где Наташа обитает?
— Как она пела о нем, — криво усмехнулся Наташин отец, — такой славный, интеллигентный человек, так тонко разбирается в искусстве. А он взял и увел от меня жену и дочь.
— Да как вам в голову могло прийти такое? — возмутилась мама.
— Факты — упрямая вещь, — сказал Наташин отец и погрозил моему папе: — Ну, держись, если встречу, вырву последние волосы из золотых твоих кудрей.
Неведомая сила подняла меня и швырнула прямо на Наташиного отца.
— Не смейте так говорить про моего папу! И вообще, если вы только его тронете, я сделаю из вас металлолом.
— А, Ромео? — он не пошевельнулся, лишь поднял на меня глаза. — Ты целый день не видел Наташу и ты жив?
Я ничего не мог ему ответить.
— Я был у нее в библиотеке, говорят, взяла отпуск за свой счет, был в школе, говорят, мать подала заявление о переводе дочки в другую школу, — Наташин отец то ли нам рассказывал, то ли самому себе напоминал. — Я объехал и обзвонил всех родственников и знакомых — никто ничего не знает. А я уже целый день не видел дочери.
Наташин отец спрятал записку и вытащил ключи от машины.
— Ромео, ну не ерепенься, Кирилл, — миролюбиво предложил он, — поехали покатаемся.
— Поехали, — кивнул я.
Я и сам не знаю, почему согласился прокатиться с ним на автомобиле. Может, пожалел его, видя, как он убивается из-за того, что дочка убежала? А может, потому, что от его слов повеяло приключениями?
Сегодня, когда ушел мой папа, мне все хотелось попробовать, испытать. Наверное, я становился настоящим мальчишкой. Мальчишку тянет все неизведанное. А если уж его нос почует опасность и риск, мальчишка ринется туда сломя голову.
Мама уловила во мне неожиданную перемену. А поскольку папы дома не было и, значит, не с кого было спросить за мое поведение, мама на всякий случай решила меня не пускать и применила самое испытанное оружие из родительского арсенала — она спросила:
— Ты уроки сделал?
— Сделал, — соврал я, потому что мне очень хотелось покататься.
— Вы не волнуйтесь, — проявил мужскую солидарность Наташин отец. — Мы недолго. Обещаю доставить в целости и сохранности.
Маме уже нечем было меня удерживать, и она отпустила.
В машине Наташин отец чувствовал себя на своем месте, сидел, как влитой, и вел «Жигули» ловко, умело и даже немного успокоился. Правда, то и дело он поглядывал по сторонам.
Неожиданно он свернул к тротуару и резко остановился. Заскрежетали тормоза. Если бы я не был привязан, наверняка бы пробил носом ветровое стекло. А так лишь у меня свалились очки.
— Показалось, — огорчился Наташин отец. — Извини.
Он подождал, пока я подыму очки, а потом мягко тронул машину с места.
Я нацепил очки и увидел на тротуаре стайку девчонок, которые беззаботно лакомились мороженым. Одна из девчонок была в голубой куртке. Так вот почему он глазеет по сторонам — надеется увидеть дочь.
Наташин отец похлопал меня по колену.
— Ты знаешь, я очень хотел, чтобы у меня родился сын. То есть я был уверен на сто процентов, я ни секунды не сомневался, что у меня должен быть мальчик. И вот — девочка, дочь. Зол я был на жену страшно, так жестоко меня обманула. А на дочку и не глядел вовсе. Хотя все родственники и знакомые в один голос пели, что дочка — вылитый папа. Я страдал ужасно, сидел в своем КБ допоздна, нагружал себя работой, лишь бы домой не идти.
Мы распрощались с постом ГАИ и выехали за город.
— Поводить хочешь? — спросил Наташин отец.
— Я не умею, — признался я, а у самого даже руки зачесались, до того невтерпеж стало.
— Научу, — коротко бросил отец и, свернув на проселочную дорогу, остановил машину.
Наташин папа вылез, и мы поменялись местами.
— В это время дорога обычно пустая, — сказал отец, — но все равно руль покрепче держи.
Когда я ухватился за руль, мной овладело нестерпимое желание — мне захотелось мчаться с бешеной скоростью.
Наташин отец включил зажигание.
— Отпусти тормоз и плавно ручку на себя, — командовал он и, словно угадав мои мысли, предупредил: — И не торопись.
Машина дернулась и пошла. У меня страха и неуверенности как и не бывало. Рядом с этим человеком в кожаном пиджаке, которого про себя я не называл иначе, как пещерным жителем, я чувствовал себя, точно за каменной стеной. «Жигули» катились легко, покорные каждому моему движению. Я ловко крутил баранку, объезжая ухабы.
Когда проехали, наверное, метров десять, я гордо покосился на своего соседа в ожидании похвалы.
— Если бы ты видел, как лихо водит машину Наташка — прирожденный водитель, ас, — отец не мог ни о чем другом не думать и не говорить. — Она уже пару лет баранку крутит.
Я почувствовал легкую зависть к Наташе. Если бы меня мой папа столько лет обучал, я бы стал настоящим гонщиком.
Я глянул на спидометр — стрелка прыгала возле отметки 40. Тоже мне — несчастные сорок километров. Скорость для дошкольников. На велосипеде и то быстрее можно промчаться. Я совершенно забыл, что никогда не катался на велосипеде, который мне не покупали из-за моего зрения. Лишь в далеком детстве освоил трехколесный велосипед. Вот и весь мой водительский опыт.
— А можно побыстрее? — спросил я.
— Можно, — ничуть не удивился Наташин отец. — Переключи скорость.
Я переключил, и «Жигуленок», словно спущенный с привязи щенок, помчался вперед. Я вцепился в руль. Покосился на спидометр — 60 километров. Вот это другое дело — вполне приличная скорость. В эти минуты мне казалось, что я всю жизнь вожу машину. Для полного счастья мне не хватало лишь кожаного пиджака, и я был бы заправским гонщиком.
Внезапно впереди появилось нечто неопределенного, серо-буро-малинового цвета и неопределенных очертаний.
— Сбрось скорость, — посоветовал Наташин отец.
Не глядя, я взялся за ручку, и машина, вместо того чтобы покатить медленнее, взревела и помчалась быстрее.
— Сбрось скорость и нажми на тормоза, — скомандовал Наташин отец.
А я вцепился в руль и ничего не соображаю. И только вижу, как чуть ли не перед носом у меня переходит дорогу стадо коров. А одна — черная, с белыми пятнами — остановилась, подняла голову и задумчиво, словно автоинспектор, глядит на приближающуюся с бешеной скоростью машину. Мол, что за нарушение правил дорожного движения?
Наташин отец выхватил у меня руль и нажал на тормоза. «Жигуленок» резко замер перед самой коровой.
Та кивнула головой, мол, вот так бы давно, и неторопливо понесла через дорогу вымя. А следом за ней потянулись и другие коровы.
Я почувствовал, что спина у меня мокрая. А когда еле-еле отлепил руки от баранки, то увидел, как противно они дрожат, и поспешно спрятал их в карманы куртки.
— Для первого раза сойдет, — в устах Наташиного отца эти слова звучали высшей похвалой. — Если хочешь, завтра продолжим.
Я кивнул, мол, с удовольствием. Он сел за руль и съехал с дороги в лес. На поляне остановился, вылез из машины, потянулся так, что хрустнули кости. А потом снял пиджак, остался в свитере. Мускулы так и заиграли. Открыв рот, я глядел на него.
— Давай поборемся, — предложишл Наташин отец. — Ты не бойся, я вполсилы.
— Я не боюсь, — ответил я и сбросил куртку.
Я и вправду не испытывал ни капельки страха, хотя Наташин отец был сильнее меня, наверное, в тысячу раз.
Мы сошлись, и не успел я опомниться, как очутился на земле. Быстро поднялся и снова кинулся на Наташиного отца, и тут же приземлился.
Нечто подобное со мной уже происходило. Но когда? Вспомнил — во сне, в том самом сне, где я видел Наташу.
— Смотри, как надо, — Наташин отец показал, как проводить захват, как делать подсечку.
Я поднатужился, но, чтобы опрокинуть его на землю, у меня не хватало силенок.
— Ты мужчина или тряпка? — бросил мне в лицо Наташин отец.
Я разозлился и повалил соперника, и сам улегся на него. Так, отдав все силы борьбе, падают в изнеможении победители Олимпийских игр.
Тяжело дыша, я поднялся на ноги.
— А Наташа, знаешь, как… — начал отец.
Я перебил его.
— Знаю.
Наташин отец протянул мне пачку сигарет. Мне неудобно было отказываться, и я вытащил дрожащими пальцами сигарету, прикурил и, конечно, закашлялся. Потому что эту гадость, как выражался мой папа, никогда не держал в зубах.
Но стоило Наташиному отцу посмотреть на меня с недоумением, как мой кашель сразу пропал, словно его и не было. Я затягивался и смалил, как заправский курильщик.
Мне вспомнилась папина сказочка о том, что Наташу околдовал злой волшебник. Раньше я считал, что злой волшебник — это Наташин братец, а его и на свете не существовало.
Теперь я твердо знал, что Наташу околдовал, вернее, научил всему ее отец. Он явно волшебник, но вовсе не злой. Чему только не научил меня Наташин отец и всего за один день — и машину водить, и бороться, и курить.
Ну, впрочем, дымить мне совсем не нравилось, и когда мы сели снова в машину, я потихоньку, чтобы не видел отец, загасил сигарету и спрятал ее в карман куртки.
А мой папа? Чему он меня научил? Произносить монологи о добре и справедливости?
Когда мы возвращались в город, Наташин отец продолжил прерванные воспоминания.
— Итак, я хотел сына, а у меня появилась дочь. И в один прекрасный день на меня снизошло. Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача. Слыхал такие слова?
— Нет, не слыхал, — покачал я головой.
— Верно, сейчас они не в моде. А в нашем детстве они были у всех на устах. И я решил — сделаю из дочки сына. Наперекор природе. Назло судьбе. Машины я умею конструировать, неужто человек потруднее? И я принялся за дело. Вот скажи, что дарят девчонкам на день рождения, на Новый год?
— Куклы разные, — неуверенно ответил я.
— Верно, куклы и прочие финтифлюшки, — подхватил Наташин отец. — А я дарил сам и всех родственников и знакомых заставил, чтобы дарили машины, пистолеты, клюшки, футбольные мячи. В общем, годам к пяти моя Наташка была вооружена до зубов, как настоящий парень.
Он счастливо засмеялся. Машина уже въехала в город, и Наташин отец покатил медленнее, поглядывая по сторонам. На улицах загорались фонари.
Вот это настоящий папа! Не то что мой! Сколько раз я его просил — купи боксерские перчатки, ничего не получалось. Наташин папа купил бы без всяких просьб.
— Да Наташка ни в чем не уступала мальчишкам, — рассказывал отец. — Я ее и звал, как мальчишку — Николаем, Колькой, а мать и все остальные — Наташей.
Он замолк, а я подумал: ну и чудеса! До сих пор я знал, что у одного известного писателя было два имени — мужское и женское — Эрих через черточку Мария. Поэтому одни читатели были вполне уверены, что заливаются смехом над страницами писателя (см. Эрих), а другие читательницы не испытывали никаких сомнений, что льют слезы над творениями писательницы (см. Мария).
У нашего подъезда Наташин отец затормозил.
— Спасибо за поездку, — поблагодарил я и взялся за ручку дверцы.
— Тебе — спасибо, — ответил отец и попросил: — Найди мне Наташку. Вы же все быстрее узнаете. У вас свой беспроволочный телеграф. Я тебе разрешу дружить с Наташей, хоть каждый вечер к нам приходи и никогда не обзову тебя Ромео, честное слово. И отца твоего даже пальцем не трону. Ну, договорились?
Наташин отец протянул мне свою могучую длань.
— Договорились, — мы обменялись крепким мужским рукопожатием.
Дома меня встретила настороженная мама.
— Почему так поздно?
— Прокатились за город и назад, — небрежно ответил я. — Мам, а почему мы не покупаем машину?
— Не знаю, — ответила мама, потому что голова ее была занята другим. — Кир, я хочу тебе сказать, что в нашем доме все остается по-старому. Будем считать, что папа поехал в командировку.
— Длительную? — спросил я.
— Не знаю, — пожала плечами мама.
Моей маме, кажется, ведомо все на свете, а сегодня, когда ушел папа, она столько раз произнесла «не знаю».
Что это они с папой одними словами говорят? Сговорились что ли?
Искусство перевоплощения
Папа приходит на выручку
Вечером в нашу квартиру ворвался Наташин отец. Я открыл ему и, честно говоря, немного струхнул. Но сегодня отцу нужен был не я, поэтому он отодвинул меня со своего пути и ворвался в наш дом.
— Где ваш муж? — набросился он на маму.
Я думал, что сейчас она вышвырнет его за порог, выдворит за пределы нашей квартиры, но мама, как и утром, отвечая на мой вопрос, лишь растерянно пожала плечами.
— Суду все ясно, — Наташин отец бухнулся в кресло. — Обкрутил, обвел вокруг пальца. Артист, ничего не скажешь, артист.
— Что произошло? — спросила мама.
— От меня ушла жена и дочку с собой увела, — Наташин отец вынул из кармана листок бумаги. — И записку оставила: «…чтобы спасти от дурного влияния отца».
Наташин отец протянул моей маме записку, но мама читать ее не стала.
— Я очень сожалею, но при чем тут мой муж?
Вот оно что случилось. Так ему и надо, этому пещерному жителю с высшим образованием. А Наташина мама какая молодчина! Взяла и увела от него дочку. Интересно, где Наташа обитает?
— Как она пела о нем, — криво усмехнулся Наташин отец, — такой славный, интеллигентный человек, так тонко разбирается в искусстве. А он взял и увел от меня жену и дочь.
— Да как вам в голову могло прийти такое? — возмутилась мама.
— Факты — упрямая вещь, — сказал Наташин отец и погрозил моему папе: — Ну, держись, если встречу, вырву последние волосы из золотых твоих кудрей.
Неведомая сила подняла меня и швырнула прямо на Наташиного отца.
— Не смейте так говорить про моего папу! И вообще, если вы только его тронете, я сделаю из вас металлолом.
— А, Ромео? — он не пошевельнулся, лишь поднял на меня глаза. — Ты целый день не видел Наташу и ты жив?
Я ничего не мог ему ответить.
— Я был у нее в библиотеке, говорят, взяла отпуск за свой счет, был в школе, говорят, мать подала заявление о переводе дочки в другую школу, — Наташин отец то ли нам рассказывал, то ли самому себе напоминал. — Я объехал и обзвонил всех родственников и знакомых — никто ничего не знает. А я уже целый день не видел дочери.
Наташин отец спрятал записку и вытащил ключи от машины.
— Ромео, ну не ерепенься, Кирилл, — миролюбиво предложил он, — поехали покатаемся.
— Поехали, — кивнул я.
Я и сам не знаю, почему согласился прокатиться с ним на автомобиле. Может, пожалел его, видя, как он убивается из-за того, что дочка убежала? А может, потому, что от его слов повеяло приключениями?
Сегодня, когда ушел мой папа, мне все хотелось попробовать, испытать. Наверное, я становился настоящим мальчишкой. Мальчишку тянет все неизведанное. А если уж его нос почует опасность и риск, мальчишка ринется туда сломя голову.
Мама уловила во мне неожиданную перемену. А поскольку папы дома не было и, значит, не с кого было спросить за мое поведение, мама на всякий случай решила меня не пускать и применила самое испытанное оружие из родительского арсенала — она спросила:
— Ты уроки сделал?
— Сделал, — соврал я, потому что мне очень хотелось покататься.
— Вы не волнуйтесь, — проявил мужскую солидарность Наташин отец. — Мы недолго. Обещаю доставить в целости и сохранности.
Маме уже нечем было меня удерживать, и она отпустила.
В машине Наташин отец чувствовал себя на своем месте, сидел, как влитой, и вел «Жигули» ловко, умело и даже немного успокоился. Правда, то и дело он поглядывал по сторонам.
Неожиданно он свернул к тротуару и резко остановился. Заскрежетали тормоза. Если бы я не был привязан, наверняка бы пробил носом ветровое стекло. А так лишь у меня свалились очки.
— Показалось, — огорчился Наташин отец. — Извини.
Он подождал, пока я подыму очки, а потом мягко тронул машину с места.
Я нацепил очки и увидел на тротуаре стайку девчонок, которые беззаботно лакомились мороженым. Одна из девчонок была в голубой куртке. Так вот почему он глазеет по сторонам — надеется увидеть дочь.
Наташин отец похлопал меня по колену.
— Ты знаешь, я очень хотел, чтобы у меня родился сын. То есть я был уверен на сто процентов, я ни секунды не сомневался, что у меня должен быть мальчик. И вот — девочка, дочь. Зол я был на жену страшно, так жестоко меня обманула. А на дочку и не глядел вовсе. Хотя все родственники и знакомые в один голос пели, что дочка — вылитый папа. Я страдал ужасно, сидел в своем КБ допоздна, нагружал себя работой, лишь бы домой не идти.
Мы распрощались с постом ГАИ и выехали за город.
— Поводить хочешь? — спросил Наташин отец.
— Я не умею, — признался я, а у самого даже руки зачесались, до того невтерпеж стало.
— Научу, — коротко бросил отец и, свернув на проселочную дорогу, остановил машину.
Наташин папа вылез, и мы поменялись местами.
— В это время дорога обычно пустая, — сказал отец, — но все равно руль покрепче держи.
Когда я ухватился за руль, мной овладело нестерпимое желание — мне захотелось мчаться с бешеной скоростью.
Наташин отец включил зажигание.
— Отпусти тормоз и плавно ручку на себя, — командовал он и, словно угадав мои мысли, предупредил: — И не торопись.
Машина дернулась и пошла. У меня страха и неуверенности как и не бывало. Рядом с этим человеком в кожаном пиджаке, которого про себя я не называл иначе, как пещерным жителем, я чувствовал себя, точно за каменной стеной. «Жигули» катились легко, покорные каждому моему движению. Я ловко крутил баранку, объезжая ухабы.
Когда проехали, наверное, метров десять, я гордо покосился на своего соседа в ожидании похвалы.
— Если бы ты видел, как лихо водит машину Наташка — прирожденный водитель, ас, — отец не мог ни о чем другом не думать и не говорить. — Она уже пару лет баранку крутит.
Я почувствовал легкую зависть к Наташе. Если бы меня мой папа столько лет обучал, я бы стал настоящим гонщиком.
Я глянул на спидометр — стрелка прыгала возле отметки 40. Тоже мне — несчастные сорок километров. Скорость для дошкольников. На велосипеде и то быстрее можно промчаться. Я совершенно забыл, что никогда не катался на велосипеде, который мне не покупали из-за моего зрения. Лишь в далеком детстве освоил трехколесный велосипед. Вот и весь мой водительский опыт.
— А можно побыстрее? — спросил я.
— Можно, — ничуть не удивился Наташин отец. — Переключи скорость.
Я переключил, и «Жигуленок», словно спущенный с привязи щенок, помчался вперед. Я вцепился в руль. Покосился на спидометр — 60 километров. Вот это другое дело — вполне приличная скорость. В эти минуты мне казалось, что я всю жизнь вожу машину. Для полного счастья мне не хватало лишь кожаного пиджака, и я был бы заправским гонщиком.
Внезапно впереди появилось нечто неопределенного, серо-буро-малинового цвета и неопределенных очертаний.
— Сбрось скорость, — посоветовал Наташин отец.
Не глядя, я взялся за ручку, и машина, вместо того чтобы покатить медленнее, взревела и помчалась быстрее.
— Сбрось скорость и нажми на тормоза, — скомандовал Наташин отец.
А я вцепился в руль и ничего не соображаю. И только вижу, как чуть ли не перед носом у меня переходит дорогу стадо коров. А одна — черная, с белыми пятнами — остановилась, подняла голову и задумчиво, словно автоинспектор, глядит на приближающуюся с бешеной скоростью машину. Мол, что за нарушение правил дорожного движения?
Наташин отец выхватил у меня руль и нажал на тормоза. «Жигуленок» резко замер перед самой коровой.
Та кивнула головой, мол, вот так бы давно, и неторопливо понесла через дорогу вымя. А следом за ней потянулись и другие коровы.
Я почувствовал, что спина у меня мокрая. А когда еле-еле отлепил руки от баранки, то увидел, как противно они дрожат, и поспешно спрятал их в карманы куртки.
— Для первого раза сойдет, — в устах Наташиного отца эти слова звучали высшей похвалой. — Если хочешь, завтра продолжим.
Я кивнул, мол, с удовольствием. Он сел за руль и съехал с дороги в лес. На поляне остановился, вылез из машины, потянулся так, что хрустнули кости. А потом снял пиджак, остался в свитере. Мускулы так и заиграли. Открыв рот, я глядел на него.
— Давай поборемся, — предложишл Наташин отец. — Ты не бойся, я вполсилы.
— Я не боюсь, — ответил я и сбросил куртку.
Я и вправду не испытывал ни капельки страха, хотя Наташин отец был сильнее меня, наверное, в тысячу раз.
Мы сошлись, и не успел я опомниться, как очутился на земле. Быстро поднялся и снова кинулся на Наташиного отца, и тут же приземлился.
Нечто подобное со мной уже происходило. Но когда? Вспомнил — во сне, в том самом сне, где я видел Наташу.
— Смотри, как надо, — Наташин отец показал, как проводить захват, как делать подсечку.
Я поднатужился, но, чтобы опрокинуть его на землю, у меня не хватало силенок.
— Ты мужчина или тряпка? — бросил мне в лицо Наташин отец.
Я разозлился и повалил соперника, и сам улегся на него. Так, отдав все силы борьбе, падают в изнеможении победители Олимпийских игр.
Тяжело дыша, я поднялся на ноги.
— А Наташа, знаешь, как… — начал отец.
Я перебил его.
— Знаю.
Наташин отец протянул мне пачку сигарет. Мне неудобно было отказываться, и я вытащил дрожащими пальцами сигарету, прикурил и, конечно, закашлялся. Потому что эту гадость, как выражался мой папа, никогда не держал в зубах.
Но стоило Наташиному отцу посмотреть на меня с недоумением, как мой кашель сразу пропал, словно его и не было. Я затягивался и смалил, как заправский курильщик.
Мне вспомнилась папина сказочка о том, что Наташу околдовал злой волшебник. Раньше я считал, что злой волшебник — это Наташин братец, а его и на свете не существовало.
Теперь я твердо знал, что Наташу околдовал, вернее, научил всему ее отец. Он явно волшебник, но вовсе не злой. Чему только не научил меня Наташин отец и всего за один день — и машину водить, и бороться, и курить.
Ну, впрочем, дымить мне совсем не нравилось, и когда мы сели снова в машину, я потихоньку, чтобы не видел отец, загасил сигарету и спрятал ее в карман куртки.
А мой папа? Чему он меня научил? Произносить монологи о добре и справедливости?
Когда мы возвращались в город, Наташин отец продолжил прерванные воспоминания.
— Итак, я хотел сына, а у меня появилась дочь. И в один прекрасный день на меня снизошло. Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача. Слыхал такие слова?
— Нет, не слыхал, — покачал я головой.
— Верно, сейчас они не в моде. А в нашем детстве они были у всех на устах. И я решил — сделаю из дочки сына. Наперекор природе. Назло судьбе. Машины я умею конструировать, неужто человек потруднее? И я принялся за дело. Вот скажи, что дарят девчонкам на день рождения, на Новый год?
— Куклы разные, — неуверенно ответил я.
— Верно, куклы и прочие финтифлюшки, — подхватил Наташин отец. — А я дарил сам и всех родственников и знакомых заставил, чтобы дарили машины, пистолеты, клюшки, футбольные мячи. В общем, годам к пяти моя Наташка была вооружена до зубов, как настоящий парень.
Он счастливо засмеялся. Машина уже въехала в город, и Наташин отец покатил медленнее, поглядывая по сторонам. На улицах загорались фонари.
Вот это настоящий папа! Не то что мой! Сколько раз я его просил — купи боксерские перчатки, ничего не получалось. Наташин папа купил бы без всяких просьб.
— Да Наташка ни в чем не уступала мальчишкам, — рассказывал отец. — Я ее и звал, как мальчишку — Николаем, Колькой, а мать и все остальные — Наташей.
Он замолк, а я подумал: ну и чудеса! До сих пор я знал, что у одного известного писателя было два имени — мужское и женское — Эрих через черточку Мария. Поэтому одни читатели были вполне уверены, что заливаются смехом над страницами писателя (см. Эрих), а другие читательницы не испытывали никаких сомнений, что льют слезы над творениями писательницы (см. Мария).
У нашего подъезда Наташин отец затормозил.
— Спасибо за поездку, — поблагодарил я и взялся за ручку дверцы.
— Тебе — спасибо, — ответил отец и попросил: — Найди мне Наташку. Вы же все быстрее узнаете. У вас свой беспроволочный телеграф. Я тебе разрешу дружить с Наташей, хоть каждый вечер к нам приходи и никогда не обзову тебя Ромео, честное слово. И отца твоего даже пальцем не трону. Ну, договорились?
Наташин отец протянул мне свою могучую длань.
— Договорились, — мы обменялись крепким мужским рукопожатием.
Дома меня встретила настороженная мама.
— Почему так поздно?
— Прокатились за город и назад, — небрежно ответил я. — Мам, а почему мы не покупаем машину?
— Не знаю, — ответила мама, потому что голова ее была занята другим. — Кир, я хочу тебе сказать, что в нашем доме все остается по-старому. Будем считать, что папа поехал в командировку.
— Длительную? — спросил я.
— Не знаю, — пожала плечами мама.
Моей маме, кажется, ведомо все на свете, а сегодня, когда ушел папа, она столько раз произнесла «не знаю».
Что это они с папой одними словами говорят? Сговорились что ли?
Искусство перевоплощения
Утром я проснулся в отличном настроении. С удовольствием сделал зарядку. После вчерашней тренировки с Наташиным отцом слегка побаливали мышцы, но это ощущение было новым и приятным. Я чувствовал, как мышцы наливаются силой. А потом постоял под душем и растерся мохнатым полотенцем.
Мама поглядывала на меня с удивлением, но, как обычно, молчала. Наверное, она думала, посмотрим, на сколько тебя хватит.
Много раз я уже пытался делать утром зарядку, обливался холодной водой, в общем, как иронично замечала мама, начинал новую жизнь и каждый раз с первого числа. «Почему люди начинают новую жизнь с первого числа? — задавал вопрос мой папа и сам же на него отвечал: — Чтобы уже второго числа забыть о том, что они начали новую жизнь».
Но сегодня мне казалось, что я начал новую жизнь всерьез и надолго.
Я вспомнил про Наташу, и мне стало грустно.
Как-то в папиной статье я прочитал такие слова: «раздвоение личности» и спросил, что они означают.
— Это сложное философское понятие, — папа как раз возился у плиты и ему было не до меня.
— А все-таки? — я был любознательным.
— Ну, это когда в одном человеке словно живут два человека, — растолковывал папа, — один хороший, а другой плохой. Они живут не мирно, а все время ведут бои, и вот кто берет верх, такой и человек — то хороший, то плохой.
Я тогда не очень поверил папе. Как это в одном человеке могут уживаться сразу двое? А теперь подумал, ведь в Наташе тоже жило сразу двое — она и ее братец, которого на самом деле вовсе не было.
Да, Наташе не позавидуешь. Каждый из родителей тянул в свою сторону. Сперва победа была за отцом. Сейчас вперед вырвалась мама. За кем будет следующий тур?
А потом я представил, как сегодня покатаюсь на «Жигулях», как Наташин отец обучит меня еще одному борцовскому приему, и настроение мое вновь стало ясным, точно голубое небо.
Правда, одна облачинка на нем появилась. Я подумал о папе. Каково будет ему, если его повстречает Наташин отец? Я только представил себе, как Наташин отец сжимает моего папу в своих могучих объятиях, и мне страшно стало.
После уроков мы с Саней забежали к нам домой, забросили сумки. Я предлагал подождать, пока позвонит папа и предупредить его о грозящей опасности. Но Саня не хотел ждать, и мы отправились на телевидение.
У входа нас спросили, в какую редакцию и к кому мы идем.
— В детскую, — ответили мы с Саней.
— К Красовскому? — переспросили нас.
Мы не возражали, и нас пропустили. Когда мы очутились в темноватом, длинном — ему не видно было ни конца ни края — коридоре, то слегка растерялись.
Саня хотел найти студию, в которой выступают, чтобы высказать все, что у него в душе накипело о матриархате. Я же мечтал повидаться с папой и предупредить его об опасности.
Время от времени по коридору проносились со страшной скоростью какие-то существа в брюках. Саня кидался к ним, как к родным. Но тут же давал задний ход — это была снова женщина.
— Мужики тут водятся или нет? — скрежетал зубами мой друг.
Не было нигде и папы. Я уже жалел, что пошел на студию. Дождался бы дома папиного звонка, и все было бы в порядке.
Мы едва не столкнулись с совсем юной особой в штроксах мышиного цвета.
— Мальчики, вы к Красовскому?
— К Красовскому, — подтвердил Саня, и я тоже кивнул.
— Где вы бродите? — вспыхнула юная особа. — Репетиция уже началась. Скорее в большую студию.
Предводительствуемые юной особой, мы вновь промчались по длинному коридору, но уже в обратном направлении. Девушка отворила тяжеленную дверь, и мы вошли в студию.
Я зажмурил глаза от яркого света. Откуда-то вынырнул бородатый молодой человек в темных очках, повертел нас с Саней, оглядел со всех сторон и шепнул:
— Ребята, не подведите.
Я сразу догадался, что это и есть Красовский. И не ошибся.
Красовский подтолкнул нас к высокой энергичной женщине, которая всем вокруг командовала.
— Вот, Мария Николаевна, мои ребята.
Я смутился, потому что совершенно не знал, что нас ждет. Саня же, наоборот, с первой же минуты почувствовал себя в студии, как рыба в воде. Он оглядывался по сторонам, широко улыбался.
На него первого и обратила внимание высокая женщина. Она была режиссером, то есть самой главной. Мы это сразу раскусили.
Санина физиономия произвела самое благоприятное впечатление на режиссера, потому что она расплылась в счастливой улыбке.
— Отпетый хулиган, — восхитилась Марина Николаевна. — С таким лучше не встречаться в темном переулке.
Саня огляделся, хотел было полезть в бутылку, то есть устроить тарарам на всю студию, но бородач в темных очках обнял его за плечи, похлопал по спине, подмигнул, мол, все идет как надо, и мой друг сдержался.
Зато моя внешность привела режиссера в ужас. Она скривилась так, словно ничего более противного в жизни не видела.
— Это же типичный пай-мальчик, — возмутилась Марина Николаевна. — Красовский, Сережа, я вас просила привезти хулиганов.
— Замечательные хулиганы, Мария Николаевна, — скороговоркой выпалил Красовский, — лучших во всем городе не найти.
— Сережа, ну что за хулиган в очках да еще с такой благообразной внешностью круглого отличника и зубрилы? — Марина Николаевна внимательно меня изучала. — Кстати, его лицо мне удивительно знакомо, кого-то напоминает…
Еще минута, и я пропал. Если режиссер спросит, как моя фамилия, я ей отвечу правду, не буду таиться. Да и без фамилии меня узнают. Мне все говорили, что я вылитый папа, чем мой папа несказанно гордился, хотя я не понимал почему — на кого же мне быть еще похожим, если я сын своего отца.
Нас выручил Красовский.
— Марина Николаевна, представьте, под внешностью круглого отличника скрывается хулиган. Это будет оригинально, свежо, ново. Такого еще ни у кого не было.
После некоторого раздумья режиссер согласилась:
— В этом что-то есть…
— Есть, есть, — зачастил Красовский. — Они еще распояшутся, вы увидите.
— Начнем запись, — скомандовала режиссер.
Нас с Саней усадили за последний стол в таком закуточке, который изображал класс. За другими столами сидели уже девчонки и мальчишки.
— Внимание, — хлопнула в ладоши Марина Николаевна. — Снимается эпизод в классе. Мы его только что репетировали. Ребята пропесочивают двух разгильдяев и лоботрясов. А вы, лодыри, должны осознать свои ошибки и покаяться. Помните свои реплики?
— Помним, — подал голос Саня.
— Я с ними репетировал, — подскочил Красовский и напомнил: — Мы больше не будем. Поверьте нам в последний раз.
Мальчишки и девчонки обернулись и строго поглядели на нас. Я понял, что нам несдобровать.
Режиссер дала знак, и к нам с двух сторон стали приближаться камеры. Они скользили совершенно бесшумно. Съемки начались.
Все происходящее в студии Саню явно забавляло. Ухмыляясь, он слушал, как девчонки ругают нас почем зря. А чтобы и нам было понятно, что не кого-нибудь другого, а именно нас они песочат, девчонки время от времени показывали на нас пальцем, тем самым, который в старину назывался указующим перстом.
Я вспомнил папины слова о том, что настоящий актер тот, кто так умеет вжиться в образ своего героя, чтобы все поверили, что это не он, актер, а тот человек, которого он изображает. Ну что ж, если мне выпало сыграть хулигана и двоечника, я должен, просто обязан быть хулиганом и двоечником. Кстати, именно этого ждет от меня режиссер Марина Николаевна.
Хотя Красовский и убедил режиссера, что попадаются хулиганы в очках, я ни разу такого не видел ни в жизни, ни в кино. Поэтому первым делом я снял очки. Бурно клеймившие нас девчонки сразу затуманились и даже голоса их вроде стали тише.
Хорошо, что я вовремя избавился от своих кудрей. Обычно хулиганы ходят с челками на лбу. Я достал расческу, и вскоре волосы уже закрывали мне весь лоб.
Тут я заметил, что у меня синий в красные полоски галстук. Ну где, спрашивается, и какой хулиган носит галстук? Такого в жизни не бывает. Я торопливо снял галстук и спрятал его в карман, а ворот рубахи расстегнул.
Да, белую рубашку хулиганы тоже не носят, но что поделаешь — тут ее негде быстро перекрасить. Придется — наперекор жизненной правде — щеголять в белоснежной сорочке.
Я сунул руки в брюки, развалился на парте и почувствовал себя стопроцентным лоботрясом. Короче говоря, вошел в образ, сжился с ролью.
Если бы сейчас меня увидел папа, он бы остался доволен своим сыном. Папины уроки принесли свои плоды — я действовал по системе Станиславского. До Станиславского актеры играли кто во что горазд, а теперь играют по правилам.
Я дождался, когда одна из наших обвинительниц сделал паузу и припала для вдохновения к стакану воды, вложил два пальца в рот и свистнул.
Все были поражены, а я больше всех. До сегодняшнего дня, как я ни старался, я ни разу не мог свистнуть. Не получался у меня свист. А тут — словно по заказу. Вот что делает с человеком искусство.
Марина Николаевна принялась торопливо листать текст пьесы — вроде бы хулиганский свист не был задуман автором.
Девчонки обомлели, а та, которая пила воду, поперхнулась.
Зато Саня глядел на меня с восхищением.
И телевизионные камеры тут же ко мне повернулись.
Саня понял, что на него смотрит сразу сто миллионов, вскочил, отвестил церемонный поклон и сказал:
— Добрый день, дорогие друзья! Что же творится на белом свете? Лучшего ученика, гордость школы обозвали при народе хулиганом, лоботрясом и разгильдяем. Посмотрите, разве он похож на хулигана? Ладно, ругайте меня последними словами, я человек тренированный. Но моего друга — не троньте. А почему такое происходит? А потому, что всюду командуют бабы — то есть девчонки и женщины. В классе — они, дома — они, в школе — одни женщины. Знаете, как это называется? Матриархат? От такой жизни любой пацан засвистит!
В конце Саниной речи я еще раз свистнул, как бы подтверждая его слова.
— Что за безобразие? Сорвали запись! — закричала режиссер.
По-видимому, она нашла, что в тексте пьесы нет ни моего художественного свиста, ни Саниного вдохновенного монолога.
— Красовский! Сережа! — позвала Марина Николаевна, но неуловимый Красовский вновь исчез.
Саня наклонился к моему уху:
— Пора уносить ноги, а то худо будет!
В одно мгновение я вышел из образа хулигана и вновь очутился в привычной оболочке примерного ученика. От испуга у меня задрожали коленки, когда я понял, что натворил.
Я вскочил и ринулся к выходу. Сослепу (я же снял очки, когда вошел в образ хулигана) я наткнулся на осветительный прибор. Тот грохнулся со страшным шумом. Раздался звон разбитого стекла. Девчонки завизжали. Я запутался в проводах, упал и почувствовал, что погибаю.
И тут кто-то быстро поставил меня на ноги, крепко сжал мою руку и решительно приказал Саниным голосом: «Надень очки!»
Я нацепил на нос очки и еще больше ужаснулся. В студии царила страшная неразбериха. Но осматриваться мне было некогда, потому что Саня тащил меня к выходу.
Мой друг открыл тяжелую дверь, и мы очутились в коридоре.
— Держите их! — крикнула нам вдогонку Марина Николаевна.
Как мы были рады, что никого нет в коридоре, а полумрак облегчал побег. Мы оглядывались — за нами никто не гнался.
Но тут Саня допустил оплошность. Он решил запутать следы, рванулся влево в боковой коридор и потащил меня за собой.
Путь нам преградила стеклянная дверь. Мы с Саней сходу на нее налетели. Стекло не выдержало и грохнулось наземь.
Саня упал, а я повалился на него.
Мама поглядывала на меня с удивлением, но, как обычно, молчала. Наверное, она думала, посмотрим, на сколько тебя хватит.
Много раз я уже пытался делать утром зарядку, обливался холодной водой, в общем, как иронично замечала мама, начинал новую жизнь и каждый раз с первого числа. «Почему люди начинают новую жизнь с первого числа? — задавал вопрос мой папа и сам же на него отвечал: — Чтобы уже второго числа забыть о том, что они начали новую жизнь».
Но сегодня мне казалось, что я начал новую жизнь всерьез и надолго.
Я вспомнил про Наташу, и мне стало грустно.
Как-то в папиной статье я прочитал такие слова: «раздвоение личности» и спросил, что они означают.
— Это сложное философское понятие, — папа как раз возился у плиты и ему было не до меня.
— А все-таки? — я был любознательным.
— Ну, это когда в одном человеке словно живут два человека, — растолковывал папа, — один хороший, а другой плохой. Они живут не мирно, а все время ведут бои, и вот кто берет верх, такой и человек — то хороший, то плохой.
Я тогда не очень поверил папе. Как это в одном человеке могут уживаться сразу двое? А теперь подумал, ведь в Наташе тоже жило сразу двое — она и ее братец, которого на самом деле вовсе не было.
Да, Наташе не позавидуешь. Каждый из родителей тянул в свою сторону. Сперва победа была за отцом. Сейчас вперед вырвалась мама. За кем будет следующий тур?
А потом я представил, как сегодня покатаюсь на «Жигулях», как Наташин отец обучит меня еще одному борцовскому приему, и настроение мое вновь стало ясным, точно голубое небо.
Правда, одна облачинка на нем появилась. Я подумал о папе. Каково будет ему, если его повстречает Наташин отец? Я только представил себе, как Наташин отец сжимает моего папу в своих могучих объятиях, и мне страшно стало.
После уроков мы с Саней забежали к нам домой, забросили сумки. Я предлагал подождать, пока позвонит папа и предупредить его о грозящей опасности. Но Саня не хотел ждать, и мы отправились на телевидение.
У входа нас спросили, в какую редакцию и к кому мы идем.
— В детскую, — ответили мы с Саней.
— К Красовскому? — переспросили нас.
Мы не возражали, и нас пропустили. Когда мы очутились в темноватом, длинном — ему не видно было ни конца ни края — коридоре, то слегка растерялись.
Саня хотел найти студию, в которой выступают, чтобы высказать все, что у него в душе накипело о матриархате. Я же мечтал повидаться с папой и предупредить его об опасности.
Время от времени по коридору проносились со страшной скоростью какие-то существа в брюках. Саня кидался к ним, как к родным. Но тут же давал задний ход — это была снова женщина.
— Мужики тут водятся или нет? — скрежетал зубами мой друг.
Не было нигде и папы. Я уже жалел, что пошел на студию. Дождался бы дома папиного звонка, и все было бы в порядке.
Мы едва не столкнулись с совсем юной особой в штроксах мышиного цвета.
— Мальчики, вы к Красовскому?
— К Красовскому, — подтвердил Саня, и я тоже кивнул.
— Где вы бродите? — вспыхнула юная особа. — Репетиция уже началась. Скорее в большую студию.
Предводительствуемые юной особой, мы вновь промчались по длинному коридору, но уже в обратном направлении. Девушка отворила тяжеленную дверь, и мы вошли в студию.
Я зажмурил глаза от яркого света. Откуда-то вынырнул бородатый молодой человек в темных очках, повертел нас с Саней, оглядел со всех сторон и шепнул:
— Ребята, не подведите.
Я сразу догадался, что это и есть Красовский. И не ошибся.
Красовский подтолкнул нас к высокой энергичной женщине, которая всем вокруг командовала.
— Вот, Мария Николаевна, мои ребята.
Я смутился, потому что совершенно не знал, что нас ждет. Саня же, наоборот, с первой же минуты почувствовал себя в студии, как рыба в воде. Он оглядывался по сторонам, широко улыбался.
На него первого и обратила внимание высокая женщина. Она была режиссером, то есть самой главной. Мы это сразу раскусили.
Санина физиономия произвела самое благоприятное впечатление на режиссера, потому что она расплылась в счастливой улыбке.
— Отпетый хулиган, — восхитилась Марина Николаевна. — С таким лучше не встречаться в темном переулке.
Саня огляделся, хотел было полезть в бутылку, то есть устроить тарарам на всю студию, но бородач в темных очках обнял его за плечи, похлопал по спине, подмигнул, мол, все идет как надо, и мой друг сдержался.
Зато моя внешность привела режиссера в ужас. Она скривилась так, словно ничего более противного в жизни не видела.
— Это же типичный пай-мальчик, — возмутилась Марина Николаевна. — Красовский, Сережа, я вас просила привезти хулиганов.
— Замечательные хулиганы, Мария Николаевна, — скороговоркой выпалил Красовский, — лучших во всем городе не найти.
— Сережа, ну что за хулиган в очках да еще с такой благообразной внешностью круглого отличника и зубрилы? — Марина Николаевна внимательно меня изучала. — Кстати, его лицо мне удивительно знакомо, кого-то напоминает…
Еще минута, и я пропал. Если режиссер спросит, как моя фамилия, я ей отвечу правду, не буду таиться. Да и без фамилии меня узнают. Мне все говорили, что я вылитый папа, чем мой папа несказанно гордился, хотя я не понимал почему — на кого же мне быть еще похожим, если я сын своего отца.
Нас выручил Красовский.
— Марина Николаевна, представьте, под внешностью круглого отличника скрывается хулиган. Это будет оригинально, свежо, ново. Такого еще ни у кого не было.
После некоторого раздумья режиссер согласилась:
— В этом что-то есть…
— Есть, есть, — зачастил Красовский. — Они еще распояшутся, вы увидите.
— Начнем запись, — скомандовала режиссер.
Нас с Саней усадили за последний стол в таком закуточке, который изображал класс. За другими столами сидели уже девчонки и мальчишки.
— Внимание, — хлопнула в ладоши Марина Николаевна. — Снимается эпизод в классе. Мы его только что репетировали. Ребята пропесочивают двух разгильдяев и лоботрясов. А вы, лодыри, должны осознать свои ошибки и покаяться. Помните свои реплики?
— Помним, — подал голос Саня.
— Я с ними репетировал, — подскочил Красовский и напомнил: — Мы больше не будем. Поверьте нам в последний раз.
Мальчишки и девчонки обернулись и строго поглядели на нас. Я понял, что нам несдобровать.
Режиссер дала знак, и к нам с двух сторон стали приближаться камеры. Они скользили совершенно бесшумно. Съемки начались.
Все происходящее в студии Саню явно забавляло. Ухмыляясь, он слушал, как девчонки ругают нас почем зря. А чтобы и нам было понятно, что не кого-нибудь другого, а именно нас они песочат, девчонки время от времени показывали на нас пальцем, тем самым, который в старину назывался указующим перстом.
Я вспомнил папины слова о том, что настоящий актер тот, кто так умеет вжиться в образ своего героя, чтобы все поверили, что это не он, актер, а тот человек, которого он изображает. Ну что ж, если мне выпало сыграть хулигана и двоечника, я должен, просто обязан быть хулиганом и двоечником. Кстати, именно этого ждет от меня режиссер Марина Николаевна.
Хотя Красовский и убедил режиссера, что попадаются хулиганы в очках, я ни разу такого не видел ни в жизни, ни в кино. Поэтому первым делом я снял очки. Бурно клеймившие нас девчонки сразу затуманились и даже голоса их вроде стали тише.
Хорошо, что я вовремя избавился от своих кудрей. Обычно хулиганы ходят с челками на лбу. Я достал расческу, и вскоре волосы уже закрывали мне весь лоб.
Тут я заметил, что у меня синий в красные полоски галстук. Ну где, спрашивается, и какой хулиган носит галстук? Такого в жизни не бывает. Я торопливо снял галстук и спрятал его в карман, а ворот рубахи расстегнул.
Да, белую рубашку хулиганы тоже не носят, но что поделаешь — тут ее негде быстро перекрасить. Придется — наперекор жизненной правде — щеголять в белоснежной сорочке.
Я сунул руки в брюки, развалился на парте и почувствовал себя стопроцентным лоботрясом. Короче говоря, вошел в образ, сжился с ролью.
Если бы сейчас меня увидел папа, он бы остался доволен своим сыном. Папины уроки принесли свои плоды — я действовал по системе Станиславского. До Станиславского актеры играли кто во что горазд, а теперь играют по правилам.
Я дождался, когда одна из наших обвинительниц сделал паузу и припала для вдохновения к стакану воды, вложил два пальца в рот и свистнул.
Все были поражены, а я больше всех. До сегодняшнего дня, как я ни старался, я ни разу не мог свистнуть. Не получался у меня свист. А тут — словно по заказу. Вот что делает с человеком искусство.
Марина Николаевна принялась торопливо листать текст пьесы — вроде бы хулиганский свист не был задуман автором.
Девчонки обомлели, а та, которая пила воду, поперхнулась.
Зато Саня глядел на меня с восхищением.
И телевизионные камеры тут же ко мне повернулись.
Саня понял, что на него смотрит сразу сто миллионов, вскочил, отвестил церемонный поклон и сказал:
— Добрый день, дорогие друзья! Что же творится на белом свете? Лучшего ученика, гордость школы обозвали при народе хулиганом, лоботрясом и разгильдяем. Посмотрите, разве он похож на хулигана? Ладно, ругайте меня последними словами, я человек тренированный. Но моего друга — не троньте. А почему такое происходит? А потому, что всюду командуют бабы — то есть девчонки и женщины. В классе — они, дома — они, в школе — одни женщины. Знаете, как это называется? Матриархат? От такой жизни любой пацан засвистит!
В конце Саниной речи я еще раз свистнул, как бы подтверждая его слова.
— Что за безобразие? Сорвали запись! — закричала режиссер.
По-видимому, она нашла, что в тексте пьесы нет ни моего художественного свиста, ни Саниного вдохновенного монолога.
— Красовский! Сережа! — позвала Марина Николаевна, но неуловимый Красовский вновь исчез.
Саня наклонился к моему уху:
— Пора уносить ноги, а то худо будет!
В одно мгновение я вышел из образа хулигана и вновь очутился в привычной оболочке примерного ученика. От испуга у меня задрожали коленки, когда я понял, что натворил.
Я вскочил и ринулся к выходу. Сослепу (я же снял очки, когда вошел в образ хулигана) я наткнулся на осветительный прибор. Тот грохнулся со страшным шумом. Раздался звон разбитого стекла. Девчонки завизжали. Я запутался в проводах, упал и почувствовал, что погибаю.
И тут кто-то быстро поставил меня на ноги, крепко сжал мою руку и решительно приказал Саниным голосом: «Надень очки!»
Я нацепил на нос очки и еще больше ужаснулся. В студии царила страшная неразбериха. Но осматриваться мне было некогда, потому что Саня тащил меня к выходу.
Мой друг открыл тяжелую дверь, и мы очутились в коридоре.
— Держите их! — крикнула нам вдогонку Марина Николаевна.
Как мы были рады, что никого нет в коридоре, а полумрак облегчал побег. Мы оглядывались — за нами никто не гнался.
Но тут Саня допустил оплошность. Он решил запутать следы, рванулся влево в боковой коридор и потащил меня за собой.
Путь нам преградила стеклянная дверь. Мы с Саней сходу на нее налетели. Стекло не выдержало и грохнулось наземь.
Саня упал, а я повалился на него.
Папа приходит на выручку
— Итак, фамилия, имя?
Инспектор детской комнаты милиции в капитанских погонах строго посмотрела на Саню.
Мой друг показал на забинтованную голову и промычал нечто невразумительное, мол, когда упал, отшибло память.
— Все ясно, в результате травмы потерял память, а заодно и дар речи?
Женщина с погонами капитана слегка улыбнулась. Как ее назвать? Раньше были капитанские дочки, а теперь дочки становятся капитанами.
Саня поспешно кивнул забинтованной головой — инспектор детской комнаты верно уловила его мысль.
— А ты можешь отвечать? — капитан обратилась ко мне.
— Могу, — сказал я и поморщился.
Я счастливо отделался — у меня было всего несколько порезов на руках, их залили йодом, и до сих пор щипало.
Весь удар на себя принял Саня, потому и больше пострадал.
Инспектор детской комнаты милиции в капитанских погонах строго посмотрела на Саню.
Мой друг показал на забинтованную голову и промычал нечто невразумительное, мол, когда упал, отшибло память.
— Все ясно, в результате травмы потерял память, а заодно и дар речи?
Женщина с погонами капитана слегка улыбнулась. Как ее назвать? Раньше были капитанские дочки, а теперь дочки становятся капитанами.
Саня поспешно кивнул забинтованной головой — инспектор детской комнаты верно уловила его мысль.
— А ты можешь отвечать? — капитан обратилась ко мне.
— Могу, — сказал я и поморщился.
Я счастливо отделался — у меня было всего несколько порезов на руках, их залили йодом, и до сих пор щипало.
Весь удар на себя принял Саня, потому и больше пострадал.